Марш 30-го года

Крейцер Александр Осипович - председатель Правления трудовой коммуны имени Фрунзе. Высокий, стройный, в военной форме. Всегда в хорошем настроении, даже когда сердит. Уверенный в себе, с большой силой воли, 36 лет.

Захаров Алексей Степанович - заведующий коммуной, иногда в военной форме, но большей частью одет сборно. Худой, молчаливый, чрезвычайно спокойный человек. Он может часто проходить через сцену по своим каким-то делам без слов, иногда прислушиваться к происходящему. несмотря на немногословие, он деятельный воспитатель в коммуне, и его интеллект и воля должны чувствовать. 40 лет.

Торская Надежда Николаевна - учительница русского языка в рабфаке коммуны. Хороша собой, женственна, очень культурна. Бодрый характер. 23 года.

Дмитриевский Георгий Васильевич - главный инженер завода электроинструмента при коммуне. Высокий, худой, очень вежлив и всегда серьезен. 44 года.

Воргунов Петр Петрович - начальник механического цеха и заместитель главного инженера. Полный, массивный. Бритое лицо, выразительная мимика. Говорит басом. 55 лет.

Троян Николай Павлович - начальник сборного цеха завода. Усы и бородка, за которыми не следит. Очки. Всегда спокоен и молчалив. 40 лет.

Вальченко Иван Семенович - начальник инструментального цеха завода, красив, темная шевелюра, брит.

Григорьев Игорь Александрович - инженер, старший инструктор завода. Блондин, подстриженные усики и пенсне без оправы. Всегда оживлен. 29 лет.

Блюм Соломон Маркович - бывший заведующий производством коммуны, теперь заведующий снабжением. Небольшое ожирение, несколько отекшее лицо, лысина. Несмотря на все это, очень подвижен, всегда бодр и энергичен. 57 лет.

Белоконь - механик, усы закручены, ежик. 38 лет.

Воробьев Петр - шофер, блондин, веселый. 25 лет.

Черный - инструктор. Высокий, худой, черный и долговязый. 30 лет.

1-я уборщица.

2-я уборщица.

Пожарный.

Коммунары:

Шведов Марк - приземистый, широколобый, огромные глаза. 18 лет.

Жученко (Жучок) Ваня - секретарь совета командиров, большая наклонность к улыбке. Добродушен, но напускает на себя строгость по положению, часто ее не выдерживает и улыбается. Веснушки. 17 лет.

Одарюк Тимка - рыжий, некрасивый, стройный. 17 лет.

Клюкин Вася - командир первого отряда коммунаров, высокий, светлые локоны, интеллигентное лицо. 17 лет.

Забегай Коля - командир четвертого отряда. Образец постоянно бурлящей бодрости. 17 лет.

Ночевная Настя - командир отряда девочек, в отличие от других носит косу. Серьезный человек.

Зырянский Алешка - командир второго отряда, неподатлив и прям во всем. 17 лет.

Собченко Санька (Санчо) - командир пятого отряда, небольшого роста, остроносый блондин с непокорными вихрами. Живой, 16 лет.

Нестеренко Наташа - темные локоны, большие глаза. 17 лет.

Донченко Вера - полная, с круглыпм лицом, рыжеватая, спокойная девушка. 16 лет.

Гедзь Володя - курчавый юноша с вздернутым носом, несколько грубоват, силен. 18 лет.

Болтов Сергей - широкий нос, монгольское лицо, идеальная прическа. 16 лет.

Синенький Ваня - очень хорошенький, с чистым лицом, аккуратно причесанный мальчик, всегда весел, сигналист коммуны, часто носит с собой трубу-сигналку на синей ленте. 13 лет.

Романченко Федя - умен, проказник; когда находится в официальной обстановке, делается очень серьезен и старается говорить басом. 13 лет.

Вехов Игорь - молодой коммунар. Не беспризорный - из семьи. 15-16 лет.

Лаптенко Гриша - беспризорный, живые черные глаза. 14 лет.

Деминская.

Коммунары и коммунарки.

ОБЩИЕ УКАЗАНИЯ К ПОСТАНОВКЕ

Мы даем шестнадцать "говорящих" коммунаров, чтобы не затруднять театр. Всего в коммуне двести человек. Этот коллектив театр должен показать движением коммунаров в разное время при помощи разнообразия лиц и возрастов.

Прибилизительное отношение возрастов: шестнадцати - восемнадцати лет пятьдесят процентов; четырнадцати-пятнадцати лет - тридцать процентов; двенадцати-тринадцати лет - двадцать процентов.

Из общего числа - девочек двадцать пять процентов.

Коммунары всегда одеты в форму. Во втором действии белые костюмы: штаны на выпуск и спрятанные в них рубахи со свободными воротниками (как в ковбойке). На левом рукаве вышитая золотом буква Ф. На голове тюбетейка. Узкий черный пояс.

В остальных действиях обычный костюм: ботинки, гамаши с коричневой каймой, черные суконные полугалифе и взятые в штаны суконние синие рубахи. Черный пояс. На левом руквае такой же знак. У часового и у дежурного командира на голове темно-синяя беретка, у дежурного, кроме того, шелковая красная повязка на рукаве.

С завода коммунары проходят в третьем действии в спецовках: синие штаны и такие же пиджачки, у многих довольно замасленные. Уже к концу третьего акта все должны переодеться в обычный костюм, только на пожар многие сверх обычного костюма надевают пиджачки.

У девочек такого же цвета костюмы, вместо сукна шерсть. Вместо спецовок синие халатики.

Как правило, все коммунары подятнуты, собраны в движениях, не опираются на стены, сходя по лестнице, не держатся за перила#1. Только младшие позволяют себе иногда сьехать по перилам.

Все причесаны, небольшие нарушения этого правила у младших#2.

Не должно быть толкотни, пробок в дверях.

АКТ ПЕРВЫЙ

Временная контора завода электроинструмента в коммуне имени Фрунзе. Большая комната - класс, на стене доска. Два окна в задней стене открыты, справа видно новое здание, кое-где еще остались леса. Несколько вершин деревьев, конец лета. Прямо, ближе к задней стене, стол главного инженера. За столом Дмитриевский. По эту сторону стола в кресле Воргунов. Они рассматривают большой чертеж. Слева, ближе к зрителю, высокий стол, какие бывают в физических кабинетах. За ним стоя работает Троян. На его столе собранные электросверла и электрорубанок, много, целые кучи разных деталей. К столу привинчены маленькие тисочки.

В банке с бензином лежат какие-то части. Далеко от зрителей маленьй столик Григорьева, за которым он, впрочем, никогда не сидит. Справа чертежный стол Вальченко. Самого его сейчас нет. В комнате много стульев самых разнообразных фасонов: канцелярских, столовых, клоссных, две-три табуретки. Все в большом беспорядке: на столах и на полу сор и окурки, некоторые стулья в известке.

На задней стене на синьке два больших чертежа.

Д м и т р и е в с к и й (кричит в окно): Соломон Маркович, Соломон Маркович! Подождите, не выезжайте. Зайдите на минуточку к нам.

Б л ю м (за окном): А что такое? Я же и так опоздал...

Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, очень нужно.

Б л ю м : Ну... хорошо.

Т р о я н (рассматривая на свет две шестеренки): В нашем городе он такого фрезя не достанет. Я уже искал.

В о р г у н о в (сдержанно опуская кулак на стол): Не могу понять. Не могу. Как могли допустить такую ошибку? Ведь это задача для грудных детей. Кто это придумал, что сюда подойдет фрез модуль один? Это вы, Григорьев?

Г р и г о р ь е в : Кажется, нет. Кажется, товарищ Троян высчитывал.

Т р о я н : Если кажется, нужно перекреститься, Игорь Александрович. Все зуборезные высчитывали вы, как вы могли это забыть? Вот же у меня расчеты. Вот! Это ваши цифры?

Г р и г о р ь е в (заглянув в бумажку): Как это могло быть? Поразительно...

Б л ю м (входит с толстым порфтелем): Ну, что такое? Когда же я выеду в город? Это не темпы, а мучительство. Разве так можно работать?

Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, маленькое недоразумение: для зуборезного "рейнекер" рассчитан фрез модуль один, а нужно ноль семдесят пять сотых.

Б л ю м : Новое дело! Пойдите достаньте. Модуль один доставали две недели, а теперь семдесят пять сотых... А кто же такой грамотный, извините?

Молчание.

Значит, кот Васька виноват? Ну и хорошо. Я поехал. Только, пожайлуста: мне, старику, прыгать по лестницам нельзя сказать, чтобы было приятно. Пока я дойду до машины, так вы мне закричите: не ноль семьдесят пять сотых, а ноль сто семдесят пять сотых. Так, пожайлуста, кричите в окно, я догадаюсь, в чем дело. Будем доставать.

Т р о я н : В городе нет.

Б л ю м : Что значит нет? На свете все есть, даже калоши номер пятнадцатый. (Собирается уходить).

Т р о я н : Подождите, Соломон Маркович, я заканчиваю проверку. Сейчас.

Б л ю м : Вот теперь подождите. В таких темпах работают только угорелые кошки...

Д м и т р и е в с к и й : Не волнуйтесь, Соломон Маркович.

Б л ю м : Как же не волноваться, Георгий Васильевич? Вот-вот должны приехать коммунары. А что у нас есть? Даже фундаментов нет, станки в ящиках. Это называется: мы пускаем завод первого сентября? А сейчас тринадцатое августа, слава тебе, господи. А что скажут коммунары? Сидели здесь вас шесть инженеров, а сделали для комара насморк.

Д м и т р и е в с к и й : Ничего, ничего, все будет хорошо. Садитесь лучше и расскажите нам о коммунарах.

