Магнитная буря

«ПОЧЕМУЧКА» СПАРКС ПРЕКРАТИЛ читать нью-йоркский «Ивнинг ворлд». Он задумчиво набивал свою старую трубку, одновременно почесывая кончик носа пальцем, многократно обожженым кислотами. Это всегда было признаком глубокой концентрации владельца носа. Это также, как правило, свидетельствовало о рождении прекрасной идеи.

Снова, и очень медленно, он перечитывал статью, которую миллионы людей прочитали небрежно, без дрожи. Новость была непритязательна:

Спаркс взволнованно вскочил и начал мерить шагами пространство обширной лаборатории Тесла, затягиваясь незажженной трубкой. Чем больше он бродил из угла в угол, тем более взволнован он был. Наконец он рухнул на стул и начал лихорадочно что-то чертить на больших белых листах чертежной бумаги.

«Почемучка» Спаркс был обычным «жуком», экспериментатором, когда устроился в лабораторию Тесла в начале большой войны в 191-м. Великому электрику понравился острый ум рыжеволосого парня, который все схватывал на лету и был способен продолжить фразу мистера Тесла с того слова, где тот остановился. Ясные голубые глаза Спаркса сверкали пламенем мысли и, несмотря на юный возраст, он знал об электричестве почти все, что знала о нем сама наука. Полагаю, что не было книги по вопросам электричества, которой он не прочитал бы, расходуя на чтение все свое свободное время. Его жажда знания была безгранична, и он впитывал каждую щепотку информации об электричестве как губка. Да, он и сохранял ее. В общем – он был ходячей электрической энциклопедией. Неудивительно, что Тесла через три года сделал его начальником лаборатории.

Имя Спаркса

КОНЕЧНО, «ПОЧЕМУЧКА» НЕ было настоящим именем Спаркса. Но кто-то назвал его так из-за его вечного: «Но почему?» – «Почему нам не попробовать вот так?» – «Почему вы пытаетесь сделать это?..» Короче говоря, его первое слово всегда, казалось, было «почему», что свидетельствовало о неиссякаемом любопытстве. И его «почему» было всегда очень решительным, подобно динамиту, от которого не было никакого спасения.

Ах да, его имя.

Говоря по правде, я не знаю его. В прошлом году весной, когда я подошел к лаборатории, я думал, что узнаю его. Но когда я наконец определил местонахождение молодого гения, прятавшегося позади электрошины, где он запускал толстые, синие искры посредством отвертки, я сказал ему, что собираюсь написать что-то о нем и его таланте. Еще я спросил, не был бы он достаточно любезен, чтобы сообщить мне свое реальное имя?

Он критически осматривал большой плавкий предохранитель и рассеянно буркнул:

– Почему?

Второй раз спрашивать я не пытался. Так и не узнал я его настоящего имени.

Как-то мы оставили Спаркса с его чертежами в лаборатории. Это было как-то вечером в 1917 году. Чтобы быть точным, тогда было около 10 часов. В 10:05 Тесла, сопровождаемый двумя армейскими офицерами в больших чинах, вошел в в лабораторию, где Спаркс был все еще лихорадочно занят эскизами.

У Теслы, который разрабатывал один аппарат для правительства, было намерение показать генерал-майору Маккюру результат трудов шести недель. Аппарат был закончен в тот день, и генерал, военный эксперт по электричеству, приехал из Вашингтона специально, чтобы увидеть, что «вещь» работает. Но прежде чем Тесла добрался до выключателя большого ротационного конвертера, Спаркс подскочил и сунул своему начальнику под нос чертеж. Все это сопровождалось двумя минутами сбивчивого монолога молодого гения. В течение минуты или двух Тесла и двое военных растрянно вимали этому выступлению. Но тут молодой чловек застенчиво съежился и нервно закурил.

Тесла первым обрел дар речи.

– Удивительно, замечательно! Абсолютно замечательно, Спаркс. Через месяц вы будете самым важым человеком на этой планете. И эта идея здрава… – это он сказал уже генералу. – Абсолютно без недостатков. И настолько просто. Странно, что я сам не подумал о подобном прежде. Ну, позвольте мне пожать руку самого молодого и самого великого гения Америки!

Что он и сделал.

