Марионетка

Глава 9

Вид с крыши небоскреба Ховенгебоув, возвышающегося над амстердамской гаванью, несомненно самый красивый в городе. Но в это утро меня интересовал не пейзаж, а те возможности, которые предоставляла крыша в качестве наблюдательного пункта. Несмотря на то, что светило солнце, на этой высоте было ветрено и холодно. Впрочем,, даже внизу дул сильный ветер, гнавший серо-голубые волны в белом кружеве пены.

На смотровой площадке было множество туристов, большинство из которых с растрепанными ветром волосами ходили взад и вперед с биноклями и фотоаппаратами. И хотя у меня не было фотоаппарата, не думаю, что я чем-либо отличался от других туристов. Иной была лишь цель моего пребывания на смотровой площадке. Облокотившись на парапет, я смотрел на море. Де Грааф снабдил меня отличным биноклем, одним из лучших, каким мне доводилось пользоваться. Видимость была отличная, а возможность вести наблюдение превзошла все ожидания.

Мой бинокль был направлен на каботажное судно водоизмещением около 1000 тонн, входящее в гавань. С первого взгляда я увидел на его корпусе большие пятна ржавчины. Над ним развевался бельгийский флаг. Время его прибытия — около полудня — соответствовало моим данным. Когда я наблюдал за ним, мне показалось, что оно описывает большую дугу, чем корабли до него, и идет очень близко к буям, обозначающим фарватер. Впрочем, возможно, это было самое глубокое место. Когда судно вошло в гавань, я отчетливо увидел его название—«Марианна». Капитан отличался пунктуальностью, что касалось времени прибытия. Был ли он столь же педантичен в отношении соблюдения законов—другой вопрос.

Я спустился вниз в «Хавен-ресторан» и пообедал. Я не испытывал голода, но если уж приехал сюда, то надо было этим воспользоваться: опыт показал, что в Амстердаме лучше придерживаться времени, установленного для трапез. «Хавен-ресторан» вполне заслуженно славился своей кухней, я даже помню, что ел за обедом в тот день.

В отеле «Туринг» я появился в половине второго. Как я и предполагал, Мэгги и Белинда еще не вернулись. Я сказал портье, что подожду их в холле, но холл неподходящее место для просмотра документов, которые находились в папке, взятой нами на складе.

Дождавшись момента, когда портье отлучился, я поднялся на лифте на четвертый этаж и проник в комнату девушек. Она была намного лучше комнаты в их прежнем отеле, а кушетка, которую я немедленно опробовал, была немного пошире. Правда, если бы Мэгги и Белинда решили покувыркаться на ней, то сразу врезались бы в стену.

Я прилег на кушетку и потратил почти час на изучение накладных. Они оказались самыми обычными накладными, и ничего интересного я в них не нашел. Обратил внимание только на то, что одно имя появлялось в них гораздо чаще, чем другие, а так как поставки оттуда совпали с моими растущими подозрениями, то я записал это имя и адрес поставщика.

Наконец ключ в замке повернулся, и вошли девушки. Увидев меня, они обрадовались, но тут же и надулись.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Мы волновались за вас! — холодно ответила Мэгги.— Портье сказал, что вы ждете нас в холле, но вас там не было.

— Мы проторчали там целых полчаса! — недовольно сказала Белинда. — Мы думали, что вы уже ушли.

— Я устал и прилег отдохнуть, а теперь, когда я все объяснил, расскажите мне про свои дела.

— С Астрид нам не повезло,— так же холодно ответила Мэгги.

— Знаю. Портье передал мне ваше сообщение. Можете не тревожиться о ней. Астрид уехала.

— Уехала? — одновременно спросили они.

— Да. Бежала за границу.

— За границу?

— В Афины.

— Давайте отложим этот водевиль на потом. Они улетели с Джорджем сегодня утром.

— Почему? — спросила Белинда.

— Она испугалась. С одной стороны на нее нажимали нехорошие люди, с другой — один добрый человек, то есть я. Вот она и сбежала.

— А почему вы так уверены, что она улетела? — спросила Мэгги.

