Мария Медичи

Возвращение к власти

Казалось, что дорога к власти для Марии Медичи и Ришелье открыта. При дворе все ждали и хотели, чтобы Ришелье как можно быстрее вошел в правительство, настолько дела во Франции шли плохо и настолько дуэт Ришелье — Мария Медичи казался теперь последним спасением королевства. Примирение между Людовиком XIII и его матерью было полным. Теперь король настолько уважительно относился к ее высказываниям и настолько был благодарен ей за помощь, что собирал свой совет в спальне Марии Медичи, но это нисколько не мешало ему по-прежнему не доверять Ришелье и опасаться его амбиций.

Дело Вальтелины позволит кардиналу играть все более значительную роль в политике Франции — пока в рамках правительства.

Людовик XIII с безразличием отнесся к подписанию Мадридского договора между Граубюнденом и Испанией, предпочитая воевать с протестантами внутри королевства. Тогда Габсбурги с помощью австрийских армий под командованием эрцгерцога Леопольда, губернатора Тироля, захватили сам Граубюнден. Интервенция проходила снова под знаменем религии: Австрия заявила, что восстанавливает католичество в протестантском Граубюндене. Это было даже гораздо серьезнее, чем дело Вальтелины: в опасности было территориальное равновесие Центральной Европы.

В связи с серьезностью ситуации герцог Савойский отправляется в Авиньон просить Людовика XIII вмешаться. Но король не решается, хотя и при дворе, и в армии все больше и больше людей высказываются за военное вмешательство. Даже из Рима папа просит о помощи.

Французское правительство неспособно действовать. Канцлер Сильери слишком стар. Его сын Пюизье слаб и занят сколачиванием собственного состояния куда больше, чем службой королю. Королева-мать настаивает, чтобы Франция заняла твердую линию, но к ее словам не прислушиваются.

Министры снова решают использовать дипломатический путь и создают ненужную, как оказалось впоследствии, лигу с участием Франции, Венецианской Республики, Савойи и Швейцарской Конфедерации для борьбы с Австрией. Эрцгерцог Леопольд позволил себе роскошь мистифицировать французское правительство, решив передать построенные им на территории Граубюндена форты папским гарнизонам. Польщенный и успокоившийся папа уже забыл о своем предубеждении против Габсбургов, и его явный нейтралитет сделал безосновательным существование лиги. Пока Людовик XIII интересуется исключительно охотой и итальянской комедией, Сильери и Пюизье добиваются назначения на пост суперинтенданта финансов маркиза де Вьевиля, который до сих пор блистал талантами в должности Главного сокольничего.

Король ни во что не вмешивается, а в это время Ришелье терпеливо создает представление о себе как о человеке, воплощающем совершенно другую политику. Но вот 1 января 1624 года король прогоняет Сильери и Пюизье и назначает Вьевиля первым министром. Ришелье опять не вошел в правительство. Людовик говорил: «Вот человек, которому очень хотелось быть в моем совете, но я не могу на это решиться после того, что он против меня сделал».

Демонстрируя неудовольствие, королева-мать не является на заседания совета. Ситуация в Вальтелине ухудшается день ото дня. Вьевиль полагает, что возвращение Марии Медичи в совет стало необходимым. Она предлагает ему сделку: пусть он сам предложит королю ввести Ришелье в совет и тогда она согласится вернуться и помочь правительству. У Вьевиля выбора нет, он соглашается, но произносит пророческие слова: «Мадам, то, что вы хотите, неизбежно приведет к моему падению. Не знаю, но, возможно, Ваше Величество однажды раскается в том, что вы продвигали человека, которого хорошо не знали».

24 апреля 1624 года Ришелье впервые заседает в совете. По настоянию Марии Медичи, король поручает ему вести дело Вальтелины.

Вскоре кардинал становится послом в Риме и занимается укреплением альянсов Франции против Габсбургов. Он не колеблясь называет Испанию врагом номер один: «Нет никаких сомнений, что испанцы стремятся к всемирному господству и до сих пор единственными препятствиями для них были разъединенность их территорий и нехватка солдат. Получив эти проходы в Альпах, они исправят и то и другое». В августе 1624 года Людовик XIII предлагает Ришелье должность первого министра. Кардинал представил королю список правительства, который тот принял без замечаний: маршал Шомберг, Марильяк, Моле, Шампиньи — люди честные и уже себя проявившие.

