Люба

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍2

Тамара

Александр Валерьевич Корецкий был выходцем из дворянской семьи, правда, его отец вступил в партию, и ему оставили пару комнат в фамильной московской квартире. Квартиру сначала переделали в коммунальную, там жили еще несколько семей, но когда родители Александра Валерьевича умерли, а сам он стал ученным с мировым именем, все десять комнатдостались ему.

Сам он тоже был коммунистом, не столько по убеждению, сколько для того, чтобы не мешали работать.

Благодаря дружбе с нужными людьми и огромному таланту он сделал хорошую карьеру. К тридцати пяти годам стал доктором наук. Его труды печатались в ведущих журналах, и с выездом за рубеж на конференции и с лекциями проблем не возникало.

В отличие от профессиональной карьеры, личная жизнь у него не складывалась.

Первый раз он женился сразу после института. Родителям не понравилась провинциальная девочка, но они уже ждали ребенка. Развязка была быстрой. Молодой жене хотелось в кино, на танцы, погулять. Ребёнок тяготил обоих. Александру — работать, а ей — развлекаться. Ее развлечения тоже мешали работе. Начались скандалы. Затем она нашла другого и уехала с ним. Александр Валерьевич вздохнул с облегчением…

Второй раз он женился в пятьдесят. Это была любовь всей его жизни.

Он читал лекцию по практическому применению биохимии в терапии на кафедре института усовершенствования врачей, когда обратил внимание на курсантку. «Мадонна», — подумал он. Яркая черноволосая женщина лет двадцати трех-двадцати пяти сидела в первом ряду. После лекции он подошел к ней и пригласил в ресторан. Та приняла приглашение. Бурный роман закончился свадьбой.

Александр Валерьевич был счастлив. Он везде старался появляться с Тамарой — молодая жена всегда была в центре внимания. Невероятно красивая, умная, она умела себя вести в любом окружении. У них появилось много друзей. Тамара без проблем заводила нужные знакомства. Их часто приглашали в высшее общество, и Тамара становилась лучшей подругой министерским женам и желанной гостьей их мужей. Это благоприятно отражалось на деятельности Корецкого, расположение к его жене распространялось и на работы профессора. Он часто бывал на конференциях за границей, читал лекции в Гарварде, у него имелись валютные счета в банках, и во всех поездках Тамара сопровождала его.

Тамара была из Саратова, но как только стала москвичкой, общаться со своими родственниками перестала. Корецкий на общении с родней не настаивал. Ему была нужна только она, все остальные его не интересовали. Тамара была идеальной женщиной. В гостях — королева, дома — хозяйка. Она прекрасно готовила, сделала ремонт в квартире по своему вкусу, всегда встречала мужа с улыбкой. Тамара сумела стать необходимой, так как могла помочь во всем. Работая простым физиотерапевтом, она блистала везде: больные были от неё без ума, а все, к чему она прикасалась, приобретало новую, более яркую окраску.

В Бостоне у Корецких была квартира, чтобы было удобней и комфортней жить. Тамара любила бывать в Штатах, любила ходить по бостонским магазинам, сидеть в кафе. Александр Валерьевич много времени проводил в лабораториях Гарварда. Часто публиковались его совместные исследования с Американскими ученными по генной инженерии проблем старения. В Москве, в клинике, которой он руководил, была открыта лаборатория закрытого типа по получению препаратов, влияющих на рост и старение. Лаборатория имела свой виварий и отделение, где содержались человекообразные обезьяны, их привозили из НИИ в Сухуми.

Так продолжалось три года. Три года счастья пролетели для Корецкого как один день.

Они были в Париже.

Корецкий, как всегда, работал. Тамара сидела в кафе. Было лето. Мягкий ветерок играл в ее черных волосах, лицо без косметики, белое воздушное платье подчеркивало стройную фигуру — молодая женщина блистала своей естественной красотой.

Тамара пила кофе, как вдруг услышала приятную русскую речь.

— Скучаете, мадам?

Она была удивлена: соотечественники в Париже, конечно, не редкость, но встретиться вот так, случайно… И как он догадался, что и она русская?

— Отнюдь, просто любуюсь утром. Как вы узнали, что я русская?

— Я видел Вас вчера с отцом, Вы говорили по-русски.

