Манкая

Глава 7

«Лишнее» и «неправильно»… Митя Широков совершенно согласен был с Юленькой, но что делать, если манкая эта соседка, лишила его покоя? Он честно скрывался от девушки две недели. Выходил из дома раньше, возвращался позднее, и, если бы не «помирание» сестрички Собакевич, то он запросто смог бы не увидеть Юлю еще месяц-другой. А там, глядишь, все бы поостыло, позабылось, и вылетела бы из головы блажь на счет чужой жены.

Но вот увидел ее на лестничной площадке, взволнованную и очаровательную, сразу все свои разумные помыслы отринул и …

А утром? Честное слово, когда сказала она по Санкт-Петербург, он на самом деле готов был везти ее туда, причем сей момент! И Кира ее ненаглядный нарисовался, довольный такой, удачливый. Вот и дернулся Широковский язык сказать, что собрался Юльку украсть.

И в магазине, когда маленькая, растерянная девушка, собралась купить очередной балахон, у него буквально дернулось сердце: то ли от жалости, то ли от восхищения. А если быть точным, от любви.

Широков не врал людям, а себе и подавно. Он сразу оценил и принял факт собственной влюбленности, однако совершенно не знал, что ему делать. То ли бежать от Юленьки сломя голову, то ли лететь ей навстречу, то ли стоять на месте и ждать чуда.

Как ни пытался Широков отключиться от мыслей своих за работой, ничего не вышло. "Лишнее и неправильное" терзало его упрямо, мешало готовить. Вот и рыбу пересолил, и забыл про заказ.

— Дмитрий Алексеевич, вы приболели? — Илька Сомов, кондитер «Ярославца», удивленно смотрел на застывший нож в руках шефа. — Может, домой, а? Мы бы и без вас справились.

— Да, шеф, Вы сегодня не такой, какой-то. Третий раз за вами сковороду мою. Когда такое было-то? Все горит, — и Женька, су-шеф, подглядывал из-за стеллажей.

Широков со злостью кинул нож, снял фартук и ринулся вон из ресторана.

Пока ехал домой, злился. Ведь Юлька не просто так сказала слова те, обидные. Вероятно, поняла кое-что. И как не понять? Митька смотрел на нее с обожанием, сам знал, что «палево», а как не смотреть? Самый разумный выход — забыть обо всем и прекратить заглядываться на чужую жену.

Только, как? Вот вы, могли бы быть вдали от человека, которого любите? Сумели бы просто так, развернуться и уйти? Чёрта с два! И тянет, и манит, и сбежать никакой возможности. Чтобы уйти нужно резануть «по живому». Кровью залиться и перетерпеть боль. А потом жить с чувством огромной утраты, вероятно, долго. Это называется «разрушенные мечты и разбившиеся надежды».

Есть и еще одно «но»… Широков точно знал, что Юля несчастна. Муж у нее полный и абсолютный козёл! Как он, Митька, может спокойно отвернуться от девушки, и оставить ее на съедение этому ушлёпку? Кира ее просто напросто погубит. Она задохнется рядом с ним, засохнет и исчезнет.

Припарковал машину во дворе, поднялся по лестнице, хлопнул дверью квартиры. И все это злобно, остервенело. Ну, мужик он такой, что поделать. Нормальный. Бездействие хуже смерти. А что делать, не известно!

Принял душ, выпил холодного молока прямо у холодильника из пакета и завалился спать. Правда, отдых Широковский длился часа два, от силы. Разбужен он был самым безобразным образом. Каким? Женским визгом!

Вскочил с постели, и как был в футболке и спортивных штанах, ломанулся к двери, сунул босые ноги в кроссовки выскочил на площадку, а там…

Юлька стояла у двери Ирины.

— Запой?! — лицо у гранд дамы серьезное, даже несколько напуганное.

— Да, Ириночка Леонидовна!

Гойцманы, папа и сын, вышли из квартиры. Открылась соседняя дверь и Кира, с неприятной улыбкой предвкушения, появился на площадке.

С третьего этажа были слышны визги! Фира и Дора. И еще один женский голос, вероятно, жены контуженного офицера Заварзина.

— Тёма, Тёмочка, пожалуйста, пойдем домой! Пойдем, я еще налью тебе, только не уходи никуда!

