ПЕРВЫЕ ДВА КОНВЕРТА содержали только циркуляры. Но из третьего выпал ярко-желтый листок бумаги, и когда Эбен Штетцль, слоняясь в столовой в полдень, поднял его с пола и передал мистеру Фосдику, тот увидел, что это чек на четыреста двадцать долларов, подписанный компанией «Аякс Мануфэктэринг».
– Роялти за мои щипцы для завивки за прошлый месяц, – небрежно объяснил изобретатель.
Он всегда говорил об этом устройстве как о щипцах для завивки, хотя компания-производитель рекламировала тот механизм как щипцы для орехов.
Мистер Штетцль вздохнул.
– Ну и дела, хотел бы я получить что-то подобное. Консервная фабричонка – очень медленный способ разбогатеть.
Вид чека устранил последний след горечи, который оставался в сердце Эбена с момента события, вошедшего в историю как «Энергетическая котострофа».
– Я хотел бы поговорить о следующей хорошей вещи, которую ты изобретешь, – продолжил он, глядя на чек, высовывавшийся из кармана жилета мистера Фосдика. – Но, конечно, я не буду больше заниматься электрификацией кошек. Сам вид кошки заставляет меня содрогаться даже сейчас.
Мистер Фосдик задумчиво смотрел на своего друга.
– Я думал, – сказал он, – об организации компании, которая сделает «Стандарт Ойл» похожей на медяк!
Эбен Штетцль затаил дыхание с явным любопытством.
– Что это? Что ты задумал? – потребовал он.
Мистер Фосдик мягко улыбнулся.
– Да, что это? – подражал он добродушно. – Вы же не думаете, дорогой друг, что я собираюсь раскрыть секрет, который стоит миллионы, не так ли?
Эбен был опечален.
– Я думал, что вы позволите старому другу – брату по ложе… – начал он задумчиво. И сложил руки в масонском знаке.
Мистер Фосдик задумался. Его ложа была для него чем-то священным. Каждую среду вечером в холле над продуктовым магазином Лема Уитли мистер Фосдик пребывал в святилище; он был председательствующим, и гром его голоса, когда он читал ритуал дрожащим неофитам, был ему очень дорог. И Эбен дал ему великий знак приветствия!
– Брат Штетцль, – сказал он наконец, – я скажу вам, и, более того, я вас возьму в долю.
Мистер Штетцль наклонился вперед и с большим энтузиазмом схватил мистера Фосдика за руку.
– Брат! – воскликнул он.
Подняв учебник «Взгляд на электричество», мистер Фосдик переворачивал страницы, пока не подошел к следующему абзацу:
Цветы и даже насекомых можно сохранить бесконечно, посыпав их графитом, а затем нанеся на них тонкий слой меди с помощью плакирующей батареи.
– Это что-нибудь значит для тебя? – Его голос был напряжен от волнения.
Мистер Штетцль прочитал абзац и медленно покачал головой.
– Кто захотел бы сохранить насекомых на неопределенный срок? Я просто ненавижу их, – и Эбен почесал спину, как будто само предложение вернуло неприятные воспоминания.
Мистер Фосдик терпеливо улыбнулся.
– У тебя недостаточно воображения, Эбен. – Он наклонился вперед и прошептал: – Что бы вы сказали о самом принципе?
Гсподин Штетцль не смог понять значение вопроса.
– Я не знаю ни одного предпринимателя по насекомым. Конечно, в больших городах есть люди, которые занимаются их истреблением…
– Но я имею в виду людей! Сохраняем мертвых! Красивая серебряная статуя Эбен безнадежно покачал головой.
– Я просто не могу тебя понять.
Мистер Фосдик откинулся на спинку стула. Он долго смотрел на своего брата-бездельника, затем выпрямился и обрисовал в общих чертах свою схему.
– Гляди, Эбен, – начал он. – Если насекомые могут быть покрыты медью, то и люди могут быть покрыты медью. И если человек может быть покрыт металлом, его или ее можно сохранить на неопределенный срок – и с абсолютной точностью в отношении лица и формы. Возьмите старые египетские мумии. Во что они ныне превратились? Это просто иссохшие оболочки, которые не похожи ни на что. Но предположим, что эти тела были гальванизированы? Да они просто были бы статуями самих себя.
Мистер Штетцль кивнул.
– Я начинаю понимать, – сказал он.
– Слушай. Мы просто сделали бы каждый труп своим собственным памятником. Установите памятник на дешевом бетонном основании и поставьте его на кладбище. Ни рытья могил, ни гроба, ни надгробья – ничего, кроме самого памятника. Подумай о экономии! Трупы можно покрывать медью за три доллара за штуку. Мы можем получить пятьдесят или даже сто. Ежегодно более полутора миллионов смертей только в этой стране. Предположим, мы получили прибыль всего в десять долларов за штуку. Общая сумма для Соединенных Штатов составляет пятнадцать миллионов в год. Добавьте к этому прибыль на проведение семи миллионов похорон по всему балансу цивилизованного мира. Вы можете представить? Почему, Эбен, сотня тысяч в день – ничто!
