Прелюдия 7.
Денщик закончил брить господина. Подал полотенце. Спросил с почтением. - Кирилл Васильевич, вчера вечером закончил портрет дочери штабс-ротмистра Бугрова. Не желаете-с взглянуть? Оценить моё возросшее мастерство?
Князь вытер лицо. Осмотрел себя в зеркало. Похлопал по щекам, погладил ладонью. - Нет, дорогой Афанасий. Не желаю. Вдруг она похожа на какое-нибудь чудо-юдо-страшилище. Взгляну и настроение пропадёт на весь день. А мне сегодня настроение - ох, как потребуется!
- Но, ваше сиятельство, я попробовал новую технику мазка и наложение теней. Хотел бы узнать ваше мнение.
Офицер снял полотенце с шеи. Начал одеваться. - Афанасий, ты же знаешь, я не меняю своих решений. Так, что, нет! Даже не проси.
Афонька насупился, печально вздохнул. Сглотнул слюну с обиды. Поникши, побрёл в сторону двери.
Вселенец посмотрел в зеркало. Увидел уходящего слугу. Смилостивился. - Ладно, тащи свой портрет. Посмотрю одним глазом. - Он улыбнулся. – Но, только одним.
- Что скажите? – прошептали, заломив руки с надеждой.
- Слушай, как тебя, там? Экспреционист недоделанный? Это, что такое? Что за безобразие?
- Портрет дочери Бугрова, - художник не ожидал такой негативной реакции.
- А чего у неё глаза как у утопленницы - разного цвета? И лицо какое-то – квадратами? Правое ухо - выше левого? И вообще! Почему она вся нарисована криво-косыми линиями и различными геометрическими фигурами? Это, что? Мать его за ногу, за новое творчество? А?
Афанасий решил мягко поправить подполковника. - Правильно говорить экспрессионист, ваше сиятельство. А моя последняя работа выполнена в направлении «Кубизма» с небольшим уклоном в ранний «Абстракционизм». Понимаете, работы в стиле «Ренессанса», «Барокко» и «Сентиментализма» уходят в прошлое. Мода на них проходит. Будущее за новыми направлениями: Свежими, нестандартными, экспериментальными.
Вселенец нахмурился. Улыбка волной схлынула с лица. - Ты чего сотворил с девкой? Экспериментатор криворукий! Кто её возьмёт замуж теперь? Такую, треугольно-квадратную? На неё, итак, никто не смотрел, а после твоего художества, вообще обходить будут стороной, вёрст за десять, как чумную.
- Ваше сиятельство, - новатор начал оправдываться. - Я попытался передать в рисунке искреннюю красоту человеческого тела, с помощью геометрических форм и резких цветовых сочетаний. Чтобы усилить восприятие за счёт контрастности, угловатости и напряжённости. Это же так просто и понятно.
Князь резко подошёл к слуге и схватил за шиворот. Приподнял над землёй – Значит, так! Говорю один раз. Повторять не буду. Берёшь руки в ноги, краски в зубы и рисуешь дочь Бугрова по-человечески. Чтобы была нормальной, полной, здоровой, ядрёной – такой, какой нравятся современным женихам. Чтобы кровь с молоком и щеки горели. Чтоб сидела за обильным столом. Чтоб самовар стоял рядом. И кошка к плечу ластилась. Да, что я учу тебя? Портрет «Купчихи за чаем» видел?
- К-ккакой «Купчихи»? – переспросил художник, задыхаюсь в стальной руке.
- Афоня – не зли меня! – дернули так, что затрещала ткань. - Покопайся в башке. Освежи память и вместо «Купчихи» нарисуй дочку ротмистра. Ты понял меня?
- Д-д-да, ваше сиятельство.
- Другое дело, - несчастного отпустили на грешную землю. Похлопали ладонями по спине, словно выбивая пыль. - Кстати, ситцевый мой. Напомни? Во сколько мне обошлась твоя новаторская мазня?
Слуга замялся. Нахмурил лоб. Прикусил нижнюю губы. Сделал вид, что начал считать в уме.
