Люди и нелюди

Глава 6

И с тех пор прошло некоторое время. Сколько — Буш не знал. Нога у него давно уже зажила — на коже остался только длинный прямой шрам. Волосы в этом месте росли редко и были намного светлее, чем на остальном теле. В обращении к нему у соплеменников появилось новое «слово» и это было обозначение метки.

Вторая метка оставалась на правом плече. Там она была не в виде полосы, а в виде нескольких тонких белых прожилок, исходивших от одного центра, где наросла жесткая нашлепка, словно мозоль. Внутри, под нею, в мясе застряло что-то вроде осколка зуба или мелкого камешка. Оно долгое время причиняло боль, и Буш не мог двинуть правой рукой. Она висела плетью, он почти не спал, поскольку каждая попытка шевельнуться отдавалась острой пронизывающей болью. Вдобавок, рана гноилась. Из дыры, оставленной то ли зубом, то ли камешком, которым его ужалили странные кусачие летуны — странные потому, что их не было видно, только слышно, и они появились только с теми двуногами, — сочились гной, кровь и какая-то слизь. Воняло ужасно.

Неизвестно, что было бы с Бушем, если б не Уалла. Она осталась с ним. Хотя обычно самки недолго задерживаются с самцами и бросают их через несколько дней. Но Уалла оказалась не такой. Она ухаживала за раненым Бушем, как за младенцем — палочкой или свернутыми в трубочку листьями удаляла гной, языком слизывая остальное. Обкладывала его пахучими листьями. Что-то давала жевать — раз рана внутри, то и пахучие листья тоже должны как-то попасть внутрь! — что-то прижимала к ранам. Отгоняла привлеченных вонью падальщиков и собственных сородичей. А когда стадо кочевало, помогала Бушу идти, подставив плечо.

Было время, когда Бушу было совсем худо. Он мало, что об этом помнил — лежал в жару и беспамятстве, лишь иногда открывая глаза. Память смутно сохранила воспоминание о том, как соплеменники сгрудились поодаль, а над ним припала к земле Уалла, рыча и вскрикивая с отчаянием и злобой. Это было время, когда вожак Хых чуть было не приказал выбросить всех раненых и заболевших, ибо еды и места в гнезде не хватало. Двоих выпихнули наружу, Мым сумел задержаться у самого порога, Буша отстояла Уалла.

Обычно стадо заботилось о своих больных и раненых сородичах, но только до тех пор, пока было вдоволь еды и не было врагов. Они смутно понимали, что выжить можно только вместе и нельзя бросать никого на произвол судьбы. Но с безнадежными больными или совсем дряхлыми стариками и старухами, которые не могли уже сами идти во время кочевок поступали сурово — если отстал и упал, дальше спасайся сам. Мертвых не хоронили. Своего младенца Фи просто бросила в загаженном гнезде, хотя и закидала ветками. Обглоданные останки Мыма оставили на земле — почему-то, когда все закончилось, никто не осмелился подойти к тому, что от него осталось.

На новом месте жизнь наладилась. У реки оказалось вдоволь пищи — в зарослях вдоль берега можно было подкараулить некоторых летунов, на мелководье набрать разнообразных слизней и червей, а также изловить плывунов. Кроме того, на водопой часто приходили животные, и их можно было подкараулить.

Пищи было вдоволь. Голод отступил. Правда, из двух младенцев один, тот, что помладше, все равно умер. Зато второй, у которого уже вылезли четыре зуба, окреп и сейчас, время спустя, уже начал ходить. Самки, пользуясь тем, что стало сытнее и спокойнее жить, начали чаще зазывать к себе самцов. Несколько раз между ними вспыхивали драки — кому достанется соблазнительница. Чаще всего победителями выходили Мрачный, который со дня убийства Мыма стал странно агрессивным, и сам вожак Хых.

Буш не принимал участия в этих драках. Первое время он был все еще слаб и не мог как следует размахнуться и ударить правой рукой. А потом — у него была Уалла. Они были парой — одной из немногих постоянных пар в стаде, где чаще всего самка оставалась с самцом только до тех пор, пока либо что-нибудь не случалось с самцом, либо пока не находился кто-то сильнее и агрессивнее его. Самки обычно безропотно подчинялись закону природы — во время течки они зазывали к себе самцов, но окончательный выбор принадлежал не им. Уалла была одной из немногих, кто сама решала, с кем ей быть. Изо всех ее партнеров Буш был единственным, с кем она оставалась так долго.

Достаточно долго для того, чтобы ее живот снова начал округляться, а груди налились и увеличились в размерах.

Уалла готовилась стать матерью, и все знали, что Буш был отцом ее ребенка. Понимал это и сам Буш, но понимал смутно, поскольку новое чувство отцовства еще не проснулось в нем. Пока он чувствовал лишь благодарность к Уалле за то, что заботилась о нем, когда он был болен. За то, что приносила ему еду, когда он сам не мог ее добыть. За то, что прижималась к нему всем телом, согревая. И за то, что позволяла прикасаться к ее телу и даже сама время от времени брала его ладонь и клала себе на живот и груди. Самки, вынашивающие детенышей, обычно к концу срока становились неуклюжими, слабыми, мало двигались. Да и первое время после рождения малышей тоже все больше отсиживались в гнезде, лишь через некоторое время, когда младенец подрастал и начинал ползать, уходили вместе со всеми собирать корешки и плоды, а также ловить мелкую живность. Большинство самок постоянно были либо беременны, либо выкармливали очередного малыша. Даже если детеныш умирал — а это случалось в одном случае из трех — мать недолго переживала. Она либо отдавала свое молоко другим голодным малышам, как делала в свое время Фи, либо вскоре утешалась, готовясь родить следующего. Фи вот тоже уже начинала как-то странно поглаживать себя по животу, который пока еще был меньше живота Уаллы, но обещал вскоре его догнать в размерах.