Последовали тридцать минут напряженных переговоров с военными экспертами и долгие телефонные переговоры с военным отделом в Вашингтоне. Потом – поездка в Вашингтон и долгие обсуждения в военном министерстве, и наконец Спаркс оказался в Белом доме, где и был представлен президенту. Еще позже последовали срочные заказы от военного отдела в «Дженерал Электрик» и Вестингауза… Но здесь цензор говорит «Стоп». Даже ныне нельзя обнародовать определенную военную информацию. Болтун – находка для шпиона.

Позади немецких окопов

«ЛЕТАЮЩИЙ ЦИРК» БАРОНА фон Рихтгофена[1] готовился бомбить американский склад за линией фронта. Американцы в последнее время сбили слишком многих летчиков Барона. Только вчера фон дер Халберштадт – немецкий ас – и один из самых близких друзей барона не вернулся с вылета. Поэтому барон жаждал крови этим солнечным утром. Как он выразился:

– Verdammic Yankee Schweinchunde[2], мы покажем вам, кто хозяин в воздухе, – объявил он, грозя кулаком американским линиям.

– Sie Múller[3], – скомандовал ас ординарцу.

– Zu Befehi[4], герр лейтнант, – ответил тот, застывая по стойке «смирно», щелкая каблуками, и отдавая честь.

– Versammlung, sofort[5], – пролаял барон, отсылая Мюллера прочь, чтобы созвать всех хищников неба на совещание перед вылетом.

Меньше чем через десять минут тридцать летчиков стояли полукругом перед командиром. Инструкции фон Рихтгофена были достаточно просты. Это был карательный набег; за смерть фон дер Халберштадта нужно мстить, жутко мстить. Никакой пощады американским свиньям.

– Dieses Amerikanische Gesindel![6] – его голос превратился в пронзительный визг, – должны быть раздавлены. Приказываю бомбить каждый американский госпиталь в секторе 9У.

При этих словах несколько летчиков непреднамеренно вздрогнули, вызвав поток брани командира, проклинавшего их «бесхребетность, недостойную тевтонского воина».

– И что касается их летчиков, вы не должны дать им уйти. Вы не должны быть удовлетворены выведением из строя их машин. Убивайте их! Никакой пощады свиньям! Нашпигуйте их пулями, если видите, что они могут дотянуть до своего аэродрома!

Это было прямым нарушением негласного рыцарского кодекса, которому следовал любой достойный летчик. Достаточно плохо, если подстрелили вашу машину, но «садиться на хвост» уж подбитого врага и поливать свинцом из пулемета беспомощного человека, борющегося с воздушной стихией, – это противоречило чести летчика, присущей даже немцам. Асам явно не нравились бесчестные приказы, но приказы не обсуждают. Они ворчали и мрачно смотрели на командира. Даже его клич: «Vorwärts – für Gott und Vaterland»,[7] не принес обычных аплодисментов.

Немецкий воздушный «цирк»

ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ МИНУТ пятнадцать самолетов «цирка» взвились в небо, как стая больших чаек, направляясь клином к американским линиям. Фон Рихтгофен вел свою стаю хищных фоккеров. Он жаждал крови и рвался в бой. Его лицо застыло, став маской ярости и гнева… Почему эти Dollarjäger[8] не остались дома и не занимаются своим делом, охотой на свои доллары? Что дало им право участвовать в этой драке?

– Elendige Schweinebande[9], – пробормотал он вслух, давая выход накопленной ненависти.

Но где были янки Флиджер сегодня? «Цирк» барона шел над линией фронта на высоте в одну тысячу метров и на расстоянии меньше чем в одну миля от американских передовых траншей, но все еще не появилось ни одной машины в поле зрения, ни американской или французской. Странно. Впервые так. Боятся?

– Unsinn[10], – пробормотал барон себе под нос. – Они не трусы.

Барон знал это. Впервые он почувствовал неопределенное беспокойство. Но он не мог понять, в чем дело. Не было ни одного Флиджера в поле зрения. Ни одной вражьей машины он не обнаружил в свой бинокль и на земле. Было ли это ловушкой…

Прежде чем он закончил свой ход мыслей, его двигатель остановился. Извергая проклятия, барон резко развернул машину, чтобы планировать в сторону немецких линий. Он поздравил себя, что его двигатель не остановился позже, когда до своих было бы уже не дотянуть, но его удовольствие было недолгим. Внезапно осознал тишину. Почему он не слышит громкий рев других четырнадцати моторов, теперь, когда его собственный двигатель заглох? Озираясь с ужасом, он увидел что заглохли моторы всех четырнадцати самолетов его прославленного «цирка». И они из грозных боевых машин превратились в неуклюжие планеры!