- Сколько? - рявкнули на всю комнату.
- Кирилл Васильевич. Да, практически ничего не стоит. Так…
- И-и? - сжали кулаки с силой. Приготовились к тяжёлой воспитательной работе. Возможно ногами.
- Ну, холст… двенадцать копеек. Краски масленые два набора в тюбиках – на рубль пятьдесят две. Ещё кое, что по мелочи. Итого, около трёх рублей.
- Три рубля! - возмутились с таким выражением лица, как будто было истрачено не меньше пятидесяти тысяч!
Князь царственно выдвинул ногу вперёд. Выпрямился. Расправил плечи. Поднял подбородок. - Афанасий, ты наказан. Я лишаю тебя жалования на два месяца.
- Ваше сиятельство, - простонали откуда-то «из подвала». - Итак, не платите, уже три месяца.
- Вот и хорошо! Значит обойдёшься ещё три месяца без денег. А сейчас скройся с глаз. И чтобы я не видел тебя до вечера. Картину оставь. Попробую продать. Может верну хоть какие-то копейки.
Глава 7.
Драгоценности «Коломенского дома украшений», были представлены в ярких коробочках, обшитых черным бархатом с выдавленным на крышке золотым вензелем «КL».
- Merveilleux! Incomparable! Magnifique! Incroyable! (Прекрасно! Великолепно! Изумительно! Бесподобно! Франц.). - Несколько человек сидели за круглым столом, поочерёдно любовались и передавали коробочки с изделиями друг другу.
- Dis-moi, cher Kirill Vasilyevich, qu'y a-t-il dans ce gros paquet qui se trouve а c о t е du pied de ta chaise? (Скажите, любезный Кирилл Васильевич, а что в этом большом свертке, который стоит рядом с ножкой вашего стула? - поинтересовалась дама в ярком платье цвета глаз майского жука.
Князь Ланин небрежно отмахнулся рукой. - Oh, messieurs, ne faites pas attention a ce joli bibelot. Ceci est une image. (Ах, господа, не обращайте внимание на эту милую безделушку. Это всего лишь картина. Франц.).
- Картина? Картина? Картина? - эхом пронеслось по комнате. После таких изделий, что явил миру странный князь. Любая, самая невзрачная картинка, становилась небывало значимой КАРТИНОЙ!
Один из присутствующих зацепился за знакомое слово. - И всё же, ваше сиятельство, прямо заинтриговали. Хотелось бы взглянуть. Я, знаете ли, разбираюсь в живописи!
- Иван Петрович! - возразил оппонент, сидевший напротив знатока. - Это, вы-то? Разбираетесь в живописи? Как может человек? Имеющий в доме всего пять картин! Заявлять, что разбирается в живописи? Вы же в ней никогда, ничего не понимали-с.
- Кто не понимал? Я не понимал?
- Да, уважаемый Петр Иванович. Именно, вы-с.
- Вы сами, Иван Петрович, ничего не понимаете. Кто намедни смотрел у меня в гостях нарисованную пущу и сказал, что это чаща? А? Кто?
- Но, это, действительно чаща.
- Ничего подобного, милейший сударь. По всем признаком - самая настоящая пуща. Состав леса, густота деревьев, даже коряги на дороге. Такое может быть только в пуще.
- Любезнейший Пётр Иванович! - старый добрый приятель совсем не желал уступать. - Вы ещё этот лес - рощей назовите! Коряги и показывают всем, что это ... самая настоящая чаща! Я бы даже сказал бурелом-с.
.....
Князь не стал дожидаться победителя в конкурсе знатоков лесного массива. Медленно развязал узлы, не торопясь снял тесёмки, развернул первый слой упаковки, нежно убрал второй, сдул с холста несуществующую пыль и явил миру.... свежеписанное полотно.
- И я! - произнесли с особой торжественностью. - К сожалению, не смог определить кто автор шедевра и где он был создан.
В помещении на несколько минут повисла тишина.