— Это не отец, это мой муж. И, между прочим, я люблю его.

— Вы любите его или его деньги? А он является их составляющей.

— Бросьте, вы — грубиян. Я счастлива в браке.

— Разрешите присесть с вами за столик?

— Пожалуйста.

— Вы живете в Париже?

— Нет, мы живем в Москве. Мой муж — директор клиники, академик. В Париже он читает лекции. Через неделю мы возвращаемся домой.

— А я работаю в посольстве. Кстати, у нас завтра прием. Вы приглашены?

— Да, мы там будем. Я очень люблю танцевать, Саша не лишает меня этого удовольствия.

— Вы давно замужем?

— Три года.

— Дети?

— Пока нет. Мы не торопимся. Нам хорошо вдвоем.

К столику подошел Корецкий.

— Доброе утро. Тамара, представь мне своего собеседника.

— Боже мой, Саша, а мы и не познакомились, я знаю только, что он русский.

— Тогда давайте знакомиться. Корецкий Александр Валерьевич. Моя жена Тамара Корецкая.

— Владимир Ракитин. Сотрудник Советского посольства.

— Приятно встретить русского за границей.

— Извините, мне пора, очень приятно было познакомиться. У Вас очаровательная жена, но ей явно скучно. Если не возражаете, я мог бы показать ей Париж.

— На ее усмотрение. Вот вам наш телефон.

— До встречи.

Ракитин поцеловал руку Тамары и удалился.

— Ты встретишься с ним?

— Если ты не возражаешь. Саша, мне правда скучно, а у тебя в этот раз совсем нет на меня времени.

— Что ж, развлекайся, но в пределах разумного.

Неделя пролетела незаметно, почти все время Тамара проводила с Ракитиным. Он приезжал после завтрака и забирал ее, они ходили в музеи, по магазинам, просто гуляли в скверах и парках. Около шести вечера Ракитин привозил ее к мужу. Пришло время возвращаться в Москву. Тамара загрустила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Тебе так нравится этот молодой человек? — спросил ее вечером Корецкий.

— Да, он достаточно симпатичный. Саша, не ревнуй. Просто в Москве у меня даже нормальных подруг нет, без тебя ходить куда-то не хочется, и я почти всё время одна.

— Дорогая, ты могла бы помочь мне в работе — и ты с пользой проведёшь время и не будешь скучать, и я был бы счастлив видеть тебя рядом.

— Хорошо, я учту твои пожелания. Сколько времени ты рассчитываешь оставаться в Москве?

— Два месяца, до декабря. А вот Новый год мы будем встречать в Италии.

— У тебя там работа?

— Нет, мы едем отдыхать. Зимой Италия тоже красива, вот увидишь. И никакой работы, только ты и я.

В Москве все было по-старому. Помогать Корецкому Тамаре не хотелось, после работы она сразу шла домой и, сидя перед телевизором, предавалась воспоминаниям о днях в Париже, о Владимире, о времени, проведенном с ним. Ей казалось, что она слышит бархатный голос, чувствует прикосновения, слышит дыхание мужчины. Тамара ругала себя за это: Владимир был несбыточной мечтой или, если точнее, миражом. Женщина отдалилась от мужа, придумывала разные причины, по которым они не могут быть вместе, перестала готовить. Корецкий молчал, делал вид, что не замечает никаких перемен. Так прошли два месяца. Терпение у Александра Валерьевича иссякло.

— Тамара, если ты не хочешь ехать в Италию, я тебя пойму, я могу отправить тебя в Париж. Тебе нравится и город, и общество, развлекайся.

— Саша, я не понимаю.

— Не прикидывайся. Я насильно тебя держать не буду. Если ты нашла другого, я понимаю, я принимаю ситуацию такой, как она есть. Он молодой, красивый, более темпераментный. Ты не знаешь, как найти его, я тебе помогу. Я свяжусь с посольством и отправлю тебя к нему. Но на этом все — у тебя своя жизнь, у меня своя.

— Саша, но я не хочу. Я люблю тебя. Я не давала тебе никаких поводов для ревности. Я хочу с тобой в Италию. Саша, я немного приболела, немного устала и все. Прости, если я заставила тебя думать иначе. У меня просто был кризис, и он уже прошёл. Саша, как я могу всё исправить? Подскажи мне, сама я не знаю."