«Цирк» возвращается с неудачных гастролей

С УЖАСОМ, ФОН Рифтгофен стоял посреди своих летчиков, все они были бледны, некоторых из них колотила дрожь и в глазах застыл ужас. Какая неизвестная, невидимая рука отключила одним ударом пятнадцать двигателей на высоте в тысячу метров над землей?

– Himmelkreuzdonnerwetter![11] – завопил фон Рихтгофен, подскакивая от злобы. – Я… Я… не могу… Himmelkreuzdonnerwetter… – здесь его голос сломался. Впервые в его жизни молодой пруссак исчерпал запас ругательств. Он топнул ногой в бешеной ярости и наконец сумел подобрать слова, коих мы не приводим из соображений благопристойности. Наконец он собрался с силами для выяснения причин произшедшего. Потребовалось всего пять минут, чтобы найти их. Его механик указал на магнето.

– Не работает, – лаконично объявил он.

– Auseinander nehmen[12], – скомандовал барон.

У ловкого механика разборка магнето заняла минуту. Он посмотрел на летчика с печальной улыбкой:

– Сгорел, герр лейтнант.

Герр лейтнант сам внимательно осмотрел обмотку мотора. Конечно же, она была сожжена. Возможно, расплавлена. Починке магнето не подлежало. Он отшвырнул обломки, перешел к следующему самолету. Но механик уже определил проблему – в магнето. Тот оказался тоже сожжен!

Фон Рифтгофен, с невыразимой болью в глубине души, проверил другие машины. В каждом случае результатом было то же самое: магнето сгорело – расплавилось!

– Aber so was…[13] – пробормотал фон Рифтгофен, беспомощно уставившись на вышедшую из строя технику. Потребовалось целых пять минут для того, чтобы в толстый череп барона пробилась мысль, что это бедствие, которое настигло его «цирк», ни в коем случае не могло быть совпадением.

– Verfuchte Amerilcaner[14], – сказал он, – вероятно, новый Teufelmaschine[15] Эдисона!

Но что скажет командоваие? Надо ехать в штаб. К счастью, к аэродрому прикмандирован автомобиль.

– Гони в штаб, быстро! – приказал барон водителю, плюхаясь на свое место. Он должен сообщить об этом странном происшествии. Водитель провернул двигатель, затем провернул его еще немного. Фыр… фыр… фыр… бормотал подобно астматику двигатель, но не заводился. Он попробовал еще раз. Тот же самый результат.

Бесполезный автомобиль

– ЧЕРТ ПОБЕРИ! – ПРОРЫЧАЛ барон, раздраженный задержкой. – Какого черта мы тут застряли?

Но двигатель не запускался. Озадаченный шофер полез под капот. Одного взгляда на катушки хватило.

– Сгорели, герр лейтнант, – обреченно простонал водитель, поскольку уже видел такие сожженные арматуры магнето за несколько минут до этого.

Фон Риффтгофен, выкатив глаза, в течение половины минуты не мог ничего сказать.

– Heiliger Strohsack[16], – пробормотал он наконец, преисполненный благоговейного страха, припомня любимое выражение его молодой сестры, каждый раз, когда что-то необычное произошло с нею. Он наконец взял себя в руки и выпрыгнул из автомобиля.

– Попробуем телефон, – пробормотал Рифтгофен. Он должен был сообщить об этом странном происшествии. Ни секунда, должно быть потеряно. Он наконец осознал, что случилось нечто-то важное. Он пересек аэродром, побив многократно все рекорды скорости. Пыхтя, он подскочил к телефону, крутанул ручку несколько раз, схватил приемник и одновременно проревел в мундштук телефона:

– Алло, алло… – но день, видимо, не задался. Динамик отлетел от уха, издав грохот, который почти разрывал его барабанную перепонку. Фон Рифтгофен сделал глупую гримасу, зажав ухо рукой. Осторожно он приблизил к уху динамик.

Держа его в нескольких дюймах от другого уха, он прислушался. Все было тихо. Механически он открыл крышку приемника и посмотрел на две катушки. Они были обуглены и черны, телефон был мертв.