Сейчас Уалла спала, свернувшись калачиком, на подстилке из тростника, который они с Бушем наломали накануне. Такие вот лежки приходилось менять довольно часто, стоило подстилке пропитаться вонью их тел и грязью. Крышей над головой служило развесистое корявое дерево, под корнями которого они выкопали себе неглубокую яму, но не отбросили землю, а оставили там же, образовав небольшие бортики. Охапки тростника выкидывались подальше от стойбища, а на их место приносились новые. Чаще всего их бросали в воду — река уносила грязь куда-то вдаль, и поблизости от стойбища все было чисто и ничем не пахло. Запах мог выдать стадо хищникам. Тогда пришлось бы сниматься с места и уходить, а бросать реку и пищу, которую она давала, никому не хотелось. Плывунов было так много, что их вскоре наловчились ловить даже подросшие ребятишки, и когда охотники уходили на поиски добычи на день или два, самки и детеныши не голодали.

Наклонившись к спящей Уалле, Буш тихо втянул носом ее запах, родной и близкий. Почувствовав его присутствие, Уалла засопела, потянулась к нему, но Буш отпрянул. Он не для того выбрался из лежки в неурочное время, чтоб тут же нырнуть обратно. Вместо этого он придвинул поближе к ней несколько кореньев тростника, накопанных вчера, когда они меняли подстилку. Корни были мясистые, сочные, но уже начали горчить. Ничего. Чтобы утолить спросонья первый голод, Уалле этого хватит. А там он вернется и принесет чего-нибудь.

Пошарив в траве, Буш вытащил оттуда палку с заостренным концом, похожую на ту, которой так гордился вожак Хых.

Он обзавелся ею после того, как стало ясно, что после ранения не сможет нормально двигать правой рукой. Бедро зажило давно, теперь рана напоминала о себе, только когда он задевал шрам и чувствовал под пальцами твердый старый рубец. Но вот плечо… Осколок или зуб, сидевший там, постоянно напоминал о себе. Чуть размахнешься — и всю правую сторону пронзает боль. Из-за этого Буша даже перестали брать в добытчики — теперь он вместе со стариками, бездетными женщинами и подростками загонял дичь, чтобы та бежала туда, где ее ждут остальные. Для Буша, еще недавно молодого охотника, это было мучительно. Он мечтал о том, чтобы завоевать авторитет в стаде, войти в число тех, кто правит. Нет, конечно, вождем ему не стать, но занять место подле вожака…

Надо было придумать что-нибудь, что помогло ему подняться выше. И заостренное копье — как у Хыха — было одним из способов.

Буш долго наблюдал за вожаком и его копьем, замечая, как оно заострено и как Хых за ним ухаживает. Потом он долго искал подходящую палку, обдирал от коры и веток, нашел осколок камня и постарался срезать все неровности. Заострять пришлось зубами и тем же камнем. Получилось даже лучше, чем у вожака — острие получилось чуть плоское и за счет этого немного прочнее. Заодно опытным путем Буш выяснил, что один из острых камней, который он нашел, отлично может резать. Предыдущий камень он давно потерял, еще когда первый раз убегал от двуногов. А этот был даже лучше. Теперь Буш постоянно таскал с собой копье — в левой руке — и тот самый камень — в правой.

Да, копье приходилось держать по-другому, не как все. Но бросать его он не мог — больно же! — а надо. И поэтому Буш придумал научиться орудовать левой рукой. У некоторых его сородичей получалось одинаково хорошо махать обеими руками, а кое-кто вообще был леворуким. Та же Фи, например. Но от самки не требуют особенного умения. Однако, если Фи легко сшибала плоды палкой, держа ее в левой руке, почему бы и самцу не стать таким же? Как-то Фи этому научилась!

Учились все просто — наблюдая и следуя друг за другом. Как-то по-своему работали только если не получалось точно повторить чужие движения. Буш несколько дней провел с самками, пока они строили новое гнездо или собирали плоды. Со стороны в этом не было ничего необычного — пока не выздоровел окончательно, он не мог ходить на охоту вместе со всеми и оставался в стойбище. Тогда он и заметил леворукость Фи. И, заимев острое копье, припомнил и стал повторять ее движения.

Поначалу его копье летело не туда и не так, не долетая до цели. Охотники скалились, ворчали, отгоняли его от себя. Буш не сдавался. Он стал охотиться один. Уходил вдоль берега реки или на равнину и, выбрав добычу, метал в нее копье левой рукой.

Сначала он часто промахивался, но постепенно плечо налилось силой, и однажды он убил копьем молодого бегуна. Копье пронзило его тушу почти насквозь, и Буш с триумфом притащил добычу в стойбище. К несчастью, триумф подпортило то, что большая часть охотников в тот раз ушли за добычей, и похвалиться не получилось.

Тем не менее, Буш уверился в своих силах, и в тот раз опять пошел на охоту один. Собственно, это была не настоящая охота — он просто хотел пройти в сторону от реки. Его странным образом тянуло туда, откуда они бежали. Нет, здесь было намного лучше, просто там, возле пустоши, где обитали двуноги, произошло что-то… что-то такое. Оттуда могла исходить как опасность, так и… Нет, Буш сам не знал, почему время от времени оборачивается в ту сторону.

