Марионетка

Глава 4

Вторую половину дня я провел у себя в номере, просматривая аккуратно подобранные и снабженные перекрестными индексами дела, которые мне передали работники Ван де Граафа. В делах были описаны все случаи, связанные с наркобизнесом, которые произошли в Амстердаме за последние годы. Кроме того, там были материалы по судебным процессам об употреблении наркотиков. Чтение это было весьма полезным и интересным, но, конечно, на любителя. Все, о чем я читал, касалось смертей, деградации, разрушенных семей, сломанных судеб. Много времени ушло на то, чтобы систематизировать перекрестные индексы, но в этих материалах не было стройной системы, и я решил оставить все как есть, тем более что даже у таких опытных людей, как Ван де Грааф и Ван Кльдер, с систематизацией дело обстояло тоже не лучшим образом.

Вечером я спустился в холл, протянул ключ администратору и с удивлением заметил, что прежняя крокодилья улыбка, которой он встречал меня, уступила место почтительному выражению лица. Видно, кто- то посоветовал ему прибегнуть в отношении меня к другой тактике.

— Добрый вечер, мистер Шерман!—его заискивающий голос показался мне еще более неприятный, чем обычно.— Извините меня, пожалуйста, за вчерашнее. Я был так расстроен, что...

— Ерунда! Хватит об этом! Я понимаю, что вы были растеряны и взволнованы.— Мне не хотелось казаться менее вежливым, чем он.

Я посмотрел в окно. На улице, как обычно, шел дождь.

— Погода сейчас самая подходящая для прогулки, мистер Шерман!

— Я не собираюсь на прогулку. Сегодня вечером я пойду в Заандам.

Он поежился.

— Остается вам только посочувствовать.— Очевидно, администратор знал о Заандаме больше меня, особенно если учесть, что это название я отыскал на туристской карте всего несколько минут назад.

Я вышел на улицу. Невзирая на дождь, шарманщик стоял на своем обычном месте, а его визгливый инструмент на полную громкость играл Пуччини. Ну и досталось же бедному композитору! Я подошел, немного постоял, незаметно разглядывая группу худых, плохо одетых подростков, с восторгом слушающих музыку (если только эти ужасные звуки можно было назвать музыкой). Внезапно шарманщик спросил:

— Как вам нравится эта музыка, господин?

Я обернулся. Старик вопрошающе посмотрел на меня и улыбнулся.

— Музыка — дело хорошее.

— Согласен с вами.

Я пристально посмотрел на него. Он был так стар, что мне стало жаль его. Я улыбнулся ему так, как улыбается истинный ценитель музыки своему коллеге-музыканту, и сказал:

— Вечером я иду в оперу и обязательно вспомню о вас!

— Вы очень добры, господин.

Внезапно жестяная банка оказалась перед самым моим носом, я бросил в нее две монеты.

— Вы слишком добры, господин.

У меня были свои особые подозрения насчет старика, и я подумал, что не я, а он слишком добр ко мне. Я вернулся на тротуар и кивнул швейцару. Тот, словно фокусник, махнул рукой, и рядом со мной появилось такси.

— В аэропорт Скипхол!

Такси тронулось с места, но у первого же светофора я заметил, что за нашей машиной под прикрытием двух других едет «мерседес» с желтой полосой, который я тут же узнал, потому что несколько раз видел его на стоянке у отеля. Конечно, я мог ошибаться. Загорелся зеленый свет, и мы свернули на Вейзельстраат. «Мерседес» повернул за нами.

— Остановите машину. Мне нужно купить сигареты,— сказал я и вышел из такси.

«Мерседес» тоже остановился, хотя из него никто не вышел и в него никто не сел.

Войдя в холл гостиницы, я купил сигареты, которые мне были абсолютно не нужны, расплатился за них и снова вышел на улицу. «Мерседес» стоял на том же месте.

