Мальчик-менестрель

I

Перед отъездом из Килбаррака Десмонд предусмотрительно написал бывшей экономке своего отца миссис Маллен — даме хотя и преклонных лет, но еще вполне деятельной — с просьбой подыскать приличную трехкомнатную квартиру в Квэй. Десмонд вырос в этом районе и понимал, что только здесь найдет тихое пристанище, где сможет отсидеться, пока не определится с планами на будущее. Той же почтой он отправил письмо директору частной начальной школы Святого Брендана.

Когда счастливая чета прибыла в Дублин, Десмонд тотчас взял такси, которое должно было доставить их в Квэй. По дороге Клэр с радостным предвкушением рассматривала людные улицы.

— Старый добрый Дублин! Наконец-то мы здесь!

Однако миссис Маллен приняла молодоженов более чем сдержанно; пожилая женщина не могла скрыть своего беспокойства и некоторой озабоченности. И все же она нашла им подходящий скромный домик практически по соседству, куда, накинув на плечи шаль, и проводила их.

Десмонд, который был готов ко всему, почувствовал даже некоторое облегчение, увидев три вполне прилично обставленные комнаты и ванную с горячей и холодной водой. И так как арендная плата оказалась вполне разумной, он решил снять дом на полгода и сразу же перенес туда багаж из поджидавшего их такси. Миссис Маллен, которой был торжественно вручен подарок в размере одного фунта, обещала попросить домовладельца прислать договор аренды.

— Ну что, дорогая?! — жизнерадостно воскликнул Десмонд. — Как ты находишь наш новый дом?

— Дес, это не то, к чему я привыкла. Уж больно убогий.

— А мне кажется, нам здорово повезло так быстро найти жилье.

— Дес, ты привык к этому району для простолюдинов. Ты здесь родился. Но я росла в более благородном окружении.

— Ладно, а как насчет того, чтобы запастись продуктами? — пропустив мимо ушей замечание Клэр, спросил Десмонд. — Насколько я помню, там, на углу, есть неплохая бакалейная лавка.

— Вот ты и иди, Дес. Я хочу разобрать вещи и немного отдохнуть. Не забывай о моем положении, дорогой!

Десмонд не стал спорить, а сразу же отправился к Келли, в угловой магазинчик, где его, к счастью, не узнали, и купил чай, кофе, молоко, сахар, хлеб, помидоры, печенье, баночку джема фирмы «Робертсон», сыр, масло, несколько ломтиков ветчины, бекон и дюжину яиц. Хозяин — теперь уже не Джон Келли, — стоявший в переднике за прилавком, был весьма доволен столь внушительной закупкой и обещал немедленно доставить товар с посыльным.

Если Десмонд и рассчитывал, что его похвалят за подобную расторопность, его ждало крупное разочарование.

— Дес, посмотри! Нет, ты только посмотри! — сунула ему под нос слегка помятое платье Клэр. — Эта сучка Бриджит, которой я велела уложить вещи, превратила в тряпку мое чудное муслиновое платье!

— Дорогая, а разве его нельзя погладить?

— А где утюг? Сделай одолжение, скажи! Нет, придется нести платье в химчистку.

В этот момент раздался стук в дверь: мальчик-посыльный принес продукты.

— Ладно, дорогая, давай лучше перекусим. Нам обоим сразу полегчает. Может, сообразишь что-нибудь на скорую руку, пока я распаковываю чемоданы?

Клэр враждебно уставилась на сваленные на столе свертки.

— Дес, я хочу тебе прямо сказать. Я не по этой части. Стряпуха и прачка из меня никакая. Меня не для того воспитывали, чтобы я занималась такими вещами. Почему бы нам просто не сходить поужинать в «Хибернианз»?

— И вернуться к разобранной кровати, сваленному в коридоре постельному белью и нераспакованному чемодану?

— Ах, Дес, ты просто неотразим, когда сердишься! — воскликнула Клэр, протягивая к нему руки. — Иди ко мне, любимый. Поцелуй меня. Правда, здорово было в поезде?! Его так трясло, так трясло, что нам очень даже помогало: вверх — вниз, туда — обратно! И ты совершенно прав. Надо привести постель в порядок. Я сама этим займусь, если ты пока приготовишь ужин.

Десмонд поставил кастрюльку с двумя яйцами на газовую плиту в маленькой кухоньке и принялся накрывать на стол, но тут жалобные стенания из соседней комнаты заставили его все бросить и со всех ног кинуться туда.

— Дорогой, это просто ужасная кровать! Смотри, она разобрана на части, и все такое тяжелое, что мне с места не сдвинуть.

Кровать, на которой вполне могла бы уместиться целая семья, представляла собой типичный образчик старинной ирландской мебели из дуба.

— Давай начнем со спинки. Попробуем приставить ее к стене, — предложил Десмонд.

Они с превеликим трудом, теперь уже вдвоем, подняли спинку, которая, казалось, весила не меньше тонны, но Клэр, охнув, выпустила свой конец, и спинка с устрашающим треском шлепнулась плашмя на то же место, где и лежала.

— Дес, нам необходима помощь. Кровать слишком тяжелая для нас.

— Но мы должны, Клэр. Судьба бросает нам вызов. Не можем же мы спать на полу.

Только Десмонд наклонился, чтобы взяться за спинку, как в дверь позвонили.

— Какого черта! Кто бы это мог быть?

Но Десмонд, проигнорировав вполне уместный вопрос Клэр, уже пошел открывать. На пороге стоял улыбающийся молодой человек с непокрытой головой.

— Святой отец, сэр, я Джо Маллен, внук старой миссис Маллен. Она тут подумала, что вам не помешают лишние руки, чтобы обжиться на новом месте. Особенно разобраться с кроватью.

— Входи, Джо, — протянул ему руку Десмонд. — Очень рад тебя видеть. Да, с кроватью у нас загвоздка.

Когда Десмонд провел Джо в спальню, тот задумчиво посмотрел на кровать и кивнул головой.

— Старая работа, сэр. Но, мне кажется, я знаю, в чем тут фокус.

Джо снял пиджак, продемонстрировав хорошо развитую мускулатуру, и двумя руками взялся за спинку кровати. Всего один рывок — и вот уже спинка стоит у стены.

— Сэр, если вы ее подержите вот так, чтобы она не соскользнула, я в секунду подниму изножье.

Сказано — сделано. Джо в мгновение ока поднял изножье, установив его в нужном положении. Затем, придерживая его одной рукой, взял боковины и вставил в пазы. После чего установил перекладины в центре. И вот уже рама была готова, осталось только положить огромный неподъемный матрац — задача, с которой Джо справился мастерски.

— Вот и все дела, сэр. Полагаю, простынями и одеялом займется мадам.

— Джо, огромное тебе спасибо. А теперь скажи, сколько я тебе должен?

— Абсолютно ничего, сэр. Фамилию Фицджеральд до сих пор хорошо знают и уважают в нашем районе. А кроме того, не больно-то я и перетрудился.

— Скажи, Джо, а чем ты занимаешься? — поинтересовалась Клэр.

— Я профессиональный футболист, мадам. Центральный нападающий «Дублин харп». Зарабатываю неплохие деньги. Но так как я свободен по вечерам, за исключением субботы, подрабатываю еще сомелье у мистера Бессона в ресторане «Хибернианз».

— У мистера Бессона?

— Джентльмена из Швейцарии, купившего старый добрый «Хиб» и с помощью своей примерной ирландской жены сделавшего его первоклассным заведением. Теперь это место просто не узнать. Заходите как-нибудь вдвоем. Для вас всегда найдется бокал хорошего «Шерри».

— Спасибо, Джо, — ответила Клэр. — Обязательно зайдем.

— Ну, а теперь мне пора. Желаю приятных снов на этой замечательной старой ирландской кровати.

Когда Десмонд, проводив Джо, вернулся в комнату, он бросил взгляд сперва на кровать, потом — на Клэр.

— Какой прекрасный молодой человек. Такой сильный, такой стройный и такой обходительный!

— Да, дорогой, что есть, то есть. И к тому же чрезвычайно хорош собой.

Яйца на кухне уже успели свариться вкрутую, но Десмонд нарезал их ломтиками и уложил на тосты вместе с кусочками помидоров. Получилось совсем неплохо, особенно с горячим кофе.

— А теперь пора баиньки, дорогой. Я смертельно устала. Посуду помоем завтра.

Но когда они разделись и легли в кровать — большую и очень уютную, — Клэр прошептала:

— Разве это не чудо, дорогой, такая широкая, теплая постель после мокрой травы в лесу или жесткой вагонной полки? Иди ко мне, любимый! Ну, пожалуйста! Пожалуйста!

Десмонд откликнулся на страстный призыв жены, и хотя он отлично понимал, что два раза в день — чересчур много и ни к чему хорошему не приведет, но устоять был не в силах, а потом они так и уснули, держась за руки.

И никогда еще старая ирландская кровать, повидавшая на своем веку множество ложащихся и лежащих людей, не давала приют столь странной, столь не подходящей друг другу паре, как эти двое, которые крепко спали сейчас, не отпуская рук друг друга.

II

Когда Десмонд проснулся, было уже восемь утра. Вскочив с кровати, он поднял жалюзи, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Клэр, которая лежала, свернувшись клубком, словно ленивая кошка, приоткрыла один глаз и сонно прошептала:

— Дес, ложись. Смотри, как здесь чудесно при свете солнца.

— Я бы с удовольствием, Клэр, но на утро у меня назначена встреча с доктором О’Хара.

— Ах да, я и забыла. Налей себе кофе, любимый, и сделай пару тостов, — сказала Клэр и, увидев, что Десмонд надевает халат, добавила: — Раз уж ты встал, дорогой, то сделай и мне тоже. Какая разница, что для одного готовить, что для двоих.

Пять минут спустя Десмонд уже принес поднос с двумя чашечками призывно дымящегося кофе и двумя горячими тостами с маслом. Поставил свою порцию на крошечный туалетный столик, а поднос протянул Клэр, которая полулежала, откинувшись на подушки.

— Дес, какой ты милый! Как я правильно сделала, что выбрала именно тебя. Мы непременно должны взять это за правило. Чтобы ты каждое утро подавал мне кофе в постель.

Клэр на время притихла и с удовольствием прихлебывала горячий кофе, затем, откусив кусок тоста, грустно покачала головой.

— Дес, дорогой, мне надо тебе кое в чем признаться, и лучше покончить с этим сразу и получить от тебя отпущение грехов, чем изводить себя до полусмерти. Дес, дорогой, я должна сказать, что на кухне от меня никакого проку. Я не умею готовить — никогда не занималась стряпней, а поскольку меня воспитывали, как настоящую леди… — Десмонд бросил в ее сторону удивленный взгляд, полагая, что она шутит, но та говорила совершенно серьезно и продолжила в том же духе, даже с некоторой гордостью в голосе: — Я в жизни не прикасалась к грязной посуде, не говоря уже о том, чтобы драить кастрюли и сковородки. Так что, может быть, твоя миссис Маллен протянет нам руку помощи или хотя бы подыщет нам помощницу по дому?

— Дорогая, давай сначала обустроимся, а потом постараемся найти выход из положения.

— Милый Дес, если мы проголодаемся, то прямо за углом, на О’Коннелл-стрит, полным-полно дешевых ресторанчиков, раз уж «Хибернианз» тебе не по карману.

— Об этом мы тоже подумаем потом, любимая. А сейчас мне пора уходить.

— Я очень надеюсь, что ты получишь эту работу, Дес. Ужасно, если ты целый день будешь слоняться без дела.

— А у тебя какие планы на сегодня?

— О, я хочу прошвырнуться по Графтон-стрит, поглазеть на витрины. Кстати, дорогой, ты не дашь мне немного денег на карманные расходы, чтобы я могла хоть чуть-чуть осмотреться, и вообще?

— Конечно, любимая. Только уберу сначала посуду и оденусь.

