Мадам в сенате

Глава десятая

В зале творилось нечто невообразимое. Казалось, стены не выдержат и рухнут под напором аплодисментов. Сенатор Ролингс отчаянно дубасил молотком по столу. Ксавьера сидела за своим столом, опершись головой на руку.

Из-за неприкрытой враждебности сенаторов этот рассказ стоил ей невероятного напряжения. Однако по мере того, как длилась овация, в ней росло ощущение, что оно того стоит. Стражи порядка носились по залу, пытаясь водворить людей на место. Ксавьера поняла, что от нее ждут сигнала. Она встала, повернулась лицом к публике и с усталой улыбкой наклонила голову. Коротышка в темных очках по-прежнему бесстрастно наблюдал за ней. Аплодисменты пошли на убыль. Уорд придвинул к себе микрофон.

– Мне бы хотелось дополнить рассказ мисс Холландер. Думаю, здесь найдется не много людей, не знакомых с докладом Бернса и Смит, ставшим заметной вехой в деле сексуального просвещения.

Ему пришлось повысить голос, потому что снова грянули аплодисменты. Сенатор Ролингс со всего размаха грохнул молотком по столу.

– Мистер Томпсон, вас уже предупреждали о неуместности некоторых замечаний. Я не потерплю вопиющего неуважения к деятельности подкомитета!

– Прошу прощения, если я нарушил…

– Молчать! Мне так же нужны ваши извинения, как и ваши комментарии! Знайте – мое терпение не безгранично! Требую тишины!

Аплодисменты смолкли. Сенатор Ролингс опустился в кресло и впился колючим взглядом в свидетельницу.

– Мисс Холландер, для нас совершенно очевидно, что вы гордитесь своими действиями в только что приведенном эпизоде.

Ксавьера скривила губы.

– Да, сенатор.

– Мне остается лишь с прискорбием констатировать, что ваше пагубное влияние распространилось на систему высшего образования Соединенных Штатов.

– Как?! – выкрикнул кто-то из публики. – Секс – в колледже? Ни за что!

Последовал взрыв хохота. Сенатор Ролингс ткнул пальцем в сторону Ксавьеры.

– Вот прямое следствие вашего поведения и образа мыслей! Полное неуважение к элементарным приличиям и требованиям морали!

– Того и гляди, – не унимался голос из публики, – секс доберется до святая святых – конгресса!

Председательствующий побагровел.

– Я не потерплю подобных выпадов! Да если бы вы все следовали моральным принципам, лежащим в основе деятельности конгресса, наша страна…

– Превратилась бы в сплошной бордель!

Сенатор Ролингс взялся было за молоток, но кто-то из коллег потянул его за рукав, и он крикнул в микрофон:

– Объявляется перерыв до двух часов! Явка свидетельницы обязательна!

Он рывком поднялся с места, оттолкнув свое кресло, резко рванул служебную дверь и исчез за ней. Остальные сенаторы потянулись следом, за исключением Стурджа, который, как всегда, блаженствовал в объятиях Морфея. Мисс Гудбоди подошла к нему и легонько потрясла за плечи. Сенатор проснулся и безумными глазами обвел зал. Девушка помогла ему встать и выйти. Последним ушел Питерсдорф и закрыл за собой дверь.

Уорд с омерзением покачал головой.

– Держись, Ксавьера!

Она вымученно улыбнулась.

– Я сегодня почти не спала. Уорд они меня достали!

– Не давай им сломать себя. Еще немного – и мы сможем вернуться домой. Потерпи еще чуть-чуть.

Сзади подошла мать Ксавьеры и потрепала ее по плечу.

– Все правильно. Потерпи, доченька. Ксавьера погладила руку матери.

– Я постараюсь, мам. Пообедаешь с нами?

– Мне нужно обойти еще несколько магазинов. Не хочешь пройтись со мной?

– Все, чего я хочу, это порция сосисок и чашка кофе. Конечно, я бы не отказалась от десятичасового сна, но сейчас главное – подкрепиться. Иди, мам. Потом увидимся.

– До свидания, дитя мое!

В зале еще оставались зрители. Они стояли небольшими группами и обсуждали комичный финал утреннего заседания. Ксавьера встала, зевнула, потянулась и пошла за Уордом по проходу. Маленький человечек в заднем ряду словно прирос к своему месту. Невидимые за темными стеклами глаза буравили Ксавьеру.

– Когда приедем в ресторан, – сказал Уорд, – я позвоню в полицию, узнаю, что с Линдой.

– Мне тоже нужно позвонить. О Господи, опять эти писаки! Выручайте, учитель!