На лестнице показался здоровый мужик (Митя знал, что это Артём Заварзин), и, шатаясь начал спускаться вниз. За ним бежала симпатичная его жена и сторожко тянулись сестры Собакевич.

— Уйди! Скройся! — отставной офицер был пьян вдрызг, и слушать никого не желал.

В майке, штанах и тапках на босу ногу, он с упрямым выражением лица сильно пьяного человека ломился, как подраненный кабан неизвестно куда. Его внимание привлек Кирочка. Муж Юли улыбался, ожидая пьяного шоу, чем весьма неприятно поразил Митьку.

— Сука! Урою! — и качнулся в сторону напомаженного женатика.

— Охренел?! Я сейчас полицию вызову! — Кира вскинул руку с телефоном и начал тыкать в дисплей.

— Кирилл, не смей! — Дава подскочил к Раевскому и попытался помешать.

— Отвали, Давид! Задолбал этот вояка бузить! Давно пора было его сдать!

— Урою, тварь! — Заварзин пёр на Киру страшной тушей.

Дава успел отскочить, Кира замер, ожидая всего, чего угодно! А Юлька…. Митя даже моргнуть не успел, как девушка, легкой, стремительной птичкой подлетела к мужу и встала между ним и взбешенным больным громилой, раскинула руки в стороны, оберегая немаленького своего Кирюшу!

— Свали, Юлька! — Заварзин просто смахнул легенькую девушку.

Оттолкнул ее рукой своей громадной, и Юленька отлетела далеко в сторону, упала на пол сломанной куколкой. Митька подумать ни о чем не успел, как уже оказался рядом с Артёмом! Двинул мужика промеж глаз правым кулаком и добавил под рёбра крепкий удар левой! Заварзин осел всей своей тушей на пол и к стене привалился бессильно. И все это под визг и крики соседей!

— Юлька! — Мите недосуг было смотреть на дело рук своих.

Он поднял маленькую москвичку с пола. Смахнул с ее лица волнистые пряди и разглядывал в отчаянии ее личико, опасаясь найти на нем синяк или кровь.

— Ты как? Ударилась? Юль! Не молчи! — Митька бережно провел своими ладонями по ее плечам и рукам, проверяя, нет ли перелома — Юль!

— Все хорошо. Мне не больно.

Широкова мгновенно отпустило и он, не помня себя и не обращая внимания на соседей, крепко обнял Юльку и прижал к себе. Она не сопротивлялась. Только дрожала сильно, да голову на Митькину грудь уронила. Так они и стояли, а вокруг творилось то, что творится обычно, когда все уже случилось.

— Тёмочка, милый, больно? — Светлана присела рядом с мужем, который только головой мотал и пытался припомнить, как надо дышать.

— Артемушка, когда же это прекратится? Бедный ты, бедный, — Фира тихо жаловалась не пойми кому, ибо сам Заварзин мало что слышал сейчас.

— Еще раз попытаешься сдать Артёма, я тебя придушу! — это Дава офигевшему Кирочке.

Муж Юли стоял у стены с телефоном в руке и испуганно косился на Заварзина. Боялся, видимо, что офицер может встать и накостылять ему. Дора молчала и смотрела на Юлю с Митей. Тем же самым были заняты и старший Гойцман с Ириной.

В этот момент очнулся Кирочка.

— Псих! Да по тебе больничка плачет! Урод жопоногий! — голос Кирилла сорвался на высокой ноте.

— Захлопнись, — голос Якова Моисеевича очень веско прозвучал в наступившей тишине.

Дава втолкнул Кирилла в квартиру и прикрыл за ним дверь.

— Митя, отпустите меня, пожалуйста, — Юленька попыталась освободиться от рук Мити, прижата была уж очень крепко. — Спасибо. Все хорошо.

Митька тут же отпустил, а чтобы скрыть некую неловкость, обратился к Заварзину.

— Майор, ты жив? — подошел к Артёму и присел на корточки рядом с ним. — Ну, всё, брат, всё уже. Уймись. Все свои тут.

— Нет никого. Всех потерял! Слышишь?! Всех! Полегли рядком прямо в проулке. А я выжил. И как теперь, а? Скажи мне?! — что ответить боевому офицеру, раненому и придавленному страшными воспоминаниями?

Что ответить защитнику Отечества? Как, чем помочь?

