Люди и боги

Сцепили земные звенья,

Глумясь, подвели итоги.

В пустынном песке забвенья

Христос омывает ноги…

Грядущих веков затменья…

Грядущих миров разрухи…

В пустынном песке забвенья

Христос умывает руки.

Преткновенья камень,

Ты — сродни горбу.

Камень — в стенах камер,

Камень — на гробу.

Все под грузом канем,

И — душа чиста.

Самый тяжкий камень

На спине Христа.

Простим тому всеславному индусу,

Что процедил, стирая пот со лба:

«Лишь тень Исуса верила Исусу

И шла за ним до смертного столба…»

Он ошибался, тот восточный гений,

Не ощутил связующую нить,

Ведь жизнь Исуса не имела тени,

И смерть Исуса не имела тени,

Чтоб тенью этот мир не осквернить.

Это кличет в проводах сирый ветер,

Это жалобно зовут, зычут гуси…

Это сказка для детей: «Мир наш светел!..»

Это сказка для людей: «Иисусе…»

Оземлился на мистическом блюде,

И века застопорились, провисли…

Ты кочуешь на облезлом верблюде

По барханам человеческой мысли…

Где оазисы Любви?! — поищи-ка…

Не порхает ли вдали Божья манна?..

И песчинку пожирает песчинка

Под стопами Твоего каравана.

Утро — солнечным венчиком —

В дождевом парике.

Дева с младенчиком

Идет по реке.

По задумке художника —

Сквозь радугу лет —

Золоченого дождика

Серебряный след.

Словно трепет бубенчика

Под Господней рукой,

Лепет младенчика

Парит над рекой.

Исусов было семеро —

В глазах стояла стынь.

Пришли Исусы с Севера,

Из северных пустынь.

Сошли в пустыни южные

Вселенной лепестки…

За ними плыли вьюжные

Смиренные пески.

Исусы были жалкими

Среди земной среды.

Исусов били палками,

Лизали их следы.

Счастливыми слезинами

Светились их глаза,

Свистела над низинами

Вселенская гроза.

И лето жгло безводное,

И был дикарь живуч,

И тело инородное

Следило из-за туч.

Пришли Исусы с Севера,

Где ни снегов, ни льдин.

Исусов было семеро,

А облик-то — един!

И в том едином облике,

Зерцале бытия,

Как в нелюдимом облаке,

Таится боль моя…

Таится жизнь моя…

Таится смерть моя…