— Я навел справки в клубе «Балинова».— Мне не хотелось вдаваться в подробности и рассказывать им о том, как я добыл эти сведения. Если у них сохранились еще какие-то иллюзии насчет их шефа, незачем давать им повод для разочарования.— Потом я проверил в аэропорту.

Но мои достижения не произвели на Мэгги ни малейшего впечатления, а возможно, она винила меня в отъезде Астрид. И, как обычно, была права.

— Кто будет рассказывать первой, Белинда или я?

— Прежде начнем вот с чего.— Я подал Мэгги листок, на котором были написаны цифры 910020.— Что это означает?

Она осмотрела листок, перевернула его вверх ногами и заглянула с обратной стороны.

— Ничего.

— Покажите мне,— оживилась Белинда.— Я хорошо решаю кроссворды и загадки.

Так и было. Она сразу заявила:

— Цифры нужно переставить в обратном порядке. Получится 020019 — 2 часа ночи 19, то есть завтра.

— Неплохо,— сказал я. Самому мне понадобилось полчаса, чтобы решить эту загадку.

— А что же тогда произойдет? — поинтересовалась Мэгги.

— Человек, написавший эти цифры, забыл объяснить это,— уклончиво ответил я, потому что мне надоело лгать.— Начните вы, Мэгги.

Она уселась поудобнее и разгладила на коленях светло-зеленое хлопчатобумажное платье, которое выглядело так, словно очень село после многократной стирки.

— Перед тем, как пойти в парк, я надела платье, в котором Труди меня еще не видела, а голову накрыла шарфом и...

— Надела темные очки.

— Вот именно.— Мэгги трудно было сбить с толку.— Я погуляла минут тридцать, уступая дорогу пенсионеркам с детскими колясками. А потом увидела гигантскую, жирную статую...

— Бабу-ягу?

— Да. Она была одета именно так, как вы сказали. Рядом с ней шла Труди в белом платье с длинными рукавами. Девочка вела себя очень неспокойно: вырывалась и брыкалась. Она такая красивая!

— У тебя добрая душа, Мэгги.

— Время от времени они садились на скамейки. Я садилась ярдах в тридцати от них, раскрывала журнал и наблюдала за ними. Потом Труди стала заплетать косы своей кукле.

— Какой кукле?

— У девочки в руках была кукла,— терпеливо объясняла Мэгги.— Но если вы будете все время перебивать меня, я что-нибудь пропущу. Когда Труди заплетала косу кукле, к ним подошел какой-то симпатичный мужчина в темной одежде с белым воротничком, какой носят пастыри. У него были седые усы и длинные седые волосы.

Я представил себе преподобного Тадеуша Гудбоди. Он действительно был очень симпатичным и располагал к себе (если не считать моей встречи с ним в половине четвертого утра).

— Труди явно симпатизировала ему. Она обняла его за шею и что-то шепнула на ухо. Он смутился, но потом влез в карман и вложил ей что-то в руку. Наверное, деньги.

У меня едва не сорвалось: «Вы уверены, что это не шприц?», но я промолчал. Не хотелось расстраивать ее.

— Потом Труди встала и, прижав ,к себе куклу, пошла к лотку с мороженым. Купив мороженое, она направилась в мою сторону.

— И ты ушла?

— Нет. Я просто прикрылась журналом. Но можно было обойтись и без этого. Даже не взглянув на меня, девушка подошла к тележке в двадцати шагах от меня.

— Чтобы посмотреть на куклы?

— Откуда вы знаете? — разочарованно спросила Мэгги.

—- На каждой второй тележке а Амстердаме продают куклы.

— Она трогала их, гладила... Старик продавец вначале даже рассердился. Но разве можно сердиться на такую красивую девушку? Труди обошла вокруг тележки, вернулась к своей скамейке и стала кормить куклу мороженым.

— Она, наверное, совсем не расстроилась, когда кукла отказалась есть мороженое? А чем в это время занимались нянька и пастор?

— Они о чем-то оживленно разговаривали. Они еще немного поболтали, когда вернулась Труди. Потом пастор похлопал девушку по спине, они встали, он простился со старой женщиной, и все ушли.

— Они ушли вместе?

— Нет, пастор ушел один.

— Вы за ним не следили?

— Нет.

— За вами никто не увязался?