– Дай-ка мне руку. Идем, Ксавьера!

И он стремительно ринулся вперед, грудью расталкивая опешивших репортеров, которых почему-то было больше, чем в первый день. Они протягивали к Ксавьере микрофоны, выкрикивали вопросы; беспрестанно мигали вспышками.

Уорд протащил Ксавьеру через толпу и благополучно вывел на улицу. На стоянке оказалось два свободных такси. Уорд рванул дверцу ближайшей машины и назвал водителю адрес.

В ресторане оказалось не так многолюдно, как вчера, и они сразу получили столик. Сделав заказ, Уорд отправился звонить в полицию. Через несколько минут он вернулся и обескураженно покачал головой.

– Глухо, как в танке. Они произвели обыск в ее квартире – там практически не осталось личных вещей. Такое впечатление, будто она снялась с якоря.

Ксавьера нахмурилась.

– Здесь что-то не так. Не вяжется с характером Линды. И еще кое с чем. Ну ладно, теперь моя очередь звонить. Скоро вернусь.

Она прошла в кабину, бросила в щель несколько монеток и медленно набрала номер. Мимо прошли двое мужчин. Ксавьера вплотную прижала трубку к губам.

– Алло!

– Ричи Мевилл? Это Ксавьера.

– Привет Ксавьера. Слушай, детка, я тут пошуровала насчет Линды. Результат – так себе. Есть одна цыпочка, с которой она более-менее дружила и которая в курсе ее дел с сенатором Чамли. Все нити ведут к сенатору Ролингсу. Кажется, ты называла это имя?

– Да, разумеется. Так что же сенатор Ролингс?

– Да, в общем, ничего. Просто эта цыпочка подозревает, будто он причастен к исчезновению Линды. Сама понимаешь, я не могла оказывать на нее давление. Буду и впредь держать ушки на макушке.

– Хорошо, Ричи, я еще позвоню. Большое спасибо.

– Для тебя – все, что угодно. Увидимся, Ксавьера.

– Пока!

Ксавьера оглянулась по сторонам и вернулась к столику. Уорд встал, чтобы отодвинуть для нее стул.

– Ну, как?

– Ничего особенного. Это дело с душком, Уорд.

– Такое уж это место. Я кое-что знаю об этом. Помнишь, вчера я упомянул, что один мой знакомый…

Ксавьера накрыла его руку своей ладонью.

– Ты не обязан передо мной отчитываться.

Он посмотрел по сторонам, придвинулся поближе и понизил голос.

– Мне самому хочется рассказать тебе об этом.

– Не нужно, Уорд. Я понимаю, у тебя просто вырвалось. Зачем говорить о том, что неприятно. Я считаю тебя человеком, достойным всяческого уважения, и пойму твое молчание.

Официант принес еду, и некоторое время они поглощали содержимое тарелок. Потом Уорд произнес:

– Его зовут Билли Уильямсон.

Ксавьера непонимающе посмотрела на него. Она уже успела забыть, о чем шел разговор. Потом вспомнила и, дожевывая сосиску, кивнула.

– Ага. Тот, что уехал. Значит, его имя Билл Уильям-сон?

– Да! У него была замечательная жена и трое чудесных ребятишек. Само собой, он все потерял. В свое время он вел в Сан-Франциско дела о разводах, причем костяк его клиентов составляли гомосексуалисты. Дело процветало. Он обзавелся собственными сыщиками, фотографами, компьютерщиками и прочими специалистами, к которым приходится обращаться в делах подобного рода. Но слишком легко разбогатев, он утратил бдительность. Один из его агентов проявил халатность, когда искали подставного соответчика. Они попались, а расплачиваться пришлось Биллу. Это был полный крах.

– А что за супружеская пара? Мальчики или девочки?

– Девочки. Его клиентка хотела развестись, потому что воспылала страстью к одной цыпочке из Сан-Хосе и жаждала вступить с ней в брак, но ей не улыбалось платить алименты. Вот они и подослали к ее подруге красотку из Беркли, а потом засняли их на видео. И все бы хорошо, но эта особа оказалась порнозвездой: во время демонстрации фильма судья узнал ее технику.

Ксавьера поцокала языком.

– Естественно. Этот бедняга Уильямсон связался черт знает с какими болванами.

