Любовь под омелой

Глава 1

Фермер вернулся.

Прямо сейчас он, тихо ругаясь, возится в примерочной моего магазина. Гляжу на грязные шнурки заляпанных рабочих ботинок, что выглядывают из-под занавески, и вздыхаю. После его ухода придется немедленно браться за швабру. Впрочем, грядущая уборка меня не особо волнует. Мне просто хочется, чтобы клиенту уже хоть что-нибудь подошло.

Вдруг фермер резко выпрямляется, и его макушка показывается над занавеской. Наши взгляды на миг встречаются в зеркале, обрамленном мигающей рождественской гирляндой, и меня окатывает волна смущения. Вот черт, он заметил, что я на него пялюсь. Опускаю глаза и продолжаю заштриховывать ворот на эскизе будущего платья-пиджака.

В бесконечном потоке рождественских песен, льющихся из старой стереосистемы, возникает пауза, а потом на смену Элвису приходит Last Christmas от Wham!. Насколько же это все кажется неуместным! Да на улице даже не холодно, не то что у нас, в Чикаго. Сегодня и правда уже двадцать второе декабря? Фонари украшены огромными колокольчиками, а вечером высоченная елка на главной площади вспыхнет разноцветными винтажными огнями. Наверное, Рождество в Техасе просто другое, не такое, к какому я привыкла.

Из примерочной доносится разочарованное ворчание, и я сникаю. Неужели из всей кучи поношенных джинсов, которые он меряет уже битых десять минут, ему так ничего и не подошло?

Мгновение спустя обветренная рука отдергивает занавеску, хмурый фермер выходит из примерочной, и я вспоминаю, почему ему в жизни не найти себе одежду в комиссионке. Парень буквально гигант. Два метра чистой мощи. Широкоплечий, крепкий. Грязный от работы на земле. Неприветливый на вид. Даже гризли убрался бы с его дороги.

А еще он краснеет, как помидор.

Фермер подходит к прилавку, неся одну-единственную пару джинсов — остальные аккуратной стопкой лежат в примерочной. Он громоподобно прокашливается, я вздрагиваю и роняю карандаш. И без того красное лицо мужчины становится пунцовым.

Карие глаза проникновенно смотрят на меня сверху вниз. Ну то есть мне действительно приходится запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Вдруг я ощущаю покалывание чуть ниже пупка, которое затем перерастает в волну жара, и она прокатывается по спине, отдаваясь в каждом нерве. Вообще в каждом. И что это сейчас было?

Чуть помешкав, фермер кладет джинсы на прилавок и подталкивает их ко мне.

— Они не подходят, но когда я попытался их снять, то нечаянно порвал. — Он опускает голову. — Я заплачу.

А, вот почему он так смутился.

— Это необязательно.

— Пожалуйста, скажите сколько.

Упомянутые джинсы — просто старая тряпка, потрепанная, выцветшая и залатанная.

— Пять долларов.

Фермер явно мне не верит и кладет на прилавок двадцатку.

— Остальное — компенсация за беспорядок, мэм. Прошу прощения.

Как и в прошлые три раза, когда он являлся за джинсами в комиссионку, где я работаю, прежде чем уйти, он на миг замирает и смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать.

Может, познакомиться. Может, попросить мой номер телефона.

С одной стороны, я и сама не против.

С другой, пусть лучше не просит, ведь мне придется ему отказать.

Пятимесячный младенец, спящий в крохотной подсобке, — гарантия того, что ни на какое свидание я не пойду. Спасибо, что мне вообще разрешили брать сына с собой на работу.

Спасибо, что владельцы — пожилая пара — позволяют мне выставлять на витрине свои перешитые вещи и не забирают вырученные за них деньги. Еще хозяева идут навстречу, если мне нужно отлучиться ради Сонни, например сводить его к педиатру или полечить простуду. Здесь не жалуют незваных гостей из крупных городов, так что да, мне повезло.

Надеяться на что-то большее было бы просто эгоистично.

Вдобавок в мужчинах я все равно не разбираюсь. Может, у этого фермера поганый характер или он маменькин сынок. А может, у него по дому удав свободно ползает. Или он держит на кухне манекен и обсуждает с ним урожай и надои. Откуда ж мне знать.

Короче говоря, номер я ему не дам.

Однако по какой-то необъяснимой причине, когда он опускает голову и уже поворачивается к выходу, у меня вырывается:

— Знаете, я могу сшить вам джинсы. На заказ.

Он резко тормозит и оглядывается на меня, прищурившись.

— А вас не затруднит?

— Вовсе нет. Мне нравится шить одежду. — Я рассеянно киваю на вешалку с моими товарами и тут же жалею о сказанном.

Прозвучало так, будто я хвастаюсь, а ведь просто хотелось ободрить беднягу.

— В смысле мне нравится шить новую одежду из старой.

— Откуда вы? — внезапно спрашивает он.

У него низкий и глубокий голос, таким только в церкви гимны петь.

— Что?

Фермер раздраженно встряхивает головой, явно сердясь на самого себя.

— Я знаком со всеми в этом городке, а вот вас не знаю. Вы просто однажды здесь появились, — кивает он на прилавок.

— Так почему бы для начала не спросить мое имя? — мягко поддразниваю его я.

«Осторожно, это уже почти флирт».

Похоже, флиртуют с ним нечасто: он смотрит на меня так, будто ушам не верит, а его мощная грудь вздымается и опадает чаще, чем прежде.

— И как вас зовут? Если вы не против представиться.

Либо он хороший актер, либо и правда совсем безобиден.

— Я Иви, — протягиваю я руку через прилавок. — Иви Кроув.

Он глядит на мою ладонь и обхватывает ее своей гигантской лапищей. Ну просто полярный медведь, берущий леденцовую палочку.

— Люк Уорд.

Прикосновение загрубевшей от работы ладони к моей нежной коже оказывается неожиданно приятным. Интересно, каково было бы, если б он сжал мои бедра, позволяя оседлать себя? Боже, я уже так долго одна, что порадовалась бы, даже если б этот мужчина почесал меня за ухом. Наверное, застучала бы ногой, как кокер-спаниель.

— Приятно официально с вами познакомиться, Люк.

— Иви, — повторяет он, будто смакуя мое имя, и задумчиво хмыкает. Люк до сих пор держит мою руку, но, кажется, даже этого не осознает. — Как и говорил, не хотел бы вас утруждать.

— Ничего сложного, клянусь. Но мне придется снять с вас мерки.

— О нет. — Он наконец разжимает ладонь и пятится к выходу, снова красный как пожарная машина. — Пожалуй, нет.

— Да там ничего особенного, я за минутку управлюсь.

— Давайте так: если придут джинсы размером побольше, вы просто отложите их для меня.

— Сомневаюсь, что это случится, Люк. Все-таки вы… — Я обвожу его жестом. — Весьма впечатляющий.

— А я всегда про вас так думал.

Его ошеломительное признание обрушивается на меня как пианино на тротуар, пусть и не с таким оглушительным звуком. Нет, не может быть, он не заигрывает со мной. Похоже, Люк вообще не собирался это говорить, и потому его слова особенно меня трогают. Они кажутся такими искренними. Мурашки пробегают под моим платьем-рубашкой, а глаза… увлажняются? В последнее время я особенно ценю хорошее отношение, пусть даже его фраза выходит за рамки простой вежливости.

Кажется… я ему нравлюсь. И таким вот образом он дал мне это понять.

— Спасибо, — с трудом произношу я, не представляя, что дальше делать или говорить.

Сын избавляет меня от сомнений: он начинает плакать в своем манежике, где до сих пор мирно спал.

Люк таращится на меня, словно спрашивая: «Это что, твой?»

Я утвердительно вздергиваю подбородок.

Его воодушевление гаснет, и он смывается из магазина буквально в считаные секунды.

— Видимо, матери-одиночки без собственного жилья не в его вкусе, — тихо говорю я сыну минуту спустя, пока расхаживаю перед кассой, убаюкивая его. — Ему же хуже, верно, малыш?

Не желаю признаваться даже самой себе, насколько меня задела реакция Люка.

Дура. Ты такая дура. Да ты же его имя узнала буквально десять минут назад.

И на свидания я не хочу. Не могу. Местных нянечек я не знаю, да и позволить себе их услуги не смогла бы.

И все же…

— Знаешь что, Сонни? К черту мерки. Я пошью ему лучшие джинсы в его жизни. Он от меня так легко не отделается.

Глава 2

Замираю, не донеся чашку кофе до рта.

Какого черта?

Это она. Иви Кроув.

Как эта женщина выяснила мой адрес? Хотя, господи, ну что за вопрос.

Чего уж сложного — узнать, где живет здоровенный, как небоскреб, фермер. Да ей любой из местных подскажет. Впрочем, какой бы способ она ни использовала, в результате Иви сейчас приближается к моему дому с ребенком в слинге и коричневой сумкой в руке. То еще зрелище, скажу я вам. Настроение у нее сегодня с утра явно не очень, однако ей хватает выдержки не срываться на курах, попадающихся ей под ноги. Более того, я даже через окно слышу, как Иви перед ними извиняется. Такое поведение находит отклик в моей душе.

Правда, я не уверен, как именно назвать это чувство.

Знаю только, что испытываю подобное лишь рядом с ней.

Замужняя женщина. Ну разумеется, только я мог ляпнуть замужней, что она впечатляющая. Удивительно, как еще ее супруг не заявился ко мне на порог с ружьем наперевес. Я бы даже не стал его винить. Будь Иви моей женой, сам бы обрушил гнев Господень на любого, кто бы посмел проявлять к ней интерес. Особенно вслух, вот как я.

Да что у нее там такое в этой сумке?

Впрочем, я почти не думаю об этом — уж слишком меня отвлекает копна темно-рыжих волос, пылающих в лучах утреннего солнца. У Иви чудесный упрямый носик и чисто ирландский заостренный подбородок. А еще широкий рот.