— Нет, но наверняка сказать не могу. Там было человек пятьдесят, и многие шли в ту же сторону, что и я. Сюда за мной никто не шел.

— А как ваши дела, Белинда?

— Напротив женского общежития есть кафе. Я сидела там и наблюдала. Из общежития выходило и туда входило много девушек. Я допивала уже четвертую чашку кофе, когда узнала одну из девушек, которая вчера заходила в церковь. Высокая, с каштановыми волосами.

— Вчера она была одета как монахиня?

— Да.

— Значит, вы не могли видеть цвета ее волос.

— Я узнала ее по родинке на левой щеке.

— У нее черные брови?— спросила Мэгги.

— Да. Это она! — оживилась Белинда.

А я сдался и поверил им. Когда одна красивая девушка рассматривает другую, ее глаза очень точно подмечают все мелочи.

— Я долго шла за ней. Она вошла в большой магазин. Мне показалось, что она бродит бесцельно, но вскоре она направилась к отделу «Сувениры на экспорт» и стала рассматривать все подряд, но я заметила, что ее интересуют только куклы.

— Опять куклы,—сказал я.— Почему вы решили, что ее интересовали куклы?

— Узнала,— Белинда говорила тоном человека, пытающегося объяснить слепому от рождения нюансы между оттенками цветовой гаммы.— Особенно внимательно она рассматривала определенную группу кукол. Она делала вид, что колеблется, выбирая куклу, но я поняла, что ей было совершенно ясно, на какой остановиться. Потом она заговорила с продавщицей, и та записала что-то на бумаге.

— Сколько времени потребовалось продавщице, чтобы сделать эту запись? — спросил я.

Столько, сколько понадобилось для того, чтобы записать обычный адрес. Потом девушка расплатилась и ушла.

— Вы пошли за ней?

— Нет.

— Умница!

— И никто за мной не шел.

— За тобой кто-нибудь следил вначале? Например, какой-нибудь крупный, полный мужчина среднего возраста?

Белинда рассмеялась.

— Интересовались и полные. И не один...

-— Я понимаю, что многие толстые мужчины тратят уйму времени, глазея на вас. Да и не только они: молодых, худощавых и высоких тоже, скорее всего, предостаточно. Меня это ничуть не удивляет.— Я помолчал и добавил: — Мои милые и нежные, как же я люблю вас обеих!

Они переглянулись.

— Это очень мило с вашей стороны! — воскликнула Белинда.

— Но не обольщайтесь на мой счет, дорогие девушки, я люблю вас только как профессионалов, исключительно как профессионалов. Благодарю вас за прекрасные отчеты. Белинда, вы видели, какую куклу выбрала та девушка?

— Мне за то и платят, чтобы я все замечала,— скромно ответила она.

Я внимательно посмотрел на нее и снова заговорил о кукле:

— Итак, это была кукла в костюме, какие носят на острове Хайлер. Такая же, как те несколько кукол, которые мы видели на складе.

— А вы откуда знаете?

— Я мог бы ответить, что я медиум или гений, но все гораздо проще: я располагаю определенной информацией, которой не располагаете вы.

— Может быть, вы поделитесь с нами? — это сказала, конечно, Белинда.

— Нет.

— Почему?

— В Амстердаме есть люди, которые могут схватить вас, посадить в какой-нибудь темный чулан и заставить говорить.

После долгой паузы Белинда спросила:

— А вас они заставили бы говорить?

— Возможно, но только им понадобилось бы слишком много сил, чтобы засадить меня в темный чулан.

Я взял пачку накладных.

— Кто-нибудь из вас слышал о Кастель Линден? Нет? Я тоже. Но именно оттуда нашим друзьям, Моргенстерну и Моггенталеру, поставляют огромные партии часов с маятниками.

— А почему именно с маятниками? — спросила Мэгги.

— Понятия не имею,— солгал я.— Возможно, это имеет какое-то значение. Я просил Астрид установить, где такие часы изготовляют. У нее были связи с преступниками. Но сейчас она уехала, и мне завтра придется заняться этим самому.

— А мы можем заняться этим уже сегодня! — воскликнула Белинда.— Мы поедем в Кастель Линден и...

