Магия отступника

ГЛАВА 31 ЖИЗНИ В РАВНОВЕСИИ

«Вот — подумал я в каком-то странном уголке сознания, — вот оно. Беда, перечеркнувшая все сегодняшние добрые вести. Магия напоследок отвесила мне пощечину за то, что я подчинил ее своей воле. Или это точка равновесия проклятого Орандулы! Он ведь грозился уравновесить мою жизнь».

Спинк спешился и крепко обнял меня.

— Прости, брат. Ужасное приветствие после того, как ты так долго отсутствовал и столь многое перенес. Но эта новость жгла меня всю дорогу от города. — Он огляделся по сторонам. — Где Эпини?

— В доме, кормит ребенка. — Мой голос дрогнул.

Я задыхался. Моя вина. Каким-то образом все это было моей виной. Если бы я не воспользовался магией, чтобы вырастить овощи для Эмзил, если бы так щедро не обеспечил ее мясом перед уходом… Если бы не тревожился о ней и не хотел остаться, когда магия желала, чтобы я ушел… Но я сделал все, чего проклятая магия требовала от меня: она одержала победу и распорядилась моей жизнью по собственной воле. Почему же теперь она нас наказывает?

Спинк стянул перчатки и утер с лица пот и пыль.

— Я не стану прерывать кормление Солины такими новостями. Несколько минут они могут и подождать. Значит, ты вернулся? — Он заставил свой голос звучать радостно, отступил на шаг и окинул меня взглядом. — Ты снова похож на себя, на Невара из Академии. Что произошло? Как ты оказался здесь? И во что это ты одет?

— В изрезанный плащ. Ничего другого у меня не было. Спинк, это долгая история, а я бы предпочел сначала выслушать твою. Как вышло, что Эмзил обвинили в убийстве?

— Говорят, она убила человека в Мертвом городе и спрятала тело. Возможно, именно затем она и перебралась в Геттис — чтобы скрыть свое преступление.

Я знал, что так и было, но промолчал.

— Кто ее обвинил? — вместо этого спросил я.

— Вдова убитого. После гибели мужа она начала торговать собой. С тех пор как капитан Тайер выгнал из Геттиса всех шлюх, многие ездили в Мертвый город повидаться с ней. Каким-то образом капитан узнал, что она путается с его солдатами, и послал туда людей арестовать ее. Он избавился от шлюх в Геттисе и, похоже, теперь решил заняться Мертвым городом, хотя мне это кажется превышением его полномочий. Он поручил патрулю привести женщину и застигнутых у нее солдат в Геттис. Сегодня патруль вернулся с арестованными. Потому Тайер и созвал сегодня остальных офицеров. Он хотел, чтобы мы увидели их общее наказание.

Спинк чуть помолчал, переводя дыхание, а потом взглянул на Кеси.

— Солдат, у тебя не найдется воды? Моя глотка пересохла, словно тракт.

Кеси покачал головой.

— Только в доме, где сейчас ваша супруга. Если только вы не хотите прогуляться к ручью. Или я мог бы принести немного.

Он покосился на пустое ведро у себя в руке.

— Я был бы весьма признателен.

Кеси поспешил к ручью. Мы со Спинком пешком поднялись до вершины холма. В поилке была вода, и Спинк подвел к ней лошадь. Мы подошли к двуколке, и Спинк уселся на край.

— Так что же произошло? — нетерпеливо спросил я. Спинк раздраженно покачал головой.

— Тайер решил высечь всех троих, женщину вместе с парой солдат. Он прочел нам длинную нотацию о том, что мы не справляемся с обязанностями, если наши солдаты могут вести себя настолько по-свински. Тайер стал… странным с той самой ночи, когда ты покинул город. А в последнее время это стало еще заметнее.

Судя по намекам, проскальзывающим в его поучениях и проповедях по Шестым дням, кажется, Тайер узнал, что Карсина лгала ему и что ты действительно был ее женихом. Похоже, это разъедает его изнутри. Он считал Карсину чуть ли не святой. И все свои действия той ночью он оправдывал ее невинностью. А когда Тайер выяснил, что она обманула его и солгала о тебе, его бросило в другую крайность. Он избегает смотреть в мою сторону. Когда я докладываю ему, он разглядывает стену. Тайера настолько мучит его вина, что теперь он пытается держаться безупречно. Мне не хотелось говорить так о старшем офицере при Кеси, но, по-моему, капитан уже не вполне в себе. Полагаю, именно поэтому его и оставили здесь с прочим отребьем. Некогда он мог быть хорошим офицером, но теперь… — Спинк покачал головой. — Теперь, когда страх и отчаяние, подавлявшие нас, исчезли, Тайер, похоже, вознамерился сокрушить дух подчиненных. Следует отдать ему должное — он вполне последователен. Немногих оставшихся солдат он все время загружает работой. Форт и здания уже в куда лучшем состоянии, хотя людям этот труд кажется бессмысленным. Они ропщут, что без толку отстраивать казармы, которые останутся пустыми, или заново мостить улицы, по которым почти никто не ездит. Тайер никогда не хвалит солдат за хорошую работу, лишь без конца твердит, что долг солдата — повиноваться и не задавать вопросов.

