Мадам в сенате

Глава девятая

Несколько студентов, прогуливавшихся по дорожке, ведущей к зданию института психологии, остановились поглазеть на роскошный лимузин и не менее шикарную пассажирку, с шестнадцатью слоями серебристого, в тон машине, лака «Серебряная тень» на ногтях. Все это ослепляло и оглушало. Мощные двигатели автомобиля работали без малейшего шума.

На шинах были белые ободки, вовсю сверкали хромированные колпаки и спицы – и больше никаких украшений. Машина, которую тоже вполне можно было бы назвать «Серебряная тень», являла собой столь совершенное зрелище, что любые попытки улучшить ее конструкцию были обречены на неудачу.

Лимузин затормозил перед зданием института, и к нему тотчас подошли семеро студентов: четыре парня и три девушки. Причем парней больше заинтриговала машина, а девушек – загадочная незнакомка с серебряными ногтями.

– Леди, скажите – это из опытной партии?

– Да. Обратите внимание вот на эту панель слева от «бордачка».

Все четверо парней воззрились на панель, куда были вмонтированы радиоприемник и магнитофон, а также на отделение для перчаток, выполненное из красного дерева, и приборную доску. Все было отменного качества.

Тем временем девушки заговорили с владелицей шикарной игрушки.

– Вы ведь Ксавьера Холландер, не правда ли?

– Да. А как вас зовут?

– Джеми Уинстон. А это Бобби Харрисон и Перки. Вообще-то ее полное им Френсис Томлинсон, но мы зовем ее Перки.

– Очень приятно, как поживаете?

– Не очень-то, – призналась Джеми. – Мы просили, чтобы вам предоставили возможность прочесть нам лекцию или провести семинар, но деканат против.

– Как это мило с вашей стороны. Но я действительно очень занята и вряд ли смогла бы выступить; даже если бы деканат изменил свое решение. Не стоит на них обижаться. В прошлый раз, после того как я прочла лекцию студентам в Аркадии, администрации пришлось долго объясняться с родителями.

– Да, но…

– Каково передаточное число заднего моста? – перебил один из парней.

– Три целых девять сотых к одному, – обронила Ксавьера и продолжила беседу с девушками: – Не огорчайтесь, дорогая. Это одна из тех ситуаций, когда ничего не поделаешь.

– Но все-таки… Мы так надеялись, что вы объявите у нас набор, как это делают ВВС, госдепартамент…

– Ну, если госдепартамент вербует здесь сотрудников, не вижу, почему бы они отказали в этом праве мне. Беда, однако, в том, что у меня и так раздуты штаты, а расширять дело, принимая во внимание прочие обязанности, я не могу.

– А управленческий персонал? Вы же не можете сами вести свои дела.

– У меня есть два-три помощника, и этого вполне достаточно. Видите ли, милочка, это частный бизнес, и я предпочитаю вкладывать в него большую часть себя.

– Вы не скучаете по тому времени, когда были рядовой исполнительницей? – спросила Бобби. – Мой папа всего лишь заведует мастерской по изготовлению разных инструментов и штампов, и то говорит, что лучше бы он остался у станка.

– Бывает, что и я скучаю, – призналась Ксавьера. – Но, в сущности, у меня и теперь всегда есть возможность прийти на помощь девушкам, когда у них аврал.

– Это большая редкость в наши дни, – заметила Джеми, – встретить человека, который доволен своей работой. Большинство просто отбывают повинность.

– О, я не променяла бы свою профессию ни на какую другую, – заверила Ксавьера. – Конечно, у меня есть и другие обязанности, но эта – первая любовь. – Она посмотрела на часы. – Слушайте, мне пора бежать. Было приятно поболтать с вами.

– И нам было очень приятно. Но не беспокойтесь, мы проследим за тем, чтобы ребята, после того как налюбуются, заперли машину.

– Большое спасибо. До свидания.