— Хорошо, тогда собирай вещи.

Они пробыли в Италии две недели. Казалось, все вернулось. Он был нежен и тактичен, она купалась в его любви. Просыпаясь утром от запаха свежесваренного кофе, он приносил его в постель, и она потягивала бодрящий ароматный напиток медленно, глядя Александру в глаза, радуясь его улыбке, его взгляду. Она не торопилась выбираться из постели, дожидаясь, когда Саша вернётся к ней и они снова любили друг друга. Своё парижское приключение Тамара почти забыла. Она снова была счастлива с Корецким. Встретив Новый год вдвоем, они танцевали. Тамара специально купила шелковое лиловое вечернее платье на тоненьких бретельках, которые, игриво соскальзывая с плеч, обнажали большую часть груди. Саша целовал ее, они пили шампанское, снова танцевали…

Полдень скользнул по лицу Тамары лучиком солнца. Заблудившись в тяжелых закрытых портьерах, он пробился сквозь щель в бархате и разбудил женщину. Она открыла глаза, спать больше не хотелось. Рядом, немного посапывая, спал муж, его сильные руки все еще обнимали ее тонкое тело, она разглядывала его руки, они были необыкновенно красивы. Наверное, руки — самое красивое, что есть в нем: тонкие, с длинными пальцами, как у пианиста. Она повернулась и стала рассматривать дальше. Черты лица были немного мелкие, но бледная кожа придавала им аристократичность. Тамара заметила паутинку морщин под глазами. Вот и Саша подвластен времени, возраст уже дает о себе знать. Великолепный любовник, он умеет сделать женщину счастливой — жаль, что это не вечно. А если он умрет, с чем она останется? Хорошо, если это случится, когда она будет еще молода и привлекательна. А если нет? Конечно, от голода она не умрет, у него большие сбережения. А какие? Тамара поняла, что не знает, сколько у ее мужа денег. Он никогда не говорил с ней ни о деньгах, ни о назначении своих изысканий. Конечно, он просил ее помочь, но она отказалась, а теперь поняла, что человек, с которым прожила три года, — загадка. А зачем ей знать все это? Он не скупится на нее, она любит его не за заслуги перед наукой и гениальность, а совсем за другие, более материальные вещи. «Может, разбудить его, — ей снова хотелось секса. — Нет, пусть спит». Тамара встала, нагая подошла к зеркальной стене в спальне и оглядела себя.

«Как же я хороша, какая у меня фигура, волосы, черты лица». Лаская свое тело руками, поглаживая бока, живот, грудь, она откинула назад черные курчавые волосы и провела пальцами по длинной шее. «Боже, неужели это все принадлежит старику? — мысль об этом была невыносима, она болью заныла в сердце и покрыла инеем душу. — Зачем я связала с ним жизнь? Нужен ли он мне? Почему я раньше не встретила Ракитина?» Мечты о Владимире восстали с новой силой. «Почему у меня с ним ничего не было? Как так получилось?» — Тамара чуть не выла от досады, когда зазвонил телефон в номере. Сняв трубку, оцепенела, услышав его бархатный голос.

— С Новым годом, Тома, как поживаешь? Вы в Риме по работе или так?

— Как я ждала тебя, — Тамара разрыдалась.

— Где твой муж? Надеюсь, он тебя не слышит?

— Нет, он еще спит. Я хочу видеть тебя, откуда ты звонишь? Ты в Париже?

— Нет, я тоже в Риме. Я думал, что мы сможем встретиться. Я скучал по тебе, Тома, цыганочка ты моя. Придумай что-нибудь, улизни хоть на пару часов. Запиши мой телефон.

— С кем ты говоришь, Тома? — Корецкий в халате подошел к ней и обнял сзади ее нагое тело. — Ты совсем холодная и дрожишь, пойдем я тебя согрею. — Он подхватил ее на руки и отнес на кровать.

— Саша, это спрашивали про завтрак, — с глуповатой улыбкой врала она.

Тамара с готовностью отвечала на поцелуи, дрожь прошла, желание взяло верх, и осталась только мысль о том, что она сейчас вне времени и пространства, она в Раю.

