Люди, идолы и боги

Религия не появляется вместе с человеком.

Сотни и, может быть, тысячи веков на нашей земле, возраст которой, вероятно, равен 2 миллиардам лет, группы людей, подобно животным, питались травами, кореньями, соками растений, улитками и насекомыми, бродили в теплых и сырых лесах доледникового периода.

Они еще не знали огня и не испытывали потребности в жилище и одеждах.

Первым орудием труда, которое вызвало подлинный переворот как в физическом облике людей, так и в их обществе в ходе все большего выделения человека из животного мира, явилась рука. Тот процесс, который антропологи назвали открытием руки, ставшей в одно и то же время орудием и продуктом труда, послужил образованию основных признаков человека: мышления, языка и вертикального положения тела.

Первобытная орда

На протяжении всего доледникового периода люди жили небольшими группами из десяти — двенадцати членов. Современные социологи назвали эти группы первобытной ордой и затем выделили две основные стадии ее существования — состояние дикости и состояние варварства.

В эту эпоху не существовало разделения труда, господствовало беспорядочное половое общение, не было вождей. Экономика орды складывалась исключительно из присвоения, а не из производства. Люди собирали ягоды и плоды, моллюсков и насекомых. Лишь изредка они охотились на мелких животных. Человек еще не был в состоянии осознать свои связи с другими людьми и с природой и не мог, следовательно, отразить эти связи в какой-либо форме религиозных представлений, хотя бы наиболее элементарной и примитивной. «Для того чтобы могла возникнуть религия, необходима была более широкая общественная база, более сложные общественные отношения»[13].

Сущность религии должна быть выявлена в формах материального мира, которым соответствует каждая фаза идеологического развития человека. Представления первобытного человека о сне и сновидении, о смерти объясняют происхождение религиозных вымыслов, ранних представлений о душе. Но для того, чтобы эти представления могли возникнуть, потребовалось образование «первобытной общины», сменившей первоначальное полу-животное состояние. Этот переход характеризовался открытием ряда орудий труда. К случайному сбору пищи прибавилась организованная, хотя еще и примитивная, форма охоты и рыболовства[14]. Понадобилось, наконец, чтобы люди перешли к полу-оседлой жизни в разного рода убежищах и пещерах, где они могли размышлять о являющихся в сновидениях животных и людях как о своих «двойниках» и задумываться над тайнами смерти.

Атмосферные и геологические потрясения ледникового периода загнали людей в пещеры и способствовали поискам новых средств защиты и поддержания жизни. Люди научились поддерживать случайно возникший огонь, затем узнали, как высекать искры, чтобы самим зажечь его. Началась обработка камня для получения орудий охоты. По-прежнему сообща охотились на огромных животных — мамонтов, гигантских носорогов, доисторических оленей, которых холод гнал к местам обитания человека.

Совместно захваченная добыча является общей собственностью. Лишь когда были открыты более совершенные орудия, такие, как топор с двумя остриями, стрелы, копья с первыми металлическими наконечниками и, наконец, бронзовый топор, началась индивидуальная охота и зарождается также идея обладания, которая от вещей переходит на людей и знаменует переход от первобытного коммунизма к новому, основанному на частной собственности, типу экономики.

Первобытная община и тотемизм

Существует пять основных наук, с помощью которых мы изучаем религию первобытного общества, ее возникновение и дальнейшее развитие:

археология доисторического времени, которая изучает памятники, могильники, местность, где они находятся, и особенно орудия труда отдаленных эпох и те изменения в образе жизни людей, к которым вело постепенное совершенствование орудий;

антропология, занимающаяся проблемой видоизменения биологического типа человека во взаимосвязи с преобразованиями структуры общества на протяжении ряда сменявших друг друга исторических эпох;

лингвистика, позволяющая выявлять различные периоды истории человечества, отраженные в языковых формах, письменных или устных;

фольклористика, исследующая легенды, мифы, обычаи и традиции, подлинную литературу слаборазвитого в культурном отношении общества;

этнография, единственная наука, к которой обычно прибегают при изучении истоков религии.