— Давай завтра подумаем, Артём. Смотри, жену напугал, соседей переполошил. — Артём мутно взглянул на Свету.

— Светка… Светка моя…

Жена его заплакала тихо, беззвучно, чем и привела в разум мужа.

— Вставай, помогу, — Митя поднял Заварзина и потянул по лестнице вверх.

Светлана подскочила помочь.

— Света, вы что? Идите лучше дверь откройте. Сам я, — Митя перехватил покрепче Артёма и втащил в квартиру.

Там он уложил офицера в постель и тот унялся, застыл, прикрыл глаза и задышал мирно.

Уже в коридоре большой, уютной квартиры, нагнала Митю Света.

— Дима, спасибо тебе. Так-то он тихий. Раза два в год напивается и себя не помнит. Вот выскочил бы на улицу, а там полиция приняла бы. Избили бы страшно! Станут они разбираться, кто больной, кто здоровый, когда Тёмка на них с кулаками. Уже сколько раз после таких вот его приключений на больничной койке оказывался. По месяцу валялся синий весь. На этот раз обошлось. Где ж ты раньше был?

— Света, какие благодарности. Что вы?

— Дим, он ни за что Юльку не обидел бы. Если бы не она, Тёмка давно уже на том свете был. Нянчится с ним, разговаривает. Тёма так и говорит: "Душу она мне лечит". Вот что на его сегодня нашло? Не знаю даже. Да от безделья все! На работу не берут. Пенсия хорошая, жить можно, а чем его занять? Мается он, неприкаянный.

— Он спать будет? Может, мне остаться?

— Что ты! Он уснет, а завтра уже нормальный встанет. Так всегда с ним.

Митька смотрел на жену офицера и понимал, что мается не только сам Заварзин, а еще вот эта отважная, симпатичная женщина. Еще Митька подумал, что давно уже не встречал таких самоотверженных девушек. Что Света, что Юля, обе за мужей и в огонь и в воду. А говорят, москвички надменные, чванливые и алчные.

Митька открыл дверь, а там, на лестничной площадке третьего этажа собрались все соседи, за исключением Юльки, Киры и Давы.

— Димитрий, как там? Тихо? — Яков Моисеевич стоял в первом ряду, прикрывая собой Фиру, Дору и Ирину.

— Все нормально. Майор уснул.

— Светочка, — Ирина Леонидовна жене офицерской. — Юленька просила передать, что зайдет другим днем. Сказала, что снова нужно «проколоть» Артемия и она все сделает. И лекарства принесет завтра.

Светлана вышла из-за спины Широкова и обратилась к соседям…. Даже не так, к близким людям.

— Бога ради, простите.

Молчание, а потом голос Гойцмана с киванием и убедительными взглядами дам:

— Света, ви в своем уме? Опять эти ваши вечные «простите»? Муж ваш не дал когда-то хулиганам Гойцмана жизни лишить! И я, таки, уважительно отношусь к нему, как и все ми здесь. Забудьте все свои слова и пойдите отдыхать, — потом Яков Моисеевич выдал речь для Широкова. — А ви, Димитрий, прямо таки шикарный рыцарь. Кулаками махать вас в ресторации научили? Однако…

Фира не удержавшись, прыснула, за ней сморщила в улыбке старческие щечки и Дора. А Ирина Леонидовна, зорко, внимательно смотрела на Митю, похоже, решая в голове некую задачу.

— Спасибо вам, дорогие мои. А тебе, Дим, отдельно, — Света обняла Широкова коротко.

Соседи промолчали деликатно, и так же деликатно засобирались по домам. Сестрички вплыли в свою огромную ювелирную квартиру, Яков Моисеевич спустился по лестнице, предварительно поручкавшись с Митей, а Ирина Леонидовна осталась буравить взглядом кавалергарда ярославского.

— Ирина Леонидовна, не то, чтобы я против был, но вы так на меня смотрите, словно я бомба с детонатором.

— Митя, давай ко мне на два слова и чашку коньяку. Отказа не приму.

Ну, что сказать? Гранд дама умела поддать в голос убедительности, выразить взглядом уверенность. Обозначить изгибом брови настоятельную просьбу, которую принять иначе как приказом было невозможно.

— Я бы выпил кофе, — единственное возражение, которое Широков счел уместным в данной ситуации, было принято Ириной, что она и продемонстрировала, кивнув важно и значимо.