Вьевиль, видя, что происходит, подает в отставку, но король ее не принимает: он решается на арест. Вьевиль проведет тринадцать месяцев в замке Амбуаз, и его осудят за растрату.

Ришелье отдал все свои силы для решения дела Вальтелины. Он дал инструкции маркизу де Кевру и отправил его в Швейцарию. Там 25 ноября маркиз подтвердил союзнический договор между Францией и Граубюнденом и добился от кантона обещания простить их взбунтовавшихся подданных из Вальтелины. На следующий день в Граубюндене началось восстание против австрийцев, а маркиз де Кевр во главе небольшой армии начал захватывать форты, находившиеся в руках папских войск.

Папа старался дипломатическим путем остановить наступление маркиза. Но в Париже он столкнулся с первым министром, твердость которого нисколько не походила на политику отступничества его предшественников. Тем временем маркиз разделался с папскими гарнизонами и занялся испанскими. В конце февраля 1625 года Граубюнден был освобожден, а испанцы изгнаны из Вальтелины. Мадрид молча покорился.

Так Ришелье начал осуществлять план, который он изложил королю: заставить уважать французское оружие в Европе и всеми средствами препятствовать усилению могущества Испании. Восстановление влияния Франции в Италии было большим успехом и было единодушно воспринято как проявление вновь обретенной национальной гордости. Мария Медичи, чья дружба с Ришелье только укреплялась, торжествовала. В 1625 году ей сопутствовала удача.

Люксембургский дворец

Мария Медичи никогда особенно не любила Лувр — мрачный, окруженный зловонными ямами. После смерти Генриха IV она начала подыскивать для себя другую резиденцию: неизбежно наступит время, когда ее апартаменты в Лувре займет властвующая королева. Ее выбор пал на пригород Сен-Жермен — приятный квартал, где много садов, особняков знати и монастырей. В этом квартале на улице Вожирар находился дворец герцога и пэра Франсуа Люксембургского, построенный в середине XVI века. К дворцу примыкал большой парк в 8 га, куда Мария Медичи любила приходить со своими детьми.

Овдовев, в 1612 году Мария купила особняк герцога и прилегающие к нему сад и парк за 93 000 ливров и сразу же начала приобретать соседние поместья для увеличения своих владений: несколько домов, ферму, сад, часть владений монастыря картезианцев. Во время своего изгнания в Блуа в 1617–1619 годах ее деятельность прекращается. Она снова начинает покупать земельные участки с 1620-го, а последний был куплен в 1624-м.

Таким образом, Мария Медичи стала владелицей поместья в 24 га. Она активно занималась обустройством садов — террасы, партеры, фонтаны. В одном только 1612 году было посажено 2000 вязов. Сохранились гравюры с изображением этих садов — их облик практически не изменился. Считается, что до сих пор еще стоят три вяза из тех, что посадила когда-то Мария Медичи. В 1620 году был построен фонтан Медичи — творение Соломона де Бросса.

Мария обустроила и обставила Люксембургский особняк по своему вкусу. Она очень часто отправляла туда своих детей, построив для их забавы зверинец с собаками, курами, кроликами и другими животными. Особняк использовался как загородный дом. Для жаркого времени года Мария приказала построить ледник.

Но королева не ограничилась уже существовавшими зданиями Люксембургского особняка: она намеревалась их дополнить дворцом, построенным по ее вкусу, похожим на дворец Питти, в котором прошло ее детство.

Соломон де Бросс представил ей свой проект. Но Мария Медичи не осмелилась принять решение сама. Проект Соломона де Бросса, даже если он и напоминал дворец Питти систематическим использованием рустик[7], оставался в рамках дворцовой архитектуры, развившейся во Франции с XVI века под влиянием итальянцев, но при этом сохранявшей чисто французские традиции. Она отправила проект знаменитым архитекторам той эпохи и нескольким государям, вкус которых считался эталоном.

Проект получил практически единодушное одобрение, и Мария заключила договор с Соломоном де Броссом. 2 апреля 1615 года королева торжественно заложила первый камень. Она наслаждалась этим моментом счастья: Генеральные штаты завершились для нее успешно, почти все готово для заключения испанских браков — «великой идеи регентства». Мария Медичи находилась на вершине своего могущества.

