Малышка

Глава 1

6 утра. Я никогда не заводила будильник — в этом не было нужды: я просыпаюсь сама. Утренние часы приносили мне чувство умиротворения, я рано вставала, и посвящала время себе. Контрастный душ, свежезаваренный фруктовый чай, горячие хрустящие тосты, по которым растекается сливочное масло, ранние радио-эфиры, где сонные ведущие пытаются шутить, бодря народ, и иногда зевают прямо в эфире, полчаса неторопливого чтения на подоконнике в кухне. А еще я люблю слушать, как просыпается дом: где-то будят ребенка, говоря ласковые слова и подгоняя, где-то слышен радостный лай собаки, зовущей хозяина на улицу, где-то уже с утра ругаются, выясняя отношения.

Я вставала в 6 утра, даже в выходные. Исключением были ночные дежурства в клинике — там уж как получится. Знакомые считали меня сумасшедшей, их жизненным кредо была фраза Чендлера из сериала «Друзья»: «Сегодня воскресенье. Я не двигаюсь по воскресеньям». Пару раз я пыталась вытащить их утром в парк, но наслушалась такого, что бросила эту затею. Но и я не разделяла их интересы: поздние посиделки в барах и походы в клубы были не для меня. Подруги периодически вытаскивали меня в ночные заведения, но я так и не поняла, что моих сестричек привлекает в таком досуге. Все мои подруги по профессии медсестры.

В 11 классе я неожиданно поняла, что хочу быть врачом. Родители тяжело приняли мое решение, и полгода отговаривали меня. И мама, и папа были школьными учителями, и надеялись, что я продолжу педагогическую династию Малышкиных. Полгода ушло на отговоры, и полгода осталось на подготовку. Моя школьная учительница химии и биологии помнила еще революцию 1917 года (шучу, конечно, но она была очень пожилой женщиной, которая так и не смогла понять сути нововведенной системы тестирования), и помочь с «натаскиванием на ЕГЭ» мне не могла. Был нанят репетитор, с которым мы встречались 3 раза в неделю. Дома я бесконечно учила окислительные и восстановительные реакции, структурные изомеры, формулы веществ и реагентов, вникала в термины «электролиз» и «электрон», силилась запомнить схемы иммунитета, формулы ДНК, рисовала, высунув язык от старания, анатомическое устройство позвоночных…

Биологию я сдала на высокий балл, а вот химию «провалила».

Вступительный балл по химии в медицинскую академию в том году, по сравнению с предыдущим, повысился, и на бюджет я не прошла. Общая сумма 6-летнего обучения в академии (по моим подсчетам) составила бы стоимость всего имущества нашей семьи. Родители настаивали на том, чтобы я пошла на любую специальность в госуниверситет (учитель биологии, химик, эколог), а через год попробовала снова поступить в медакадемию. Но я не хотела ждать! Прием в местный медицинский колледж был закрыт. Но зато в соседнем городе был объявлен дополнительный набор на специальность «медицинская сестра». Туда я и поступила. Все сложилось удачно: в этом городе у маминой сестры была квартира, которая пустовала, и она разрешила мне там жить, пока учусь. Под конец 2 года обучения меня взяли работать в частную медицинскую клинику. Сначала санитаркой, затем младшей медицинской сестрой. Отбор был серьезный, и меня выделили среди нескольких желающих. Это была моя первая победа в этой войне. В войне за право осуществления своей мечты — стать хирургом. Да, еще тогда, в 11 классе я четко поняла, что хочу быть именно хирургом. Конечно, первое присутствие на настоящей полостной операции было для меня шоком. Но, в отличие от второй практикантки, я не жалась к стене, и не прятала глаза от вскрытой брюшной полости. Хотя какое-то время после увиденного, мне казалось, что я поторопилась с выбором специализации. Однако спустя пару дней я осознала, что постоянно прокручиваю в голове сцены операции, и пытаюсь тщательно зафиксировать в памяти действия операционной сестры и врача-хирурга. Придя (спустя неделю) вместе с оперировавшим доктором в палату к тому пациенту, чьи внутренности я имела честь наблюдать, и, увидев его благодарные глаза, я поняла, что выбор сделан верно.