Работа по истории первобытного общества Льюиса Генри Моргана «Древнее общество» явилась отправным пунктом для целой серии этнографических изысканий. Выводы, которые Маркс и Энгельс сделали на основании обстоятельного труда Моргана, особенно известная работа о «Происхождении семьи, частной собственности и государства», опубликованная Энгельсом в 1884 году, были подтверждены в более поздних трудах Г. Чайльда, Д. Томсона, С. А. Токарева п других современных советских исследователей.

Этнографические данные имеют большое значение также дня выяснения одного из основных свойств религиозной идеологии, а именно устойчивости ее пережитков в сменяющих друг друга фазах развития общества.

Зародившиеся в первобытном обществе в силу определенных экономических и социальных условий многочисленные обряды перешли затем — без изменений или с незначительными нововведениями — в религию последующих эпох.

Достаточно вспомнить обряды посвящения, которые сохранились в форме христианских таинств, священную весеннюю трапезу интичиума племени арунта в Центральной Австралии, имеющую все основные признаки причастия, назначение и церемонии похорон, сохранившиеся до наших дней, хотя и без своего прежнего магического смысла, обычаи траура и т. п.[15]

Эпоха первобытного общества растянулась на многие десятки тысяч лет, начиная с первого периода каменного века, или раннего палеолита, когда жил человек, получивший имя неандертальца, и вплоть до бронзового века, охватывающего второе тысячелетие до нашей эры. Следы первобытного общества сохранились у народов, еще живущих в полудиком состоянии, например у австралийцев.

Первобытное общество еще не знает деления на противостоящие друг другу классы и, следовательно, не имеет никакой государственной организации. Его объединяют кровнородственные, половые, возрастные связи, и притом эти связи возникают только в силу зависимости, обусловленной специализацией некоторых возрастных групп в изготовлении и использовании примитивных орудий охоты и рыболовства. Естественно, что и религия этой древнейшей эпохи коллективной жизни человека основана на представлениях о родстве, о различиях пола и возраста, перенесенных в мир несуществующих, вымышленных отношений, в которых выражено бессилие человека перед природой, его неуверенность в завтрашнем дне.

Эта мистическая родственная связь по крови и племени выражена в термине «тотем» или «тотам», что на

древнем альгонкинском наречии одного из индейских племен Северной Америки значит «родство с братом» или «с сестрой». Термин этот был впервые применен в 1791 году для обозначения религиозных представлений, свойственных смутным и противоречивым проявлениям социальной жизни клана[16].

Тотемизм является первой формой религии человеческого общества[17], возникшей в период нижнего палеолита, и именно его необходимо изучать, чтобы объяснить обряды, мифы и обычаи первобытного общества, начиная с неандертальской эпохи.

Культ мертвых

Почти все трактаты об истории религии начинают изложение религиозных верований первобытных людей с того, что обычно принято называть культом мертвых.

Однако если обычай захоронения мертвых и представляется древнейшим, а может быть, даже восходит к самым истокам доисторических времен, ничто не дает нам основания утверждать, что он с самого начала связан с верой в существование души покойного и с обязанностью почитать и умилостивлять ее посредством определенных обрядов.

Различие между материей и духом, а следовательно, и между душой и телом незнакомо первобытному обществу. Представление об этом различии зарождается только тогда, когда человеческая семья, по выражению Энгельса, «раскалывается» и организация общества, основанная на разном распределении работы, уступает место общинно-родовому строю, основанному уже на разных видах частного накопления и первых классовых различиях.