- А что тут определять, - взял слово Иван Петрович. - Ясно, как божий день: Картину нарисовали за границей. Наши так изваять не смогут. У них, извилин не хватит, утыкать рисунок, таким количеством квадратов, треугольников и кругов. Скорее всего это Голландия или Англия. Работа какого-нибудь Рубленса или одного из его учеников. Мне рассказывали, именно он работал в похожей манере. (Примечание автора. Иван Петрович имеет в виду голландского художника Питера Пауля Рубенса).
- Ничего подобного! - возмутился оппонент. Этот твой Рубльнс, близко не стоял к таким картинам. Только во Франции могут так красиво исчеркать полотно. У них, опосля революции, все так рисуют, что ни чёрта не понятно. А колдовал скорее всего самый неизвестный ихний художник Жан Жерар Триоазон Де Блуди Дю Бусон. Мне рассказывала о нём дочь. Она ездила во Францию в прошлом году и привезла нечто похожее. Кирилл Васильевич! - Призывно посмотрели на Ланина. - Продайте портрет. Любые разумные деньги. Плачу без торга.
- Постойте, месье князь! - Петр Иванович, поднялся с места. - Не торопитесь продавать непонятно кому моего Рубленса. Он должен висеть у меня в спальне. Даю полторы стоимости от первого предложения этого любителя чащи с пущей.
- Что? - воскликнули с другой стороны. - Я первый пожелал приобрести картину! - Господин Ланин, две цены с моей первой цены. Французы хоть и извели почти всех дворян, но картины рисовать умеют.
- Ничего подобного! - топнули ногой в отместку. - Я не собираюсь уступать то, что должно быть моим. Две с половиной стоимости от начальной стоимости!
- А, я говорю – три.
- Три с половиной!
- Четыре...
Вселенец, открыв рот, смотрел на сумасшедший дом, происходящий вокруг его персоны и мысленно чесал затылок. «Дьявол задери этих спорщиков! Какую же назвать сумму за картину?».
***
Внутри книжной лавки толпился народ. Люди стояли плотно, тесно, близко друг к другу. Любовались большим рекламным плакатом с изображением обложки книги "Остров сокровищ".
- Дядечька, - пропиликал продавцу ершистый мальчуган лет двенадцати. - Скажите, а эта книжка, где отрок возле корабля с парусами, смотрит внутрь сундука с золотом, как называется?
- "Остров сокровищ", - лавочник хитро повёл глазами к потолку.
- Ммм... понятно… - протянул малец. - А она про што?
- Про то, как вьюноша Иван Танин поплыл со страшными морскими разбойниками-пиратами на неведомый остров, искать клад-богатство.
К прилавку пробился другой карапуз. Ткнул грязным пальцем в угол изображения. - А одноногий моряк, с ножом в руке и птицей на плече, он тоже разбойник?
- Это судари, мои, - продавец значимо надул щёки. – Самый хитрый пират во всём мире. И зовут величают его - Джон Сильвер по прозвищу - "Чёрный окорок".
- Ох, тя... нуфигасе, - мальчонка показал рукой в другой угол. - А позади эн-то чего нарисовано?
- А это стрела, выложенная из костей мертвецов. Указывает место, где зарыты несметные сокровища.
- Дяденька, - снова ершистый мальчишка проявил свой голос. - Скажите, а книга антересная?
- Очень.
- Очень-очень?
- Очень. Очень.
- Вот, прямо очень, очень, очень?
- Прям очень, очень, очень.
- А картинок много?
- Много! - хитрец улыбнулся и пошутил. - Больше, чем букв. И все большие, интересные, почти на каждой странице. Ты, кстати, читать-то умеешь?
- Конечно! - малолетка фыркнул в ответ, после чего задал главный вопрос. - А сколько денюшек хотите?
- Восемь рублей.
- Восемь... Восемь... Восемь... - эхо пошло по лавке.
- Ого! - покупатель скукожился, расстроившись. - А у меня всего пять копеечек. Это мне ещё копить и копить.