На радиостанции

РАЗБИВ ЗЛОСЧАСТНЫЙ ТЕЛЕФОННЫЙ аппарат о стену, фон Рихтгофен мягко опустился на стул.

Потом встал и вышел. Он должен связаться со своим генералом любой ценой. Дело становилось слишком серьезным. Ах… У него был полевой телеграф, расположенный в другом конце здания. Фон Рихтгофен помчался туда со всех ног. Он открыл дверь небольшого офиса, и одного взгляда оказалось достаточно. Молодой телеграфист сидел удрученно в углу, с безмолвным ужасом в глазах. Длинные фиолетовые искры метались по столу. Невозможно было послать или получить телеграмму в таких условиях… Ах!..

– Черт побери! – пробормотал барон. – Почему я не думал об этом прежде. Конечно, радио должно работать! Ха, ха, ха, нет никаких проводов в беспроволочном телеграфе!

Радиостанция находилась на расстоянии в более чем один километр. Фон Рихтгофен знал это хорошо, поскольку пролетал над ней много раз. Попасть туда быстро, вот в чем был вопрос. Штаб находился по крайней мере на восемь километров дальше, и фон Рихтгофен знал, что не сможет преодолеть то расстояние пешком достаточно быстро. Ах да, можно поискать лошадь где-нибудь поблизости. Неподалеку была расквартирована кавалерия, и пока молодой авиатор шел туда, он не мог не заметить, что все, кого бы он ни встретил, были встревожены. Мужчины шептали что-то себе под нос. Тревога была явно написана на их лицах – страх перед неизвестным.

Наконец фон Рихтгофен вскочил в седло и поскакал в направлении полевой радиостанции. Вскоре он увидел антенны с пляшущими на них огоньками.

– Слава богу! По крайней мере радиостанция работает! – воскликнул фон Рихтгофен, спешиваясь. Так уж вышло, что фон Рихтгофен был опытным радистом перед вой-ной и хорошо знал, как послать и получить сообщения.

Он подбежал к фургону, который перевозил аппарат рации, и безапелляционно потребовал от оператора уступить ему место у аппарата.

– Но, герр лейтнант… – попытался возражать радист.

– Молчать! – проревел фон Рихтгофен, нацепив наушники.

И радио тоже

ФОН РИХТГОФЕН НАЖАЛ ключ импульсивно и отметил с мрачным удовлетворением, что громкая синяя искра весело сверкнула на электродах.

Когда он отстучал сообщение, он задался вопросом о том, почему на станции используется такое допотопное оборудование. Все должно быть довольно плохо, раз правительство должно экономить даже несколько жалких фунтов меди, необходимых для бесшумного безыскрового аппарата.

Но ответить себе ас кайзера не успел, поскольку механически перебросил переключатель от положения «отправка» до «получения».

Адский грохот и вой в наушниках оглушил его, заставив сорвать их с себя и в изнеможении рухнуть в кресло.

Он был жалким зрелищем, человек ХХ века, отброшенный назад на сто лет. Его взгляд уткнулся в мертвую железную дорогу. Никаких поездов. Как поезд мог переместиться без телеграфа? Катастрофы должны случиться сотнями и тысячами. Он повернулся к радиооператору, который пока еще не осознал ситуацию в целом.

– Это все северное сияние, да, герр лейтнант? – предположил он, несомненно решив, что явление было обычной формой северного полярного сияния, другими словами, магнитной бурей, которая скоро закончится.

– Тупая скотина… – прорычал герр лейтнант, который к этому времени все понял. Он был прав, поскольку, в то время как он говорил, до его ушей уже доносился унылый рев, звук, который он слышал однажды, в 1914-м, когда немцы бежали в районе Марны.

Паника охватила его. Да, звук было ни с чем не перепутать. Немецкая армия превратилась в охваченную паникой толпу, толпу, которая бежала, сметая все на своем пути.

Распространение слухов среди немцев. Поражение

С БЫСТРОТОЙ МОЛНИИ новости распространились по всему фронту. Солдаты ужаснулись. Не работали ни радио, ни телефон, ни телеграф. Командование было отрезано от войск. Связи не было!