Далеко он, конечно, не пойдет. Путь обратно занял бы несколько ночей. Опасно пускаться в такую даль в одиночку. Тем более, нельзя оставлять Уаллу. Скоро у нее родится ребенок. Бушу было любопытно, как же рождаются дети. Самки все об этом знали, но прятались от самцов. Буш надеялся, что Уалла не станет прятаться от него, и он наконец увидит, как у самки появляется этот крохотный красный пронзительно орущий комочек. Ведь не из той же ямки точно посередине тела вылезает он! У самцов есть такая же ямка, но ни разу у них оттуда ничего не вылезало. Да, он не бросит свою подругу, пока не узнает, как оно происходит.

Еще одной причиной, по которой Буш предпочитал одиночество, был Злой Глаз, смотревший с неба. Стадо вело ночной образ жизни, как большинство обитателей этого мира. Лишь немногие животные двигались при свете — несколько мелких пестрых летунов, парочка безногов, а также плывуны, которые спасались от Злого Глаза на глубине, в сине-серой бездне воды. Некоторые плывуны все время были в воде, другие иногда выбирались на сушу и лежали там, не боясь подставлять бока Злому Глазу. Кожа у них была такая твердая, что они могли не бояться его. С другой стороны, у броненосцев и панцирников тоже есть толстая шкура, которую не проткнешь даже заостренной палкой, но они не ходят под Злым Глазом.

Буш знал, что Злой Глаз убивает. Знал, что от него надо прятаться в тени. Недавние вспышки и громовой рев, от которых стадо бежало сюда, были тому подтверждением. Он знал, что от Злого Глаза можно навсегда остаться в темноте и больше никогда ничего не видеть. Знал, что кожа от него шелушится и покрывается язвами. Знал, что болит голова и крутит живот. Но знал также и то, что подобное давно не бывало ни с кем. Более того — когда в последний раз была вспышка Злого Глаза, никто не заболел, не покрылся язвами и не ослеп. Может быть, Злой Глаз не такой уж злой? Или он постарел как стареет все в мире? А если так, что бояться бессильного старика?

И вот поэтому Буш покинул спящую Уаллу задолго до того, как проснулось все стадо.

Злой Глаз висел низко над землей. Еще немного, и он коснется края мира. Тогда племя начнет просыпаться. Под последними лучами Злого Глаза охотники соберутся за добычей. Но до этого Буш успеет пройтись по земле, которая сейчас принадлежала ему одному.

Шелестела под ногами сухая трава. Еще недавно она была такой высокой, что могла скрыть ребенка, да и взрослого тоже — если тот встанет на четыре ноги, чтобы удобнее было подкрадываться к добыче. Но сейчас она начала желтеть и поникать и доставала разве что до колен. Скоро она поникнет совсем, ляжет на землю, похолодает и польют дожди. Это значит, что порой придется всем для тепла забираться в гнездо и греться там друг о дружку. Правда, прохладно бывает только по ночам, когда стадо ведет активную жизнь — когда наверх взбирается Злой Глаз и становится светло, не так холодно, хотя порой бывает сыро. Зато потом высохшая равнина расцветает, покрывается свежей зеленью, повсюду из земли лезут всякие растения, чьи верхние наросты порой сладкие, а корни и клубни могут утолять голод и служат отличным дополнением к мясу. Еще можно жевать молоденькие побеги травы, пока они еще мягкие, и обкусывать набухающие почки. Но почки — редкое лакомство, его хватает буквально на один-два дня — потом они разворачиваются в листья и становятся невкусными. Так что кто успел, тот и съел. Эти сладости достаются детям, и Буш подумал, успеет ли ребенок Уаллы родиться к тому моменту, когда можно будет есть почки. Нет, наверное. Он тогда, если и появится, будет слишком слаб, и ему ничего не достанется. Зато он, Буш, сможет отломить для Уаллы целую ветку с почками и принести ей в подарок. Да! Он так и сделает.

Эта мысль наполнила его такой радостью, что он внезапно подпрыгнул и издал короткий крик, но тут же оборвал сам себя, потому что из-под раскидистого куста, который вольно раскинул свои ветки посреди равнин, не стесняемый никем, выскочило какое-то существо.

То есть, не «какое-то» — Буш знал всех обитателей этих равнин, как пасущихся на открытых пространствах, так и прячущихся в разбросанных тут и там рощах. Ему понадобилось всего два стука сердца — одно испуганное, другое радостное — чтобы определить, что это молодая самка зубоскала, некрупного хищника, годного только для того, чтобы из его шкуры сделать подстилку для детеныша. Мясо у зубоскала жесткое и часто весьма специфично пахнет. Такое можно есть разве что с голодухи. Зато несколько зубоскалов, объединившись, вполне способны причинить вред. Например, если голодная мать отойдет на поиски пищи подальше от ребенка, зубоскалы его утащат. Поэтому матери ходили всегда группами, и дети постоянно были под присмотром — по крайней мере, до того времени, когда сами могли поднять палку или метко бросить камень.

Самка зубоскала не отбежала далеко. От неожиданности сделав всего пару несколько скачков, она остановилась и, встопорщив волоски на шкуре, издала резкий кашляющий звук. Она собиралась нападать или защищаться. Но…

Тихий квакающий звук, исходящий из-под куста, подсказал ответ. Там в неглубокой ямке под корнями копошилось какие-то мелкое существо.

Буш еле успел перехватить копье поудобнее — заметив, что охотник обратил на ямку внимание, самка зубоскала ринулась на него.

Левая рука не подвела — острие пронзило самку насквозь. Она еще несколько раз дернула лапами, щелкая челюстями, последним отчаянным усилием попыталась дотянуться и укусить торчавшее из груди древко и, наконец, обмякла.

