Любимые

Глава 8

После смерти Фотини Темис потеряла всякий интерес к школе. Возможно, войди жизнь в привычную колею, она и вернулась бы к учебе. Однако никто не знал, когда все наладится. В классе сильно ощущалось отсутствие самой яркой ученицы, ее место в переднем ряду пустовало. Правда, не было еще более десятка ребят. Зная, что немецкий и итальянский языки стали обязательными предметами, Темис не огорчалась, если приходилось пропускать школу.

Вместо гимназии Темис каждый день наведывалась в бесплатную столовую. Еще до открытия на улице растягивалась длиннющая очередь, люди терпеливо ждали на холоде или под дождем, пока она с другими женщинами-волонтерами нарезала овощи и кипятила воду в котлах. В десять утра они подавали жиденький суп.

Каждый день Темис высматривала в очереди мать Фотини. Если кирия Каранидис нуждалась в еде, она бы пришла? Темис внимательно изучала толпу. Многие потеряли человеческий облик: люди с детскими телами и стариковскими лицами, мужчины с выпученными глазами, женщины с щетиной на лице и руках – естественная реакция организма на холод и голод. Многие были босыми. Некоторые ослабли настолько, что едва держали в руках миску.

Каждый день Темис возвращалась домой с тем же вопросом.

– Сколько же это продлится? – спрашивала она, ища поддержки у брата.

Правительство коллаборационистов не вселяло в греков уверенности, что ситуация улучшится. В первую очередь удовлетворяли нужды оккупантов, и все, кто не мог покупать продукты на черном рынке, жили в ужасных условиях.

– Если получится, – сказал Панос сестре, – нацарапай на стене какое-нибудь словечко, только смотри, чтобы тебя не застукали. Сейчас сгодится все, чтобы деморализовать этих ублюдков.

Писать на стенах казалось Темис бесполезным, но Панос был настроен оптимистично и пообещал, что вскоре Греция избавится от немцев.

– Возможно, правительство не станет ничего делать, – сказал он Темис, – а вот другие люди…

– О чем ты? – оживилась она. – Что-то назревает?

Поговаривали, что немцы уведут войска, но это оказалось лишь словами. Спасло то, что торговцы достали припрятанные запасы, и цены временно упали.

– Темис, кое-что уже происходит.

Хотя они и были одни дома, брат говорил тихим голосом.

– Что? – радостно прошептала она.

– Каждый час, каждый день все меняется.

– Но что именно? – нетерпеливо спросила Темис. – Расскажи мне! Расскажи!

Панос старался защитить сестру, но при этом хотел переманить ее на свою сторону. Скоро ему потребуется прикрытие.

– Я кое-кому помогаю, – протараторил он. – По соседству живет одна женщина. Иногда она прячет у себя британских солдат. Ни за что не угадаешь, кто она такая, но я еще никогда не встречал такой отважной женщины.

– И что же ты делаешь?

– Ты ведь знаешь, что я работаю в кафенионе? Ее дом как раз напротив, и я могу следить за улицей, отвлекать солдат, если людям, которым она помогает, сложно уйти. Это совсем рядом, на соседней с Патисион улице. Я выполняю и другие мелкие поручения, например ищу ненужную одежду.

– А это опасно?

– Да. Ты не должна рассказывать йайа. Или другим. Танасис вмиг арестует такого, как я.

– Конечно, я им не скажу. Клянусь.

Панос знал, что Темис умела держать язык за зубами.

– Могу я тоже что-нибудь сделать? – с рвением спросила Темис. – Я хочу помочь. Скажи, что мне делать!

– Пока ничего, – ответил Панос. – Но я спрошу у Лелы…

– Лелы?

– Так ее зовут. Лела. Лела Караяннис. Я скажу, что ты с нами. И если что-нибудь понадобится…

– Я сделаю что угодно, лишь бы помочь, – пообещала Темис.

– Помни – никому ничего не говори. Ни слова. Темис, это вопрос жизни и смерти. Ты ведь понимаешь?

Панос знал, что Сопротивлению для хитрых маневров может пригодиться такой внешне невинный подросток, как Темис, тем более что она выглядела моложе своих лет. Подозрения оккупантов обычно падали на парней, в то время как истинные исполнители ходили у них под носом – наивные девушки или бабушки.

Темис радовалась, что Панос доверился ей и что у нее появилась возможность внести свой вклад. Она не хотела мириться с существовавшим порядком и надеялась, что вскоре ее позовут на важное дело во благо родины.

С потеплением на улицах стало меньше трупов, но из-за инфляции и нехватки товаров большинство не могли запастись продовольствием. Правительство не имело сил исправить ситуацию, и к концу 1942 года только Танасис сохранял оптимизм. В отставку ушел премьер-министр Георгиос Цолакоглу. Его место занял Константинос Логофетопулос, изучавший медицину в Германии и женатый на племяннице немецкого фельдмаршала.

– Уверен, он справится лучше, – радостно сказал Танасис, вернувшись домой из участка.

Работа в полиции как нельзя больше удовлетворяла его потребности в порядке и дисциплине. Родные еще не видели его таким счастливым.

Юноша улыбался, желая поддразнить Паноса.

– Он поддерживает немцев, – с триумфом сказал брат, – а значит, добьется от них большей благосклонности. Разве это не хорошо для всех нас?