Ксавьера взбежала по ступенькам и, обернувшись, помахала девушкам рукой. В вестибюле, почти возле самого входа, сидели два старца в мятых костюмах из твида. Перед ними на низеньком столике лежал фолиант – очевидно, предмет их спора. Мимо, не обращая на них внимания, пробегали студенты. Ксавьера поднялась на пятый этаж, где проводились исследования. Кабинет директора был расположен прямо на против лифта. Она пересекла коридор, постучалась и вошла.

Кабинет больше смахивал на лабораторию. Мебели почти не было: письменный стол, несколько канцелярских шкафов; почти все оставшееся пространство занимало оборудование для опытов. Директор, крупный, плотный мужчина с седеющей шевелюрой, стоял, склонившись над столом, и, очевидно, бился над какой-то головоломкой. Его ближайший помощник, лет эдак шестидесяти, почему-то занимал инвалидное кресло, откуда он пристально наблюдал за совокупляющимися в боксе собаками.

Еще двое исследователей вовсю трудились на кушетке у стены. Женщина пыталась делать мужчине фелляцию, причем бросалось в глаза полное отсутствие у нее опыта и правильной техники. Огромный, как настенные часы, секундомер над кушеткой свидетельствовал о том, что с начала эксперимента прошло восемь минут. Каждая мышца, каждая клеточка мужчины, извивающегося на этом ложе пыток, была неимоверно напряжена, а глаза грозили вот-вот выскочить из орбит.

– Здравствуйте, профессор Лизандер. Директор расцвел.

– А, мисс Холландер! Рад вас видеть. Вы как раз вовремя.

– Я с детства привыкла к пунктуальности. У вас все готово?

– Да. Лаборатория полностью оборудована в соответствии с вашими пожеланиями. Ваши студенты прибудут через двадцать минут.

Ксавьера не могла не обратить внимания на солидное утолщение под белым профессорским лабораторным халатом, как раз на уровне гениталий, и деликатно отвела глаза.

– Должна признаться, мне не привычно проводить занятия со студентами.

– Ну что вы, мисс Холландер. Вы должны чувствовать себя абсолютно в своей стихии: ведь то, чем вам придется заниматься, не выходит за рамки вашей профессиональной деятельности. Студенты – не рядовые школяры, а блестящие психологи-теоретики. Да, к сожалению, только теоретики. Ваша задача – пробудить в них интерес к практической стороне вопроса, иначе как же они смогут помогать людям решать их проблемы?

В это время раздался звонок. Мужчина на кушетке бился в судорогах, а женщина захлебывалась и плевалась.

– Девять минут тридцать секунд, – профессор сделал запись в журнале.

– На семь минут тридцать секунд дольше, чем нужно, – констатировала Ксавьера. – Любая из моих девушек опорожнила бы его ровно за три минуты.

– В самом деле? – профессор Лизандер был крайне удивлен. – Это очень интересно. Пожалуй, стоило бы рассмотреть вопрос о том, чтобы вы как-нибудь направили сюда своих специалистов. Сейчас каникулы, и мы испытываем недостаток в рабочей силе. Поэтому… – Он расстегнул халат, и Ксавьера увидела, что молния на его брюках расстегнута и оттуда выпирает куча бинтов. – Как видите, небольшая авария…

– Мне жаль это слышать, – мягко произнесла Ксавьера. – А кстати, что с профессором Кинки? Почему он в инвалидной коляске?

– Повреждение позвоночника. Мы ставили опыты по Камасутре и пришли к выводу, что некоторые из позиций чрезвычайно сложны для исполнения, если не сказать опасны.

Двое поднялись с кушетки. Женщина подставила плечо своему выжатому, как лимон, партнеру. Сама она все еще задыхалась и откашливалась.

Ксавьера поздоровалась с ними и обратилась к профессору Лизандеру:

– Жаль, что вы не посоветовались со мной, я предупредила бы вас, что к некоторым позициям Камасутры следует подходить с большой осторожностью.

– Я так и понял. У меня даже возникло подозрение, что у древних индусов были дополнительные суставы на спине… и других местах.

– Нет, просто они занимались специальной гимнастикой, чтобы сделать свое тело максимально гибким и податливым. Наверное, у ваших сотрудниц имели место выкидыши?