Соломон де Бросс — сын и внук архитекторов: его отец — Жан де Бросс — был архитектором королевы Маргариты, первой жены Генриха IV, а мать — дочерью архитектора короля Якова I Андруэ дю Серсо.

Де Бросс уже работал в замке королевы Монсо-ан-Бри. Он великолепно знал технику строительства и имел солидные теоретические знания. Модный архитектор: строил Верней-сюр-Уаз для маркизы де Верней, Куломье — для герцогини де Лонгвиль, перестроил большой зал Дворца для Парижского парламента, строил Дворец парламента Бретани в Ренне, реконструировал протестантский храм в Шарантоне (де Бросс сам был протестантом).

По контракту, заключенному с Марией Медичи, Соломон де Бросс обязывался построить в соответствии с чертежами и сметой дворец общей стоимостью в 750 000 ливров, получая в год заранее установленную оплату в размере 2400 ливров.

Чтобы лучше наблюдать за работами, архитектор и его сын на время строительства разместились в Люксембургском особняке, что оказалось весьма предусмотрительно: возникли непредвиденные трудности из-за того, что дворец строился на месте бывших карьеров, и пришлось предварительно укреплять грунт. Это отодвинуло начало работ до 1617 года, а после 24 апреля — убийства Кончили, которое повлекло за собой ссылку Марии Медичи в Блуа — они и вовсе прекратились.

С возвращением Марии Медичи в 1620 году работы снова возобновились, но к этому времени цены выросли, произошли разрушения, некоторые части здания пришлось перестраивать. Она поручила своему суперинтенданту финансов г-ну де Ришелье лично следить за строительством. Ришелье решил, что Соломон де Бросс прикарманил деньги.

Отношения между королевой и ее архитектором осложнились. Выплаты были приостановлены. Де Бросс прекратил строительство, хотя ему приказывали немедленно начать работы. Королева не знала, как справиться с такими заботами. Но 24 марта 1624 года права подрядчика были переданы г-ну Марену де Ла Валле, а Соломон де Бросс оставался архитектором дворца с тем же жалованьем. Строительство возобновилось, и в 1625-м Мария Медичи торжественно открыла большую галерею первого этажа в западном крыле дворца, украшенную 24 роскошными полотнами Рубенса из «Истории Марии Медичи».

Наконец-то королева-мать была у себя дома. Ее спальня занимает одну из самых красивых комнат: именно здесь разыграется ключевая сцена Дня одураченных 11 ноября 1630 года.

Однако полностью строительство будет закончено только в 1631-м. Когда в 1626 году Соломон де Бросс умер, Мария Медичи заменила его на Жака Лемерсье, восходящую звезду французской архитектуры — своей карьерой он был обязан Ришелье: кардинал поручал ему строительные работы по расширению Лувра, он строил часовню Сорбонны, замок и церковь в Рюэйле, замок и новый город Ришелье, но главное — Пале-Руайаль.

Современники единодушно восхищались дворцом. Жермен Брис в своем Новом описании города Парижа и всего того, что в нем есть замечательного, не скрывает восторга: «Из всех приметных больших зданий Парижа и даже всего королевства нет ничего прекраснее этого великолепного дворца. Можно даже добавить, что если полагаться на мнение людей знающих и судящих без предубеждения, то и во всей Италии немного найдется более гармоничных и благородно украшенных зданий, чем это. Мария Медичи ничего не пожалела, чтобы оставить будущим поколениям памятник, достойный величия и щедрости ее рода. И можно сказать, что в Европе есть очень мало зданий, где искусство проявилось бы с таким совершенством и такой величественностью».