Поскольку то, что произошло с фон Рихтгофеном тем утром, произошло в крупном масштабе не только вдоль всего фронта, но и на всей территории Германии! Каждый поезд, каждый трамвай, каждый электродвигатель или динамо, каждый телефон, каждый телеграф были выведены из строя. Одним ударом Германия была отброшена назад, во времена Наполеона. Вся современная промышленность, каждое средство передвижения – кроме гужевых транспортных средств – стали бесполезны. Линия фронта рухнула, войска охватила паника, и на пятнадцатый день вся немецкая армия откатилась за Рейн. Победоносные войска Союзников теснили бегущие орды.

И это, должно быть, была горькая пилюля для немецкого верховного командования. Они видели, что союзнические самолеты реют в небе и что союзники преспокойно используют автомобили и поезда по ту сторону линии фронта. Но никакой немецкий самолет не мог оторваться от земли, ни один немецкий автомобиль не заводился. Та таинственная сила, очевидно, была направлена только против немцев и была безопасна для союзнических войск. И при этом немцы не знали, что вызвало их поражение.

Я не могу, даже сейчас, обнародовать полное изложение схемы, как немцев наконец загнали за Рейн. Это, конечно, военная тайна. Но мне разрешено набросать схему того, что произошло тем незабываемым утром, когда немецкая армия была отброшена назад в средневековье.

В лаборатории Тесла

СНАЧАЛА МЫ ДОЛЖНЫ вернуться в лабораторию Тесла еще раз, в тот самый вечер, когда «Почемучка» Спаркс сокрушил самого гения и двух военных своей идеей. Вот примерно что сказал Спаркс:

– Мистер Тесла! В 1898, в то время когда вы проводили свои исторические высокочастотные эксперименты в Колорадо с 300-киловаттовым генератором, тогда вы получили искры 100 футов в длину. Шум этих искр был похож на ревущую Ниагару, и эти разряды были самыми большими и самые замечательными, произведенными человеком по сей день. Тогда катушка вашего генератора была 51 фут в диаметре, в то время как вы использовали силу тока в 1100 ампер. Напряжение, вероятно, было более чем 20 миллионов вольт. В вашей книге, «Высокочастотные токи», среди прочего вы заявляете, что ток, который вы произвели посредством этого мощного электрического генератора, был столь потрясающим, что его эффект чувствовался на расстоянии в 13 миль. И хотя не было никаких проводов между вашей лабораторией и «Электрический свет и ток Колорадо-инкорпорейтед», отдаленной на пять миль, ваша беспроводная энергия сожгла несколько обмоток больших генераторов динамо направленной индукцией, посланной с большого расстояния от вашего высокочастотного генератора. Впоследствии вы устроили такое же опустошение, спалив динамо-машины «Световой компании». В итоге вам пришлось прекратить свои эксперименты, хотя вы находились на расстоянии более чем пяти миль от станции, дающей ток сетям освещения. Но если в 1898, двадцать лет назад, вы могли бы сделать это, почему, ПОЧЕМУ не можем сделать шаг вперед в 1918-м, когда у нас есть значительно более мощные генераторы и лучшее оборудование? Если вы можете сжечь обмотки динамо-машин в радиусе 13 миль 300 киловаттами, почему мы не можем сжечь все обмотки в радиусе 500 миль или больше?

Замечательный проект Спаркса

ОСНОВНАЯ КАТУШКА ВАШЕГО генератора в 1898-м была 51 фут в диаметре. Почему не можем построить основную катушку такого размера, чтобы «накрыть» весь Западный фронт? Это не так глупо, как вы могли бы думать. Мои вычисления показывают, что, если мы могли бы натянуть высоко изолированную медь, один дюйм с четвертью толщиной, на телеграфных столбах вдоль линии фронта, проблема была бы решена.