Б л ю м : Ну что же, будем сидеть и разговаривать? Коммунары нам покажут, как разговаривать. Кто здесь сидел: инженеры или разговорщики? Вот вы их увидите!

В о р г у н о в : Вы думаете, мы не видели беспризорных?

Б л ю м : Да, вы их не видели.

В о р г у н о в : Один даже у меня шапку сорвал с головы, да я отнял.

Б л ю м : Хэ-хэ, то шапка...

В о р г у н о в : А то что?

Б л ю м : Они из вас душу вытрясут, к вашему сведению.

Г р и г о р ь е в : А у вас уже вытрусили?

Б л ю м : А что вы думаете? Они за меня как взялись, так моя душа, знаете, где была? В подметках, если вы хотите знать. Ну, а потом я их узнал, так это же совсем иные люди.

Д м и т р и е в с к и й : Интересно вот что, Соломон Маркович, откуда у вас такая преданность коммунарам? Вероятно, вы хорошо жили, был у вас собственный заводик, правда?

Б л ю м : Ну а ака же? У Блюма был завод, фабрика, настоящий трест. Разве вы не слышали? Соломон Блюм и К. Откуда вы все так хорошо знаете?

Д м и т р и е в с к и й : А все-таки?

Б л ю м : Что "все-таки"? Ничего никогда у Блюма не было, кроме еврейского счастья - семеро детей. Работал всю жизнь на других, как угорелая лошадь, а что у меня теперь есть? Заводик.

Д м и т р и е в с к и й : Я слышал, вы работали у своего дяди управляющим.

Б л ю м : Желаю Вам иметь такого дядю. Разве это дядя, когда он не заплатил мне за год жалованья и уехал в Америку? Хороший дядя! Так я лучше буду работать у коммунаров. Они меня не обманут, я знаю. И пускай детки на моем труде учатся.

В о р г у н о в : Трогательная история.

Б л ю м : История ничего себе.

Т р о я н : Вот расчет. Правильно: семьдесят пять сотых.

Б л ю м (взял бумажку): Я тоже могу написать: ноль, запятая, семьдесят пять. Передайте это на память коту Ваське. (Возвратил бумажку Трояну).

Т р о я н : Можно передать, что ж...

Блюм, выходя, в дверях встречается с Вальченко.

Здоровается с ним и уходит.

Вальченко усаживается за чертеж.

Г р и г о р ь е в : Он у них здесь делом вертел. Заведующий производством. Спасите мою душу, инженер Блюм.

В а л ь ч е н к о : Он не инженер!

Г р и г о р ь е в : Как не инжерер? Да вот и сейчас он насчитал шесть инженеров, значит, и себя считал.

Д м и т р и е в с к и й : По снабжению он работает прекрасно! Прекрасно!

В о р г у н о в : Спекулянт!

Д м и т р и е в с к и й : Нет, про него нельзя это сказать.

В о р г у н о в : Советский спекулянт. Вынюхать, обмануть, с мясом вырвать...

В а л ь ч е н к о : Блюм - энтузиаст.

В о р г у н о в : Еще бы. Для того чтобы хватать каждого встречного за горло, необходимо быть энтузиастом.

Г р и г о р ь е в : Верно. Это верно. Он спекулянт. И производство у

него было такое же. Что хочешь? Дубовая мебель, медные масленки и трусики. Спасите мою душу, комбинат! Все это в сараях, в подвалах. Столярный цех - это умора. Семьдесят метров длины и весь из фанеры. И чего там только нет, на десять пожаров хватит! А механическая? Станки! И где он их навыдирал? И прямо на полу, никаких фундаментов.

В а л ь ч е н к о : Да! Георгий Васильевич, фундаменты не делаются.

Д м и т р и е в с к и й : Почему?

В а л ь ч е н к о : Белоконь говорит, чертежей нет.

Д м и т р и е в с к и й : Игорь Александрович, что такое?

В о р г у н о в : Чертежей фундаментов до сих пор нет?

Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, поймите же... "Гильдмейстеры" еще в пути. Габаритов...

В о р г у н о в : ...Я вам сказал снять габариты на Кемзе. Я вам сказал, на Кемзе восемнадцать "гильдмейстеров". Сняты габариты?

Г р и г о р ь е в : Да ведь все некогда, Петр Петрович... Эти расчеты...

В о р г у н о в : Где эти расчеты? Модуль один насчитали?

Входит Белоконь.

В о р г у н о в : Где фундаменты?

Б е л о к о н ь : Чертежей же нет.

В о р г у н о в : Чертей же на вас нет. А леса, а грязь, а бочки? А бетономешалку когда уберете?

Б е л о к о н ь : Плотники ушли, вы же знаете.

Д м и т р и е в с к и й : Но если фундаменты все равно не делаются, можно заставить каменщиков убрать леса.

В о р г у н о в : Георгий Васильевич! А придут плотники, фундаменты сделают, а чернорабочие фрез рассчитают. А инженер Григорьев что будет делать? Плановое хозяйство? Социализм строите? Социалисты! Портачи!

Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович, ну чего вы так? Григорьев молодой инженер, ошибся, бывает же...

В о р г у н о в : Не беда, что молод, а беда, что лентяй. Габариты может снять каждый грамотный человек, нужно распорядиться. Нужно меньше баб.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Петр Петрович!

В о р г у н о в : Чтобы чертежи были к вечеру, понимаете?

За окном гудок автомобиля.

Д м и т р и е в с к и й : Позвольте, ведь Блюм на завод едет. (В окно.) Соломон Маркович...

Б л ю м (за окном): А что такое?

Д м и т р и е в с к и й : Зайдите.

Б л ю м : Но как же так можно?

Д м и т р и е в с к и й : Зайдите, нужно! Вы подождите, товарищ Воробьев. (К Белоконю). Пожалйлуста, товарищ Белоконь, проследите за уборкой. И здесь после рмонта такой ужас. Подгоните строителей. Ожидаем воспитанников. Надо столовую, спальни скорее.

Б е л о к о н ь : Побелку кончили, а убрать некому. Собственно говоря, это не моя обязанность.

В о р г у н о в : Не ваше призвание, хотите сказать?

Б е л о к о н ь : Я по механическому делу, а выходит уборщик...

Д м и т р и е в с к и й : Некогда разбираться с этим. Вы проследите.

Входит Блюм.

Б л ю м : Товарищи, нельзя же так. Я же просил, крикните в окно, ну, сколько теперь? Наверное, ноль пятьдесят или ноль черт его знает.

Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, вы будете на Кемзе?

Б л ю м : А если буду, так что?

Д м и т р и е в с к и й : Надо снять габариты нескольких станков.

Б л ю м : Новое дело. Какое же это имеет отношение к снабжению?

В а л ь ч е н к о : Потому, что вы будете на заводе.

Б л ю м : Мало ли где я бываю! Так я должен за всех работать? А где я возьму время?

Д м и т р и е в с к и й : Я вас очень прошу.

Б л ю м : Ну хорошо, давайте список, какие там станки.

Г р и г о р ь е в : Я сейчас запишу.

Б л ю м : Да, Георгий Васильевич, в той заявке на материалы много пропущено.

Д м и т р и е в с к и й : Не может быть. Дайте. (Протягивает руку.)

Б л ю м : Я никогда не записываю. Запишешь, потеряешь, а так лучше. (Быстро.) Латунь медная, калиброванная, четыре, четыре с половиной, шесть, шесть с половиной.

Сталь три, размер семь, одна четвертая, восемь и пять, одна четвертая.

Сталь пять, размер девять, девять с половиной и одиннадцать с половиной.

Сталь шесть, размер шесть и шесть с половиной.

Лента тафтяная.

Ликоподий.

Крепежные части.

Метчики одна четверть и три четверти.

Провод ПШД ноль двадцать сотых.

Провод голый.

Пробки угольные.

Порошок графитовый.

Все смеются. Вальченко аплодирует.

Б л ю м : О, у меня память!

В о р г у н о в : А я бы предпочел, чтобы у вас был список. Что это вы из себя монстра какого-то корчите?

Б л ю м : Монстра? Как это?

В о р г у н о в : У нас не цирк. Это в цирке дресированные лошади и собаки считают до десяти, что ж, пожалуй, и занимательно. Дайте список, у нас серьезное дело. А фокусы эти оставьте для ваших беспризорных.

Б л ю м : Что вы ко мне пристали с беспризорными? Почему они беспризорные, скажи мне, пожайлуста? Они не беспризорные, а коммунары.

Г р и г о р ь е в : Что же, теперь хапрещается называть их беспризорными?

Б л ю м : А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том, что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю "господин полковник"?

В а л ь ч е н к о : Да у нас и нет полковников.

Б л ю м : Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары здесь хозяева.

Г р и г о р ь е в : Не слишком ли это силньо сказано?

Б л ю м : Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки, лошади, так это можно?

Д м и т р и е в с к и й : Соломон Маркович, нас не могут нанять беспризорные, или пусть там, коммунары.

Б л ю м : Хорошо, "пусть"...

Д м и т р и е в с к и й : Мы служим делу.

Б л ю м : Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары! Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай...

Г р и г о р ь е в : Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно, где вы выдрали всю эту рухлядь... Эпохи... первого Лжедмитрия?

Б л ю м : Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий, так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому честь?

Т о р с к а я (входит): У вас очень весело... но грязь невыносимая.

Г р и г о р ь е в : Простите, Надежда Николаевна, не ожидали вас.

В о р г у н о в : Вот именно. А для самого товарища Григорьева здесь достаточно чисто.