Вход во дворец находился, как и сейчас, со стороны улицы Турнон. Четырехугольный портик, украшенный статуями, увенчан куполом с круглой башенкой и обрамлен длинной крытой галереей в тосканском стиле: первый этаж с террасой, откуда открывается прекрасный вид на улицу Турнон. По обе стороны от портика располагаются угловые павильоны по три этажа каждый: первый этаж в тосканском стиле сочетается с портиком, второй этаж — в дорическом стиле, третий — в ионическом. Длина фасада, выходящего на улицу, 89 метров. Позади портика открывается почетный двор, по обе стороны от которого начинаются два боковых крыла — на восток и запад — длиной 25 метров, имеющие надстройку над первым этажом, образующую, таким образом, открытую галерею. Оба крыла сходятся к основному трехэтажному зданию, окруженному четырьмя угловыми павильонами. Фасад, выходящий в сад, имеет такую же длину, как и фасад, выходящий на улицу Вожирар — 89 метров. На уровне второго этажа располагается большая терраса с перилами, с которой Мария могла любоваться великолепным партером, расположенным на одной оси с дворцом.

Королева решила расположиться в западном крыле справа от входа. Галерея второго этажа была расписана Рубенсом. Туда выходит спальня королевы. Она «красивая, большая, квадратная, с великолепным по отделке и позолоте камином, украшенным двумя большими серебряными подставками. Кровать закрывает полог, поддерживаемый серебряными стойками».

Фонтаны и бассейны являются главным украшением садов Люксембурга. Они и рустики дворца — самое явное свидетельство итальянского влияния. Фонтаны делал Томмазо Франчини — глава династии мастеров по фонтанам, которая украсит Версаль. Но для всего этого нужно было очень много воды, а в Париже ее практически не было.

Еще Генрих IV принял решение о снабжении столицы водой из Бьевра. Отправной точкой для строительства водопровода стали «родники Рунжиса», первый камень которых был торжественно заложен Людовиком XIII в присутствии его матери в 1613 году. В Париже вода собиралась в резервуаре около Монсури, в 13 км от Рунжиса. Но только через 10 лет, в 1623-м, вода начала поступать по трубам сначала в Монсури, почти сразу же — в фонтаны Люксембурга, а потом уже — в фонтан на Гревской площади.

Мария Медичи намеревалась оставить Люксембургский дворец в наследство тому из ее сыновей, кто будет ее больше всех любить. Когда она умерла 3 июля 1642 года в Кельне, то завещала «дом в пригороде Сен-Жермен Людовику XIII и Гастону Орлеанскому обоим». Последний его унаследует в 1646-м, когда разделят имущество Марии Медичи. В то время дворец, сад и пристройки были оценены в 1 170 000 ливров, а мебель дворца — в 890 000 ливров.

Рубенс

В конце 1621 года Мария Медичи пригласила Рубенса для оформления Люксембургского дворца. Выбор ее объясняется, прежде всего, известностью художника, которого уже хорошо знали в Италии. В 1600-м он отправился в Венецию, где стал придворным художником герцога Мантуанского. В 1607 году истомившийся на чужбине художник, которому герцог всегда платил с опозданием по причине постоянной нехватки денег, добился приглашения в Антверпен ко двору эрцгерцогини Изабеллы и эрцгерцога Альбрехта, правивших Испанскими Нидерландами от имени короля Испании. Возвращение в Антверпен стало для Рубенса началом очень продуктивного периода в его творчестве.

Его слава достигла Франции. Художник подружился с Пейреском — провансальским эрудитом, другом Малерба, с которым в течение пятнадцати лет поддерживал активную переписку. Рубенс интересуется Францией, покупает книги, чтобы лучше узнать эту страну. В 1621 году Пейреск рассказал одному из своих друзей — Клоду де Можису, аббату де Сент-Амбруаз — большому любителю живописи, о знаменитом фламандском художнике. Оказалось, что этот аббат был казначеем Марии Медичи и, когда речь зашла об отделке Люксембургского дворца, именно он посоветовал ей пригласить Рубенса.

Но для того чтобы правительство Испанских Нидерландов разрешило Рубенсу отправиться в Париж, потребовалась поддержка представителя эрцгерцогини Изабеллы — барона де Вика. Эрцгерцогиня отлично понимала всю выгоду пребывания Рубенса в Париже — лучшего наблюдателя, чем художник, найти трудно. Разрешение было дано, и в последние дни 1621 года Мария Медичи приказала официально пригласить художника в Париж, чтобы вместе с ним обсудить заказ и определить сюжеты картин, сроки и цену.