Можно использовать обычные телеграфные столбы, и каждый должен нести двадцать проводов. Начиная с высоты три фута над землей, каждый провод располагается в двух футах от следующего. Эти провода надо протянуть непрерывно от моря до Швейцарии. Кроме того, каждые десять миль, и, таким образом, мы помещаем огромную 3000-киловаттовую генераторную установку с ее необходимыми искровыми промежутками, конденсаторами и так далее. Провода подачи от этих генераторных установок тогда соединяются с массивными проводами, прикрепленными к телеграфным столбам, создав гигантскую катушку. Конечно, вы понимаете, что схема эта приблизительна, нет нужд тянуть провода строго вдоль линии фронта. Мы можем протянуть их по огромной кривой, охватывая линию фронта. Полная длина лини, и я оцениваю, должна быть приблизительно 400 миль. Это дает нам 40 генераторных установок, или полную мощность 120 000 киловатт! Подобная линия построена вдоль итальянского фронта, который примерно сто миль длиной в настоящее время. Это дает нам еще 3000 киловатт, принося общее количество до 150 000! Теперь нам надо направить силу этой суперкатушки в одном направлении – строго на врага! Это может быть достигнуто помощью создание экрана из проводов, натянутых на телеграфных столбах. Этот экран будет тогда действовать как своего рода электрический отражатель. Так… – Спаркс продемонстрировал как, посредством одного из его эскизов. – Сделав это, мы дадим полную мощность от моря до небольшой Швейцарии. Мы выстрелим потоком в миллиарды вольт по Германии и Австрии, сжигая все катушки на территории Центральной Европы. Каждый изолированный моток провода в Германии и Австрии, будь то катушка динамо или катушка телефонной трубки, будет сожжена. Другими словами, каждая часть электрического аппарата или машины станет вторичной к нашей катушке. Кроме того, ток должен быть включен в дневное время только. Ночь можно использовать для переноса столбов, поскольку враг будет отступать. Выключение питания не приинит нам ущерба, поскольку немцы все равно не успеют поменять все катушки за день. Это им не по силам. Кроме того, не будем забывать, что большую часть катушек мы уничтожим в первый же день, одним ударом. Каждый телефон и телеграф, каждый автомобиль и самолет. Другими словами, мы создадим колоссальную искусственную магнитную бурю, какой этот мир никогда не видел. Но её эффект будет значительно больше и иметь более катастрофические последствия, чем от любой естественной магнитной бури, которая когда-либо обрушивалась на эту землю. И при этом немцы не смогут защитить себя против этой грозы лучше, чем наши телеграфные компании, при реальных магнитных бурях. Кроме того, каждый немецкий телеграф или линия телеграфа в занятой Франции и Бельгии станет нашим союзником! Эти изолированные металлические линии на самом деле помогут нам «провести» нашу энергию в самое сердце стран врага. Чем больше линий, тем лучше для нас, потому что все линии действуют как провода подачи для наших высокочастотных электрических линией…

Около границы

В ПАРЕ КИЛОМЕТРОВ к северу от Нанта, в департаменте Мерта и Мозеля, есть городишко под названием Номени. Это прогрессивный, бережливый небольшой французский городок, известный преимущественно тем, что здесь в течение четырех лет войны французская армия была ближе к немецкой границе, чем в любом другом пункте, за исключением того маленького кусочка Эльзаса, что был в руках французов.

Номени в военном смысле находится в секторе Тул, который в начале 1918 года был занят американцами. Если бы вы поднялись в привязном аэростате около Номени, вы увидели бы шпили собора Меца и большую немецкую крепость, на расстоянии в 16 километров, если предполагать, что воздух прозрачен и у вас хороший бинокль.

Превосходным теплым летним утром, в определенный момент, странные события начались в предместьях Номени. Внезапно этот пункт, казалось, стал центром сбора всех французских, британских и американских армий. С самого рассвета автомобили многочисленных высоких чинов прибывали в город, в то время как серо-синяя униформа французских офицеров всюду смешивалась с деловым хаки британцев и американцев.

Посетители сначала уделили свое внимание странно выглядящим телеграфным столбам, которые напомнили огромные арфы, с тем отличием, что провода были натянуты горизонтально, а линия «телеграфа» простиралась от горизонта до горизонта. Несколькими сотнями ярдов позади этой линии располагался старый пивоваренный завод, из здания которого тянулись двадцать массивных проводов, соединяя пивоваренный завод с телеграфными столбами. В этот пивоваренный завод и направлялись высокие чины союзных армий. Тяжелый 3000-киловаттовый генератор мурлыкал тихо. На яркой медной табличке было отчеканено: «Сделано в США».

Здесь находилось также огромное колесо с большими странными круглыми цинковыми вставками. Смонтированный на оси этого колеса большой электродвигатель пока не был включен. Огромные стеклянные трубы высились у стены. Толстенные медные кабели соединяли их с огромным колесом.

