Маленькие пташки

КОРОЛЕВА

Художник сидел рядом с натурщицей, смешивал краски и рассказывал ей про шлюх, которые его особенно возбуждали. Рубашка у него была расстегнута, обнажая крепкую, гладкую шею и заросли черных волос на груди. Для большего удобства он расстегнул ремень брюк, причем одна пуговица у него на ширинке была оторвана, и закатал рукава рубашки.

— Мне больше всего нравятся проститутки, — сказал он, — потому что знаю, что они никогда не будут липнуть ко мне, никогда не станут меня опутывать. С ними я чувствую себя свободным. С ними вовсе не обязательно заниматься любовью. Единственной женщиной, которая доставляла мне именно такое удовольствие, была женщина, неспособная влюбиться, которая отдавалась как проститутка и при этом презирала мужчин, которым отдавалась. Эта женщина была проституткой и холодной, как статуя. Она пришлась художникам по нраву, и они использовали ее в качестве натурщицы. Она оказалась потрясающей натурщицей. Она была чистым воплощением сущности проститутки. Каким-то образом холодная утроба проститутки, постоянно оказывающаяся объектом желания, обладает необычайной притягательностью. Эротика выходит на поверхность. Женщина, у которой внутри постоянно находится пенис, странным образом преображается. Кажется, что вся ее утроба выставлена напоказ, присутствует в каждом ее жесте.

Каким-то образом даже волосы у проститутки оказываются пропитанными сексом. Волосы той женщины были… самыми чувственными волосами, какие мне только доводилось видеть. Должно быть, такие волосы были у Медузы Горгоны, благодаря чему она и соблазняла мужчин, подпадавших под обаяние ее чар. Они были насыщенными жизненной силой, тяжелыми и пахли так, словно их вымыли спермой. Мне всегда казалось, что она прежде обматывала ими пенис и вымачивала в мужском семени. Такие волосы мне и самому хотелось обернуть вокруг своего пениса. Они были теплыми, пахнущими мускусом, маслянистыми и прочными. Было достаточно провести по ним рукой, как у меня наступала эрекция. Просто касаться ее волос было для меня наслаждением.

Но все не ограничивалось одними волосами. Ее кожа также была эротичной. Она могла лежать часами, позволяя мне себя ласкать. Она лежала, как животное, совершенно спокойная, томная… Сквозь ее прозрачную кожу проступали голубоватые жилки, которые разбегались по ее телу, и мне казалось, что я касаюсь не только бархата, но и живых вен, настолько живых, что в момент прикосновения я чувствовал в них движение. Я любил лежать прижавшись к ее ягодицам и ласкать ее, ощущая подергивание мускулов, что свидетельствовало о ее реакции.

Кожа у нее была как песок в пустыне. Когда мы впервые легли в постель, было холодно, но вскоре стало жарко. А ее глаза! Их невозможно описать иначе, как сказать, что они передавали состояние оргазма. В ее глазах постоянно присутствовало нечто такое лихорадочное, такое зажигающее, такое напряженное, что стоило мне только посмотреть на нее, как мой пенис начинал вздыматься и подрагивать. При этом я ощущал, как что-то подрагивает и в ее глазах. Только глазами она могла отвечать, отвечать эротически, словно в ней перекатывались лихорадочные волны, бурлили круговороты безумия… нечто такое, что могло облизывать человека, словно пламя, уничтожать его с невиданным удовольствием.

Она была королевой проституток, и звали ее Бижу. Да, да, Бижу. Еще несколько лет назад ее можно было видеть на Монмартре, где она сидела как восточная Фатима, с лицом бледным, но с все еще горящими глазами. Она казалась вывернутым наизнанку чревом. Даже ее рот вызывал мысль не о поцелуе или о пище. Это был не рот, который произносит слова, приветствует вас, нет, он являлся воплощением женского лона, уже самой формой, своими движениями он притягивал, возбуждал вас. Он всегда был влажным, красным и живым, словно губы ласкаемой вульвы… Каждое движение этого рта было заразительным. Он был способен пробуждать чувства, заставлял вздрагивать член у мужчины. Когда ее рот двигался, как бы намереваясь окутать и поглотить, то вызывал колебания пениса, волнение в крови. Когда же он становился влажным, у меня начиналось непроизвольное выделение семенной жидкости.

Непонятно почему, но все тело Бижу было пронизано эротикой, чудесным образом стимулировало желание. Должен признаться, что это бывало непристойным. Словно вы занимались любовью публично — в кафе, на улице, на глазах у посторонних.