Десмонд отнес посуду на кухню и вымыл вместе с той, что осталась с вечера. Какое счастье, что хоть есть горячая вода! Должно быть, услужливый Джо перед уходом включил нагреватель. Вытерев чистые чашки и тарелки, Десмонд убрал их в буфет. После чего быстро побрился перед крошечным зеркалом над раковиной и вернулся в спальню, чтобы одеться. Затем открыл стоявший в шкафу чемодан и достал оттуда десять фунтов, не преминув с тревогой проверить свою сберегательную книжку, где осталось всего восемьсот шестьдесят два фунта. Только сейчас он понял, как много истратил или отдал на благотворительные цели из тех трех тысяч, что получил в наследство от матери.

— Вот все, что у меня есть, дорогая. Скажи, тебе хватит на первое время?

Клэр вылезла из постели, откуда внимательно следила за каждым его движением.

— Что-что? О, Дес, ты весь в этом! О да, дорогой, — промурлыкала она, схватив деньги. — Для начала хватит, чтобы понять, что к чему. А теперь удачи тебе! Я помолюсь за тебя.

Когда Десмонд ушел, Клэр пересчитала купюры, а потом снова завалилась в кровать, решив еще немного вздремнуть.

Миновав Квэй, Десмонд свернул направо и пошел по Графтон-стрит — по праву считающейся гордостью Дублина, — пока не дошел до угла, откуда открывался вид на площадь Колледж-Грин. Он собирался пройтись пешком до Боллсбридж, но новый приступ какой-то непонятной слабости, которую он чувствовал с самого утра, заставил передумать и сесть на трамвай. Десмонд прекрасно понимал причины своего недуга и решил, что, наверное, стоит обсудить, причем самым тактичным образом, сей деликатный вопрос с Клэр.

Тут из-за поворота показался трамвай, который остановился по знаку Десмонда. Десмонд опустился на сиденье, и его снова охватила ностальгия. Трамвай громыхал по знакомым улочкам — сколько раз этим путем он когда-то добирался в школу! — и на него тотчас же нахлынули болезненные детские воспоминания. Еще острее он почувствовал это, когда вышел из трамвая на конечной остановке — Боллсбридж — и двинулся через сквер к школе Святого Брендана.

Несколько замешкавшихся на спортплощадке школьников в знакомых зеленых с черным блейзерах торопливо бежали к дверям школы, и Десмонд медленно пошел за ними. Ему не было надобности спрашивать дорогу — он знал ее как свои пять пальцев. Он прошел мимо классных комнат и дальше по коридору, приведшему его к закрытой двери, в которую он неуверенно постучался. Доносившиеся из комнаты голоса свидетельствовали, что доктор О’Хара сейчас занят, и Десмонд присел на скамью возле двери. Он смирился с ролью просителя и приготовился терпеливо ждать. Примерно через четверть часа дверь распахнулась, и из комнаты вместе с доктором О’Хара вышла женщина в элегантном деловом костюме, которую доктор проводил до конца коридора. Только на обратном пути к кабинету директор заметил Десмонда и жестом пригласил его внутрь. Удобно устроившись в кресле, доктор О’Хара указал Десмонду на стул, а когда тот сел, испытующе посмотрел на него. Десмонд в свою очередь тоже бросил взгляд на морщинистое, обвисшее лицо директора и удивился, как безжалостно обошлось с ним время.

— Ну что, Десмонд, я получил твое письмо и прочел его с большим удивлением и глубокой печалью. Что сказал бы твой выдающийся батюшка, будь он жив? Если бы он дожил до такого позора, это непременно убило бы его. Скажи, разве тебе не нравилось быть священником?

— Очень нравилось. Я любил свой приход и своих прихожан, но вопрос стоял по-другому: либо поступить как порядочный человек, либо обесчестить девушку из хорошей семьи, оставив ее на поругание толпы.

— Значит, девушка была беременна.

В ответ Десмонд только молча склонил голову.

— Что ж, теперь мне все более или менее ясно, Десмонд. Итак, ты женат, отвергнут Церковью, испытываешь крайнюю нужду в деньгах и, следовательно, в работе.

— Сэр, вы, как обычно, излагаете суть проблемы предельно логично и беспристрастно.

— Десмонд, не смей мне льстить, или я не стану иметь с тобой дела. А теперь скажи, что ты можешь предложить мне как учитель.

— Я могу преподавать латынь, французский, итальянский и даже испанский. И можете мне поверить, я прекрасно справляюсь с детьми. В Килбарраке я весьма успешно вел группы для подготовки к первому причастию и конфирмации.

— Допустим, — задумался доктор О’Хара. — Хорошо, Десмонд, я могу взять тебя учителем латыни и французского в двух младших классах. В оставшееся время будешь помогать мне в канцелярии: проверять работы учеников, заниматься моей корреспонденцией, бумагами и прочее. Обычно зарплата учителя составляет двадцать фунтов в месяц, но в память о наших добрых отношениях и с учетом твоих стесненных обстоятельств я положу тебе двадцать пять.

— О, сэр, я вам так… — начал Десмонд, но директор предупреждающе поднял руку.

— Но все это, Десмонд, при одном условии. Я ничего не знал и не знаю о твоей личной жизни. Будем считать, что ты просто мой бывший ученик, причем очень хороший ученик, который обратился ко мне в поисках работы.

— Я… Разумеется, я понимаю, сэр, и, естественно, согласен.

— Да, Десмонд, если до кого-либо из родителей случайно дойдет, что я, заведомо зная суть дела, принял человека с твоей репутацией учить их детей, если мне не удастся сразу же от тебя откреститься, последствия для меня могут быть самыми печальными.

— Я все понимаю, сэр. И на все согласен. В Дублине ничего не узнают о… о Килбарраке.

— В таком случае, Десмонд, ты принят. Начиная с завтрашнего дня, с девяти утра. Повторяю условия. Обычная зарплата двадцать фунтов. Но поскольку я искренне тебе сочувствую, ты будешь получать двадцать пять.

— Благодарю вас, сэр. От всего сердца. Вы не пожалеете, сами увидите.

— Хорошо, Десмонд. А теперь оставь меня. У меня через пять минут занятия в шестом классе.

Выйдя на улицу, Десмонд решил немного пройтись пешком. Он был спасен. Постоянная работа, причем работа любимая, и зарплата, которая позволит им с Клэр ни в чем не нуждаться.

Он больше не чувствовал усталости и размашистым шагом быстро дошел до центра Дублина. Ему вдруг захотелось отпраздновать свое новое назначение, и он зашел в «Бьюли», где заказал большую чашку кофе и две пшеничные лепешки со свежим маслом. Он с детства помнил и любил кофе, который подавали в «Бьюли», — идеальный, ароматный и крепкий, с маленьким горшочком свежих густых сливок. Райское наслаждение, хотя он не отказался бы и от пирога со свининой, что с аппетитом уплетал его сосед, но это было для него сейчас слишком дорогим удовольствием, которое вполне может и подождать. Из кафе Десмонд отправился в парк Святого Стефана, где присел на залитую солнцем скамью рядом со студентами, давно выбравшими квадратный кусочек зелени в самом сердце Дублина местом полуденного отдыха между занятиями.

В свой маленький домик в Квэй, теперь действительно ставший для него домом, Десмонд вернулся в три часа. Клэр еще не было, но не успел Десмонд войти, как кто-то позвонил в дверь. На пороге стоял шофер в опрятной зеленой униформе, его аккуратный фургончик был припаркован рядом.

— Здесь живет миссис Донован-Фицджеральд?

Застигнутый врасплох Десмонд тем не менее ответил утвердительно.

— Доставка из «Свицера», — сказал шофер и, вручив Десмонду две большие красивые коробки, перевязанные ленточками, сел в фургон и уехал.

Десмонд медленно вернулся в дом, положил роскошные коробки на стол в гостиной и стал внимательно их изучать, испытывая при этом смешанные чувства и время от времени с удивлением бормоча: «Миссис Донован-Фицджеральд!»

Ему не пришлось долго гадать, что к чему. В четыре часа в дом влетела Клэр, вырядившаяся по случаю выхода в город в свое лучшее платье, и, не в силах сдерживать переполнявший ее восторг, с порога бросилась Десмонду на шею.

— О, дорогой, я так замечательно погуляла! Давай присядем, и я тебе все подробно расскажу. Для начала я, естественно, отправилась в «Свицер» на Графтон-стрит и провела там умопомрачительный час. Ты даже представить не можешь, какие там изумительные вещи, совсем как в Париже, даже лучше. Ну я, конечно, не только смотрела, но и кое-что купила…

— То, что в коробках? — перебил жену Десмонд.

— Да, милый. Два платья неземной красоты, писк моды, я была не в силах устоять. Конечно, дорогой, сейчас я их носить не смогу, у меня скоро будет виден животик, но потом… потом ты полюбишь меня в них еще больше.

— Но, Клэр, они, должно быть, стоят уйму денег. Как тебе удалось…

— Очень просто, дорогой. Я сказала им, что я племянница госпожи Донован и хочу стать их постоянной покупательницей. Ты даже представить себе не можешь, что значит в Дублине имя мадам. Оно открывает любые двери. Ты бы видел, как они лебезили и суетились вокруг меня.

— Но ведь за вещи придется заплатить.

— А, ерунда! «Свиц» присылает счета только через полгода, особенно человеку с фамилией Донован.

— Я смотрю, ты ее уже себе взяла.

— Какое это имеет значение, дорогой! Я имею на нее право, — расхохоталась Клэр.

— Ну что, надеюсь, на этом твои приключения закончились?

— А вот и нет. Ни в коем случае, — хихикнула Клэр. — Я вспомнила о приглашении Джо и заглянула в «Хиб», где получила обещанный бокал шерри. Джо — просто душка. Похоже, он шепнул пару слов обо мне управляющему мистеру Мейли, который оказался на редкость приятным человеком. Хочешь, передам тебе наш разговор? Так вот, слушай.

«Джо сказал, что вы племянница нашей самой уважаемой клиентки?» — «Да, я миссис Донован-Фицджеральд», — ответила я, и мы обменялись рукопожатием. «Вы обедаете у нас?» — «Вообще-то собиралась, — и глазом не моргнув ответила я. — Но, к несчастью, оставила дома кошелек». — «О, мадам! Пусть вас это не беспокоит. Я зарезервирую для вас столик. И вы можете приходить на ланч a la carte[77] как гость отеля». Ну ладно, Дес, короче, мне принесли такой ланч, такой ланч, какого я в жизни не ела. Pate de foie gras[78], жареный лосось, клубничный мусс и «ирландский кофе». И все так почтительно мне кланялись. И вот я здесь перед тобой, дорогой. Вернулась домой и умираю хочу пи-пи. Все, больше не могу! Дес, будь добр, сделай нам по чашечке чаю, пока я в ванной! — воскликнула Клэр.

И пока Клэр справляла нужду, Десмонд на кухне заваривал чай. Господи, она даже не поинтересовалась, как прошло собеседование с доктором О’Хара! Только сейчас, впервые за все это время, Десмонд осознал всю глупость безумной затеи с женитьбой, и его словно кольнуло предчувствие катастрофы.

III

Даже если не считать зарплаты, без которой им было просто не прожить, Десмонд был доволен работой. Время шло — неделя за неделей, месяц за месяцем, — и Десмонд вполне освоился на новом месте, а поскольку он прекрасно ладил с детьми, то в школе его все любили. С коллегами он общался не слишком много, так как был загружен канцелярщиной, которой приходилось заниматься во внеклассные часы, иногда засиживаясь допоздна, зато директор, впечатленный успехами нового учителя, даже предложил ему подумать о докторской диссертации.

Клэр тоже — правда, в своем духе — одобрила усилия Десмонда заработать на кусок хлеба.

— Дес, какое счастье, что, когда я в городе по делам, ты не будешь слоняться по дому как неприкаянный!

Однако теперь Клэр все реже и реже выходила в город, так как беременность ее стала уже заметна, и она должна была скоро родить. Предложение Десмонда рожать в университетской больнице «Матер Мизерикордиа» было с гневом отвергнуто.

— Я не собираюсь рожать в монастырской больнице для бедных!