Через несколько минут я попросил шофера свернуть направо и ехать вдоль канала Принсенграхт.

— Но ведь это в противоположную сторону от аэропорта! — воскликнул он.

— Именно, туда мне и надо! Будьте добры, сверните направо.

Вслед за нами то же самое проделал и «мерседес».

— Остановите машину!

«Мерседес» снова остановился. Теперь все ясно — это не совпадение. Я подошел к «мерседесу» и, распахнув дверцу, увидел, что за рулем сидит маленький, толстый человечек в потертом синем костюме. Вид у него был явно не респектабельный.

— Вы свободны?

— Нет.— Он оглядел меня с головы до ног, пытаясь изобразить на своем лице смесь легкого презрения с наглым безразличием. Но, видимо, он был очень плохим актером.

— Почему вы остановились одновременно с нами?

— А почему я не могу остановиться и закурить? Разве есть закон, запрещающий это делать?

— Но вы же не курите. Вам известно полицейское управление на Марниксстраат?

Лицо его вытянулось, и я понял, что он отлично знает это учреждение.

— Можете пойти туда, спросить полковника Ван де Граафа или инспектора Ван Гельдера и подать им жалобу на Пола Шермана из 116-го номера отеля «Эксельсиор».

— Какую жалобу? — испуганно спросил он.

— Можете сказать им, что я отобрал у вас ключ зажигания и бросил его в канал.

Я заглушил мотор, вытащил ключи из замка зажигания и бросил их в канал. Всплеск, когда они коснулись воды и навсегда исчезли в глубине канала, доставил мне истинное удовольствие.

— Больше ты уже не будешь висеть у меня на хвосте,— сказал я и с такой силой захлопнул дверцу его машины, что будь это не «мерседес», она наверняка бы отвалилась.

Я снова сел в такси и велел шоферу вернуться на центральную улицу. Там попросил его остановить машину и заявил, что решил прогуляться пешком.

— До самого Скипхола? — удивленно спросил он, получая плату за проезд.

Я ответил ему снисходительной улыбкой стайера, талант которого незаслуженно подвергли сомнению.

Когда такси скрылось из виду, я вскочил в трамвай № 16 и вышел на Дам, где под навесом трамвайной остановки меня ждала Белинда. На ней был темно-синий плащ, а на золотистые с платиновым оттенком волосы накинут синий шарф. Девушка выглядела промокшей и озябшей.

— Вы опоздали,— с упреком сказала она.

— Что поделаешь, у начальства всегда много дел. Кроме того, ни при каких обстоятельствах не следует критиковать своего шефа.

Мы пересекли площадь и пошли той же дорогой, которой вчера я шел за человеком в сером: мимо гостиницы и вдоль бульвара Оудерзийдс Воорбургваль — одной из достопримечательностей культурной старины Амстердама. Но, видимо, Белинде было не до памятников культуры. Обычно живая и обаятельная, она на этот раз была сосредоточенна и замкнута. Казалось, что-то тревожит ее. Но к этому времени я уже начал разбираться в ее характере и знал, что рано или поздно она все равно расскажет мне о причине своего волнения.

— Похоже, что мы вообще не существуем для вас! — вырвалось у нее.

— О ком вы?

— О Мэгги, о себе и обо всех, кто с вами работает... Мы для вас просто фигурки на шахматной доске.

— Что поделать,— примирительно сказал я,— капитан никогда не делится своими планами с командой. Это написано во всех морских романах. Кстати, вам не грех почитать их.

— Именно так. И все потому, что вы считаете себя большим артистом кукольного театра, а всех остальных— марионетками, танцующими по вашей прихоти. Считаете, что вместо нас могли бы выступать и другие...

Я попробовал успокоить ее.

—Все мы находимся здесь для того, чтобы выполнить весьма неприятную работу. Выполнить ее удачно— наша единственная цель. Это единственное, что имеет значение. Личности тут ни при чем. Я — ваш шеф, Белинда, и вам не следует разговаривать со мной в подобном тоне.