Теперь, когда я знаю, что она не свободна, мне бы не любоваться ее фигурой, однако… Боже, какие крепкие бедра.

Большинство мужчин и внимания бы не обратили, а вот такие здоровяки, как я, оценят.

Она бы прекрасно мне подошла.

У нее есть мужчина; и мне бы стыдиться, что сегодня утром я удовлетворял себя, лежа в постели и представляя, как наклоняю ее над прилавком, как она стонет, пока я беру ее сзади, одной рукой придерживая за бедро, а другую запустив ей в волосы.

Вчера в моих фантазиях мы занимались сексом в примерочной. Господи, да с первой нашей встречи я уже где это только не представлял — по всему городу!

Такую нездоровую одержимость нужно остановить, но, похоже, она только набирает обороты. Вот, например, сейчас Иви стучится в дверь, а у меня сердце подскакивает к горлу.

Как бы мне ни хотелось вновь увидеть вблизи ее карие глаза, я мешкаю — мне все еще неловко. Сначала я умудрился порвать джинсы, спасибо моему чересчур нестандартному телосложению, затем подкатил к замужней женщине.

Уж простите, что после такого не хочется высовываться.

— Я вижу, что вы стоите у окна.

— Проклятье, — бормочу я, отставляя кофе.

Вдох, выдох — и вот я иду к парадной двери. Открываю, а за ней стоит самая прекрасная женщина, чья нога когда-либо ступала в этот город — черт, да вообще на эту планету, — и с легким вызовом смотрит на меня. Коротенькие джинсовые шорты, футболка с Санта-Клаусом и красные ковбойские сапоги. На головке спящего малыша красуется рыженький хохолок, и меня вдруг охватывает приступ зависти к тому, кому повезло обрести такую семью. Может, под влиянием праздника накатило… но моя простая жизнь внезапно ощущается какой-то неполной. Так хочется завтра вечером отмечать Рождество не одному, а с кем-то. Впрочем, в глубине души я понимаю, что вовсе не в празднике дело. А в женщине, которая навевает мне неуместные мысли.

— Доброе утро, Иви.

— Доброе утро, Люк. — Она протягивает мне сумку. — Ваши джинсы.

Мне будто в грудь автобус врезается.

— Что?

— Примерьте, пожалуйста. Если надо будет подогнать, заберете их потом в магазине.

Я напрочь лишаюсь дара речи. Эта женщина не только сшила джинсы на мое огромное тело, но еще и лично доставила их с ребенком на руках.

Потрясающе. Трогательно. Неожиданно.

И совершенно неприемлемо.

— Я же сказал, не стоит беспокоиться, — пытаюсь я проворчать, но выходит лишь какой-то сип.

Ну еще бы. Она же буквально дух из меня вышибла. Я старший из пяти детей в нашей семье и привык вечно всем жертвовать на благо родственников. Увы, взаимностью мне не платили. И теперь мне ужасно неловко, будто я не заслужил такого подарка.

— Почему вы так зациклены на беспокойстве?

— Не люблю напрягать людей.

— Это я поняла.

— Я же ничего для вас не делал… — Я осекаюсь, чувствуя себя круглым дураком. — Простите, сейчас схожу за деньгами.

— Не надо. — Иви все еще на взводе. В чем дело? Муж с утра настроение испортил? А то я бы с удовольствием с ним разобрался… — Примерьте. Если подойдет — прекрасно, это и будет мне награда. Будем считать, что я досрочно поздравила вас с Рождеством.

На ум приходит неприятная мысль.

— Вы не хотите, чтобы я приходил в магазин. В этом дело? Потому их и сшили, — приподнимаю я сумку.

Ее карие глаза немного смягчаются.

— Что? Нет. — И она тут же вспыхивает вновь. — Просто хотела показать вам, на что способна. Ваши джинсы пошила мать-одиночка, ясно? И раз я умудрилась это провернуть между кормлениями, сном, работой и купаниями, то меня и правда можно назвать впечатляющей. Меня, а не мою грудь. Уяснили?

Мать-одиночка.

Она не замужем.

А я… законченный идиот.

Сделал неверное предположение, основываясь на собственном воспитании и представлении, что такое семья… а теперь меня грызло чувство вины. А вот что непонятно: с чего она решила, будто я о ней плохого мнения — или просто стал хуже думать, — раз она с ребенком, но не замужем.

— Не объясните, почему сердитесь на меня, чтобы мы сразу все прояснили?

— Вы отвернулись от меня, услышав плач Сонни. Я сама видела. И вроде бы мне должно быть все равно, мы едва знакомы. Наверное… — Она поправляет слинг, и мне хочется облегчить ее ношу. Взять ребенка на руки. Сделать хоть что-то. — Может, вы не специально, но за последние пять месяцев я слишком часто сталкивалась с подобной реакцией, вот и решила как-то ответить. Ради своего же блага.

— Я от вас не отворачивался, Иви. Когда услышал ребенка, подумал, что вы замужем. — А она свободна. Свободна! И какого черта мне теперь делать? — Просто уже сказал, что хотел, и собрался на выход. Так было бы правильно по отношению к женщине, состоящей в браке.

Похоже, мое признание несколько остужает ее пыл.

— А.

Я приподнимаю бровь.

Она отвечает тем же.

Я опускаю свою.

Проклятье. Да эта женщина меня только за это утро в морской узел скрутила. Я еще когда ее впервые увидел, уже подумал, что она слишком хороша для меня.

Вторая наша встреча лишь утвердила меня в этом мнении. Слишком крута. Молодая, сексуальная — и боже, сколько же в ней огня и силы духа! Талантливая. И любит своего малыша. Вот и сейчас придерживает его головку так, словно хочет защитить от всего мира. То есть она еще и заботливая.

Любой бы потерял голову и захотел остаться с такой девушкой. Навсегда.

Она на удивление органично смотрится у меня на пороге. Будто и должна была тут появиться рано или поздно. А вдруг и сама Иви испытывает что-то подобное? Да, конечно, я фермер, вечно в грязи, красиво ухаживать совсем не умею, а еще огромный, неуклюжий и склонен к неверным выводам. Но может, правду говорят — и на каждый горшок найдется своя крышка?

Понятия не имею. Но если не рискну, буду еще долго об этом жалеть.

— Заходите, я примерю джинсы. — Быстро прокручиваю фразу в голове и поспешно уточняю, чувствуя, как горит шея: — В смысле, в другой комнате, конечно.

Иви забавно наклоняется в сторону, будто выискивая у меня за спиной припрятанные в доме орудия пыток. Интересно, что она думает о моей огромной, но совершенно пустой елке, стоящей в углу гостиной? Я срубил ее и притащил домой только ради свежего хвойного аромата. Понятия не имею, по какому принципу накупить всякой блестящей дребедени, чтобы ее украсить.

— Там, откуда я родом, не советуют заходить в дома к малознакомым людям, но уж очень хочется присесть на минутку, — признается Иви. — Примерно на полпути сюда я осознала, что эти сапоги — скорее стильные, чем удобные.

У меня екает сердце.

— Ты натерла ноги?

Она пусть и неохотно, но кивает — а я уже мысленно перебираю домашнюю аптечку. Свои порезы и ссадины обрабатывать не привык, поэтому понятия не имею, что у меня там валяется. Наверное, ее вообще паутиной затянуло.

— Если тебе некомфортно заходить в дом, могу вынести сюда стул.

Она еще немного смягчается.

Зараза. Может, я все-таки худо-бедно умею общаться с женщинами?

Или я так влияю конкретно на эту? Хочется верить.

— Нет, — медленно произносит Иви. — Я зайду.

Проглотив вздох облегчения, я отступаю, стараясь не пялиться на прекрасную рыжулю, что входит в мой дом. Вспомнив о хороших манерах, выдвигаю ей стул из-за стола. У меня их всего два, и они чертовски тяжелые. Пришлось самому в сарае мастерить, а все из-за моих размеров. Иви никак не комментирует их габариты, но, кажется, ее слегка забавляет, что ноги не касаются пола.

Ребенок ворочается у нее в слинге. Она принимается покачиваться из стороны в сторону, баюкая малыша. Я же роюсь в кухонных шкафчиках, то и дело оглядываясь на гостью, и потому вижу, как Иви, морщась, распрямляет спину.

— Нелегко тебе, наверное, пришлось — тащить ребенка в такую даль.

Наконец я нахожу аптечку и ставлю ее на стол, чтобы проверить содержимое.

— Не хочешь пока положить малыша на мою кровать?

Иви немного колеблется.

— Разве что на минутку-другую.

Кивком указываю ей на коридор:

— Тебе в ту сторону.

Она тихо бормочет, что, видимо, ей инстинкт самосохранения отшибло, однако скидывает свои красные сапоги, встает и несет ребенка вглубь дома. Глядя ей вслед, я замечаю проступившие сквозь носки два пятнышка крови. Пожалуй, это многое говорит об Иви: в кровь расшибется, чтобы настоять на своем.

Мгновение спустя моя гостья возвращается, явно повеселев, и усаживается обратно. Ее взгляд буквально обжигает мне спину. Любопытно, о чем она сейчас думает? Поражается моим размерам? Или просто таращится, как все прочие?

— Ты сказала, что в твоем родном городе к незнакомцам заходить не принято. Откуда же ты?

— Из Чикаго.

Мгновенно представляю ее в пейзажах далекого города. Как она идет по запруженным людьми тротуарам под вой сирен и громкие автомобильные гудки. Не люблю такой гвалт.

— И как же тебя сюда занесло?

— Если расскажу — не поверишь.

— А ты попытайся.

Иви глубоко вздыхает.

