Люди и боги

Странные слухи о странном после:

Хохот и гогот в народе посеяв,

Едет Спаситель на драном осле,

Едет Спаситель спасать фарисеев…

Пьяным народом гоним и храним,

Ногу поставил в тряпичное стремя…

Бог на осле! И, как крылья, над ним

Пагубно свищут Пространство и Время!..

Из песков — жара утробья

Смертной тяготой томит.

И ледовые надгробья

Чужемирных пирамид.

Над загадочным Египтом

Солнца сплющенный вопрос.

И божественный постскриптум:

Ослик, Дева и Христос.

Такая жуть, такая дичь в пустыне,

Что дьяволом почувствует себя

Не только дух, но даже раб земной…

«Эй, — кто живой?! Ни ворона, ни крысы…

Гадюка проблеснула по бархану,

Как жалкий отголосок Божьей мысли…

Кто прячется во мгле?!»

«Я — тень твоя!..

Твоя судьба по имени Иуда!..»

«А-а… Это ты… Меня предупредили,

Что ты живуч… Ты сделаешь свое…»

«Бессмертен дух! — и тень его бессмертна!..

Но тень имеет свойство отделяться…

Да и судьба, как зеркало времен,

Живет своей неуловимой тайной…»

«Ты знаешь больше, чем дано рабу.

Чтоб не прослыть в легендах слабовольным,

Бог как бы отвергает всю палитру

Полутонов…

Ты понял, иудей?..»

Так повстречались Небо и Земля.

Добро и Зло соприкоснули крылья.

Два мира параллельных в одночасье

Пересеклись крестом…

Сохнут простиранных тучек простыни…

Божий безумец уходит в пустыни…

А по следам боголепного сына

Вяло хромает приблудная псина.

Ищет безумец блаженное место,

Месит ногами песчаное тесто.

Псина натертую лапу замоет,

В спину Мессии по-бабьи завоет.

Ветры взывают: «Ах, дети вы, дети!

Дети вы, дети! — куда же вас дети?!

Все мы срамны в этом мире убогом,

Все мы равны перед Господом Богом…»

Ветры по-бесьи пески подвевают…

Да в занебесье свищи подвывают…

Так и бредут — обреченные, в паре,

Две сироты… Две безумные твари…

Рыжий апостол, замызган и бос,

Задал Учителю робко

Самый существенный полувопрос,

Глупый, как пробка:

«Если разверзнутся хляби и Суд

Всех безымянных разбудит?!»

«А-а, ерунда! — усмехнулся Исус, —

Хуже не будет.

Видишь? — и месяц прощально поник,

Но от него не убудет…»

«Благослови! — прошептал ученик. —

Хуже не будет…»

На драном лужке в Гефсиманском саду

Сбивались в бараний кружок,

А солнечный спрут в этом райском аду

По-черному жег.

Бесполые юноши вякнули тост

Во здравие рек и хлебов.

«Была бы любовь! — отозвался Христос. —

Была бы любовь!»

Лягушечья желчь исторгалась из уст,

Дымилась испарина лбов…

«Была бы любовь! — отмахнулся Исус. —

Была бы любовь!..»

Вселенская ржа не имеет границ!

И только любви — не распять!..

А странное облако, падая ниц,

Взмывало опять…

Говорил Назарянин блуднице:

«Замоли перед Богом грехи,

Припади к сероглазой божнице —

К неземному зерцалу реки…

Та река непомерно глубока,

Меж пустынных течет берегов,

В ней глаза несравненного Бога

Потемнели от ваших грехов…»

И склонилась нагая блудница

К роковому зерцалу реки…

И темнела, чернела божница

От простертой греховной руки…

Он ей сказал: «Не бойся, ты — жена,

Достоинства мужского половина».

И обвила блудницу тишина,

И эта тишина была невинна.

Он пояснил: «Господние уста

Общаются с объектом бестелесно.

Ты — мотылек, взлетающий с куста,

Твоя любовь мгновенна и безвестна…»

Сказала дева: «Гефсиманский сад —

Всевышнее томительное поле!..

Ты дал мне жизнь… Возьми ее назад…

Я мотылек, я — бабочка, не боле…»

Стоял июль на солнечных часах,

Еще вовсю пускала соки плаха,

И тихий ангел плакал в небесах,

Как тайная невидимая птаха…

Внимал Иуда чуждому Христу —

«…познавший грязь — познает чистоту…»

Мрачнел Иуда: ха! — нагая ложь!.. —

«…познав суму, богатство обретешь…

…в клубке смертей — бессмертной жизни свет…»

…Клубок сетей на целый белый свет!..

«Будь счастлив!» — пожелал Христос Иуде.

Тот усмехнулся: «Вот так мышь на блюде!..

Был слеп осел в своем ослином счастье,

А что в итоге, кроме волчьей пасти?..

Остались от счастливца — хвост да грива…»

«Пожалуй, так», — сказал Христос игриво.

Христос врубил вопрос ребром,

Спружинил, как змея:

«Предашь — заплатят серебром,

А у тебя — семья!..

Пусть для землян ты будешь тать,

Пусть пострадает плоть…

Но я молю тебя предать! —

Так повелел Господь!..»

Иуда взмок… Рванулся вон —

В слепое пекло дня…

Его ловил тоскливый стон:

«О брат! — предай меня!..»

Прогнозировал всеми фибрами

Утопическую идею,

Зашифрованными верлибрами

Зачаровывал Иудею.

Но — кишело людское логово.

Но — дороги легли крестово.

Стало ясно, что Богу — Богово,

А бродяге Христу — Христово.

Над Иудеей — ночная дрожь.

Мерзлая площадь. Бугры халуп.

Пасынок молит: «Прикончим ложь!»

Отчим смеется: «Ты слаб и глуп!»

Северный ветер. Не повезло.

Месяц от стужи не рыж, а рус…

Пасынок молит: «Прикончим зло!»

Отчим смеется: «Землянин! Трус!»

Настежь раскрыты глаза планет.

Пасынок вскрикнул: «Старик и жмот!»

Замерло Небо. Ответа нет.

Замерло Время. Стоит и ждет.