— Я буду разговаривать с вами так, как сочту нужным!

Ну и характер! Мэгги тоже девушка эмоциональная и с характером, но ей никогда бы не пришло в голову устраивать подобный бунт.

Белинда задумалась, и когда она заговорила снова, голос ее звучал гораздо спокойнее.

— Простите, я не должна была грубить вам, но ваше безразличие и отчужденность... Мы ведь тоже люди. А завтра вы пройдете мимо меня на улице и сделаете вид, что мы незнакомы. Вы просто-напросто не замечаете нас...

— Еще как замечаю! Особенно вас! — Я сознательно не смотрел в ее сторону, зная, что она наблюдает за мной.— Вы совсем недавно работаете по борьбе с наркотиками. Имеете небольшой опыт работы в 12-м бюро, в Париже. В общем, вы — новичок. На вас темно-синий плащ, темно-синий шарф с рисунком из маленьких белых эдельвейсов, белые гольфы и удобные туфли с пряжками и на низком каблуке. Рост пять футов четыре дюйма. Фигура такая, что, говоря словами одного знаменитого американского писателя, епископ сделал бы дырочку в витраже и любовался бы вами из окна. У вас очень красивое лицо, светлые шелковистые волосы цвета платины, черные брови и зеленые глаза. Вы впечатлительны и, что самое приятное, начинаете беспокоиться о своем шефе. Особенно вы заботитесь о том, чтобы сделать шефа человеком гуманным. Да, совсем забыл! На указательном пальце левой руки у вас потрескался лак. Что же касается вашей улыбки, то особое обаяние ей придает верхний левый глазной зуб, стоящий немного косо...

— Вот это да! — на мгновение она онемела, что, впрочем, было ей совершенно не свойственно. Потом посмотрела на облупившийся лак на ногте и с улыбкой, полностью соответствующей моему описанию, повернулась ко мне.

— Значит, мы все-таки интересуем вас?

— Конечно.

Уж не начала ли она меня принимать за странствующего рыцаря? Подумав, что это может плохо кончиться, я добавил:

— Ко всем своим молодым и красивым сотрудницам я отношусь как к дочерям.

Мне показалось, что она прошептала какие-то слова, но я уловил только одно слово «папочка».

— Что вы сказали?

— Ничего.

Мы свернули на улицу, где помещалась фирма «Моргенстерн и Моггенталер». Здание выглядело еще более мрачным, чем прошлым вечером. В трещинах тротуара скопились грязь и мусор. От дома веяло холодом и угрозой. Казалось, что двухскатные крыши домов еще больше наклонились друг к другу и что через сутки они вообще сомкнутся над головой.

Внезапно Белинда остановилась и схватила меня за руку. Широко раскрыв глаза, она смотрела куда-то вверх. Я проследил за ее взглядом и отчетливо увидел на фоне ночного неба балки подъемников для грузов, выступающие из-под коньков крыш. Белинда чутьем угадала притаившуюся в темноте опасность. У меня самого было точно такое же ощущение.

— Это, наверное, здесь,— прошептала она.— Я знаю, что это здесь!

— Вы правы,— спокойно кивнул я.— Ну и что?

Белинда отдернула руку, словно я чем-то обидел ее, но я снова схватил ее руку, просунул под свою и крепко сжал ее пальцы. Она не вырывалась.

— Здесь так жутко! А из-под крыш торчат какие-то ужасные железки. Что это?

— Балки с блоками для подъема грузов. В старые времена дома облагали налогом в зависимости от их ширины. Голландцы — народ расчетливый: они стали строить очень узкие дома. Естественно, лестницы домов тоже очень сузились. А в результате все громоздкие вещи приходится перегружать с помощью блоков: рояли поднимают, а гробы опускают.