— Если вы это сделаете, то первым же самолетом отправитесь обратно в Англию. Я не хочу терять время, чтобы вытаскивать вас из рвов, окружающих замок. Вам понятно?

— Понятно,— покорно ответили девушки. Видимо, они перестали считать меня таким грозным шефом, как мне до сих пор казалось.

Я взял накладные и встал.

— На сегодня вы свободны. Увидимся завтра утром.

Странно, но они казались недовольны тем, что я предоставил остаток дня в их распоряжение.

— А вы? — спросила Мэгги.

— Я поеду на машине за город. Надо немного проветриться. Потом посплю, а вечером мне предстоит водная прогулка.

— Как романтично! — Белинда пыталась говорить беззаботным голосом, но это ей не удавалось. Возможно, она и Мэгги знали что-то такое, чего не знал я.— Но ведь вам нужен помощник для страховки. Я поеду с вами.

— Не сегодня. И советую даже близко не подходить к каналам и ночным клубам, а тем более к докам и тому складу.

— Тогда и вы тоже не выходите из своего отеля сегодня вечером.

Я удивленно посмотрел на Мэгги. За пять лет совместной работы она никогда еще не говорила так резко и упрямо. И уж тем более никогда не указывала, чем я должен заниматься. Она даже схватила меня за руку, что было совершенно неслыханно.

— Прошу вас!

— Послушайте, Мэгги...

— Неужели вам так уж необходимо ехать на эту водную прогулку?

— Успокойтесь, Мэгги...

— Это будет в два часа ночи?

— Что с вами, Мэгги? На вас это не похоже...

— Не знаю... У меня такое ощущение, что кто-то ходит по моей могиле в‘ сапогах с гвоздями.

— Скажите этому человеку, чтобы он поостерегся.

— Мэгги права! Вы не должны выходить сегодня вечером.— Белинда подошла совсем близко ко мне. В глазах ее была тревога.

— И вы тоже, Белинда?

— Да, я тоже прошу вас.

В комнате была какая-то тревожная, гнетущая атмосфера. Я не понимал, в чем причина всего этого. Девушки с мольбой и отчаянием смотрели на меня, словно я заявил о том, что собираюсь броситься со скалы в море.

— Мэгги хочет, чтобы сегодня вечером вы остались с нами,— сказала Белинда.

Мэгги кивнула.

— Мы обе просим вас никуда не уходить сегодня и остаться с нами.

— Черт возьми! — воскликнул я.— В следующий раз, когда мне понадобятся помощники за границей, я возьму с собой девушек, у которых нервы будут покрепче, чем у вас.

Я направился к двери, но Мэгги, загородив мне дорогу, поднялась на цыпочки и поцеловала меня. Белинда последовала ее примеру.

— Дисциплина у вас ни к черту!—сказал совершенно сбитый с толку Шерман.

На пороге я обернулся. Девушки стояли молча. Вид у них был подавленный. Я раздраженно покачал головой и вышел.

Возвращаясь в отель, купил упаковочную бумагу и веревку. В номере завернул в бумагу костюм, который успел просохнуть после вчерашнего дождя, написал на пакете фиктивную фамилию и адрес. Затем спустился в холл.

— Где здесь ближайшая почта?—спросил я администратора.

— Рад приветствовать вас, господин Шерман! — подобострастно улыбнулся он.— Мы можем сами это сделать для вас.

— Благодарю, но я хотел бы отправить лично.

— Понятно, понятно...

Он, конечно, ничего не понимал. А я просто хотел заставить кого-то искренне удивиться при виде Шермана, выходящего из отеля с большим пакетом в руках. Если, конечно, за мной следили.

Администратор снабдил меня адресом почты, который мне был абсолютно не нужен.

Я положил пакет в багажник «опеля» и поехал за город в северном направлении. Дорога шла вдоль залива Зейдер-Зе, но из-за дамбы, расположенной справа, я не видел его.

Вид слева был самым обычным: сельская местность в Голландии не создана для того, чтобы приводить в восторг туристов.

Вскоре мне попалась табличка с надписью «Хайлер — 5 км».