— Когда мне было тринадцать, мы с мамой решили попутешествовать и остановились здесь перекусить. У дороги стоял знак, что здесь расположена самая большая в мире статуя муравья — та, на крыше хозяйственного магазина. — Она улыбается, и у меня чаще бьется сердце. — И вот мы сидели в закусочной, пили молочные коктейли, ели картошку фри и смотрели в окно на этого самого муравья. Кстати, мы окрестили его Энди, и мама сочинила целую историю, как я поцеловала Энди, а он превратился в прекрасного принца, сполз с крыши магазина и унес нас в закат на своей спине — пардон, грудной клетке. Знаю, глупая история, но… это был хороший день после целой череды плохих. — Подробностей она не рассказывает, но я и не прошу. Еще рано. — С самого переезда в город мама написывает мне, все спрашивает, позвал меня Энди замуж или еще нет. Я отправляю ей фотки, где то шлю ему воздушные поцелуи, то смотрю на него влюбленными глазами. Наверняка хозяева магазина уже думают, что у меня крыша поехала.

У меня вырывается смешок.

Завидую ли я статуе муравья? Боже, да.

Я беру тронутую ржавчиной голубую металлическую коробку, пересекаю кухню и опускаюсь на колени перед Иви. Она ахает и судорожно вцепляется в края сиденья.

Неужели так удивилась моему поступку? А как же еще мне лечить ее ногу?

В такой позе и с такого расстояния я вижу светлые мягкие волоски на ее бедрах, движение мышц под мягкой кожей. На правом колене угадывается шрам, похоже, застарелый, а вокруг него рассыпаны веснушки. Очень стараюсь не смотреть выше, но не выдерживаю — и теперь только и думаю, как обтягивает ее ноги джинсовая ткань и какой нежной кажется кожа на внутренней поверхности бедер.

Интересно, как это, когда такая женщина позволяет себя попробовать?

Зараза, да я бы просто оказался в раю.

— Прекрасный принц, — хрипло повторяю я, зубами вскрывая упаковку спиртовой салфетки. — И ты о нем мечтаешь?

— Нет. — Она даже не морщится и не шипит, когда я прочищаю ее ранку. Такая реакция многое говорит об Иви. — Мне важнее заработать на жизнь и позаботиться о сыне. Не нужен мне ни мужик, ни муравей.

Вот черт.

— Ну, с такими вещами не угадаешь. А вдруг ты кого-то встретишь, и он тебе понравится?

Иви не отвечает сразу. Просто сидит и наблюдает, как я наношу мазь с антибиотиком на пластыри и заклеиваю ими ее волдыри, разглаживая поверхность пальцами. При этом у нее почему-то мурашки бегут по коже. Неужели в доме холодно?

— Если мне кто-то приглянется, — говорит она таким хрипловатым голосом, что меня бросает в жар, — думаю, я предложу ему ни к чему не обязывающую сделку.

У меня внезапно пересыхает во рту.

— Это какую?

— Ну знаешь… — И тут она выдает три слова, которые мгновенно вызывают у меня смесь негодования и страсти: — Друзья с привилегиями.

Глава 3

Просто невероятно. Этот здоровяк стоит передо мной на коленях и обрабатывает мои натертые ноги.

Вблизи я улавливаю его аромат. Он пахнет… чем-то очень земным. Ветром, почвой, выдубленной кожей.

Он такой смуглый, будто солнце запекло слой самой плодородной земли прямо в его плоть. И вроде бы Люк ничего особенного не делает — ну подумаешь, заклеивает мне пятки пластырем, — однако выглядит страшно сосредоточенным. Эти поджатые губы, чуть нахмуренные брови и явно читающаяся на его лице забота пробуждают в моей душе нечто, в чем я даже самой себе не готова признаться.

Нет-нет.

Ни за что.

— Думаю, мне пора, — шепчу я.

— Я еще не померил джинсы.

— А, точно. — Я с трудом сглатываю, гоня неуместную фантазию, как его ладони скользят вверх по моим бедрам. — Ты не мог бы…

— Что именно? — рассеянно переспрашивает Люк, уставившись прямо на мои бедра. Он что, заметил мою на него реакцию?

Божечки, как же меня тянет к этому мужчине. И не только из-за его внешности — хотя как не впечатлиться парнем, который явно грузовик мог бы поднять, — но и благодаря его поведению. Сначала он просит прощения за то, что сделал обо мне поспешные выводы, затем создает для меня максимально комфортные и безопасные условия. А в итоге вообще стоит передо мной на коленях и держит мои израненные ноги.

Гордый мужчина, который готов этой самой гордостью поступиться. Это… нечто.

Нечто, способное завести нас куда дальше, чем простая интрижка.

Ой-ей. Ни за что.

— Ты не мог бы сейчас примерить джинсы?

Он распрямляется во весь свой роскошный рост и… как-то очень понимающе на меня смотрит? Уж лучше бы нет.

— Конечно, Иви.

Люк удаляется в ванную переодеться, а я тем временем устраиваю себе мысленную взбучку. Ну знаю ведь уже, какими непостоянными бывают мужчины! Непостоянными, безответственными и бесчувственными. Я приехала сюда с сыном, чтобы начать жизнь с чистого листа. Уже успела набросать примерные ее очертания и постепенно добавляю в картину красок. Если сейчас отвлечься на отношения, цвета перемешаются и получится грязь. Или вообще совершенно другой рисунок. Нет, мне такого не надо. Я к такому не готова.

Вот только когда Люк показывается из ванной в одних только джинсах и без рубашки, мои гормоны набрасывают новую картинку, где я нахожу няню и время от времени расслабляюсь с этим огромным застенчивым фермером. Ну правда, что тут плохого? Если все делать правильно и предохраняться, секс вообще полезен для здоровья!

— Иви… — начинает он, потирая шею. — Мне прежде ни разу не удавалось найти штаны по размеру. Ну так чтобы в самый раз. А эти будто на меня пошиты.

Звучащая в его голосе благодарность отвлекает меня от созерцания мускулистых бедер.

— Так ведь они и правда на тебя пошиты.

Он кивает, хочет что-то сказать, но осекается и замолкает. Люк настолько растроган моим рождественским подарком, что мне становится ужасно неловко за свое прежнее поведение. Пришла к бедняге и практически швырнула ему штаны в лицо. А теперь хочется ему еще десять пар пошить. Может, так и сделаю.

— Спасибо, — наконец говорит он. — Прошу, назови цену.

— Не в этот раз, — качаю я головой. — Это подарок.

И прямо как в тот раз, когда я предложила ему заплатить всего пять долларов за порванные джинсы, в глазах Люка появляется упрямый огонек. Впрочем, он не выглядит отталкивающе. Все-таки его настойчивость проистекает из желания отплатить добром за добро. Мне такая черта кажется… привлекательной. Слишком привлекательной.

— Боюсь, я не могу принять подарок, ничего не дав взамен, — говорит Люк. — Я буквально вырастил своих братьев и сестер, параллельно готовясь принять ферму от родителей. Я хорошо умею давать, а не брать.

Я встаю, пересекаю комнату и обхожу Люка по кругу, потягивая пояс штанов то здесь, то там, проверяя, насколько хорошо они сидят.

— И что, ты не можешь принять даже пару джинсов?

— Нет.

Теперь я стою прямо перед ним; чувствую тепло, исходящее от его крепкого тела, дыхание, что овевает мою макушку.

— Предупреждаю: если не возьмешь с меня деньги, я поблагодарю тебя иначе. Даже не представляешь как.

— Ой, боюсь-боюсь, — тяну я, запрокидывая голову и картинно ежась от страха.

Впрочем, мурашки и правда бегут по моей коже, когда я ловлю взгляд Люка: он смотрит на мои губы, как голодающий на шоколадный десерт.

— Думаю, я готова рискнуть, Люк Уорд.

Он тяжело сглатывает:

— Мне кажется, или ты хочешь, чтобы тебя поцеловали?

Я чуть прижимаюсь грудью к его торсу, и Люк издает хриплый стон.

— Попробуй и узнаешь.

— Проклятье, — восторженно выдыхает он, но не успевает отзвучать последний слог, как губы Люка накрывают мои.

Его напор едва не сшибает меня с ног. Да уж, нелегко бедняге пришлось. Я ощущаю его желание и завожусь в ответ, потому что тоже долго сдерживалась. От первого же поцелуя голова идет кругом. Впрочем, к чему себя обманывать — меня потянуло к Люку в тот же день, в который он переступил порог нашей комиссионки и не нашел ничего подходящего.

— Боже, какая ты красавица. Боже. — Пальцы его правой руки перебирают мои волосы, а затем лихорадочно скользят вниз по спине, и Люк притягивает меня ближе. Я чувствую, как его член упирается мне в бедро. — Мне нравится, как ты смотришься в моем доме, Иви.

Мое подсознание сигналит об опасности. Не такой, чтобы окончательно прервать этот восхитительный поцелуй, однако я считаю важным предупредить:

— Серьезные отношения меня не интересуют.

Люк сзади захватывает в кулак пояс моих джинсовых шортов и тянет вверх, вынуждая меня практически встать на цыпочки. Деним врезается мне между ног, и я невольно хнычу. Боже. Вот это да.

— А что же тебя интересует? — спрашивает Люк, глядя мне в глаза и продолжая тянуть.

Еще. Еще.

— Я тебе уже сказала, — выдыхаю я и, следуя безмолвным указаниям, обвиваю его пояс ногами.

Прижимаюсь сильнее, еще сильнее… С моих губ срывается тихий стон, а с его — ругательство.

— «Друзья с привилегиями» — чушь для сопляков, — заявляет Люк, припечатывая меня спиной к холодильнику и притираясь ко мне. Сперва легко, затем все настойчивее и настойчивее. — А я не мальчишка.