— Замолчите! — Белинда вздрогнула.— Какое ужасное место! Эти балки так похожи на виселицы! Наверное, в такие места люди приходят умирать.

— Глупости, дорогая,— резко оборвал я, хотя у меня было такое ощущение, что чьи-то острые ледяные пальцы играют на моем позвоночнике похоронный марш Шопена. Внезапно я ощутил тоску по милой, печальной музыке старой шарманки, игравшей перед отелем «Эксельсиор». Почувствовал, что мне было так же приятно держать руку Белинды, как, вероятно, ей мою.— Постарайтесь не поддаваться своим суевериям.

— Это не суеверия! — вздрогнув, мрачно сказала она.— Неужели нам надо было обязательно приходить в это ужасное место?

Девушка дрожала всем телом, неудержимо и беспрерывно. Я был уверен, что причина этой дрожи не только холод.

— Вы помните дорогу сюда?

Она кивнула, и я добавил:

— Возвращайтсь обратно в гостиницу. Я буду у вас позже.

— Обратно в гостиницу? — удивленно спросила она.

— Да. Со мной ничего не случится. Уходите.

Она вырвала руку и, прежде чем я успел сообразить, что происходит, схватила меня за лацканы плаща и встряхнула с такой силой, которую едва ли можно было предположить в этом хрупком создании. Ее трясло уже не от холода и страха, а от гнева. Никогда бы не подумал, что у такой красивой девушки может быть столь свирепый вид! Костяшки пальцев, вцепившихся в мои лацканы, побелели.

— Никогда не говорите мне подобных вещей!

Девушка была в бешенстве. Какое-то время длился ожесточенный конфликт между моими чувствами: укоренившейся привычкой повиноваться строгой дисциплине и желанием обнять ее.

Дисциплина, хотя и с трудом, победила.

— Договорились. Больше вы не услышите от меня ничего подобного! --- сказал я.

— Прекрасно! — Девушка выпустила из рук мои измятые лацканы и, схватив меня за руку, сказала: — Пошли.

Она потащила меня за собой, хотя гордость никогда не позволит мне признаться в этом.

Впрочем, если со стороны кто-то мог наблюдать за нами, то воспринял бы это именно так: не я тащил ее за собой, а она — меня.

Пройдя шагов пятьдесят, я остановился и сказал:

— Мы на месте. Наблюдайте за улицей.

Пока Белинда читала название фирмы, я занялся замком.

— А что потом?

— А потом войдем внутрь.

Замок не представлял никакого труда, и открыть его можно было даже дамской шпилькой для волос. Мы вошли внутрь, и я прикрыл дверь. С помощью небольшого, но сильного фонарика я установил, что первый этаж не представляет для нас никакого интереса: чуть не до потолка рядами стояли деревянные ящики, заваленные бумагой, картоном, охапками соломы, веревками и прочей ерундой. Видимо, это был пункт отправки грузов. По узкой крутой лестнице мы поднялись на второй этаж. На середине лестницы я обернулся и заметил, что Белинда тоже с тревогой оглядывается назад, направляя во все стороны лучи фонарика. На втором этаже вдоль стен и на стеллажах, расположенных параллельными рядами в центре склада, лежали десятки тысяч сувениров для туристов: голландские кувшины, миниатюрные ветряные мельницы, трубки... Все эти сувениры выглядели довольно невинно. Меня же насторожило помещение размером 5x6 метров в одном из углов склада. Вернее, даже не само помещение, а дверь, ведущая в него. Сегодня вечером, по-видимому, не удастся проникнуть туда. Я окликнул Белинду и осветил дверь фонариком. Девушка посмотрела на меня и на мое освещенное фонариком лицо: она казалась удивленной.

— Замок с кодом, как в сейфах,— прошептала Белинда.— Кому понадобилось запирать комнату на складе таким замком?