— Но эта больница пользуется мировой известностью! Мой друг Алек проходил там в родильном отделении практику.

— Дес, что хорошо для студентов, не годится для пациентов. Ты бы постоял под дверью и послушал, как там кричат! И вообще, не желаю, чтобы возле моей кровати околачивались монашки и кропили меня святой водой. Я тут имела долгий разговор со старой миссис Маллен. За свою жизнь она помогла появиться на свет не одному младенцу, поможет и нашему.

Клэр была непреклонна, и Десмонду, естественно, пришлось уступить. Позже Десмонд поговорил с бывшей экономкой своего отца, и той удалось его немного переубедить. И действительно, когда радостное событие наконец случилось, все прошло как нельзя лучше. Десмонду, конечно, пришлось нервно потоптаться под дверью, но не слишком долго: уже через час к нему вышла миссис Маллен, непривычно строгая в белом накрахмаленном халате, и протянула ему прелестную девочку — милую и теплую. Когда он осторожно взял ее на руки, ее темные глаза остановились на нем с ласковым удивлением. Клэр взирала на эту трогательную сцену с кровати, где лежала, расслабленно откинувшись на подушки.

— Ну что, Дес, угодила я тебе? — спросила она.

— У меня нет слов. Спасибо тебе, моя милая, милая Клэр! Чудная крошка с твоими чудными темными глазками!

— И тебе спасибо, дорогой Дес. Когда мы следующий раз будем ссориться, я обязательно вспомню твои ласковые слова.

— Надеюсь, дорогая, ты не слишком настрадалась?

Но тут в разговор решительно вмешалась старая дама:

— Положа руку на сердце, хочу сказать вам, сэр, что у меня в жизни не было такой пациентки. Когда у нее были потуги, она даже не пикнула, а когда выходил ребеночек, а это самое тяжелое для роженицы, только тихонько всхлипнула. И еще хочу вам сообщить, так как вас наверняка это заинтересует, что у нее ни разрыва, ни самой маленькой травмочки на ее прелестной… Ну, сами знаете, о чем я. Все целехонькое.

Старая женщина оказалась опытной повитухой; сделав наконец все, что считала нужным, она удовлетворенно сказала Десмонду:

— Значит, так, сэр. Мать в порядке, ребенок вымыт и спит, колыбель для ребенка стоит у вашей кровати, мать уже удобно устроилась и дремлет, так что, думаю, я могу быть свободна до завтрашнего утра.

— Спокойной ночи, миссис Маллен, и огромное вам спасибо. Вы так добры!

Десмонд проводил ее до прихожей, обнял ее и поцеловал в морщинистую щеку.

— Дорогая миссис Маллен! Вы просто ангел. Такая добрая и такая умелая! То, что вы для нас сделали, никакими деньгами не измеришь, но все же скажите, сколько я вам должен.

— Обычно я беру два фунта, но с вас возьму только фунт.

Десмонд почувствовал, что вот-вот расплачется. Он вынул из кармана две пятифунтовые банкноты, которые предусмотрительно достал из своего неприкосновенного запаса в шкафу, и молча протянул миссис Маллен.

— О нет, сэр, я не могу… Правда не могу…

— Вы должны взять деньги. Я настаиваю. Вы столько для нас сделали, раздобыли колыбельку и вообще…

— Ладно, сэр… Я возьму, но только одну бумажку, этого более чем достаточно. Премного вам благодарна, — сказала миссис Маллен, решительно засовывая вторую банкноту в нагрудный карман Десмонда. — А теперь спокойной вам ночи. Я приду прямо с утра. — И уже стоя на пороге, она повернулась и добавила: — Жаль, что ваш дорогой батюшка не дожил до этой минуты. Если б он только мог увидеть свою прелестную внучку, был бы на седьмом небе от счастья!

Десмонд прошел в ванную, чтобы приготовиться к отходу ко сну. Укладываясь возле Клэр, он прошептал:

— Дорогая, ты спишь? Если нет, хочу тебе сказать, что никогда еще не был так счастлив. Мне кажется, этот ребенок нас сблизит, поможет затянуться той трещине, что в последнее время возникла в наших отношениях.

— А по чьей вине образовалась трещина? Любая женщина на моем месте была бы недовольна, что муж прикасается к ней только раз в неделю, а в остальные ночи ни-ни.

— Клэр, это было глупо и бестактно с моей стороны! Мне нравится заниматься с тобой любовью. Но все должно быть в меру, иначе я буду просто как выжатый лимон.

— И вовсе нет, большинству мужчинам, наоборот, всегда мало. Просто в тебе еще много от священника, Дес. Хотя, пока я кормлю грудью, нам ничего не грозит, так что, может, теперь я смогу получить от тебя больше… — сказала Клэр и, поцеловав Десмонда, добавила: — Если малютка проснется, будь добр, встань и дай ее мне.

И она тут же заснула, а Десмонд, прижавшись к мягкому податливому телу жены, последовал ее примеру.

IV

Теперь по субботам и воскресеньям, если позволяла погода, маленькое семейство выходило пройтись на свежем воздухе — вдоль Квэй, через мост, иногда до Феникс-парк, — нарядная Клэр, в одном из своих новых платьев из «Свицера», малышка в красивой коляске, купленной для нее счастливым отцом, и, конечно, Десмонд, с удовольствием ловивший восхищенные взгляды. Клэр, воспользовавшись временным затишьем в их отношениях, подсунула Десмонду счета за платья — всего каких-то шестьдесят фунтов, — которые прислали повторно вместе с угрожающим письмом. Десмонд не стал возмущаться, понимая, что ей, бедняжке, придется взять на себя хлопоты по крещению ребенка.

— Дес, тебе ведь не хочется этим заниматься?

— Но это необходимо сделать.

— Дай мне свидетельство о браке, полученное от каноника, и я отнесу его в воскресенье в монастырь кармелиток. Там всегда очередь после одиннадцати. Ну что, согласен назвать ее Джеральдиной?

В качестве искупительной жертвы Клэр решила дать ребенку именно это имя, поскольку лелеяла надежду вернуть себе таким образом расположение тетки.

Итак, Клэр отправилась к кармелиткам, оставив Десмонда мучиться неизвестностью, однако все его тревоги мигом рассеялись, когда вернувшаяся Клэр сказала с широкой улыбкой:

— Ну все, приятель, дело сделано. Теперь малышка — настоящая христианка. Господи, благослови!

Тогда-то Клэр и предъявила Десмонду счет из «Свицера». Да, Десмонд был счастлив, насколько может быть счастлив человек в его незавидном положении. Место учителя в школе Святого Брендана, по крайней мере, помогло ему хотя бы частично облегчить муки совести, но когда время от времени она снова начинала его терзать, он кричал, взывая к Небесам: «Ты вышвырнул меня, словно гнилое яблоко. Почему я должен снова вернуться к Тебе?!»

Отношения с Клэр мало-помалу налаживались, она была благодарна мужу за помощь в уходе за Джеральдиной. Каждый вечер после работы Десмонд купал малышку, вытирал ее и обрабатывал присыпкой, после чего менял подгузник и укладывал спать. По субботам и воскресеньям он один нянчил девочку, которая уже узнавала его и всегда встречала счастливой улыбкой, согревавшей сердце.

Однажды утром, когда Десмонд занимался малышкой, а Клэр читала утреннюю газету, она словно невзначай спросила:

— Скажи, а что такое простой вексель?

— Листок бумаги, вроде соглашения, где стоит твоя подпись.

— И что, все? — рассмеялась Клэр и, отложив газету, стала смотреть, как Десмонд обрабатывает крошку присыпкой и меняет ей подгузник. — Дес, а ты здорово навострился с ней управляться. И она тебя любит, по ее глазам видно.

— Ну как, готова идти на прогулку?

— Сейчас, только переоденусь. Какая жалость, что мы не можем зайти куда-нибудь пообедать! В «Хибе» мы были бы в центре внимания!

— Дорогая, она еще слишком мала для этого.

— Ну, да, конечно. Но раз уж зашла речь о «Хибе», Дес, ты должен обещать, что отведешь меня туда шикарно отпраздновать тот день, когда я перестану наконец быть молочной кухней.

— Но, Клэр, дорогая! Я ведь уже обещал. А я держу слово. Как насчет следующей субботы? Попросим миссис Маллен посидеть с Джерри.

— Что ж, будем считать, что ты пригласил меня на свидание, Дес. И я хочу быть при полном параде. Суббота самый удачный день. В субботу в «Хибе» собираются сливки общества.

Следующие несколько дней Клэр только и думала, что о предстоящем обеде. Она при каждом удобном случае напоминала Десмонду о его обещании, да и сама, на свой собственный лад, готовилась к торжественному мероприятию: несколько раз исчезая по каким-то таинственным делам и возвращаясь с бесчисленными свертками; Десмонду оставалось только гадать, сколько денег ушло на всю эту роскошь и каков источник богатства, неожиданно свалившегося на Клэр. Однако он не стал затрагивать щекотливую тему, ибо хотел сохранить гармонию, воцарившуюся в доме, будто музыка.

Теперь, когда Клэр кормила грудью и, по ее собственному утверждению, ей ничего не угрожало, она чуть ли не «королевским приказом» вынуждала Десмонда выполнять супружеские обязанности чаще обычного.

— Ты действительно прекрасный любовник, — похвалила мужа Клэр после особенно впечатляющего исполнения супружеского долга. — Только не вздумай загордиться, дорогой, но должна признать, ты знаешь, как удовлетворить женщину. Такое странное чувство — один бог знает какое, — когда ты словно взмываешь ввысь и ждешь, что же дальше. Ты умеешь дать женщине именно то, что ей нужно. Я поняла это еще тогда, когда подловила тебя в лесу в Килбарраке.

— Но то было мимолетное… — начал Десмонд и, спохватившись, добавил: — Но чрезвычайно приятное приключение.

— Ну, у меня не было времени растягивать удовольствие, дорогой, типа, сделать это раз, переждать и повторить… К тому же в глазах Церкви такие вещи считаются извращением, а значит, грехом. Нет-нет, приятель, я на твоей стороне. Нельзя жить, не трахаясь.

— Дорогая, я боюсь дотрагиваться до твоей груди. Боюсь сделать тебе больно, — прошептал Десмонд, стараясь сменить тему. — Она такая нежная и тугая.

— Что правда, то правда, дорогой. Очень мило с твоей стороны так беспокоиться обо мне. Тогда почему бы нам не попробовать сзади? Говорят, так даже приятнее.

И вот, как ни старался Десмонд отговориться, уже на третью ночь Клэр все же его уломала, и он сделал именно то, чего она от него добивалась, хотя перед его глазами неотступно стояла мерзкая картина, которую он однажды наблюдал на главной улице Килбаррака: две дворняжки, спаривающиеся подобным образом.

Наконец наступило утро субботы, неприветливое и хмурое, но все же дающее надежду, что солнце скоро появится. Пока Десмонд варил кофе и, как опытная нянька, обихаживал Джерри, Клэр нежилась в постели, намереваясь встать только в одиннадцать, чтобы приготовиться к приятному дню. К этому времени Десмонд уже успел одеться и заглянуть к миссис Маллен, которая обещала посидеть с малышкой.

В двадцать минут первого в гостиную вошла Клэр и остановилась перед Десмондом, словно приглашая его выразить свое восхищение. На ней было нарядное зеленое платье, которого он прежде не видел, новые зеленые перчатки и большая зеленая шляпа, несколько кричащая, но тоже новая.

— Ну как, Дес?

— Потрясающе, — грустно прошептал Десмонд. — Ты похожа на дорогую французскую проститутку, ищущую клиента.

— А мне нравится, Дес, — рассмеялась Клэр. — У меня неожиданно образовались кое-какие деньги, и захотелось позволить себе чуть-чуть больше обычного. Особенно сегодня! Я хочу, чтобы все на меня смотрели. А то некоторые там, в «Хибе», считают, что у меня нет мужа. Ты заказал такси?

— Но сегодня такой чудный день. Я думал, мы прогуляемся.