Археологические данные о доисторической эпохе и этнографические исследования подтверждают, что обычай погребения мертвых первоначально отвечает лишь одной потребности: обеспечить покойному продолжение его материального существования. Труп укладывали навзничь между двумя каменными плитами или располагали его свернувшимся в клубок, с подвернутыми ногами, в позе спящего человека, одетого в его обычные одежды. Рядом с ним складывали его оружие и различные предметы обихода. Вполне вероятно, что этот обычай определил развитие примитивной обработки камня и дал толчок первичным проявлениям искусства.

Люди считали, что умерший продолжает жить. Поэтому его останки окрашивали в красный цвет. Охота уже порождала идею о связи жизни с кровью[18]. Во время похорон тело покойника окрашивали жидкой или порошкообразной красной охрой. Обнаруженные во многих погребениях останки хранят очевидные следы этого обряда. Впрочем, подобный обычай сохранился до наших дней. У некоторых народностей и поныне мертвых опускают в гроб, окрашенный в красный цвет или покрытый материей того же цвета. Перед тем как поместить в соборе Св. Петра прах великого понтифика, его выставляют в гробу, обернутом в красное сукно.

Обычный знак траура в наше время — черный цвет, изредка белый (например, у негров банту). Этот обычай совсем иного происхождения. Когда родилась идея чистого и нечистого и мертвым начали приписывать вредоносную силу, возникла потребность помечать определенным цветом предметы, людей и места, которые, как опасался человек, носили следы постоянных или случайных прикосновений покойного. Отсюда изменение одежд и убранства, которое совершается в период траура. Чтобы вернуться к обычной жизни, первобытный человек должен был также подвергнуться определенным очистительным обрядам.

В открытом в окрестностях Ментоны доисторическом могильнике, в том месте, где должны были быть рот и нос погребенного, обнаружили углубление, заполненное красным порошком. Благодаря жизненной силе, которую приписывали охре, умерший мог «дышать». В других случаях труп хоронили вблизи костра, чтобы покойнику непришлось страдать от недостатка тепла, необходимого для поддержания жизни. Той же цели служили приношения пищи и питья и статуэтки животных, захороненные вместе с трупом.

Очевидно, и животных убивали и хоронили вместе с человеком, полагая, что они еще будут ему полезны. В гроте Шапель-о-Сэн, во Франции, недалеко от могилы нашли кости животных. Впрочем, это могли быть остатки похоронного пиршества, которое происходило тут же в расчете, что и умерший принимает в нем участие.

Ясно, во всяком случае, что вплоть до конца эпохи первобытного общества нет никаких убедительных признаков человеческих жертвоприношений. Об этом обычае, свойственном всем без исключения народам древности, существует научная литература, обильно уснащенная фактами и подробностями, которые, однако, далеко не всегда истолковываются достаточно критически. Первобытное общество уже разлагалось, и начали формироваться классы с разделением людей на сословие имущих и на порабощенную рабочую силу, когда людей, мужчин и женщин, начали хоронить живыми или убивать при погребении их хозяев (или вдов — при похоронах их мужей, причем интересно отметить, что в период матриархата не отмечено примеров погребения мужчин, убитых на похоронах их жен, поскольку в эту эпоху еще не существовало собственности на супруга).

В более позднюю эпоху, которую характеризует возникновение частной собственности и классового расслоения, совершались известные нам человеческие жертвоприношения, начиная с обычаев ацтеков в Мексике и племени майя в Юкатане и Гватемале и вплоть до финикийцев, семитских народов в целом, в том числе еврейских племен в Палестине.

Правда, в более ранние периоды мы встречаем следы обрядового каннибализма, который вплоть до наших дней был распространен среди всех первобытных народов[19]. Из черепа умершего (как об этом свидетельствует так называемый «череп Цирцея») или черепов убитых животных посредством особой, порой весьма сложной операции извлекали мозг; затем его поедали, чтобы приобрести определенные качества[20]. Но все это не имеет ничего общего с человеческими жертвоприношениями. Мысль принести одного человека в жертву другому в момент его смерти не могла зародиться прежде, чем какие-то люди еще при жизни не были «принесены в жертву» другим людям на основе их подчинения и порабощения.