Один из французских офицеров, который до войны был радиолюбителем, очень заинтересовался огромным колесом и большими стеклянными банками.

– Ага, – сказал он, повернувшись к американскому брату по оружию, – l’ ėclateur rotatif et les bouteilles de Leyde[17].

Было непонятно, что это, но именно тогда рыжеволосый, взъерошенный молодой человек, который, казалось, был как дома на пивоваренном заводе, подошел и поправил что-то на огромном колесе.

– Как вы называете это «чудо»? – спросил его молодой офицер, указав на таинственное сооружение.

– Ротационный искровой генератор и лейденские банки, – был лаконичный ответ.

Офицер кивнул.

Именно тогда началось большое волнение. Дверь открытылась, и французский офицер, стоящий по стойке «смирно», провозгласил:

– Президент республики!

Президент Франции

КАЖДЫЙ ЗАМЕР ПО стойке смирно, взяв под козрек. Несколько секунд спустя президент Пуанкаре медленно вошел, рядом шел генерал Петен. Было без пяти минут 10.

Президенту Пуанкаре был представлен рыжий, взъерошенный молодой человек, к которому он обратился как месье Спарксу. Месье Спаркс, говорящий очень плохо на французском языке, смог, однако, объяснить его превосходительству, как работает оборудование, благодаря бессонной ночи с французским словарем.

Месье Пуанкаре был очень впечатлен, когда французский офицер повторно объяснил детали.

Наконец президент теперь занял свое место на платформе около огромного рубильника, у которого была ручка из эбонита приблизительно в фут длиной. Он тогда обратился к высокому собранию с короткой речью, все время наблюдая за щеголеватым молодым французским офицером, стоявшим около него с хронометром в руке.

Часы пробили десять. Президент все еще говорил, но закончил несколько секунд спустя. Офицер с хронометром поднял руку. Тишина воцарилась, нарушаемая лишь мягким мурлыканьем огромного генератора. Щеголеватый молодой чиновник внезапно воскликнул:

– Господин le президент! A-ten-tion! ALLEZ!!

Президент Французской республики воскликнул:

– Дети Родины, вперед! Настал час нашей Славы!.. VIVE – LA – ФРАНЦИЯ! – и опустил рукоять рубильника.

Немедленно тяжелый ротор искрового генератора начал вращаться с головокружительной скоростью, и искры заметались меж электродами. Большой зал пивоваренного завода наполнился сокрушительнм грохотом.

Как раз в этот момент заглохли моторы немецких самолетов. Французский офицер, наблюдавший немецкие самолеты, опустил свой бинокль и сообщил президенту:

– Le «cirque» du Baron d’Unterrichtief hors de combat![18] Так оно и было. Гастроли «цирка» закончились.

Офицер огляделся, чтобы сообщить новости генералу Петену, но последний исчез в низком кирпичном здании, где теперь располагался штаб, детально изучая военные карты, украшенные многими отметками разноцветного карандаша, а также небольшими ярко окрашенными флагами на булавках.

Враг отступает

ПРЕЗИДЕНТ ОБМЕНЯЛСЯ РУКОПОЖАТИЕМ с месье Спарксом, поздравляя его с его успехом. Завтрак подавалив бывшем офисе пивоваренного завода, весело украшенном союзническими флагами. Но даже здесь, далеко от колоссального искрового генератора, грохот был почти невыносим. А в окно открывалась замечательная картина. Хотя вовсю сияло солнце, вся странная телеграфная линия была полностью окутана фиолетовыми брызгами электрических искр. Никто не рисковал оказаться ближе чем в пятидесяти футах от этой линии. Это означало бы мгновенную смерть от искусственной молнии…

Завтрак скоро закончился. И тут открылись двери и вошел генерал Петен. Лицо военачальника сияло. Он пересек комнату, подошел к президенту и объявил спокойным голосом, хотя его глаза горели от торжества:

– Господин президент, немцы бегут!

Вот так это и случилось. Самое большое и заключительное отступление «неукротимых» орд кайзера к Рейну было в полном разгаре.

– Немедленно наградить Спаркса. Медаль… О боже, где этот молодой человек?.

Но Спаркс уже торчал возле своей динамомашины.

– Почему это называют «разрядником»! – бормотал он. – Искровой промежуток достаточно хорош! Не слишком хорошо попасть в этот промежуток. Германцы могут подтвердить!