— Ладно, уговорил, скупердяй. Пусть соседи обзавидуются.

И провожаемые печальным взглядом неприятно удивленной миссис Маллен, они под руку вышли из дому. Ровно в час дня они вошли в отель и через бар проследовали в ресторан. Метрдотель тут же подобострастно подскочил к Клэр.

— Жюль, у тебя найдется для нас приличный столик? — спросила Клэр.

— Лучший, мадам. Ваш любимый, около окна. — Усадив их за столик, метрдотель прошептал: — Могу я выразить мадам свое восхищение? Мадам сегодня выглядит сногсшибательно.

— Жюль, дорогой, вы мне льстите. А чем вы собираетесь нас кормить? И мы хотели бы бутылочку шампанского «Перье Жуэ». Мы слишком долго откладывали празднование бракосочетания. Это мой муж Десмонд.

— О, счастлив познакомиться с вами, сэр. Хотите что-нибудь заказать? — Метрдотель протянул сначала Клэр, а потом Десмонду меню в обложке с затейливым орнаментом. — А теперь прошу прощения, мне надо распорядиться насчет шампанского.

Наконец блюда были заказаны, шампанское открыто и после дегустации налито в бокалы. Клэр осматривала зал, отпуская замечания по поводу знакомых лиц. А между тем ее собственный наряд, да и нарочитая манерность, безусловно, привлекали общее внимание и вызывали перешептывания, даже смешки, объектом которых в равной мере мог быть и Десмонд. За соседним столиком обедал какой-то неприметный человек в темном деловом костюме; перехватив сияющий взгляд Клэр, он наклонился к ней и вежливо сказал:

— Извините за беспокойство, милая леди, но, так как наши столики расположены совсем близко, я, сам того не желая, невольно слышал ваш разговор и понял, что вы празднуете бракосочетание.

— Истинная правда, сэр, — с готовностью откликнулась Клэр, довольная тем, что есть с кем поговорить. — Мы достаточно долго откладывали празднование этого дня ввиду необычных обстоятельств нашей любви и нашего брака. Может, выпьете с нами шампанского?

— Мне не стоит пить за ланчем, так как суббота у меня обычно тяжелый день, хотя, дорогая мадам, если вы позволите сделать всего один глоток из вашего бокала…

Клэр с готовностью протянула ему бокал, но незнакомец только пригубил шампанское.

— Вы что-то говорили, мадам, о сложных обстоятельствах…

— Все было именно так, сэр. А вы знаете, что мой дорогой муж, сейчас такой веселый и счастливый, когда-то… — Десмонд изо всех сил сжал руку Клэр, попытавшись развернуть жену к себе, но она только отмахнулась и продолжала: — …когда-то был молодым и всеми любимым священником в Килбарраке?

— Только не говорите, дорогая мадам, что ваш муж — тот самый знаменитый викарий из Килбаррака, которого разыскивают вот уже почти два года, а вы, милая леди, не кто иная, как племянница нашей мадам Донован!

— Клэр, ради бога, заткнись! — прорычал Десмонд.

Но Клэр уже понесло.

— Вы попали прямо в точку, сэр. Хотя это длинная история. Десмонд, дорогой, убери, пожалуйста, ноги. Мне больно. Сэр, я не буду рассказывать обо всех препятствиях, стоявших у нас на пути во время нашего бурного романа. Я уж было решила, что мне никогда не удастся его заполучить, пока однажды в чудесную звездную ночь я не выследила его в чудесном Килоанском лесу.

— Официант, счет! — диким голосом заорал Десмонд.

Но официант стоял к нему спиной и затаив дыхание слушал рассказ Клэр, ни за что на свете, даже за пятифунтовую банкноту, он не согласился бы пропустить хоть слово.

— Да, сэр, в чудесном Килоанском лесу, где он любил гулять по вечерам. И именно там мы подтвердили нашу любовь с такой необузданной страстью, что я, так хотевшая поймать Десмонда, попалась сама.

— О господи! Да заткнешься же ты, наконец, пьяная дура! — зашипел прямо ей в ухо Десмонд.

— Неужели забеременели, милая леди? — полюбопытствовал отзывчивый собеседник.

— Вы все правильно поняли, сэр. И то, что это случилось с первого раза, говорило о силе нашей любви.

— Боже мой, боже мой, — вздохнул добросердечный незнакомец. — Наверное, именно тогда у вас и начались проблемы?

— Это сказала не я, а вы, сэр. Но я сделала правильный выбор. Блестящий молодой священник, прославившийся в Риме, оставил Церковь и сделал меня своей женой.

— Очень благородно с его стороны, милая леди. А как ваша тетушка, госпожа Донован, отнеслась к этой новости?

— Как адская фурия, сэр. Хотя, скажу вам по секрету, она сама была безумно влюблена в Десмонда. Дес, ради бога, хватит меня пинать! И что это Джо вдруг вздумал корчить мне ужасные рожи?!

— И последнее маленькое уточнение, милая леди. Как вам удалось приспособиться к жизни вне Церкви?

— Прекрасно, сэр. У нас прелестная малышка, лучшая на всем белом свете. Мы назвали ее Джеральдиной, в честь тети. У нас прекрасный дом в Квэй, где когда-то жил знаменитый отец Десмонда, а мой несгибаемый муж нашел великолепную работу…

— Заткнись же, идиотка проклятая! — снова зашипел ей на ухо Десмонд.

— …великолепную работу, — как ни в чем не бывало продолжала Клэр. — Преподавателя иностранных языков в школе Святого Брендана.

— Мадам, я восхищен! У меня нет слов.

Десмонд, перегнувшись через Клэр, перебил ее собеседника:

— Сэр, боюсь, мы с женой несколько засиделись. Может быть, в другой раз.

— По правде говоря, сэр, — бросил взгляд на часы любезный джентльмен, — я слишком увлекся приятной беседой и совершенно забыл, что мне давно пора быть на работе. Но с вашего позволения, небольшой свадебный подарок от меня, а также гонорар за первоклассную информацию, которую вы совершенно бесплатно мне предоставили.

И, подозвав официанта, он попросил принести ему оба счета, его и посетителей за соседним столиком. Щедрый джентльмен заплатил и решительно встал.

— Еще раз благодарю вас, мадам, за предоставленную мне счастливую возможность. Думаю, нет нужды желать вам удачи. Не сомневаюсь, вас ждет роскошное будущее. Что касается вас, сэр, — протянул Десмонду руку незнакомец, — примите мои самые искренние соболезнования. — И уже повернувшись, чтобы уйти, он на ходу бросил: — О чаевых можете не беспокоиться.

Они приложены к счету. — И с этими словами стремительно вышел из ресторанного зала.

К их столику тут же подлетел Джо, только-только успевший переодеться в форму официанта.

— Привет, привет, Джо, — обрадовалась Клэр. — Присаживайся, выпей шампанского за наше здоровье.

— Мадам, я не пью и, вы уж меня извините, хочу сказать в присутствии вашего мужа, что сегодня вы явно перебрали. — И повернувшись к Десмонду, Джо спросил: — Вы что, не видели, как я делал вам знаки заставить ее замолчать?

— Конечно, видел, дорогой Джо! Он пихал меня ногой так, что с меня чуть туфли не свалились.

— Ну, тогда я вам прямо скажу, мадам. Тот джентльмен, что вытягивал у вас информацию, — главный редактор «Санди кроникл». И каждое ваше слово, причем помноженное на десять, уже завтра будет в газете.

— Господи боже мой, Джо!

— Вот именно, сэр. Точнее не скажешь. Завтра вы увидите свое имя на первой полосе.

— Дес, дорогой, наконец-то я сделала тебя знаменитым! — в полном восторге воскликнула Клэр.

Она попыталась налить себе еще, но опрокинула бутылку, залив остатками шампанского скатерть.

— Как думаете, сэр, может, мне стоит помочь вам довести ее до такси? А то, чего доброго, еще немного — и она запоет.

Десмонд с помощью Джо поставил свою ненаглядную жену на ноги и, крепко ухватив за руку, в то время как Джо поддерживал ее с другой стороны, поволок к выходу, а она ковыляла между ними, гордо улыбаясь и стреляя глазами по сторонам. Но это было еще далеко не все.

Когда они спускались по ступенькам, поджидавшие внизу репортеры встретили их вспышками и щелчками фотоаппаратов. И все же Десмонду с Джо в конце концов удалось запихнуть Клэр в такси. На обратном пути она и впрямь затянула пьяным голосом какую-то слезливую песенку, одновременно в приступе алкогольного вожделения пытаясь обнять Десмонда, которого не покидало неприятное чувство, что за ними едет еще одно такси.

Наконец они оказались в безопасных стенах своего дома, где их ждала добрейшая мисси Маллен.

— Ради всего святого, уложите ее скорей в постель, — взмолился Десмонд, разжав руки, так что Клэр, во всем своем пошлом великолепии, рухнула на диван, где так и осталась лежать. — С меня довольно! Глаза б мои не глядели на эту пьяную сучку!

С этими словами он резко повернулся и вышел из дома, направившись в сторону Феникс-парка, всегда дарившего ему тишину и покой, а потому ставшего его любимым прибежищем. Он понимал, что должен непременно избавиться от Клэр. И чем раньше, тем лучше.

V

Десмонд оставался в парке практически до его закрытия, то есть до позднего вечера. Когда он грустно брел домой, ему показалось, что народу на его улице было больше обычного. Он тут же увидел миссис Маллен, которая, закутавшись в свою лучшую шаль, словно поджидая его, нервно расхаживала по тротуару.

— Как хорошо, что вы вернулись, сэр! Здесь прямо жуть что творится. Вы видели газеты? Специальный выпуск «Кроникл»?

— Нет, не видел.

— Тогда вам надо обязательно взглянуть! Парень из редакции «Кроникл» только что подсунул свежий номер вам под дверь.

— Плохие новости?

— Ужасные, сэр. Боже, у меня прямо вся душа за вас изболелась. Я ведь только ради того и жила, чтобы служить вашему замечательному батюшке. Я же вас еще крошкой на руках качала.

— Ну ладно! Пойду посмотрю. Вы приглядели за малышкой?

— Конечно, сэр. Она накормлена, выкупана, переодета и спит в колыбельке. — Миссис Маллен слегка замялась, а затем прибавила: — Мадам тоже в постели. Спит как бревно.

— Спасибо, миссис Маллен. Я бесконечно вам признателен. Что бы я без вас делал?!

Десмонд вошел в дом, запер за собой дверь и подобрал лежащую на коврике газету. Зажег свет в гостиной, развернул газету и окаменел от ужаса, потрясенный крупными заголовками, которые кричали с первой полосы.

Десмонд почувствовал невыносимую душевную боль, но, взяв себя в руки, продолжил чтение, стараясь пропускать подзаголовки крупными буквами.

Десмонд не мог читать дальше. Его мутило, голова кружилась. Он отодвинул мерзкую газетенку, но его воспаленный взгляд выхватил еще несколько строчек.

И фотографии, запечатлевшие момент, когда она заплетающейся пьяной походкой выходит из отеля. Но самое страшное было дальше:

Это окончательно добило Десмонда. Не в силах справиться со слепой яростью, смешанной с отвращением и стыдом, он лег на диван и закрыл глаза.

С самого начала его женитьба была трагической ошибкой, которую он совершил по собственной глупости. Видит бог, он сделал все, чтобы их брак был удачным. И потерпел поражение. Дальнейшая совместная жизнь потеряла всякий смысл. Действительно, что там душой кривить, Клэр явно от него устала, а поскольку он точно был у нее не первым, рано или поздно его заменит кто-то другой — более богатый и более привлекательный.

Эти грустные мысли были прерваны шорохом в спальне; услышав затем шаркающие шаги в коридоре и скрип открываемой двери, он невольно поднял голову. В дверях стояла Клэр. Она была в халате поверх ночной рубашки и в шлепанцах на босу ногу. Неверной походкой она подошла к дивану и уселась рядом с Десмондом.

— Налей мне чаю!

