Магеллан

Король Маноэль «Счастливый»

Годы жизни в Лиссабоне после возвращения из Марокко были самыми тяжкими в жизни Магеллана. Его спасала лишь работа над проектом. С гениальной прозорливостью он предвидел все, что может дать задуманное им плавание; он знал, что его проект сулит человечеству небывалое расширение горизонтов. Со страстью истинного ученого отдавался он разработке своего проекта. Воплощение этой грандиозной мечты стало основной задачей его жизни. Лишения, нужда, даже голод не останавливали его.

Давно уже прожил он выданную на год вперед жалкую пенсию, давно переселился в темную каморку грязного постоялого двора на рыночной площади.

Ни перед чем не останавливаясь, чтобы добиться осуществления своей мечты, он занимал деньги у старых товарищей по оружию, жил впроголодь, рано ложился спать, чтобы не жечь свечей. Гордый и самолюбивый, он старался познакомиться с влиятельными придворными, льстил и унижался, чтобы добиться приема у короля.

Но король Маноэль, прозванный раболепными историками «Счастливым», менее, чем какой-либо другой из государей тогдашней Европы, мог понять Фернандо Магеллана. Это был скупой и завистливый властитель. Он попал на престол благодаря нескольким случайностям: сын Жоао II, наследник престола, разбился, упав с лошади; за несколько лет до того король Жоао II на глазах у Маноэля заколол кинжалом своего шурина, старшего брата Маноэля — Фернао, герцога Вижеу. Так очистилась для Маноэля дорога к трону.

Король Маноэль Португальский. Портрет XVI века (Каса Пиа в Белеме).

Живя при дворе кровожадного деспота Жоао II, Маноэль привык таиться и лгать, сделался завистлив и подозрителен. Став повелителем Португалии в те дни, когда Бартоломеу Диаш, Васко да Гама, Кабраль, д’Альмейда, д’Альбукерк и десятки других первоклассных моряков и воинов превращали его страну в величайшую морскую державу, он до конца жизни не мог понять те исторические сдвиги, которые происходили на его глазах, не мог подняться над мелкими интересами, ограничивавшимися пределами Пиренейского полуострова.

Целью жизни он поставил объединение под своей властью или властью своих детей всего Пиренейского полуострова. Для этого он три раза брал себе в жены испанских принцесс, которые, по его расчетам, должны были принести ему в приданое испанскую корону, тратил много сил и средств на подкупы и интриги в Испании и Риме. Но все эти династические комбинации так и не принесли ему испанского престола, хотя этот вопрос занимал его больше всего на свете.

Даже открытия, которые превратили Португалию в мировую державу, интересовали короля Маноэля прежде всего потому, что они могли дать новые источники золота, столь необходимого Маноэлю для подкупа арагонских и кастильских грандов и для интриг при испанском дворе.

К великим мореплавателям, совершавшим во время его царствования замечательные открытия, он относился подозрительно и завистливо. Он отстранил от всех дел Педральвареша Кабраля, заставил Васко да Гаму много лет томиться в бездействии, всеми силами мешал осуществлению планов Аффонсо д’Альбукерка.

Английский исследователь Джейн писал: «Художники и летописцы нарисовали правдоподобный, но вряд ли привлекательный портрет короля Маноэля — господина, которому так хорошо служил д’Альбукерк. Непроницаемое, почти угрюмое лицо, освещенное зеленоватыми глазами, темно-русые волосы, высокое, худое тело, где каждая жила стала жесткой благодаря постоянным физическим упражнениям, руки, похожие на обезьяньи и столь длинные, что, когда он стоял и прямо опускал их, пальцы оказывались ниже колен, — вот портрет человека, наиболее яркой чертой которого была железная сила воли и тела»[41].

Таким повелителем наградила судьба Фернандо Магеллана!

После долгих просьб и унижений Магеллану, наконец, сказали, что король милостиво соизволит его принять.

Весь вечер Магеллан провел в хлопотах и даже позволил себе неслыханную роскошь: когда стемнело, потребовал у хозяина постоялого двора свечу. Он тщательно осмотрел и почистил свое платье и обувь, а потом, сев к столу и пододвинув к себе свечу, начал в сотый раз перебирать давно знакомые бумаги, карты, планы, чертежи кораблей.

Он считал, что теперь все уже устроено: он добился самого главного — приема у короля. Мысленно он повторял заготовленную речь. Все было так просто и так понятно. Ему казалось, что он найдет нужные слова, и Маноэль тотчас же согласится со всеми его доводами и даст заслуженному моряку корабли для невиданного плавания.

Магеллан лег спать усталый, но радостный.

Утром он поспешил во дворец и стал протискиваться сквозь толпу к двери королевской приемной. Но к королю его не пустили.