Итак, в древнейшие времена обычай хоронить мертвых не имеет подлинно религиозного содержания. Материальная жизнь продолжается, как считали первобытные люди, и в могиле. Загробная жизнь «духа» еще не существует в сознании людей.

Магия и религия

Прежде чем перейти к детальному описанию тотемизма, следует определить настоящее место другого явления. На него обычно опираются при попытках отделить религиозную веру от народных предрассудков, представляя в качестве более высокого «момента» духовной жизни, независимого от реальных условий той или иной исторической эпохи. Речь идет о взаимосвязях между магией и религией и якобы существующем различии между ними.

На самом же деле немыслимо полностью разделить понятия магии и религии. Каждый культ включает магическую практику: всякие молитвы, начиная с первобытных и вплоть до современных религий, есть, по существу, форма наивного и иллюзорного воздействия на внешний мир. Невозможно противопоставлять религию магии, не порывая с наукой.

Установившиеся с незапамятных времен отношения между человеком и природой всегда имели двоякий характер: господство всесильной природы над беспомощным человеком, с одной стороны, и с другой — воздействие на природу, которое человек стремился осуществлять, — пусть даже в ограниченных и несовершенных формах, свойственных первобытному обществу, — используя свои орудия труда, свои производительные силы, свои способности.

Взаимодействие этих двух лишь внешне несопоставимых сил определяет развитие своеобразных приемов, посредством которых первобытный человек стремился оказать вымышленное им влияние на природу. Эти приемы, собственно, и являются магической практикой.

Имитация приемов охоты должна способствовать успеху самой охоты. Прежде чем идти на поиски кенгуру, австралийцы ритмично танцуют вокруг рисунка, изображающего столь желанную добычу, от которой зависит существование племени.

Если жители Каролинских островов хотят, чтобы новорожденный стал хорошим рыболовом, они стараются привязать его только что обрезанную пуповину к пироге или челноку.

Народ айну, коренное население Сахалина, Курильских островов, а также японского острова Хоккайдо, ловит маленького медвежонка. Его вскармливает своим молоком одна из женщин клана. Через несколько лет медведя душат или убивают стрелами. Мясо затем сообща поедают во время священной трапезы. Но перед ритуальным жертвоприношением медведя молят поскорее вернуться на землю, дать себя опять изловить и продолжать таким образом кормить группу вырастивших его людей.

Таким образом, по происхождению колдовская практика не противоположна религии, а, напротив, сливается с нею. Верно, что магия еще не связана с какими-либо привилегиями социального характера (в первобытном обществе все могут попробовать «оказать давление» на силы природы). Однако очень рано начинают выдвигаться отдельные члены клана, претендующие на обладание особыми данными для этого.

Происхождение сверхъестественного

Мы уже отмечали, что первобытное общество характеризуется наивно материалистическим пониманием жизни, природы и социальных отношений. Элементарные потребности первых людей, всем владевших сообща и не знавших частного присвоения средств к существованию, все равномерно удовлетворялись или не удовлетворялись. История природы и история людей сливались воедино: вторая как бы продолжала первую.

Самая смерть представлялась продолжением жизни. Не существует еще идеи «духа», противостоящего «материи». Представление о дуализме души и тела возникает лишь в более позднюю эпоху развития общества, как отражение расслоения, совершившегося в образе жизни людей. По мере того как новые производственные отношения все более обусловливали господство определенного меньшинства, создавая противоречие господствующего класса и класса угнетенного, возникает необходимость удовлетворить в иной сфере, в ином мире, наконец, в другой жизни те потребности, которые при несправедливых условиях жизни больше не могли удовлетворить все члены существующей социальной организации.

Это положение касается не только материальных и социальных условий жизни человека, но также и его моральных и духовных запросов.