Десмонд уже решил, что не будет устраивать сцен и постарается сохранить хладнокровие. Протянув Клэр газету, он сказал:

— Может, сначала прочтешь, что здесь написано?

Она уставилась на газетную страницу мутным взглядом и не сразу, но все же увидела заголовки. И принялась читать, беззвучно шевеля губами.

Оставив Клэр с газетой, Десмонд прошел на кухню и налил ей чаю. Все еще полусонная и не совсем протрезвевшая, она продолжала читать, прихлебывая чай.

— Ну вот, — наконец произнесла она. — Благодаря мне ты попал на первую полосу.

— После того как ты пьяным безобразием опозорила себя и меня заодно! В понедельник меня скорее всего вышибут из школы, и приличная работа в Дублине мне уж точно больше не светит. Меня выкинут на улицу, и у меня не будет ни гроша, чтобы прокормить тебя и нашего ребенка. — Десмонд замолчал и, взяв себя в руки, продолжил: — Клэр, тебе не кажется, что самое время сделать в нашей семейной жизни, так сказать, перерыв? Поезжайте с Джерри к твоей тете и поживите пока у нее, а там видно будет.

— Значит, я тебе надоела. Ладно, Дес, ты мне тоже осточертел. Ты ужасный зануда, да и в постели, уж если говорить по правде, не слишком хорош. Найдется немало желающих занять твое место. Ты хоть раз сводил меня в кино? Зато вечно таскаешь меня в этот свой Феникс-парк! А мне такая жизнь опостылела! Опостылела! И почему я должна прозябать в убогой квартирке, это я-то, которая привыкла жить, как леди, со слугами и всеми делами! Я уж не говорю, что за покупками мне приходится ходить с пустым кошельком и ничего не остается, как брать все в кредит. Я давно подумываю о том, чтобы вернуться с Джерри к тете. Не сомневаюсь, что нам там будут рады.

— Клэр, мне действительно жаль, что я оказался полным неудачником, — взяв Клэр за руку, произнес Десмонд. — Хотя сейчас у меня даже немножко отлегло от души, поскольку при таком раскладе мое предложение пожить какое-то время отдельно становится еще более обоснованным.

— Дес, да заткнешься же ты, наконец! Нечего переливать из пустого в порожнее. Я, так же как и ты, готова переменить жизнь и даже рада, что можно решить все тихо и мирно, без скандалов. А теперь отправляйся на кухню и приготовь мне что-нибудь на ужин. Завтрак был давным-давно, и я умираю с голоду. Не откажусь от бекона и пары яиц.

— Думаю, ничего другого у нас и нет, — поднимаясь с дивана, сказал Десмонд с сомнением в голосе.

Его действительно мучили сомнения. Еще час назад он наотрез отказался бы ей прислуживать, но сейчас, когда впереди замаячила перспектива расстаться по-хорошему, он решил не вступать в пререкания и подчиниться.

— И обязательно поджарь немного хлеба. А я пока пойду прилягу. Что-то мне нехорошо.

Кладовка и на самом деле оказалась практически пустой: только бекон, два яйца и черствая краюшка хлеба, но Десмонд все же выполнил заказ Клэр, оставив два ломтика бекона, чтобы сделать себе бутерброд. После завтрака, состоящего из кофе с тостами, он весь день ничего не ел.

— Дес, гляди, какого хорошего повара я из тебя сделала, — заметила Клэр, подчищая тарелку корочкой хлеба. — А пока я за тебя не взялась, ты и яйца толком не мог сварить. Ну вот, теперь мне гораздо лучше. Как насчет того, чтобы дать малышке перед сном бутылочку? Все там, в шкафу У меня завтра столько дел, столько дел, что мне, пожалуй, лучше вернуться в кровать.

Когда Клэр ушла, Десмонд занялся приготовлением детского питания, в чем он за это время весьма преуспел. И уже позже, сидя с малышкой, жадно присосавшейся к своей бутылочке, но при этом не сводящей широко открытых темных глаз с его лица, Десмонд почувствовал, как печально сжалось сердце. Он любил дочку и знал, что будет ужасно по ней тосковать. Но, для ее же блага, девочку следует отправить к госпоже Донован, которая независимо от отношения к самому Десмонду сможет обеспечить ребенку должный уход. Более того, он ведь отдает дочку только на время. Когда он придет в себя и снова займет достойное положение в обществе, обязательно заберет дочь обратно.

Закончив с кормлением, Десмонд поменял малышке подгузник и уложил в колыбельку. Ее мать тем временем уже видела десятый сон, о чем свидетельствовало мерное похрапывание.

Десмонд вернулся в гостиную, чтобы соорудить себе импровизированную постель на диване, и, сняв костюм, лег прямо в нижнем белье. Перспектива встречи с доктором О’Хара тяжким грузом давила на Десмонда, но, намаявшись за день, он вскоре уснул.

VI

В понедельник утром Десмонд проснулся посвежевшим и хорошо отдохнувшим, но ужасно голодным. Весь уик-энд он практически ничего не ел. Он встал с дивана, заварил чай и доел остатки черствого хлеба, после чего выпил две чашки крепкого чая. Прошел в ванную, где умылся и побрился тщательнее обычного, потом вернулся в гостиную и оделся, предварительно аккуратно почистив щеткой костюм. За все это время из спальни не донеслось ни звука. Десмонд вышел из дому и пошел пешком в сторону школы.

Было еще очень рано, а потому он шел не торопясь, стараясь не думать о неприятной беседе с доктором О’Хара, которая наверняка ждет его впереди. И уже в который раз у него возникло непреодолимое желание помолиться, попросить у Всевышнего помощи и заступничества. И уже в который раз он подавил в себе это желание.

На школьном дворе Десмонд увидел мальчиков из своего класса, которые, приветливо улыбнувшись, приподняли фуражки и побежали дальше. Десмонд собрался было последовать за ними, но стоявший в дверях старшеклассник предупреждающе поднял руку:

— Вам нельзя входить, сэр. Приказ доктора О’Хара. Он велел, чтобы вы сразу же шли к нему в кабинет.

У Десмонда упало сердце. Он стоял и смотрел на мальчишку, который упорно отводил глаза, затем, ни слова не говоря, круто развернулся и пошел в сторону директорских владений. Постучал в дверь и, услышав приглашение войти, шагнул в кабинет.

Доктор О’Хара восседал за письменным столом, перед ним сидели две женщины, вооруженные зонтиками и одетые в лучшие воскресные костюмы; на лицах обеих застыло выражение поруганной добродетели.

— Мистер Фицджеральда, — с места в карьер начал доктор О’Хара. — Эти две дамы, обе матери ваших учеников, буквально шокировали меня, рассказав ужасную историю, напечатанную во вчерашнем номере «Санди кроникл» — газеты, которую сам я не читаю. Фицджеральд, скажите мне честно, были ли вы когда-то приходским священником в Килбарраке? Действительно ли соблазнили молодую девицу из своего прихода, а когда она понесла, женились на ней, оставив лоно Церкви?

— Это правда, сэр.

— Тогда, ради всего святого, почему, нанимаясь ко мне на работу, вы не открыли мне всей правды?

В комнате повисла напряженная тишина, слышно было только перешептывание посетительниц: «Я так и знала, что достойный доктор был абсолютно не в курсе».

— Понимаете, сэр, — выдавил из себя Десмонд. — Я опасался, что если честно вам все расскажу, вы не возьмете меня на работу.

— Мы ни минуты не сомневались, дорогой доктор, что вы и понятия не имели, — заявила одна из женщин. — Но что же теперь делать?

— Ах да, теперь, мадам. Фицджеральд, я обязан уведомить вас, что с этого момента вы больше не работаете в школе Святого Брендана. Вы покинете наши стены прямо сейчас, не заходя в класс. Вот ваше жалованье до конца месяца.

Десмонд взял протянутый ему конверт и, помолчав с минуту в бессильном отчаянии, сдавленным голосом произнес:

— Мне искренне жаль, сэр, что я причинил вам столько хлопот, и я невероятно благодарен вам за все, что вы для меня сделали. А что касается вас, дамы, могу вас только поздравить. Ваш благородный порыв лишил меня последнего шанса искупить вину и начать новую жизнь. Мои ученики видели от меня только хорошее и, хочется верить, любили меня.

С этими словами Десмонд повернулся, осторожно прикрыл за собой дверь и печально побрел к своему дому в Квэй. Хотя разве можно было считать своим домом место, с которым связаны утраченные надежды и рухнувшие мечты?!

В Квэй он попал около одиннадцати и уже издалека приметил миссис Маллен — вестницу хороших, но чаще плохих новостей, — нервно расхаживающую под дверью.

— О, какое счастье, что вы вернулись, сэр! Леди ушла из дому, вся расфуфыренная, куда там, и заперла дверь. А малютка плачет, надрывается, а мне внутрь не попасть.

— Благодарю вас, миссис Маллен. У меня есть ключ. Я позабочусь о Джерри.

Десмонд открыл дверь и вошел в дом. Увидев отца, малышка перестала плакать и только тихонько всхлипывала. Засучив рукава, Десмонд взялся за дело. Так как в буфете не оказалось молока, он на скорую руку приготовил детскую смесь, которую Джерри явно предпочитала молоку, и осторожно кормил ее с ложечки, пока та не успокоилась. Теперь надо было сменить подгузник. Десмонд вынул ребенка из колыбельки и отнес в гостиную, где благодаря большим окнам было светлее, а потому легче выполнять эту довольно сложную процедуру.

Не успел он снять испачканный подгузник и вытереть грязную попку, как в дверь позвонили. Десмонд с облегчением подумал, что это пришла миссис Маллен, и крикнул:

— Входите!

Но то была вовсе не его любезная соседка. В дверях стояли каноник и миссис О’Брайен.

— Десмонд, можно войти? Мы с миссис О’Брайен были в городе, выбирали тонкий холст для новой алтарной преграды. И, естественно, не могли не заглянуть к тебе.

— Входите, пожалуйста, — еле слышно проговорил Десмонд. — Как видите, в данный момент я очень занят.

— Наслаждаешься радостью отцовства, — заметил каноник, когда голый и не вытертый до конца ребенок закатился в истерике с новой силой.

— Десмонд, будьте добры, позвольте мне. Где у вас тут ванная? Там, что ли? — Миссис О’Брайен решительно шагнула к столу, взяла ребенка на руки, подобрала испачканную пеленку и исчезла.

Каноник вошел в гостиную, осторожно прикрыл за собой дверь, сел на диван и с немым укором уставился на черствую горбушку, початую баночку дешевого джема и грязную чашку из-под чая.

— Ну что ж, приятель, — сказал он. — Теперь я имею счастье лицезреть тебя не только в заголовках газет по всей Ирландии, но и в стенах родного дома. Даже невооруженным глазом видно, что еще немножко — и ты умрешь с голода. Ты бледный как смерть, тощий — кожа да кости, — щеки запали, словом, от тебя прежнего, которого я имел удовольствие знать, осталась одна тень. Хотя все твои лишения компенсируются счастьем иметь преданную, любящую жену. Мы видели ее в «Хибе», в баре, со стаканом в руках, разряженную, как царица Савская, в компании трех шикарных молодых хлыщей, будто прямо со скачек в Болдойле. — И так как Десмонд упорно молчал, каноник продолжил: — Какое благородство, какая жертвенность. И все во имя любви! Предать свою веру, свое призвание, свое блестящее положение, предать все ради похотливой сучки, подловившей тебя в минуту слабости в темноте! Ну что, продолжаешь гордиться собой? Или все-таки понял, что совершил страшную глупость?

— Нет, не глупость, — не поднимая головы, ответил Десмонд. — Безумие! И как жестоко я поплатился!