Через несколько сот ярдов я свернул с шоссе влево и остановил машину на площади маленькой деревеньки, похожей на вид с почтовой открытки. Тут же была почта и телефонная будка. Я запер машину и вернулся пешком на шоссе. Перейдя на другую сторону, вскарабкался на пологую, поросшую травой дамбу, откуда открывался вид на Зейдер-Зе. Бриз поднимал небольшие волны, в которых заходящее солнце отражалось разноцветными бликами. Пейзаж был довольно монотонным: всюду вода, окруженная сушей, расположенной настолько низко, что она казалась темной полоской на горизонте. Единственное, что разнообразило пейзаж, это остров в северо-восточном направлении в миле от берега.

Остров Хайлер. Вернее, он был островам когда-то, до того, как была построена насыпь, соединившая его с материком. Таким образом инженеры создали для островитян блага цивилизации и туризма.

Сам остров ничем не выделялся. Он был настолько низким и плоским, что казалось, его накроет первая же большая волна. Эту плоскость оживляли только фермы и несколько больших амбаров. На западном берегу острова, обращенном в сторону материка, приютилась деревушка, а рядом—маленькая гавань. И, конечно, на острове было несколько каналов.

Это все, что можно было рассмотреть. Вернувшись на шоссе, я дошел до остановки и первым же автобусом вернулся в Амстердам.

Нужно было сразу же пообедать, потому что позднее у меня такой возможности могло и не быть: какие бы испытания мне в эту ночь ни уготовила судьба, лучше встречать их сытому. Пообедав, я решил как следует выспаться, так как предвидел, что предстоит бессонная ночь.

В половине первого ночи меня разбудил дорожный будильник. Я надел темный костюм, темный свитер с высоким воротом, темные парусиновые туфли на резине и темную брезентовую куртку. Револьвер положил в герметичный футляр и сунул в кобуру под мышкой. Две обоймы тоже в герметичном футляре бросил в карман куртки. С грустью посмотрев на бутылку шотландского виски, я нашел в себе силы отказаться от него и вышел из номера.

Спустился вниз по пожарной лестнице. Это у меня уже вошло в привычку. Улица была безлюдна. Я знал, что слежки не будет: недоброжелатели знали, где меня можно найти. Машины не было, а к амстердамским такси у меня появилось нечто вроде аллергии, поэтому улицы, по которым я шел, были пустынны. Город казался тихим и мирным.

Я добрался до района доков и, осмотревшись, пошел дальше, пока не оказался в тени сарая. Светящиеся стрелки наручных часов показывали без двадцати два. Ветер усилился, и стало еще холоднее, но дождя не было, хотя воздух был насыщен влагой. До меня доносился запах моря, дегтя и канатов. Все доки мира пахнут одинаково. По темному небу неслись рваные темные тучи, временами на мгновение открывая далекий серебристый полумесяц.

Когда ветер разогнал тучи, я смотрел на гавань, которую окутывал полумрак, а вдали она вообще исчезла в кромешной тьме. Это была одна из самых больших гаваней, которые мне приходилось встречать, и я видел сотни барж, расположенных в хаотическом беспорядке. Но беспорядок был только кажущимся. Некоторые баржи были маленькими, не больше шести метров, а другие — гигантские. У каждой баржи — узкая полоска воды, по которой она могла выйти в открытое море. Эти узкие полоски объединялись в более широкие и потом переходили в главный фарватер. От причалов, где швартовались баржи, к берегу шли узкие сходни.

Луна скрылась за тучи. Я вышел из тени сарая и, неслышно ступая в ботинках на резиновой подошве, пошел по мокрым доскам центрального причала. Если бы на мне были сапоги с металлическими подковками, то и тогда я едва ли привлек бы чье-либо внимание, за исключением моих недоброжелателей. На всех баржах были команды, а иногда даже и их семьи, но только на немногих светились одиночные огоньки. Если бы не слабое завывание ветра и тихое поскрипывание канатов, царила бы полная тишина. Гавань с сотнями барж казалась целым городом, погруженным в глубокий сон.

Когда месяц снова выглянул из-за туч, я прошел примерно треть пути. Потом остановился и осмотрелся.

За мной в 50 шагах по центральному причалу решительно и бесшумно шли двое мужчин, которые казались тенями. Я заметил, что контуры их правых рук были длиннее левых. В правых руках они что-то держали. Это меня не удивило: я был готов к встрече с вооруженными противниками.

