Люди и боги

Листва в Иудее опала…

Бездомье пришло и опала…

Вся крыша судьбы протекла…

Он молвил: «Послушай, Иуда! —

Теперь мне действительно худо, —

Рискни, приюти до тепла…

Мне худо, ты слышишь, Иуда?

Что далее — голод, простуда,

И, может быть, даже — арест!..»

Иуда взмолился: «Учитель!

Ты — мученик наш и мучитель!

Спасенье для гения — крест!..»

Без лишних упреков и прений

Ушел успокоенный гений,

Убрел от людского тепла…

А зимней природы опала

Дождями и снегом опала…

Вся крыша Земли протекла!..

Иисусе на плахе

От пылающих глаз Сатаны

Глаза отвел…

Возник земной искус

В зеленой сини:

Глазастый Иисус —

Господен Сыне.

Духовностью влеком,

С мечтой о благе,

Ступает босиком

По теплой влаге.

Светлейший луч сквозной —

Его молитва,

Что ангельской слезой

В пути полита.

С восхода отдан весь

Цветам и гнездам,

Несет земную весть

Господним звездам.

Кто воет позади?! —

Шакал ли, бес ли?

Казни, но пощади,

Отец Небесный!

Удушья тяжкий слой.

Тяжелый воздых.

И дьявольской хулой

Оплеван воздух.

Иуда темнолиц,

Как ствол осины.

Огневолосый лис

С глазами псины.

Он любит звон ключей

И куш случайный.

Иуда — казначей,

Общинник тайный.

На вечное житье

Судьбой опознан.

Он ученик ее,

Ее апостол.

Не клонится к вину,

Не знает гнева.

Но любит он одну…

О Божья Дева!..

Он свят, как благодать,

Он гибче йога.

Что может он отдать?

Лишь только Бога.

Шепнул полночный дух

Обняв Иуду:

«Ты есть один из двух! —

Я с вами буду».

Ах, стыдно неземной,

Летучей птахе

Почувствовать спиной

Всю тяжесть плахи!

А плоти жалкий стон?

А слезы злые?

Небесной жизни сон

И сны земные.

В забвенье пал гонец.

Душа молчала.

Вот миг, когда конец

Явил начало.

Ты выпал из гнезда,

Птенец Вселенной,

Твоя душа — звезда

Во тьме нетленной.

Под млечностью кадил

Завис над бездной.

Казнил, но пощадил

Отец Небесный.

Постиг земную суть —

Пылают кости.

В глазницах — Млечный Путь.

В запястьях — гвозди.

Как лунное кольцо,

Как лик божницы,

Надвинулось лицо

Былой блудницы.

От Млечного Креста

Неотдалимы

Молящие уста,

Сны Магдалины.

Ни дева, ни жена,

О Божьем Сыне

Печалится она,

Дитя пустыни.

Меж чахнущих хлебов,

В захлестах смога,

Зовет свою любовь —

Живого Бога.

Зовет душа — не плоть, —

Так зычут гуси:

«Сойди ко мне, Господь!

О, Иисусе!»

А вечности шуга

Воняет тиной.

И адская дуга

Над Палестиной.

Cочатся медовые луны,

Иудово племя хмеля,

Полны виноградные чаши,

Пусты виноградные лозы…

И чудится голос Адама:

«Помилуй, зверину, меня,

Исусе сладчайший и горький,

Что зимние слезы».

Взошли под луной

Отдаленных дождей зеленя…

И всхлип соловья

Повторяет сердчишко мимозы…

Сухой, как земля,

Тугой, как змея,

Иуда безумен

В изломе священного транса,

Он тайной гортанной клеймен,

И ходит по кругу

Сладчайшая чаша

Пространства,

Горчайшая чаша

Времен.

Запричитал Иуда:

«Только я

любил тебя!

Так мудрая змея

Младенца человеческого любит,

И кольцами теснейшими голубит.

Чтоб не был ты

наивен и смешон

На ложе нашей пагубной подружки

Я! —

воровато поднял капюшон,

Пошел и предал тайные пирушки!

Чтоб не томился ты, как Божий перст,

Земное горе не хлебал горстями

Я! —

проводил тебя на Божий крест,

Прибил к покою Божьими гвоздями!

Учитель! —

Что же делать мне теперь? —

Стонать и выть, как проклятому зверю?..»

