Любимые мои ученики

Подростки

О подростках написано и сказано, пожалуй, больше, чем обо всех школьных возрастах. Педагоги и психологи, медики и журналисты «пропахали» эту тему вдоль и поперек. Почему же даже у самых опытных учителей нет уверенности, что они знают подростка «до донышка»? Вероятно, потому, что подросток всегда и везде разный, его поступки непредсказуемы.

Раньше, лет 20 назад, ученики четвертых — седьмых классов считались в школе одной возрастной группой. У них было больше общего, чем различного. Сегодня пятиклассник и семиклассник — это совсем разные люди.

«Выпускника» начальной школы, перешедшего в четвертый класс, поражает количество учителей, предметов и кабинетов. Сориентированный до сих пор на одного, главного учителя и на свою постоянную классную комнату, четвероклассник поначалу теряется. Он бегает выпучив глаза по этажам, путает кабинеты, забывает вещи, опаздывает на уроки, на которых долго не может успокоиться. Он похож на того, кого учат плавать, выбросив из лодки в свободную воду. Вот и барахтается. Это своеобразная проверка на выживание в новой школьной ситуации, которая для четвероклассника полна необъяснимых парадоксов.

Из положения старшего по возрасту в начальной школе он попадает в позицию младшего средних и старших классов. Он как бы отброшен назад, он снова стал маленьким. К концу прошлого года третьеклассники, как цыплята вокруг наседки, сплотились вокруг учительницы, подравнялись, стали похожими друг на друга даже выражением лица. И вдруг все снова рассыпались, и каждый «клюет» свое.

Прежняя учительница весь рабочий день была со своим классом: и на уроках, и на переменах, и в столовой, 'куда она, взяв за руки первых двух ребят, чинно вела весь свой «выводок». Нынешняя классная руководительница только урывками может видеть своих подопечных: она занята сменой классов, журналов, подготовкой к следующему уроку. Когда наступает большая перемена — время массового кормления детей, когда, словно горные жители, спускающиеся в долину, с верхних этажей школы идет лавина классов, она кидается в этот людской поток за своими несмышленышами (как бы не затоптали!). А те, наскоро проглотив остывшую сосиску, идут искать брошенные где-то в коридоре сумки, портфели, мешки со сменной обувью.

Конечно, через несколько недель эта суматоха войдет в привычную колею. Но за это время она успеет разрушить некоторые прежние привычки. Однако все разрушить нельзя. Есть немало такого, что твердо усвоено в прошлом, — и хорошего и плохого.

Первые месяцы четвероклассники живут стереотипами начальной школы. Их общественное мнение, совпадающее с мнением прежней учительницы, оценки товарищей, «ярлыки», навешанные в прежние годы, отношение к школьному баллу как к высшей оценке человека, привычка к постоянному вниманию и контролю, определенность и однозначность критериев — все это переносится в четвертый класс. На этом фоне идет освоение новой жизни в средней школе.

Процесс адаптации и перестройки происходит тем труднее и болезненнее, чем в большей степени начальные классы изолированы от остальной школы. Кстати, чаще всего именно так и бывает. Младшеклассникам отводится в школе особый этаж, через который запрещается ходить остальному ее населению. Учителя начальных классов держатся обособленно; в специфику их работы почти никто не вникает. Директор, как правило, специалист-предметник, никогда в начальной школе не работавший, так что он передоверяет руководство ею завучу. В этом особом мире свои заботы, свои правила. Здесь проводятся праздники Букваря и Красной Звездочки, здесь свои контрольные работы и экскурсии в природу, до которых остальной школе дела нет. «Высшие этажи» смотрят на начальную школу сверху вниз, с тайным или явным превосходством.

Совсем по-другому происходит переход детей в средние классы, если в школе создан единый разновозрастный коллектив, сплоченный общими интересами, делами, стилем отношений, если малыши постоянно чувствуют заботу и внимание старшеклассников.

Как-то в нашей школе была новогодняя елка для первоклассников. Ее готовили и проводили выпускники. Десятиклассники с упоением представляли разных зверей и птиц, добрых героев сказок и злодеев. По ходу праздника перед детьми появилась Снегурочка — ее роль исполняла тоже десятиклассница. Начался традиционный диалог: «Здравствуйте, дети!» — «Здравствуй!» — «Вы меня узнали?» — «Да!» — «Кто я?» — «Оля!» Вот так, можно сказать, поименно, малыши знают выпускников в нашей школе.