Взглянул направо. Двое других мужчин медленно шли по другому причалу.

На левом причале маячили еще два силуэта. Меня восхитила синхронность, с которой они двигались.

Я снова пошел вперед. На ходу вынул из кобуры пистолет и, сняв с него непромокаемый чехол, спрятал в карман на молнии. Луна скрылась за тучами. Мельком взглянув через плечо, я побежал. Те шесть человек тоже побежали. Пробежав около пяти ярдов, я опять оглянулся. Преследователи, находящиеся у меня за спиной, остановились и прицелились. А может, это мне только померещилось в мерцающем свете звезд. Мгновением позже я убедился, что не ошибся. Темноту разорвало пламя выстрела. Я не слышал его звука. Видимо, пистолеты были с глушителями. Ни один нормальный человек не решился бы потревожить сон сотен здоровых и решительных моряков: голландцев, немцев и бельгийцев.

Пуля, слегка оцарапав меня, разорвала одежду. Правое предплечье обожгла острая боль, и я невольно схватился за него рукой. Это было уже слишком!

Перепрыгнув на нос баржи, пришвартованной к причалу, я быстро перебрался на корму и спрятался за рулевой рубкой.

Осторожно выглянув из-под прикрытия, я увидел, что двое на центральном причале остановились, жестами показывая своим дружкам, стоящим на левом причале, чтобы они обошли меня с фланга и стреляли в спину. Представлений о честности и порядочности у этих парней не было, но в сообразительности им нельзя было отказать. Если им удастся окружить меня— а шансы их были высокими,— моя игра проиграна. Забыв на время о двоих на центральном причале, я обернулся в сторону левого причала на тех, которые пошли в обход, и через несколько секунд увидел, что они быстрым; уверенным шагом идут вперед, вглядываясь в темноту за рубкой. Но если за рубкой была глубокая тень, то их силуэты четко вырисовывались на фоне неба. К тому же я увидел их раньше. Возможно, они вообще не успели увидеть меня. Про одного из них это можно сказать абсолютно точно. Он был мертв еще до того, как упал на причал, и почти беззвучно скользнул в темные воды залива. Я прицелился во второго, но у него оказалась поразительная, почти мгновенная реакция, и он отскочил, в тень, прежде чем я успел нажать на курок.

Я снова осторожно выглянул. Парни на центральном причале стояли неподвижно, возможно еще не зная, что произошло. До них было слишком далеко, и попасть на таком расстоянии, к тому же ночью, было довольно сложно. И все же я тщательно прицелился, нажал на курок и заметил, как один из них вскрикнул и схватился за ногу. Но по тому, с какой быстротой он бросился со своим дружком под прикрытие, было ясно, что рана пустяковая.

Луна снова спряталась за небольшую тучку. Минуты на две, не больше. Теперь, когда тучи частично рассеялись, преследователи, вероятно, уже обнаружили меня.

Я перебрался с баржи на центральный причал и побежал в обратном направлении. Но не успел пробежать и десяти ярдов, как снова показалась луна, и я упал ничком, лицом к берегу. На левом причале никого не было. Видимо, оставшийся в живых потерял уверенность в себе, испугался и убежал. На центральном причале никого не было. Я взглянул направо и увидел двух парней, стоящих недалеко от меня. Они так уверенно шли вперед, что, по-видимому, еще ничего не знали о печальной кончине своего приятеля. Правда, стоило мне, не прицеливаясь, сделать два выстрела в их сторону, как они мгновенно улетучились. На этот раз я промахнулся. И тут же увидел, что те, которые раньше были на центральном причале, идут по нему снова. Расстояние, отделявшее меня от них, было слишком большим, и пока что о них можно было не беспокоиться. Они обо мне тоже не беспокоились. Смертельная игра в прятки — перебежки, выстрелы, выжидание в укрытии, снова перебежки — продолжалась около пяти минут. Парни неуклонно наступали, окружая меня, и действовали весьма осмотрительно. Они почти не рисковали и умело использовали свое численное превосходство: один или два из них отвлекали мое внимание, а другие быстро перебегали с одной баржи на другую.