И он завыл, тихохонько, как зверь…

И я поэт, ему, как зверю, верю.

На Голгофском холме закачалась крепленая Кресть.

Скрежетали во мгле растревоженных высей кресала.

Принял казнь на земле, дабы райскую силу обресть.

Отмирали глаза, но душа в сей же миг воскресала.

Вспыхнул голос небес и в дурманных долинах потух:

«Трепещите, стада! — Был я пастырем грозным —

и буду!..»

И шепнул палачу Иисус, испускающий дух:

«Отойди… не мешай… я спешу… я молюсь за Иуду…»

Да рухнет груз веков на черепушку плотника,

Который обтесал корявый этот крест!

Ни среза под спиной, ни ямки подлокотника,

Видать, всему виной чумной небесный трест.

В мертвецкие пески — по облачному ро́спаду —

Уносит Херувим хрустальный стон в горсти:

«Иудушка, прости! Ты верой служишь Господу!..

За дьявольский искус, Иудушка, прости!..»

Прохрупали грома преломленными сучьями,

Уже распята мысль и лопается сердь!

И праведный палач познал глазами сучьими

Смещение времен, где имя Жизни — Смерть!

Покуда шли суды да пересуды,

Пока писалось тридцать три листа,

Христос признал земную суть Иуды,

А тот признал небесного Христа.

И на кресте воскрикнул обреченный:

«Ты весь во мне, как ласточка в огне!..»

И повторил предатель обличенный:

«Ты — весь во мне!..»

Братались кровью Рай и Преисподня,

Прощаясь и прощая болево:

Простил Господь предателя Господня, —

Постиг предатель Бога своего.

Пышных сионских мужей телеса.

Стаи летучего гнуса.

Слышат ли в гибельный час небеса

Боль Иисуса?..

Каплет на голову птичий помет.

Ужас клубится под кожей.

Жалостный Ангел над ухом поет:

«День-то — погожий!»

Если бы смог Ты, без Ангела, сам,

В день этот синий влюбиться!

Но вознеслось и ушло к небесам:

«Сыноубийца!..»

Бьется на плахе безумный истец! —

Выгнул костлявую спину!..

Сполохом молний ответил Отец

Блудному сыну!

Сквозь предсердье прямо в сердь,

В сердце, вскормленное кровью,

Как змея, проникла смерть,

Нареченная любовью.

Из пробитых смертью рук,

В том забвении глубоком,

Уходила, как недуг,

Жизнь, дарованная Богом…

Сгустки сдавленных зубов…

Боль посмертного оскала…

Так отцовская любовь

Сына Божьего ласкала.

Говорит Иисус Христу:

«Ты предал мою плоть кресту

В этом сдавленном адском круге!

Там, где Бога увидел ты,

Вижу я Сатаны черты,

Осязаю на горле руки…»

Отвечает ему Христос:

«Я лопатками в бездну врос! —

Тесно мне в человечьей шкуре…

И тебя я предал кресту,

Потому что дано Христу

Смерчем быть во вселенской буре!..»

И вздохнуло нутро раба:

«Да, своя у богов судьба…»

И кровь, и пот…

Святые мухи…

И над, и под —

Сквозные муки…

А гогот рыл

Страданья множит…

Христос — бескрыл! —

Взлететь не может!..

Уже прелюд, —

Вершина боли!..

Ах, глупый люд, —

Ослепли б, что ли!..

Но туч клубок

Назад вернулся —

Как видно, Бог

Уже очнулся:

«Ты, что — бескрыл?! —

Побойся Бога!..

Ну? — воспарил?!

Еще немного!..»

Кровяные плащаницы облаков.

Млечный Путь — как чужемирный амулет.

И похрустывает ржавчина оков

На живых мощах — на щиколотках лет.

Бог смеется: «Видишь, сыне? — мир таков…»

Дьявол хнычет: «Настрадались мы уже!..» —

И похрустывает ржавчина веков

На Христовой — обезглавленной — душе.

Все небо духи перегладили

Каленым адским утюгом.

А Бог завис на перекладине,

В астрале смрадном и тугом.

Слепой слезой Земля отплавала…

Ликуй, Галактика! — труби! —

Убит Господь руками Дьявола,

Во имя Веры и Любви.