В квартире мадам Шульц, Митька снова узрел все признаки старого, антикварного дома, почувствовал исключительный колорит московской, старой жизни. Шкафы, столы и столики, пуфы, зеркала, кресла, все это, из позапрошлого века, в прекрасном состоянии. Изумительный, неповторимый стиль. Пожалуй, Митя засмотрелся бы на книги и картины, на фарфор и фотографии, если бы Ирина Леонидовна дала ему такую возможность. Но она не дала, приступив с допросом, мягко говоря, интимного характера.

— Ты ведь понимаешь, Мить, что дело гиблое?

Странно, но Митька сразу понял, о чем она, и, следуя ее деловому тону, ответил так же, коротко и по существу:

— Понимаю.

— Что будешь делать? — Митя задумался, и отвечать не спешил.

Эх, Ирина Леонидовна, знали бы вы, что этот вот вопрос — «что делать?», Митька задавал себе уже третью неделю и никакого ответа не нашел. Впрочем, сейчас Широков готов был ответить настойчивой даме.

— Любить.

Теперь задумалась уже мадам Шульц.

— Смело.

— И глупо. Но, иначе не могу, Ирина Леонидовна.

Дама кивнула Митьке на стул, дождалась, пока он усядется, и выставила на стол два бокала для коньяка и графин. Про кофе забыли оба. Или Ирина поняла, что Широкову сейчас не простой напиток нужен, а что-то посерьезнее? Ароматный коньяк шелком прокатился по горлу, оставил после себя легчайший привкус шоколада и дубовой бочки.

— Я никогда не мечтала стать чьей-то женой. Более того, никогда не думала о детях. Что смотришь? Бывают и такие женщины. Просто семья, дом, хозяйство не про меня. Я ни капли не жалею о том, как я прожила свою жизнь. В ней было все и все еще будет, поверь. Я очень свободная тётка. Была и любовь, и страсть, но привязанности долгой не случилось. Только вот, Юля… К ней я привязана и люблю ее нежно. Знаю ее с детства, с того, которого у нее не было. Помню ее юность, ту, которую отнял у нее отец. А теперь вижу, как ее молодость отнимает никчемный, козлячий муж! Если бы ты знал, на какие уловки я шла, чтобы разлучить их. Как уговаривала Юльку не выходить за этого щелкуна. Мы даже поссорились и не говорили месяц. Впрочем, неважно…

Они снова выпили коньяку. Митька молчал, зная, что продолжит она речь свою и, да, слушал жадно! Про нее же, про Юлю…

— Она его любит. Даже не так! Не его, а свои мечты о семье и детях. Я понятия не имею, как эта замечательная девочка выбрала такого ирода, — Ирина стукнула в сердцах ладонью по столу. — Я так же имею весьма смутное понятие о том, кто ты есть, Мить. Однако кое-что мне становится ясно. И если уж выбирать из вас двоих, то я предпочту видеть тебя рядом с Юлькой. По крайней мере, ты способен починить кран, защитить ее от хулигана, и не быть альфонсом. Я говорю искренне сейчас. Без обид, ладно?

— Ирина Леонидовна, а зачем вы все это мне говорите?

— Я бы и не говорила, если бы не заметила кое-что. Да не в тебе! У тебя на лбу все написано. В Юльке…

Вот сейчас Митьке стало совсем интересно. И волнительно! Он сделал еще один долгий глоток божественного напитка и уставился на красавицу.

— Боже мой, все еще серьезнее, чем я думала. Похоже, мальчик, ты совсем втрескамшись, — и смеется!

— Ничего смешного во всем этом я не вижу.

— Да уж, совсем не смешно. Но, я продолжу, ладно? Так вот, я не хочу давать тебе ложной надежды. Более того, я совсем не уверена в том, что права, однако… Она говорит о тебе. И чаще, чем о ком либо. Для Юли нехарактерно. Она кроме своего Кирочки никого не замечает. Ясно тебе?

— Ясно.

— А если ясно, то прекрати переводить мой коньяк и иди отсюда! Тебя сейчас даже водкой не проймешь. Адреналин гуляет! А сама я чувствую себя предательницей, рассказывая о Юленьке.