Вселенец услышал цену. Мысленно присвистнул. Перестал рассматривать полки и переплеты других книг. Подошёл к торговцу и задал вопрос. - День добрый, милейший. Я князь Ланин. Хотел уточнить, почему, мои книги, продаёте по цене восемь рублей, когда я рекомендовал цену в сорок копеек?
Продавец склонил голову. - День добрый, ваше сиятельство. Прошу простить, но следуя закону торговли: Если есть покупатели, готовые платить, то почему не продавать дороже? Опять же, чем выше цена – тем больше вы получите от меня денег. Да и мне достанется поболе.
- Мне плевать на деньги! - в сырцах вскипел князь. - Я хотел видеть самую недорогую цену при самой ходовой торговле.
Лавочник удивлённо развёл ладони. - Ваше сиятельство, тогда всех книг, что мне завезли две недели назад, хватит на половину дня торга. А вы ещё учудили! - Он показал рукой на рекламный плакат. - Взяли и нарисовали такую привлекательную афишу. Народ липнет на неё, как на мёд: любуется, спрашивает и тут же покупает. Берут все, у кого есть деньги - даже те, кто не умеет читать.
- Не умеет читать? - вселенец переспросил удивлённо. - Им-то книги зачем?
- Господин князь, опять сработала ваша задумка! Мало того, что на книгу надели обложку с картинкой, чего раньше никто не делал. Так вы ещё внутри напечатали много рисунков. Обычно их в книге - два, три, пять. Не больше. А у вас! Цельных двадцать шесть штук. Людишки хватают книги не читать, а любоваться картинками. Они потом по ним сами составляют рассказ. Так, что... Это, я ещё скромный, надо было ставить цену не восемь, а двенадцать рублей. Их бы всё равно разобрали. А если хотите, чтобы я продавал много и недорого, печатайте больше. А то привезли двести экземпляров. И крутись как хошь. А так хоть цена немного отпугивает народ.
Ланин недовольно прикусил губу. - Ладно, не ворчи - будут книги. Постараюсь увеличить выпуск. Как раз завтра поеду ещё станки докупать.
- Ваше сиятельство, - лавочник тут же захлопал в ладоши. - Тогда и "Пятнадцатилетнего капитана" привезите. Там картинок ещё больше.
- Надо же, ушлый какой? - издатель поднял брови. - Ты мне ещё про сборник ВОЕНИЗДАТа напомни!
- И напомню! Если подскажите? Сборник – это, что? Зазывающий плакат к нему есть? Картинок в книге, много?
***
Гость, развалившийся в кресле, сразу не понравился редактору газеты "Вестник Европы", как только тот появился в его кабинете. Природная дворянская спесь, чванство, зазнайство просто сочились из каждой клетки этого наглеца. Василий Андреевич Жуковский не любил таких людей. Ждал от них неприятностей и старался по возможности аккуратно обойти стороной.
- Господин Ланин, - начали осторожный диалог. - Я посмотрел ваши стихи...
- Сударь! - решительно поправили редактора. - Это не стихи. Стихи, это когда несколько строк - две, четыре, восемь. У меня гораздо больше. Поэтому, у меня... поэма! "Руслан и Людмила". Вам, понятно?
- Конечно, пусть будет поэма, милостивый князь. Произнося стихи, я имел в виду - поэма в стихах. И тем не менее, к моему большому, я бы даже сказала огромному сожалению, вынужден сообщить, что не смогу напечатать поэму в нашем издании.
- Это ещё почему? - князь явно не ожидал такого ответа. Он сурово свёл брови.
- Как бы вам сказать… - редактор старался подбирать слова очень тщательно и взвешено. - В произведении всё хорошо: И слог, и рифма, и звучание. Но! Нет какой-то искры. Позыва. Страсти к действию. Поймите! Мы, такой... образцовый ЕВРОПЕЙСКИЙ журнал! Который занимается размещением статей и материалов на актуальные политические темы. А вы принесли несколько другое. Что совсем не подходит под формат журнала. Послушайте, что вы пишете...
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит.
Или, ещё...
