Мадонна миндаля

ГЛАВА 45 СЕЛЬВАДЖО ИДЕТ ДОМОЙ

Путь из Саронно в Павию отнял у меня гораздо меньше времени, чем путь из Павии в Саронно. Тогда мне мешали идти мучительные раздумья, тяжесть на сердце. Теперь же на душе у меня было легко, и я шел быстрым шагом, останавливаясь отдохнуть, только если ноги уже отказывались идти. Даже ночью я спал всего несколько часов и, проснувшись еще до рассвета, думал о ней. Только бы ты меня простила, Амария! И тогда все у нас будет хорошо!

Я знал, где она может быть. Пробравшись сквозь пригородную рощу, я вышел к pozzo dei marito. Едва услышав знакомый плеск водопадов, я стал искать ее глазами, и она, разумеется, оказалась там. Сидела и смотрела в то самое озерцо, возле которого мы с нею поклялись друг другу в вечной любви и верности. Но до чего же она стала худой, бледной и печальной! У меня просто сердце сжалось. Куда девалась приятная округлость ее форм! Зеленое платье, в котором она выходила замуж, теперь висело на ней, как на вешалке. Волосы свисали неопрятными космами, а глаза смотрели равнодушно, как мертвые. Что же я сделал с нею?! И тут я понял: я ведь, по сути дела, отнял у нее жизнь. Что ж, пора вернуть ее обратно.

Я медленно подошел к ней сзади, неслышно ступая по траве, покрытой росой, и встал так, чтобы рядом с ее отражением в воде появилось и мое лицо. Она уставилась на него расширившимися от ужаса глазами, из которых сразу же полились слезы. Мне очень хотелось ее обнять, но сперва нужно было задать ей тот, самый главный и единственный, вопрос, и я спросил, положив руки ей на плечи:

— Ты знаешь, что говорят об этом месте?

— Говорят, что… если посмотреть в это озерцо, то увидишь лицо… своего будущего супруга, — с некоторым удивлением, точно во сне, ответила она.

— А это так и есть?

Она молча смотрела на меня, потом слезы опять брызнули у нее из глаз, и только тогда до меня окончательно дошло, что ей, бедняжке, пришлось пережить и передумать за эту последнюю неделю.

— Нет, лучше ты сам скажи, — пролепетала она.

— Думаю, что это чистая правда! — Я повернул ее к себе лицом. — Я люблю тебя, Амария Сант-Амброджо.

И я, как и в тот раз, стал снова произносить те слова, которым она когда-то, во время наших с нею первых занятий, меня научила. «Mano», сказал я и взял ее за руку. «Cuore» — и я приложил ее руку к своему сердцу. «Bocca» — и я нежно поцеловал ее в губы. И она тоже поцеловала меня, но гораздо крепче, чем тогда, и обняла меня тоже крепче, а я снова и снова целовал ее, шепча сквозь слезы, которые смешивались с ее слезами, что никогда больше не покину ее, мою единственную любовь, мою дорогую жену. И вдруг, словно по волшебству, вернулась вся ее красота, все ее яркие цвета, и она засмеялась с детской радостью, так что я сразу понял, что она сейчас скажет.

— Идем скорее домой! — воскликнула она. — Нужно немедленно все рассказать Нонне! — И она прибавила еще несколько слов, которые больно ударили меня прямо в сердце, точно предвестники смерти: — Моя Нонна очень больна.

И мы поспешили домой. По дороге моя жена объяснила мне, что случилось с Нонной, и я невольно все ускорял и ускорял шаг, подгоняемый страхом: мне все казалось, что мы придем слишком поздно.