Корецкий все время проводил с женой, улизнуть ей не удалось, а через несколько дней они прилетели в Москву, каникулы кончились.

Корецкий снова работал, он иногда даже не приходил ночевать. Какой-то очень важный проект никак не шел, это был правительственный заказ, от него много зависело: и финансирование, и престиж клиники, да и простое человеческое отношение, но на этом уровне это все равно что приговор. Правительство считало, что приоритет в данном научном направлении должен быть у СССР. Они просто обязаны были утереть нос всему мировому научному сообществу и получить новый препарат. Во главе исследования стоял академик Корецкий, и именно от его усилий и способностей зависела честь страны. Многие страны мечтали хотя бы краем глаза заглянуть в материалы проекта, но все было засекречено.

Зима закончилась, наступил март, вместе с весенними лучами у Тамары улучшилось настроение, казалось, зимняя депрессия позади. Восьмого марта муж завалил ее подарками, она скупила почти все, что продавалось в «Березке», приобрела новый кобальтовый сервиз на двенадцать персон и к нему горку в гостиную. Но кроме всего этого муж подарил ей бриллиантовый гарнитур: колье, серьги и кольцо. Все это было сделано на заказ у какого-то элитного московского ювелира. Тамара крутилась перед зеркалом, разглядывала ожерелье, надевала то одно платье, то другое. Корецкий улыбался и радовался — он вернул ее.

Женщина больше не ссылалась на головную боль и нездоровье. Она совершенно искренне любила мужа. Прошел март, а за ним и апрель. Тамара уволилась с работы. Все свое свободное время она проводила перед зеркалом, в магазинах, модных домах, у парикмахера, массажиста, в бассейне, в кафе. Она вдруг полюбила ботанический сад, ездила туда два-три раза в неделю, гуляла в одиночестве, ловила похотливые взгляды мужчин и завистливые — женщин. Вечерами она пристраивалась на кушетке перед мужем, лежала или полусидела тихо, как бы стараясь ему не мешать, но он не выдерживал её тихого присутствия, долго оставаться хладнокровным в обществе жены не получалось, и они снова и снова любили друг друга.

Как-то Корецкий пришел домой с молодым человеком. Профессия мужчины как бы исходила из его облика, немного неряшливого, слишком яркого и вызывающего. Увидев его, Тамара рассмеялась.

— Саша, зачем нам художник?

— Он будет писать твой портрет. Я повешу его здесь между окон в кабинете, и ты всегда будешь со мной, что бы с нами ни случилось.

— Я не собираюсь умирать, Саша, что за грустные мысли? Я еще тебе не раз надоем. На красивую вазу смотрят, ею любуются, ее показывают друзьям и знакомым, но постепенно она исчезает из поля зрения — стоит себе на привычном месте, и ее просто перестают замечать. Она становится невидимой, несмотря на свою материальность. Я тоже скоро стану твоей привычкой. Ты не будешь замечать меня. Саша, я боюсь этого. Я хочу, чтобы ты любил меня вечно, темпераментно, до изнеможения, до смерти.

— Дорогая, но я тоже не собираюсь умирать. И я не понимаю, при чем здесь портрет?

— Чем чаще ты будешь на него смотреть, тем быстрее я померкну. Время одномерно, оно течет только вперед, я буду меняться, а портрет нет. Я буду на нем красивее, чем в жизни. Я буду стареть, полнеть, изменяться. Ты можешь дать мне гарантии, что мое же изображение не будет тебе милее, чем я сама?

— Не говори глупости, девочка. Мы вместе будем смотреть на твой портрет и вспоминать наши лучшие мгновения. Дерзайте, художники, увековечьте красоту и счастье!

Последующий месяц три раза в неделю Тамара позировала портретисту. Сам он ей был абсолютно безразличен, даже немного раздражал. Он явно любовался ею, и это выводило из себя. Она смотрела на него высокомерно и с некоторым вызовом, что отразилось на портрете. Корецкому работа понравилась, он заказал тяжелую золоченную раму, и портрет занял свое место в интерьере кабинета.