Только тогда Буш заглянул под куст и увидел в ямке двух детенышей зубоскала. Оба недавно вылупились из яиц, но уже открыли глазки и довольно уверенно держались на коротких кривых лапках. Среди покрывавших их тело чешуек еще не начали пробиваться волоски — призрак зрелости.

Один из детенышей, покрупнее и потемнее, злобно заквакал на Буша и попытался цапнуть его зубами. Буш знал, что укус зубоскала ядовит — не настолько, чтобы убить, но рукой ты долго не сможешь пошевелить, а пальцы немеют и холодеют. Это была вторая причина, по которой все не трогали зубоскалов. И по этой же причине охотник, недолго думая, подхватил первый попавшийся камень и размозжил им голову строптивого зверька.

Второй малыш, со светлой чешуей, наоборот, не выказал агрессии. Он даже промолчал, когда Буш дотронулся до его спинки кончиком пальца, и только зашипел и задергал лапками, когда его подняли в воздух. Это было забавно. Может, светлые не ядовиты? Что же с ним делать? Убить, как брата? Или оставить тут?

В конце концов, Буш принял решение. Он свалил в кучу останки самки и убитого детеныша, прикрыл их ветками и ушел, оставив выжившего малыша его судьбе. В конце концов, он же на охоте, а самка зубоскала — не столь ценная добыча, чтобы тащить ее в стойбище. Когда-то Буш считался одним из лучших охотников и должен доказать всем, что шрам на ноге и его вынужденная леворукость ничуть ему не помешают. Он добьется того, чтобы опять охотиться вместе со всеми! А для этого надо найти крупную дичь, справиться с нею в одиночку и притащить в стойбище.

При свете Злого Глаза равнина казалась вымершей. Несколько пестрокрылов и парочка кусак-летунов не в счет. Ну, иногда под ногами что-то шуршало — всякая мелочь, на которую настоящий охотник не обращает внимания. Но вот глаз заметил знакомые силуэты.

Броненосцы.

Их было несколько разновидностей, различавшихся между собой размерами и формой панциря. Эти были так называемые полосатики — их панцири состояли из нескольких пластин, словно нанизанных на тело. Между полосами, когда животное двигалось, виднелись полоски более темной и мягкой кожи. Охота заключалась в том, чтобы заставить полосатика двигаться и во время движения вонзить копье в кожу, да не абы где, а ближе к голове. Там есть шанс пробить внутренние органы, смертельно ранив зверя.

Шесть полосатиков сейчас отдыхали, распластавшись по земле. Трава вокруг них была вырвана с корнем и съедена подчистую. Даже кое-где они разрыхляли землю, чтобы добыть сочные корни. Три полосатика были довольно крупными, еще один — среднего размера, ему по пояс и два совсем мелкие, едва достававшие Бушу до колена.

«Надо напасть на среднего», — решил Буш. Спугнуть мелких, конечно, легко, но взрослые встанут на защиту малышей, и тогда одинокому охотнику несдобровать. У него всего одно копье, значит, один удар. Был бы тут хотя бы вожак Хых или силач Мрачный, или…

Ладно. Он справится один. И Буш решительно зашагал к полосатикам. При этом он нарочно громко топал и несколько раз, подобрав найденные по дороге камни, кидал их в полосатиков, а, приблизившись, даже чуть-чуть попрыгал на месте и постучал копьем по земле.

Этот маневр не остался незамеченным. Полосатики зашевелились. В позе отдыха они напоминали овальные валуны с двумя утолщениями-наростами спереди, где массивный щиток прикрывал голову, и сзади, где такой же щиток нависал над хвостом. Отличить щитки было друг от друга легко. И Буш, подобравшись, решительно грохнул копьем по заднему щитку ближайшего полосатика.

Тот медленно приподнял головной щиток, и Буш, чтобы напугать его, ткнул в него копьем.

Полосатик мигом свернулся, спрятав уязвимые места. Остальные лишь чуть повозились. Малыши, правда, забеспокоились и попытались подползти ближе к матери, издавая тихие звуки, похожие на чихание. Мать ответила негромким бормотанием.

Буш вскочил на спину ближайшего зверя и несколько раз подпрыгнул, стуча копьем по щиткам.

И еле успел сгруппироваться для приземления, когда тот решительно стряхнул его со спины. Приземлился на обе ноги — шрам напомнил о себе — и, недолго думая, несколько раз ударил полосатика по спине.

Дальнейшее вышло настолько случайно, что Буш даже не обратил на это внимания.

Его копье, в отличие от копья вожака Хыха, имело не круглое, а слегка уплощенное острие, поскольку Буш для его обработки использовал камень, срезавший с древесины стружку. И когда он ударил в очередной раз, копье слегка повернулось в его пальцах, и плоская сторона скользнула между пластин, достав до кожи и поцарапав ее.

Почувствовав боль, полосатик басовито заверещал — «вриэ-вриэ» — и неожиданно сорвался с места.

Буш оторопел, но всего на миг. В следующую секунду инстинкт охотника взял верх над удивлением, и он в два прыжка настиг бегущего и ударил копьем между первым и вторым кольцом.

Наконечник ушел внутрь почти на две ладони. Рывок был так силен, что копье вырвало из рук охотника, а верещащий полосатик пробежал еще несколько шагов прежде, чем споткнулся. Попытался свернуться, но задергался, вереща и визжа еще отчаяннее. Хвост его распрямился и стал бить во все стороны. Буш отскочил, выжидая. Копья было жалко. Где он найдет такое второе?