– Да, целых восемь. Откуда вы знаете?

– Дело в том, что самые сложные позы в основном рассчитаны на женщин. Это исторически оправданно, так как у них было больше времени для тренировок. Мужчины должны были добывать средства к существованию. Они целые дни проводили в трудах праведных, в основном сидя, и разъезжали на слонах – из дома на работу и обратно. Немудрено, что у них все застаивалось. Вы согласны с такой трактовкой?

– Абсолютно. – Профессор Лизандер в задумчивости погладил свой подбородок. – Мисс Холландер, я сожалею, что мне раньше не пришло в голову проконсультироваться с вами.

– Мне тоже очень жаль. – Ксавьера мотнула головой в сторону забинтованной части его тела. – В противном случае вы сэкономили бы на бинтах и шинах. – Она поглядела на часы. – Пожалуй, мне пора в лабораторию.

Директор порылся в карманах халата и протянул ей ключ с биркой.

– Еще раз огромное спасибо. Ксавьера взяла ключ.

– Не за что, профессор. Мне это доставляет удовольствие.

На бирке стоял номер последнего, если идти по коридору, помещения. Это была экспериментальная лаборатория, разделенная перегородкой на две части. Первая секция, куда вела дверь из коридора, представляла из себя стандартную учебную аудиторию с двадцатью партами, письменным столом, кафедрой и пишущей машинкой на подставке в углу. Путем нажатия на специальную панель в перегородке открывалась дверь, ведущая во внутреннее помещение, превращенное в роскошную спальню, с задрапированными алым бархатом стенами, рассеянным освещением и огромным накрытым меховым покрывалом надувным матрасом в центре. В углу стояла стереоустановка.

Ксавьера зажгла кадильницу и включила стереомагнитофон. Потом вернулась в первую комнату и удовлетворенно кивнула, убедившись в том, что сюда не доходят музыка и аромат кадильницы. Она сняла с себя всю одежду, облачилась в белый халат, сунула ноги в сандалии и водрузила на нос большие очки в роговой оправе. Затем огляделась, села за стол и подперла голову руками, приготовившись ждать студентов.

Через десять минут появилась пара: высокий, симпатичный молодой человек лет тридцати с хвостиком и женщина под тридцать, хорошенькая брюнетка с великолепной фигурой. Оба надели халаты поверх тренировочных костюмов. Под мышками они держали общие тетради.

Мужчина закрыл дверь. Они сели за парту и выжидательно посмотрели на Ксавьеру.

Примерно с минуту она молча изучала своих подопечных. Те сидели с надменным, неприступным видом, будто обитатели башни из слоновой кости.

– Добрый день, – вымолвила Ксавьера.

– Здравствуйте, – в унисон откликнулись гости. Ксавьера заняла место на кафедре и раскрыла журнал.

– Давайте сделаем перекличку. Уоррен Бернс.

– Здесь.

– Лилиан Смит.

– Я.

Ксавьера поставила напротив их фамилий галочки и, подойдя к доске, взялась за указку.

– Сначала – теоретическая часть. – Она развернула плакат с поперечным сечением женского тела. – Мистер Бернс, знакомы ли вы с женскими половыми органами?

– Да.

– Будьте добры называть то, что я буду показывать указкой.

– Наружные половые губы. Внутренние губы. Вульва. Клитор. Холм Венеры…

– Прекрасно, – похвалила Ксавьера. – Вы хорошо ориентируетесь – во всяком случае, на схеме. – Она развернула другой плакат. – Ну-ка, мисс Смит, знаете ли вы, что здесь изображено?

– Да.

– Назовите, пожалуйста.

– Головка пениса. Уздечка. Тестикулы…

– Замечательно. – Ксавьера отложила указку в сторону. – С теоретической частью все. Переходим к практике.

Она открыла дверь в переборке. «Студенты» отчасти утратили свой надменный вид и нерешительно переминались на месте. Тогда Ксавьера указала на пишущую машинку в углу и скомандовала:

– Мисс Смит, прихватите-ка ее с собой. Будете конспектировать, пока я займусь с мистером Бернсом. Потом поменяетесь местами.