— Это не простое складское помещение,— пояснил я.— Двери стальные, а обычные деревянные стены обиты стальными листами. Казалось бы, самое обычное выходящее на улицу окно укреплено мощной решеткой, замурованной в бетон. Если бы эта дверь вела в помещение, где хранят бриллианты, то все эти предосторожности были бы оправданы. А что они могут прятать здесь?

— Похоже, мы попали куда надо.

— Неужели вы сомневались в моих талантах?

— Нет, господин майор,— согласилась она.— Но где же мы находимся?

— На оптовом складе сувениров, куда все фабрики отправляют свою продукцию. Потом все эти сувениры, согласно заявкам, поступают в магазины. Придраться не к чему. Все вполне безобидно.

— Хотя с гигиеной дело у них обстоит очень плохо.

— О чем вы?

— Здесь ужасный запах. Разве вы не чувствуете?

— Да, далеко не всем людям нравится запах гашиша.

— Это запах гашиша?

— Да. И то, что он незнаком вам, серьезный пробел в вашей специальной подготовке. Пошли дальше!

Я поднялся на третий этаж, подождал Белинду и спросил:

— Вы охраняете сзади своего шефа?

— Конечно,— ответила она.

Теперь Белинда совсем не похожа на ту девушку, которая минуту назад дрожала от гнева. Я понимал ее. Это здание было действительно мрачным и зловещим. Тошнотворный запах гашиша усилился, хотя на третьем этаже я не увидел ничего, что могло бы иметь к нему какое-то отношение. Три стены помещения были заняты стеллажами, на которых стояло множество маятниковых часов, отличавшихся друг от друга формами, стилями и размерами: от маленьких, ярко раскрашенных дешевых часов из желтой сосны для продажи туристам до огромных, искусно выполненных и изящно сконструированных часов, старинных и дорогих. Были там также их современные копии, которые стоили немногим дешевле старинных часов.

Четвертая стена преподнесла нам сюрприз: она была заполнена библиями, стоящими рядами на полках. Интересно, подумал я, кому пришла в голову такая нелепая идея—держать библии на складе сувениров. Эта мысль мелькнула только на мгновение, потому что на складе было слишком много непонятного. Я взял одну из библий и медленно перелистал ее. Нижнюю часть обложки украшало золотое тиснение «Гавриилова Библия». На форзаце стояла типографская надпись: «В дар от Первой протестантской церкви Общества американских гугенотов».

— У нас в номере тоже есть такая Библия,— сказала Белинда.

— Не удивлюсь, если они окажутся в большинстве отелей. Главный вопрос в том, почему они здесь, на складе сувениров, а не на складе издательства.

Белинда поежилась, словно от холода.

— Здесь все странно.

Я ободряюще похлопал ее по спине.

— Боюсь, вы простудитесь. А ведь я предупреждал вас относительно мини-юбок. Пошли еще выше!

Четвертый этаж занимала самая удивительная в мире коллекция кукол. Несколько тысяч кукол: от крошечных до огромных, которые были гораздо больше куклы Труди, прекрасно изготовленных и одетых в традиционные наряды различных областей Голландии. Большие куклы стояли сами по себе или поддерживались подпорками, а куклы меньших размеров свисали на шнурках с перекладин, укрепленных под потолком. Луч моего фонарика остановился на куклах, одетых в один и тот же наряд.

Белинда, забыв о своей основной задаче — охране тылов, снова схватила меня за руку.

— Здесь так жутко! Они, как живые, следят за нами.

Потом она посмотрела на кукол, освещенных моим фонариком, и прошептала:

— А эти вообще какие-то особенные.

— Можете говорить обычным голосом. Хоть они и смотрят на вас, но абсолютно уверен, что они вас не слышат. А в куклах, на которые вы обратили внимание, нет ничего особенного. Эти куклы с острова Хайлер в заливе Зейдер-Зе. Экономка Ван Гелъдера, толстая старая ведьма, потерявшая где-то свою метлу, одевается точно так же.