Т о р с к а я : Я получила телеграмму, Соломон Маркович. (Отдает Блюму телеграмму и отходит к столу Трояна.)

Б л ю м : Вот видите, вот видите? Вот, Георгий Васильевич.

Д м и т р и е в с к и й (читает): Сочи. Они в Сочи сейчас? Да... Коммуне Фрунзе, Блюму, копия Крейцеру. Лагери отправили, будем пятнадцатого. Поспешите спальни, столовую. Захаров. (Возвращает телеграмму.) Ну что же, распорядитесь.

Б л ю м : И габариты я, и фрез я, распоряжаться тоже я! Вы - главный инженер, начальник коммуны дает распоряжение, а вы его заместитель.

Д м и т р и е в с к и й : Я с ним даже не знаком. И какое мне дело до спален? Я не завхоз.

Г р и г о р ь е в : Приедут господа с курорта, обижаться будут.

Б л ю м : Да, с курорта, а почему нет?

Г р и г о р ь е в : Может быть, даже в белых боюках?

Т о р с к а я : Угадали, в белых брюках.

Б л ю м : Он думает: только ему можно, хэ-хэ... Ну, я поехал...

Входит Воробьев.

В о р о б ь е в : Соломон Маркович, едет или не едете? Стою, стою.

Б л ю м : О, Петя! Послезавтра коммунары приезжают. Вот кто рад, а? Наташа приезжает.

Т о р с к а я : Наташа о нем забыла. На Кавказе столько молодых людей и все красивые...

В о р о б ь е в : Как же это так, забыть! Письма, небось, писала. На Кавказе, знаешь, Надежда Николаевна, все большие пастухи, а здесь тебе шофер первой категории.

Т о р с к а я : Вы кажется, влюблены не сердцем, а автомобильным мотором.

В о р о б ь е в : Что ты, Надежда Николаевна! У меня сердце лучше всякого мотора работает.

Т р о я н : И охлаждения не требует?

В о р о б ь е в : Пока что без радиатора работает.

Б л ю м : Ну, едем, влюбленный.

В о р о б ь е в : Едем, едем...

Вышли.

В о р г у н о в : И здесь любовь?

Т о р с к а я : И здесь любовь. Чему вы удивляетесь?

В о р г у н о в : Да дело это нехитрое. Я пошел на завод.

Д м и т р и е в с к и й : И я с вами.

Выходят.

Т о р с к а я : Какой сердитый дед.

Т р о я н : Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.

Т о р с к а я : К чему у него страсть?

Т р о я н : Вообще страсть... К идее...

Т о р с к а я : Идеи разные бывают... Товарищ Троян, расскажите мне о ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую революцию.

Т р о я н : Да, революция... Мы делаем революцию.

Т о р с к а я : Это электроинструмент?

Т р о я н : Да, такие штуки будет выпускать наш новый завод. Это новое в инструментальном деле. Электросверлилки, электрорубанки, электрошлифовалки. Задача, барышня, очень трудная. Видите, в этой штуке двести деталей, а точность работы до одной сотой миллиметра.

Т о р с к а я : Ой, даже не понимаю!..

Т р о я н : Мы все немножко боимся, как ваши мальчики справятся?

Т о р с к а я : Не бойтесь, товарищ Троян, они сделают.

Т р о я н : Я уже десять раз проверял. Если они настоящие люди, так они должны сделать.

Т о р с к а я : Они не только люди, они еще и коммунары.

Г р и г о р ь е в : Божественные коммунары!

К р е й ц е р (входит): Божественные не божественные, а будет скандал. Здравствуйте. Здравствуйте, Надя. Получили телеграмму?

В а л ь ч е н к о : Только что. Здравстуйте, товарищ Крейцер!

К р е й ц е р : Ну, как у вас дела? Что-то медленно подвигаются, вижу. Вы знаете, коммунары этого не любят.

Г р и г о р ь е в : Товарищ Крейцер! Сегодня нас целый день пугают коммунарами. У меня уже поджилки трясутся.

К р е й ц е р : Правильно, пускай трясутся. Коммунары - это молодое поколение, новые люди. Они, знаете, волынить не любят. А у нас все на одном месте стоит...

В а л ь ч е н к о : Н-нет. Почему все? Мы идем вперед...

К р е й ц е р : Никуда вы не идете. Станки в ящиках, беспорядок...

В а л ь ч е н к о : Препятствий много, товарищ Крейцер.

К р е й ц е р : Вот видите: препятствий. А что вы делаете, чтобы препятствий не было?

В а л ь ч е н к о : Мы свое дело делаем.

К р е й ц е р : Какое свое дело?

В а л ь ч е н к о : Мы - инженеры. Стараемся устранить препятствия, поскольку это в наших технических силах.

К р е й ц е р : Вот видите, у нас это как-то очень интеллигентно выходит. Поскольку в ваших технических силах. Есть у вас такие люди, что больше так... мешают работать?

В а л ь ч е н к о (уклончиво): И такие есть.

К р е й ц е р : И что вы делаете?

В а л ь ч е н к о : Все, что можем. Предупреждаем, добиваемся, требуем.

К р е й ц е р : Вы управляете, кажется, машиной?

В а л ь ч е н к о : Автомобилем? Да.

К р е й ц е р : Ну, вот представьте себе: едете вы на авто. А впереди корова. Понимаете, корова? Ходит это перед фарами, стоит, мух отгоняет. Вы гудите, гудите, предупреждаете, требуете. А она ходит на вашей дороге, корова. И долго вы будете гудеть? Нет. Надо слезть с машины, взять палку и прогнать. Палкой.

Т о р с к а я (смеется): Корова. Это очень правильно.

К р е й ц е р : Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а тоже говорит правильно.

В а л ь ч е н к о : Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком сделаешься.

К р е й ц е р : Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела, Николай Павлович?

Т р о я н : Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед фарами.

К р е й ц е р : Верно? Ну?

Т р о я н : Не умеем мы как-то... это самое... с палкой.

К р е й ц е р : Вы больше насчет убеждения, теплые слова: "товарищ корова", "будьте добры", "пропустите"...

Т р о я н : Не то, что убеждения, а так больше... помалкиваем. Коровы, знаете, тоже разные бывают.

К р е й ц е р : Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?

Т р о я н : В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.

К р е й ц е р : Темные места есть?

Т р о я н (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит - вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.

К р е й ц е р (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?

Т р о я н : На заводе. Хотите пойти?

К р е й ц е р : Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.

Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и

деталями на столе Трояна.

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?

Т о р с к а я : Три года.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! Это же ужасно.

Т о р с к а я : Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?

Торская усаживается на стул Вальченко.

Г р и г о р ь е в : Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.

Т о р с к а я : В коммуне очень высокая культура.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу! А общество, театр?

Т о р с к а я : В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.

Г р и г о р ь е в : Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных...

Т о р с к а я : Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы... У меня много друзей.

Г р и г о р ь е в : Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?

Т о р с к а я : А почему? Может быть, и влюбилась.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!

Т о р с к а я : Почему? Это очень вероятно...

Г р и г о р ь е в : Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей...

Т о р с к а я : Инженеров...

Г р и г о р ь е в : А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?

Т о р с к а я : Значит, коммунары и я - это что-то вне жизни? А где жизнь?

Г р и г о р ь е в : Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.

Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.

Т о р с к а я : Видитн ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.

Т о р с к а я : Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами...

Т о р с к а я : Кончайте скорее.

Г р и г о р ь е в : Как вы сказали?

Т о р с к а я : Кончайте скорее увлекаться.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.

Т о р с к а я : Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос...

Т о р с к а я : Даже походка? Странно...

Г р и г о р ь е в (взял ее за руку): Ваша рука...

Т о р с к а я : Отстаньте.

Вошел Вальченко.

В а л ь ч е н к о : Я, кажется, помешал?

Т о р с к а я : Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?

В а л ь ч е н к о : Я не сердитый. Это вам показалось после воодушевления Игоря Александровича.

Т о р с к а я : О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он приходит в восторг от походки, глаз, голоса...

В а л ь ч е н к о (сквозь зубы): Бывает!

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна!

Т о р с к а я : Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в восторг от таких... пустяков?

В а л ь ч е н к о (смущенно): Да, я думаю.

Т о р с к а я : Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший пример.

Г р и г о р ь е в : Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.

Т о р с к а я : Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.

Г р и г о р ь е в : Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.

Т о р с к а я : Ну, это тоже слишком громко сказано.

Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.

Т р о я н : Откуда взялся этот Белоконь?

Г р и г о р ь е в : Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как прекрасного механика. Я с ним работал.

Т р о я н : Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с автоматом...

Д м и т р и е в с к и й : Он хороший механик, но станок никому не известен. Во всем городе нет.

В о р г у н о в : Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти на любой толкучке.

В а л ь ч е н к о : Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?

В о р г у н о в : Не люблю заниматься пустяками...

Т о р с к а я : Чудак вы, Петр Петрович.

В о р г у н о в : Вот видите: "чудак".

Т о р с к а я : Это вы от тоски в печаль ударились... Пройдет. Я вас приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.

В о р г у н о в : Музыка!

Т о р с к а я : Вы принимаете приглашение?

В о р г у н о в : Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.

Т о р с к а я : Вы невежливы.

В о р г у н о в : Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Этго правильно. А все-таки увольте - не люблю вокзалов.

Т о р с к а я : Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).

Вошел Одарюк.

О д а р ю к : Где я могу найти Соломона Марковича?

Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф.

Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле

круто повернулся.

Д м и т р и е в с к и й : Соломона Марковича?

О д а р ю к : Да. Я привез лагери.

Д м и т р и е в с к и й : А вы кто такой?

О д а р ю к : Коммунар. Одарюк.