Но вернемся к младшим подросткам.

В воспитании их по-прежнему велика роль подражания. Но если раньше подражали учительнице и тому, на кого она укажет, то теперь разрыв в объектах велик. Явно ослабляется авторитет взрослого, столь же явно возрастают пример ребят постарше, ориентация на дворовых героев и на старшеклассников. Подражание литературным персонажам сведено до минимума. И дело не только в том, что ребята стали меньше читать. Современная подростковая литература не дает героев, способных вызвать желание подражать. Кинематограф, имея ту же литературную основу, в поисках идеала тоже помочь подростку не может. Правда, Ролан Быков пытается убедить нас, что Лена Усольцева из «Чучела» и есть современный положительный герой, но при всем уважении подражать ей что-то не хочется. Да и ориентиры у ребят этого возраста легко и часто меняются.

Эмоции и в этом возрасте первичны. Сначала — эмоции, потом — поступок, а затем — обдумывание его. Однако в последнее время эмоции под напором информации стали ослабевать. Нагрузка на нервную систему такова, что некогда пережить, прочувствовать новую информацию. Поэтому внутренний мир подростка разнообразен, но не глубок. Как уже было сказано, книга потеряла прежнюю роль руководителя духовной жизни. На одном из высоких совещаний было сказано, что московский школьник-подросток читает в среднем пять-шесть книг в год.

Главный двигатель в жизни младшего подростка — интерес, но опять же непостоянный. Это проявляется прежде всего в учении: все, что занимательно, усваивается легко и прочно. Дружат в основном с кем интереснее. Но постоянных компаний почти нет. Ребята этого возраста часто меняют друзей, могут наговорить на товарища, разругаться с ним, даже предать и при этом не очень расстроиться или обидеться, а через несколько дней вновь сойтись как ни в чем не бывало.

Мальчишки и девчонки дружат и дерутся на равных, причем трудно поверить, что девочки — слабый пол. Оми крупнее, а иногда и физически сильнее ребят. Некоторые мальчишки им «в пупок дышат». И все это спокойно уживается с первым подростковым ухаживанием.

Уже в этом возрасте возникает интерес к коллективному досугу с застольем и танцами. Правда, на столах — газированная вода и кое-какие сладости, но это неважно, зато — вместе и за столом. Танцы пока не парные, а массовые, однако уже популярны свои «брейкеры».

Ребята очень любят получать подарки и слушать добрые слова в свой адрес. Поэтому они не упускают любого случая. Так, в День Советской Армии девочки поздравляют мальчишек, чтобы иметь удовольствие 8 Марта получить ответное внимание от них. Некоторые учителя и родители видят в этом кощунственное извращение всенародных праздников, но единственное, что могут сделать, — увеличить долю взрослых в праздничных поздравлениях.

Классные вечера (это, конечно, еще не совсем вечера, но уже и не детские утренники) чаще всего имеют форму дня именинника. К нему готовится и развлекательная программа. Например, такая. Мальчишки-пятиклассники приносят в класс кассетный магнитофон с модными ритмами, берут в руки палки, швабры, закрываются в кабинете и с упоением изображают бит-группу со всеми соответствующими ужимками и телодвижениями, старательно разевая рты. Это они готовят номер под фонограмму, якобы пародию на «тяжелый рок». Очень искренне и увлеченно. А я думаю: какие хитрецы и выдумщики! Своих гитар у них нет, к аппаратуре их не подпускают, а хочется. И вот они придумали номер. И придраться нельзя, и удовольствие получают.

Подростки среднего и старшего возрастов все более усложняются в социальном отношении. Они в массе своей еще не умеют лицемерить, чему уже научились старшеклассники, не любят притворяться. Все взрослые перед ними — как на рентгене. Если учитель в работе с этим возрастом покривит душой, пощады не жди. Здесь закладываются основы содружества и взаимопонимания педагогов со старшеклассниками.

В этом возрасте в сознании ребят происходит раздвоение образа педагога на учителя и человека. Раньше любимые предметы преподавали любимые учителя, и наоборот. Теперь все сложнее. Старшие подростки уже способны «развести» профессиональное мастерство учителя и его человеческие качества, при этом второе имеет для них большее значение. Это потому, что они еще лишены потребительского отношения к педагогу. Многие «деловые» старшеклассники будут выше ценить того учителя, от которого можно больше взять. Для подростков важно, чтобы работающий с ними человек был искренним, добрым, справедливым и непременно с юмором.