С каждым новым словом Танасис все больше злил брата.

– Он очередная чертова марионетка! – воскликнул Панос.

Все знали, что новый премьер-министр поздравил немецкого посла с успехами его страны.

– Мне не верится, что мы с тобой в самом деле братья, – сказал Панос. – Такое ощущение, что в тебе течет кровь нацистов!

– Панос! – вмешалась кирия Коралис. – Остановись. Такими словами ты обижаешь всех нас. Подумай о своей матери и об отце!

Она стояла возле плиты и помешивала скудное содержимое кастрюли – чечевицу в горячей воде. Кирия Коралис распродала все драгоценности, и теперь даже на ее кухню пришла нужда. Нарезая хлеб, она собирала все до единой крошки в кувшин, вместо мясных блюд готовила баклажаны и варила изюм, получая сироп.

Внуки разом повернулись к бабушке. Несколько месяцев она не упоминала родителей. Для Темис мать превратилась в призрак. Иногда Элефтерия являлась ей во сне, из тумана выходила бесплотная фигура в белых одеяниях.

Вскоре пришло письмо на имя отца, и кирия Коралис сама открыла его. Три месяца оно шло по оккупированной территории Греции и сообщало о состоянии Элефтерии за год. Представления Темис не слишком разнились с реальностью. Теперь мать носила лишь больничные рубашки пастельных тонов и регулярно бывала в белой комнате с мягкими стенами, а не в райской обстановке, которую воображала себе ее дочь. Кирия Коралис спрятала письмо подальше, чтобы никто из детей не узнал о положении матери.

Темис, стараясь потушить вспыхнувшую между братьями искру, вдруг предложила перевезти мать в Афины. Другие встретили ее идею без лишнего энтузиазма, а бабушка сразу ответила отказом.

– Столько времени прошло, и лучше ей оставаться там, где она сейчас, – категорично сказала кирия Коралис, стараясь не проболтаться о состоянии невестки. – Туда нет возможности добраться. Нацисты не проявляют сочувствия к…

– К кому? – наивно спросила Темис.

– К ненормальным, – ответила Маргарита, договаривая за бабушку. – Не притворяйся. Возможно, это передается по наследству.

Она наклонилась к сестре и завыла, как фурия, скорчив лицо в гримасу.

– Прекрати! – приказал Панос. – Веди себя прилично.

– Не указывай мне, что делать!

Она кинулась на брата, продолжая визжать, как гарпия.

– Ты бесчувственная, Маргарита. Совершенно бесчувственная.

Не притронувшись к миске супа, Панос схватил кусок хлеба и ушел из-за стола.

Пристыженная, Маргарита прекратила выть.

В беседе наступило затишье. Все думали об отце и матери.

Кирия Коралис решила все же рассказать детям, что отец больше не присылает деньги. Она продала последнее украшение, и вскоре так или иначе ей пришлось бы объяснять, почему обеды стали такими скудными.

– Он извиняется, что не может вас обеспечить, но сейчас его жизнь в Америке не так проста.

Никто не отреагировал на это неубедительное объяснение.

Сейчас доход им приносила лишь полицейская служба Танасиса, чаевые Паноса в кафенионе и скромный заработок Маргариты в магазине одежды. Клиентуру составляли по большей части немецкие офицеры, покупавшие одежду для любовниц.

Закончив обед, Танасис и Маргарита вышли из-за стола. Темис не двинулась с места, размышляя об отсутствующих родителях. Сейчас они как никогда казались далекими и равнодушными к судьбам детей.

– Насколько важно, кто твои родители? – задумчиво сказала она. – И как вышло, что мы такие разные, все четверо, и в то же время у нас общие отец и мать?

– И для меня это загадка. Я родила одного ребенка, но вы четверо… – Кирия Коралис покачала головой. – Я совершенно сбита с толку. Ты и Панос похожи как две капли воды, но двое других?

– Трудно понять, что нас объединяет.

– Не знаю, агапе му, правда не знаю, – сказала кирия Коралис, думая о том, что Темис в сравнении с Маргаритой вовсе не приносит ей забот.

Маргарита временами куда-то уходила, и ее отлучки казались подозрительными. Но еще больше смущали духи и чулки в ее спальне. Кирия Коралис понимала, что для магазина внучке следовало хорошо одеваться, но откуда у восемнадцатилетней девушки доступ к предметам роскоши?

Обычно новый год приносит с собой новые надежды, но начало 1943-го не предвещало перемен. Семейство Коралис переживало сильную нужду, со стола пропали яйца, мясо, растительное масло. Все похудели, но больше всех сбросила вес кирия Коралис. Она еле поднималась на третий этаж до квартиры, а вскоре слегла с лихорадкой. Танасис быстро пришел на выручку и привел домой специалиста. Как и опасались внуки, у бабушки развился туберкулез. В городе вспыхнула эпидемия, больницы переполнились, но, пользуясь привилегиями полицейского, Танасис устроил ее в госпиталь «Сотирия».

В первые недели Танасис установил график, по которому внуки навещали кирию Коралис каждый день, однако антисанитарные условия и скученность пациентов угрожали самим посетителям. Бабушка попросила родных отложить визиты в больницу.