Основное противоречие между человеком и силами природы, лежащее в основе первобытного общества, само по себе не достаточно, чтобы объяснить появление идеи потустороннего и тем более представления о «зле», «грехе» и «спасении». Коренящиеся в различиях родства, возраста и пола противоречия не имеют еще классового характера и не породили никакой формы подлинно религиозного ухода от жизни. Было необходимо, чтобы люди почувствовали на себе ограничения, которые новая структура общества наложила на их повседневную жизнь.

Интересно отметить в связи с этим, что в период перехода от одного общественного устройства к другому люди, которые в какой-то мере выражали сознание новых, развивающихся сил, сумели понять, хотя смутно и метафизически, тесную связь, существующую между моралью и социальной структурой. «Если бы не существовало закона, не было бы и греха», — утверждается в одном из самых характерных документов древней христианской литературы, который приписан в Новом завете св. Павлу[21]. Но без разделения общества на классы не существовало бы и самого закона.

Происхождение идеи потустороннего совершенно ясно. Она не рождается с человеком, как проявление потребности, которая якобы всегда существовала и всегда будет существовать, но возникает в сознании людей как следствие разлада, внесенного классовым расслоением общества в существование человека.

Начиная с этого момента представление о потустороннем, о моральном отделилось от своей первоначальной основы и явилось человеку как значимое само по себе и самостоятельное и проделало путь исторического развития в ином плане, нежели экономические и социальные силы, породившие его. Но судьба этого представления всегда тесно связана с судьбой социальной структуры, при которой оно возникло.

Строго говоря, первые формы религиозности даже не могут быть признаны проявлениями ритуальной практики, основанной на каком-либо «сверхъестественном» представлении и тем самым противопоставленной нормальным житейским обычаям человека. Отношения между людьми и их тотемом — животным, растением или явлением природы — не выходят за пределы примитивного материалистического миропонимания, со всеми характерными для него нелепостями, которые сохраняются и удерживаются в верованиях последующих эпох. Сама магия вначале представляется своего рода материальным давлением человека на природу или общество для получения определенных ощутимых результатов.

Символ, колдовской и религиозный обряд эквивалентны действительности.

Ясно, что в религиозной и социальной обстановке такого рода нет места представлению о «таинственном» как об исключительном явлении, выходящем за пределы законов природы и предполагающем вмешательство неземных сил.

Классовый характер представления о чудесном

Для первобытного человека все одинаково естественно и сверхъестественно, но ничто по существу не «чудесно» или все равным образом отмечено присутствием чуда. Сана идея чудесного требует знания определенных законов природы, хотя бы истолкованных в соответствии с возможностями эпохи. Особенно же необходимо наличие потребностей, пусть элементарных, но таких, которые не могут быть нормально удовлетворены в обществе, где средства существования уже не являются общим достоянием.

Вспомним, например, чудеса в евангельских рассказах, подобные, впрочем, чудесам, приписанным основателям иных религий в эпоху перехода от рабовладельческого к феодальному обществу (буддизм, даосизм, ислам и пр.).

Умножение хлебов, чудесный лов рыбы, превращение воды в вино, исцеление нищих — все эти чудеса предполагают неудовлетворенные стремления угнетенных слоев народа к лучшей жизни, к равенству с имущими слоями. Монополия господствующих классов исключала самую мысль о возможном изобилии хлеба для всех, и, таким образом, только «чудодейственное» вмешательство могло изменить условия, немыслимые ранее, в первобытном обществе. Сознание того, что в жизни постоянно существуют неудовлетворенные потребности, превращается в форму идеологии и порождает представление о воображаемом и фантастическом разрешении этого противоречия.

Иным потребностям отвечают представления о чудесах, возникающие в самые различные периоды истории в имущих слоях общества.