Шестиклассники и семиклассники по физическому облику тоже неоднородны: кто-то уже почти юноша, а кто-то еще в коротких штанишках. Они растянулись на дистанции, как бегуны в марафоне. Но в целом это уже другие люди: они редко дерутся, особенно по пустякам. Естественно, что девочки в драках не участвуют. Причины конфликтов теперь серьезные — отношения. Стремление к справедливости — характерная черта. Иначе теперь складываются взаимоотношения полов: начинают возникать первые пары.

Эти подростки болезненно самолюбивы. Они очень боятся выглядеть в глазах товарищей глупыми или смешными. Это очень ранимый возраст, в обращении с ним нужен такт и великое терпение. Ребята необычайно ценят доверительность старших, любят «душевные разговоры». Этому возрасту вполне уже свойствен подростковый максимализм. В них могут уживаться беспощадное самобичевание и возведение даже самых малых недостатков товарищей в общечеловеческие пороки, махровый эгоизм и готовность к жертве во имя людей.

Жизнь любого школьника делится на две части: уроки и все, что после них. Взрослым очень хочется, чтобы первая часть была и самой важной. Однако в сознании подростка, даже очень добросовестного и хорошего ученика, уроки редко связываются с понятиями долга, чести, социальной ответственности.

Известно, что человеком движут потребности. Если это справедливо для взрослого, то вдвойне — для подростка. Спросим себя: много ли мы видели шестиклассников, для которых уроки были бы первейшей потребностью? Я, например, таких встречал чрезвычайно редко. Обязанностью они являются для многих, а еще чаще — «обязаловкой». Это слово подросток отождествляет с насилием. А насилие, как известно, вызывает у него реакцию протеста.

Ведь урок чаще всего строится на поучении, на нормативных указаниях, на догмах. На уроке нельзя своевольничать, но зато необходимо безоговорочно подчиняться строгим правилам. Подросток еще не видит целесообразности и строгой прелести в единых требованиях. Шестиклассник — уже не ученик начальной школы, для которого урок — новый вид деятельности по сравнению с детским садом. С другой стороны, он еще не старшеклассник, у которого знания связываются с жизненными планами и деловым успехом, а значит, уроки уже не все на одно лицо, а есть хотя бы некоторые, которым от отдает предпочтение. Шестикласснику до выпуска еще далеко, и годы эти кажутся долгими, как дорога за горизонт. А пока ежедневное однообразие: опрос, вызовы к доске, монотонное разжевывание «основ знаний», домашние задания, контрольные — все это ему порядком надоело. Надо произойти чему-то необычному, чтобы серое однообразие засверкало яркими красками познавательного интереса.

Подростковый возраст не зря называют временем действий. Для того же шестиклассника просидеть без движения сорок пять минут — пытка. А если каждый день по пять таких порций неподвижности! Попробуйте взрослого человека посадить в какой-нибудь класс на пять-шесть уроков подряд. Он ведь обалдеет. А дети это должны испытывать годами. Конечно, человек ко всему привыкает, детский организм постепенно приспосабливается и к такому режиму, но ведь это требует громадных волевых усилий. Учителю легче: он ходит по классу, может постоять или посидеть, когда захочет. Ученик же только от одного запрета на движение начинает мучиться на двадцатой минуте урока.

Между тем настоящими мастерами педагогического дела считаются те учителя, кто может в абсолютном порядке и постоянном напряжении продержать класс все сорок пять минут. Мало того. Сейчас внедряются идеи интенсификации учебного труда ученика, и уже теперь видно, как их понимают учителя волевые, авторитарного склада. Бедные дети! Мало кто из взрослых способен понять, что периоды полного безразличия на уроках, сменяющиеся беготней и дикими телодвижениями на переменах, — это своеобразная защитная реакция детского организма.

Говорят, в школах Норвегии есть специальная комната шума. Известно, что японские фирмы устанавливают в местах общего пользования чучела начальников, которые используются для физической и нервной разрядки. Много еще хитростей придумывают психологи, чтобы уберечь нервную систему человека от стрессов. Только в наших школах по-прежнему превыше всего ценятся тишина и порядок, а бегущий по коридору ученик вызывает немедленное одергивание. Про учителя, уроки которого слышны из-за двери класса, говорят, он не владеет дисциплиной. Слова-то какие — «владеет дисциплиной». Ведь по этому признаку на работу принимают!