О да, вот уж точно. Не припомню, захватывало ли у меня хоть раз так дух от партнера? Так вот что значит «быть в горячке»? Когда крайне сложно сосредоточиться, заходится сердце, а все нервные окончания искрят?

— С-скажем так: давай время от времени встречаться по-взрослому… — Я давлюсь всхлипом, когда Люк трижды мощно толкается, и холодильник опасно дребезжит. — Или… ох… или как бы ты это назвал?

— Спать с моей женщиной, — хрипло отвечает он куда-то мне в шею. — Вот как бы я это назвал.

— Твоей женщиной я не буду. Я собственная.

— Встречное предложение, милая: если после того, как я от души с тобой покувыркаюсь, ты все еще не захочешь зваться моей женщиной, я разрешу тебе звать меня другом с привилегиями.

Хм… до смешного легко. Верно? Конечно, я не назовусь чьей-то там женщиной, мы же не в старом вестерне.

— По рукам.

— Слава богу, договорились. — Он прикусывает мочку моего уха, а сам толкается сильнее, жестче, и, божечки, похоже, я уже от одного этого могу кончить. Кончить просто оттого, что Люк трется об меня. — Только учти, Иви, придется непросто. Понимаешь, о чем я?

Да еще пять минут назад догадалась.

— Ты большой.

— Да. — Он утыкается лицом мне в шею и протяжно стонет. — Мало какие джинсы мне впору, и мало какая женщина меня выдержит.

Судя по тону, Люк основывается на собственном печальном опыте.

Что-то мне подсказывает, что у нас с ним так не будет. Проклятье, да я буквально теку всего лишь от нескольких поцелуев. Даже представить не могу, как заискрит между нами, когда мы окажемся голыми.

А я хочу оказаться с ним голой. И очень. Прямо сейчас.

— Я выдержу, — шепчу я, покусывая и целуя его подбородок. А сама тем временем шире развожу ноги, чтобы Люк мог прижаться еще плотнее. — Попробуй.

— Иви, — рычит он и вновь запечатывает мне рот поцелуем.

Мы лихорадочно избавляемся от одежды. С меня слетает футболка — и Люк, время от времени прерываясь на голодные поцелуи, с каким-то отчаянным животным стоном посасывает мои соски, пока те не твердеют. Никогда еще так не радовалась, что не стала надевать утром лифчик. Люк грубо обхватывает мои ягодицы, продолжая ласку. Его грудь тяжело вздымается, а расширившиеся зрачки перекрывают шоколадные радужки. Распаленный мужчина. И все это из-за меня.

— Да какой мужик тебя бы отпустил?

— Я… не знаю, я…

— Так что, готова принять меня целиком? Умница. — Он проводит зубами по моей шее и вдоль линии челюсти. — И насколько жестко тебя взять?

«Так жестко, как ты сам хочешь».

«Переверни мой мир навсегда».

Эти ответы — по сути капитуляция — уже готовы сорваться с моих губ, но я не успеваю. Где-то в спальне принимается плакать Сонни. Знакомый и такой родной крик пронзает меня точно кинжал.

Я совершенно забыла, что мой собственный сын спит на кровати этого мужчины. Забыла саму себя. Забыла о самом важном в своей жизни.

Это вот так Люк на меня влияет?

Если да, он опасен. Именно таких ситуаций я поклялась себе избегать.

Когда полностью растворяешься в ком-то, вместо того чтобы думать в первую очередь о себе.

И о сыне.

— Мне пора.

Люк отрывисто кивает и отпускает мои бедра. Я сползаю вниз. Он упирает руки в бока и отступает, пытаясь отдышаться.

— То, что здесь произошло, не пустой звук, Иви.

— Знаю, — с трудом отвечаю я, тоже жадно хватая ртом воздух. — Как-то не очень необязательно вышло, да?

— Ага. — У него на скуле дергается мышца. Похоже, Люк с трудом сдерживается, чтобы снова на меня не наброситься. Где-то в глубине души мне хочется, чтобы он сдался. — Тебе решать, что между нами происходит и как быстро этому развиваться, но я приложу все усилия, чтобы перевесить чашу весов в свою пользу. Иви, черт возьми, я хочу быть рядом. В любом качестве, в котором ты мне позволишь. — От его проникновенного взгляда у меня снова заходится сердце. — Однако предупрежу сразу, для ясности: я не отделяю тебя от твоего сына, понимаю, что вы идете только вместе. И меня это не пугает. — Он кивает на мои ноги. — Отвезу вас домой. Не прощу себе, если ты по моей вине прольешь еще хоть каплю крови.

У меня перехватывает горло, в глазах мутнеет — и я понимаю, что надо срочно убраться отсюда.

Прояснить мысли, определить приоритеты.

Вспомнить, что, если отвлечешься на мужчину, ничего, кроме разочарования, это не принесет.

Следующие пятнадцать минут проходят в гробовом молчании. Люк высаживает нас с Сонни у комиссионки, наблюдает, как я отпираю дверь, ведущую в небольшую квартирку на втором этаже, и даже не скрывает голод и решительность во взгляде, когда я оборачиваюсь напоследок. И несмотря на все, что я выучила о романтике, обязательствах и мужчинах, вынуждена признать… Люк способен отвлечь меня от приоритетов.

Но уж разочарованием он точно не станет.

Глава 4

Не сводя глаз с комиссионного магазина на первом этаже — и квартиры на втором, где обитает моя упрямая возлюбленная, — я обхожу кузов своего пикапа, поднимаю синий брезент и смотрю на велосипед, за которым ездил за пятьдесят миль отсюда. Конечно, можно было бы достать какой-то и прямо здесь, но ни один из местных подержанных не показался мне достойным Иви. Однако теперь, когда настал момент вручить ей чертов подарок, у меня нервы на пределе.

В канун Рождества наконец-то слегка похолодало. И пусть завтра лучи техасского солнца вновь прогреют воздух, вечерняя прохлада придает празднику особую атмосферу, как и синие гирлянды, которые плавно мигают на карнизе комиссионного магазина, и яблочно-коричный аромат, доносящийся из церкви в конце квартала.

Мой взгляд падает на окно второго этажа, и я замечаю Иви. Она стоит у плиты и что-то помешивает в кастрюле, держа ложку в одной руке, а Сонни — в другой. В груди словно щемит — как и всякий раз, когда я нахожусь с ней в одном помещении.

Верил ли я на самом деле, что найду подходящие джинсы в комиссионном магазине?

Нет.

Я просто хотел взглянуть на красивую женщину за прилавком.

Всегда дружелюбную, но при этом сдержанную.

Невозможно не впечатлиться особой, которая начала жизнь с нуля в маленьком городке из-за статуи муравья и добрых воспоминаний. Той, что не поленилась дойти пешком до моей фермы, лишь бы принести джинсы и отчитать меня. Той, чье тело, губы и кожа сводят меня с ума с тех самых пор, как она позволила мне поцеловать ее.

Нет, я совершенно точно ее завоюю. Только работенка мне предстоит чертовски деликатная. Иви не желает подпускать к себе мужчину из страха, что тот испортит ей жизнь, — а такое уже случалось, судя по всему, пусть я и не знаю подробностей. Значит, придется набраться терпения. Показать ей, что, если она разрешит мне стать частью их с Сонни жизни, будет только лучше.

А затем каждый день подтверждать правильность ее решения.

Господи, жду не дождусь.

Стиснув зубы, я вытаскиваю велосипед из кузова грузовика и ставлю его на тротуар так, чтобы он был виден из окна квартиры. Поправив большой красный бант, привязанный к рулю, я закрепляю велосипед на стойке с помощью цепи и замка, а затем какое-то время расхаживаю взад-вперед, набираясь смелости, чтобы подняться по лестнице к ее двери. Скорее всего, она не обрадуется моему внезапному появлению. Но если я хочу убедить Иви дать мне шанс, мне придется самому сделать пару шагов навстречу.

Наконец я замираю перед ее квартирой и стучусь. Телевизор внутри стихает, и слышны приближающиеся неуверенные шаги.

— Кто там?

При звуке ее голоса каждая мышца в моем теле напрягается, как тетива лука.

— Иви, это я.

Мне кажется, или она сглатывает?

— Люк.

После недолгой заминки раздается щелчок отпираемого замка. От нахлынувшего облегчения я даже прикрываю веки — и тут же распахиваю снова, чтобы увидеть ее, впервые за целые сутки. Боже, ожидание того стоило. Сонни сидит на правом бедре матери и играется с ее локонами. Не уверен, как правильно называется то, что на ней надето, но, думаю, технически это можно обозначить как сорочку. Платье, которое женщины надевают под платья, — полная бессмыслица, однако прямо сейчас я бесконечно рад его существованию, ведь оно короткое и почти ничего не скрывает.

Проклятье, да я практически целиком вижу бедра Иви.

Все изгибы ее тела.

Господи, дай сил сохранить рассудок.

— Сейчас… сейчас же канун Рождества. Что ты тут делаешь?

— Принес подарок.

С растущей неловкостью она оглядывает меня сверху донизу.

— И где же он?

— Внизу. — Я киваю вглубь ее квартиры. — Посмотри в окно. Я подожду здесь, если хочешь.

Иви рассеянно перекидывает волосы через плечо, подальше от загребущих ручек Сонни.

Она раздумывает. Взвешивает все за и против. Наверное, не стоило ставить ее в такое положение.

— Нет, заходи, — наконец решается она и отступает с дороги. Иви не может сдержать улыбку, видя, как мне приходится нагнуться, чтобы не стукнуться о притолоку. — Смотрю, так и носишь мои джинсы?

— Снимаю, только чтобы поспать. Или помыться, — спешно добавляю я, пока она не приняла меня за неряху. — Собрал уже кучу комплиментов, кстати говоря.

— Серьезно? И от кого же?

— В основном от кур.