Рубенс подписал с Марией контракт на создание серии «История Марии Медичи» из двадцати одной композиции и трех портретов для галереи в западном крыле Люксембургского дворца. Миссия Рубенса была непроста, потому что речь шла о восхвалении королевы. Начало 1622 года. Мария помирилась с Людовиком XIII, но все еще были живы воспоминания о регентстве и двух войнах Матери и Сына. Поэтому Рубенс решает работать в Антверпене, приезжая в Париж. Перед отъездом он делает два эскиза к портрету королевы — анфас и в профиль.

Очарованная Рубенсом Мария доверяет ему написать также историю Генриха IV, которая должна была занять место в восточной галерее дворца. За обе серии Рубенс получит 60 000 ливров. Уверенный в таланте художника Людовик XIII заказывает ему двенадцать полотен, воспроизводящих «Историю Константина».

В то время Рубенс был в полном расцвете жизненных сил и таланта. По возвращении в Антверпен он подготовил общий план серии. Получив точные размеры картин, Рубенс выполняет двадцать четыре первых эскиза в серых тонах, из которых явственно видно, как художник решил политическую проблему: такие сюжеты, как «Мать короля и регентство», «Мир регентства» или «Передача власти в руки короля» лишены их полемического содержания благодаря изобилию символов и пухлых богов, которые некоторым образом смягчают неприятный характер изображенных исторических событий. Практически все эти эскизы сохранились: 16 — в Пинакотеке Мюнхена, 5 — в музее Эрмитаж в Петербурге, 1 — в музее Лувра.

Возвратившись в Антверпен, Рубенс выполняет этюды в цвете на дубовых досках размером 65 × 50 сантиметров. Королева по-прежнему одобряет его работу, но Людовик остался недоволен первыми четырьмя карандашными набросками «Истории Константина». Придворные, которым король их показал, считали, что ноги персонажей слишком уж искривлены.

Королева торопит художника, и 24 мая 1623 года Рубенс привозит девять законченных полотен и демонстрирует их королеве, специально для этого приехавшей из Фонтенбло. Она находит, что они «необычайно удались» и требует, чтобы все было закончено к 4 февраля 1625 года.

Не теряя времени, художник располагается прямо в Люксембурге, где пишет две картины под присмотром королевы-матери. Сюжет одной из них наиболее деликатен: «Мария Медичи, покидающая Париж». Он превращается в «Процветание регентства». Это дает возможность художнику проводить много времени с королевой и, ловко строя беседы, выяснить направления ее политики и позицию двора.

Ателье Рубенса в Антверпене работало в полную силу, а сам он в Париже все больше увлекался дипломатической деятельностью. Он даже несколько продвинулся вперед в своих попытках разубедить французское правительство вмешиваться в войну между Голландией и Испанией. Начиная с 30 сентября 1623 года Рубенс стал утвержденным дипломатом, получая жалование от правительства эрцгерцогини. Но французский посол в Брюсселе де Божи не особенно почтительно относится к случайному коллеге.

В начале февраля 1625 Рубенс следит за размещением картин и делает два портрета Марии Медичи. Один из них находится в мадридском музее Прадо, другой — в музее Лувра. Королеве-матери уже больше пятидесяти лет, она величественна, но ее черты расплылись, лицо увяло.

8 мая, в день помолвки Генриетты Французской и Карла I, короля Англии, все картины находились на своем месте в галерее Люксембургского дворца. 11 мая во время свадебной церемонии, на которой присутствовал Рубенс, не выдержав тяжести, обрушилось возвышение для гостей. Художник в последний момент уцепился за стойки помоста, но тридцать человек провалились. К счастью, никто серьезно не пострадал.

Через несколько дней после свадебных торжеств, Мария открыла галерею. 16 мая 1625 года она устроила праздник в Люксембургском дворце, расточая похвалы работе художника. Королю особенно понравилась картина «Счастье регентства», перед которой он на некоторое время задержался и очень хвалил.

Рубенсу оставалось получить деньги, но он не смог встретиться с суперинтендантом свиты королевы кардиналом де Ришелье: тот оказался страшно занят. 24 мая в Париж прибыл герцог Бэкингем, взволновавший Анну Австрийскую и устроивший тем самым скандал при Французском дворе.

Поэтому Рубенс решил уехать в Антверпен, надеясь быстро получить оплату. В октябре, потеряв терпение, он возвращается в Париж, его принимают очень любезно, но денег не дают. 22 октября он пишет одному из своих друзей: «Мне надоел этот двор, и если мне не заплатят сообразно моей службе королеве, ноги моей больше здесь не будет».

