Мадам в сенате

Глава третья

Аэропорт гудел, как потревоженный улей. Люди носились взад-вперед; носильщики катили ручные тележки с кладью; плакали маленькие дети; влюбленные пары встречались, ссорились и бурно прощались. Уорд с Ксавьерой заняли очередь в кассу. Наконец им удалось купить билеты и сдать багаж. В спешке они не успели позавтракать и решили заглянуть в кафетерий. Там тоже был настоящий бедлам: сновали официантки; пассажиры забегали, чтобы схватить бутерброд и мчаться дальше; справочная служба вносила свою лепту, громогласно объявляя прибытие и отправление самолетов. Ксавьера и Уорд заняли столик и подождали измученную официантку. Адвокат заказал бутерброд с сыром, а Ксавьера – сосиски, запеченные в тесте, и порцию маринованного укропа.

– Плохо, что этому человеку удалось до тебя добраться.

Ксавьера вздохнула и положила в рот веточку укропа.

– Что поделаешь, пришлось смириться. Но сборы отняли у меня все силы… – Она неожиданно сменила тему разговора. – Хорошо, что мы живем в свободной стране и восприимчивы к различным нововведениям, таким как метрическая система мер. Интересно, если бы назначили референдум, многие ли высказались бы «за»? Бедной маме придется заново учить размеры одежды…

Уорд задумчиво кивнул и откусил кусочек от своего бутерброда.

– Это вопрос времени… Ксавьера, как твой адвокат, считаю своим долгом довести до твоего сведения всю серьезность положения.

– Ну и насколько же оно серьезно, это положение? Уорд слегка нахмурился.

– Весьма. После Уотергейта и прочих подобных скандалов граждане рвутся в бой с аморальными явлениями.

– Причем тут секс? Что, эти самые граждане перестали трахаться?

– В их представлении все увязано друг с другом. У тех самых сенаторов, которые прислали тебе повестку, земля горит под ногами, и они непременно постараются отвлечь от себя общественное мнение, подставив кого-нибудь другого.

– Ищут козла отпущения?

– Вот именно.

– Кого-нибудь извне?

– Не в бровь, а в глаз!

– Меня?

– В яблочко! – от восхищения Уорд повысил голос. – Ты представляешь, до чего тонкий расчет?

Официантка на другом конце зала расслышала конец фразы и в тот же миг подлетела к ним.

– Пожалуйста, сэр.

Уорд тупо уставился на предложенный ему счет.

– Спасибо, пока не нужно. Принесите, пожалуйста, два кофе.

Девушка нервно вскинула голову и устремилась прочь. Уорд проводил ее недоуменным взглядом и повернулся к Ксавьере.

– Какой-то у нее помятый вид. Как ты думаешь, почему?

– Боюсь, что дела обстоят как раз наоборот: ее давно хорошенько не мяли.

– Ты хочешь сказать?..

Ксавьера сделала утвердительный жест головой.

– Как психотерапевт со стажем, могу сказать, что мне давно не попадался столь запущенный случай. Ее могут спасти лишь регулярные инъекции протеина.

Уорд усмехнулся и продолжил:

– Вернемся к нашей собственной ситуации. Я считаю, что тебе следовало бы…

– Послушай, Уорд. Я бесконечно тронута твоей заботой, но вряд ли я могу представлять для них какую-нибудь ценность. Наверняка это простая формальность. Америке угрожают вещи посерьезнее того, чем я занимаюсь. И потом, я приношу пользу. В стране энергетический кризис. Чем больше времени люди проводят в постели, тем реже они пользуются электрическими чайниками, тостерами, электрооткрывателями консервов, микроволновыми печами и Бог знает чем еще! Они также меньше раскатывают на автомобилях… Не будем говорить об исключительных случаях. Поэтому я убеждена, что им нет до меня никакого дела. Я всего лишь честный предприниматель, и все, что мне нужно, это чтобы меня не трогали.

Уорд решительно покачал головой.

– Ксавьера, тебе не откажешь в логическом мышлении, и все сказанное тобой – продукт здравых рассуждений. Но мы же говорим о Вашингтоне, а там законы логики бессильны.

– Но что они могут мне сделать?

– Что? Ну, к примеру, примут новый закон, по которому ты лишишься средств к существованию.

– Запрет на секс? Гм… Пробирочное зачатие… А знаешь, это не так уж плохо. Но в таком случае они рубят сук, на котором сидят. Лет через двадцать – двадцать пять в этой стране не останется граждан и некому будет платить налоги.