— Спасибо, — Митька исключительным бараном сейчас таращился на Ирину, не понимая своего состояния.

То ли радость, то ли печаль, то ли… Назовем это надеждой, ладно? Вполне себе приятное чувство. Такое жизнеутверждающее.

— Было бы за что. Имей в виду, я за тобой слежу!

— Следите, Ирина Леонидовна. Мне скрывать нечего. Коньяк у вас хороший, но у меня лучше. Я буду рад видеть вас в «Ярославце». С меня угощение.

— Митя, дорогой, за что угощать-то? Я даже не уверена в том, что сказала. Пойми, она может упоминать о тебе чаще, только потому, что ты стал частью нашего дома, общества.

— Да не за это.

— А за что тогда? — мадам Шульц была заинтригована.

— За то, что пытались отговорить ее выходить замуж за Раевского, — Митя склонился, поцеловал руку гранд даме и вышел.

А Ирина долго еще смотрела ему вслед, думая о том, что мало кто из мужчин ей знакомых, благодарил не за слова приятные в свой адрес, не за поддержку его, как претендента, а за заботу о любимой женщине. Решив, что Митя такое же ископаемое, как и Юля, Ирина улыбнулась своему отражению в зеркале и искренне порадовалась, что мужик он настоящий, а не та фикция несуразная, что зовется мужем Юленьки.

Митька же, попав домой, в полной мере оценил слова гранд дамы об адреналине. Метало его, бедняжку, по квартире. Сидеть не мог, лежать не мог. Стоять тоже не было никакой возможности! А тут еще звонок в дверь. Вот кого принесло в полночь, а?

— Юля? — не ее приход поразил Митьку до глубины души, не глаза ее сияющие, не волосы, густыми волнами лежащие на плечах, а то, что она нервничала и то и дело посматривала на дверь своей квартиры.

Широкову и подумалось, что вся ситуация эта ужасна. Вот девушка стоит перед ним, чудесная, более того, любимая. Ему бы радоваться, что вспомнила о нем среди ночи и пришла пару слов сказать, а у него от злости кулаки сжались! Она боится, нервничает и почему? Да потому, что тайком от мужа пришла сюда сейчас. А для нее, Юльки, это ой как непросто. И неприятно. А Митьке меньше всего хотелось быть для нее неприятностью, и чтобы думала она о нем, как о чем-то неприличном. Как там Гойцман старший сказал? Легкий адюльтер?

— Митя, я на минутку. Вы простите, что поздно, но я слышала, как дверь хлопнула и решила, что не спите.

— Зайдешь? — Митя сделал приглашающий жест и очень удивился, когда Юля кивнула и осторожно ступила на порог его дома.

— Я на минутку, — повторила Юля слова свои как чудодейственную мантру, — Только спасибо сказать. И про Артёма Заварзина… Митя, он замечательный! Честный и отважный человек. Настоящий офицер! Я прошу вас, не думайте о нем дурно и не бейте его больше. Он болен, ему забота нужна. Артём не виноват в том, что стал таким! Он никогда бы не обидел меня. Ну, просто не рассчитал своих сил. Он хотел отодвинуть меня, а не толкать!

Вот что взыграло сейчас в Митьке? Коньяк или досада от того, что пришла она оправдывать Заварзина, а не потому, что он, Митька, нужен был ей? Да и неважно, потому, что сделал он то, что сделал и сказал то, что сказал.

— Ты для всех оправдания находишь. Всех жалеешь. Так, может, и меня не станешь осуждать? — сказал и притянул Юльку к себе.

Обнял одной рукой за талию, вторую положил ей на затылок, зарывшись в ее волосы всей пятерней. Юлька замерла, запрокинув голову, смотрела на Широкова. А Митька утонул в глазах ее серых, пропал совсем. И знайте, если бы не слова ее, не отпустил бы сейчас.

— Митя, вы пьяны

Он даже глаза прикрыл от греха, правда, не отпустил, а прижался лбом к ее лбу.

— Надо же, оправдала, — усмехнулся горько и отпустил ее, — Юль, иди. Я понял все. Артёма больше не трону. Но и ты запомни, пьянство не оправдание. Никому и ни в чем. Иди, Юль. Просто иди. Спи спокойно.

Юлька без поддержки Широкова покачнулась, посмотрела на него странно, волнующе, и выскочила за дверь.