Студенты сложили тетради и перешли во внутреннее помещение. Ксавьера выключила верхний свет и направилась к надувному матрасу.

– Разоблачайтесь, мистер Бернс.

– То есть… раздеться? – Да.

– А как же…

– Все, все снимайте!

Он нервно покосился на Лилиан, но подчинился. Тем временем Ксавьера помогла девушке поставить машинку около самого края экспериментального ложа.

– Скорее, мистер Бернс, – поторопила она. – У нас не так уж много времени.

– Да-да…

– Мисс Смит, вы можете озаглавить первую часть так: «Создание необходимых условий».

– Необходимых условий?

– Полное обнажение.

– Ах да…

Девушка оглянулась и начала печатать. Уоррен неуклюже стаскивал с себя ботинки, носки и брюки. Наконец он остался в одних боксерских трусах с надписью «Вторник» и, покраснев, взглянул на Ксавьеру. Она хотела было распорядиться относительно трусов, но передумала и с понимающей улыбкой сама освободилась от халата, очков и сандалий.

– Что вы об этом думаете, мистер Берне?

– А? Да!..

– Можете подойти поближе и рассмотреть хорошенько.

Он осторожно приблизился и уставился на родинку у нее на бедре.

– Вам бы следовало сделать биопсию, чтобы убедиться, что это не злокачественное образование.

Ксавьера тяжело вздохнула.

– Я, несомненно, так и поступлю. А теперь…

Лилиан быстрее застучала на машинке. Ксавьера приподняла краешек мехового покрывала и скользнула под него. Уоррен зашел с другой стороны и тоже забрался в постель. Его зрачки расширились, а с уст сорвался испуганный возглас, когда матрас начал колыхаться. Ксавьера с головой ушла под покрывало, а там, где она лежала, вырос холм, который никак не хотел оставаться на месте. Мистер Берне следил, как он приближается. Наконец холм достиг его, и мистер Берне тоже исчез под покрывалом. Два холма слились в одну гору. Из-под покрывала полетели боксерские трусы.

– Ну и как оно? – донеслось оттуда.

– А? Довольно интересно…

– А так?

– А?

– А вот так?

– А-а ах!..

Лилиан прекратила печатать, вскочила и уставилась на громадный холм под меховым покрывалом – он так и ходил ходуном. Она снова села за машинку и принялась бешено строчить, но это продолжалось недолго. Послышался хриплый возглас Уоррена – и все стихло.

Холм двинулся к краю матраса, наконец прямо к ногам Лилиан, с блестящими глазами, вывалился ее коллега. Ксавьера приподняла покрывало и выглянула наружу.

– Раздевайтесь, мисс Смит.

– Вы хотите сказать…

– Да. А вы, мистер Бернс, сделайте новую закладку и конспектируйте.

Он тупо кивнул и занял место за машинкой. Поколебавшись, Лилиан начала раздеваться. Потом она осторожно обошла матрас и, забравшись под покрывало, замерла на месте. Хищный холм двинулся к ней.

– И-ик!

– Что такое, черт побери?

– Я боюсь щекотки.

– Нужно предупреждать. Ну ладно, идите сюда.

Голова девушки исчезла под покрывалом. Холм увеличился в размерах, потом вдруг распался, и одна его половина устремилась к краю матраса, но другая настигла ее, и они снова слились в единое целое..

– А ну-ка оставайтесь на месте. Это еще что такое?

– О! О! О! О!

– Как – уже? Вашему парню можно позавидовать!

– О! О! О! О!

– У вас что, заело пластинку? Ну ладно, только повернитесь вот так и…

– О! О! О! О!

Тем временем Уоррен строчил как пулемет. Холм катался по всему матрасу, ритм его движений синхронизировался с чувственной музыкой и стуком пишущей машинки. Раздались последние невразумительные возгласы – и снова наступила тишина. Мистер Бернс встал, приподнял краешек покрывала и заглянул внутрь. На его физиономии появилась хитрая усмешка.

– Э… Мисс Холландер! – Да?

– Я готов к следующему уроку!

– Валяйте!