Остальные полосатики по-своему отреагировали на визг и верещание сородича. Они разразились целым каскадом хрюкающих и шкворчащих звуков, после чего развернулись и затрусили в противоположном направлении. Если бы тут были остальные охотники стада, они бы накинулись на них и перебили до единого, но Буш был один. И он думал, как спасти копье.

Раненый полосатик продолжал биться, и Буш, улучив минуту, поймал древко и дернул. Но оно застряло внутри, так то ему пришлось несколько раз провернуть его туда-сюда в ране, из которой обильно текла кровь.

Наконец, копье осталось в его руках. От последнего толчка полосатик упал на бок, открыв мягкое голое брюхо, и Буш, не раздумывая, ткнул туда, пропоров кожу.

Это был конец. Сердце охотника не стукнуло и дюжины раз, как зверь вытянулся и издох. Только кровь еще слабо сочилась из двух глубоких ран, да чуть подергивалась в последней судороге задняя лапа.

— Га-ар!

Громкий крик вырвался у Буша. Крик удивления, радости и гордости. Он это сделал. Он в одиночку убил целого полосатика. Он — охотник. Настоящий охотник. И леворукость тут не помеха.

— Га! Га! Га-а-ар!

Прокричавшись, он немного успокоился. Надо было сказать остальным. И сказать как можно быстрее — в одиночку он, может быть, и смог поразить такого крупного зверя, не того, который высотой до бедра, а взрослого, что еще важнее, но вот дотащить добычу домой у него точно не получится. И сделать это надо как можно быстрее — пока сверху смотрит Злой Глаз, многие животные, в том числе падальщики, смирно сидят по норам. Но когда начнет темнеть, мир оживет. И тогда его добыча может достаться другим.

Буш поднял голову, оглянулся на Злой Глаз — высоко ли тот стоит над краем мира? То есть, смотрел он не прямо на него — неохота потерять зрение! — а чуть вбок, цепляя его образ краем глаза. Посмотрел на небо и…

И оцепенел.

В той стороне, куда он смотрел, наверху в небе открывался второй Глаз.

Он был немного меньше Злого, но гораздо ярче. Его сияние увеличивалось с каждым ударом сердца. Чуть позже, словно дав время случайному зрителю насладиться ужасом увиденной картины, пришел звук.

Мягкая волна нарастающего гула ударила Буша в грудь так, что охотник покачнулся. Рев долетел позже, уже когда свет вспыхнул так ярко, что охотник упал ничком на траву, закрывая лицо ладонями. Из груди вырвался истошный вопль ужаса. Новый Злой Глаз!

Страх сковал Буша. Он полежал некоторое время, не смея дыхнуть, ожидая, когда тело начнет корчить жуткая боль, но время шло, а ничего не происходило. Пронесся порыв ветра, слабого, нежного. Зашуршала сухая трава.

Выждав еще несколько ударов сердца, охотник поднял голову.

Второй Злой Глаз пропал, погас, будто его и не было. Более того, и первый Злой Глаз тоже стал меркнуть, как ни в чем не бывало, опускаясь к краю земли. Равнина понемногу оживала. Послышался писк какого-то зверька. Промелькнул крылан. Кто-то зашуршал травой. Еще немного и…

Добыча! Как он мог забыть! Этот второй Злой Глаз, наверное, явился ему нарочно, чтобы тот поторопился.

И Буш сорвался с места, начиная забег.

Он мчался наперегонки с закатом, торопясь достичь стойбища прежде, чем Злой Глаз коснется края земли. Именно в это время просыпались охотники и собирались на промысел. Женщины и подростки наверняка уже встали — кто-то пошел к реке, кто-то бродил по округе, собирая плоды и семена. Надо спешить. Надо опередить вожака Хыха, пока тот не увел всех на охоту.

Знакомую рощу, недалеко от которой была стоянка, он увидел издалека и завопил, срывая голос и спеша привлечь внимание.

Его увидели. Кто-то закричал, размахивая руками. Несколько охотников и подростков устремились навстречу, криками выражая удивление.

— Ар! Ар! Бу-гу! Гу! — кричал Буш, подпрыгивая на месте и показывая всем копье с кровью полосатика.

— Ар? Ум-гу? Га? — послышались голоса.

— Гу! Гур! — надрывался Буш.

Привлеченный шумом, вперед протолкался вожак Хых. В порыве Буш схватил его за руку, тряханул:

— Ар! Ар! — и тут же ринулся бежать, не оборачиваясь и не зная, следуют ли за ним остальные. Он не чувствовал боли в ноге, не ощущал усталости, не обращал внимания на бешеный стук сердца. Он звал своих за собой.

И охотники поспешили.

Правда, не все. Некоторых остановил рев вожака:

— Ы-р-р! Хо!

И лишь несколько подростков и косматый Чух бросились следом.

Они успели вовремя. Несколько зубоскалов уже крутились возле туши полосатика. Кто-то из них, самый смелый, прыгнул вперед и вонзил зубы в мягкое брюхо, торопясь разорвать шкуру и насытиться. Но остальные, завидев охотников, отбежали в сторону, разразившись квакающими звуками.

Буш завопил, размахивая копьем и отгоняя зубоскала. Тот успел отскочить в самый последний момент, унося в пасти кусок мяса. Его не преследовали — охотники с криками удивления и восторга окружили тушу, колотили по ней палками и ладонями, дружески толкали и трепали Буша, указывая ему на порванное брюхо. Они намекали, чтобы Буш, по обычаю, оделил их мясом. Но тот решительно отверг это — мясо должно достаться всем. Вожак Хых должен увидеть, что он, Буш, достаточно силен и ловок, чтобы добыть такого зверя. И он снова может считаться полноправным охотником.