На радость Тамаре художник больше не приходил. Но у женщины появилась более весомая проблема, она поняла, что у нее будет ребенок. Ребенок, мальчик или девочка, никак не входил в ее планы. Тамара понимала, что Корецкий стар, ему не были нужны дети до сих пор, не нужен и этот. Он любил покой и тишину, а с ребенком все исключалось. Но самое главное, и она не хотела детей, боялась испортить фигуру, боялась потерять привлекательность. И потом, она — с коляской?! Смешно. С другой стороны, Тамара думала, что ей скоро двадцать восемь, если не теперь, то когда?

Вечер начался с вынужденного разговора с мужем.

— Саша, ты хотел бы иметь детей?

— Детей? Сколько? Если хочешь, давай родим одного, но, если честно, я с трудом могу представить тебя в роли матери. Тома, я не знаю, почему ты вдруг завела этот разговор, он противоречит твоему естеству. Ты и ребенок — несовместимы, ты удавишь его при первом крике, зачем же мучиться девять месяцев?

Корецкий рассмеялся своей шутке. Тамара же вдруг заплакала.

— Хорошо, я сделаю аборт.

— Тома, Тома, подожди, я думал, что ты говоришь на отвлеченную тему. Ты беременна? Это странно, но хорошо. В конце концов, нам нужен наследник. Не волнуйся, я найму няню, и у тебя не будет особых проблем с ребенком.

— А фигура? Вдруг я стану уродиной, толстой свиньей?

— Мне бы твои проблемы. Лучше займись оформлением детской. Тома, ты настолько красива, что беременность пойдет тебе на пользу, ты приобретешь еще больше завистников и поклонников. Ты предстанешь в новом свете, такой, какой тебя не ожидают видеть. Ну что, успокоилась?

Ей действительно стало легче. Хочет наследника — пусть. Наверно, это и вправду хорошо. К тому же беременность не вечна, она кончается. Няня решит все проблемы, нужно только уговорить мужа, чтобы она присутствовала круглосуточно. Надо взять какую-нибудь клушу из деревни, дать ей московскую прописку, так она за за угол и стол будет смотреть за ребенком и жить с ними, может еще и готовить — заодно освободит Тамару от кухонных обязанностей. Тогда Тамара сможет восстановиться после родов и заниматься собой и мужем.

— Все, стало легче. Саша, как я боялась аборта. Мне всегда так страшно, когда я прохожу мимо гинекологии, эти несчастные женщины так кричат. Неужели отказать им в обезболивании — политика государства?

— Да, так им предлагают подумать, стоит это делать или нет. Лучше бы ввели культуру контрацепции.

— А на Западе?

— Там секс — это культура. Есть все, что нужно. Ладно, хватит об этом. Давай ужинать.

Следующие пара месяцев прошли спокойно. Фигура почти не изменилась, только чуть-чуть расширилась талия, и немного тошнило. В целом все было хорошо. Единственное, Тамаре очень хотелось секса, все время, но муж с ней был более осторожен и сдержан в своих ласках.

— Он на меня обидится, если я ему сделаю неприятно, потерпи, ты сама все время говоришь, что время одномерно, уже прошло три месяца, а к Новому году нас будет трое.

В июле Тамаре позвонила сестра Надя из Саратова. Она была младше Тамары на три года. Сестры были похожи внешне, но Надя уступала — не было в ней присущих сестре лоска, манер, умения себя преподнести.

— Тома, я в Москве. Я вышла замуж. Я думаю, нам надо встретиться. Тома, ты не представляешь, как я счастлива. Он красавец, молод, интеллигент. Может, не так богат, как твой старик, зато дипломат. Я скоро уеду за границу.

— Безумно за тебя рада, приходите с мужем к нам на ужин. Завтра в семь. Вот и познакомимся.

Вечером она просила Корецкого не опаздывать к ужину. Он обещал, сообщив, что будет рад познакомиться с Надей.

Уже и стол был накрыт, и Корецкий пришёл, а Надя с мужем запаздывали. Через полчаса раздался долгожданный звонок. Тамара сама открыла дверь и чуть не упала в обморок. На пороге стояла ее сестра, а позади нее — Владимир Ракитин.

— Не ожидали? Всем добрый вечер. Какая неожиданность, как тесен мир.