Рубенс боится, что из-за своих постоянных просьб об оплате он потеряет заказ на историю Генриха IV, который для него очень выгоден. Он применил свои дипломатические таланты, что временно решило проблему к его выгоде: ему заплатят и история Генриха IV останется за ним. Правда, не надолго: его роль официозного дипломата на службе правительства Брюсселя делает его подозрительным в глазах Ришелье. Когда отношения Марин Медичи и Ришелье дойдут до разрыва после Дня одураченных, Ришелье устроит так, что заберет заказ у художника. В 1630 году Рубенс написал уже семь картин из этой серии.

Через несколько месяцев восторги Марии по поводу картин несколько поостыли. Она не особенно любила живопись и, использовав картины в политических целях, перестала ими интересоваться. Огромное количество аллегорий приводило королеву в отчаяние, и ей приходилось просить объяснения некоторых символов. Надо признать, что их смысл не всегда был ясен, и именно их изобилие отталкивает сегодня зрителя. Многие композиции грешат театральной вычурностью, но лучшие, несомненно, «Прибытие Марии Медичи в Марсель», «Свадьба во Флоренции» и «Коронация королевы». Совершенство последней вдохновляло многие поколения художников и послужило образцом для «Коронации Наполеона» Давида.

Людовик — Ришелье — Мария: безоблачное согласие

В годы безоблачного согласия, установившегося между Марией Медичи, Людовиком XIII и Ришелье, роли были распределены: король правит, находит понимание и советы у своей матери, кардинал, «креатура» королевы-матери, верно служит интересам короля.

Марии 52 года. Она в зрелом возрасте, государыня. Мать Всехристианнейшего короля, теща короля Испании, короля Англии и герцога Савойского. Одна из наиболее уважаемых личностей христианского мира. Католики уважают ее за преданность делу Церкви. Для протестантов она — вдова Генриха IV, королева, которая успешно завершила поход в Жюлье, поддержала Нантский эдикт и проводила политику терпимости своего мужа.

Людовику 25 лет. Он несчастлив. Его брак оказался неудачным. Проблема его преемника является главной в политической жизни страны, что создает постоянную ситуацию нестабильности в королевстве. Король неистово охотится, ища в физическом изнеможении выход для своих личных неприятностей. С другой стороны, он никак не может определить основные направления правительственной политики. Будучи очень набожным, он склонен скорее употребить свои силы на борьбу с протестантской ересью внутри королевства, а с другой стороны, видит в этом политическую необходимость в связи со стремлением партии протестантов создать государство в государстве. Во внешней политике он жаждет славы и хочет, чтобы его уважали так же, как и его отца. Но он прекрасно знает, что обе цели достичь одновременно невозможно, потому что Франция не располагает необходимыми для этого средствами. Более того, они даже некоторым образом противоречат друг другу, потому что борьба с ересью внутри королевства плохо сочетается с сохранением внешних союзов с протестантскими державами.

Молодой кардинал Ришелье, отпраздновавший свое сорокалетие в конце 1625 года, совершенно не подвержен сомнениям. Прелат Его Святейшества, заботясь об укреплении королевской власти, не может допустить, чтобы протестанты создали самостоятельную политическую и военную организацию внутри страны. Он считает, что обращение протестантов возможно, но это требует кропотливой работы и ни в коем случае не должно предполагать применения силы. Во внешней политике он по-прежнему уверен, что Франция должна играть основополагающую роль в сохранении равновесия в Европе, и поэтому нужно принять тот факт, что Габсбурги в их стремлении к всемирному господству являются естественным противником Франции. Ришелье считает, что нет никаких противоречий в двух направлениях политики Франции — борьба с протестантами внутри страны и союз с протестантскими государствами против Австрийского дома, потому что в них нет места никаким религиозным соображениям, и кардинал уверен, что его партнеры из Англии, Голландии и Германии мыслят, как и он, категориями политического реализма, а не крестового похода.

В этой троице, руководящей политикой Франции, самой сильной является, несомненно, Мария Медичи.