Трезвая голова и холодный расчет заставили меня немедленно изменить тактику, так как в противном случае меня ждал бы только один конец. И он приближался...

Обстановка совершенно не располагала к воспоминаниям о Мэгги и Белинде, и все же я выкроил несколько мгновений, чтобы подумать о них. Почему они так странно вели себя при последней встрече? Может быть, женская интуиция подсказала им, что со мной произойдет нечто подобное? Может, девушки предвидели мой бесславный конец, но боялись сказать об этом? Хорошо, что они сейчас не видят меня, теперь они могли бы убедиться в своей правоте, и их вера в своего шефа была бы поколеблена. Я дошел до отчаяния и, наверное, соответственно выглядел. Можно было ожидать засады из одного человека — какого-нибудь опытного наемного убийцы: с ним можно было бы справиться. А если повезет—и с двумя. Но такого количества я не ожидал. Отступать было некуда: до конца причала оставалось не дальше двадцати ярдов. Ужасное ощущение испытывает человек, которого преследователи загоняют словно дикого зверя или бешеную собаку, в то время как сотне ярдов спит множество людей и, чтобы спастись, достаточно только отвинтить глушитель и дважды выстрелить в воздух, после чего весь порт придет тебе на помощь. Но я не мог заставить себя вступить так: то, что я должен был сделать, нужно сделать сегодня ночью. Это мой последний шанс, и другого не будет. После сегодняшней ночи моя жизнь в Амстердаме не будет стоить и ломаного гроша. Я не мог заставить себя снять глушитель, пока оставалась хоть тень надежды. Но разве может здравомыслящий человек, находящийся в моем положении, считать, что у него есть тень надежды? Видимо, к здравомыслящим людям я не относился.

Посмотрел на часы. Без шести минут два. Время почти истекло—и для выполнения задачи, и для моей жизни. Я посмотрел на небо. К луне подплывала маленькая тучка. Наверное, этот момент они выберут для следующей, последней атаки. Именно этот момент я должен использовать для последней попытки побега. Посмотрев на палубу баржи, я заметил, что она нагружена металлоломом.

Спрыгнув на палубу баржи, я схватил кусок металла. Снова посмотрел на небо. Тучка наполовину рассеялась, и мне стало ясно, что она закроет только часть луны.

Во второй обойме у меня еще осталось пять патронов. Я выпустил их туда, где, по моим предположениям, спрятались преследователи, желая хоть на несколько секунд задержать их. Потом сунул пистолет в футляр и, положив его не в кобуру, а в карман куртки, задернул молнию. Пробежал по барже до кормы, перебрался на причал. И, подняв голову, увидел, что проклятая тучка прошла мимо луны.

Внезапно я почувствовал себя совершенно спокойным: у меня уже не было выбора. Ничего другого не оставалось, как броситься вперед. Но чтобы не дать своим преследователям прицелиться, я, как безумный, шарахался из стороны в сторону. Они оказались настолько близко от меня, что был отчетливо слышен мягкий стук их шагов. Они хватали меня за куртку.

Внезапно я резко отбросил голову назад, поднял руки, уронил в воду кусок металла, будто это пистолет, и демонстративно тяжело упал на причал. Шатаясь словно пьяный, с трудом встал на ноги, схватился за горло и, опрокинувшись назад, упал в воду. Потом, глубоко вздохнув, набрал воздух в легкие и задержал дыхание перед тем, как погрузиться в воду.

Вода была холодной, но не ледяной, мутной, но не глубокой. Ноги коснулись илистого дна, и я замер на месте. Медленно и осторожно, экономно расходуя свой небольшой резерв, я начал выдыхать воздух.

Если мои предположения правильные, то преследователи решили прикончить меня, и сейчас те двое на центральном причале внимательно и с надеждой смотрят на то место, где мое тело упало в воду. Я с надеждой думал о том, что медленно поднимающиеся на поверхность пузырьки заставят их сделать неверные выводы, надеялся, что на это уйдет не слишком много времени. Воздуха в легких почти не осталось, и долго разыгрывать это представление было невозможно.