— Ак! Ак! Бу! — он первым ухватился за хвост полосатика, пытаясь сдвинуть тушу с места.

Наконец, его поняли. Подростки впряглись в убитого зверя и, напрягая мускулы, кое-как поволокли тушу к стойбищу.

Дорога была долгой. Туша оказалась слишком тяжела, и им пришлось несколько раз останавливаться, чтобы перевести дух. Кончилось тем, что одного подростка, самого слабого, отправили вперед, позвать остальных. Буш упирался и тащил вместе со всеми, но часто останавливался — свою часть работы он выполнил, теперь черед других.

Во время одной из таких остановок он прислушался к странным звукам, доносившимся из куста. К тому времени Злой Глаз скрылся за краем земли почти целиком, и лишь на том месте, где он только что был, еще полыхали отблески заката. Небо расцветилось маленькими глазками, которых было много, и которые светили не в пример добрее. Странные звуки напоминали плач младенца. Ребенок? Тут? Откуда? Неужели одна из самок их стада пошла гулять и разрешилась от бремени за кустами? Нет, кажется, среди их самок нет таких, кому пришла пора рожать. Тогда кто это? Неужели чужак?

Припав к земле, Буш пополз на голос и оказался возле неглубокой ямки в земле. Резкий запах подсказал ему ответ — это было логово той самой убитой им самки зубоскала. Ее туша все еще лежала на дне, возле нее притулились два малыша. Один — мертвый, с разбитой головой, а второй был еще жив. И этот второй скулил и плакал, тщетно пытаясь расшевелить мертвую мать.

Шкура взрослого зубоскала с торчащими между чешуек шерстинками вполне годится для подстилки в гнездо. Подумав об этом, Буш за хвост вытащил мертвую самку…

И живого детеныша.

Он сам не знал, что заставило его так поступить. То ли плач малыша напомнил ему что-то — а именно Уаллу, внутри которой тоже растет малыш, то ли просто не хотел, чтобы тот и дальше орал, нарушая тишину ночи, то ли подумал о том, что, когда этот малыш станет взрослым и обзаведется шерстью, его шкуру можно будет использовать в дело.

Остальные без восторга отнеслись к появлению крошечного зубоскала, но Буш сердитым ворчанием отстоял свое право распоряжаться детенышем. Тем более что вскоре появилась приведенная подмога, и стало не до малыша, который, к тому же, постепенно пригрелся и замолчал.

Посадку совершили на закате. Ната всегда плохо переносила именно эти моменты — взлет еще туда-сюда, но вот посадка… Всякий раз, как челнок входил в плотные слои атмосферы, она испытывала приступ тошноты и терпение стюардесс. Даже киборги начинали как-то натянуто улыбаться и говорить нарочито механическими голосами, когда «та самая пассажирка» в шестой раз за сорок минут требовала индивидуальный гигиенический пакет.

Эта посадка — отнюдь не на челноке круизного лайнера экстра-класса — была столь же жесткой, если не больше. Памятуя о своей «индивидуальной особенности», Ната накануне отказалась от обеда, да и позавтракала кое-как, заслужив порцию замечаний — мол, неужели, так не терпится приступить к работе. Когда ее окончательно достали эти бестактные замечания, она огрызнулась — да, в отличие от вас! — и ушла к себе. Там выпила двойную дозу успокоительного, залакировав сверху парочкой препаратов от укачивания, и разлеглась на койке, на всякий случай приготовив еще парочку капсул с таблетками. Это и были ее обед и ленч. Полдник по случаю приземления отменялся, а вот ужинать они должны были уже там, «на грунте».

Она уже уютно устроилась в койке, пристегнувшись и проверив, находятся ли в зоне досягаемости гигиенические пакеты — всего десять штук, на пустой желудок этого должно было хватить, — и таблетки и приготовилась занять это время письмом и чтением, как ее срочно вызвали по внутренней связи. Ната со вздохом свернула последнее письмо Линель, пришедшее с утренней радиопочтой и отстоящее от корабельного времени почти на трое суток, и поднялась. Успокоительное пока еще не всосалось в кровь и добраться до рубки удалось относительно быстро.

Там, кроме капитана и его первого помощника — оба пилота и навигатор тоже присутствовали на рабочих местах, но их отделяла полупрозрачная ширма — ее там встретил Лерой Му, Георг Ортс и Петер Ли с Нонной Понго.

— Ждем только вас. Где вы ходите? — поинтересовалась имирес Понго.

— Прискорбно и печально отмечать, что в данном случае уже с первых минут нашей несомненно важной для человечества вообще и моей родной планеты в частности научно-исследовательской экспедиции имеет место подобное вопиющее нарушение трудовой дисциплины, — прострекотал карликанин, качая головой. — Всем нам, здесь добровольно присутствующим, должно быть, наверняка давно известно, что мы отправились в эту крайне важную и несомненно нужную экспедицию, вполне осознавая свою ответственность перед всем человечеством вообще и моей родной планетой в частности. И если вдруг…

Все терпеливо «и крайне вежливо» кивали головами, переваривая цветистую и многословную речь карликанина. Несомненно, это и являлось причиной того, что карликане — крайне неторопливая и неконфликтная раса. Пока они со своей многоречивостью до чего-нибудь договорятся, конфликт будет исчерпан сам собой. При этом насколько знала Ната, собственный язык карликан, на котором они разговаривали между собой, был намного проще — что-то вроде японских иероглифов. Всего один значок, а выражает порой так много…

— Да будет вам известно, специально на тот случай, если вам или любому другому представителю вашей малочисленной расы, в дальнейшем доведется часто общаться со мной лично, — дождавшись паузы в его монологе, заговорила она, нарочно усложняя свой ответ лишними словами, — что в данном случае имеет место некая индивидуальная особенность организма, которая лечится либо на генетическом уровне сразу после зачатия, либо купируется, поскольку проявляет себя лишь в исключительных случаях.