Уорд хотел что-то сказать, но в этот момент официантка подала кофе. Ставя чашки на стол, она бросила демонстративно нежный взгляд на Ксавьеру и уничтожающий – на Уорда. Тот изумленно проводил ее взглядом.

– Не могу понять эту женщину.

– А я могу. В прошлый раз я допустила ошибку. По-видимому, она считает, что ты – из враждебного лагеря. Так что ты хотел сказать?

– Думаю, нам не грозит тотальный запрет на секс. Супружеским парам будет выдаваться лицензия. И уж конечно, для самих сенаторов охотничий сезон будет длиться круглый год. Я имел в виду цензуру и соответствующую поправку к конституции. Если будет введена цензура, тогда все, чем ты занимаешься, подпадает под статью уголовного кодекса – все, а не какая-нибудь одна сторона твоей деятельности. Книги, фильмы, журналы… Как ты думаешь сводить концы с концами, выпуская журнал «Интерьер вашего дома»?

– Разве сейчас я не занимаюсь тем же самым? Каждый номер содержит по меньшей мере четыре цветных вкладки с интерьерами, специально подобранными для резвящихся блондинок, брюнеток, рыжих…

– А если изъять резвящихся красоток?

Ксавьера положила в рот последнюю веточку укропа и принялась задумчиво жевать, одновременно помешивая ложечкой кофе. Потом сокрушенно покачала головой.

– Нет, без красоток мне не обойтись. И потом, Рэнди не такой уж мастак по части архитектуры. Но, мне кажется, ты слишком далеко заходишь в предположениях.

– Да? А ты знаешь, что на днях один актер был задержан, когда пересекал границу штата, и брошен в тюрьму по обвинению в преступном сговоре с целью распространения порнографии – только за то, что в свое время снялся в эротическом фильме?

Ксавьера сделала глоток и поставила чашку на стол.

– Да, я слышала. Возможно, то, что ты говоришь, и не лишено смысла. Но почему они выбрали именно меня?

– Да потому, что ты стала чуть ли не национальной героиней. Люди узнают тебя на улицах. Ты для них – «Мадам», символ жизненного успеха. Это же будет конфетка, а не процесс! Уж они постараются превратить тебя в символ неудачи!

– Каким образом?

– Например, вышлют из страны.

Ксавьера будто окаменела, ее зрачки расширились.

– Вышлют из страны?

– Именно! – припечатал Уорд. Потом повернул голову и прислушался. Справочная как раз объявляла посадку на их рейс. Он поискал глазами официантку и помахал рукой. – Счет!

Девушка бросила на него безумный взгляд, оскорбленно шмыгнула носом и повернулась к Уорду спиной. Он изумленно посмотрел на Ксавьеру, как бы ища поддержки. Потом снова крикнул:

– Счет!

Официантка смерила его через плечо презрительным взглядом и пошла прочь. Из динамика послышалось повторное объявление о посадке.

– Вы не могли бы принести счет? – крикнула Ксавьера.

Девушка обернулась и, расплывшись в улыбке, подошла к их столику.

– Разумеется, куколка. – Она положила листок на стол. – Какая на вас чудная шляпка! Но вы ее затмеваете.

– Спасибо. – Ксавьера лучезарно улыбнулась и попыталась встать.

Уорд поспешно вскочил на ноги, чтобы помочь ей отодвинуть стул. Но официантка оттерла его плечом и сама помогла Ксавьере выйти из-за стола. Уорд машинально взял счет и понес в кассу, на ходу вынимая бумажник.

Выйдя из кафетерия, Ксавьера с Уордом устремились туда, где пассажиры выстроились в очередь перед металлической аркой. Какая-то симпатичная, хорошо одетая дама лет пятидесяти пяти узнала Ксавьеру и улыбнулась, как хорошо знакомому человеку.

– Вы Ксавьера Холландер, не правда ли?

– Да.

– Я – Мона Хиршфилд.

– Приятно познакомиться, Мона. Они обменялись рукопожатием.

– Мне тоже очень приятно. Могу я называть вас Ксавьерой?

– Разумеется!

– Большое спасибо. Нет, это ж надо – стоять в одной очереди с самой Ксавьерой Холландер! Все наши выпадут в осадок. Сын должен встречать меня в аэропорту. Он просто опупеет от счастья. Ксавьера улыбнулась.