— Господи, раз уж тебе так захотелось любви, почему ты не обратился к мадам? Она ведь запала на тебя, можно сказать, влюбилась по уши. А когда угар страсти прошел бы, вы прекрасно поладили бы, оставшись любящими друзьями, и все было бы шито-крыто. И вообще, в старые добрые времена даже у Пап были женщины. Но нет, ты решил сыграть в благородство, стать героем, и все ради никчемной сучки, опустившей тебя до своего уровня, до сточной канавы, а теперь готовой, Господь свидетель, сбежать, даже не попрощавшись! — Не дождавшись от Десмонда ни слова, каноник продолжил: — Яблоко от яблоньки недалеко падает. Истинная дочь своей матери, бросившей достойного мужа ради какого-то прохвоста, который, разъезжая по Европе, потешился ею пару месяцев и оставил без гроша в кармане в неведомых краях. Вот она с горя и кинулась под поезд на вокзале в Брегенце. — И так как Десмонд продолжал упорно молчать, каноник, тяжело вздохнув, воскликнул, причем даже не воскликнул, а скорее простонал: — Как мне не хватает тебя в Килбарраке, приятель! Когда ты возвращался домой после мессы или после занятий с детишками и мы садились с тобой за стол, я разрезал баранью ногу с хрустящей корочкой, зажаренную миссис О’Брайен как раз в самую меру, а потом ты отправлялся в «Маунт-Вернон» выпить чашечку чаю и помузицировать с мадам, и архиепископ присылал мне письма, превознося тебя до небес, я гордился так, будто ты мой родной сын… О Господи! У меня прямо сердце разрывается, когда я вспоминаю об этом…

После этого душераздирающего монолога в гостиной повисло напряженное молчание, которое нарушила вернувшаяся миссис О’Брайен.

— Вот и все, — жизнерадостно сообщила она. — Ребенок помыт, переодет, уложен в кроватку и уже засыпает.

— Тогда нам, пожалуй, пора, — решительно поднялся с места каноник. — Нам здесь больше нечего делать. Что случилось, то случилось, и сделанного не воротишь. Прощай, Десмонд, дорогой, и храни тебя Бог! — Каноник осенил крестным знамением сгорбленную фигуру за столом и направился к выходу.

— До свидания, мой дорогой Десмонд, — прошептала миссис О’Брайен. — Я каждый вечер молюсь за спасение вашей души и никогда вас не забуду.

Когда они ушли, Десмонд попытался стряхнуть с себя тоску, навеянную скорбными речами каноника. Он прошел в спальню, где малышка, вымытая и переодетая во все чистое, уютно посапывала в колыбельке. В комнате было прибрано, кровать аккуратно застелена, что было в новинку для Десмонда, в последнее время привыкшего, увы, спать на скомканных простынях. В ванной тоже царил идеальный порядок: полотенца расправлены, мыло и мочалка, валявшиеся на дне ванны, положены на край раковины. А на маленькой полочке над раковиной, под тюбиком зубной пасты, лежала хрустящая пятифунтовая банкнота.

Этот знак любви и милосердия стал последней каплей, и если до того Десмонд еще хоть как-то держался, сейчас самообладание его покинуло. Он вернулся в гостиную, сел за стол, положил голову на руки и горько-горько зарыдал.

Наплакавшись, он все же взял себя в руки и задумался о будущем. В конверте от доктора О’Хара лежало двадцать пять фунтов. Еще был неприкосновенный запас — пятьдесят фунтов, — запертый в чемодане. Арендная плата за год внесена. По крайней мере, он не банкрот. Он открыл чемодан, положил двадцать пять фунтов к тем пятидесяти, что лежали в боковом кармашке, запер чемодан и с пятифунтовой банкнотой в кармане отправился через улицу к бакалейщику заплатить по счетам.

— А я-то боялся, что вы запамятовали, сэр, — увидев на прилавке пять фунтов, заметил управляющий. — Ну-с, давайте проверим. Я должен вам семнадцать шиллингов и девять пенсов. Так что, доставлять вам снова молоко по утрам?

— Если не затруднит. А еще приложите к заказу вон тех яблок. И простите за задержку.

— Не беда, сэр. Что бы там о вас ни болтали, для меня фамилия Фицджеральд — не пустой звук. Позвольте дать вам с собой яблоко. Это «Кокс» нового урожая.

И вот с яблоком в руках и семнадцатью шиллингами и девятью пенсами в кармане Десмонд покинул магазин и вернулся домой, где, к своему огромному облегчению, увидел миссис Маллен.

— Я тут подумала, что вам надо помочь, сэр. У вас ведь было полно посетителей. Что мне для вас сделать?

— Миссис Маллен, если не откажетесь присмотреть за малышкой, то я, пожалуй, выйду на пару часиков. Я дам вам ключ от дома.

— Ох, сэр, конечно, идите, подышите свежим воздухом. Видит бог, вид у вас неважнецкий.

Десмонд отдал ключ и, со странным чувством нереальности происходящего, медленно побрел в направлении своего неизменного прибежища, где еще ребенком так часто гулял с отцом.

День выдался прохладным, но погожим, в парке было безлюдно, и, хотя Десмонд понимал, что лучше бы все-таки пройтись, он все же нашел укромный уголок и присел в сени деревьев, чтобы отдохнуть под успокаивающее пение птиц. Он съел яблоко прямо с кожурой, бросив огрызок дружелюбным воробьям, откинулся на спину и закрыл глаза. И буквально через минуту провалился в сон.

VII

Он в буквальном смысле провалился, настолько был и морально, и физически измучен, и проспал как убитый целых три часа. Десмонд проснулся, когда вокруг уже сгущались сумерки, и поспешил к воротам, чтобы не оказаться запертым здесь на ночь. За воротами он, сбавив шаг, пустился в обратный путь — назад в Квэй и в жестокую реальность.

Уже подходя к дому, Десмонд заметил патрулирующую под дверью миссис Маллен, что, как он знал из горького опыта, ничего хорошего не сулило. Увидев Десмонда, она бросилась ему навстречу.

— О господи! Слава богу, вы вернулись! Я тут чуть с ума не сошла. Случилось такое, такое, что страшно сказать! — И слегка отдышавшись, миссис Маллен продолжала: — Не успели вы уйти, как пришла мадам. Прикатила на шикарной машине с каким-то пижоном за рулем. Она влетела в дом и очень скоро вышла обратно с багажом. Потом опять вошла, пробыв там уже подольше, и снова вышла еще с какими-то вещами и малышкой, завернутой в одеяло. Она свалила все в кучу в багажник, а что не поместилось, положила на сиденье. «Мадам, вы куда?» — отважилась спросить я. «В Коб, прямо в порт! — крикнула она пьяным голосом. — И катись ты к черту, старая карга Маллен, да и все остальные тоже!» Они нажали на гудок — да только их и видели. — Миссис Маллен снова замолчала, а потом тихо сказала: — Я зашла в дом, а там творилось такое, будто все адские фурии вырвались на волю!

Десмонд открыл дверь и вошел. В гостиной царил настоящий хаос. Стол перевернут, стулья опрокинуты, кухонная утварь и фарфор — на полу. В спальне колыбелька валялась на боку, одеяла и простыни сброшены с кровати, его бесценные картинки в рамках — «Благовещение» Фра Бартоломео и фотография покойной матери — варварски разбиты, вне всяких сомнений, об острый угол комода, стекла разлетелись на мелкие осколки, рамки погнуты, а сами снимки порваны в клочки.

Бессильно опустившись на голый матрац, Десмонд молча обозревал картину разрушения, свидетельствовавшую о такой беспричинной ярости и ненависти, что у него больно сжалось сердце. Неожиданно его пронзила страшная мысль. Вскочив с кровати, Десмонд бросился в гостиную и распахнул дверцу шкафа.

Его чемодан по-прежнему стоял там, но замок был сорван и болтался, абсолютно бесполезный. Десмонд упал на колени и поднял крышку. Деньги исчезли. Все, до последней фунтовой банкноты. Клэр закончила так же, как и начала: проявив чудовищный эгоизм и черную неблагодарность. Она обобрала его до нитки.

Десмонд словно окаменел от горя, и вошедшая в комнату миссис Маллен застала его стоящим на коленях.

— Вставайте, сэр, — ласково сказала она. — Я попрошу Джо здесь прибраться. Вы и оглянуться не успеете, как здесь будет полный порядок.

Десмонд позволил ей поднять себя и усадить в кресло, которое она перевернула, поставив на место. Он так и остался сидеть, чувствуя горечь во рту и неприятный холодок под ложечкой. Бывший священник, уволенный с позором школьный учитель, а в кармане — ровно семнадцать шиллингов и девять пенсов, отделяющих его от голодной смерти.

Мужской голос заставил его очнуться.

— Не расстраивайтесь, сэр. Я в два счета здесь приберусь.

Это пришел Джо, который засучив рукава принялся за работу. Десмонд же апатично сидел в кресле, не в силах подняться. Но когда Джо закончил и комнаты приобрели первоначальный вид, Десмонд поманил Джо к себе.

— Джо, большое тебе спасибо. Очень тебе признателен. Только не понимаю, почему вы с бабушкой со мной возитесь. Я этого не заслуживаю.

— Нет, заслуживаете, сэр. И, кроме того, мы умеем помнить добро. Когда умер мой отец, а потом и моя мать, ваш батюшка купил нам с бабулей дом, чтобы у нас была крыша над головой.

Десмонд не знал, что сказать. Он никогда не переставал удивляться многочисленным достоинствам, популярности и благородству отца, но сейчас был по-настоящему потрясен.

— Джо, как бы мне хотелось дать тебе хоть что-нибудь и от себя лично, но у меня сейчас ни гроша.

— Я так и знал, что она обдерет вас до нитки, сэр. Мы, официанты, видим и слышим у себя в «Хибе» гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Мы сразу поняли, что она дрянь. Но коль уж так вышло, скажите, что вы собираетесь делать дальше?

— Я потерял все и оказался на самом дне, откуда мне, похоже, уже не выбраться.

— Мне кажется, тут вы ошибаетесь, сэр! — воскликнул Джо и, поколебавшись, продолжил: — Вы забыли о своем уникальном даре. Я имею в виду ваш чудесный голос. Я читал об этом в «Кроникл» и думаю, что смогу найти вам работу. — Заметив сомнение в глазах Десмонда, Джо добавил: — В общем, так, сэр. У нас в «Хибе» в обеденное время буквально не протолкаться, и мистер Мейли, управляющий, частенько приглашает артистов, чтобы те пели или играли на рояле для публики. Прошлой зимой у нас выступал даже скрипач Альберт Саммонз[80]. Так что, если позволите, я могу переговорить с мистером Мейли насчет ангажемента с вами.

Десмонд не знал, что и сказать. Петь в пабе? Неужели он так низко пал?! Уж лучше на улице. Хотя почему бы и нет? Ему вдруг захотелось достичь самого дна. И вообще, все не так уж и плохо. Ведь «Хибериан» — первоклассный отель, который посещает цвет дублинского общества и многие известные люди. Но самое главное, ему позарез нужна работа, и не только потому, что он без гроша, но и потому, что ему хотелось убежать от проклятого одиночества, нависшего над ним черной тенью.

— Джо, ты настоящий друг, — мрачно улыбнулся Десмонд. — Я пойду с тобой в отель, когда тебе будет удобно, и попытаю счастья с мистером Мейли.

— Вы совершенно правы, сэр. Мистер Мейли — замечательный человек и, мне кажется, сможет помочь вашей беде, — сказал Джо и, немного подумав, спросил: — А не могли бы вы подойти завтра к четырем часам? Оденьтесь поприличнее, словом, постарайтесь выглядеть как можно лучше.

— Обязательно приду, — протянув Джо руку, кивнул Десмонд.

Когда Джо ушел, Десмонд бросил взгляд на часы. Почти восемь вечера. Он был так измучен, что ему хотелось только одного: поскорее в постель. Но он прекрасно понимал, что необходимо поесть, а потому впихнул в себя тарелку овсянки с молоком и яблоко — из тех, что ему доставили и которые миссис Маллен убрала в буфет. Затем он принял горячую ванну и лег, наслаждаясь удивительным покоем и блаженной возможностью раскинуться на широкой кровати и, лежа вот так, в одиночестве, ждать, пока придет сон, не боясь, что от тебя будут требовать выполнения супружеских обязанностей.