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла, пора стихов,
Пора любви, веселых снов,
Пора сердечных вдохновений!
Восторгов краткий день протёк...
- Понимаете, о чём я говорю, ваше сиятельство?
Ланин удивлённо похлопал глазами. - Нет.
- Как же? - дали пояснение своим мыслям. – Сейчас Россия просыпается. Обновляется, стремится к новому, лучшему. А вы, наоборот, желаете укачать её. Убаюкать. Оставить, там, где была всё это время. В старом добром прошлом. В сказках, песнях, мечтах и сказаниях. А наше будущее – оно другое! В прогрессивном порыве. Среди передовых и просвещенных веяний истории. Возьмём, к примеру: Францию, Англию, Голландию. Печатные издания, которых не просто бурлят. Они ищут скандалы. Высмеивают пороки. Устраивают революции. Сметают старые монархии. Жаждут перемен! Вот, к такому мы идём материалу. А теперь, давайте посмотрим, как пишете вы…
Так, мира житель равнодушный,
На лоне праздной тишины
Я славил лирою послушной
Преданья темной старины.
Я пел – и забывал обиды
Слепого счастья и врагов…
- И так далее, и тому подобное. Какая-то грусть, тоска, безнадёга. Поймите, я не говорю, что это плохо. Просто, это, другое... Вам надо печататься в другом месте. Где романтика, грезы… возможно безответная любовь.
- Вы уверены? - вселенец чувствовал себя как двоечник не сдавший экзамен. Он явно не ожидал, что его «Великому творчеству» дадут ТАКОЙ! от ворот поворот.
- Абсолютно, дорогой Кирилл Васильевич.
- Значит, отказываетесь печатать? - зло прищурили глаза. (Мысленно передёрнули затвор. Совместили вершину прямоугольной мушки с центром диоптрийного отверстия.).
- К сожалению, пока да-с.
- Ладно, - новоявленный "Пушкин" резко поднялся с места. - Я всё понял. Вопросов нет. Где у вас сидит собственник типографии?
- По коридору, вторая дверь направо, - Жуковский не ожидал резкого поворота событий. - Только? Он-то здесь причём?
- Хочу обсудить кое-что, лично.
.....
Полчаса спустя в дверь кабинета главного редактора постучал собственник типографии. - Василий Андреевич, любезнейший. Сейчас у меня был князь Ланин. Он, знаете ли-с, очень возмущен вашим отношением к его поэме. Оскорбили его. Назвали стихи несовременными. Отказываетесь печать, посылаете издаваться неизвестно куда.
Редактор покраснел, начал оправдываться. - Иван Васильевич, согласитесь, дворян в России много. А я один и не могу печатать каждого в нашем журнале. Понимаю, он князь. И что? У него абсолютно слабое творчество, да ещё пишет не по тематике журнала.
- И всё же, Василий Андреевич, - собственник продолжал давить. - Придётся напечатать. Ланины довольно известный княжеский род. Его дед генерал Ланин, лично знаком с государем. Постоянно общаются. Дед тянет единственного внука вверх. Внук хочет известности, популярности. Государь поддерживает всё это. А мне, как вы знаете, проблемы не нужны.
Жуковский виновато развёл руки. - Если только, так. Под ваше слово. Я размещу поэму.
Вошедший покривил губы. Нахмурился. - И ещё! Мне не удобно говорить об этом, Василий Андреевич… С завтрашнего дня вы прекращаете исполнять обязанности редактора.
Жуковский вскочил с места. – Как? Почему?
- Такова воля нового собственника типографии.
- Постойте, но собственник же - вы?
- Мой милый друг, с прискорбием сообщаю, с завтрашнего дня новым собственником типографии является Ланин Кирилл Васильевич. - Глубоко вздохнули. - А я его помощник и ещё временно исполняю обязанности редактора.