Занавес

АКТ ВТОРОЙ

Вестибюль главного здания коммуны#3. С правой стороны марш широкой лестницы ведет наверх. Вверху площадка во всю ширину сцены. В обе стороны отходят коридоры верхнего этажа. В задней стене два окна. Левая часть сцены занята вешалкой, отделенной от передней части сцены массивным барьером. Передняя половина сцены представляет широкую, светлую, освещенную верхним окном площадку. Справа дверь в столовую. Это показано надписью на дверях. Слева две-три ступеньки к выходу во двор и широкие зеркальныеи двери, по бокам которых два больших зеркальных окна. При входе на лестницу телефон. Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери распахнуты.

Б л ю м (пробегает из столовой наружу): Ах, боже мой, что делается!

На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.

Т о р с к а я : Как же так? Который сейчас?

В а л ь ч е н к о : Чего?

Т о р с к а я : Который час?

В а л ь ч е н к о : Четверть одиннадцатого.

Т о р с к а я : Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.

В а л ь ч е н к о : Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Да кто это сказал?

В а л ь ч е н к о : Что?

Т о р с к а я : Кто это выдумал, что они уже приехали?

В а л ь ч е н к о : Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.

Т о р с к а я : Ах, какой вы: "кажется". Берите трубку.

В а л ь ч е н к о : Зачем?

Т о р с к а я : Да что с вами, Иван Семенович?

В а л ь ч е н к о : Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел поговорить с вами, Надежда Николаевна.

Т о р с к а я : Поговорите сначала с Западным вокзалом.

В а л ь ч е н к о (быстро спускается с лестницы. У телефона): Западный вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожайлуста, правда ли говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил трубку).

Т о р с к а я : Ну что вы сделали? Что вы сделали?

В а л ь ч е н к о : Как что сделал? Узнал: прибыли.

Т о р с к а я : Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?

В а л ь ч е н к о (снимает трубку): Западный вокзал. Дежурного. Товарищ дежурный, простите пожайлуста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас коммунары? (К Торской). Спросить - выехали? А на чем они могут выехать?

Т о р с к а я : Ах ты, господи, на чем? На трамвае, на автобусах.

В а л ь ч е н к о (в телефон): Вышли? На чем вышли? На трамвае или автобусе? Пешком? С музыкой? Ага, спасибо. (Повесил трубку).

Т о р с к а я : Боже мой, какой ужасный человек! Не спросили, когда вышли?

В а л ь ч е н к о : Вышли пешком, с музыкой. Наверное, недавно.

Т о р с к а я : "Наверное" - ну что это такое?

В а л ь ч е н к о : Надежда Николаевна! Я хотел у вас спросить у вас об одной вещи... Вы только не сердитесь.

Со двора вошел Воргунов.

Т о р с к а я : Петр Петрович, вы знаете, коммунары приехали.

В о р г у н о в : Вы знаете, что сверлильные поставили черт знает где?

Т о р с к а я : Мне сейчас не до ваших сверлильных.

В о р г у н о в : А мне не до ваших нежностей.

Т о р с к а я : Всего хорошего. (Реверанс, направляется к выходу.)

В о р г у н о в : Оревуар. (Реверанс.) Вы куда, Иван Семенович? Постойте, об этом вы еще успеете.

В а л ь ч е н к о : О чем?

В о р г у н о в : А вот об одной вещи. Скажите, где Григорьев?

В а л ь ч е н к о : В конструкторской нет.

В о р г у н о в : Это совершенно невозможное животное. Сверлильные вчера сволок на фундамент для шлифовальных. А у вас что делается?

В а л ь ч е н к о : А что?

В о р г у н о в : Где вы этого идиота нашли? Рыжий такой? Вы ему поручили наметить сталь?

В а л ь ч е н к о : Да, наметить сталь серой и желтой краской.

В о р г у н о в : Ну, так он ее выкрасил с одного конца до другого.

В а л ь ч е н к о : Да что вы? (Выбежал в дверь.)

Воргунов подмыается наверх. Со двора входят Блюм и Белоконь.

Б л ю м : Вы понимаете, в половине десятого они вышли с вокзала. Через четверть часа они будут здесь. Это вы так встречаете коммунаров? Это называется, вы произвели уборку? В спальнях грязнь, в столовой ужас, а здесь что, может, вы скажете, что это порядок? Где ваши убиральщицы?

Б е л о к о н ь : Товарищ Блюм! Я не завхоз и не дворник, а механик.

Б л ю м : Я спрагиваю - где ваши убиральщицы?

Б е л о к о н ь : У меня только две уборщицы, что я могу сделать?

Б л ю м : Так где же они? Может, они в доме отдыха или у них мертвый час? Это же ужас что такое! Столовую уберите!

Белоконь побежал наверх. Блюм направляется к выходу. В дверях Воробьев.

В о р о б ь е в : Соломон Маркович, так как же, едем на вокзал?

Б л ю м : Чего я на вокзале не видел? Носильщиков? Коммунары уже давно вышли с вокзала. Ах, боже мой, боже мой...

В о р о б ь е в : Соломон Маркович, так я один поеду навстречу. Узнаю, чи далеко, и вам скажу.

Б л ю м : Ты мне фигели-мигели не рассказывай. Он узнает и мне скажет! Тебе Наташу нужно посмотреть?

В о р о б ь е в : А что же, нельзя, что ли?

Б л ю м : Ну, поезжай. Вам только разные глупости, а что здесь грязь до самой прически, так вам все равно.

В о р о б ь е в : Я машину начистил... блестит... Так я поехал.

Вышел. Блюм побежал и немедленно выбежал наружу.

Сверху спускаются Блоконь и две уборщицы.

Б е л о к о н ь : Как можно скорее уберите столовую, через полчаса чтобы было готово.

1-я у б о р щ и ц а : То коридор, теперь столовую...

Б е л о к о н ь : Пожайлуста, без дискуссий! (Вышел.)

2-я у б о р щ и ц а : За полчаса? Ах ты, пижон дохлый! За полчаса!

В о р г у н о в (с верхней площадки): Товарищи, черт бы вас подрал...

1-я у б о р щ и ц а : А ты чего ругаешься, как каменщик? Я из тебя сама чертей натрясу.

В о р г у н о в : Уважаемые, дорогие товарищи...

1-я у б о р щ и ц а : Вот так-то лучше.

В о р г у н о в : Четыре дня вы обещаете убрать в конструкторской, четыре дня! От ваших обещаний ни черта толку.

2-я у б о р щ и ц а : Вот уберем столовую...

В о р г у н о в : Нельзя, голубки мои, надо немедленно.

1-я у б о р щ и ц а : Да ведь нам приказано.

В о р г у н о в : К чертовой матери с приказаниями. Нате вот вам пятерку и немедленно уберите.

2-я у б о р щ и ц а : Да чего тебе так периспичило?

В о р г у н о в : Жениться собираюсь! Понимаете?

2-я у б о р щ и ц а : Ну раз такое дело, мы тебе и без пятерки.

1-я у б о р щ и ц а : А на свадьбу позови, смотри.

В о р г у н о в : Первые гости будете...

Ушли наверх. Вбежал и пробежал наверх Блюм. Со двора входят Торская и

Григорьев.

Г р и г о р ь е в : У меня лишний билет.

Т о р с к а я : Случайно оказался лишним?

Г р и г о р ь е в : Что вы, Надежда Николаевна! Не случайно. Нарочно взял.

Т о р с к а я : Нарочно?

Г р и г о р ь е в : Я был уверен, что вы не откажетесь, ведь подумайте: Московский Художественный театр, "Федор Иоаннович", Качалов; Москвин... Я был уверен...

Т о р с к а я : Товарищ Григорьев, вы сообразите: неужели бы я стала ожидать, пока у вас окажется лишний билет? Это в Московский Художественный, "Федор Иоаннович"?

Г р и г о р ь е в : Да. Это же замечательно...

Т о р с к а я : Да я давно поручила товарищу Вальченко...

Г р и г о р ь е в : В таком случае извините. Выходит так, что вы ему доверяете больше.

Т о р с к а я : Ничего я ему не доверяла. Он взял билет на свои деньги.

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна!.. (Оглянулся.) Надежда Николаевна, если бы вы поняли мое положение...

На верхней площадке Блюм.

Т о р с к а я : Соломон Маркович, помогите товарищу Григорьеву в его тяжелом положении. У него лишний билет на "Федора Иоанновича".

Б л ю м : А кто это такой - Федор Иванович?

Т о р с к а я : Он не имеет никакого отношения к снабжению, но билет вы возьмите.

Б л ю м : Ах, я уже не знаю. Это тот самый, который зарезал царевича Дмитрия. Ну, вы же знаете, я такими людьми не не интересуюсь. Но билет я возьму. Может быть, дочка пойдет. Она все романы с убийством любит. Да, скажите, пожайлуста, вы не видели уборщиц? Это черт знает что такое...

Блюм уже внизу. На верхней площадке Воргунов.

В о р г у н о в : Товарищ Григорьев, я не понимаю, что это такое? Вы приходите на работу в одиннадцать часов...

Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, с этими трамваями...

В о р г у н о в (кулаком по барьеру): Товарищ Григорьев, я прошу вас не молоть глупости. Мы все приезжаем трамваями. А куда вы стащили сверлильные? Что это, вредительство, черт бы вас побрал, или последний идиотизм? Когда это кончится?

Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, вы могли бы при посторонних...

В о р г у н о в : К чертовой матери посторонних. Посторонние вам мешают

работать. Вас ждут в конструкторской, а вы здесь с посторонними. Пожайлуста и немедленно дайте оюбяснение главному инженеру.

Григорьев направляется наверх.