– Он мой поклонник?

– Ну… – Мона замялась, а потом слегка наклонила голову. – Можно сказать, что в некотором роде – да. Он президент филиала Движения в защиту прав гомосексуалистов в Бронксе.

– В каком-то смысле вам повезло, – вежливо заметила Ксавьера. – Должно быть, у вас с сыном много общего.

Женщина уставилась в пол, немного подумала и подняла на Ксавьеру сияющие глаза.

– Я как-то об этом не думала, но вы, по-видимому, правы. Видите ли, он мой первенец, я родила его в пятнадцать лет. Из-за небольшой разницы в возрасте мы всегда были больше похожи на брата и сестру, чем на мать с сыном. Даю голову на отсечение, никто не способен так понять нас, как вы.

Молодая женщина потрепала Мону по руке.

– Дело в том, что я принимаю людей такими, какие они есть. Сама живу и даю жить другим.

– О, как я вас понимаю! – с жаром произнесла Мона. – И я такая же. Немногие матери могли бы правильно отнестись к тому, что Роберта стала приводить домой дружков, но я позволила им пользоваться спальней и вообще развлекаться когда, где и как Бог на душу положит. Что они и делают.

– Вы сказали Роберта? – удивилась Ксавьера.

– Мы назвали его Робертом, но после того, как в пятнадцатилетнем возрасте проявились его наклонности, я стала звать его Робертой.

Ксавьера понимающе улыбнулась.

– Ну что ж, это не лишено смысла. А как себя чувствует его отец?

– Превосходно. Правда, недавно он подхватил у себя в одиночке вирус гриппа, но сейчас он почти совсем здоров.

– Приятно слышать. А как остальные члены семьи?

– Мы не очень-то общаемся. Особенно с единственным братом Херберта. Херберт – имя моего мужа. Это настоящий фашист. Они с женой поселились этажом выше и постоянно покупают импортный апельсиновый сок в банках. Только представьте: этот садист вечно оставляет использованные банки на нашей лестничной площадке, чтобы поддразнить Роберту. А его жена уверяет, что на последних выборах он голосовал за республиканцев. Чего можно ожидать после этого?

Ксавьера поцокала языком и снова потрепала Мону по руке.

– О, как я вас понимаю!

Но тут как раз подошла их очередь. Ксавьера поставила сумку на ленту конвейера и жестом показала Уорду, чтобы он шел первым. Тот благополучно миновал арку. Настала очередь Ксавьеры. Один охранник глянул на нее маслеными глазками, в которых откровенно читалась похоть. Он слегка толкнул локтем своего напарника. Тот моментально понял, что от него требуется, и незаметно нажал на контрольную кнопку. Детектор загудел. Ксавьера вздохнула: вечно одна и та же история!

– Придется вас проверить, мадам, – осклабился охранник, нацеливая на Ксавьеру ручной металлоискатель.

– С удовольствием, – ответила она и подмигнула Уорду.

Тот смерил охранника негодующим взглядом, подмигнул в свою очередь Ксавьере, отошел на несколько шагов в сторону и вынул из кармана миниатюрный фотоаппарат.

– Эй, что за шуточки? – насторожился второй охранник.

– Мой друг решил запечатлеть на прощание мой светлый образ, – объяснила Ксавьера. – И если вы позволите себе лишнее, ваше начальство и ваши жены получат снимки. Так что, пожалуйста, без рук!

Охранники неохотно оставили добычу. Мона была в неописуемом восторге.

– Блеск да и только! Как красиво вы это проделали! Все трое подошли к выходу на взлетно-посадочную полосу.

– Глядя на витрину овощной лавки, – сказала Ксавьера, – кто-нибудь может подумать, будто хозяин выстраивает фрукты и овощи пирамидкой, чтобы они радовали глаз, тогда как на самом деле он заботится только о своей выгоде. Так легче заметить, если кто-нибудь осмелится стащить плод. Так что для него это – не проявление любви к прекрасному, а средство самозащиты.

– Все равно это было незабываемое зрелище, – не унималась Мона. – Настоящий спектакль. Я горжусь знакомством с вами, Ксавьера. Погодите, я еще расскажу вам о моей дочери.

– У вас есть дочь?

– Ее зовут Синтия. Она работает в системе социального обеспечения и втюрилась в человека из Пуэрто-Рико.