***
"Сколько можно танцевать?". - От резких повторяющихся движений сводило ногу, кололо в спине, ныло в боку. И это был только второй день бальных развлекательных мероприятий после проведённых артиллерийских учений. Подполковник Ланин завершил последнее движение. Извинившись перед следующей партнёршей, вышел подышать в сад. Возвратился в дом, выбрал самое укромное место, где несколько господ играли за небольшими столом в шахматы. Прошёл в самый дальний угол, присел за фикус, вытянул ноги и наконец-то облегчённо раслабился.
- Ваше сиятельство, разрешите представиться... - возле князя возник седовласый господин. С большим пухлым носом и длинными пушистыми бакенбардами. - Граф Гросс Александр Иванович. Кирилл Васильевич, не будите возражать, если присяду рядом?
Князь добродушно кивнул головой. - Милейший Пётр Иванович, - конечно присаживайтесь. Я рад новому знакомству. Тем более, когда человек интересный и с ним есть о чём поговорить.
- Спасибо. Ваше сиятельство, вижу заинтересовались шахматами? Наверное, желаете сыграть? Но! К сожалению, не получится. Ивана Дмитриевича Гучкова сегодня нет. Остальные игроки, боюсь одолеют вас очень легко.
- Хм, - вселенец посмотрел на собеседника. – Простите, граф. А с чего вы решили, что меня одолеют люди, которые мне абсолютно не знакомы? Да ещё легко?
Собеседник пошамкал губами. – Месье Ланин, я как рассуждаю: Чтобы выиграть у них, надо быть сильным игроком. А чтобы обыграть, меня - очень сильным. Стоящих соперников в Москве немного, - их можно пересчитать по пальцам. В Питере все сильные игроки тоже на слуху. Князя Кирилла Ланина нет среди них. Хотя... Может, вы назовёте у кого имели честь выиграть, чтобы составить мнение о ваших способностях. И тогда мы сможем подобрать вам напарника.
Вселенец глубоко вздохнул. Он говорил и мысленно проклинал своё зазнайство, доставшееся от предшественника. - Я ни у кого не выигрывал. Меня никто не знает. Но, Я! - Князь Ланин. А князь Ланин - не может проиграть. Тем более в шахматы. И это, ещё не всё! - Он резко вытянул руку и поучительно начал махать указательным пальцем. - Если сейчас начнёте возражать и предлагать пари. То проиграете быстро и большую сумму. Потому, что - я! Не проигрываю – никому и никогда!
К спорщикам подошёл один из игроков. - Александр Иванович, это не слыхано! Такая самоуверенность! Я бы на вашем месте сыграл партию и за несколько ходов проучил столичного щеголя.
Седовласый задумчиво стоял и смотрел на князя. Он был благороден и ему претило легко побеждать слабого соперника. А соперник был слаб. Вряд ли он вообще умел играть. Однако тот не оставил графу выбора и возможности выйти из создавшегося положения.
Вселенец горделиво достал мешочек. Вынул из него дорогой камень, чуть больше голубиного яйца. И спесиво произнёс... - Тридцать тысяч, господа, за это совершенство! Я сяду и докажу, что играю в шахматы лучше всех!
.....
- Антон Алексеевич! - к полковнику Крчковскому обратился друг-товарищ. - Думаю вам будет интересно узнать. Только, что подполковник Ланин заключил пари с графом Гроссом, что обыграет его в шахматы.
- И что в этом необычного? – отмахнулись от приятеля. - Нашелся ещё один ненормальный спорщик, которого князь разделает под орех.
Улыбка товарища расплылась во всё лицо. - Ничего подобного-с. Все говорят, граф один из лучших шахматистов Москвы. У него выиграть практически невозможно. Все ставят на его победу. Там уже такие суммы сверкают. Просто, ужас!
Крчковский скривил лицо. - Тем более проиграет. Как они не могут понять? Этот дьявол с Коломны, никогда не уступает. Особенно, если на кону стоят огромные деньги. Поверь, не знаю, как? Но, он вывернется. Итог будет один – Ланин всё заграбастает.
- Антон Алексеевич, так может рискнём и поставим на князя?! Раз он никогда не проигрывает?
- А это идея! Зови наших. Ставьте всё, что есть на победу Ланина.
.....