– Глупо, не правда ли? Ведь всем известно, что любой судья мигом отличит… Короче, афера провалилась. А Билл вложил всего себя в эту профессию, причем в буквальном смысле, потому что он сам бисексуал и блестяще провел несколько бракоразводных процессов с гомиками. На него это очень подействовало. Многие из тех, кого он знал, предлагали сброситься, чтобы он мог открыть новое дело. Он был честнейшим человеком и пользовался абсолютным доверием. Владелец супермаркета согласился отпускать ему продукты в долг. К тому же после этой передряги у него еще оставалось десять тысяч на счету в банке.

– Но он не захотел ничьей помощи? Уорд тяжело вздохнул.

– Эта история его доконала. Он утратил чувство реальности, а может, и волю к жизни. Хотя даже самоубийство было бы более достойным выходом, чем тот, который он в конце концов избрал. – Уорд придвинулся ближе и прошептал Ксавьере на ухо: – Билл перебрался в Вашингтон и открыл контору. Естественно, жена забрала детей и уехала к родителям. Наверное, до них что-то дошло: ведь об этом трубили на всех перекрестках. Или она сама рассказала, иначе им трудно было бы понять ее поступок. Не знаю, сказала ли она правду детям, когда они подросли. Скорее всего, солгала, будто их отец умер: чтобы не ранить неокрепшие души. Юность не меньше, чем в кислороде, нуждается в иллюзиях.

– Он все еще здесь?

– Я видел его раскатывающим на «мерседесе» в первый день нашего приезда. Но ему хватило порядочности не подать виду, будто мы знакомы. Его жена рассказывала, будто получает от него баснословные алименты: он тут, работая на правительство, зашибает по два миллиона в год. Но… – Уорд замолчал и уставился в одну точку.

– Но деньги – еще не все, – подсказала Ксавьера. Он печально закивал головой.

– Разумеется, деньги – еще не все. Человек должен уважать себя. Возможно, так чувствуют не все, но многие. Для меня, например, самоуважение значит гораздо больше, чем два миллиона в год. Но, конечно, не все люди одинаковы. Я знал немало молодых специалистов, которые, едва окончив колледж, устремлялись в Вашингтон, жертвуя честью золотому тельцу.

Ксавьера зябко повела плечами.

– Я вот думаю: а каково родителям! Выносить, вынянчить дитя, бороться с его детскими болезнями, помогать готовить уроки – и вдруг ваше чадо откалывает такой номер!

Уорд кивнул.

– Должно быть, это страшный удар.

– Слава Богу, моей маме не пришлось испытать ничего подобного.

Уорд погладил ее по руке.

– Ты не из таких. Мне кажется невыносимым – жить с таким бременем на совести. Но, может быть, если человек способен добровольно переехать в Вашингтон, его совесть атрофируется?

– Вне всяких сомнений.

По правде говоря, сомнения у Ксавьеры все же были – принимая во внимание то, что она знала о Ричи Мевилл, Линде и некоторых других. В свое время они приняли роковое решение сгоряча, в критические минуты своей жизни, будучи не в состоянии все хорошенько взвесить, – и теперь жестоко расплачивались за это. Как бы там ни было, на них лежало несмываемое клеймо. Разрушенные семьи, исковерканные судьбы…

Близкие люди оказались чужими, почти врагами. Это была дорога с односторонним движением – без возврата. Тлетворный дух Вашингтона отравил им легкие. Даже в душе Ксавьеры кратковременное пребывание в этом городе-монстре оставило зловещий след. Былой оптимизм уступил место угрюмой решимости. Она тряхнула головой и отправила в рот кусочек сосиски.

Сытный обед помог Ксавьере восстановить силы, но они начали быстро таять, едва они с Уордом вернулись в зал, где проходили слушания. Молодой женщиной овладела депрессия. В ожидании сенаторов они с Уордом обменивались ничего не значащими репликами. Адвокат старался взбодрить ее, и Ксавьера из благодарности делала вид, будто ничуть не расстроена. Но это стоило ей колоссальных усилий.

Отворилась служебная дверь, и в зал один за другим ввалились члены подкомитета. Сенатор Ролингс снова успел обрести сонный вид, а мисс Гудбоди была явно возбуждена, и наиболее наблюдательные зрители гадали: что же они съели на обед?

Ролингс ударил молотком по столу и предоставил слово Питерсдорфу.

– Мисс Холландер, – начал тот, – мы располагаем информацией, что вы контактировали с одной из ведущих корпораций автомобильной индустрии – «Нэшнл моторс».

– Совершенно верно.

– Какова природа этих контактов?

– Меня пригласили для разовой консультации.

– Какого рода?

– Они как раз заканчивали разработку новой модели и пожелали провести всесторонние испытания. Модель называлась…

– … «Рэмрод».