VIII

На следующий день в десять минут четвертого Десмонд вышел из дому и направился в сторону отеля «Ройал Хибернианз». Он тщательно побрился и причесался, на сей раз уделив своей внешности больше внимания, чем обычно, отполировал до зеркального блеска давно не чищенные ботинки и надел свой лучший итальянский костюм, рубашку с мягким воротничком и темный галстук. Посмотрев на себя в зеркало, он не мог не признать, что, несмотря на болезненную бледность, по-прежнему очень недурен собой и выглядит даже моложе, чем прежде, почти мальчишкой. И правда, ведь ему еще не было и тридцати.

Перед входом в отель выстроилась привычная вереница самых разных машин — больших и маленьких, шикарных и попроще. Десмонд вошел, пересек холл и направился в ресторан, ориентируясь на многоголосый гул толпы. В зале и правда яблоку негде было упасть, поскольку в Дублине в это время принято пить чай, а «Хибериан» считался модным местечком. Десмонд решил не заходить внутрь, а остался стоять в дверях, наблюдая, как Джо лавирует между столиками. Джо, явно высматривавший Десмонда, заметил его и тут же подошел.

— Сэр, вы выглядите сногсшибательно. Сегодня у нас наплыв гостей. Пойду шепну мистеру Мейли, что вы тут.

И действительно, вскоре к Десмонду подошел управляющий отелем мистер Мейли — осанистый человек лет пятидесяти, властное выражение лица которого говорило, что он — человек серьезный. Мистер Мейли оглядел Десмонда с головы до ног и строго сказал:

— Вы попали в беду. Джо говорит, вы в отчаянном положении.

— У вас верная информация, — отозвался Десмонд.

Похоже, его ответ произвел на мистера Мейли благоприятное впечатление. Недолго подумав, он сказал:

— Что ж, вот ваша публика. Ступайте и покажите, на что вы способны. А я посижу послушаю.

Десмонд кивнул и, не говоря ни слова, прошел прямо к небольшой эстраде, около фута высотой, где стояло фортепьяно. По залу тотчас же побежал шепоток. Подождав, пока шум стихнет, Десмонд поклонился и сел за фортепьяно.

Для начала он решил исполнить прелестную вещицу Шумана «Встречаю взор очей твоих». Пел он на немецком языке, нежно и проникновенно, затем практически без перехода исполнил трогательную песню «Волосы Джинни цвета каштана». Тут ему пришлось ненадолго прерваться — такими теплыми были аплодисменты. Среди множества обращенных к нему лиц Десмонд заметил улыбающееся лицо Мейли, который хлопал как сумасшедший.

Десмонд не стал раскланиваться и благодарить публику, а продолжил выступление, чередуя ирландские баллады и немецкие романсы. И его без конца прерывали бурные аплодисменты публики. Но когда, закончив концерт своей любимой «Тарой», он сошел с эстрады, восторженная овация и крики «бис» заставили его вернуться и повторить последний куплет. И только тогда ему удалось улизнуть через боковую дверь, ведущую в служебное помещение. А там он нос к носу столкнулся с мистером Мейли, который, выдвинув из-за стола два стула, предложил ему сесть.

— Присаживайся, Десмонд. Ну что, очень устал?

— Да нет, не слишком. Зато здорово проголодался.

— Не волнуйся, это мы сейчас устроим, мой мальчик. А теперь послушай меня. Меня все знают как честного и справедливого человека, и я не из тех, кто будет пользоваться твоим затруднительным положением. Ты прекрасно себя показал, а я знаю, о чем говорю. Уверен, что благодаря тебе у нас прибавится посетителей. Публика будет из кожи вон лезть, чтобы сюда попасть! — воскликнул управляющий и, посмотрев Десмонду прямо в глаза, продолжил: — Вот что я хочу тебе предложить. Ты будешь петь, когда мы подаем чай, всего час, не больше, так как я вовсе не собираюсь загонять тебя до смерти, затем отдых в отведенной тебе комнате, куда будут приносить обед с вином по выбору из меню, потом еще одно часовое выступление после обеда. Я готов платить тебе тридцать фунтов в неделю при условии, что ты останешься на весь сезон, включая Весенний фестиваль.

От неожиданности Десмонд даже побледнел.

— Это так благородно, так благородно с вашей стороны, сэр. Вы ведь знаете, в какой я нужде, — с трудом выдавил он из себя.

— Ну да, конечно, я мог бы надуть тебя, — улыбнулся управляющий. — Но Джеймс Мейли не из такого теста. К тому же мне почему-то кажется, что благодаря тебе отель будет забит до отказа. А теперь, пожалуй, скажу Джо, чтобы принес тебе чаю. Он покажет тебе твою комнату. Обед будет чуть позже. — И крепко пожав безвольную руку Десмонда, мистер Мейли вышел.

Оставшись один, Десмонд с трудом справился с раздиравшими его противоречивыми чувствами. Ему одновременно хотелось и плакать, и смеяться. И только появление улыбающегося от уха до уха Джо привело его в чувство.

— Догадываюсь, что вы сейчас испытываете, сэр. Это триумф, сэр, и я счастлив. А теперь выпейте-ка крепкого горячего чая.

— Спасибо, Джо. Огромное тебе спасибо, — прошептал Десмонд, чувствуя комок в горле.

Джо с отеческим участием смотрел, как Десмонд с удовольствием прихлебывает горячий чай, а когда тот закончил, сказал:

— Тут две дамы, сэр. Миссис Боланд из Боллсбридж[81] с сестрой, очень милые женщины, настоящие леди, я их хорошо знаю. Спрашивают, не окажете ли вы им любезность подойти к их столику.

— Нет, Джо, — решительно покачал головой Десмонд. — Поблагодари их, конечно, от моего имени. Я твердо решил никогда не принимать подобных приглашений.

— Понимаю, сэр. И еще больше уважаю вас за это. Хотя, конечно, те дамы, да и остальные, что здесь бывают, действительно настоящие аристократки и очень хорошие люди. А теперь, если вы готовы, я могу показать вам вашу комнату.

Комната, с окнами в тихий дворик, расположенная на первом этаже, оказалась маленькой, но опрятной, с умывальником и аккуратной односпальной кроватью. Десмонд упал на кровать и закрыл глаза.

— У вас еще больше часа до обеда, сэр, — сказал Джо, осторожно прикрывая за собой дверь.

Десмонд проспал до семи часов. Разбудил его Джо, который принес обед.

— Мистер Мейли лично все заказал, — поставив прекрасно сервированный поднос на маленький столик у окна, сообщил Джо. — Он решил, что для первого вечера вам больше подойдет что-нибудь легкое. — И уже стоя в дверях, добавил: — Вы бы видели вечерние газеты, сэр! Очень хорошие отзывы!

Но Десмонда мало волновало, что пишут о нем в газетах. Недавние события ожесточили его душу, он словно оделся в броню безразличия и странной невосприимчивости. Хорошо это или плохо, но ему все казалось поверхностным и абсолютно неважным.

Тем не менее он отдал должное обеду, состоявшему из чашки вкуснейшего говяжьего бульона, большого куска палтуса с ранними помидорами и двух бокалов белого вина. На десерт было шоколадное суфле со взбитыми сливками.

Уже очень давно, наверное, много-много месяцев, со времени счастливого пребывания в Риме, в гостях у маркизы, он не пробовал такого обеда, который, кстати сказать, чрезвычайно взбодрил его, позволив восстановить силы. Десмонд чуть улыбнулся, обдумывая программу вечернего выступления; он решил, что внесет в исполнение элемент небрежной виртуозности. Он все еще пребывал в раздумьях, когда дверь распахнулась и в комнату вошел не кто иной, как сам Мейли — улыбающийся и довольно потирающий руки, дружелюбный и очень внимательный Мейли.

— Ну что, Десмонд, все в порядке? Обед понравился? — спросил мистер Мейли, а потом, не выдержав, воскликнул: — Ты бы видел вечерние газеты! Полный экстаз! Пишут, что ты переплюнул даже Джона Маккормака[82]. В обеденном зале ни одного свободного места, нам пришлось организовать еще тридцать мест в холле. Надеюсь, такая толпа тебя не слишком смутит?

— Ничуть. А можно мне будет остаться здесь на ночь, если я слишком устану?

— Конечно, старина. А завтра подыщем тебе что-нибудь получше.

— Благодарю вас, мистер Мейли. Но мне и здесь хорошо. Эта комната чем-то напоминает комнатушку, в которой я жил в Испании в свою бытность послушником.

— Ладно-ладно, любое твое желание — закон. Ты ведь понимаешь, как мне хочется доставить тебе удовольствие, — расплылся в улыбке мистер Мейли и, замявшись, спросил: — Ну как, к восьми будешь готов?

Десмонд ответил ему сдержанной безразличной улыбкой, что отражало его теперешнее душевное состояние. К восьми часам он успел причесаться и умыться холодной водой, словом, был полностью готов. Он вышел из комнаты — внутренне собранный и абсолютно невозмутимый, но ему даже на миг не пришла в голову мысль помолиться об успехе предстоящего мероприятия; его совершенно не волновал гул толпы в обеденном зале, он дал себе зарок сохранять хладнокровие и не улыбаться, но использовать в полную силу свой чудесный дар, использовать его как горький ответ тем, кто так жестоко с ним обошелся.

IX

Десмонд уже пел в «Хибернианз» более трех недель, когда с ним случилось нечто из ряда вон выходящее. Это произошло во время Весеннего фестиваля, ради которого в Дублин съезжаются сотни людей. От наплыва гостей у Мейли уже ум заходил за разум; и дело было даже не в необходимости разместить многочисленных влиятельных и состоятельных клиентов, каждый из которых требовал себе лучшие комнаты, а в резко возросшем спросе на Десмонда. Мистер Мейли расширил холл за счет двух соседних комнат и предусмотрительно ввел входную плату в размере двух гиней, благодаря чему деньги потекли рекой. Изменилось и отношение мистера Мейли к Десмонду, к которому управляющий теперь относился с огромным почтением.

— Десмонд, что еще для тебя сделать? Только скажи! Ты ведь, конечно, знаешь, что в конце сезона тебе будет выплачена солидная премия.

— Прекрасно, мистер Мейли. Вы ведь, конечно, тоже знаете, что в конце сезона я собираюсь вас покинуть.

— Боже правый, приятель! Ты не можешь так со мной поступить! Мы еще даже не на пике!

— И тем не менее я вас оставлю. Вы ведь помните условия нашего договора. Вы тогда совершенно определенно сказали: до конца Весеннего фестиваля.

— Но понимаешь, Десмонд…

— Не понимаю, мистер Мейли. А так как вы всегда говорили, что вы человек честный, ловлю вас на слове.

— Я буду платить тебе вдвойне и даже больше.

— Ответ «нет». Вы ведь не можете рассчитывать на то, что певец моего уровня будет петь без передышки. И еще, — понизил голос Десмонд, — у меня есть на то личные причины.

— Тогда возвращайся, дружище. Ты должен обязательно вернуться.

— Посмотрим, мистер Мейли. Поживем — увидим.

В тот вечер Десмонд превзошел самого себя. Он пел, отрешенно глядя в зал, и хотя, казалось, совершенно забыл о публике, прекрасно понимал, какую бурю восторга вызовет его пение. После выступления он столкнулся с Джо, который с трудом улучил момент в этой суете.

— Сэр, послушайте. Там в углу, у самой эстрады, сидит одна маленькая толстуха. Так вот, она велела мне попросить вас подойти к ней. — С этими словами Джо озабоченно вынул из кармана пятифунтовую банкноту. — Ну, пожалуйста, сэр! Ради меня. Она, конечно, далеко не красавица, но я готов поспорить на эту пятерку, что это какая-то важная шишка.

— Хорошо, Джо. В первый и последний раз. И только ради тебя.

Когда толпа немного рассосалась, Десмонд стремительно прошел через эстраду и приблизился к столику, на который указал Джо. Женщина, в точности соответствующая описанию Джо, сидела перед нетронутым стаканом виски с содовой. На ней было совершенно неподходящее для ее комплекции парижское платье с низким вырезом, из которого вываливалась жирная грудь.