— Отребье? — перебил я его долгий рассказ. — Что ты имел в виду под оставленным здесь отребьем?

— Все, у кого имелись хоть какие-то связи, уехали из Геттиса вместе с большей частью полка, — со вздохом пояснил он. — Остались… как бы это… «нежелательные элементы». Лентяи, буяны и тупицы. Слабые здоровьем. Старики. Разведчики, хорошо знающие эту местность, — всем известно, что разведчика невозможно по-настоящему вернуть в лоно цивилизации. И офицеры, ведущие себя не так, как положено офицерам.

Он осекся и поджал губы.

— А почему остался ты? — задал я неприятный вопрос, пытаясь встретиться с ним взглядом.

Он едва заметно пожал плечами.

— Прямота Эпини не всем приходится по вкусу. Некоторых она раздражает. Кое-кто полагает, что неспособность или нежелание совладать с женой говорят об офицере не лучшим образом. Полковник не единожды отзывался об Эпини как о бельме на глазу, когда мы разговаривали. А чаще и вовсе не беседовал со мной без крайней необходимости.

— О Спинк, клянусь добрым богом, это несправедливо.

Его губы искривились в невеселой улыбке.

— Ничего не поделаешь. Я женился на Эпини, потому что хотел этого всем сердцем. Я оказался в этом полку, поскольку выбора у меня не было. И я не склонен смешивать обязательства разного рода. Но, — Спинк вздохнул снова, тяжелее — я знаю, что капитан Тайер находит поведение Эпини предосудительным. Он уже дважды лично беседовал со мной о ней.

— Недолго он протянул бы, будучи женатым на Карсине… — начал было я, но осекся, задумавшись, не оскорбил ли я покойную.

Но Спинк лишь коротко рассмеялся.

— Судя по тому немногому, что я о ней знал, ты прав. Если бы она выжила, он был бы совсем другим человеком. Добрый бог, это и ко всем нам относится, верно? Однако она умерла. И вот к чему мы пришли. Ее смерть и ее обман озлобили Тайера. Он отказывает себе во всем, что можно хотя бы отдаленно счесть греховным или даже приятным. Ну, это его дело, но теперь он навязывает свои ограничения и остальным, вводит запреты, а офицеров поучает, как им следует жить, чтобы подавать войскам «хороший пример». Изгнание из города шлюх уже было крайностью, но теперь он заявляет, что женщинам не следует выходить на улицу без сопровождения по вечерам и в Шестой день. Он хочет обязать всех, кто живет в форту, присутствовать на богослужениях и запретить солдатам выходить по делам в город на Шестой день.

— Готов поспорить, что Эпини с этим не соглашается.

— Сперва, когда он ужесточил правила поведения для мужчин, она решила, что командующий наконец прислушался к ее тревогам о безопасности женщин на улицах. Невар, в подобные крайности Тайер впал лишь в последние несколько недель. Никто, похоже, не понимает, что он намерен и дальше продолжать в том же духе. Сегодня он собрал всех офицеров, чтобы они увидели, как он вершит правосудие. Мужчины получили по пятнадцать плетей. Меня едва не стошнило от этого зрелища. Когда он взялся за женщину, некоторые из нас стали возражать. Я в том числе. Солдаты находятся под его командованием и подчиняются его приказам, сказал я, но женщина — нет. Тайер не стал нас слушать, но тогда женщина заявила, что стала шлюхой не по своей вине. Она просто не могла бы без этого выжить после того, как ее мужа убила Эмзил.

Он искоса глянул на меня, но я промолчал.

— Это заставило капитана Тайера сесть и прислушаться, — продолжил Спинк. — Эмзил не избегала его после той ночи: скорее, она, наоборот, старалась попадаться ему на глаза. При каждой возможности она обращалась к нему: «Хорошо ли проводите время, капитан Тайер? Приятная нынче погода, не правда ли, капитан Тайер?» Она стала зеркалом его вины, постоянным живым напоминанием о той ночи, когда он поступил недостойно. А эта вдова дала ему превосходный повод избавиться от Эмзил. Он тут же отправил за ней двух солдат, чтобы устроить очную ставку с обвинительницей. Всем известно, что Эмзил служит у меня, поэтому они сперва направились ко мне домой. Благодарение доброму богу, капитан позволил мне пойти с ними; я сказал, что не желаю, чтобы посторонние врывались в мой дом и тревожили мою хрупкую жену.

