Малевич

ПОХОРОНЫ СУПРЕМАТИСТА

Обряды занимали в жизни Малевича довольно-таки большое место, при том что он о них почти до конца жизни не рассуждал. Известно, что у него была религиозная семья, он был крещён, венчан, крещены были дети (хотя и не при рождении). «А может, я буду патриарх какой-нибудь новой религии?» — говорил он Клюну в молодости.

Авангард был склонен выдумывать свои обряды: на обитой железными листами машине похоронили Маяковского, сопроводив его конструктивистским венком с болтами и гайками; за гробом Ольги Розановой Малевич нёс чёрное «анархическое» знамя; в 1924-м он размышлял о похоронах Ленина в Мавзолее, осмысливая новую обрядность и не вполне принимая её. Наконец, в 1929 году ранняя смерть Ильи Чашника вызвала к жизни первый супрематический похоронный обряд с белым кубом, утверждающим спокойное таинство смерти в противовес житейскому чувству скорби и тоски.

В последние годы Казимир Северинович много размышлял о смерти и обрядах, и хотя Рождественский уверяет, что учитель был атеистом, утверждать это со всей определённостью невозможно. Вернее, так: он был атеистом постольку, поскольку его религией было искусство. Он был сотворцом. Для таких покориться религии невозможно. Но Бог их простит — за сотворчество, и не обидится за попытку равенства, ведь эта попытка по сути своей проникнута таким религиозным (связующим) духом совести, какой и не снился иным бесплодным фарисеям, последователям буквы закона. Но Малевич почерпнул и в «букве», интерес к иконам, к эстетической стороне религии, по меньшей мере, был с ним всю жизнь; то, что супрематическое учение в итоге стало духовным, тоже не вызывает сомнения.

Думал он и о своей смерти. Ещё до болезни, говорил жене и Клюну, что хочет быть похоронен между Барвихой и Немчиновкой, и Клюна приглашал после смерти тоже лечь рядом с ним. Клюн вспоминает элегический разговор между ними в 1933 году, когда Малевич сказал ему, что они в последний раз гуляют здесь вместе (он ещё болен не был). Клюн возразил, что Барвиха и весь берег реки объявлены закрытой зоной, там строится санаторий Совмина. Тогда Малевич точно указал на тот самый дуб, под которым он хотел бы лежать.

В декабре 1933 года уже больной Малевич пишет завещание. «Прошу предать кремации моё тело в Москве, не откажите мне в этом. А урну хоронить на Барвихе по указанию места Ив. Вас. Клюном и моим братом и художником Суетиным, по его модели соорудите колонку, в которой будет стоять пустая урна». Колонка — это вертикальная архитектона, пустая урна — значит без пепла, без предмета, без него самого. В сущности, это не могила, а мемориал, памятник духу.

Других завещаний и указаний Малевича на сценарий похорон и форму гроба не было. Рождественский говорил, что у Казимира Севериновича как-то, ещё задолго до болезни, был с ним разговор о смерти, но не о его смерти, а о смерти вообще. «Как следует хоронить?» — задался вопросом Казимир. И с карандашом в руках, иллюстрируя свою мысль быстрыми пометками, как он обычно это делал, разъяснил: всё живое поднимается вверх, растёт, а умирая — падает. Значит, мёртвый человек должен лежать на земле раскинув руки, лицом вверх, к небу. Он как будто обнимает Вселенную, обнимает весь мир, и одновременно — принимает форму креста. Вот так и надо хоронить, и желательно сделать крестообразный гроб. Объясняя это, Малевич сделал маленький рисунок. Но во время болезни он о смерти с учениками не говорил и никаких проектов собственных похорон не строил. Так что формально никакого завещания не было.