Десмонд неприязненно смотрел на нее, молча ожидая, что она попросит автограф. Та в свою очередь тоже молча изучала Десмонда. Наконец с едва уловимым американским акцентом она произнесла:

— Значит, вы и есть тот самый молоденький священник Фицджеральд, которого выгнали за блуд.

— Как вам будет угодно, мадам, — с каменным лицом ответил Десмонд.

— Ну и как, понравилась интрижка на стороне?

— Чрезвычайно! — будто плюнув в собеседницу этим словом, ответил Десмонд.

— И сдается мне, вы еще немножечко и поете.

— Как вам будет угодно, мадам, — сказал Десмонд, и в разговоре повисла пауза.

— А что, вы так бережете свой зад, что не садитесь?

— Предпочитаю наслаждаться вашими прелестями стоя, мадам. Ну что, теперь, когда вы исчерпали свой запас остроумия, я могу идти? Но перед этим я вам прямо скажу: вы самая мерзкая, жирная, грязная, вульгарная и отталкивающая особа из всех, кого мне доводилось видеть.

Неожиданно дама разразилась гомерическим хохотом, а когда Десмонд уже повернулся уходить, ухватила его за фалду мясистой рукой с короткими толстыми пальцами, на одном из которых красовался бриллиант размером с грецкий орех, и насильно усадила на стул возле себя.

— Десмонд, погоди, не убегай! Кажется, ты мне нравишься, и даже очень. Я привыкла, что мне все угождают, врут, готовы пресмыкаться передо мной, лишь бы завоевать мое расположение, а потому даже приятно для разнообразия хоть раз в жизни услышать правду, — сказала она и, помолчав, спросила: — Ты, разумеется, знаешь, кто я такая?

— Не имею ни малейшего представления, мадам. Не знаю и знать не хочу.

— Я Беделия Бассет. Хорошо известная в Штатах как Делия Би. Ну что, слышал обо мне? — спросила она и, когда Десмонд отрицательно покачал головой, воскликнула: — Боже правый! Да ты просто какая-то деревенщина из глухомани! Неужто не знаешь, что я сотрудничаю с шестьюдесятью крупнейшими американскими газетами, ведущие режиссеры Голливуда трепещут в моем присутствии, звезды умоляют дать о них хороший отзыв, чтобы еще больше прославиться, и ужасно боятся меня разозлить, так как одного моего слова достаточно, чтобы отправить их на улицу торговать леденцами?

— Мадам, я ничего этого не знаю, и меня это не интересует. Если я и наслышан немного о вашем сказочном королевстве, то исключительно благодаря своему другу, моему единственному другу на всем белом свете. Когда-то он был врачом, а теперь это писатель Алек Шеннон. Он бывал в Голливуде и даже продал там для экранизации свои первые два романа.

— Алек Шеннон! Где-то я слышала это имя. Хотя в Голливуде писателей — как грязи. Тоже мне говна-пирога! Говоришь, единственный друг?

— Да. Кроме Большого Джо, здешнего официанта. Все остальные от меня отвернулись.

— А жена?

— Я ненавижу ее, — коротко отрезал Десмонд. — Ненавижу настолько же сильно, насколько люблю свою дочь. Которую, надеюсь, скоро увижу. Она у тетки жены, госпожи Донован, чье виски вы сейчас пьете.

— Бог ты мой, Десмонд! Я женщина бывалая, и все же ты меня удивил. У госпожи Донован, похоже, в руках миллионы, она дарит соборы, а ты зачем-то здесь…

— Поешь в пивной за пару десяток в неделю, — продолжил Десмонд и, помолчав, добавил: — Это мой собственный выбор. Мне уже на все наплевать. Хотя сейчас я как раз собираюсь покинуть мистера Мейли, чтобы съездить навестить свою малышку.

— Он тебя ни за что не отпустит. Ты для него что манна небесная. Если, конечно… Скажи, ты что-нибудь подписывал? — поинтересовалась Делия Би и, когда Десмонд покачал головой, страшно обрадовалась. — Слава богу. Это было бы не самым удачным началом. А теперь, Десмонд, слушай-ка меня внимательно. Мне редко кто нравится, но если уж нравится… я все для него сделаю. Вот что я тебе скажу. Здесь ты впустую тратишь время и свой талант. Исключительный талант! Я знаю, тебя обидели и тебе хочется зарыться в норку. Но с этим надо кончать. Завтра я уезжаю в западную часть страны, в маленькую деревушку, откуда, насколько я знаю, родом мои предки, но через неделю вернусь. А теперь можешь сделать мне маленькое одолжение до моего отъезда? Ладно, молчание знак согласия. Вечером я буду сидеть за этим же столиком. Кончай петь слюнявые ирландские песенки. Исполни что-нибудь значительное, классическое, оперную арию, например. Сделай это для меня, и я буду знать, что ты на моей стороне! Теперь иди обедать! А я пока посижу, черкну парочку телеграмм и допью тетушкино виски.

Похоже, эта странная маленькая женщина все же сумела задеть Десмонда за живое. Покончив с обедом, он понял, что должен непременно написать своему другу.

Дописав письмо и заклеив конверт, Десмонд вручил его Джо, который как раз вошел в комнату, чтобы убрать посуду.

— Вы познакомились с этой чудной толстой янки, сэр? — поинтересовался Джо.

— И очень близко, Джо!

— Представляете, сэр, она мне только что дала чаевые, чтобы я держал для нее тот угловой столик. Угадайте, сколько?!

— Шесть пенсов, Джо.

— А вот и нет, сэр. Поглядите-ка! — И Джо гордо продемонстрировал еще одну пятифунтовую банкноту. — Но она просила напомнить вам насчет опер.

— Слушаюсь и повинуюсь, Джо.

И в восемь вечера, наверно, впервые с момента получения ангажемента в «Хибернианз», Десмонд поднялся на эстраду в прекрасном настроении. Он даже соизволил слегка улыбнуться публике, которая несколько отличалась от той, что была на его предыдущем выступлении, хотя народу было, как всегда, много. Весенний фестиваль закончился, гости попроще разъехались по домам, и сейчас в зале присутствовало мелкопоместное ирландское дворянство, задержавшееся, чтобы послушать Десмонда, или по каким-то иным причинам.

— Надеюсь, что не разочарую вас сегодня, — спокойным, тихим голосом произнес Десмонд. — Как вы, наверное, знаете, я пою в основном ирландские песни и баллады, но сегодня вечером, по просьбе очень уважаемой и знаменитой гостьи из Америки, я исполню две арии из опер. Сперва — душераздирающую арию Каварадосси перед казнью из «Тоски» любимого всеми Пуччини. Затем — арию Вальтера «Розовым утром алел свод небес» из «Нюренбергских мейстерзингеров», за которую, как вам, наверное, известно, я — тогда еще молодой священник — получил на конкурсе в Риме Золотой потир. — И подождав, пока шум уляжется, Десмонд добавил: — Первую арию я исполню на итальянском, вторую — на немецком, как в оригинале у Вагнера.

Он сел за фортепьяно и по памяти, частично импровизируя, сыграл завораживающую мелодию из «Тоски», мотив, пронизывающий весь последний акт оперы, и запел.

Тем вечером — возможно, в преддверии отдыха — Десмонд был в ударе. И вложил в страстный, полный любви, отчаяния и одновременно мужества крик души приговоренного к смерти Каварадосси именно те чувства, которые соответствовали авторскому замыслу великого Пуччини.

Десмонд закончил — и его оглушил шум аплодисментов, а со стороны углового столика доносились крики «браво». Десмонд поклонился и сел за фортепьяно, чтобы немного передохнуть. Но краем глаза все же заметил, что толстая американка, отложив в сторону сигару, как сумасшедшая строчит что-то на кипе телеграфных бланков.

Отдышавшись, Десмонд был готов продолжить выступление. В зале стояла мертвая тишина. Он немного выждал, затем откинул голову и начал выводить сладостную, томительную, берущую за душу мелодию — наверное, лучшую из всего, что написано Вагнером, который сумел так глубоко выразить загадочную веру тевтонцев в силу рока.

В эту длинную, изнурительную арию Десмонд вложил всю свою израненную душу. Закончив петь, он почувствовал себя совершенно обессиленным и остался сидеть с опущенной головой, а на него — волна за волной — накатывали несмолкающие аплодисменты.

Публика в едином порыве повскакала с мест. Десмонд увидел свою американскую знакомицу, пробивавшуюся к выходу, и отстраненно подумал: «Наверно, я уже больше ее не увижу». Наконец он с трудом поднялся и стал кланяться, вскинув руки вверх и без конца повторяя: «Спасибо, спасибо, спасибо…» Затем повернулся, пошел в свою комнату и бросился на кровать.

Джо почему-то задерживался дольше обычного. Появился он с ворохом визитных карточек и клочков бумаги в руках.

— Вы, наверное, в жизни не видели такого сумасшествия, сэр. По крайней мере я за все время работы в «Хибернианз» точно не видел. Добрая половина ирландского дворянства только о вас и говорит, просят передать вам визитные карточки с записками, умоляют позвонить и даже посетить их. Ну как, прочитать вам, что там написано?

— Нет, Джо. Брось их в мусорную корзину.

Джо был явно потрясен таким ответом.

— Боже правый, вы, наверное, шутите, сэр! Здесь записка от лорда-наместника Ирландии и его супруги. «Позвоните нам, Десмонд, мы очень хотим с вами встретиться».

— Джо, эту можешь выбросить в первую очередь.

— А вот еще одна, сэр. — Голос Джо упал до благоговейного шепота. — Не больше не меньше, как от его преосвященства архиепископа Мерфи. Он пишет: «Сын мой, ты определенно искупил свой грех. Приходи ко мне, Десмонд, и я подумаю, что можно будет для тебя сделать».

— Джо, возьми эту записку, — с горечью сказал Десмонд, — разорви на мелкие кусочки и спусти в унитаз.

— Ни за что, сэр. Не хочу брать грех на душу. Хотите или не хотите, но я положу записку в карман вашего чемодана.

— И что, неужели ничего от нашей забавной маленькой янки?

— А вот и нет, сэр. Записка, нацарапанная на телеграфном бланке «Вестерн юнион». Эту что — тоже спустить в унитаз?

— Кончай меня дразнить, Джо! Читай скорее!

Чтобы помучить Десмонда, Джо прочистил горло и только потом начал читать:

— «Мой милый, милый Десмонд! Ты дал мне возможность, которая выпадает лишь раз в год. Завтра твое имя будет на первой полосе тридцати газет по всей Америке, которые объявят о моем открытии: бывший священник, молодой и красивый ирландец, с голосом лучше, чем у Карузо, поет за гроши в пивной; история, которая даже из камня сможет выжать слезы. Только ни в коем случае не подписывай никаких контрактов до моего возвращения. Целую, самая мерзкая, жирная, вульгарная и отталкивающая особа из всех, кого тебе доводилось видеть».

— Вот это я понимаю, Джо. Вот это человек! — воскликнул Десмонд.

— Что есть, то есть, сэр. Перед тем как выскочить от нас, она сунула мне очередную пятерку и велела присмотреть за вами.

— Чем ты постоянно и занимаешься, Джо. Брось записку в чемодан. Она стоит того, чтобы оставить ее на память.

— А теперь, сэр, — подобострастно проговорил Джо, — чем я еще могу быть вам полезен? Что будете заказывать на обед?

— Кончай валять дурака, Джо! Принеси что-нибудь получше. Я ужасно устал и хочу есть. И, если получится, стащи для меня полбутылки шампанского.

— Что значит «стащи», сэр! Мистер Мейли с радостью отдаст вам ключи от винного погреба. Все, через полчаса вернусь.

Десмонд заставил себя встать с кровати и долго отмокал в горячей ванне, затем натянул пижаму и халат, а ноги сунул в шлепанцы. Он не знал, что и думать обо всем этом, а потому решил не забивать себе этим голову.