Глядя в блеклые, с красноватыми прожилками глаза склонившегося ко мне мужика, я замычала, судорожно пытаясь сделать вдох пережатым горлом. Вцепилась в его ладонь на своей шее и в отчаянии принялась отдирать от себя.
– Не дергайся, сучка, – он чуть повысил голос. – И не вздумай кричать. Убивать тебя не буду. Пока. Поняла меня?
Меня слегка тряхнули, и в шее снова что-то хрустнуло.
– Поняла, я спрашиваю?
Я согласно замычала, торопливо захлопала глазами, показывая, что все поняла и на все согласна, и рука чуть отпустила мою шею. Я тут же принялась тянуть в себя воздух, судорожно пытаясь сообразить, что происходит и что мне теперь делать.
Между тем мужчина окончательно отпустил мою шею. Выпрямился, с удовольствием глядя на мои попытки отдышаться и утереть текущие по лицу слезы.
– Что тебе надо? – прохрипела я.
– Да ничего особенного, девочка моя, – ласково пропел мудак, чуть не задушивший меня и, кажется, сломавший мне что-то в горле. Интересно, можно ли что-нибудь повредить в организме, придушив человека, как меня только что?
Тут маньяк осклабился и снова наклонился ко мне. Обнаружив его лицо в пяти сантиметрах от моего, я испуганно отшатнулась. Врезалась затылком в кирпичную стенку печи и зашипела от пронзившей голову боли.
«Этот не задушил, так сама себя прикончу», – мелькнула печальная мысль.
– Сегодня же возвращайся в город, сучка. Беги к нотариусу и оформляй отказ от наследства, поняла?
– Не то этот задохлик, который твое липовое завещание в работу взял, может пострадать. И твоя подружка-слониха под раздачу попадет, – добавил он, выпрямляясь.
Быстро оглянулся на дверь и, коротко размахнувшись, влепил мне пощечину.
Я, радостно взвизгнув, повалилась с табуретки и, уже лежа на полу, согнула ногу, и с силой ударила урода в пах, довольная, что, зайдя в Катин дом, не сняла сапоги. А заодно благословляя дзюдо и уроки самообороны из моего детства и отрочества.
Мудак взвыл. Согнулся, вцепившись в пострадавшее место, и в тот же момент получил от меня по виску березовым поленцем, на которое я прилегла, упав с табуретки.
Ну а потом открылась дверь, и в дом вместе с клубами морозного воздуха влетел Эрик с пистолетом в руке. А у меня все поплыло перед глазами, и следом я провалилась в темноту…
– Снеж… Снежана-а… – сквозь сон слышала я жалобное скуление. – Снежанка, просыпайся уже, а?
Я разлепила глаза и увидела Марю, сидящую в кресле напротив кровати в моей-не моей комнате, которую мы никак не могли поделить с Эриком. За окном уже сгущались ранние зимние сумерки, и в комнате стоял полумрак.
– Маря, не скули… – прохрипела я, морщась от боли в лице.
Подруга сочно всхлипнула и начала мелко креститься:
– Ну, слава тебе, очухалась. Эрик сказал позвать его, когда ты очнешься.
Она поднялась было, но я зашипела, преодолевая боль в распухшей губе:
– А ну, стой! Сядь на место и рассказывай. Вернее, сначала зеркало мне дай, в ванной лежит.
– Что рассказывать, Снежана? – расстроено загудела подруга, сгоняв за зеркалом. – Эрик тебя часа два назад привез без сознания. С ним женщина была заплаканная и мужик на «жигулях» позже подъехал, муж ее. Что случилось-то?
Не отвечая, я рассматривала открывшуюся мне в зеркале красоту: распухшую левую щеку, слегка заплывший глаз и разбитую губу. Еще ссадина на виске, как раз там, где я приложилась к полешку, которым потом огрела душившего меня мудака.
– Пипец, красотка, – со вздохом прокомментировала увиденное. Отложила зеркало и села на кровати, откинувшись на спинку.
– Снежана, ты не переживай, у меня мазь есть – мигом тебе лицо в порядок приведет. Сейчас принесу, – Маря с жалостью разглядывала меня. Затем попыталась подняться с кресла. Я зыркнула на нее злобным взглядом и скомандовала:
– Сидеть! Давай, подруга, каяться начинай. Рассказывай, как продала меня за тридцать сребреников…