В 1625 году королева-мать и Ришелье объединились против неосторожной Анны Австрийской, ответившей на страсть, которую она разожгла у фаворита английского короля Карла I герцога Бэкингема, приехавшего в Париж за Генриеттой — супругой своего повелителя. Принцесса де Конти, подруга Анны Австрийской, заявила Людовику XIII, что во время той прогулки в сумерках в садах Амьенского епископства, о которой сплетничал весь двор, «от пояса до ног она отвечает королю за добродетель королевы», добавив при этом, чтобы ее слова не истолковали превратно, что не может сказать то же самое в том, что касается «от пояса до верха». Мария делала вид, что защищает Анну перед королем, говоря, «что все это пустяки и даже если королева и захотела поступить дурно, это было бы невозможно, слишком много людей вокруг за ней наблюдали». Коварный аргумент сильно ранил Людовика XIII и позволил Марии Медичи отомстить бывшей сопернице в привязанности своего сына.

В 1626 году дело оказалось гораздо серьезнее: Анна Австрийская согласилась участвовать в заговоре Шале, по которому предполагалось ее повторное вступление в брак с Гастоном Орлеанским, если умрет Людовик XIII — внезапно или с некоторой помощью. Несмотря на всю свою любовь к Гастону, Мария не собирается участвовать в этом заговоре. Вместе с Ришелье она вносит свой вклад в провал заговора, за который Шале заплатил своей головой. А мрачный Гастон в итоге женился на мадемуазель де Монпансье. Анна Австрийская дошла до того, что на коленях умоляла Гастона не позволять себя женить. В присутствии Совета короля ей довелось испытать беспрецедентное унижение, когда были зачитаны все ее письма, доказывающие ее вину. Великодушный Людовик приказал их уничтожить. А за королевой-матерью осталось последнее слово. Она посоветовала своей невестке «жить так, как жили другие королевы Франции».

В 1627 году гармония все еще царит в отношениях Марии Медичи, Людовика XIII и Ришелье. Никогда Ришелье не был так близок к королеве: она подарила ему Малый Люксембургский дворец. Спальня королевы стала центром власти: именно здесь Людовик взял в привычку проводить заседания своего совета. Последнее решение остается за ним, но мнение королевы-матери всегда выслушивается с большим почтением.

В конце 1626 года возник опасный союз между главными протестантскими предводителями и правительством Англии, где появилась сильная партия сторонников войны с Францией. Одним из самых ревностных является Бэкингем, который политические соображения объединил со своим недовольством французским правительством, возникшим после его интриги с Анной Австрийской.

В феврале 1627 года Ришелье в любой момент ждет начала войны и считает, что англичанам удобнее всего будет высадиться между устьев Луары и Жиронды, где острова являются наиболее уязвимым местом в береговой обороне королевства, и в Ла-Рошели — лучшей крепости протестантов, крупном порте, где располагается наиболее сильная протестантская община.

Жители Ла-Рошели встревожились, узнав о том, что Ришелье укрепляет Олерон, Ре и Маран для защиты от высадки англичан. Через своих агентов Ришелье без устали объясняет, что политика усиления морского могущества страны не только не нанесет ущерба таким процветающим портам, как Ла-Рошель, но наоборот — опирается на них. В марте опасность английского вторжения несколько отступила.

Но все резко изменилось после подписания союзнического договора между Францией и Испанией в апреле. Правительства Парижа и Лондона наперебой стремились обольстить Мадрид. И действительно, Англия и Голландия пытались найти свое место в торговле с Латинской Америкой, теоретически разрешенной только для судов, ходящих под испанским флагом. Мадрид был не в состоянии действенно защищать свою монополию от контрабандистов и пиратов обеих протестантских держав. Поэтому всем было выгодно договориться.

Возникшее между Лондоном и Мадридом сближение несколько обеспокоило Францию, потому что возникла опасность блокады королевства со стороны атлантического Запада. Франция попыталась обогнать Англию, и благодаря вмешательству иезуитов и католической партии во Франции Мадрид подписал соглашение с Парижем. Предусматривалось, что обе страны придут на помощь друг другу в случае агрессии третьего государства и будут сотрудничать в решении всех возникающих проблем.

Католики чрезвычайно обрадовались подписанию этого договора, но протестанты были потрясены и готовились с оружием в руках защищать свои привилегии, которые, по их мнению, оказались под угрозой. Протестантские государства тоже забеспокоились. Англичане были в ярости, но Мадридский договор давал им помощь французских протестантов в их походе против Франции.