Владимир был сама любезность. Тамара еле сдерживала гнев на сестру. Нет, внешне она была спокойна, но в душе кипели страсти. «Паршивка вышла замуж, и за кого? За мужчину моей мечты. Как она могла? Это специально, чтобы досадить мне. А он тоже хорош. Звонил на Новый год, мечтал о встрече, а сам женился, как только попал в Союз», — мысли были абсурдные, зато чувства настоящие. Ракитин при этом мило беседовал с Корецким.

— Вы представляете, Александр Валерьевич, я почти влюбился в вашу жену в Париже. Но это был запретный плод. А тут случайно попадаю в Саратов, и мне навстречу идет копия Тамары. Конечно, я ее не пропустил. Пару месяцев, и мы женаты. Приезжаем в Москву, а она мне говорит, что тут у нее сестра, вот встретились. Нет, вы подумайте, какая удача, как тесен мир.

— Вы, наверно, счастливы. Надя, по словам Тамары, прекрасный человек.

— О да, она превзошла все мои ожидания. А как у вас? Вы надолго в Москве?

— Похоже, что да. У меня проблемы с работой, никак не идет проект. Да и в Томином положении лучше оставаться дома.

— Так вас можно поздравить? Замечательно! Я тоже хочу детей.

— Дай Бог, дай Бог.

— А что у вас за проект?

— Не думаю, что вам это будет интересно. Проект совместный с американцами, они свою часть, к сожалению, уже выполнили, а у нас случились непредвиденные обстоятельства, погибли лабораторные животные. И вся работа коту под хвост. Вот так.

— А кто были лабораторные животные?

— Обезьяны. Шимпанзе. Они ближе всего к человеку. Представьте, заболели гриппом. Пять лет работы пришлось кремировать. Ну ничего, у меня есть план, думаю, все получится.

Тамара с Надей почти не разговаривали.

— Вы надолго в Москве? — спросила Тамара Ракитина.

— Не знаю, у меня здесь очень важное дело. Все всегда упирается в работу. Я безумно рад видеть вас в добром здравии. Когда ждете наследника?

— В декабре. Я почти привыкла к мысли о ребенке.

— Ты ждешь ребенка? — Надя покраснела от возмущения. — Ты же ненавидишь детей. Тебя раздражало в них все — их несуразность, беззащитность, глупость. Как ты дошла до этого?

— Все меняется. Я теперь хочу его. Пути Господни неисповедимы.

— Посмотрим, какой ты будешь матерью.

Сестры с ненавистью поглядывали друг на друга.

Гости ушли. Тамара затосковала. Ракитин опять всколыхнул в ней почти угасшие чувства. Но ничего, она встретится с ним. Теперь в Москве все проще, муж на работе, а препятствие в виде Нади она как-нибудь преодолеет. На следующий день Ракитин позвонил.

— Тома, я скучаю, хочу тебя видеть. Ты одна?

— Да. Я много думала, Владимир. Я не могу понять твоей женитьбы.

— Это не телефонный разговор. Приезжай в гостиницу через час. Сможешь?

— Да.

Она поймала попутку и приехала. Он ждал ее у входа. Они поднялись в номер, и как только закрылась дверь, бросились в объятия друг друга. Он снимал одежду с нее, она с него. Тамара царапала его тело, рычала и билась в конвульсиях от удовольствия. Он любил ее так, как ей того хотела — развратно, не стесняясь, без каких-либо запретов. Тамара уснула. Устала от безудержного секса и провалилась в сон. Ракитин встал с кровати, позвонил по телефону. Он говорил почти шепотом, чтобы не разбудить ее. Он сообщил, что у него все получилось, и на этот раз промедления не будет. Затем он принял душ.

Разбудил любовницу и отправил ее на такси домой. Их встречи стали регулярными. Даже один день без встреч с Владимиром становился для Тамары серым и унылым.

Она нуждалась в нем, в его грубых ласках. После встреч с ним все ее тело болело как после марафона.

Ей нравился этот наркотик. О сестре совсем не думала и не волновалась, знает та или нет о их связи с Владимиром — даже если знала, то чувства Нади ее не интересовали.