Иви издает недоверчивый смешок. Звук будто прокатывается по всему моему телу — и задерживается где-то в области сердца. А еще он привлекает внимание Сонни. Малыш с любопытством поглядывает на мать, пока она, так и не спуская его с рук, подходит к окну и выглядывает вниз.

— Ох! Это же велосипед.

— Да, это велосипед.

— С… с детской люлькой на багажнике.

От души жалею, что не надел сегодня шляпу — так хоть бы было чем занять руки.

— Надеюсь, с его помощью ты сможешь почаще навещать меня на ферме, Иви.

Она не отвечает.

Я бы отдал всю сотню акров своей земли за возможность прочесть ее мысли.

— Спасибо, — наконец произносит она слегка дрожащим голосом. — Спасибо. — Иви оборачивается, прижимая головку сына к своей груди. — Ты очень внимательный, Люк.

Я неловко прочищаю горло. Что тут скажешь?

Со своей стороны я четко обозначил свои намерения. Теперь ход за ней.

— Вижу, я тебя прервал, ты готовила ужин, — говорю я, потирая шею, а сам пячусь обратно к входной двери и кладу ладонь на ручку. — Знаю, завтра Рождество, но, если ты не против, я бы хотел заглянуть…

— Оставайся сейчас, — выпаливает Иви, и ее щеки чудесно розовеют. — В смысле, не хочешь остаться на ужин? Раз уж ты здесь.

— Я не могу.

— Можешь. И останешься.

Единожды приняв решение, Иви уже от него не отступает. Это так на нее похоже. Мне нравится узнавать о ней больше — любые детали, большие или маленькие. Она вновь подходит ко мне, хватает меня за локоть и тащит к синему дивану перед приглушенным телевизором. На экране идет «Один дома». А у нее отличный вкус!

— Садись, располагайся. Я только… — Она оглядывается в сторону кухни. — Я как раз готовила горячие сэндвичи с сыром и томатный суп. Сойдет?

— Более чем.

— Хорошо. Отлично. — Она подозрительно быстро отворачивается. Я ее смутил?

— Иви.

— Что?

— Я могу уйти, все в порядке.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, Люк. Просто немного растерялась. Мне даже в голову не приходило купить велосипед. И люльку. — Она закусывает губы и облизывает их. — Не уверена, что мне стоит принимать такой подарок. Как я уже говорила…

— Серьезные отношения — не для тебя. Я помню. Считай это платой за джинсы. — Я выгибаю бровь. — Если б взяла деньги, не пришлось бы сейчас мучиться.

— Учту на будущее, — отвечает она, пряча улыбку.

Мы смотрим друг на друга добрых десять секунд — и я с радостью провел бы так всю жизнь, в центре внимания этой женщины.

— Если хочешь, я пригляжу за Сонни, пока ты готовишь. Не волнуйся, справлюсь. Я старший из пяти детей, между мной и младшим разница в тринадцать лет, так что опыта у меня хоть отбавляй.

Она хмыкает, покачивая сына.

— Не припомню, чтобы кто-то брал его на руки, кроме меня и медсестры в больнице.

Я киваю.

И жду вердикта.

— Если решишь присесть с ним на руках, он раскапризничается, — предупреждает Иви. — Ему надо, чтобы ты ходил.

— У меня сестра так же делала.

— А где она теперь?

— Осела в Канаде. В Калгари. Еще в школе стала встречаться с одним парнем, и этой осенью они женятся. — Я выразительно смотрю на Иви. — Хорошего портного не знаешь? Мне костюм на свадьбу понадобится.

У нее снова проскакивает эта очаровательная усмешка.

— Возможно.

Она делает шаг мне навстречу. Затем еще один. Поворачивает ребенка так, чтобы я мог его взять. Стараясь не выдавать своего облегчения, я встаю и забираю Сонни. Укладываю малыша себе на плечо и принимаюсь медленно, плавно прохаживаться под внимательным взглядом Иви.

Она даже представить не может, что я сейчас чувствую, — у меня такое ощущение, будто я сорвал джек-пот в лотерее.

Подобное проявление доверия далось ей нелегко, однако она все же мне открылась.

И теперь я хочу большего.

— А остальные родственники? — спрашивает Иви, босиком шлепая обратно к плите, где помешивает суп и складывает уже второй сэндвич. — Они где?

— Да кто где. Одна вот в Калгари, второй до сих пор живет с родителями неподалеку. Третий еще ходит в школу, а вот четвертая путешествует с театральной труппой. Она у нас самая эмоциональная. — Я подхожу ближе к кухне и невольно улыбаюсь, когда малыш принимается гулить, держась ручонками за ворот моей рубашки. — А у тебя братья-сестры есть?

— Нет, — качает она головой. — Но я всегда мечтала иметь сестренку.

— Можешь взять одну из моих — желательно нашу актрису.

Отсюда мне видна лишь часть ее улыбки.

— А ты унаследовал ферму именно потому, что старший?

— Вроде того. Но вряд ли остальные хоть когда-то мечтали со мной за нее поспорить. Думаю… — От следующих слов у меня перехватывает горло: — Думаю, я в какой-то мере перестарался, пытаясь привить им такую же любовь к земле, какую испытываю сам. Наверное, даже отвратил их от фермы — только осознал это слишком поздно, понимаешь? — Она смотрит мне в глаза, без жалости, без осуждения, лишь с безмолвным пониманием. — Я люблю фермерство. Это у меня в крови. Моим братьям и сестрам нравится другое, и это нормально.

Иви понемногу смягчается, напряжение отпускает ее плечи, движения у плиты становятся более уверенными.

— Я все жду, когда же ты спросишь, куда подевался отец Сонни. Обычно это первый вопрос, который задают люди.

— Ты сама скажешь, когда посчитаешь нужным.

Она кладет оба сэндвича на разогретую сковороду, и смазанные маслом ломтики шипят. Сам-то я себе обычно делаю штуки четыре, не меньше, но не собираюсь говорить об этом Иви. На сегодня и одного хватит — но слава богу, что есть еще суп.

Ничего, не помру.

— Мы встречались два года, потом я забеременела. Он семью заводить не собирался и ушел. Честно говоря, я тоже поначалу не хотела ребенка, но… — Она пожимает плечами. — Я ведь и сама незапланированная. Мама всегда звала меня своей маленькой отрадой. Наверное, я сразу как-то ощутила связь с малышом и просто… решила попытать счастья. Я была готова. — Она оглядывается через плечо и в этот момент кажется такой уязвимой. — Готова принести счастье в чью-то жизнь.

У меня перехватывает горло… я даже сглотнуть не могу. Этому ребенку очень повезло с мамой.

— Я бы сказал, ты себя недооцениваешь. — Я прикидываюсь, будто малыш что-то шепчет мне на ухо и сообщаю: — Сонни говорит, что бутылочки идеальной температуры. И ты настоящая мать года.

Она снова смеется. Мне так нравится ее смех. Хвала богу, я перестал неметь в присутствии Иви и снова могу шутить.

— Тебе сколько сэндвичей? — совершенно невозмутимо спрашивает она. — Три или четыре?

Нет, решено. Я женюсь на ней, чего бы это мне ни стоило.

Глава 5

Люк весь ужин держит моего сына.

Ест одной рукой, а другой баюкает сонного малыша на плече. Я даже начинаю задаваться вопросом, настоящий ли это мужчина, не мерещится ли мне? Вроде сижу за столом, рассказываю о своем детстве, как мы с мамой колесили по стране, потом вспоминаю какие-то забавные случаи из магазина — а сама до сих пор будто стою у окна и смотрю на велосипед с большим красным бантом и люлькой.

Никогда не получала такого прекрасного подарка.

Я даже не думала, что он мне настолько нужен. Теперь у меня есть свобода, возможность перемещаться с места на место. Сонни тоже будет наслаждаться свежим воздухом, солнцем и яркими воспоминаниями.

Велосипед даже с виду дорогой. Новехонький. Блестящий. С переключателями на руле. Мне не следовало бы его принимать, но…

Пожалуй, мне и правда хочется иметь возможность почаще видеться с Люком.

Просто ради секса, конечно, но все же. Это лучше, чем ходить пешком.

Тихий голосок в моей голове называет меня лгуньей — ну какой из Люка случайный любовник? — но я его игнорирую. Стойко. Я дала обещание себе и Сонни защищать нас от таких людей, как его отец. Как мой собственный отец. Меня нельзя купить за велосипед. Я не собираюсь сдаваться из-за одного хорошего поступка.

Так почему я так завелась, наблюдая, как Люк ест свой четвертый сэндвич?

Есть что-то в его крепкой фигуре, темном загаре, мускулах, в этих внимательных карих глазах. В той искренности, с которой он говорит о своей семье или о ферме. Или вообще о чем угодно. В его лапище моя суповая ложка похожа на кукольную. В нем просто что-то есть, и точка.

— Малыш спит, — тихо произносит Люк. — Хочешь уложить его?

Я киваю и встаю, с тревогой ощущая, что у меня подкашиваются ноги.

— Мы живем в одной комнате, — констатирую я очевидное, указывая на единственную спальню в квартире. — Когда он подрастет, мне придется что-то придумать.

Люк хмыкает.

— Уверен, ты придумаешь.

— Ну хоть кто-то из нас в это верит.

Я указываю на детскую кроватку в углу комнаты, и Люк проходит мимо меня, окидывая взглядом пространство и все, что в нем находится: недошитую блузку, пришпиленную к безголовому манекену рядом с комодом. Самоклеящиеся плиты нефритового оттенка на стенах. Покрывало с цветочным узором. Шелковый халат, висящий на крючке в шкафу. Пеленальный столик, на котором лежат подгузники, салфетки и чистые распашонки.

— Я стараюсь откладывать половину денег, которые зарабатываю на продаже своих вещей, на покупку дома. Поживем — увидим. Я бы хотела иметь двор. Место, где можно побегать.