Он замолчал, и мы обменялись взглядами. Я подозревал, что солдаты оказались бы потревожены куда больше, чем Эпини.

— Эмзил там не оказалось, только записка Эпини. Я спрятал ее прежде, чем кто-то еще ее заметил. Затем попросил соседку из числа женщин со свистками присмотреть за детьми. Мы уже направлялись обратно в штаб, когда встретили Эмзил, возвращавшуюся домой с рынка. Солдаты задержали ее и сразу же препроводили к капитану Тайеру.

Спинк умолк, и я понял, что уточнять подробности он не желает.

— И тогда ты направился сюда?

— Нет! Я хотел, но понимал, что не могу оставить Эмзил одну. — Он отвел взгляд. — Я сделал все возможное, чтобы защитить ее, Невар, но она не пыталась упростить мне эту задачу. Я пришел вместе с солдатами, как будто сам привел их к ней. — Он вновь посмотрел мне в глаза. — Я пытался ее успокоить. Она не стала меня слушать. Я опекал ее, как мог. Этого оказалось недостаточно.

Меня вдруг пробрал озноб, в ушах зазвенело.

— Что ты имеешь в виду? — слабо выговорил я.

— Она сопротивлялась. Им пришлось ее тащить. Она отбивалась, лягалась, плевалась и вопила на всю улицу, что капитан Тайер все-таки собрался убить ее и изнасиловать, как угрожал прежде. Я никогда не видел, чтобы женщина так себя вела: она напоминала загнанную в угол дикую кошку. Страх, но еще больше ненависти. Как только ее привели в кабинет к капитану, та женщина сразу же набросилась на нее с обвинениями: «Это она, она убила моего мужа и закопала тело в одном из старых домов Мертвого города. Я знаю, потому что послала его попросить у нее еды, когда у нее было много, а у нас — ничего. А она убила его и сбежала. Я несколько недель искала его могилу. Мой бедный дорогой муж. Он просто хотел еды». И вдова разрыдалась.

— Эмзил стала это отрицать?

— Она не произнесла ни слова. Та женщина сидела там, покачиваясь из стороны в сторону, плакала и изредка постанывала, и капитан начал допрашивать Эмзил: «Ты это сделала? Ты убила мужа этой женщины?» А Эмзил вместо ответов принялась задавать вопросы: «Ты бил беззащитного человека, пока другие его держали? Ты промолчал, когда твои солдаты заявили, что изнасилуют меня на глазах у человека, которого я любила? Ты намекал, что сам изнасилуешь меня после того, как я умру, чтобы отомстить человеку, которого намеревался убить?» На каждый вопрос, заданный ей капитаном, она отвечала своим, еще более страшным. Думаю, она понимала, что близка к смерти, и вознамерилась напоследок ранить его как можно сильнее. Она обвиняла его в подобных поступках в присутствии всех офицеров, служащих под его началом.

Мне не хватало в груди воздуха спросить, что же произошло дальше. Повторенные им слова Эмзил «на глазах у человека, которого я любила» прожигали меня насквозь, словно кислота.

— Капитан пришел в ярость. Он потребовал: «Скажи мне правду, или я выбью ее из тебя плетьми». И тогда она бросила ему вызов: «Плеть тебе не понадобится. Клянусь добрым богом, если ты скажешь правду, то ее скажу и я. А если нет, то ты не вправе допрашивать меня». В комнате аж похолодало. Все смотрели на капитана, поскольку большинство знало, что Эмзил говорит о нем правду. И тогда он выпалил: «Ты права. Я скажу правду, и покончим с этим. Я поступил так, обманутый женщиной. Я виновен». И как только он это произнес, Эмзил посмотрела ему прямо в глаза и призналась: «Я убила этого человека, потому что он собирался убить меня и моих детей, чтобы забрать нашу еду».

— Значит, она сказала правду. Это было самообороной.

— Я в этом не сомневаюсь. Не думаю, что кто-то способен в этом усомниться. Но этого оказалось недостаточно, чтобы ее спасти. Невар, капитан Тайер приговорил ее к повешению. А себя — к пятидесяти плетям за поведение, недостойное офицера. Он объявил это с таким спокойствием, словно был только рад случаю. Он произнес целую речь: мол, он собирается принять ответственность за то, что подвел своих людей и в ту ночь повел их за собой по пути зла. Он сказал, что добрый бог уже наказал многих из них, и набег спеков был его орудием, вычистившим гниль из наших рядов. И еще он добавил, что закончит начатое добрым богом во искупление своего злодеяния.