— Да?

— Да, хотя представить ее в таком ярком наряде довольно трудно. На кукле Труди точно такой же костюм.

— Вы говорите о той больной девушке?

— Да.

— В этом доме тоже есть что-то болезненное.— Белинда снова отпустила мою руку и заняла свой пост за моей спиной. Через несколько секунд я услышал какой-то странный звук, словно у Белинды перехватило дыхание. Обернувшись, я увидел, что она стоит в четырех футах от меня, повернувшись спиной. И вдруг она молча стала медленно отступать назад. Белинда явно всматривалась туда, куда был направлен луч ее фонарика, протягивая ко мне свободную руку.

Я взял ее за руку, но даже когда она оказалась совсем близко от меня, то и тогда не повернула головы.

Потом я услышал испуганный шепот:

— Там кто-то есть... Кто-то следит за нами!

Я взглянул туда, где остановился луч ее фонарика, но никого, не увидел. Сжав ее руку, чтобы привлечь внимание, я вопросительно посмотрел на нее.

— Там правда кто-то есть! — взволнованно прошептала Белинда, и ее глаза расширились от ужаса.— Я видела их.

— Их?

— Да. Глаза... чьи-то глаза...

Сомнений не было: Белинда говорила правду. Возможно, у девушки было богатое воображение, но, пройдя отличную. подготовку, она, ведя наблюдение, не давала ему воли.

Неосторожно подняв свой фонарик, я ослепил ее. Она инстинктивно закрыла лицо руками, я перевел луч фонарика туда, куда она указывала.

Глаз я не увидел, но заметил, что две висящие рядом куклы слегка покачиваются. Это движение было почти неуловимым, но я все же заметил его. Сквозняки исключались. Воздух застыл в полной неподвижности.

Я снова сжал ее руку.

— Вам померещилось, Белинда.

— Я их видела! Страшные, пронзительные глаза! Клянусь богом, я их видела!

Она повернула ко мне испуганное лицо, решив, что я пытаюсь ее успокоить. Так оно и было.

— Я верю вам, Белинда, верю!

— Тогда почему вы бездействуете?

— Как раз собирался действовать. Надо проваливать из этого проклятого дома.

Я в последний раз не спеша обвел фонариком помещение и спокойно взял Белинду за руку.

— Тут нет ничего интересного, да и наше пребывание здесь слишком затянулось. Глоток спиртного самым лучшим образом повлияет на ваши нервы.

На лице девушки отразилась целая гамма чувств: волнение, недоверие... и облегчение. Однако все эти чувства постепенно вытеснил гнев — она решила, будто я только делаю вид, что поверил ей, и успокаиваю ее как ребенка.

— Но я же говорю вам...

— Не надо. Успокойтесь,— я приложил палец к ее губам.— Молчите и помните, что шефу всегда виднее!

Белинда была слишком молода, чтобы бурные эмоции стали причиной инсульта, хотя на какое-то время она лишилась дара речи. С яростью взглянув на меня, она молча стала спускаться вниз, но ее слишком выпрямленная спина говорила о возмущений. Спускаясь следом за ней, я чувствовал, что с моей спиной творится что-то неладное: по ней бегали мурашки. Это странное и неприятное ощущение не покидало меня, пока мы не вышли из склада и за нами не захлопнулась дверь.

Мы быстро шли по улице, но Белинда, всем своим видом подчеркивая, что затаила обиду, держалась в трех футах от меня.

— Отступление — это еще не капитуляция! — сказал я.

Но девушка так злилась, что эта простая истина не дошла до нее.

— Лучше не заговаривайте со мной,— резко сказала ока.

Мы в полном молчании дошли до первого кабачка в районе порта — грязной забегаловки с весьма странным названием «Кошка о девяти хвостах». Возможно, этот притон когда-то посещали моряки британского флота.