— У меня этого добра предостаточно. В смысле места. — Он выпрямляется, уложив Сонни в кроватку, и смотрит на меня. — В любое время, когда захочешь, милая.

Слабость распространяется по ногам со скоростью лесного пожара. Я никогда ни для кого не была «милой».

И еще не знаю, нравится ли мне это.

— На что именно ты надеешься? — шепчу я, когда он подходит ближе. — Со мной?

— Я надеюсь на тебя. — Его большие руки скользят по моим бедрам и сжимают их. — Как бы это ни выглядело. Сколько бы времени это ни заняло.

О боже, теперь мое безумное сердце бьется совершенно по-новому. Словно громкие, почти болезненные раскаты грома.

— Знаешь поговорку: если что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, то, скорее всего, так и есть?

— Да.

Приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза.

— Вот так я сейчас это и ощущаю.

Люк явно сбит с толку.

— Я… слишком хорош? Я?

— Ты купил мне велосипед, Люк. Ты прекрасно обходишься с моим сыном…

— А ты пошила мне джинсы по размеру. И извинилась перед моими курами, когда пришлось прогнать их с дороги.

Меньше всего я ожидала, что он поднимет меня на руки, но именно это и происходит. Люк в самом деле подхватывает меня, как тесто для пиццы, прижимает к своей крепкой груди и медленно возвращается в гостиную, закрыв дверь спальни бедром.

— Ты смелая, чувствительная — и со своими ранами на душе. Еще ты очень гордая. Талантливая. От тебя захватывает дух, Иви. Ты великолепна. Если кто-то здесь и слишком хорош, чтобы быть настоящим, то это ты.

Я ерзаю в его объятиях, не зная, что делать с этим потоком комплиментов. Или с тем, что от них у меня такое чувство, будто я вышла на солнце после лютого холода. Настроение свое я тоже не очень-то скрываю, поэтому следующую мою фразу ни один из нас не в силах принять всерьез:

— Может, ты говоришь все это только потому, что хочешь переспать со мной.

— Желание переспать с тобой не мешает мне говорить правду.

— Ого. Как там говорят? «Найди себе мужчину, который будет делать и то и другое»?

— Не нужно тебе никого искать. Я уже здесь.

Он ставит меня на ноги перед диваном, опускает руки и явно ждет моего разрешения.

— Знаешь, — говорю я, добавляя в голос соблазнительных ноток, — с каждой нашей новой встречей ты становишься все увереннее. — Чуть толкаю его, усаживая на диван. — Интересно почему?

— Понятия не имею, — признается Люк, тяжело дыша. — Может, дело в том, как ты на меня смотришь.

Я опускаюсь перед ним на колени, кладу руки ему на бедра и медленно, очень медленно веду ладонями выше, к паху. Чем ближе я, тем чаще он дышит, впиваясь пальцами в подушки дивана и приоткрывая рот.

— И как же я на тебя смотрю? — Моя рука находит его член, и я начинаю поглаживать его — вверх и вниз, вверх и вниз. Люк гортанно ругается, но старательно замирает, пока я расстегиваю на нем джинсы. — Как будто хочу этого? — Я наклоняюсь и целую его сквозь ткань белья, а затем стягиваю трусы и резко выдыхаю при виде члена — длинного, толстого, увитого венами. — Ох, божечки мои.

— Забавно, я как раз думал о том же, — стонет Люк, откидывая голову и вытягивая руки вдоль спинки дивана. — Не для минета, милая, я знаю. Просто возьми его в руки и полижи головку, если сможешь. Если ты не против.

Я понятия не имею, что впечатляет меня больше: то, как вежливо Люк просит сделать ему минет (или что-то вроде того), или кое-что иное.

— Не создан для минета?

Люк решительно качает головой, как бы подтверждая свою точку зрения. Точку зрения, с которой я вдруг решительно не согласна. Прижавшись губами к его члену, я отвечаю так, что мои губы задевают головку при каждом слове:

— Думаю, нам нужно опровергнуть эту теорию.

Люк стонет.

Я еще ничего не сделала, а он уже стонет, зарывшись пальцами в диванные подушки, напрягая и отпуская мышцы живота. Этому мужчине не доставляли того наслаждения, которого он определенно заслуживает, и я получу огромное удовольствие от того, что стану первой.

Стянув его белье до конца, я собираю волосы в хвост и ненадолго встречаюсь с Люком взглядом, без слов прося подхватить пряди. Он повинуется.

Его рука дрожит. Да он весь дрожит, как только я накрываю ртом головку, беру столько, сколько могу, и обильно смазываю член слюной, поглаживая его обеими руками и слегка поворачивая ладонь во время движения вверх.

— О боже. О боже, — повторяет Люк, когда я впускаю его особенно глубоко, а затем начинаю быстро и непрерывно двигать рукой. — О боже, пожалуйста.

— Думаю, ты очень даже создан для минета, — говорю я, а затем провожу зубами вверх и вниз по его напряженному члену и касаюсь языком головки. — Скажи это, Люк.

— Я создан для минета. — Его кулак крепче сжимает мои волосы, и мое тело отзывается радостью. — Создан для тебя, Иви.

Я провожу кончиком языка по щели, и по стволу, словно жидкие жемчужины, стекают белесые капли. Я ловлю их ладонью, размазывая по члену, чтобы он стал еще более скользким. В такт моим движениям дыхание Люка учащается и бедра дергаются. Его гигантское тело содрогается на диване.

— Иви, я больше не выдержу. Детка, пора заканчивать.

Я надуваю губы, и его взгляд становится остекленевшим.

— Последнее предупреждение, — рычит он.

Никогда не считала себя кокеткой, но теперь могу сказать, что определенно стану ею, если от моих заигрываний бедра у него будут вот так дрожать, губы — кривиться в болезненной гримасе, а руки цепляться за спинку дивана. Боже мой, Люк сейчас такой сексуальный. Он и раньше был сексуальным, но теперь его привлекательность возрастает раз в десять. Я так отвлекаюсь на любование им, что забываю о его предупреждении.

И внезапно, еще не добившись своего, оказываюсь навзничь опрокинутой на ковер. Люк стягивает с меня белье, раздвигает мои ноги и прижимается губами к моему лобку. Его громкий стон отдается во всем моем теле. Но, черт возьми, меня подкидывает совсем по другой причине, когда Люк двигается из стороны в сторону, вылизывая меня, и так ласкает мой клитор, словно это плод с древа жизни. Его мозолистые руки массируют и поглаживают мои колени, пока гостиную наполняют влажные звуки.

— Я хочу, чтобы ты оказался внутри меня.

— Ты еще не готова.

— Нет, готова.

Я пытаюсь сесть, наивно полагая, что смогу хотя бы сдвинуть с места этого гиганта, не говоря уже о том, чтобы перевернуть его, но тяжелая рука ложится мне на живот, не давая пошевелиться.

— Я хочу, чтобы ты кричала от удовольствия, а не от боли, милая.

Мы встречаемся взглядами, и, убедившись, что я больше не пытаюсь вывернуться, он убирает руку с живота и кладет ее мне между ног. Люк смотрит на меня, а сам несколько раз аккуратно толкается двумя пальцами, не погружая их глубоко. Затем он закусывает нижнюю губу и вводит пальцы уже полностью, продолжая растягивать меня, словно в попытке расслабить, подготовить.

— Как, черт возьми, я смогу перестать прикасаться к тебе хотя бы затем, чтобы надеть презерватив?

— Тебе он не нужен, — отзываюсь я, дрожа от возбуждения. — Я принимаю таблетки. И недавно была у врача…

Он смотрит на меня так, словно я только что открыла ему врата в рай.

— Я могу взять тебя без презерватива?

— Да. — Я вдруг кристально ясно понимаю: этот мужчина сведет меня с ума. — Пожалуйста.

— «Пожалуйста, возьми меня»?

— Да.

Люк низко, предвкушающе рычит, а затем отстраняется, чтобы встать на колени, стянуть через голову рубашку и бросить ее на пол. Его великолепные широкие плечи и мощный торс предстают передо мной во всей красе. Люк вновь накрывает меня всем телом, опираясь на левый локоть. Правой рукой он приставляет член, готовясь войти, и его дрожь желания передается и мне.

— Как называется это маленькое платье? — Люк наклоняется, ловит зубами бретельку и принимается крутить головой из стороны в сторону, пока ткань не начинает трещать. — Спусти бретельки и покажи мне грудь.

— Да, сэр, — всхлипываю я, не раздумывая, почти в бреду, совершенно околдованная этим мужчиной, хотя на самом деле его орудие вовсе не чары, а просто искренность.

Он полон желания — и желает именно меня. Если я наслаждаюсь каждым его действием, каждым словом, к чему останавливаться?

— Это комбинация, — неуверенно говорю я, стягивая бретельки вниз и обнажая грудь. — Комбинация.

Он смотрит на меня сверху вниз, сглатывая.

— Ты прекрасна и в ней, и без нее. Ты прекрасна в любом наряде.

— Спасибо, — шепчу я, подрагивая.

Запускаю пальцы в его волосы, царапая ногтями кожу головы, и теснее стискиваю его бедра своими, прижимаясь. И Люку это нравится, нравятся такой тесный контакт, мои прикосновения. Ему это нравится так же сильно, как и мне.

— Боже, Иви, мне стыдно за то, как сильно я хочу трахнуть что-то настолько прекрасное, но ты мне слишком нужна, — неровно выдыхает он мне в шею. Его правая рука движется, словно сама по себе, придавливает мое колено к полу, и он начинает входить в меня, восхитительно растягивая, вызывая медленно осознаваемое состояние наполненности. Такой наполненности, что я едва могу вынести эту смесь удовольствия и боли. — Я мечтал оказаться между этих ног с тех пор, как увидел тебя.

— Я тоже о тебе мечтала. Так сильно, — признаюсь я.