— Добрый бог тут ни при чем. На город напали самые обычные спеки. — Сглотнув, я заставил себя произнести правду: — Это был я. Тот я, который мальчик-солдат.

Спинк ничего не ответил. После длительного молчания я нашел в себе силы продолжить:

— Я был там той ночью.

Спинк смотрел мимо меня в пространство.

— Знаю, — напряженно выговорил он. — Я тебя видел.

— Ты меня не убил, когда мог.

— Я… — начал было Спинк, но снова осекся.

— Мое другое, спекское «я». Он спланировал набег. Он метил в людей Тайера. Их казарму он выбрал первой. Я не мог остановить его, Спинк, иначе я бы это сделал.

— Ты… он их вырезал. Словно скот на бойне. Они валялись грудой рядом с обугленными развалинами. У них не было ни малейшей возможности спастись.

— Я знаю. Я там был. Но клянусь, Спинк, это был не я. Я поклянусь чем захочешь. Я бы не мог так поступить. — Я вымученно усмехнулся. — Он забрал всю мою ненависть и жажду мести. И похоже, так и оставил их себе. Даже теперь я не могу пробудить ненависть, которую должен бы питать к Тайеру. Только думаю о том, что он угодил в ловушку, как и я. Что его измучила и исказила магия. Принудила выполнять ее волю.

Спинк сглотнул.

— Думаю, я ненавижу его за нас обоих. Когда я прибыл сюда, он мне понравился. Хороший был офицер.

— Не сомневаюсь — тихо согласился я.

— Что мы собираемся делать с Эмзил?

— Не знаю. Ты действительно думаешь, что Тайер повесит женщину? И неужели остальные офицеры не помешают ему?

Прежде чем он успел ответить, вернулся Кеси с полным ведром ледяной воды. Спинк вдосталь напился и поблагодарил его. И тут из дома вышла Эпини. Когда она увидела нас со Спинком, сидящих рядом, лицо ее просияло. Пока она шла к нам со спящим ребенком на руках, жестами показывая, чтобы мы не шумели, она казалась мне красивее, чем когда-либо прежде. Она оставалась исхудавшей, волосы растрепались после поездки, платье давно вышло из моды и изрядно запылилось. Но лицо светилось любовью и удовлетворением, и мое сердце сжалось от того, что принесенная Спинком новость наверняка отравит ее радость.

Она прошла лишь пару шагов, прежде чем по выражению лица мужа догадалась о неприятностях. Улыбка ее померкла, и она поспешила к нему.

— В чем дело? Дети в порядке?

— Кеси, мне придется одолжить у тебя ту рубашку, если ты не против, — попросил я.

Думаю, он не меньше моего рад был уйти, пока Спинк рассказывает Эпини о случившейся беде.

Когда я вышел из дома в не сходящейся на шее рубашке и слишком коротких брюках, по лицу Эпини струились слезы. Она прижалась к мужу и молча, без всхлипов плакала. Спинк держал на руках дочь и поглаживал жену по плечу. Я сложил свою старую одежду и неописуемую саблю в двуколку и повернулся к Кеси.

— Я должен вернуться в город вместе с ними. Кеси, мне никогда не отплатить тебе за то, что ты сегодня сделал для меня. Но это не помешает мне пытаться.

— Ох, да ничего особенного я не сделал, Невар. Лишь то, что любой сделал бы для своего товарища-солдата. — Он склонил голову набок. — Ты попытаешься оправдаться? Я был бы рад. Ты смог бы вернуться сюда и забрать обратно прежний дом и прежнюю работу, ты с ней справлялся куда лучше. Я изрядно соскучился по казарменной жизни, веришь ли?

— О, я верю. — Я пожал ему руку, а затем похлопал по плечу. — Не знаю, что я собираюсь делать, Кеси. Но все равно спасибо.

— Ну, чем бы ты ни решил заняться, сообщи мне, ладно? Человеку стоит знать, где его друзья.

— Конечно. Человеку стоит знать, где его друзья.

— И еще, Невар. Я слышал рассказ лейтенанта, и мне очень жаль, что ш… эта женщина попала в беду. Надеюсь, ты со всем этим разберешься. Прости, что я звал ее так раньше. Я не знал.

Я кивнул, так и не придумав, что на это ответить, попрощался с ним и забрался в двуколку. Спинк привязал к ней свою лошадь и сел на козлы. Эпини устроилась рядом с мужем, поставив корзинку с ребенком между ними. Сам я свернул свою изорванную одежду подушкой и поехал сзади, сидя на ней. Дорога в Геттис оказалась долгой и неудобной. Двуколку со скрипом потряхивало, пыль от лошадиных копыт вскоре покрыла нас с ног до головы, а при разговоре нам приходилось повышать голос. Тем не менее они оба потребовали, чтобы я рассказал им обо всем, что происходило со мной с той ночи, когда я покинул Геттис.