Я взял Белинду под руку, и мы вошли внутрь. Она не казалась восхищенной, но и сопротивления не оказывала. Это все, что можно было сказать о ней. Несколько моряков, видимо, считающих это заведение своей личной собственностью, встретили нас косыми взглядами. Наверное, я выглядел довольно мрачно, потому что моряки тут же демонстративно отвернулись.

Я усадил Белинду за маленький столик, поверхности которого мыло и вода не касались с незапамятных времен.

— Я буду пить виски. А вы?

— Тоже! — сухо ответила она.

— Но вы же не пьете виски!

— Сегодня я буду пить виски.

Белинда поднесла ко рту полстакана неразбавленного виски, сделала один глоток и закашлялась. Она так задыхалась и кашляла, что я вынужден был похлопать ее по спине.

— Уберите руку! — прошептала Белинда.

Я убрал.

— Мне кажется, господин майор, что я больше не смогу работать с вами,— сказала она, как только немного отдышалась.

— Очень жаль.

— Я не могу работать с теми, кто мне не доверяет. Вы обращаетесь с нами, как с детьми! Даже хуже — как с марионетками!

— Я не считаю вас ни тем, ни другим,— примирительно сказал я. Это была истинная правда.

— «Я верю вам, Белинда»,— злобно передразнила она.— Нет, вы не верите мне! Совсем не верите!

— Но, клянусь, я верю Белинде! — воскликнул я.— И мне далеко не безразлично, что с ней случится. Именно поэтому я и увел Белинду из этого дома.

— Верите? Тогда почему вы...

— Вы правы. За куклами кто-то прятался. Я видел, что две куклы слегка покачивались. Кто-то был там и наблюдал за нами, чтобы убедиться в том, что мы ничего не нашли. Этот человек не хотел убивать нас. В противном случае он выстрелил бы нам в спину, когда мы спускались с лестницы. Если бы я послушался вас и отправился на его поиски, он пристрелил бы меня из своего укрытия, прежде чем я успел бы глазом моргнуть. Потом, желая избавиться от свидетельницы, он убил бы и вас. Вы еще слишком молоды, чтобы умереть! Если бы я был там один, то мог бы позволить себе поиграть с ним в прятки: наши шансы были равны. Но рядом были вы, неопытная в этих опасных играх и, вдобавок, безоружная. Вы могли бы стать для него отличной заложницей. Именно поэтому, Белинда, я и увел вас оттуда. Как вам понравилась моя яркая речь?

— Я не разбираюсь в речах,— в глазах ее стояли слезы.— Знаю только, что обо мне никто еще так не заботился!

— Вздор!

Я прикончил свое виски, допил порцию Белинды и проводил ее до отеля. На улице шел дождь, вскоре превратившийся в ливень. Мы подбежали к двери отеля и спрятались там от дождя.

— Простите меня... Я так глупо вела себя... Теперь мне даже жаль вас...

— Жаль?

— Да. Я только сейчас поняла, что иметь дело с марионетками вам было бы значительно проще, чем с живыми людьми. Взрослый человек не плачет, когда умирает кукла.

Я промолчал, чувствуя, что теряю власть над этой девушкой и что нам теперь невозможно сохранить прежние отношения: «учитель — ученик».

— Я хочу еще что-то сказать вам,— в голосе ее звучала радость.

Я со страхом и ожиданием посмотрел на нее.

— Я теперь никогда больше не буду бояться вас.

— Вы боялись меня?

— Еще как! Но один человек оказался прав!

— Какой человек?

— Кажется, Шейлок. Он сказал: «Порежьте меня, и польется кровь...»

— Молчите, пожалуйста!

Она замолчала. Только улыбнулась. И неожиданно поцеловала меня. Затем снова улыбнулась и вошла в отель.

Я смотрел на стеклянные вращающиеся двери, но они не остановились.

Еще одиндва таких вечера, подумал я, и дисциплина пойдет ко всем чертям!