Веселый паж сказал:

— Его величество молится, не угодно ли подождать? Вас позовут.

Потянулись томительные часы ожидания. Капитан затерялся в толпе роскошно одетых придворных, и пажу пришлось долго кричать: «Сеньора капитана Магеллана к королю!», прежде чем моряк, находившийся в одной из дальних комнат, услышал его.

Явившись к королю, Магеллан сразу начал говорить о своем проекте. Он хорошо вызубрил речь. Слова лились плавно, ему казалось, что он приводит неопровержимые доказательства.

Но король плохо слушал его. Он ходил по комнате, кормил маленькую злую собачонку, несколько раз задавал капитану вопросы, не имевшие никакого отношения к его плану, и дважды зевнул ему в лицо.

Капитан начал сбиваться; ему показалось, что он повторяется, и он скомкал свою речь.

Фернандо Магеллан стоял, согнувшись в почтительном поклоне, и ждал ответа. Но едва Маноэль, король португальский, заговорил, капитан понял, что все пропало.

— Проект ваш занятен, — сказал король Маноэль. — Я не знал, что в моей столице еще живут подобные мечтатели. Но он не нов: мы потратили много сил и средств на поиски этого пролива и ничего не нашли. Наши испанские соседи тоже ничего не добились. Вернее всего — этого пролива вовсе не существует. Да к тому же нам, португальцам, он не очень нужен. У нас есть другой путь в Индию. Впрочем, вам, капитан, не пристало, по-моему, забивать себе и другим головы подобными бреднями, тем более, что на вас поступили жалобы. Утверждают, что вы, будучи в Марокко, совершили преступление.

Брезгливо оглядывая поношенную черную одежду моряка, король добавил:

— Сначала вам надо оправдаться в нарушении закона, а потом утруждать мое внимание несбыточными проектами. Вы же бездельничаете здесь, в Лиссабоне, на королевских хлебах и предаетесь мечтам, как мальчик.

Магеллан почтительно возразил:

— Я получаю лишь пенсию за старые боевые заслуги, ваше величество. Кстати, я прошу увеличить пенсию хотя бы на полдуката в месяц.

Этот моряк с самого начала не понравился Маноэлю. Летописец Баррош говорит, что король всегда ненавидел Магеллана. Он с нескрываемым недоброжелательством относился к этому упрямому и гордому горцу, выходцу из Траз-уж-Монтиш — области, где королевская власть все еще была непрочной, где крестьяне якшаются со своими сородичами за границей, а дворяне частенько поговаривают насчет объединения с соседней Испанской Галисией. Кроме того, короля раздражала наглость капитана, который не только настойчиво навязывал давно уже отвергнутый план, но еще требовал увеличения пенсии.

— Ваша пенсия не будет увеличена! — крикнул он. — Может быть, вы думаете, что вам поможет добиться этого ваша хромота? — спросил вдруг король. — Мне кажется, что ваша нога могла бы уже зажить, — добавил он усмехаясь.

Кровь бросилась в лицо Магеллану. Итак, эта клевета дошла сюда, в королевский дворец…

— Могу я рассчитывать, что ваше величество даст мне возможность служить под Вашими знаменами? — сдержанно спросил он.

— Нет, — ответил Маноэль. — Я не нуждаюсь в таких назойливых и алчных сумасбродах.

— Значит ли это, что вы, государь, совсем не нуждаетесь во мне? — проговорил капитан.

— Нисколько не нуждаюсь! — крикнул король так громко, что подслушивавшие у дверей придворные в испуге отшатнулись.

— Ваше величество, надеюсь, понимает, что для меня нет иного выхода, как предложить свою шпагу другому властелину? — сказал тихо Магеллан.

— Уверен, что вы не посмеете это сделать, — проговорил король и повернулся к своей собаке.

Моряк молча вышел из комнаты.

Капитан быстро шел по высоким залам, пышным приемным и длинным коридорам королевского замка. Слуги молча открывали перед ним двери, и часовые брали на караул, когда он проходил мимо.

Но слуги кланялись чересчур низко, часовые с излишней торопливостью отдавали ему честь алебардами. За всей этой почтительностью таилась насмешка.

Щеголи, жужжавшие в парадных комнатах лиссабонского замка, показывали дамам на невысокого, крепкого моряка в чистой, но сильно поношенной одежде и говорили вполголоса:

— Этот чернобородый загорелый моряк — Фернандо Магеллан. Он только что поссорился с королем Маноэлем и даже осмелился наговорить королю дерзостей.

Казалось, Магеллан не замечал всего этого. Не оглядываясь, быстрой, уверенной походкой он проходил в толпе придворных, торопясь к выходу. Только лицо его покраснело, и он не следил за собой, сильнее обычного припадая на раненую ногу.