Б л ю м (к Торской): Попало, хэ-хэ-хэ! Ох, и характер!.. петр Петрович, вы там не видели уборщиц?

В о р г у н о в (спускается на несколько ступенек): Уборщицы убирают в конструкторской.

Б л ю м : Они должны убирать не в конструкторской, а здесь и в столовой.

В о р г у н о в : А они в конструкторской. Совершенно необьяснимое явление в природе.

Б л ю м : Ох, как захвачу их оттуда, так с них будет шерсть сыпаться. Господи, какой я злой, какой я злой, если бы кто-нибудь знал. (Побежал наверх.)

В о р г у н о в : Надежда Николаевна, вы простите, но из-за вас наши молодые инженеры прямо испортились.

Т о р с к а я : Что же делать? Испортились?

В о р г у н о в : Как что делать? А вы не догадываетесь?

Т о р с к а я : Я немножко догадаываюсь. Вы их пересыпьте нафталином...

В о р г у н о в : Да? Это было бы хорошо... Наши люди совершенно не способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь, так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.

Т о р с к а я : Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю: разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и об инструментальной стали.

В о р г у н о в : Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите: о слинянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная сталь? И самое главное - не в рабочее время: ведь для всей этой чепухи отведено специальное время - вечером или там по утрам...

Т о р с к а я : Я постараюсь, Петр Петрович...

Входит Одарюк.

О д а р ю к : Уже музыку слышно.

Т о р с к а я : Да ну? (Подходит к двери и слушает.)

В о р г у н о в : Вот еще: эта музыка...

О д а р ю к : Вы инженер?

В о р г у н о в : Инженер.

О д а р ю к : Вы будете управлять заводом?

В о р г у н о в : Почти.

О д а р ю к : А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто виноват?

В о р г у н о в : Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и плодить портачей. Вот. (Вышел.)

О д а р ю к : Что он, чудак?

Т о р с к а я : Это Воргунов. Он интересный человек.

О д а р ю к : Он наш?

Т о р с к а я : Он должен быть нашим.

О д а р ю к : Придется в работу брать?

Т о р с к а я : Ох, трудно его брать в работу!

Вбегает Воробьев.

В о р о б ь е в : Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле парка встретил. Ну и идут, барт, во! В белых костюмах, черт, красота...

О д а р ю к : Возле парка?

В о р о б ь е в : Да уже к лесу подходят, совсем близко.

Одарюк выбежал.

Т о р с к а я : И Захаров с ними?

В о р о б ь е в : А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня дежурная.

Т о р с к а я : А Наташа?

В о р о б ь е в : Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне! Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так - повела. А Алешка мне кулак показал, так я и уехал.

Т о р с к а я : Все-таки, что вы будете делать с Наташей?

В о р о б ь е в : Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать? Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.

Т о р с к а я : Отчего?

В о р о б ь е в : Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь, аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет командиров выволоку. Вот какое дело...

Т о р с к а я : Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.

В о р о б ь е в : Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.

Т о р с к а я : Побоится Наташа.

В о р о б ь е в : Вот в том-то и дело.

Т о р с к а я : Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и помогут чем-нибудь.

В о р о б ь е в : Да вот же...

Близко взорвался марш оркестра.

Т о р с к а я : Идут...

В о р о б ь е в : Это, значит, из лесу вышли. Выходят. Сверх спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.

Б л ю м : Ну, доигрались... Разве это коммуна? Это же сумасшедший дом!

1-я у б о р щ и ц а : Так что?

Б л ю м : А я знаю что? Лечить надо... Ах, ты господи! Подите скорее,

уберите там самый маленький класс. А то и трубы некуда будет сложить.

Ушли наверх. Звонок телефона. Со двора входит Одарюк и берет трубку.

О д а р ю к : Да, коммуна Фрунзе. Что? Два грузовика отправили? А я не знаю... Стойте? Разгрузить? Разгрузить будет кому. Коммунар Одарюк. А я говорю, будет кому. Значит, знаю. Откуда знаю... Вот сейчас двести коммунаров подходят. Ах, коммунары... (Повесил трубку.)

Сверху спукаются Воргунов, Блюм, Троян.

В о р г у н о в : Десять тысяч лет будем жить, а от глупостей не избавимся. Для чего это встречать, парады разные. Приехали - ну и приехали.

Б л ю м : Нельзя же, Петр Петрович, они же два месяца не были дома. Мы должны же их встретить, посмотреть...

В о р г у н о в : Все равно: если они мне станки поломают, головы пооткручиваю.

Т р о я н : Какая у них музыка... Никогда не работал с молодежью. Интересно.

Б л ю м : Так интересно, Николай Павлович, знаете, как будто в книжке.

Т р о я н : Жизнь должна быть лучше книжки, Соломон Маркович.

Т р о я н : Я же и говорю: куда там книжки годятся.

О д а р ю к : Звонили сейчас: два грузовика со станками отправлены.

В о р г у н о в : А не говорили, грузчики поехали?

О д а р ю к : Грузчиков при станках нет. Спрашивали, кто разгрузит?

В о р г у н о в : Кто же разгрузит?

О д а р ю к : Я сказал, коммунары подходят.

В о р г у н о в : Коммунары разгрузят? Это "вандереры". Каждый ящик сорок пудов.

О д а р ю к : Ну, так что ж такое?

В о р г у н о в : Глупости, побьют... Ах, черт!

Вышли. Сверху сбегает Вальченко. На верхней площадке остановились

Дмитриевский и Григорьев.

Г р и г о р ь е в : Хозяева приехали, Георгий Васильевич...

Д м и т р и е в с к и й : Да, думали ли когда-нибудь, что будем служить беспризорным? А ведь в самом деле хозяева. Уличные дети, воришки, отбросы - хозяева. а ведь это, собственно говоря, красиво, Игорь Александрович.

Г р и г о р ь е в : Я не такой эстет, чтобы в этом видеть красоту. Ведь их еще нужно переделывать. Перевоспитывать, все-таки это, наверное, звереныши.

Д м и т р и е в с к и й : Ну что ж, переделаем...

Вышли. Пробежали наружу уборщицы. Марш очень громко у самых дверей. Слышна команда, марш оборвался. Обрывки короткой речи. "Интернационал". Команда: "Под знамя смирно!" Знаменный мплют. В тот момент, когда верхушка знамени показывается в дверях, салют прекращается. Команда: "Разойдись!" Шум. В вестибюль входят: Вера Донченко в красной повязке дежурного, держа руку в салюте, за нею со знаменем Гедзь и два коммунара-ассистента с винтовками. Д о н ч е н к о (опуская руку): Ой-ой-ой, кужа же теперь. Г е д з ь : И не прибрали. Д о н ч е н к о : Подождите здесь, я пойду посмотрю. (Убежала наверх.) 1-й а с с и с т е н т : И в столовой не убрано. Г е д з ь : Честное слово, как им не стыдно? В двери по два, по три входят коммунары-музыканты с трубами, фанфарами.

За ними коммунары.

О т д е л ь н ы е г о л о с а в х о д я щ и х :

- Черт, насилу выбрался, завалили!

- А то инженеры, видел?

- И цветники наши пропали...

- Ого, вот где порядок.

- То станки здоровые.

- А кто это толстый, сердитый такой?

- Ой, Соломон Маркович, плачет, понимаешь.

- Что? И знамени нету места?

- Вот так завод!

- Берите ведра, тряпки!

- Поход продолжается!

- Сейчас пойдем на завод.

- Станки заграничные, видел: Берлин.

- У, Берлин...

- Конечно, Берлин.

- А это знаешь? Универсально-фрезерные.

- Ничего подобного.

- Универсально-фрезерные!

- Поход продолжается, ха-ха!

- А где обоз, не знаешь?

- Я ничего не понимаю.

Шум. Кто-то поет мотив знаменного салюта. Два-три коротких звука в трубу.

Неожиданно забил барабан.

Ж у ч е н к о : Что же тут стоять? А где дежурная?

Г е д з ь : Пошла посмотреть.

И з м у з ы к а н т о в : Жучок, куда же инструменты?

Ж у ч е н к о : Сейчас.

На верхней площадке Донченко.

Д о н ч е н к о : Знамя и музыканты, идите сюда. Остальные подождите здесь, никуда не ходите. Синенький здесь?

С и н е н ь к и й (с сигналкой): Здесь, а что?

Д о н ч е н к о : Иди сюда. Жучок, иди, посоветуемся.

Жученко и Синенький взбежали наверх. На площадке они открывают совещание. Знаменщики и музыканты проходят в оевый коридор второго этажа. Со двора, окруженная толпой ребят, входит Торская.

О т д е л ь н ы е в о з г л а с ы :

- Надежда Николаевна, здравствуйте.

- Товарищ Торская, напрасно с нами не поехали.

Т о р с к а я : Хорошо было?

Г о л о с а :

- Ого, хиба ж так?

- А чего у вас тут все разорено?

Т о р с к а я : Федя, чего ты такой серьезный?

Р о м а н ч е н к о : Чего серьезный? Не серьезный. (Подает руку.) Здравствуйте. Вы здесь без нас еще не женились?

Т о р с к а я : Нет, Федечка, не женились.

Р о м а н ч е н к о : То7то. А вы знаете, Вера Донченко чуть-чуть не женилась в Тифлисе.

Д о н ч е н к о (сверху): Смотри, Федька, я тебе уши нарву.

Р о м а н ч е н к о : Видите, видите, значит, правда.

Т о р с к а я : Разве тебе за правду всегда уши рвут?

Р о м а н ч е н к о : Почти всегда. А это правда. Чуть-чуть не женилась. Там такой к ней черный прилепился. Куда они ни пойдет, а он все... (Федька танцует, показывает, как приглашают на лезгинку). А у Верки сердце, знаете, так и прыгает. (Показывает кулаком, как прыгает сердце.) Видите, видите?

