Маленький ансамбль

ПАРИЖАНКА

Однажды в Свердловске я, проходя через фойе филармонии, обратила внимание на немолодую женщину, которая, разговаривая с билетершей, чему-то заразительно смеялась. В ее лице и смехе было столько обаяния, что я спросила свою спутницу:

— Вы не знаете, кто это?

— Знаю, — ответила она. — После концерта расскажу. После концерта она рассказала.

Тридцать пять лет назад в Париже блестяще окончила консерваторию по классу фортепьяно единственная дочь состоятельных родителей — Вероника Латар. Весной она должна была ехать в свое первое гастрольное турне, когда судьба столкнула ее с человеком, в которого она влюбилась так, как мы влюбляемся только один раз в жизни. Но он был не парижанин, а иностранец — он был москвич и должен был вскоре вернуться в Союз. Но москвич тоже полюбил! Он понимал всю сложность их брака, он говорил ей, что она должна будет покинуть Францию, принять советское подданство, что ей надо будет привыкать к чужой стране, о ее родителях, которые были против их брака. Парижанка улыбалась.

— Моя прабабка Камилла Ледантю, приехав в Петербург, влюбилась в вашего декабриста, и потом она уехала за ним на каторгу, — это всегда бывает очень далеко... А я еду с вами в Москву. Да, я 22 года прожила в Париже, но все остальные долгие годы я буду жить с вами в России и полюблю ее, как полюбила вас...

Любовь увезла их в Москву.

Прошло восемнадцать лет. Однажды в вестибюль Свердловской консерватории вошла немолодая женщина в валенках, в ватнике и молча села на подоконник.

Из всех классов раздавались звуки, бегали взад-вперед студенты.

А женщина сидела, и к ней никто не подходил. Занятия окончились, консерватория опустела.

Старик сторож поглядывал на незнакомку, не зная, как с ней поступить, но женщина, будто угадав его сомнения, сама обратилась к старику:

— Я бы хотела вас просить, если только это возможно, разрешите мне войти в класс, где есть рояль...

И старик разрешил, хотя это было вопреки правилам. Он впустил ее в класс на втором этаже и ушел, плотно закрыв дверь.

В подшитых валенках, бесшумно обходя классы, он изредка заглядывал в замочную скважину. Женщина сидела на стуле около батареи и смотрела на рояль. Рано утром, любезно поблагодарив сторожа, она ушла... Но к вечеру она пришла снова и стала частенько приходить сюда по вечерам, и сторож уже много знал о нелегкой судьбе парижанки. Теперь старик каждый день брал в студенческое буфете лишнюю булочку, заваривал вечером покрепче чай и ждал ее. Она приходила, рассказывала о своих делах с пропиской, работой, пила чай, шутила, а потом шла в класс.

Однажды ночью он услышал звуки рояля, громко раздававшиеся в пустом здании. Сторож встал со стула, перекрестился, и опять сел. Звуки нарастали. Сторожу вспомнилось почему-то детство, когда в деревне на пасху, под звон колоколов, его, полусонного, вели к заутрене; потом вспомнился ледоход: все бежали смотреть, как вода, вырвавшись наружу, с треском ломая лед на мелкие куски, мчалась вперед...

Будто спохватившись, старик побежал в учебную часть и, закрыв за собой дверь, набрал номер телефона директора консерватории.

К телефону долго не подходили, потом сонный голос сказал:

— Слушаю.

— Федор Степанович, это я, сторож Гаврила. Прости меня, старого, приходи сейчас в консерваторию.

— У тебя что, пожар?

— Нет, пожару нету, тут такое дело...

Старик положил трубку и прислушался: она играла. Только бы не перестала, только бы он успел...

Через десять минут, в валенках, а шубе, надетой на пижаму, в консерваторию вошел взволнованный директор. И сразу услышал звуки, бурно и свободно разливавшиеся по пустому зданию... Бетховен, соната № 21.

— Кто это играет? — шепотом спросил он.

Старик шепотом рассказал историю парижанки. Когда музыка кончилась, директор, пригладив волосы и застегнув шубу на все пуговицы, осторожно постучав, открыл дверь: у рояля стояла сияющая женщина. Обняв старика, она, то ли смеясь, то ли плача, сказала: «Могу!»

Вскоре она работала концертмейстером в филармонии.

Года три назад, около Дома Союзов я увидела скромную афишу: вне абонемента — Бетховен. Пианистка Латар-Шевченко.