Мистер Штетцль застыл как в трансе.
– Невероятно, – прошептал он.
Мистер Фосдик улыбнулся.
– Причем я еще не начал. На самом деле прибыль за одну работу «Международной корпорации гальванического погребения» – так будет называться концерн – будет минимум пятьдесят долларов, а не десять. И даже больше. Слушай. Только более дешевые сорта трупов будут отделаны медью. Большинство будет никелированным; серебро будет использоваться для тех, кто принадлежал среднему классу; и золото для аристократов.
Владелец мясокомбината потерял дар речи.
– И подумайте, каким красивым местом будут новые кладбища на рассвете солнечного утра. Медные, никелевые, серебряные и золотые статуи все разбросаны вокруг. Красота! Вероятно, они стали бы парками развлечений!
Мистер Фосдик мягко барабанил пальцами по подлокотнику кресла, пока он позволил этой идее развернуться в уме.
– Я подумал о великолепной новой детали, – неожиданно сказал господин Штетцль. – Неплохо было сделать так, чтобы в статуе где-то смонтировали фонограф с цилиндром «последних слов», или песней, или рассказом, – вы помните, как Клем Титус, который уже умер и ушел, обычно повторял каждый раз, когда напивался. «До свидания, Джим. Возьми себя в руки». Ну, это идея. Потянув за ниточку, фонограф разматывает все, что было характерно для покойного. Старик Фишер ругал администрацию.
– Я думаю, что это будет недостойно, – прервал мистер Фосдик. – Тысячи фонографов, работающих на полную мощность – песни, декламации, речи и так далее! Да ведь там будет шум, как на Кони-Айленд!
Энтузиазм от новой идеи медленно исчез с лица мистера Штетцля, и он притих.
– Ну, – протянул он, после нескольких минут молчания. – Когда попробуем?
– Как только мы сможем получить труп.
– Должны ли мы ждать? За пять лет в Уиффлвиле не было ни одной смерти.
Мистер Фосдик не думал об этом. На мгновение его мечта была разбита вдребезги, а затем с изобретательностью истинного изобретателя он придумал способ преодолеть трудности.
– Нет, – объявил он. – Мы не будем ждать. Мы попробуем эту схему на живом человеке – на вас.
Мистер Штетцль побледнел.
– Я бы не хотел, – слабо запротестовал он. – Я слишком толстый и не очень хорошо выгляжу.
– Первой статуей будте вы, – заявил мистер Фосдик. – Брат мой, это будет честью!
– Но я не хочу, чтобы мои уши, глаза и нос закрылись слоем осажденного медного покрытия, – возразил Эбен.
Еще раз находчивый ум мистера Фосдика пришел на помощь:
– Вас покроем только от шеи вниз.
Спасения не было. Мистер Фосдик был непреклонен, и господин Штетцль с большой неохотой наконец согласился принять участие в эксперименте.
– Завтра, бальзамирующая ванна – ванна для гальванического покрытия, я должен сказать, – будет готова, – сказал мистер Фосдик.
ДЕРЕВЯННОЕ КОРЫТО-КОРМУШКА, заимствованная для случая у борова Джаспера Уилкокса, содержала раствор сульфата меди. Телеграфная компания через агентство «Хай Скраггс», местного оператора, одолжила батареи. Моисей Гальблат выдал кусок медного лома для анода, учитывая сумму в четыре доллара и восемнадцать центов.
Все было готово, и по тихой команде главного инженера «Международной корпорации гальванического погребения» господин Штетцль быстро избавился от своей одежды и помог господину Фосдику, который быстро начал пудрить его округлую форму графитом.
– Я выгляжу как негр, я… Надеюсь, все пройдет хорошо, – с сомнением заметил мистер Штетцль.
– Безусловно. Это всего лишь немного мыла и воды, – сказал изобретатель, улыбаясь, когда он поймал собственное искаженное отражение на сильно отполированной поверхности живота господина Штетцля. – Конечно. В этом нет сомнений.
Мистеру Фосдику потребовалось всего несколько минут, чтобы поставить мистера Штетцля в ванну.
– Вы будете представлять Крылатого Меркурия, один из лучших образцов древнегреческого искусства, – сказал господин Фосдик, расставив ноги и руки так, как он видел их на иллюстрации в конце словаря. – Я могу сделать несколько маленьких крыльев и потом припаять их к лодыжкам.
Мистер Штетцль, погруженный в раствор, не стал комментировать.
– А теперь, – сказал мистер Фосдик, – я просто запру вас в магазине на час, пока выйду и починю дверной звонок вдовы Джонсона, вставлю стекло в окно у Сэма Хортона и принесу в починку зонтик Лема Хантера. Займусь мелочевкой…
БЫЛ УЖЕ ВЕЧЕР, когда мистер Фосдик вернулся в магазин. Его поручения задержали его намного дольше, чем он предполагал. В корыте лежал храпящий мистер Штетцль. После полудня было жарко, и охлаждающее воздействие гальванической ванны было больше, чем он мог выдержать. Поначалу мухи беспокоили его, и в своих попытках стряхнуть их он насыщал свое лицо и волосы раствором меди, и мистер Фосдик был несколько удивлен, увидев, что он стал темно-зеленым.