— Кхм, — весьма выразительно кашлянул капитан, старательно глядя куда-то в сторону.

— Короче говоря, — перешла на нормальный язык Ната, — меня укачивает. При посадке. При любой посадке. Даже на самом комфортабельном челноке я ухитряюсь заблевать всех окружающих, если заранее не приму меры безопасности. А эти меры таковы — положение лежа, пустой на протяжении минимум четырех часов желудок и двойная доза ингибиторов, не говоря уж об успокоительных. Идеально вообще класть меня в капсулу для искусственного сна, но такой здесь нет.

— Почему же? — встрепенулся старпом. — Есть. Две штуки. Одна в медотсеке, для особо тяжелораненых, одна в спасательной шлюпке. Но, как я понимаю, вы уже сами справились со своей маленькой проблемой?

— И на обратном пути не откажусь от вашей помощи, — кивнула Ната. — Так по какому делу нас всех сюда собрали?

— Дело, — капитан по очереди оглядел всех собравшихся, — состоит в следующем. Выборе места для посадки. Нам уже передали все координаты, и мы проложили маршрут, чтобы приземлиться в заданном районе, но я считаю своим долгом сообщить некоторым участникам экспедиции, где находится это место.

Лерой Му встал. Остальные напряглись.

— Да извинит меня наш глубокоуважаемый капитан за то, что я, всего лишь мелкая сошка и практически рядовой член команды, однако, в данной экспедиции играющий немаловажную роль консультанта, наблюдателя с правом вето при голосовании по некоторым животрепещущим вопросам, — заговорил карликанин, — вынужден перебить его, командира корабля, обладающего, по крайней мере, во время полета всей полнотой неограниченной власти вплоть до власти карать и миловать, олицетворяя собой государство в государстве. Однако, конечная цель нашего пребывания, Планета Мола Северного, чье название мы, разумеется, после всестороннего обсуждения и голосования, может быть, когда-нибудь сочтем нужным сменить, все-таки по ряду общегалактических законов принадлежит нам, карликанам. И, поскольку совет назначил именно меня консультантом и наблюдателем, то я считаю, что именно мне и должна принадлежать весьма важная роль сообщить здесь присутствующим приглашенным специалистам некоторые немаловажные сведения.

На этот раз весьма выразительно закашлялся первый пилот, как б ни на что не намекая, но…

— Вы совершенно правы, уважаемый Лерой Му, — отчеканил капитан, — хотя бы в том, что напомнили мне о моих обязанностях и о том, что я на время полета олицетворяю собой высшую власть. И вот этой высшей властью я передаю слово… себе. А вы после моего выступления можете дополнить его краткими комментариями, если сочтете нужным быть выслушанным.

Последние слова явно предназначались остальным слушателям, и те согласно закивали. «Если»… какое хорошее слово.

Карликанин побледнел, что в сочетании с его природной кирпично-красной кожей произвело странный эффект. Теперь он выглядел, как набальзамированный труп — таким же желтоватым. Ната даже захотела позвать врача, но мужественно подавила этот порыв.

— Итак, — капитан легким движением руки активировал экран, вмонтированный в ширму, окончательно отделив пилотов от остальных, — нам были переданы карликанами, — последовал короткий кивок в сторону Лероя, — точные координаты всех трех их временных баз. Дополнительно мы получили все возможные данные о той местности, где они располагались — рельеф, состав почвы, температурный режим, график колебания атмосферного давления, данные о погодных условиях, сведения о животном и растительном мире и так далее. Короче говоря, всю информацию, которая могла бы оказаться полезной. Дополнительно нам передали сведения о том… хм… нападении. Оно имело место только в одном случае, так что мы решили высадиться на Плато Отважных Первооткрывателей. Вот здесь!

На карте появилось изображение континента. Часть его увеличилась, выделив то самое плато.

— Вот здесь, — на экране замерцала алая точка, — место высадки последней экспедиции карликан. Рядом — их база, расположенная в нескольких километрах севернее.

— Мы постоянно заботимся о состоянии здоровья наших людей, поэтому, помня о том, что выхлопные газы и продукт отработки топлива отравляют окружающую среду, сочли обязательным не подвергать здоровье членов экспедиции дополнительному стрессу, заставляя их жить и работать в отравленной местности, — максимально коротко вставил Лерой Му.

— Мы высадимся поблизости. Приблизительно вот здесь, — на экране появилась третья точка. Все три образовывали равносторонний треугольник. — Предлагаю, поскольку моя власть «во всей ее полноте» закончился после высадки, основать базу чуть в стороне.

Равносторонний треугольник превратился в ромб.

— Хотя, конечно, последнее слово за руководителем экспедиции.

Все сразу почему-то посмотрели на Нату.

— Что там, внизу? — спросила она. — Есть картинка и хоть какие-то данные по местности?