Но отрицательное отношение подростков к урокам вовсе не говорит об убогости их умственных сил. Ведь познавательный интерес у них очень высок. Другое дело, что он далеко не всегда направлен на школьную программу, и это опять-таки вызывает досаду взрослых. Но именно здесь и нужен «высший пилотаж» педагога, а не заедающие жизнь подростка упреки.

Любопытство же, желание все попробовать самому у подростка действительно огромны. Конечно, в этом не только прелесть возраста, но и его опасность.

Во время Московского фестиваля молодежи школам и родителям было настоятельно рекомендовано максимальное количество подростков вывезти из города. Понятно, что это делалось прежде всего в разумных педагогических целях. Но фестиваль широко транслировался по Центральному телевидению. Ежедневно по нескольку часов ребята могли видеть его разнообразную и яркую программу. И вот вскоре после окончания праздника, в сентябре—октябре нового учебного года, милиции пришлось заниматься увещеванием подростков, атакующих иностранных туристов у московских отелей. Учащихся ставили на учет в детских комнатах, в школы пошли пачки «приводов», и там разгорались страсти.

Я далек от мысли оправдывать «приставание к иностранцам», это действительно недостойно советских школьников. Но среди криминальных причин такого явления есть и обычная, возрастная — любопытство. И здесь сыграл свою роль авторитет телеэкрана. Ведь один и тот же сюжет по-разному воспринимают взрослые и дети. Что усвоили подростки из фестивальных передач? Дружить — значит общаться, общаться — значит меняться. Ведь на наших глазах все было именно так. Встречаются молодые люди разных стран, и начинается веселая кутерьма: я тебе шапочку — ты мне рубашку.

А вот гораздо более печальный пример подросткового любопытства, пример, чреватый трагическими последствиями. Я имею в виду токсикоманию.

Она застала нас врасплох. Никто не был готов к этой беде, все считали, что «пороки загнивающего Запада» нас не коснутся. Но теперь уже ни для кого не секрет то, о чем говорит статистика. А она свидетельствует, что наибольшее увлечение токсикоманией приходится на возраст 12—14 лет. И еще: 78% этих ребят приобщились к наркотикам из любопытства! Из любопытства подросток надевает себе на голову целлофановый мешок, смоченный раствором. Из любопытства он нюхает дома все порошки и дезодоранты. Страшно еще то, что в одиночку ему неинтересно. В пустых квартирах, на чердаках и в подвалах собираются группы таких «любопытных». Поэтому трубить отбой рано, и бдительность терять непозволительно.

Из сказанного напрашивается по крайней мере два вывода.

Во-первых, сегодня в своей воспитательной работе мы обязаны учитывать процессы, происходящие в молодежной среде всего мира. Мы ведь не за железным занавесом живем. И средства массовой коммуникации, и развивающиеся молодежные контакты, и разнообразные экономические и культурные связи, что приводит к длительному пребыванию за рубежом многих родителей наших школьников, а также самих детей, — все это существенно влияет на воспитательную ситуацию.

Во-вторых, пора серьезно заняться подростковым досугом. Исследования С. А. Шмакова, липецкого педагога-ученого, показывают, что свободное время современного школьника (каникулы, праздники, выходные, ежедневные свободные часы) составляет 210—220 дней в году! Сегодня понятно каждому: если в школе ребенку плохо, скучно, страшно, он бежит из нее на улицу, в подворотню, в подвал. Кстати, я вовсе не против улицы. Но я за то, чтобы главный интерес школьника был в школе. Если школа — значимая, ценная часть жизни подростка, ему легче переболеть извращениями молодежной моды. Но чтобы в школе подростку было интересно проводить свободное время, нужно выполнять несколько педагогических условий.

Условие первое — в досуге совершенно необходимо учитывать интересы самих школьников. А какова реальность? Взрослые навязывают детям такие формы досуга, которые легче организовать и легче проконтролировать. Это прежде всего мероприятия разговорного жанра — беседа, заседание клуба, занятие кружка, обсуждение книги, статьи, фильма. На втором месте стоят всевозможные экскурсии — пешеходные и автобусные, посещение музеев, выставок, короткие выходы в природу (без ночевок). Наконец, так называемые культпоходы в кино и театр. Вот нехитрый набор воспитательных мероприятий в сфере досуга. Все они, как правило, носят дидактическую окраску: слова назидания в них преобладают над практической деятельностью.

Второе условие — полная добровольность, признание за каждым права участвовать или не участвовать в предлагаемом времяпрепровождении. В реальности же многие формы досуга носят обязательный, принудительный характер.