С мая шпионы кардинала стали сообщать, что военные приготовления усилились во всех британских портах. Англичане захватывали все французские суда на стоянке в своих портах. В начале июля из Портсмута в направлении острова Ре вышел флот из 120 судов под командованием самого Бэкингема. В своем манифесте Бэкингем оправдывал вторжение Англии необходимостью защищать протестантскую церковь Франции от несправедливости французского правительства. Англичане осадили остров Ре. Ришелье пытается послать помощь гарнизону острова, а Бэкингем, укрепляя свои позиции, вел переговоры с жителями Ла-Рошели, которых он пытался привлечь на свою сторону.

Мнения ларошельцев разделились: 800 человек были готовы выступить на стороне англичан, но муниципалитет колебался. Они дали знать Ришелье, что согласны сохранить верность королю при условии, что будет снесен форт Фор-Луи, построенный для наблюдений за Ла-Рошелью.

Людовик не согласился удовлетворить это требование, что укрепило партию сторонников войны в Ла-Рошели. 10 сентября 1627 года часть гарнизона открыла огонь по королевским войскам. Теперь военные действия будут идти на двух фронтах: на острове Ре против англичан и около Ла-Рошели, чтобы подчинить мятежный город.

В конце октября французский флот прорвал блокаду острова. Попытка англичан штурмовать остров не удалась, и Бэкингем оставил его, пообещав жителям Ла-Рошели вернуться с более многочисленной армией.

Оставалась бунтующая Ла-Рошель, которую можно было взять только с помощью длительной осады. Была построена мощная дамба вне досягаемости для пушек города из корпусов кораблей, загруженных камнями, которые потопили так, чтобы перекрыть проход в порт. С февраля 1628 года в городе начались эпидемии и голод. В ноябре, выполняя положения договора, на помощь французскому королю явился испанский флот, но, увидев бесполезность своего присутствия, убрался восвояси.

По правде говоря, правительство Мадрида не особенно стремилось способствовать победе Людовика XIII, а Ришелье полагал, что Испания пообещала англичанам предоставить Людовику XIII только «видимость помощи». Впрочем, никто в Европе не желал сдачи Ла-Рошели. Голландия, Венецианская Республика, немецкие князья предпочли бы, чтобы Франция вместе со всеми боролась против преобладания Габсбургов в Европе.

10 февраля 1628 года уставший король оставляет армию, передав командование Ришелье. Кардинал, видя ухудшение международной обстановки, пытается форсировать капитуляцию города, но неудачно. В середине мая появляется английский флот, но снова уходит, обнаружив, что сил для штурма дамбы недостаточно.

Ришелье рассчитывал, что город сможет продержаться до конца июня. Но 30 сентября город все еще сопротивлялся, когда появился еще один английский флот. Он пришел слишком поздно, Ришелье построил дополнительные укрепления на дамбе. Граф Линдсей, командующий флотом, обратился к кардиналу, прося его о милосердии к жителям города, а последним посоветовал начать переговоры.

Но Ришелье отказался вести переговоры с представителями города, заявив, что король согласен только на безусловную капитуляцию. 27 октября 1628 года Ла-Рошель пала. Король даровал жизнь жителям города и свободу отправления протестантского культа.

Падение Ла-Рошели вызвало восторг католической партии, которая желала, чтобы королевская армия покончила теперь с протестантами юга. Мария Медичи расточала похвалы политике кардинала и восхищалась тем, как он довел до конца это начинание.

Все друзья Ришелье — Берюлл, Марильяк, а главное, Мария Медичи — были удивлены, когда 13 января 1629 года он вручил Людовику XIII и королеве-матери уведомление, в котором предлагал принять совершенно иную линию поведения, объявив Испанию главным врагом королевства и определив основной целью французской политики продвижение в ущерб Мадриду и его союзникам. Правда, при этом кардинал подчеркнул, что нужно, насколько возможно, избежать прямого конфликта с испанским правительством. Менее чем за два года такая политика привела к полному разрыву Марии Медичи и Ришелье, и вдребезги разлетелись добрые отношения между королем, королевой-матерью и первым министром.