Вселенец проиграл на тридцать четвёртом ходу. Приезжий выскочка продержался против лучшего шахматиста Москвы чуть более часа.
"Почему так поступил?" – вы спросите у него. Он не знает ответа. - Просто решил проиграть. Что в этом такого? Захотел – проиграл. А как же драгоценный камень безумной цены и красоты – снова воскликните вы? Князь пожмёт плечами – камней у реки много, одним больше - одним меньше - не заметит ни он, ни вы, ни река.
***
Недовольный проигрышем, вселенец вернулся домой. - Афанасий? - громко позвал слугу. - Быстро ко мне, художник недоделанный.
Денщик выбежал, весь уляпанный краской, по ходу движения, вытирая руки об одежду. - Звали, ваше сиятельство?
- Угадай? - строго свели брови. - Почему у меня плохое настроение?
- Не смогли продать картину и сейчас будете ругаться?
- Нет, картину продал.
Слуга покачал головой. Сделал новое предположение. - Тогда, дали за неё слишком мало? Копеечек двадцать. Это гораздо меньше трёх рублей.
- Нормально я её продал. Почти сорок тысяч.
- Кхх... кхм... СКОЛЬКО? - Афонька закашлялся. Покраснел. Глаза полезли на лоб. - И после этого у вас плохое настроение?
- Да. Плохое. Кстати, не льсти себе – что стал великим художником и твои полотна продаются за безумные деньги. Сорок тысяч, стоит не твоя мазня. А мое умение его продать. Без меня, стоимость ноль на палочке. И нафик никому не нужна. А со мной! - Значимо подняли палец к потолку. - У тебя есть шанс стать самым известным из неизвестных художников Франции.
- А я что? Из Франции?
- Конечно! Имя у тебя новое... - Жан Жерар Триоазон Де Блуди Дю Бусон.
- Ого! - слуга встрепенулся. - Я теперь художник с именем! Кирилл Васильевич, а почему нельзя было назвать меня... скажем… просто, Афанасий?
- Где ты видел французов с именем... просто Афанасий? - удивлённо отвели голову назад. - И это назвал тебя не я, а покупатели.
- Так, что? Ваше сиятельство, теперь придётся рисовать от имени другого и как бы стать другим человеком?
Князь нехотя согласился. - Вроде того.
Афонька заломил руки. Поднял глаза к потолку начал фантазировать... - Значит, теперя-ча, я - хфранцуз. Художник. Пока не известный, но скоро стану известным. Фамилия у меня - Де Блуди Дю Бусон. Я дворянин. А у дворянина должно быть много денег. Следовательно, много картин и возможностей стать ещё богаче... Верно?
- Ничего подобного! - перебили мечтателя. - Всё с точностью наоборот: Рисуешь, мало, редко, не более одной картины в год. А всё остальное время беспробудно пьёшь, буянишь и бродяжничаешь. Бог дал тебе великий талант, а ты его – паршивец этакий, бездарно пропиваешь. Проигрываешь. Тратишь куда ни попадя.
Афанасий обиделся. Надул губы. - Ваше сиятельство, а почему редко и мало? Почему нельзя рисовать много и часто? Я, к примеру, могу бросить пить и начать рисовать ещё лучше.
- Потому, что такова жизнь! - князь с силой топнул ногой. - Мало картин – высокая стоимость. Много картин – маленькая. А кроме картин, от француза. То есть от тебя! Мне нужно много другой работы - понятно?
- Как не понять? Понимаю...
- Молодец! - денщика миролюбиво похлопали по плечу. - Слушай задание: Закончишь с дочкой ротмистра Бугрова. Приступай к "Француженке в красной шляпе". Сделай её как можно аляпстей. И этих, своих... кругов, квадратов с треугольниками, не жалей. Пусть они прямо "высыпаются из неё"... Подпись поставь какую-нибудь корявую, в виде загогулины. И год, скажем... тысяча восемьсот пятый.
- Всё сделаю, ваше сиятельство.
- Отлично! Иди, работай. И не зли меня больше!