Вера сбегает вниз и хватает Федьку за уши.

Р о м а н ч е н к о : Дежурный командир, а дерется, Запишисебя в рапорт...

Ж у ч е н к о (сверху): Слушай, пацаны. Слушайте: обоз прибыл и стоит возле черной лестницы. Сейчас будет сигнал на работу. По сигналу разгрузите обоз и корзинки внесите в спальни. Каждый отряд пускай сейчас же выделит уборщиков, переодевайтесь и немедленно приступайте к уборке.

Г о л о с : А где убирать?

Ж у ч е н к о : По старым отрядным участкам.

Г о л о с а : Правильно.

Г о л о с д е в о ч к и : А где ведра и тряпки?

Ж у ч е н к о : Все получайте у коменданта. Синенький, давай сигнал.

Синенький трубит сигнал на работу. Выбегает во двор и повторяет сигнал.

После сигнала кое-кто вбегает со двора, кричит.

Г о л о с а :

- Какая работа?

- Куда заиграли?

Ответы:

- К обозу...

- На уборку.

Большинство разбегается: часть во двор, кое-кто по коридорам. В вестибюле

остаются Жученко, Зырянский, Одарюк.

З ы р я н с к и й : Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.

Ж у ч е н к о : Ты всегда паришься.

З ы р я н с к и й : И в спаьню его не пущу, пусть идет к маменьке.

О д а р ю к : Ох, и ленивый же парень.

З ы р я н с к и й : Вышли на вокзал, прохожу по вагонам - баритон лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял. Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: "У меня не десять рук". Не могу я этого видеть.

Ж у ч е н к о : В совет надо.

Входят Шведов, Забегай и Блюм.

Б л ю м : А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.

Ж у ч е н к о : Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на дворе.

О д а р ю к : И без упаковки.

Б л ю м : Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший дом. Начальства - так звезд на небе немного меньше, а денег сколько выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А теперь - ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать тысяч рублей.

Ш в е д о в : Вот красота!

З ы р я н с к и й : Наши соломорезки побоку.

Б л ю м : Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели, так сразу нашлись хозяева...

Ж у ч е н к о : Зато завод какой...

Входит Воробьев.

В о р о б ь е в : Здравствуйте.

З ы р я н с к и й : Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего ты пристал к девочке?

В о р о б ь е в : Да как же я пристал?

З ы р я н с к и й : Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути сколько хочешь, а головы девчатам крутить - это не твоя квалификация. А то я тебя скоро на солнышко развешу.

Б л ю м : Так они же влюблены, товарищи.

З ы р я н с к и й : Как это - влюблены? Вот еще новость. Я тоже влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот принц на нее вытаращился.

Ж у ч е н к о : Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего собрания.

В о р о б ь е в : Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет права?

Ш в е д о в : Она коммунарка! Как это - взрослый человек? Права еще придумал...

Ж у ч е н к о : Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы коммуну взорвем в два счета.

З ы р я н с к и й : Вас много охотников найдется с правами...

Б л ю м : Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять...

З ы р я н с к и й : Так и знай - на общее собрание!..

З а б е г а й : Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же, понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.

В о р о б ь е в : Как это?

З а б е г а й : А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее - и удирать.

Ж у ч е н к о : А дальше?

З а б е г а й : А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем. Это очень веселое дело.

Б л ю м : Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы догоните? Другой же машины нету... Однако глупости по бокам. Тебе, Петя, сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это Захаров сказал...

В о р о б ь е в : Есть.

Ж у ч е н к о : Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться будут.

З ы р я н с к и й : Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал наверх.)

Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев.

Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.

В о р о б ь е в : Федя, голубчик, иди сюда.

Р о м а н ч е н к о : А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?

В о р о б ь е в : Да, Федя, позови Наташу...

Ф е д я : А покатаешь?

В о р о б ь е в : Ну, а как же, Федя!

Ф е д я : Есть позвать Наташу.

В о р о б ь е в : Ну, чего ж ты кричишь?

Федька побежал наверх. Со двора входят Захаров, Дмитриевский, Троян,

Григорьев.

З а х а р о в : Значит, все ясно. Завтра начинаем работу. Работы хватит?

Д м и т р и е в с к и й : Работы хватит... но только... мальчики же не умеют...

Б л ю м : И откуда вы знаете, что они умеют? Надо учить. Я раньше не умел танцевать польку, а теперь уже сорок лет умею. Человек всегда сначала не умеет, а потом, так с ним уже и разговаривать невозможно: он все умеет...

З а х а р о в : Молодец, Соломон. Вот он верит в коммунаров.

Б л ю м : А мало они разве работали? Ого... Как звери!..

Г р и г о р ь е в : Трусики работать - небольшая хитрость...

Б л ю м : Я готов это слушать, но только не от вас, товарищ Григорьев.

Г р и г о р ь е в : Почему?

Б л ю м : Потому что не сошьете пару трусиков, к вашему сведению. Вы же не умеете...

Т р о я н : Технология трусиков и мне неизвестна...

Б л ю м : Но если вы способный человек, так я вас за два дня выучу.

З а х а р о в : Трусики забудем. Все будет хорошо. Я пошел умываться. Пока. (Ушел через столовую.)

Т р о я н : Мне коммунары понравились... Дисциплина.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу... Какой толк с этой дсициплины! Увидите, как станки полетят. Они и красть будут...

Т р о я н : Нет.

Г р и г о р ь е в : Будут.

Б л ю м : Это знаете что? Это авансовая клевета!

Д м и т р и е в с к и й : Давайте не предвосхищать событий.

Б л ю м : Мне нравится: события. Какие же это события? Это просто же безобразие!

Входит Воргунов.

Б л ю м : Скажите, Петр Петрович, коммунары будут красть?

В о р г у н о в : Товарищ Блюм, насчет кражи я и за себя не ручаюсь...

Г р и г о р ь е в : Как вам понравились хозяева, Петр Петрович?

В о р г у н о в : Вы мне сегодня нравитесь, во всяком случае, меньше. Я бы вам советовал поспешить со сверлильными.

Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, все будет сделано. Не беспокойтесь.

В о р г у н о в : Разрешите уж мне беспокоиться.

Всех уходят наверх.

Н а т а ш а (выходит из столовой): Петечка!

Воробьев обнимает ее, хочет поцеловать.

Н а т а ш а : Да что ты, увидят...

В о р о б ь е в : Наташа, знаешь что?

Н а т а ш а : У меня в голове такое делается. Ничего не знаю. Уже хлопцы догадаываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.

В о р о б ь е в : Наташа, едем сейчас ко мне.

Н а т а ш а : Как это так?

В о р о б ь е в : Прямо ко мне на квартиру. Наташа, едем.

Н а т а ш а : Да что ты, Петр?

В о р о б ь е в : Наташа, а завтра в загс, запишемся - и все.

Н а т а ш а : А здесь как же?

В о р о б ь е в : Да... Черт... Никак. Вот просто едем. Честное слово, хорошо. Они хватятся, а тебя нет.

Н а т а ш а : Да они же прибегут за мной.

В о р о б ь е в : Куда там они прибегут? Они даже не знают, где я живу. Едем!

Н а т а ш а : Вот, смотри ты! Да как же? Я в белом платье.

В о р о б ь е в : Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается.

Н а т а ш а : А знаешь, верно. Ой, какой ты у меня молодец!

В о р о б ь е в : Чудачка, ведь шофер первой категории.

Н а т а ш а : А увидят?

В о р о б ь е в : Наташенька, ты же понимаешь, на машине, кто там увидит?

Н а т а ш а : Сейчас ехать?

В о р о б ь е в : Сейчас.

Н а т а ш а : Ой!

В о р о б ь е в : Ну, скорее. Вон машина стоит, видишь, садись и айда.

Н а т а ш а : Подожди минуточку. Я возьму белье и там еще...

В о р о б ь е в : Так я буду в машине. А ты им записочку какую-нибудь оставь. Все-таки, знаешь, ребята хорошие.

Н а т а ш а : Записочку?

В о р о б ь е в : Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую красавицу сделали. Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.

Н а т а ш а : Напишу.

Наташа убежала наверх. Воробьев вышел наружу. Входят один за другим пять мальчиков в трусиках и голошейках с тряпками и ведрами. Впереди со

щеткой Зырянский. В вестибюле остановились.

З ы р я н с к и й : Я так считаю: за час должны кончить столовую.

Г о л о с : Можно и за час. А чего это Соломон Маркович плакал?

З ы р я н с к и й : Только окна как следует мыть, а не то что размазал и бросил.

Д р у г о й г о л о с : Тебя сразу не нашел, думал, ты утопился в Черном море. Отряд ушел в столовую. Сверху спускается Вальченко, неловко

останавливается и оглядывается.

З ы р я н с к и й (из дверей столовой): А вы кто такой?

В а л ь ч е н к о : Я - Вальченко, инженер. Я здесь работаю.

З ы р я н с к и й : У нас в коммуне?

В а л ь ч е н к о : Да, у вас.

З ы р я н с к и й : Так вы кого-нибудь здесь ожидаете? Или позвать, может?

В а л ь ч е н к о : Нет, собственно говоря, для меня никого звать не нужно. Наверху показалась Наташа, увидела Зырянского, спряталась в коридор.

З ы р я н с к и й : Влюбленные уже забегали, никакого спасения.

В а л ь ч е н к о : Товарищ коммунар, я вас не понимаю.

З ы р я н с к и й : Влюбленные, что ж тут непонятного? Я тебе задам! (Грозит пальцем.)