Наступил август. Корецкий так погрузился в работу, что практически не появлялся дома. Тамара звонила ему по телефону каждый день и радовалась его отсутствию. Раз в неделю она приходила в клинику на осмотр, сдавала анализы, проходила в кабинет мужа, целовала его, говорила, что скучает. Он верил ей. Гладил уже округлившийся живот, нежно разговаривал с малышом, провожал ее до такси… Дальше она снова ехала к Ракитину.

Владимир в последнее время стал интересоваться работой Корецкого, просил выяснить те или иные детали исследования. Хотел знать, какие Корецкий получает результаты. Тамаре он говорил, что ему это нужно только для того, чтобы продлить их близость, а она послушно все выведывала и передавала, чтобы не огорчать любимого. Но в середине августа Корецкий что-то заподозрил, он каким-то образом узнал об утечке информации. Конечно, жену не подозревал, но был зол и агрессивен. Сотрудникам одной из лабораторий было запрещено покидать территорию научного учреждения до окончания эксперимента. Они были жутко недовольны, у всех были семьи, дети. К тому же предоставленное для жилья помещение было неприспособлено для бытовых нужд, так как располагалось в виварии. Но принятые меры не помогали. Информация все равно просачивалась в нежелательном направлении.

Двадцать шестого августа Корецкий пришел домой с работы. Он был уставший и злой. Но квартира была пуста, его никто не встретил. Он обошел все комнаты, Тамары не было.

«Где ее черти носят?» — в сердцах подумал он. Поев всухомятку, наскоро попил чай, прошел к себе в кабинет и сел за работу. Время пролетело незаметно. Ему была нужна книга, он пошел в библиотеку и заметил, что в квартире темно.

— Тома, ты дома? Ты что, уже спишь?

Он прошел в спальню, включил свет. Постель была нетронута. Жены нигде не было. Он посмотрел на время — почти двенадцать. «Где же она?» Александр Валерьевич позвонил Ракитину. Надя сонным голосом сообщила, что они давно спят, а Тамару она не видела и не слышала. У Корецкого началась паника. Он позвонил в центральную скорую, через пятнадцать минут ему перезвонили, Тамара в больницы и морги не поступала, неизвестных женщин тоже не было. Корецкий позвонил домой полковнику КГБ Никитину.

— Извини, Павел, я знаю который час, но у меня пропала жена. По скорой я уже пробил, ее нет. Помоги, я очень боюсь за нее.

Через полчаса начальник особого отдела полковник Никитин Павел Павлович уже был у Корецкого. Тот рассказал о проблемах на работе, о спецпроекте, информация о котором все время утекала, о Ракитине, о Наде, о беременности жены. При упоминании Ракитина Павел достал его фотографию.

— Это он?

— Да.

— Это наш сотрудник из отдела разведки, но последнее время мы стали подозревать, что он двойной агент. Вы попали, Александр Валерьевич. Я думаю, что он просто использовал вашу жену и ее сестру тоже.

— Найдите Тамару. Я хочу знать все о ходе расследования, прошу вас, не надо меня щадить, найдите ее. Я буду сразу сообщать вам все, что знаю.

На следующий вечер Корецкий уже смотрел записи из гостиницы. Стиснув зубы, но досмотрел все до конца. Никитин спросил:

— Вы все еще хотите найти ее?

— Да, конечно, она носит моего ребенка.

Весь вечер Александр Валерьевич провел у портрета Тамары, рядом с ним лежал револьвер. Утром раздался телефонный звонок. Незнакомый женский голос сказал, что Корецкий должен оставить в камере хранения рижского вокзала все материалы по проекту вместе с его выводами. Никитин негодовал: «Значит, это целая организация! Как мы вовремя ее не обнаружили? Руководство считает, что мы должны дать им материал, но ненастоящий. Пусть думают, что вы у них на крючке». Корецкий подготовил документы. Они были очень похожи на подлинные. Даже самый большой эксперт не смог бы заметить подделку. Корецкий отнес пакет, куда было сказано, и на следующий день ему позвонили.

— Когда вы намерены закончить исследования? С вашей женой все будет хорошо, если вы не будете нас обманывать. В следующий раз в камере хранения вы найдете ее фотографию, и так раз в неделю. Вы нам материалы — мы вам фото. Как только мы получим все, вы получите ее.