Когда Малевич умер (по версии Клюна — ещё накануне его смерти), Суетин и Рождественский вместе нарисовали проект гроба и отнесли его в столярную мастерскую, где столяр немного упростил проект, потому что не мог сделать все сложные супрематические профили. Гроб представлял собою «поваленный набок» архитектон, ровный со всех сторон. Каждая сторона гроба имела шесть уступов: три уступа на крышке и три на гробе. Суетин с Рождественским расписали этот гроб: боковая сторона гроба и крышки, примыкающие к боковым сторонам, были зелёные, верхние стороны второго уступа крышки — чёрные, а остальное всё белое; на верхней белой стороне, в головах, был нарисован чёрный квадрат, а в ногах — красный круг. Креста рисовать не стали, чтобы не являть однозначно религиозных символов. Мерку для гроба снимали с Клюна: он с покойным был примерно одного роста.

Так начались похороны супрематиста — не последний, посмертный шедевр Малевича, как многие думают, а подвиг его верных учеников, которые понимали, как важна была для Малевича новая супрематическая обрядность, о которой он много думал в последние годы. На похороны Ленинградским союзом художников было выдано две с половиной тысячи рублей, одну тысячу — семье покойного. Дали и вагон для перевозки тела в Москву.

Гражданская панихида состоялась в квартире. Тело забальзамировали и сняли маску, затем перенесли в большую комнату, где висели картины. Гроб поставили головою к «Чёрному квадрату», рядом с гробом были неоконченная картина, палитра с кистями и красками, к раме прикололи фотографию покойного. Играла музыка, концерт длился больше часа. На следующий день гроб понесли в Союз художников. Когда выносили по узкой лесенке, пришлось вынуть тело, потому что гроб было негде развернуть и пришлось ставить его вертикально. В Союзе художников гроб простоял, по обычаю, три дня. Венков было много, некоторые — анонимные. Произносили речи, всё справедливые — что был покойный хорошим художником, исключительно талантливым и работоспособным, что имел он огромное значение не только для советского, но и для мирового искусства, что был недооценён и вследствие того ему приходилось бедствовать. Один из ораторов, Исаков из Академии художеств, сказал: «Прощай, дорогой Малевич, и нас прости!» В почётном карауле стояли Суетин, Рождественский, Лепорская и Клюн. Хармс прочитал стихи, посвящённые покойному, и затем положил их в гроб.

18 мая вынесли тело для отъезда в Москву. Процессия медленно прошла по Невскому к Московскому вокзалу. Укреплённый гроб стоял на грузовой машине, обтянутой красной тканью, борта были откинуты, закрытый гроб со всех сторон виден. Хоронили без оркестра. Машину расписал в супрематическом стиле Суетин — красный, чёрный, зелёный цвета. К бамперу спереди была прикреплена картина «Чёрный квадрат». Перед машиной несли множество венков, за гробом шла толпа народу. Многие присоединялись к процессии, поражались, спрашивали, что это такое, кого хоронят. На вокзале гроб сняли с машины и поместили в товарный вагон, чтобы везти в Москву. С ним ехали Суетин, Рождественский, Клюн, Лепорская. На вагоне был также нарисован чёрный квадрат. Родственники ехали отдельно, в мягком вагоне.

Малевич завещал сжечь его в только что построенном крематории. Он находился возле Донского монастыря. Рождественский и Суетин получили пропуска, по которым можно было спуститься вниз, в подвал, и через щели наблюдать сам процесс сожжения. Рождественский вспоминал, что сначала было видно только ослепительно-белую, плотную и раскалённую атмосферу, не похожую ни на что в мире. Потом появилась тачка в форме конуса, сделанная из металлических труб. На тачке, уже без гроба, лежало тело Малевича. Тачка въехала в это белое неземное пространство. Вспыхнули волосы, затем одежда, и затем разом поднялся огромный, высокий красный факел. Он втянулся кверху, вошёл в белый жар и растворился в нём. Стал гаснуть, гаснуть — и ничего не осталось. Материя была уничтожена.

