Маленький Глинка

IV

А я нашёл и француженку! — сказал раз Иван Николаевич, — зовут её Роза Ивановна, и недорогая...

— Как же, мой друг, Ирина Фёдоровна? Миша к ней так привык...

— Ну, матушка, и французским языком нельзя пренебрегать. Какой же сын будет дворянин, если не сумеет свободно болтать по-французски? И Ирина пусть себе живёт в Новоспасском: авось не объест нас со своей Катенькой.

Через несколько дней подкатила наёмная тройка и привезла француженку, живую и говорливую. Она сейчас же стала болтать с детьми, играла с ними, учила французским стишкам и песенкам. Но Мишу не покидала мечтательность, и он мог проводить целые часы на полу, лёжа на животе и рисуя мелом.

Рисует Миша, но его лошадь совсем не похожа на лошадь, хотя и у неё четыре палочки-ноги и торчащие уши.

— И пусть мальчик едет с кнутом, — диктует себе Миша.

— Нет, друг любезный, лучше ты не веди кнутик свой за порог, — раздаётся знакомый голос, и в комнату входит Иван Николаевич. — Весь пол перемазан.

А мальчик поднимает крик:

— Ай, ай, папенька... стёр...

— Ну, настоящая оранжерейная мимоза! — недовольно говорит Иван Николаевич. — Ой да ай — не тронь меня! Если хочешь рисовать, рисуй с толком, — надо учиться рисованию как следует.

На другой день, едва Миша взялся за мел, перед ним выросла длинная фигура архитектора, строившего новый дом и беседки.

— Я принёс тебе бумаги, — сказал архитектор. — На ней лучше не сотрётся, чем на полу.

Миша послушно уселся за стол и взялся за карандаш. Но рука учителя остановила полёт его фантазии.

— Что ты начал рисовать?

— А ёлки, лес. У нас лес большой. Я видел.

— Немного ты видел, отчего плохо и нарисуешь. Лучше нарисуй то, что я тебе скажу.

И архитектор положил перед мальчиком листы с оригиналами, на которых были изображены части человеческого тела. Мише стало скучно... Но он начал добросовестно рисовать; ему было стыдно сделать плохо работу.

Скучны были эти уроки; только иногда на клочке бумаги выводил Миша карандашом свои прежние наивные картинки. Учитель был им доволен.

Сидит Миша за столом и усердно рисует человеческие уши. Зевает он от скуки, потягивается.

— Добрый день и Бог в помощь, — раздаётся сзади.

— А, дядя!

Карандаш брошен; мальчик забирается на колени к дяде.

— Что же ты не рисуешь?

— Поспею. А вы расскажите.

— Да что рассказывать? Шёл бы ты лучше побегать. Поленька с Катей играют в зале в мячик.

— И пусть играют, а вы расскажите.

— Про что рассказывать, милый?

— Да про диких людей. Какие они, дикие люди?

— Разные, милый. Ходят голые или в звериных шкурах.

— И людей они... едят?

— Иные едят и людей.

И рассказывает добрый старичок о том, что прочёл в книгах, которых у него несколько шкафов: про тёплые страны, про огнедышащие горы, про страшных змей, весёлых обезьян и попугаев.

— Шёл бы ты, милый, побегать, а то всё сидишь сиднем.

— Я не хочу. А это всё правда, что вы рассказываете?

— Сущая правда. Да погоди — ты ведь у нас грамотей, я тебе привезу книги: ну, может, и одолеешь, разумник.

Миша жадно стал читать книги, вспоминая от слова до слова всё, что ему рассказывал старичок, и, завидев дядю в дребезжащих старых дрожках — «калибрах», — он превозмогал неподвижность и бежал встречать дорогого гостя, крича на ходу:

— А книжку привезли?

И дядя протягивал ему желанную обещанную книжку: «О странствиях вообще», издание времён Екатерины II.

Миша забирался в укромный уголок, под обеденный стол, где бы ему никто не помешал до обеда, и принимался за чтение. Книга была написана напыщенным языком, и детской голове трудно было её осилить, но Миша, хоть и приходилось по нескольку раз перечитывать некоторые страницы, с упоением читал о путешествии знаменитого Васко да Гама, и приключения этого человека кружили ему голову.

Когда Ирина Фёдоровна хотела украдкой спрятать от него «вредную книгу», заставлявшую его прятаться под столами, Миша поднял крик.

— Ну, бросьте — тронули мимозу, — добродушно сказал Иван Николаевич, а старичок-родственник прибавил:

— Бросьте: вреда книга не принесёт, а Мише лучше читать, чем бить баклуши.

Он привёз Мише и другие тома того же собрания путешествий. И, выводя контуры ушей, носа, Миша думал о Цейлоне, Суматре, Яве, о кофейных плантациях, о кокосовых пальмах и пышных цветах, о беспредельном океане...

Он рисовал и думал:

«Вот здесь маленький мыс, где приставал корабль Колумба, а вот залив, где нашли первые следы краснокожих...»

И он восторженно рассказывал о прочитанном девочкам.

В яркий солнечный день, выходя в сад, Миша ложился на лужайке под тень большого лопуха или папоротника и думал, что лежит в громадном тропическом лесу, где бананы свешиваются над ним, где обезьяны бросают в него шелухой ананасов. Сейчас зашевелятся ветви, но не тигр бросится на Мишу, а нежные блестящие колибри слетят сверху и закружатся на солнце резвым хороводом... А павильон на островке пруда кажется ему дворцом могущественного раджи.

— Мишель, где ты, дитя моё? — звала Роза Ивановна.

Миша отозвался, не сразу отрываясь от лучезарного сна...