В а л ь ч е н к о : Я вас не понял сразу.

З ы р я н с к и й : Если им волю дать, этим влюбленным, жить нельзя будет. Их обязательно ловить нужно.

Торская входит.

Т о р с к а я : Алешка все влюбленных преследует. Если вы влюбитесь, Иван Семенович, старатйесь Алешке на глаза не попадаться, заест.

З ы р я н с к и й (уходя в столовую): Влюбляйтесь, не бойтесь.

В а л ь ч е н к о : Я вас ожидаю.

Т о р с к а я : А зачем я вам? Насчет инструментальной стали?

В а л ь ч е н к о : Как?

Т о р с к а я : А может быть, вам нужно знать мое мнение об установке диаметрально-фрезерного "рейнекелис"?

В а л ь ч е н к о : Надежда Николаевна, вы все шутите.

Т о р с к а я : Нет, я серьезно. Да постойте, Иван Семенович, постойте, голубчик. Как вам понравились наши коммунары?

В а л ь ч е н к о : Коммунары мне понравились. Красиво это. И музыка, и все. Только вот... все-таки, знаете, мальчики...

Т о р с к а я : Что вы там лепечете? Какие мальчики? Они комсомольцы...

В а л ь ч е н к о : Нет, я так, знаете, конечно, это хорошо, что они комсомольцы...

Т о р с к а я : Ах вы, чудак... Так что вам от меня нужно? Имейте в виду, что я имею разрешение говорить с вами только о слиянии душ...

В а л ь ч е н к о : От кого разрешение?

Т о р с к а я : От вашего Вия.

В а л ь ч е н к о : Какого Вия?

Т о р с к а я : А вот у Гоголя в одном производственном романе говорят (басом): "Приведите Вия". Это значит пригласить самого высокого специалиста. И у вас такой Вий тоже есть...

В а л ь ч е н к о (смеется): Ах, Воргунов...

Т о р с к а я : Так вот... Вий распорядился, чтобы с молодыми инженерами я говорила только о слинянии душ. Можно еще о воробьях, но это уже в крайнем случае. Дело, видите ли, в том, что молодые инженеры оказались скоропортящимися. Знаете - не ближе одиннадцатого к паровозу. Это так пишут на вагонах, когда перевозят вас, молодых инженеров, и другие скоропортящиеся предметы: молоко, сметана, вообще...

В а л ь ч е н к о : Нет, Надежда Николаевна, вы меня таким, скоропортящимся, не считайте. Напротив...

Т о р с к а я : Бросьте, бросьте... Так давайте о слиянии душ... Что вы знаете об этом предмете?

В а л ь ч е н к о : Как вам сказать? А знаете что, по этому поводу мне приходят в голову некоторые мысли...

Т о р с к а я : Этого не бойтесь Это не вредно. На практике вы знакомы с этим?

Сверху спускается Наташа.

Н а т а ш а : Надежда Николаевна, миленькая, передайте эту записку Жученку.

Т о р с к а я : А ты куда это с узелком?

Н а т а ш а : Ой, Надежда Николаевна! Уезжаю.

Т о р с к а я : Уезжаешь?

Н а т а ш а : Уезжаю. Совсем. Знаете, ой, стыдно! - к Пете! Ой! (Выбежала.)

Т о р с к а я : Видите, Иван Семенович. Вот вам и практика слияния душ...

З ы р я н с к и й (из дверей столовой): А куда это Наташа, а?

Т о р с к а я : Почему ты, Алексей, так интересуешься Наташей?

З ы р я н с к и й : Я не так Наташей, как этим донжуаном. Он ее с толку собьет. (Пристально смотрит в двери.) Ай, черт, уехали, ей-ей уехали!

Сверху спускается четвертый отряд со всеми приспособлениями для уборки.

З а б е г а й : Кто уехал?

З ы р я н с к и й : Наташка с Петром. На машине. Это ты насоветовал. Она с узелком была, правда?

Т о р с к а я : С узелком. Да вот записка для Жучка. Наверное, здесь все написано.

З ы р я н с к и й : Записка? Все как в настоящем романе. Вот мещане! А ну, дайте.

З а б е г а й : Умыкнул, значит? Молодец. Теперь его не догонишь.

В группе четвертого отряда оживленное обсуждение событий.

О т д е л ь н ы е г о л о с а :

- Куда же они поехали?

- Они хитрые, никто и не знал.

- Я тоже читал: влюбится, понимаешь...

- А я еще до похода догадывался.

З ы р я н с к и й : Ах ты, черт, слушай: "Жучок, я люблю Петю, уезжаю к нему и выхожу замуж. Спасибо колонистам за все. До скорого свидания". Вот я ей покажу свидание! К приказу смирно!

Ребята так же дурашливо вытягиваются.

З а б е г а й (водит пальцем по воздуху, как будто пишет): Убежавшая из коммуны по причине мещанства коммунарка Нестеренко Наташка снимается с довольствия. Вольно! (К Вальченко и Торской.) Граждане, здесь будет происходить уборка, так что прошу очистить помещение.

В а л ь ч е н к о : Пожайлуста, пожайлуста.

Т о р с к а я : Давайте я вам помогу. (Берет тряпку у кого-либо из рук.)

В а л ь ч е н к о : Значит, Надежда Николаевна...

Т о р с к а я : Это насчет слияния душ? Давайте отложим конференцию... по случаю уборки.

Вальченко посмотрел на нее и с оскорбленным видом пошел наверх.

З а б е г а й : Ну, четвертый непобедимый! Сорок пауков смотрят на вас с вершины... этих козел...

Начинается уборка.

Р а з г о в о р ы :

- А эту лестницу?

- Ликвидировать.

- Степка, ты сам внизу никого не впускай.

- Ай, и хитрая ж Наташка!

- Здесь нужно глории.

- Нельзя глории, краска облезет.

- Колька, я там кислоту в спальне оставил, принеси.

- А чего это Алешка так против Наташки?

- А как же ты думал! Им только дай волю на романы.

- Это же, правда, нехорошо - романы, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Волю на романы? Да, это вопрос серьезный.

Б л ю м (со двора): Товарищ Жученко здесь?

З а б е г а й : Сюда нельзя ходить. Видите - уборка.

Б л ю м : Я по делу.

З а б е г а й : Знаем ваши дела. По делу, по делу, а потом возьмете и умыкнете коммунарку.

Б л ю м : Что вы, товарищ Забегай! Для чего ее красть, если своих не знаешь, как замуж девать.

Ж у ч е н к о : Какой здесь отряд?

К т о - т о и з р е б я т : Четвертый, непобедимый.

Б л ю м : Товарищ Жученко! Я, конечно, понимаю. Мальчики с дороги и все такое. Но вы же видите: шоферы ругаются, и никого нет...

Ж у ч е н к о : В чем дело?

Б л ю м : Да станочки эти.

Ж у ч е н к о : Разгрузить?

Б л ю м : Да, там три станочка.

Ж у ч е н к о : Ну что же, сейчас это устроим. Забегай, давай свою братву! Зырянский уже в столовой. Вот здорово! Алешка!

З ы р я н с к и й (в дверях столовой): Жучок, тебе любовное послание. (Отдает записку.)

Ж у ч е н к о : Алексей, дай отряд на разгрузку станков.

З ы р я н с к и й : Есть дать отряд на разгрузку станков. (В столовую.) Эй, пацаны, станки снимать.

З а б е г а й (к Блюму): Это какие станки?

Б л ю м : "Вандереры" - универсальные фрезерные.

З а б е г а й : Ребята, так это же те же самые "вандереры".

Общий возбужденный шум. Все выбегают на двор. Жученко читает записку.

Ж у ч е н к о : Допрыгались! Слышали, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Знаю.

Ж у ч е н к о : Вот беда. Что нам делать с этими женщинами? И откуда в голову придет - жениться?

Т о р с к а я : Ничего, Жучок, не поделаете, жениться всегда будут.

Ж у ч е н к о : Так нельзя же так ни с того ни с сего... Ну... как это так у них выходит?

Со двора слышно.

Г о л о с З ы р я н с к о г о : Раз, два - взяли, два - нажали... Стой, стой!

Д и с к а н т : А давайте так, как на Волге.

Г о л о с а : Давай, давай. (Смех.)

Х о р :

И пойдет, пойдет, пойдет...

Вот идет, идет, идет...

И еще, еще идет. (Хохот.)

Ж у ч е н к о : Пойдем посмотрим.

Жученко и Торская выходят. Сверху медленно спускается Воргунов,

прислушиваясь к тому, что делается на дворе. Со двора слышно:

З а б е г а й : Подкладывай, подкладывай. Стой! Навались на ту сторону.

З ы р я н с к и й : Малыши, вы все сразу. Вы не тащите, животами, животами навались!

Какой-то треск, победный крик, смех: "Готово!" Воргунов, направившийся было к дверям, останавливается, задумывается, машет рукой и возвращается к лестнице. Не видя его, Федька Романченко с верхней площадки спускается вниз по перилам лестницы и на полном ходу налетает на Воргунова. Воргунов, пошатнувшись, поневоле принимают Федьку в обьятия. После освобождения из них Федька очень смущен и поправляет одежду.

В о р г у н о в : Это... что ж вы... спешите так!..

Р о м а н ч е н к о : Там... это... станки. А вы кто - инженер?

В о р г у н о в : Да, инженер, а все-таки надо развивать меньшую скорость.

Р о м а н ч е н к о : Когда спешишь...

В о р г у н о в : Тогда у вас третья скорость.

Р о м а н ч е н к о : Угу!

В о р г у н о в : Вы там увидите Блюма, попросите его зайти ко мне - к Воргунову.