Через минуту, которую я принял за пять минут (хотя фактически это были секунды), пузырьки иссякли. Воздуха в легких больше не было. Боль в легких и сердце, которое шумно колотилось в пустой грудной клетке, непрерывно нарастала. Потом началась резкая боль в ушах.

Я оторвал ноги от илистого дна и поплыл направо, надеясь, что сориентировался правильно. Рука коснулась киля какой-то баржи, я подплыл под нее и вынырнул с другой стороны.

Мне казалось, что еще пять-семь минут под водой, и наступит конец. Когда я очутился на поверхности, потребовались вся моя выдержка и сила воли, чтобы не закашляться, так как хриплый кашель наверняка бы услышали на другом конце причала. Если дело касается жизни и смерти, человек всегда найдет в себе силы, о которых никогда даже не подозревает в обычных условиях. Я обошелся несколькими полными, но беззвучными глотками воздуха.

Вначале ничего не было видно, причиной оказался слой мазута на поверхности воды, который на миг слепил мне веки. Я стер его, но все равно ничего не мог различить, кроме темного корпуса баржи, за которой прятался, центрального причала и второй баржи, стоящей параллельно в десяти футах от первой.

До меня донеслись слабые, похожие на едва слышное журчание голоса. Тихо подплыв в корме, я ухватился за руль и осторожно выглянул. На причале стояли двое. Один освещал фонариком то место, куда я упал, оба, наклонившись, напряженно вглядывались в воду, темную и неподвижную.

Потом они выпрямились. Первый пожал плечами и вскинул руки ладонями кверху. Второй кивнул и осторожно потер ногу. Посылая сигнал, первый дважды скрестил руки, поднятые над головой. В ту же минуту послышалось фырканье и чихание запускаемого где-то вблизи дизельного мотора. Видимо, то, что произошло, не привело в восторг ни того, ни другого, так как человек, подававший сигнал, схватил своего хромающего дружка за руку и потащил за собой.

Я подтянулся и попробовал взобраться на баржу. Мне казалось, что это проще простого, но когда борт возвышается над водой фута на четыре, то простое упражнение может оказаться слишком трудоемким. Невыполнимым оно оказалось и для меня. Однако с помощью кормового каната я перевалился через борт и добрых 30 секунд пролежал на палубе баржи, задыхаясь, как выброшенный на берег кит. Казалось, что силы исчерпаны полностью, но постепенно они возвращались вместе с растущим сознанием важности той задачи, которую я поставил перед собой, и необходимости немедленно приступить к ее выполнению.

Все это вместе взятое заставило меня встать на ноги и направиться к носу баржи, откуда был виден берег.

Дружки, полные решимости уничтожить меня, вероятно, испытывали обоснованную радость от хорошо выполненного задания. Сейчас они превратились в едва различимые тени, которые с минуты на минуту растворятся в еще более глубокой тени складских помещений. Подтянувшись, я взобрался на центральный причал и притаился, определяя, откуда доносится шум мотора. Потом нагнулся и побежал к причалу, где была пришвартована баржа с работающим двигателем. Там на четвереньках подполз к ее краю и стал наблюдать. Баржа, длиной около 70 футов, была широкая и неуклюжая.

Передние три четверти ее палубы полностью предназначались для груза и грузовых люков, дальше размещалась рубка, за ней—каюта для экипажа. Сквозь занавешенные окна пробивался неяркий свет.

Из окна рубки выглянул мужчина в фуражке в заговорил с матросом, который поднимался на причал, чтобы отдать швартовы.

Баржа стояла, почти соприкасаясь с причалом. Подождав, пока матрос отвяжет швартовый канат и бросит его на баржу, я неслышно соскочил на палубу, спрятался за каютой и находился там до тех пор, пока не услышал, что все швартовые канаты были сброшены на баржу. Вслед за ними на палубу спрыгнул матрос. Я прокрался к каюте, поднялся по трапу на крышу, переполз на крышу рубки и распластался на ней. Вскоре вспыхнули ходовые огни. Они не мешали мне, так как находились по обе стороны рубки, и место, где я лежал, оставалось в тени. Шум двигателя усилился, и катер начал медленно отходить от причала. И тут мне пришла в голову одна мрачная мысль: не попал ли я из огня да в полымя?