История вышла долгой, а местами — горькой и постыдной, но я решил, что хотя бы эти двое заслуживают того, чтобы знать всю правду. Как ни странно, Эпини почти всю дорогу молчала и перебивала меня, лишь когда я рассказывал о странствиях по ее снам. Той ночью, когда я пытался предупредить ее о набеге спеков, она была одурманена опием. По ее словам, только благодаря Спинку ей удалось избавиться от пагубного пристрастия.

— Кое-кто в городе оказался не столь удачлив. Спеки перестали подавлять нас магией, но во многих домах по-прежнему принимают тоник Геттиса. От него непросто отказаться, но так грустно смотреть на ребятишек, вяло сидящих на крылечках домов вместо того, чтобы играть в саду.

Спинк надолго умолк после того, как я рассказал о том, что видел той ночью. Я не утаил ничего: от перерезанной глотки часового и до безучастного наблюдения за бойней у казарм. Когда я упомянул о встрече с самим Спинком и его людьми, он лишь мрачно кивнул. Я боялся, ему трудно понять, что все это я творил не по своей воле, но я не мог его винить. Я сам не мог себя простить: стоило ли рассчитывать, что это удастся ему?

И все же они завороженно слушали, пока я рассказывал о последовавших днях, о смерти Дэйси и скорби Оликеи, а когда я перешел к решимости мальчика-солдата сделать все возможное, чтобы вернуть Ликари. Спинк и Эпини разом кивнули, словно другого выхода и быть не могло.

— Должно быть, тебе было трудно покинуть этого маленького мальчика, когда ты вернулся к нам, — печально заметила Эпини.

— И да, и нет. У меня не оставалось иного выбора, кроме как уйти.

И прежде чем она успела опутать меня десятками вопросов, я перешел к окончанию своей истории. Когда я говорил о том, как прощался с ней и Спинком, Эпини кивнула.

— Я помню, но не как слова прощания, — подтвердила она. — Это было похоже на захлопнувшуюся дверь. Или, скорее, окно. Помнишь, я тебе говорила — давно, еще в Старом Таресе? С тех пор как медиум во время сеанса открыла меня тому миру, я не могла полностью от него закрыться. — Она искоса глянула на Спинка. — А теперь могу. Не могу объяснить тебе, какое это облегчение, Спинк. Никто больше не шепчет у меня за спиной, когда я замешиваю тесто, никто не дергает меня, когда я укачиваю Солину.

Спинк выпустил из одной руки поводья и коснулся ладони жены.

— Впервые я ощутил, что она хоть иногда всецело остается со мной. Конечно, когда не возится с Солиной или другими детьми.

— Но я испугалась. Пока окно оставалось открытым, ты казался ближе, Невар. Не настолько, чтобы я могла тебя коснуться, но я знала, что ты где-то есть. А когда оно закрылось, я испугалась, что ты умер.

— Ну, так и было, — произнес я куда легкомысленнее, чем сам к этому относился, и, к собственному удивлению, вздохнул. — Для спеков я умер. И для Оликеи, и для Ликари.

Когда я заканчивал рассказ о том, как меня поглотило дерево, похитил бог, а затем изгнали из поселения спеки, объявив призраком, мы как раз подъезжали к окраине Геттиса. Думаю, лишь при виде столь обыденных мест я осознал, насколько странное путешествие совершил. Но несмотря на все пережитое, облегчения я не ощущал. Мое сердце сжимало отчаяние. Я не мог придумать, как спасти Эмзил. Я сам был приговорен к смерти, и чем ближе мы подъезжали к городским постройкам, тем ниже я сползал на дно двуколки.

— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться, — тихо заметил Спинк. — Я узнал тебя лишь потому, что помнил еще по Академии. Ты настолько изменился, что никто не узнает в тебе Невара с кладбища, если ты сам не расскажешь, кто ты такой, и не дашь как следует разглядеть лицо.

Тем не менее я изнывал от тревоги, пока двуколка громыхала по городу к воротам форта. Картина разрушений, представшая моим глазам, ужасала. От многих зданий остались лишь обугленные остовы, воняющие гарью в весеннем воздухе. На других виднелись следы огня или недавнего ремонта. Я запрокинул голову, чтобы взглянуть на сторожевую башню над тюрьмой. Огненные стрелы одержали над ней победу. От верхней части строения сохранился лишь каркас из почерневших балок.