– Проснись, Эбен! – Мистер Фосдик ударил Штетцля ручкой метлы. Это было похоже на удар по камню; ребра мистера Штетцля были заключены в броню толщиной в четверть дюйма из твердой меди.
Подгонка зеленого носа принесла лучшие результаты, и мистер Штетцля открыл глаза и попытался пошевелиться. И не смог сделать ни малейшего движения.
Прошел час, и мистер Штетцль начал раздражаться, но в конце концов, с помощью блока и троса мистеру Фосдику удалось вытащить его из кормушки и уравновесить на одной ноге – крылатый Меркурий из яркой блестящей меди.
– Прекрасно! – он с восхищением смотрел на свою работу. – Завтра я приведу сюда несколько ребят со старым судьей Хенли, и мы сразу же получим регистрационные документы.
– Завтра! – закричал господин Штетцль с яростным негодованием. – Как ты думаешь, я собираюсь стоять здесь на одной ноге всю ночь, как индус из магазина сигарет с дурманом? Не в этой жизни! У меня есть бесплатные билеты на «Хижину дяди Тома» на этот вечер, и я должен взять миссис Штетцль и детей. Вытаскивай меня из этого унифицированного скафандра прямо сейчас!
Мистер Фосдик задумчиво почесал подбородок.
– Хорошо, Эбен, – успокоил он. – Я вскрою спину, и ты сможешь выползти, как саранча. Оболочка продемонстрирует успех идеи.
Он взял пару штангенциркулей и применил их к различным частям анатомии господина Штетцля.
– Должен сказать, что металлическая оболочка имеет толщину от четверти до полутора дюймов, – задумчиво заметил он, когда понял, что так ничего не получится.
– Вытащи меня немедленно! Мне следовало бы иметь больше мозгов после того, как я дурачился с вашими заряженными кошками. Тогда я провел десять дней на табуретке с футовой изоляцией, чтобы пялиться на улыбки всех соседей!
С огромным трудом мистер Фосдик сумел опустить мистера Штетцля на пол, а затем с помощью долота и молотка начал избавлять приятеля от металла, которым его инкрустировал. С каждым ударом молота мистер Штетцль издавал стон.
– Это зубило входит прямо в мой позвоночник!
МИСТЕР ФОСДИК НЕ отвечал. С помощью блока и снасти он опустил протестующего мистера Штетцля обратно в корыто.
– Черт побери, но вода холодная! – ахнул мистер Штетцль, его зубы стучали.
Полюса поменялись местами. Медная оболочка была сделана анодом, а небольшая оставшаяся плита служила катодом. А затем мистер Фосдик спокойно запер магазин и отправился домой для столь необходимого отдыха.
БЫЛ УЖЕ ПОЛДЕНЬ, когда мистер Фосдик проснулся. Быстро собрав пачку мыла и полотенец, он вернулся в мастерскую жестянщика, куда он прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть мученика науки, медленно выползающего из ванны для гальванического покрытия. Теперь хрупкая медная оболочка осыпалась с его тела.
– Прекрасно! – воскликнул мистер Фосдик. – Видишь, что делает наука?
Мистер Штетцль обернулся к нему с ярой ненавистью.
Увидев медную пленку, свисающую между лопаток, мистер Фосдик схватил ее и резко дернул.
– Йоу! – мистер Штетцль подпрыгнул на пару футов в воздух и проревел. – Эта хрень липкая! У меня все чешется!
Наконец, после того, как мистер Фосдик потратил много терпения, а мистер Штетцль вспомнил всю ненормативную лексику, какую знал, покрытие было удалено – все, кроме того, что на пальцах ног не доставляло много хлопот.
Однако самое энергичное применение мыла и воды не смогло оказать ни малейшего воздействия на блестящую черную кожу.
Мистер Фосдик был удивлен и заинтересован этим неожиданным явлением.
– Феноменально! – воскликнул он после минутного изучения. – Ток ввел черный пигмент, графит, в твою кожу. Возможно, ты никогда больше не будешь белым, – весело добавил он. – И это дает мне новую идею.
– Еще одна идея! Ну, если вы когда-нибудь снова зацепите меня за одну из ваших изворотливых идей… Если вы когда-нибудь снова заинтересуете меня какими-нибудь наэлектризованными кошками или идиотскими медными схемами – мне самое место в дурдоме. Прощай!
Схватив свое пальто и шляпу, мистер Штетцль выскочил из консервной лавки, оглашая окрестности многоэтажным матом, какому позавидовал бы даже русский боцман.
Мистер Фосдик задумчиво наблюдал за этим бегством.
– Интересно, что так разозлило Эбена? – пробормотал он.