3

На десятом уровне Серый возглавлял техническую группу. Совсем небольшую – он сам, его заместитель Бахмет и единственный рядовой сотрудник – инженер Лила. Автоматизация в последние годы шла вперёд семимильными шагами, что привело к многочисленным сокращениям и переквалификациям персонала.

Серый принял смену у Бахмета. Через восемь часов её предстояло сдать Лиле.

Роботы, искусственный интеллект и всякие там искусственные нейронные сети могли с успехом заменять специалистов только с точки зрения начальства, поэтому приходилось привлекать к временным работам программистов из числа подведомственного контингента. Для этого существовала специальная технология – редкий случай удачного сочетания старого и нового. Называлась она «големизацией», очевидно в память классического прототипа.

В начале каждой смены на нескольких «объёмных» принтерах распечатывались «големы», в которых загружались души программистов. В конце смены по правилам техники безопасности «големы» уничтожались, а души возвращались в субстрат.

Начальство, по крайней мере непосредственное, обо всём этом знало, но делало вид, что не знает.

Распечатав программистов и раздав им задания на смену, Серый уединился в диспетчерской. Присматривать за ними особо не требовалось – любого можно было вернуть в субстрат нажатием кнопки.

Откровенно говоря, на любые внешние источники беспокойства, в особенности связанные со службой, ему последнее время было наплевать. Внутренне, не напоказ. Но ни говорить, ни думать откровенно в аду не рекомендовалось – для слежки за делами и мыслями использовались новейшие средства, в основном импортные, изобретённые не знающими покоя человеческими существами, как и все остальные достижения научно-технического прогресса. Некоторые – довольно эффективные.

Для защиты от слежки существовали, впрочем, свои средства и ментальные техники. Скорее всего, изобретённые людьми, но что с того – лишь бы действовали. Техника напряжённого безмыслия, техника спокойного безмыслия, техника творческой пустоты. Главное, ни на чём не фокусироваться. Если в растворе не останется ни одной молекулы, как в гомеопатии, то запах мысли будет невозможно уловить. Пусть мысли истончатся до полной неуловимости... Точно сформулировать, в чём состоит метод, Серый даже и не пытался – это противоречило бы его сути, но тренироваться было можно – так и смена тянулась быстрее.

Уже не в первый раз он решил выбрать для тренировки космическую тематику. Космические облака, звездообразование, завитки спиральных галактик... Звёздная динамика хорошо маскирует желание перемен.

Иногда, если ему удавалось использовать извлечённых из субстрата хакеров, он получал доступ к следящим системам и имел возможность убедиться, что они интерпретировали воображаемые газопылевые облака, рождение звёзд и галактик как обыкновенный фейерверк. Сегодня хакеров под рукой не было, но для тренировки ему вполне хватало прежнего опыта.

Главное – поддерживать тонкое равновесие эмоций и избегать легко интерпретируемых мыслеобразов. Космос, с его подвижным равновесием многообразных сил, прекрасно подходит в качестве модели.

Не следует, конечно, сосредотачивать внимание на особо чувствительных точках, вроде «дна Галактики» в Стрельце – в аду все знали о связи «дна» с высшей (может, правильнее говорить, главной) администрацией.

Сегодня простая игра Серому быстро надоела и он решил усложнить тренировку.

«Текст без текста». Об этом упражнении ему рассказал как-то один из распечатанных программистов – Серый, случалось, давал своим временным работникам передышку. Поболтать с ними на философские темы порой бывало интересно.

Главным в упражнении было – ни в коем случае не прозносить слов, даже мысленно. Видеть текст как целое, желательно лишённое смысла, в этом случае и самые передовые следящие системы не смогут распознать, о чём ты думаешь. Смысл при этом в некотором роде всё же должен присутствовать, тоже как целое, слишком эфемерное, не проявленное материально, неуловимое для материальных систем слежения. Оставался, конечно, риск, что кто-то из администрации постарается следить за ним по старинке, с помощью какой-нибудь симпатической магии, но это сейчас не в моде и затратно.

Измучен жизнью, коварством надежды,

Когда им в битве душой уступаю,

И днём и ночью смежаю я вежды

И как-то странно порой прозреваю.

Ещё темнее мрак жизни вседневной,

Как после яркой осенней зарницы,

И только в небе, как зов задушевный,

Сверкают звёзд золотые ресницы.

И так прозрачна огней бесконечность,

И так доступна вся бездна эфира,

Что прямо смотрю я из времени в вечность

И пламя твоё узнаю, солнце мира.

И неподвижно на огненных розах

Живой алтарь мирозданья курится,

В его дыму, как в творческих грёзах,

Вся сила дрожит и вся вечность снится.

И всё, что мчится по безднам эфира,

И каждый луч, плотской и бесплотный, –

Твой только отблеск, о солнце мира,

И только сон, только сон мимолётный.

И этих грёз в мировом дуновенье

Как дым несусь я и таю невольно,

И в этом прозренье, и в этом забвенье

Легко мне жить и дышать мне не больно.

Текст был непростой, и на упражнение у Серого ушла большая часть смены. Он прерывался, пил кофе, делал обход этажа, снова брался за упражнение. Полного равнодушия добиться не удавалось, что-то в сознании всё-таки шевелилось, он не чувствовал уверенности, что идеально справляется с задачей. Интересно, где сейчас автор? Да ладно, сойдёт, решил наконец Серый. Мысль, что «сойдёт», заведомо относилась к трудноуловимым детекторами, так что дальше беспокоиться он не стал. Вялое недовольство, вялая радость, «сойдёт и так», «авось» – удобный набор для маскировки. В любом случае смена уже подходила к концу.

Загрузка...