Вот типичный пример. В разгар Пушкинского года на экраны московских кинотеатров вышел фильм «Последняя дорога» — фильм сложный и печальный, но, как говорится, некассовый. Возникла проблема: как обеспечить аудиторию. На свободного зрителя расчета нет. Но ведь есть школьники, а у них — учителя. Пушкин — это школьная программа. Значит, выход прост: расписать школы за кинотеатрами, дать каждому директору жесткую норму билетов — и все дневные сеансы обеспечены. А что школы? На формальные требования — формальное действие. Хорошо бы старшеклассников сводить на фильм. Но это публика своевольная. То ли дело ученики четвертых—шестых классов. Они еще управляемы и с определенной долей напора со стороны классных руководителей, пожалуй, в кинотеатр пойдут. И вот залы заполнены подростками, насильно согнанными на фильм. Гаснет свет, и начинается дикая вакханалия, устроенная как бы в издевательство над памятью великого поэта.

Третье условие — обеспечение подростку активной роли. Подсчитано, что если внеурочные дела школ принять за 100%, то 80% из них — это мероприятия, в которых дети участвуют как зрители или слушатели. Пассивность отведенной роли превращается в привычку, в требование — развлекайте нас!

В 60—70-х годах в стране было немало энтузиастов, которые придумывали активные формы досуговой деятельности. И напридумывали они громадное количество — около четырех тысяч форм. Но «отцам и благодетелям народного образования», а пуще того суровым, деловым администраторам, взявшим на себя право решать, что надо, а что не надо «нашей молодежи», такое творчество показалось предосудительным. Другое дело — «уроки мира», «уроки мужества», «общественные аттестации», «праздники труда». И высокая идейность гарантирована, и контролировать легко, ибо всегда владеешь ситуацией.

А о досуге в этой самой ситуации и речи быть не может. Он заменен плановой, организованной сверху донизу воспитательной работой. Как мы привыкли, с одной стороны, все называть работой, а с другой — все превращать в работу, даже отдых!

Наконец, хочется обратить внимание вот на что. Досуг — это сфера свободного творчества, игры, общения, следовательно, фантазии и экспромта. Одним из самых печальных наследий прошлого является репетиционная педагогика. Какое воспитательное мероприятие и сегодня получает наивысшую оценку? То, где все отработано, где каждый точно знает, что говорить, куда шагать, что делать и как перестраиваться. Не дай бог, если кто то перепутает слова, если возникнет непредвиденная пауза, если замолчит микрофон, погаснет свет, не вовремя включится фонограмма! В угоду такому идеалу развивается педагогическая дрессура, в которой дети теряют последние остатки фантазии, непосредственности, интереса. А у педагогов постепенно возник комплекс — страх перед тем, что вдруг дети заговорят своими словами. Многолетний пример Центрального телевидения с детскими феериями во Дворце съездов и бесчисленными пионерскими приветствиями сделал свое дело. Ориентир, как говорят ребята, железный.

Мне уже доводилось рассказывать о воскресных встречах, которые проводятся в нашей школе — московской школе № 825. Ребята и взрослые вместе проводят выходной день, они общаются, рассказывают интересные истории, устраивают друг другу шутливые экзамены, придумывают и тут же разыгрывают забавные сценки из школьной и нешкольной жизни, поют песни в «орлятском кругу», поздравляют именинников, провожают в армию — словом, вместе весело и интересно проводят свое свободное время.

В последнее время на этих воскресных встречах присутствует много гостей. Это не только учащиеся разных школ Москвы и области, но и учителя. Характерно, что педагоги всегда задают одни и те же вопросы. А кто все придумал и спланировал? Кто и как готовил это мероприятие? Как распределялись обязанности? Как вы добились присутствия такого количества учащихся и учителей?

Мы им говорим: товарищи дорогие, забудьте, что вы на воспитательном мероприятии! Здесь совсем другой подход. Тут все на импровизации построено. И еще. Мы сегодня не работаем, а просто проводим свободное время. Кто хочет. Гости кивают головами, но мы чувствуем, как тяжко им дается раскрепощение от педагогической закомплексованности.

Один очень серьезный человек, посмотрев, с каким упоением ребята разыгрывают «шпионские страсти», с нескрываемой досадой сказал: «Так ведь это балаган!»

И я подосадовал тоже: как жаль, что современный подросток ни настоящего народного балагана не видел, ни слова такого не знает!