У меня наворачиваются слезы, а ведь он вошел в меня лишь наполовину. Инстинктивно хочется попросить Люка не торопиться, дать мне привыкнуть, но еще сильнее тянет почувствовать его целиком, ощутить самое невероятное удовольствие в моей жизни — и я доверяю этому желанию. Доверяю Люку. Доверяю тому, что чувствую между нами.

— Я хотела тебя.

— Правда?

Тяжело дыша, Люк притормаживает, поднимает голову и смотрит на меня остекленевшими от желания карими глазами. Искра уязвимости среди океана голода.

Невероятно, что этот впечатляющий мужчина нуждается в уверенности, но я готова ее ему дать. Притягивая Люка к себе для поцелуя, я нежно провожу ногтями по его спине и вонзаю их в ягодицы, сжимаясь так тесно, что он стискивает зубы и вздрагивает.

— Разве ты не знаешь, как сексуален? — Я наклоняюсь и прикусываю его мочку уха, приподнимаю бедра и сжимаю их. — Ничто не сравнится по вкусу с твоими поцелуями. — Мой голос понижается до шепота. — Разве что твой член.

— Твою мать, Иви.

— Дай мне все.

— О, черт, — выдыхает он, с резким стоном подаваясь бедрами вперед.

Я вскрикиваю, не разжимая губ, и мои ногти наверняка оставляют алые полосы на его спине… но через секунду я понимаю, что была права.

Удовольствие почти невыносимо, но оно восхитительно. Это полное слияние. Оно стирает все границы, о которых я даже не подозревала, и мне хочется больше.

Больше. Я тяну Люка за бедра, бормоча какую-то ерунду, которую, как я почему-то знаю, он поймет.

— Иви.

— Двигайся. Пожалуйста, двигайся.

— Все в порядке? Не слишком глубоко?

— Да. Да.

У меня на глазах удивление на его лице сменяется бесконечным желанием, облегчением, благодарностью, и он толкается глубже. Половицы под нами стонут, Люк просовывает руку мне под поясницу, чтобы удержать на месте, пока сам вбивается в меня с каким-то отчаянным исступлением. Он роскошен в своей мощи и совершенен в своей открытости, сила его жажды очевидна.

— Ну же, детка, прими мой член, — с трудом произносит он. — Заявилась тут в мой город и завела меня, наклонившись над прилавком, чтобы показать мне свои прекрасные формы. Я их увидел, детка. Теперь они мои.

— Они твои. Да.

Проклятье, ох, черт возьми, я так возбуждена, что это кажется почти неправильным. Я шире раздвигаю бедра, выгибаю спину, чтобы он видел, как моя грудь двигается в такт его толчкам. Люк на грани, но единственный способ снять напряжение — трахнуть меня на полу в гостиной, и эта бесстыдная правда сводит нас обоих с ума. Поэтому я шепчу в темноте глупости, которых никогда бы не сказала при свете дня. Сейчас они звучат потрясающе, но утром я буду от них краснеть. Я говорю ему какие-то грязные словечки, как мне приятно так глубоко принимать его член, что никогда в жизни я не испытывала ничего настолько потрясающего, что мне бесконечно хорошо, — и это все чистая правда. Настолько чистая, что мой оргазм подобен резкой пощечине, глотку свежего воздуха в вакууме. Он обрушивается на меня с удвоенной силой, сотрясая все мое тело и вырывая из моей груди бессвязные крики, пока Люк продолжает двигаться во мне, совершенно утратив контроль.

Вот и отлично.

— Не собирался брать тебя на полу, — хрипло признается он.

— Все в порядке, — всхлипываю я, все еще переживая волны оргазма. — Все хорошо.

— Может, это тебе за то, что ты такая чертовски сладкая, а? — Он входит глубоко и жестко, шлепает меня по заднице, раз, другой, что только усиливает мое наслаждение. — Я готов пахать как проклятый. Исходить семью потами ради секунд удовольствия. Ты принимаешь меня так чертовски глубоко, детка. Черт. До самых яиц. Умница.

Я кончаю.

Волна накатывает еще раз, и я мечусь под ним. Отголоски удовольствия постепенно рассеиваются, и на смену им приходят облегчение и удивление.

После оргазма я чувствую себя опустошенной, и в то же время меня накрывает эйфорией, перед глазами все плывет, но сердце и разум полны решимости помочь Люку тоже получить удовольствие. Я хочу этого. Мне это нужно. Я цепляюсь за Люка, наслаждаясь тем, как грубо он берет меня на мягком ковре, рыча, как зверь, мне в шею. Его пот смешивается с моим, а хриплое дыхание говорит мне, что уже почти пора. Почти пора почувствовать этот жар… и, когда все происходит, когда Люк достигает пика, я как можно крепче сжимаю его бедрами, целуя в губы, чтобы заглушить стоны. Внутри меня точно растекается жидкое пламя.

— В любое время, Люк, — шепчу я ему на ухо, по-прежнему держа в объятиях. — В любое время.

— Как насчет того, чтобы остаться со мной до конца моих чертовых дней, Иви? — спрашивает он, накрывая мои губы своими и грубо целуя меня одновременно с последними головокружительными толчками. — Как тебе такое?

Люк наваливается на меня всем телом и прижимает к полу на две-три секунды, пока пытается вдохнуть полной грудью, но быстро приходит в себя и переворачивается на спину, чтобы тут же сплести наши пальцы, словно боясь разорвать только что возникшую связь. Именно этот его жест заставляет меня осознать происходящее.

«Как насчет того, чтобы остаться со мной до конца моих чертовых дней, Иви?»

Я и не заметила, как стремительно все у нас произошло. Настолько, что это уже похоже на отношения. То, что я хотела воспринимать как обоюдное удовольствие, оказалось… чем-то большим. Слова Люка больше походили на клятву, на заявление прав, чем на что-либо, что полагается «друзьям с привилегиями».

Он уложил моего сына спать.

Я уже чувствую… какую-то связь с Люком. Это ощущение подкралось ко мне незаметно.

— Иви.

— Да?

Я перевожу взгляд и вижу, что он изучает меня, всматривается в мое лицо… и, когда его губы сжимаются в тонкую линию, я понимаю, что он прочел мои мысли. Это само по себе пугает.

Люк натягивает джинсы, затем переворачивается на бок и целует меня в плечо, возвращает на место бретельки моей комбинации и аккуратно расправляет подол. Он притягивает меня к себе и прижимается лбом к моему лбу, но не целует меня. Я слишком остро это замечаю, наверное, потому, что мне не хватает ощущения его губ, шероховатости его щетины.

— Иви… — Его дыхание прерывистое. — Я никогда не забуду того, что ты мне сейчас подарила.

— Люк…

— Похоже, мне придется подождать, пока ты сама придешь ко мне, — медленно произносит он, как будто только сейчас осознает это. Отдавая наше будущее мне на откуп. Что за мужчина. — Я скорее умру, чем напугаю тебя или потребую от тебя больше, чем ты готова дать. Но я четко обозначил свою позицию. Если ты хочешь быть моей, если хочешь, чтобы я стал твоим, ты знаешь, где меня найти.

Глава 6

Может быть, я совершил ошибку.

Сегодня Новый год, и уже прошла неделя, а от Иви, девушки, которая вырвала из меня душу прямо на полу своей гостиной, до сих пор нет вестей. Я не шутил, когда говорил, что никогда не забуду того, что почувствовал рядом с ней. Поэтому сейчас и сижу, пялясь в никуда, хотя должен заниматься фермой.

Нужно починить забор, вспахать поле, а я борюсь с диким страхом, от которого у меня сводит желудок, и мне трудно заставить себя собраться. Сдвинуться с места. Сделать что-то, а не сидеть здесь, на крыльце, в деревянном кресле, которое смастерил еще мой дедушка, и гадать, где бы я мог поступить по-другому.

Для начала мне не следовало уходить. В тот момент, когда Иви замкнулась в себе и запаниковала, это показалось мне единственным адекватным решением. Дать ей свободу. Но, возможно, тогда, заявив, что хочу быть с ней всегда и тут же уйдя, я показался ей ненадежным. Неуверенным в себе. Хотя когда дело касается Иви, о неуверенности и речи нет. Я точно знаю, чего хочу.

Я хочу ее.

Нет, она мне нужна.

Мне нужно просыпаться каждое утро, уткнувшись носом в ее рыжие волосы.

Мне нужно, чтобы эти умные глаза блестели, когда я говорю что-то смешное.

Мне нужно надрываться на работе, зная, что дома меня ждет она.

Но больше всего, пожалуй, мне нужно, чтобы Иви мне доверяла. Я не из тех, кто бросает дело на полпути. Если уж беру на себя обязательства, то выполняю их. И если Иви каким-то образом решит быть со мной, я буду верен ей и Сонни.

Черт, для меня будет честью дать этому ребенку место, где он будет бегать и расти. Быть счастливым малышом.

Я наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в колени и складываю руки. Роняю голову, и из груди вырывается глубокий вздох. Я долго не выдержу, скоро сам пойду к Иви и попробую еще раз. Я слишком давил на нее, слишком торопил события, не так ли? Навязал ей ферму. Принялся расписывать, что моя земля и дом могут дать ей и Сонни.

Прямо как с родными.

Вдобавок ко всему я занимался с ней любовью как животное, но, черт возьми, за все свои тридцать три года я никогда не чувствовал ничего подобного.

Никогда не слышал более сладких звуков, чем ее всхлипывания. Никогда не чувствовал, чтобы мое сердце, мысли и желания так идеально совпадали с чужими, чтобы все внутри меня кричало: «Это твой дом».

Она твой дом.

Неужели я сейчас сказал себе то, что так мечтал услышать?