Сердце отчаянно заколотилось у меня в груди, когда Спинк придержал лошадь у будки часового. Тот бойко козырнул лейтенанту, и Спинк ответил на его приветствие. Я отвернулся. Память о моем ноже на горле другого часового, мягкое сопротивление, когда острый клинок прорезал артерии и плоть, теплый поток крови на пальцах: я почти почуял ее запах. Меня замутило. Часовой даже не взглянул в мою сторону. Отдав честь офицеру, он учтиво поклонился Эпини. Спинк щелкнул поводьями, и вот мы уже оказались внутри.

Здесь разрушения оказались куда сильнее, чем в городе за стенами. Мальчик-солдат взялся за дело куда тщательнее, чем Дэйси. Почти на каждом здании виднелись следы повреждений, но, по большей части, в виде новых досок, залатавших прорехи. Несколько пострадавших строений снесли, а древесину использовали для ремонта оставшихся. В итоге образовалось несколько пустых, тщательно расчищенных участков земли. Мы проехали мимо перекрестка, на котором прежде находились конюшни и склады. Здесь стучали молотки и визжали пилы — дюжина солдат возводила каркас нового здания. В воздухе остро пахло свежей древесиной. Если бы участь Эмзил не отягощала мое сердце, меня бы порадовал вид стольких людей, занятых на строительстве.

За следующим поворотом я увидел тюрьму, где некогда сидел. Ее каменный фундамент уцелел, но от одной из сторон остались лишь обгорелые балки и стропила. Когда мы проехали мимо, я мельком заметил переулок, по которому бежал той ночью. Булыжники все еще усеивали землю там, где я выбрался наружу. Проросшее дерево взломало камень и известковый раствор. Здание выглядело заброшенным. Значит, Эмзил держат не здесь. Где же она?

Я уже собирался задать этот вопрос Спинку, когда нас накрыла тень. Я сжался, точно маленький зверек, застигнутый хищником, а потом с возрастающим ужасом поднял взгляд. Стервятник описал над фортом ленивый круг, скользнул вниз и уселся на одну из балок. Он неловко приземлился, на миг покачнулся, но обрел равновесие. Пригладив перья, он посмотрел вниз, вытянув шею, и трижды хрипло каркнул.

— Ты забрал мою смерть. Чего еще ты хочешь от меня, старый бог? — хрипло спросил я.

— Это просто птица, Невар, — заверила меня Эпини, но дрожь в ее голосе не слишком-то успокаивала.

— Я бы хотел вернуться к жизни, где птица всегда остается лишь птицей, — вполголоса заметил Спинк.

Малышка расплакалась, и Эпини взяла корзину на колени и прижала ее к себе.

— Ох, вот невезение, — тихо пробормотал Спинк.

Я повернул голову, недоумевая, что он имеет в виду. С боковой улицы выворачивал разведчик каваллы верхом на лучшем коне, какого я только видел с самого приезда в Геттис. Гнедой жеребец с блестящей черной гривой и хвостом и белыми чулками на стройных ногах. Я восхищенно уставился на него, сожалея об утрате не только Гордеца, но и невозмутимого Утеса. Когда я посмотрел выше, на всадника, наши глаза встретились. Разведчик Тайбер долгий миг разглядывал меня, затем его губы чуть изогнулись в улыбке.

— Бурвиль! — по-дружески воскликнул он. — Давненько мы не виделись.

Стервятник на балке раскаркался снова, насмешливым эхом вторя его словам.

Я поднял руку в вялом приветствии. Тайбер отрастил усы. Как и все известные мне разведчики, одевался он не вполне по форме. Шляпа лихо сдвинута набекрень, куртка расстегнута у горла, открывая ярко-желтый шейный платок. В ухе покачивается серебряная серьга. Он ладно смотрелся, глаза его ясно блестели, и я вдруг понял, что ему вполне подходит служба разведчика. Я мог бы за него порадоваться, не узнай он меня.

— Единственный человек в городе, способный тебя узнать, — со стоном прошептал Спинк.

— Вы знакомы? — уточнила Эпини.

— Только по Академии. Здесь я с ним ни разу не разговаривал, — так же тихо ответил я.

Тайбер пустил коня рысью рядом с нашей дребезжащей двуколкой.

— Добрый день, лейтенант Кестер, сударыня, — учтиво поздоровался он.

Когда он приподнял шляпу перед Эпини, я отметил, что его волосы отросли почти вровень с моими. Мой язык намертво прилип к пересохшему нёбу.

— Лейтенант Тайбер, — уклончиво ответил Спинк. — Прекрасный сегодня день.

— В самом деле. — Тайбер вновь перевел взгляд на меня и улыбнулся. — Значит, кадет Бурвиль, ты приехал на восток взглянуть на Геттис? Только, конечно же, уже не «кадет»?

Я с трудом разлепил губы.

— Нет, сэр. Боюсь, что нет.