После того, как я получила диплом медицинской сестры, я прошла специальную подготовку по работе в операционно-перевязочном блоке, и меня перевели на должность «медсестра оперблока». Пару раз мне даже разрешали ассистировать. Это был второй выигранный бой в моей личной войне. В одиночестве я упрямо повторяла все действия, которые мне нужно выполнять во время операций. Хирургия — не самая предсказуемая область медицины, и бывает что-то идет не по плану. Но именно поэтому я и хотела довести типовые действия (подача инструмента, материалов, их обработка, помощь при эндоскопии и пр.) до автоматизма. Конечно, особенность хирургического отделения в частной клинике заключается в том, что пациенты здесь лежат с хорошим достатком (все-таки операция и наркоз — дело дорогое), да и набор операций нетиповой. Все они были плановыми (отделения экстренной помощи у нас нет), чаще диагностическими, не было ни ампутаций, ни реплантаций. Очень часто проходили косметологические операции, операции по колопроктологии, лапарокскопия и эндоскопия. Многих видов оперативного вмешательства я так и не увидела — их просто не проводили в частной больнице. Но зато на тех, что были, я не просто присутствовала и помогала, но настолько тщательно все запомнила и впитывала каждое слово врача, что сразу два хирурга отделения отметили мои способности и старательность, и просили работать с ними. Обычно у каждого хирурга есть любимая медсестра: с ней комфортно, удобно, и вместе получается работать как единый, слаженный механизм. И такая честь, оказанная мне, молоденькой девочке сразу после выпуска, стала третьей победой.

Сейчас я параллельно с работой готовилась к поступлению в медакадемию. Нет, мне недостаточно быть медсестрой. Я хочу стать тем человеком, который сам выберет себе ассистента. Теперь, с моими знаниями и навыками, поступить будет легче, но я, тем не менее, опять ходила к репетитору. Сертификат ЕГЭ действует 4 года, но за прошедшее время баллы, необходимые для поступления в медицинский вуз, снова выросли. Поэтому я решила сдавать экзамены по химии снова. Репетитор, пожилой мужчина, доцент кафедры биологии пединститута, был очень требовательным. А это именно то, что мне нужно.

Сегодня мы встречались в 11 утра. Я неторопливо собиралась, параллельно повторяя про себя формулы и проверяя правильность решения химических уравнений. Солнце ослепляло, проникая сквозь приоткрытое окно. Я потянулась, и накинула на голое тело легкий халат. Настроение зашкаливало, но только до тех пор, пока я не вышла на улицу. Сразу у подъезда, сидя в песке, истошно кричал чей-то ребенок, бабки на лавочке громко обсуждали «безответственную мамашу», какой-то мудак на синей «семерке» чуть не проехался мне по ногам, а на автобусной остановке меня начал осматривать маслеными глазками мужик в спортивном костюме. Помимо него на остановке стояла старушка, которая прохаживалась вдоль скамейки. Взгляд мужчины мне не нравился, и я уже подумывала, не пойти ли мне пока пешком, как у остановки резко, со свистом шин, притормозила большая черная машина с тонированными окнами. Из нее выпрыгнули несколько человек в камуфляже и масках, и повалили того самого мужика с маслеными глазами на грязный тротуар. Они что-то громко и грубо говорили ему, а я, оглянувшись на старушку, поняла, что только я одна испугалась: бабулька с интересом присматривалась, и даже комментировала происходящее. Но на нас никто не обращал внимание. Из черной машины вышли еще два мужчины: один в таком же камуфляже, только без маски, другой — в привычной для нас форме с погонами. Он подошел к уложенному на асфальт мужику, и, показывая ему какие-то бумаги, что-то негромко говорил. Старушка даже подошла поближе, чтобы услышать его монолог. До нас долетали отдельные слова: «задержаны по подозрению», «ваши права», «обыск». После того, как схваченный выслушал полицейского, он грубо выругался и начал пытаться вырваться.

Второй мужчина, вероятно, главный среди камуфляжных, равнодушно рассматривал задержанного, лежавшего на асфальте. Потом он жестом показал, чтобы того подняли на ноги. Наклонился к мужику в спортивном костюме, и что-то тихо сказал, от чего задержанный попытался попятиться, но уперся в стоящих позади камуфляжных. После мужчина без маски повернулся к нам, и я не смогла отвести взгляд от его лица: одновременно и красиво, и страшно. Правильные, даже красивые, черты в сочетании с холодностью и какой-то жестокостью. Он не хмурился, и не пытался делать страшное выражение лица, нет, он был абсолютно расслаблен, но выглядел при этом угрожающе. Это и пугало.

— Понятых ищи, — хрипло обратился он к следователю.

— А эти что? — не поднимая глаз от бумаг, спросил мужчина в форме.

— Бабка сойдет. Ищи второго.

— Их там как раз двое, — следователь что-то писал на форменном листе, положив его на папку, которую прижимал к капоту машины.

— Юра, — раздраженно сказал камуфляжный. — Думаешь, девке есть 18?

Я ошарашено повернулась к старушке: такая неприкрытая грубость меня всегда поражала. Мы же здесь, рядом, мы все слышим. «Бабка» и «девка» — не особо лестные термины. И, конечно, мне есть 18 лет. Хотя я прекрасно знала, как выгляжу со стороны. Генетическим наследством стали невысокий рост и субтильная комплекция. Мы с мамой были живой иллюстрацией народной фразы «Маленькая собачка — всю жизнь щенок». Когда мама была в роддоме, акушерка сказала: «Господи, несчастное дитя. Сама еще ребенок, а уже рожать собралась». А «дитю» тогда было 27 лет. Да и я, когда устроилась в клинику, сначала воспринималась всеми как маленькая девочка, которой, кроме как влажной уборки, ничего и доверить нельзя. При сочетании телосложения и фамилии Малышкина я еще в школе получила прозвище «Малышка», которое неотступно следовало за мной: одногруппники в колледже звали меня только так, да и на работе коллеги редко звали меня Леной, и уж тем более Еленой Вячеславовной. Поэтому я понимала сомнения представителя закона, но обидно все ровно было.