Урну с пеплом через несколько дней, 21 мая, похоронили в Немчиновке. На захоронении народу было немного. Из чиновников присутствовали Давид Штеренберг и Михаил Кристи. Из художников — Иван Клюн, Вера Мухина, Надежда Удальцова и Александр Древин, Борис и Мария Эндеры, Владимир Татлин и др. Выкопали неглубокую, меньше метра яму, зацементировали, залив несколькими вёдрами раствора, и засыпали землёй. Над ней установили деревянный куб, сделанный Суетиным. На одной из сторон изобразили чёрный квадрат, а на дубе прибили доску со словами:

На ветвях дуба развесили венки; для этого дела подсадили на дуб Юдина, который лазил по дубу и прикреплял венки к ветвям проволокой. Уна Малевич с подругами долго потом приходила к этому кубу, если шли в поле гулять — обязательно туда заходили. «Дорога была хорошая, — вспоминала она, — рожь, васильки, цветы разные полевые, дорогой нарвём и положим на могилу».

Куб вскоре стал разрушаться, предполагалось поставить памятник по проекту Суетина (колонну-архитектон), но этого сделать так и не удалось. Потом началась война. На дубе располагался пункт оповещения о налётах на Москву немецкой авиации. Однажды, играя под дубом, деревенские дети откопали урну с прахом Малевича и разорили её, но ничего ценного не нашли. В 1942 году в дуб попала молния, и он сгорел, но остатки его простояли до 1960-х годов. В 1944 году, приехав в Немчиновку, Уна нашла на могиле отца только пень. Она взяла немного земли и закопала на могиле матери, Софьи Михайловны, на кладбище в Ромашкове. Позже, в 1980-х годах, Уна вместе с племянницей Софьи Михайловны Галиной Жарковой установили на погосте плиту с именем.

В конце 1950-х годах площадь полей была расширена, дуб окончательно выкорчевали, и всё, что осталось от могилы, тоже выбрали из земли. Теперь на месте могилы были поля, которые распахивались и засеивались.

В 1988 году Дмитрий Лихачёв и Константин Рождественский установили примерно в двух километрах от места захоронения, уже на территории посёлка, белый бетонный куб с красным квадратом на одной из сторон.

В 2000-х годах члены некоммерческого партнёрства «Немчиновка и Малевич», которое объединяет родственников художника, а также почитателей его творчества, российских и иностранных, занялись розыском точки, в которой находилась могила художника. Карты Генштаба и оставшиеся в живых свидетели указывали на одно и то же место. Там с помощью георадара «Лоза» была определена неоднородность в земле, оставшаяся после выкорчеванного дуба. Отправив пробы земли на анализ, установили, что там действительно находилось корневище. Так было найдено место захоронения Малевича, на котором к тому времени уже не было ни Малевича, ни урны, ни знака, ни дуба — ничего предметного, кроме желания и стремления людей найти эту точку. Александр Матвеев, генеральный директор некоммерческого партнёрства «Немчиновка и Малевич», планировал разбить вокруг места захоронения дубовую рощу диаметром сто метров, а на самом этом месте создать клумбу в виде чёрного квадрата, на которой высадить несколько кустов флоксов — любимых цветов Казимира Севериновича.

Однако события стали развиваться иначе: на прежде государственной земле появилась строительная компания «Ронд», которая стала строить рядом с могилой Малевича посёлок из шестиэтажных домов. Место захоронения оказалось у самого подъезда одного из этих домов. После серии публикаций и долгой борьбы внимание к проблеме было привлечено; но что будет дальше — быть ли мемориалу Малевича, или могила так и останется под асфальтом во дворе одного из домов — пока неясно. Из самых оптимистичных, благостных мечтаний: сделать могилу чуть в стороне, а рядом возвести высокий, выше зданий посёлка, архитектон, а в нём — Музей авангарда. Конечно, настоящих картин Малевича для этого музея никто не даст, но можно крутить на специальных экранах клипы в «3 D», сопровождая их лекциями о каждом периоде творчества Казимира и других художников его круга, а также выставлять картины художников-наследников Малевича. Эту концепцию предложила заместитель директора Государственной Третьяковской галереи Лидия Иовлева. Наверху предполагается поставить телескоп, чтобы в духе Малевича посмотреть на Юпитер и вообще космос. Мечта хорошая, беспредметная, дай-то Бог.

Николай Харджиев: «Хоть бы камень положили, когда деревянный куб разрушился».