– В парня или девушку?

– Парня. Но у них нет будущего. Его доход составляет только тысячу двести долларов в неделю.

Брови Ксавьеры поползли вверх!

– «Только»? По-моему, это вполне приличный заработок. Чем же он занимается?

– Он безработный и платит алименты. Так они и познакомились. Дочери пришлось обследовать условия жизни его семерых жен. Они сошлись, и дочь устроила ему инвалидную пенсию. Но что такое тысяча двести долларов, если их разделить на семерых жен и десяток отпрысков? Правда, это постоянный доход, ничего не скажешь.

– Ну, деньги – еще не главное. Только бы они были счастливы.

– Вы совершенно правы, Ксавьера. Я так и сказала Херберту, когда навещала его в кутузке на прошлой неделе.

– В кутузке? Ах да, вы говорили, что он подхватил вирус в одиночке. И давно его посадили?

– Он провел там большую часть жизни. В 1952 году застрелил охранника и пытался бежать. С тех пор и сидит в одиночке.

Ксавьера сочувственно пожала руку Моны.

– Это ужасно!

– Да нет, там не так уж плохо! Не нужно платить налоги. И ему позволяют тренировать волейбольную команду. Последние пару лет он ведет себя так, что я теперь понимаю, от кого Роберта унаследовала свои наклонности.

Они поднялись по трапу и заняли свои места в серебристом лайнере. Ксавьера очутилась в центре, а по обеим сторонам от нее – Мона с Уордом. По проходу сновали шустрые стюардессы. Мерно жужжали вентиляторы. Мона придвинулась к своей новой знакомой.

– Вы знаете, я работаю в магазине уцененных товаров, там иногда удается реализовать то, что мне перепадает от органов соцобеспечения…

– Наверное, это интересная работа? Все время среди людей…

– Да, но хотелось бы быть к ним еще поближе, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Неужели…

В глазах Моны светилась надежда.

– Считаете, для меня уже поздно?..

– Вовсе нет, – тепло ответила Ксавьера. – Вы вольны делать все, что доставляет вам удовольствие.

– Но это незаконно…

Ксавьера жестом бессильного отчаяния воздела руки к потолку.

– Увы, Мона, вот как раз это до меня и не доходит. Вы существуете за счет государства, в то время как вполне могли бы сами себя содержать. Вы привлекательная женщина и могли бы дарить людям радость. Ваш муж находится в тюрьме и, пожалуй, вот-вот сменит имя «Херберт» на женское «Хедер», а вы лишены возможности выполнять – и, может быть, даже перевыполнять – свою главную жизненную функцию. У меня просто нет слов.

Мона угрюмо кивнула.

– И вдобавок ко всему меня жутко укачивает в самолете.

– Держитесь за меня, вам будет легче.

Последние пассажиры заняли свои места. Взревели двигатели, и самолет тронулся с места. Мона судорожно вцепилась в рукав Ксавьеры. Самолет несколько раз качнуло, потом он плавно побежал по бетонной дорожке и наконец взмыл в небо. Мона отпустила руку Ксавьеры и благодарно улыбнулась. Чуть впереди них, через проход, сидел араб в тюрбане и европейском костюме делового человека. Светловолосой стюардессе приходилось то и дело подбегать к нему: то он требовал подушку, то прохладительный напиток, то просто хотел поболтать. Он явно положил на девушку глаз и широко улыбался, демонстрируя ослепительно белые зубы, контрастирующие с темной бородой и смуглой кожей.

Авиалайнер набрал высоту; пассажиры начали сновать взад-вперед по салону. Ксавьера отстегнула ремень безопасности и поглядела на Уорда, который успел открыть свой дипломат и углубиться в чтение.

– Да брось ты эти бумаги, – посоветовала Ксавьера. – Отдохни немного.

– Отдохну, когда все будет позади. Видишь ли, Ксавьера, я только что подумал вот о чем. В Лос-Анджелесе есть шарлатаны, которые, не имея лицензии, позволяют себе давать населению юридические советы в бракоразводных делах. Дипломированные юристы, вроде меня, возбудили против них уголовное дело и вынудили свернуть незаконную деятельность. А то развелось слишком много конкурентов.

Ксавьера задумалась. Беленькая стюардесса по-прежнему заигрывала с арабом. На лице Ксавьеры появилось кислое выражение.

– Да, Уорд. Любители всюду теснят профессионалов.