Это, прежде всего, стремление обеспечить решительную победу над врагами или увеличить власть и превосходство семей, которые уже господствуют над племенем или целым народом. Этому стремлению соответствуют и чудеса: каменный дождь у римлян и в библейском рассказе о поражении аморреев; Иисус Навин, останавливающий солнце; рождение чудовищ; чудесные исцеления, приписанные Светонием императору Веспасиану, и т. п.

Главное — это произвести впечатление на угнетенные классы и убедить их в бесполезности всякого сопротивления, бессмысленности выступления против господ, на стороне которых небесные силы.

Мобилизация «сверхъестественного» на службу господствующему классу не всегда совершается сознательно, однако в данном случае элемент сознательности имеет второстепенное значение.

Во второй половине IV века, когда Римская империя распадалась под ударами новых экономических и общественных сил, нашедших свое религиозное выражение в возникновении христианства, мы наблюдаем полную гамму всевозможных «чудес», посредством которых языческий мир стремится утвердить в сфере сверхъестественного свое превосходство, которое он терял в политической и экономической жизни.

Историки этой эпохи рассказывают нам о языческих статуях, идолах и святых, которые трепетали на своих пьедесталах, открывали и закрывали глаза, плакали чудотворными слезами и потели. В Эпидавре, Дельфах, Афинах, на Тиберинских островах множатся храмы, часовни, в капищах Эскулапа и других богов появляются в изобилии жертвоприношения в благодарность «за ниспосланное исцеление». Но античный мир был обречен, и все эти ухищрения с чудесами, и все это благочестие не могли помешать возникновению на развалинах старого общества новой классовой организации, которая отвечала потребностям более широких слоев общества в Западной Европе и во всем Средиземноморье.

Симмак и св. Амброджио

Весьма многозначительна в этом отношении полемика, происходившая к концу IV века между последними защитниками римского язычества и представителями нового, христианского общества.

И те и другие принимали идею «сверхъестественного». И те и другие верили в возможность и объективную реальность чуда. И все же были случаи, когда выразители христианской мысли невольно переносили в область религии вражду, которую соответствующие социальные силы проявляли друг к другу на земле, в области производственных и классовых отношений, и при этом столь удачно критиковали чудеса, что теперь сами с ужасом отказались бы от этой критики.

Императорский эдикт 382 года н. э. упразднил в Риме, в зале сената, жертвенник и статую Виктории (Победы. — Пер.) — одного из наиболее почитаемых символов древнего государственного культа. В следующем году был убит император Грациан. Жестокий недород угрожал голодом. Этого было достаточно официальным защитникам старой религии, чтобы объявить эту цепь трагических событий местью богов. Римский градоначальник Симмак был направлен в Милан к новому императору Валентиниану II с просьбой восстановить в сенате чудотворную статую Виктории.

И сейчас еще мы с интересом читаем речь Симмака в защиту религиозных представлений, господствовавших вплоть до того времени. Особенно же интересен ответ св. Амброджио, ставшего миланским епископом после стремительной карьеры в бюрократическом аппарате государства.

Рим стал великим, утверждает Симмак, потому что боги всегда покровительствовали ему. Благодаря своей религии он подчинил мир римским законам. Боги испугали галлов, чудесным образом удалив их от Капитолия, боги удерживали Ганнибала вдали от стен Рима. Если будет свергнута статуя Виктории, то есть божества, которое больше всех других способствовало славе Рима, погибнет все общество. Религия должна быть оценена по тем услугам, которые она может оказать человеку.

Своим былым величием Рим обязан не чудесам и не обрядам господствующей религии, возражал миланский епископ. И не во внутренностях принесенных в жертву оогам животных, а в героизме и силе бойцов таится секрет одержанных Римской республикой побед. Не боги поддержали Рим против Ганнибала, а легионы Сципиона Африканского. А что Делал Юпитер, когда галлы сожгли Рим? Или почему это величественное божество решило заговорить на языке гусей? И потом, разве речь не шла постоянно об одних и тех же богах с одной и с другой стороны? Если бы боги победили с римлянами, как можно думать, что они же потерпели поражение с карфагенянами? И если они действительно хотели спасти Рим, почему они не решились на это до битвы при Каннах, чтобы уберечь римлян от целых рек пролитой крови и гор развалин?