— К несчастью, моему кузену пришлось оставить Академию — неожиданно вмешалась Эпини. — По состоянию здоровья, после чумы. Он приехал навестить нас и, возможно, поправить здоровье, для того чтобы поступить на службу.

— Поступить на службу? — Тайбер недоуменно покосился на меня.

— Купить чин, дорогая, — поправил ее Спинк чуть сдавленным, но ласковым голосом. — По твоим словам, получается, что твой кузен намерен стать простым солдатом. Будучи сыном-солдатом нового аристократа, он приобретет чин и начнет службу лейтенантом, как и я.

— Ох, я опять все перепутала! — фальшиво хихикнула Эпини, так не похоже на себя, что мне показалось, небо вот-вот треснет.

— Ах да. Я слышал, что чума прикончила многих в Академии. Рад, что ты уцелел. Но ты выглядишь слегка бледным, Бурвиль, — компанейски заметил Тайбер. — Когда будешь в настроении, загляни ко мне. Буду рад показать тебе здешние места. Тебе ведь предлагали стать разведчиком, верно?

— Да, об этом шла речь, — слабым голосом отозвался я, гадая, откуда он мог это узнать.

— Думаю, тебе могло бы понравиться. И уверен, водичка лейтенанта Кестера приведет тебя в порядок. Похоже, она творит настоящие чудеса с переболевшими чумой.

— О, все куда хуже, чем просто последствия болезни, — неожиданно объявила Эпини. — По пути сюда на него напали. Подлые грабители с большой дороги ударили его по голове и украли все, что при нем было. К счастью, один из наших солдат его нашел и помог нам встретиться.

— Вот как, сударыня? Да, я слышал, на тракте к западу действительно орудуют несколько шаек. Придется побыть настороже. Надеюсь, ты быстро поправишься, Бурвиль, и Геттис придется тебе по вкусу. Был бы рад еще с тобой поболтать. Приятного вам всем дня.

— Приятного дня, — пробормотал я в ответ.

Тайбер пришпорил коня и оторвался от нас.

— Зачем ты все это сказала? — поинтересовался я у Эпини.

— Отличная была мысль! Это объяснило, почему ты так одет. И так куда правдоподобнее будет звучать то, что ты только что прибыл с запада. А значит, не можешь оказаться осужденным Неваром Бурвилем, чье имя так неудачно напоминает твое, — она посмотрела на меня, и ее лицо озарилось надеждой. — Невар! Разведчик — это ключ. Лейтенант Тайбер поможет тебе вернуться к прежней жизни. Ярил пишет, что ваш отец забыл о ссоре с тобой. Возвращайся к нему и скажи, что ты нашел полк, к которому хотел бы присоединиться. Он купит тебе чин, или Ярил придумает, как это сделать. Ты сможешь остаться здесь, жить по соседству с нами и расти по службе вместе со Спинком. О Невар, как же переменится наша жизнь, если ты сможешь стать ее частью!

Я еще некоторое время молчал, зачарованный картиной, которую нарисовала Эпини.

— Как думаешь, это сработает? — спросил я наконец у Спинка.

— Либо сработает, либо окончательно все запутает.

Я на миг задумался.

— Я не откажусь от Эмзил, — решительно сказал я.

— Конечно нет! — не замешкавшись, откликнулась Эпини. — Как и мы.

Недолгий остаток пути до их дома я молчал. Когда Спинк остановил двуколку, я не поверил своим глазам. Ряд домиков напомнил мне постройки, возведенные отцом в тщетной попытке приучить беджави к оседлой жизни. Заметно было, что изначально домики были вполне уютными. Но за годы, минувшие под давлением магии спеков, они пришли в упадок. Недавние работы не могли скрыть многолетнего запустения. Крылечки провалились, краска на зданиях облупилась, из некоторых печных труб вывалились камни, и все без исключения дворики заполонили сорняки, булыжники и пыль. Вход в домик Спинка обрамляли два деревянных ящика с землей, из которой пробивались какие-то ростки. Единственное обещание перемен. Проследив за моим взглядом, Эпини слегка покраснела.

— Мы с Эмзил подумывали сшить новые занавески, когда в лавку подвезут товары, — неловко пробормотала она, склонилась ко мне и улыбнулась. — На самом деле твоя сестра прислала нам немного чудесной ткани вместе с продуктами. Но мы пустили ее на платья для девочек.

Дверь распахнулась, и наружу высыпали трое детей.

— Госпожа, госпожа! — беспокойно закричала Кара. — Мамы до сих пор нет! Она так и не вернулась с рынка! Нам надо идти ее искать.

— О, мои дорогие, я знаю, знаю. Ее задержали. Я присмотрю за вами, пока ее нет. Все будет хорошо!