Похоже, да…

Я поднимаю голову, услышав незнакомый звук. Он похож на шум ветра, поэтому я автоматически смотрю через поле на турбину — вдруг она вышла из строя, — но нет. Турбина лениво вращается на ветру. Что же это за звук, черт возьми? Возможно, в доме какой-то предмет издает этот свист? Я встаю, решив пойти и проверить. И тут замечаю что-то на дороге, ведущей к дому.

Когда я понимаю, что вижу, мое сердце падает куда-то в пятки, а затем подскакивает прямо к горлу. Я откуда-то знаю, что этот образ будет со мной до последнего вздоха.

Иви на велосипеде катит к моему дому, а Сонни лежит сзади в люльке.

Я стою как вкопанный, хотя разум подсказывает мне, что нужно встретить ее на полпути. Или, по крайней мере, перед домом. «Не тупи, не пялься на нее, как зомби». Однако я не могу заставить себя пошевелиться, пока Иви не оказывается примерно в пятидесяти ярдах от крыльца. Она плавно останавливается, ее рыжие волосы развеваются на ветру, а Сонни пытается поймать их своими маленькими пальчиками.

Лишь мгновение спустя я обретаю дар речи, в основном потому, что Иви чертовски хороша в голубом сарафане с завязками на шее и улыбается мне.

— Я уже начал думать, что ты никогда не придешь, — выдавливаю я.

Она перестает улыбаться, и мы несколько секунд молча смотрим друг на друга. Тишину нарушают только дуновение ветра и агуканье Сонни. Клянусь, я чувствую, как годы, которые ждут нас впереди, выстраиваются друг за другом, создавая там, где раньше была лишь пустота, новую жизнь. Жизнь для нас обоих.

— Ну вот, я пришла, — наконец бормочет она. — А еще кое-что для тебя сделала.

— Правда?

Иви кивает и нервно теребит руль.

— Да, что-то накатило. В тот момент показалось хорошей мыслью, но… — У нее вырывается смешок. — Может, стоит повременить с этим подарком…

— Нет, прошу. Покажи мне его. Что бы там ни было.

Сглотнув, она лезет в плетеную корзину, которая висит у велосипеда спереди, и достает оттуда сложенный кусок ткани. Темно-синий. Я беру его, верчу в руках, но не могу понять, что это, пока не разворачиваю.

Слинг. Большой, как раз мне впору.

Глаза вдруг начинает щипать, быстрый и яростный стук сердца громом отдается в ушах. Это самый невероятный подарок, который она могла мне сделать, потому что он символизирует ее доверие. Доверие, которое, я уверен, было нелегко заслужить.

Не в силах вымолвить ни слова, я надеваю слинг, подхожу к люльке, отстегиваю Сонни и аккуратно укладываю его, убеждаюсь, что он надежно прижат к моей груди. Когда же наконец чувствую, что меня не захлестнет волна эмоций, я целую свою женщину, а ее сынишка ерзает между нами. Если добьюсь своего, это будет первый из десяти миллионов наших поцелуев.

— Вы оба можете приходить сюда так часто, как захотите, Иви, — говорю я, не отрываясь от ее губ. Мой голос звучит грубо, но сердце подсказывает мне, что не стоит сдерживаться, даже после всех сомнений в себе, с которыми я жил целую неделю. — Вы можете остаться здесь навсегда, если захотите.

Она смотрит мне в глаза.

— С каждым днем, проведенным вдали от тебя, слово «всегда» кажется все менее пугающим.

У меня в горле встает ком.

— Дай мне знать, когда совсем перестанешь бояться, Иви Кроув.

— Я так и сделаю, Люк Уорд.

По дороге домой мы держимся за руки. Я почти уверен, что еще нескоро ее отпущу.

Эпилог

Семь лет спустя

Мой муж и сын — силуэты на фоне золотого заката. Их голоса доносятся до меня на крыльцо сквозь вечернюю дымку.

Люк рассказывает Сонни про этапы сбора урожая, положив руку ему на макушку. Сын прислонился к бедру Люка, на нем такая же шляпа, как у отца. При виде них я всегда жалею, что не умею рисовать, чтобы запечатлеть их связь на холсте, но сегодня мне достаточно знать, что я вручную сшила одежду, которая сейчас на них.

Отталкиваясь от пола, я осторожно раскачиваю кресло-качалку, перебирая волосы дочери, которая дремлет, положив голову мне на колени. Джун скоро пойдет в подготовительный класс, и я буду скучать по тем золотым денькам, когда она бегала босиком по ферме. Зато у меня появится больше времени для магазина. Пять лет назад Люк купил мне комиссионку в качестве свадебного подарка, и теперь больше половины одежды, которую мы предлагаем, сшито из переработанных материалов по моим эскизам. Скоро весь зал будет заполнен оригинальными вещами под лейблом, вышитым на внутренней стороне воротника. А с открытием онлайн-магазина я надеюсь выйти на новый уровень.

Уже в который раз я удивляюсь тому, как решение, принятое из-за статуи муравья, привело меня сюда. В нужное время и место, к этому мужчине. Моему мужчине.

Словно услышав мои мысли, Люк оглядывается через плечо. Солнце не позволяет мне разглядеть его глаза, но я знаю, что они смягчаются. Знаю, какую безграничную любовь ощущает муж, видя меня здесь, с дочкой на коленях. Я знаю о Люке все, а он знает все обо мне. Мы любовники, партнеры и лучшие друзья.

Навсегда.

Забавно, как быстро это слово стало точкой опоры, как только я снова позволила себе кому-то довериться.

«И не зря же доверилась», — напевает мое сердце, пока Люк ведет Сонни обратно к дому. Любимый хлопает сына по плечу и отправляет вперед — без сомнения, чтобы тот помылся перед рождественским ужином, который сейчас готовится в духовке. Почувствовав возвращение своего любимого старшего брата, Джун вскидывается, зевает и уходит в дом вслед за ним, оставляя нас с мужем наедине.

Я поднимаюсь с качалки и встаю на верхней ступеньке, прислонившись бедром к перилам. Люк, покрытый пылью и потом, в одежде, которую я сшила своими руками, замирает у подножия лестницы и медленно снимает шляпу. Он смотрит на меня так, как смотрит в конце каждого дня, его взгляд медленно скользит по моим ногам, бедрам, животу и груди, а кадык дергается.

— Счастливого сочельника, — говорит Люк слегка хрипловатым голосом. — Это что, твое новое творение?

— Да. — Я поворачиваюсь кругом, притворяясь, что не слышу одобрительного возгласа, который он издает, видя мою задницу в обтягивающей джинсовой юбке. — Тебе нравится?

— Сколько еще до ужина? — спрашивает он вместо ответа.

Мой пульс начинает учащаться.

— Плюс-минус двадцать минут.

Люк в два шага преодолевает все четыре ступеньки и распахивает входную дверь.

— Сынок, присмотри за сестрой минут двадцать, а завтра утром под елкой тебя будет ждать дополнительный подарок.

— Хорошо, пап.

Люк берет меня за руку, и мне приходится бежать трусцой, чтобы не отставать от него, пока мы идем через выжженный солнцем загон к сараю. У меня все еще немного щиплет в глазах, когда Сонни называет Люка папой, хотя сын обращается к нему так с тех пор, как вообще научился говорить. Но я никогда не буду воспринимать это как должное. Ни на секунду.

Едва мы добираемся до нашего тайного места, Люк отбрасывает шляпу и оттесняет меня в тень за последним стойлом для лошадей, прижимаясь ко мне всем своим мощным телом. Его мозолистые пальцы уже хватают подол юбки и задирают ее до бедер, а губы захватывают мои.

Эти же натруженные руки сжимают ягодицы и грубо мнут их, отвешивая шлепки; наш поцелуй становится все более неистовым.

— Ты не представляешь, что со мной делаешь, — тяжело выдыхает Люк, пока я расстегиваю на нем джинсы. — Ты стоишь там и ждешь меня, вся залитая солнечным светом. Это единственный рождественский подарок, который мне нужен. В этом году или в любом другом. — Он качает головой. — Что дает тебе право быть такой красивой, Иви Уорд?

Запрокинув голову и глядя ему в глаза, я шепчу:

— Счастье. Ты.

Уже стягивая с меня белье, он ненадолго замирает.

— Если я сделал тебя хотя бы наполовину такой же счастливой, какой ты сделала меня, то, пожалуй, прожил жизнь не зря.

— У нас впереди еще десятилетия, — шепчу я, впуская его язык в свой рот.

— И я каждый день благодарю за это бога. — Люк стискивает мои ягодицы и притягивает меня к себе. Мы оба стонем, когда его обнаженное тело соприкасается с моим. — Я люблю тебя, Иви.

— Я тоже тебя люблю, Люк. — Нет, такое хочется повторять и повторять. — Я люблю тебя.

Он явно наслаждается моими словами, и кажется, что его тело черпает в них дополнительную силу.

— Ты мать, дизайнер, владелица бизнеса. Столько всего успеваешь. И так хорошо справляешься, милая. Возможно, я не говорю тебе об этом достаточно часто, но знай: я чертовски тобой горжусь.

Застигнутая врасплох, я неуверенно тяну:

— Люк…

— Но прямо сейчас? — Он подается вперед и входит в меня, отчего по моему телу пробегает дрожь, а из горла вырывается стон. — Прямо сейчас ты просто моя детка. — Люк входит в меня целиком, замирает, делает два неглубоких толчка, а затем грубо прижимает меня к стене сарая, рыча в ухо мое имя. Между нами вспыхивает поистине животная страсть. — Разве не так?

— Да, сэр, — выдыхаю я, сцепляя лодыжки у него за спиной.

Его пальцы впиваются в мои бедра, медленно спускаются вниз к коленям, а затем он подхватывает меня под ними, удерживая на весу, и принимается двигаться, жадно ловя губами мои вздохи.

— Держись крепче и докажи мне.