Разумеется, св. Амброджио возмутился бы, если бы кто-нибудь сказал ему, что та же критика, которую он с таким блеском обратил против языческой религии, может быть в один прекрасный день не менее эффективно направлена против новой религии и новых государственных церквей. Миланский епископ издевался над легковерием римлян, глумился над их верой в чудеса. Но острота его критики теряется, лишь стоит обратиться к сообщениям о чудесах, которыми постепенно в изобилии наполнялась христианская литература.

Эволюция представления о чудесном

Статуи богов были разрушены и убраны, а на их месте появились новые святыни. Там, где высились храмы древних народных богов, выросли храмы нового культа, посвященные богоматери и святым. Борьба между двумя формами религиозности — это лишь эпизод в борьбе между двумя формами общества. «Curiosum Urbis» («Городские достопримечательности». — Пер.), своего рода древний путеводитель но столице, приводит название более чем 423 языческих храмов, существовавших в Риме в конце IV века. В наше время число церквей примерно то же[22].

Классовый характер господствующей церкви становится еще более очевидным в средние века.

Любопытно напомнить, что почти все «святые» раннего христианства претерпевают в религиозной литературе средних веков социальное видоизменение. Они становятся дворянами или сыновьями знати, владетельных особ, известными людьми, которые с помощью чудес и благодаря проявлению необыкновенной благосклонности бога прославляют социальные слои, занявшие главенствующее положение в экономической и политической жизни. Напротив, «одержимые» и все те, кто в господствовавших тогда предрассудках представлялись как орудие «лукавого», почти всегда происходили из самых низших сословий: бедных горожан, крепостных крестьян, различных подмастерьев, бродяг. В этой дифференциации в сфере религиозных представлений отражаются условия реальной жизни.

Вот почему в конце средних веков, в период перехода от феодального общества к обществу буржуазному, мы вновь наблюдаем, как во времена Симмака, обилие «чудесных» событий.

В 1524–1527 годах, когда войска Карла V наводнили Италию и принесли с собой помимо обычных разрушений войны также и зародыши новых социальных и политических представлений, получивших выражение в лютеранской реформе, происходившей тогда в Германии, — заговорили о первых религиозных изображениях, которые открывали и закрывали глаза: в церкви Ностра синьора делла Грацие, в Брешии, в одной пистойской часовне и в церкви Спасителя в Риме («Мадонна плачущая»). Эти чудеса множатся и становятся одним из типичных проявлений использования сверхъестественного в общественной борьбе.

С июня 1796 года по январь 1797 года, когда французские войска начали оккупацию папского государства и поставили под сомнение самое понятие о земной власти пап, насчитывали свыше ста случаев, когда религиозные изображения якобы творили чудеса, особенно в Риме, в знак того, что бог на стороне феодального мира. Изображения и изваяния богородицы приходили в движение, глаза их оживали и плакали чудотворными слезами, статуи таинственным образом обливались потом[23].

То же происходило в 1799 году, после вступления французов в Рим и Неаполь. К этому времени относится знаменитый случай с несостоявшимся чудом св. Дженнаро. Неудачу этого чуда хотели истолковать как протест святого против вторжения французов в бурбонские государства. В результате вмешательства генералов Шампьонэ и Макдональда «небо стало на сторону французов», и чудо смогло завершиться. Подобные чудеса происходили в 1850–1851 годах, вслед за возвращением Пия IX из изгнания, после разгрома героической Римской республики 1849 года.

Одно следует отметить: никакие чудеса никогда не могли помешать изменению экономической и политической структуры общества в направлении к более высоким формам общественной жизни.