Кара стала на полголовы выше с нашей последней встречи. Ее платье удивило меня, синее с цветочным узором и аккуратным передничком поверх. Сем, как Эпини и говорила, носил костюмчик, перешитый из старой военной формы. Диа, бывшая совсем крошечной, когда я видел ее в последний раз, была одета так же строго, как и ее старшая сестра. Ее синий передничек с белыми оборками был таким же, как у Кары. Лица были чисто умыты, волосы причесаны, и мое сердце дрогнуло, когда Сем потянулся к Спинку.

— Слава доброму богу, вы вернулись домой, сэр! — искренне затараторил он. — Я говорил девочкам, что вы и госпожа придете и выясните, почему мамы нет.

— Эпини, Спинк, да благословит вас добрый бог за то, что вы для них сделали, — тихо проговорил я, и эти слова, пожалуй, оказались самой страстной молитвой, какую я когда-либо произносил.

Дети были здоровы и ухожены. Сем стоял прямо — храбрый маленький мужчина, тревожащийся за сестер: чего еще мне оставалось желать? Слезы обожгли мне глаза. Выбираясь из повозки, я поймал себя на сожалениях о том, что предстану перед детьми в столь неприглядном виде. Они посмотрели на меня как на незнакомца, и быстро потеряли ко мне интерес, собравшись вокруг Эпини, цепляясь за ее юбки и засыпав ее вопросами.

— Где мамочка? — галдели они наперебой. — Она скоро придет домой?

— Я позабочусь о том, чтобы она вернулась как можно скорее, мои милые, — небрежно солгала Эпини.

А затем я осознал, что она вовсе не лгала; именно этим она и намеревалась заняться.

Неожиданно в дверном проеме появилась высокая, скромно одетая женщина, вытирающая руки о фартук. На шее у нее висел блестящий латунный свисток на тонкой цепочке.

— Спасибо, Расалли! — воскликнула Эпини. — Я так рада, что вы согласились присмотреть за детьми.

— Я не могла поступить иначе, вы же столько раз помогали мне, сударыня. А сейчас мне нужно спешить домой. Моя госпожа наверняка захочет, чтобы я занялась обедом. Если только вам здесь не нужно еще чем-нибудь помочь? — Расалли с любопытством покосилась на меня.

— О, прошу прощения! Столько всего стряслось сегодня, что я совсем забыла о манерах. Это мой кузен, господин Бурвиль, он приехал нас навестить, пока поправляется после болезни. И только представьте, в самом конце пути на него напали грабители! Его лошадь, багаж, все имущество досталось им!

— О милость господня! Какое несчастье! Приятно с вами познакомиться, господин Бурвиль. Я так рада, что вы все же сумели благополучно добраться до Геттиса. Жаль, что мне пора бежать. А вы, сударыня, берегите себя. Беда не приходит одна. Ваша горничная… — Она осеклась, глянула на детей и продолжила — Задержалась, а тут еще гости, и все в один день! Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится! Уверена, моя госпожа с радостью позволит мне вам помочь.

— О, не беспокойтесь, непременно! Собственно, как вы можете видеть, у господина Бурвиля похитили даже одежду. Но я думаю, он примерно того же роста, что и бедный лейтенант Герри. Быть может, если ваша госпожа не будет возражать, мы могли бы одолжить кое-какую его одежду?

— Не думаю, что она откажет, сударыня. Знаете, она намерена вернуться домой, на запад. Она сегодня разбирала его вещи и сказала, что нет смысла брать с собой одежду покойника.

— К несчастью, лейтенанта Герри убили спеки этой зимой, — заметила Эпини, глянув в мою сторону.

— Я сожалею, — проговорил я так искренне, что горничная уставилась на меня.

Я замер, молча и неподвижно, не прислушиваясь к остатку их разговора.

Женщина поспешила прочь, и Эпини увела нас в дом. Спинк пошел позаботиться о лошадях, а детей она отослала на кухню, пообещав вскоре подойти и дать им бульона с хлебом.

— Как удачно все складывается, — воскликнула она, стоило нам остаться наедине. — Расалли — величайшая сплетница во всем Геттисе. Скоро каждый будет знать, что меня приехал навестить кузен.

Меня это не слишком-то занимало.

— Нужно выяснить, где держат Эмзил. Судя по тому, что я слышал о Тайере, этот человек совершенно неуравновешен. Даже если все его люди воспротивятся ему, он все равно попытается ее повесить.

— Тише! — резко одернула меня Эпини и показала глазами в сторону кухни. — Не говори такие вещи там, где дети могут услышать. Они не знают, что их мать арестована. Пока что они спокойны, и я бы не хотела их пугать. — Она вздрогнула и призналась: — Не хочу перекладывать свой страх на других.