— Есть, — капитан выразительно стрельнул глазами в сторону карликанина. — Климат, как нам сообщили, соответствует субтропическому поясу. Однако, эти данные неполные, поскольку экспедиция провела там только несколько местных суток и точные графики колебания температур и осадков не составила…

— Осмелюсь снова перебить уважаемого капитана, относясь со всей почтительностью к его словам, — вылез Лерой Му, — что кое-какие данные в общих чертах были нами получены ранее, перед тем, как совету передали Планету Мола Северного в наше безвозмездное пользование и возможное долговременное владение. Наши климатологи лишь дополнили имеющиеся сведения…

— Данными за несколько дней. В то время как для полноценной колонизации необходимо располагать данными за несколько лет! — воскликнула Нонна Понго. — Вы, насколько я знаю, тоже геолог, коллега? Так может ли геолог быть отменным климатологом? Нет-нет, не отвечайте, вопрос риторический, — вскинула она ладони. — Капитан, у вас есть хоть какое-нибудь видео или фотографии той местности, где…м-м… имели место последние события? Хочется иметь представление…

— Есть, — капитан вывел на экран первый снимок. — Фотографии предоставлены нашими братьями-карликанами.

Люди некоторое время рассматривали сменявшие друг друга виды.

— Саванна, — с ходу определила Нонна, и ее шоколадное лицо расплылось в улыбке. — Но, простите, вы сказали, что это широта субтропиков! А ведь саванны находятся чуть южнее, ближе к экватору!

— На Земле — да. Но это не Земля. Здесь климат гораздо мягче. У наших коллег, — последовал короткий кивок в сторону готового встрять в разговор Лероя, — есть данные о том, что климат Планеты Мола Северного намного мягче земного. Здесь нет ледников. Разве что на южном полюсе замерзают на месяц-полтора отдельные участки моря.

— То есть, зимы, как таковой, нет? — уточнил Питер Ли. — И нет вечной мерзлоты?

— Что было бы весьма огорчительно, ведь останкам погибших животных негде сохраняться? — понимающе кивнула Ната. — Да, это… неприятно.

Снотворное уже начинало действовать.

— В истории нашей Земли был такой период, — кивнула имирес Понго. — В эпоху динозавров. Только там… как бы это сказать… нет данных. Следует учитывать дрейф континентов. В те времена все материки находились практически в одной части света — в районе экватора. Даже Антарктида еще не занимала южный полюс, а располагалась примерно там, где сейчас находится Индийский океан. Кто знает, какие льды плавали в тех морях? Динозавры не оставили нам ни фотографий, ни наскальных изображений…

— Уверяю вас со всей ответственностью, коллега-землянка, — улыбнулся Лерой, — что мы, вернее, наша группа геологов, со своей стороны тщательно изучала поставленные перед нею вопросы… до того прискорбного момента, когда два перспективных молодых ума не подверглись жестокому… преследованию со стороны… каких-то животных, которые…

Ната заставила себя проснуться. Похоже, третья таблетка снотворного была лишней. Попросить, что ли кофе или потерпеть до посадки?

— Животные там или нет — это вне вашей компетенции, уважаемый, — отрезала она. — Не забывайте, что вы — консультант и… свидетель. В некоторых вопросах вы не можете разбираться… в силу своей специальности.

— О да, специализация — основа основ в таком трудном деле, как выживание, где каждый должен с максимальной ответственностью подходить к порученному ему делу, осознавая, что от результатов его труда может зависеть жизнь людей, — кивнул карликанин.

— Я рада, что мы друг друга понимаем. Итак, капитан, мы высаживаемся в саванне через… сколько часов?

— Через час мы должны войти в атмосферу. Затем примерно полтора часа на снижение, после чего начнем маневр торможения и… еще примерно сорок минут собственно на посадку.

— Отлично, — она встала, держась за ручки кресла. — В таком случае, меня извинят присутствующие, но я пойду спать. Разбудите, если вас не затруднит… — она прикинула количество выпитого снотворного и возможности своего организма, — завтра утром. Можно на рассвете. Удачной посадки!

Выходя, она поймала тревожный взгляд Петера Ли и чуть насмешливый — Георга Ортса, который так и промолчал все совещание. Ему лично было все равно, какой там климат. Главное, что саванна — местность достаточно открытая. Значит, с дежурством по периметру и отслеживанием враждебных объектов не будет сложностей. Хотя…

— А вот там что? — кивнул он на снимок. — Горы или лес? Что за темное пятно на горизонте?

— Там наши исследовательские зонды обнаружили небольшую возвышенность, — любезно пояснил Лерой Му. — Как явствует из данных аэрофотосъемки, которую мы провели, согласно инструкции, сразу после развертывания лагеря…

— Короче!

— Эта возвышенность, как таковая, конечно, не заслуживает названия горного массива…

— Я сказал «короче»! — Георг почувствовал настоятельное желание перекрыть краснокожему кислород. Может, хоть это научит его правильно расходовать воздух. — Что не понятно?

— Мне, изволите ли слышать, не понятно только одно — почему вы, не являясь моим коллегой, соплеменником и просто старшим по возрасту, осмеливаетесь… — начал геолог, но был перебит.

— Потому, что когда случится вас спасать, мне будет некогда стоять и слушать весь этот бессодержательный треп. Вы можете отвечать односложно, да или нет?

Лерой Му несколько раз открыл и закрыл рот.

— Да.

— Отрадно слышать, — Георг не мог не подпустить сарказма. — Короче, это горы?

— Эм…не совс-с… Нет.

— Холмы?

— Да.

— Голые?

— Нет.

— А что там есть? Лес?

— Да.

— Вот видите, — улыбнулся бывший спецназовец. — Коротко, четко и по-военному. Всем спасибо, все свободны. Капитан? — он встал, козырнул капитану и вышел, чеканя шаг.

— Неприятный тип, — шепнула Нонна Понго Петеру Ли.

— Но от него, насколько понимаю, зависит на этой планете наша жизнь…