— Девушка, вы совершеннолетняя? — наконец поднял голову следователь, обращаясь ко мне.

— Да, — слишком громко ответила я.

— Вы, и вы, женщина, — он посмотрел на старушку, — подойдите сюда, пожалуйста. Меня зовут Петренко Юрий Константинович, я следователь прокуратуры центрального района. Вы стали свидетелями задержания подозреваемого по уголовному делу…

— Кого он натворил-то? — с неприкрытым интересом выкрикнула бабулька.

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Сейчас при вас будет произведен обыск личных вещей задержанного. По статье 60-й уголовно-процессуального кодекса вы можете оказать следствию помощь. Я бы хотел попросить вас быть понятыми. Вы знакомы с задержанным? У вас паспорта с собой?

Мы со старушкой начали искать документы. При этом она беспрестанно болтала, получая неодобрительные взгляды следователя.

— Я ж так на базар опоздаю. Доня, — обратилась она ко мне, — тебе сала не надо? Вон тощая какая. У меня в 3-м ряду такое сало можно купить, хоть рожу им мажь, все одно — на пользу будет. А вам сала не надо?

Следователь закатил глаза, и практически вырвал из рук бабушки паспорт. Главный над камуфляжными курил, и рассматривал задержанного, у которого, как я только что заметила, разбита губа. Он сплевывал кровь на асфальт, и недобро обводил всех своими маслеными глазками. Но наткнувшись на внимательный взгляд командира камуфляжных, опустил голову. Я, напротив, вглядывалась в лицо мужчины, и, задумавшись, не сразу поняла, что он так же смотрит мне в глаза.

— Девочка, тебе плохо? — спросил камуфляжный.

— Нет, — протянула я, нагло разглядывая его равнодушное лицо.

Следователь переписал данные из паспортов, потом посмотрел сначала на меня, потом на камуфляжного, и присвистнул:

— Ого, она вам в глаза смотрит! — и ухмыльнулся. — Итак, мы приступаем к обыску вещей задержанного.

— Туда смотри, — щелкнув пальцами перед моим лицом, сказал камуфляжный, указывая на то, как его подчиненные начали выворачивать карманы задержанного.

На капот машины были выложены обычные для типичного кармана вещи: монетки, автобусные билетики, проездной метро, магазинные чеки, пачка сигарет и две зажигалки. Следом была осмотрена спортивная сумка: среди множества мужских вещей был обнаружен пистолет. Раньше я оружие видела только в кино, и мне почему-то дико захотелось потрогать его. Задержанный в очередной раз сплюнул, и громко сказал:

— Это не мое!

— Сумка ваша?

— Сумка — да, а оружие не мое.

— А чье? — усмехнулся следователь.

— Не знаю. Вы подбросили.

— Понятые, при вас из сумки задержанного Гобенко Игоря Семеновича…

— Кого он сделал-то? — опять подала голос бабулька.

— Подозреваемого в убийстве…

— Батюшки святы! Душегубец! — воскликнула старушка, хотя было видно: она не прочь узнать подробности. — А кого убил? У нас вот случай был на базаре: торговку беляшами нашли…

— Из сумки был извлечен пистолет "ТТ" калибра 7,62, - продолжил следователь, не проникнувшись историей бабульки. — Пистолет изъят, упакован и опечатан печатью прокуратуры центрально района, скреплен подписями понятых, следователя. Поставьте подпись вот здесь. И здесь.

Мы с бабушкой подписали предложенную бумагу, и нас отпустили, предупредив, что, в случае, если мы понадобимся, нас вызовут в прокуратуру. Я проводила взглядом камуфляжного мужчину. Он, после того, как мы подписали протокол, так ни разу не посмотрел в нашу сторону. Уже полностью измазанного кровью мужика погрузили в машину, и он, перед тем, как скрылся в салоне, успел бросить на меня свой масленый взгляд. Я поежилась, и даже как-то рефлекторно сделала пару шагов назад, плотнее прижав к груди рюкзак.

— Как в кино прямо, — одобрительно причмокнула старушка. — Доня, а тебе куда ехать? Мне на базар. На 16-й маршрутке езжу. Ну, так вот, че говорю то. Торговку беляшами тогда нашли…

Я скупо попрощалась, и сев в подошедший автобус (к счастью, не № 16), оставила словоохотливую старушку в одиночестве.