Тамара проснулась. Как-то странно болела голова, веки слипались. В помещении было достаточно холодно. Уснула она, как обычно после секса с Ракитиным, в номере гостиницы. Там было тепло, а здесь… Она совсем проснулась. Женщина лежала на каком-то матрасе, покрытом махровой простыней. Рядом с ней стоял Ракитин.

— Ну что, пришла в себя, шлюха?

— Владимир, что с тобой? Где я?

— Я никогда не пил столько средств для повышения потенции и и никто мне не был так противен, как ты, но все кончено. Твой муж, старый идиот, начал выполнять наши требования, так что поживешь пока здесь. Надя будет тебя кормить. Туалет вон, за стенкой. Вода в кране.

Тамара плакала, но ее слезы не действовали на него, он развернулся и ушел. Больше Тамара его никогда не видела. Дни стали похожи один на другой, время суток она определяла по тому, как ей приносили еду, и то неточно. Надя кормила ее три раза в день. Утром и вечером кашей, а в обед супом. Хлеб давали по кусочку в день. Еды Тамаре явно не хватало, живот быстро рос, ребенок двигался, был активным. Тамара разговаривала с ним, с ее неродившимся ребенком, и понимала, что он или она — ее единственный друг. Она полюбила это дитя. В мечтах она ухаживала за ним, кормила, гуляла на улице, целовала пухлые щечки. Так тянулись дни и месяцы. Наступил день, когда Тамара поняла, что не может встать с матраса, все вокруг было мокрым, поясница ужасно болела, живот тянуло.

Зашла Надя.

— Надя, милая, я рожаю. Помоги мне. Да, я грешница, но ребенок ни в чем не виноват. Верни его отцу. Надя, я не за себя прошу! — Она каталась по матрасу, кричала, а в перерывах между схватками продолжала умолять сестру помочь ее ребенку. Надя вышла, вернулась вместе с Ракитиным. Он принес ведро с горячей водой, чистые простыни, пеленки. Наконец ребенок родился. Ракитин взял его на руки.

— Девочка. И тут тебя Бог наказал. Нет наследника.

Боль прошла. Она хотела взять на руки свою малышку, но они ей не дали. Что-то теплое все время текло под нее, она провела рукой, поднесла к глазам. Кровь. Вокруг было тихо, лишь в голове шумело, она уже не слышала плач ребенка. Перед глазами было лицо Нади. «Только бы успеть, только бы сказать ей. Только бы хватило сил».

— Надя, — непослушными губами прошептала Тамара, — передай Саше, что ее зовут Люба. Прости…

Больше она ничего не смогла сказать. Наде стало страшно. На нее все еще смотрели черные глаза сестры. Надя, подошла к Ракитину и спросила:

— Можно, я оставлю ее себе?

— Нет, как мы будем перебираться через границу? В документах нет ребенка. Избавься от нее. Боже, начались женские глупости!

Надя не возразила, завернула новорожденную малышку в одеяло, написала записку с именем и фамилией и отнесла девочку к церкви. Она положила ее на порог под самую дверь. Дело было двадцать пятого декабря в Саратове.

Каждую неделю Корецкий относил новые документы в камеру хранения и получал фотографию, но в один день все изменилось. Никитин приехал в клинику и сказал:

— Мы нашли ее. Простите. Мы опоздали. Они держали ее в Саратове, в подвале частного дома. Ракитина и его жену мы взяли в аэропорту Шереметьево при попытке покинуть страну. Они сознались в похищении Тамары и сказали, где ее искать. Она мертва, они не убивали ее, она просто истекла кровью. Ребенка нет. Мы раздали ориентировки, но надежды почти нет, такие морозы.

На могиле Тамары Корецкий поставил памятник. На невысоком постаменте в полный рост стояла фигура необыкновенно красивой женщины из мрамора, она смотрела на всех гордо и свысока.

Два месяца Александр Валерьевич объезжал все дома малютки, заходил во все церкви, пока в Саратове уборщица в пригородной церквушке не дала ему записочку: «Девочка. 25 декабря. Корецкая Любовь Александровна. Так хотела мать». Она рассказала, что когда девочку кормили и перепелёнывали, записочка и выпала. Малышку же отвезли в дом малютки.

Оформление документов заняло две недели. А еще через две недели в квартире Корецкого появилась Люба.