Для ночи, для постели у нее ничего не оставалось. Все совершалось откровенно, публично. Она на самом деле была королевой проституток, в каждый момент демонстрируя готовность отдаться: даже когда она обедала; играя в карты, она не сидела бесстрастно, как прочие женщины, сосредоточивавшиеся на игре, — тело ее излучало чувственность. По ее позе, по тому, как ее зад размещался на кресле, чувствовалось, что она готова отдаться. Своими полными грудями она только что не касалась стола. Если она смеялась, то это был сексуальный смех удовлетворенной женщины, смех тела, получающего наслаждение каждой порой, каждой частичкой, ласкаемого всем миром.

Когда я шел за ней по улице, а она об этом не подозревала, то замечал, что даже уличные попрошайки провожали ее взглядами. Мужчины начинали преследовать ее раньше, чем успевали увидеть ее лицо. Казалось, что, подобно животному, она оставляет за собой какой-то запах. Удивительно, как меняется мужчина, если видит перед собой действительно сексуальное животное! Животная сущность женщины бывает тщательно скрыта: ее губы, ягодицы и ноги, предназначенные совсем для других целей, словно красочный плюмаж, скорей отвлекают мужчину от похотливых мыслей, чем вызывают их. Лично я люблю совсем иных женщин — женщин бесстыдно сексуальных, на лице у которых проявляется их лоно, вызывающих у мужчины желание немедленно воткнуть в них свой пенис; женщин, для которых одежды являются только средством подчеркнуть достоинства какой-то части своего тела, как, например, тех, которые носят турнюры, чтобы увеличить размеры своих ягодиц, или тех, которые пользуются корсетами, чтобы груди торчали более вызывающе; женщин, которые излучают сексуальность через волосы, через нос, рот, всем своим телом.

В других же скрытое в них животное начало… приходится отыскивать. Они растворили, запрятали его, надушили так, что оно пахнет совершенно иначе. Как кто? Может быть, как ангелы?

Позволь тебе поведать, что однажды случилось у меня с Бижу. Разумеется, Бижу была женщиной вероломной. Она попросила меня разрисовать ее для бала художников. В тот год художники и их натурщицы договорились, что они будут одеты как африканские дикари. Поэтому Вижу попросила меня красочно ее разрисовать, для чего и пришла ко мне в мастерскую за несколько часов до бала.

Я принялся разрисовывать ее тело африканскими узорами, которые сам придумывал. Она стояла передо мной совершенно голая, и я начал разрисовывать вначале ее плечи и груди, потом перешел к животу и спине и, опустившись на колени, принялся за нижнюю половину ее тела и ноги… Я выполнил все любовно, заботливо, словно совершал акт поклонения.

Спина у нее была широкая, крепкая, как у цирковой кобылы. Я мог бы оседлать ее, и она даже глазом бы не моргнула. Я мог бы сесть ей на спину и соскользнуть с нее, обхаживая ее сзади, как хлыстом. Мне хотелось это сделать. Пожалуй, мне хотелось большего: сжимать ее груди, пока с них не сойдет вся краска, ласкать их, пока они не станут снова чистыми, чтобы я мог их целовать… Но я сдержался и продолжал разрисовывать ее под туземку.

Когда она двигалась, то одновременно, словно колышущееся течением маслянистое море, начинали двигаться и свежевыполненные рисунки. Когда я касался кистью ее сосков, они были крепкими, как спелые ягоды. Каждый изгиб ее тела волновал меня. Я расстегнул брюки и достал пенис. Она стояла неподвижно и даже не смотрела на меня. Когда я закончил с бедрами и перешел к ложбинке, ведущей к волосам на лобке, она поняла, что мне не удастся закончить свою работу, и сказала:

— Если ты прикоснешься ко мне, то все испортишь. Не смей меня касаться. После того как краска высохнет, ты будешь первым. Я буду ждать тебя на балу. Только не сейчас. — И она мне улыбнулась.

Разумеется, я не стал разрисовывать ей лоно. Бижу отправилась на бал совершенно голая, если не считать некоторого подобия фигового листа. Она позволила мне поцеловать ее невыкрашенную вульву, что нужно было делать с предельной осторожностью, чтобы не наглотаться ярко-зеленой и красной краски. Бижу страшно гордилась своей африканской татуировкой. Теперь она выглядела как королева пустынь. Взгляд ее был твердым, сверкающим. Она потрясла серьгами, рассмеялась, набросила на себя плащ и ушла. Я пребывал в таком смятении, что мне потребовалось несколько часов, чтобы собраться и пойти на бал. Я надел только коричневый плащ.

Я уже говорил, что Бижу была вероломной. Она даже не стала дожидаться, пока краска высохнет. Когда я пришел, то обнаружил, что уже не один мужчина пренебрег опасностью запачкаться об ее рисунки. Все узоры на ней были размазаны. Бал был в разгаре. В кабинках сидели обнимающиеся парочки. Происходила коллективная оргия. И Бижу не стала меня дожидаться. Когда она проходила мимо, то оставляла за собой тоненький след спермы, по которому мне не составляло труда ее отыскать.