Р о м а н ч е н к о : Есть пригласить товарища Блюма. (Убежал.)

Воргунов обернулся и тяжело смотрит ему вслед.

З а н а в е с

АКТ ТРЕТИЙ

Тот же вестибюль, что и во втором акте. Очень чисто, все блестит. На верхней площадке между окнами большой портрет Фрунзе, а под самым потолком на красном шелке золотой лозунг. По лестнице положена малиновая бархатная дорожка. Внизу при входе на лестницу

стоит высокий денежный шкаф, а на стене - круглые часы. У денежного шкафа часовой с винтовкой#4. Часовой держится свободно, но когда проходит

Захаров, становится "смирно". У лестницы в специальной подстановке из белой жести - цветы. У барьера вешалки два диванчика, обитые кожей. У входных дверей пушистый половик, и

все входящие обязательно вытирают ноги.

Забывчивых часовой знаком или словом приглашает к порядку. У денежного шкафа Клюкин. Сверху спускаются Крейцер, Дмитриевский,

Воргунов, Троян.

К р е й ц е р : Совещание ни в чем меня не убедило. (Остановился.) У нас есть все: инженеры, рабочая сила, станки, материалы, инструменты, вот этот самый ваш технологический процесс. Все есть, понимаете, а продукции нет. Вы мне рассказываете: то не так, другое не так, это не выходит. А я вас не понимаю. Должно выйти. И Троян вот говорит.

Т р о я н : Должно выйти.

К р е й ц е р : А не выходит. Может быть, молебен отслужить нужно? Позовите попа, отслужите молебен. Святой водой покропить? Кропите все ваши агрегаты. Давайте делать то, что нужно, по вашему мнению. А что нужно? Ну? Что нужно, Петр Петрович?

В о р г у н о в : Я так думаю, что поп и святая вода не помешают.

К р е й ц е р (смеется): Видите?

В о р г у н о в : Получится полный ассортимент: головотяпство, лень, чудеса и попы. Попы определенно соответствуют. Стиль будет выдержан...

Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович по обыкновению шутит. Причины ведь более или менее известны, только вы не хотите назвать их серьезными. Я уже докладывал вам: производство у нас сложное, мальчики работать не умеют, и, кроме того, как это ни неприятно признать, - крадут. Крадут инструменты, материалы. Я вот только сейчас узнал: у коммунара Собченко украли штанген, он стоит сто пятьдесят рублей, и без него работать нельзя. Штанген заграничный. И все это на самом ответственном участке, на выключателях.

К р е й ц е р : Что вы скажите, Петр Петрович?

В о р г у н о в : То же самое. Кражи тоже соответствуют: тоже стиль.

К р е й ц е р : Но нужно же бороться с этим стилем! Надо же принимать меры. Найти воров, наладить учет и ответственность. Ведь и на заводах могут красть. Никто из нас никогда не думает: вот он пролетарий, так и не украдет. Пролетарий тоже может спереть. Надо организовать дело, а вы сидите и руками разводите.

Т р о я н : Я думаю так: организм физически здоров, но наблюдаются, понимаете... так сказать, мозговые явления. Мальчики работой интересуются, к станкам относятся любовно, у нас все есть, это верно... Но вот - кражи, потом как бы это сказать: именно мозговые явления...

К р е й ц е р : В чем дело?

В о р г у н о в : Я вам скажу, в чем дело. Психическая установка не такая. Другая нужна психическая установка. Нужно более точное отношение к себе и к задаче. А у нас этого нет. Ведь сегодня целый скандал: диаметр штатива пять сантиметров, а диаметр пружины, которая на штатив надевается, - понимаете? - у нас вышел четыре с половиной сантиметра. Кто виноват? Виноватого, конечно, мы найдем, но это же не про

изводственная работа - искать виноватого. Второе: выключатель. Вы говорите: мальчики виноваты. Не то, не то, Георгий Васильевич. (К Крейцеру.) Это сложная, довольно противная штука: всякие винтики, штифтики, осики, шарнирчики. У нас все это разлезается. Мы не знаем, как он собирается в Вене, а наш способ не годится...

К р е й ц е р : Теперь понял, чего вам не хватает. Вам не хватает немца. До каких пор мы немцев будем целовать?

В о р г у н о в : Еще долго будем целовать...

К р е й ц е р : Глупости.

В о р г у н о в : Будем...

К р е й ц е р : А я говорю: глупости.

В о р г у н о в : Ну и говорите. А пока что мы выключатель делаем вручную и накладываем заклепки по методу Иванушки-дурачка. Делаем, а того нет, чтобы задуматься, напряжения нет, воли, всего такого...

Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович, вот бы вы сели и задумались.

К р е й ц е р : Молодец!

В о р г у н о в : Не молодец, а гадость... Я начальник механического цеха, почему я должен выполнять работу конструктора? Что это за организация? Все в расчете на случайность. И автомат загнали.

К р е й ц е р : Автомат стоит?

Т р о я н : Автомат испорчен?

Д м и т р и е в с к и й : Нет.

В о р г у н о в : Загнали. Это Ваш Белоконь...

К р е й ц е р : Товарищи, вы просто не овладели техникой.

В о р г у н о в : Вы еще скажете: болезни роста.

К р е й ц е р : А что же, и скажу. (Смеется.)

В о р г у н о в : Александр Осипович, простите меня, старика. В Европе давно нет холеры, сыпного тифа и этих самых болезней роста:#5.

К р е й ц е р (взял за пуговицу, ласково): Это потому, что Европа ваша старенькая. Из нее уже порох сыплется. У нее другие болезни: подагра, старческая немощь, артериосклероз.

В о р г у н о в : Это, может у дворян каких там. У техников этого нет...

Т р о я н (улыбается): Вы замечаете, Петр Петрович, что вы делаете успехи в классовом подходе?

К р е й ц е р (хохочет): Правильно!

В о р г у н о в (рассердился): Вам угодно называть дворян классом, а я их называю просто дармоедами. Таких подагриков и у нас еще сколько хотите.

К р е й ц е р (хохочет): Поддели, поддели Петра Петровича...

Выходит Зырянский из столовой в повязке дежурного.

З ы р я н с к и й : Васька, скоро сигнал?

К л ю к и н : Через двадцать минут.

Зырянский исчез. Входит Лаптенко и останавливается у дверей.

К л ю к и н : Чего тебе?

Л а п т е н к о : В коммуну.

К л ю к и н : Чего в коммуну?

Л а п т е н к о : Примите меня в коммуну.

К л ю к и н : Как тебя зовут?

Л а п т е н к о : Гришка, Лаптенко Гришка.

К л ю к и н : Ты откуда?

Л а п т е н к о : Да откуда же? Мне негде жить.

К л ю к и н : Давно на улице?

Л а п т е н к о : Два года. Как ушел от мамки.

К л ю к и н : Сядь вот там, подожди. Нет, на диван не садись, на ступеньку сядь.

Лаптенко усаживается на ступеньку у дверей. Сверху идут Григорьев и

Белоконь.

Б е л о к о н о ь : Я сколько раз говорил главному инженеру: раз они набросали гвоздей в коробку шестеренок, пускай они и отвечают. Я за автомат определенно не отвечаю.

Г р и г о р ь е в : А кто набросал?

Б е л о к о н ь : Да кто же? Я знаю разве? Народ тут такой. Они меня... (Оглянулся на часового.)

Клюкин заглядывает в столовую. утопить готовы, что я с них определенно требую. Игорь Александрович, переведите меня на другой завод.

Г р и г о р ь е в : Глупости, работай здесь. Что тебе, плохо?

Б е л о к о н ь : Оно не плохо, да народ здесь беспокойный здорово...

Г р и г о р ь е в : Ничего.

Б е л о к о н ь : Народ здесь оскорбительный. А я такого не люблю. С автоматом этим прохода нету... Вы скажите главному...

Г р и г о р ь е в : Хорошо.

Входит Торская. Белоконь уходит, здоровается с ней в дверях.

Г р и г о р ь е в : здравствуйте, Надежда Николаевна.

Т о р с к а я : Здравствуйте, здравствуйте, Вася. Не знаешь, где Вальченко?

К л ю к и н : Кажется, на заводе.

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна. Уже не товарищ Вальченко вас ищет, а вы его ищете...

Т о р с к а я : Товарищ Вальченко мне нужен, вот я его и ищу.

Г р и г о р ь е в : Кажется, товарищ Вальченко вытеснил из вашей души даже коммунаров.

Т о р с к а я : Ошибаетесь, в моей душе они уместятся, не мешая друг другу.

Г р и г о р ь е в : Только для меня нет места в этой любвеобильной душе.

Т о р с к а я : Для людей вашей категории места нет. Верно.

Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, обратите внимание, здесь часовой.

Т о р с к а я : Ничего не могу поедлать: в присутствии часового вы не умнеете.

Клюкин неожиданно взрывается смехом.

Г р и г о р ь е в : Так, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Да, так.

Г р и г о р ь е в : Хорошо. (Ушел наверх.)

К л ю к и н : Сцена ревности, да?

Т о р с к а я : Нет, Вася, это сцена хамства...

К л ю к и н : И я так думаю.

Т о р с к а я : А где Воргунов?

К л ю к и н : А вот.

Воргунов вошел.

В о р г у н о в : Удивительное дело: для чего я вам могу понадобиться?

Т о р с к а я : Идите сюда, мне надо с вами поговорить. Садитесь.

В о р г у н о в : А это что за персонаж?

К л ю к и н : В коммуну просится.

В о р г у н о в : Смотрите, какой он смирненький. Ну, чего ты такой смирный?

Л а п т е н к о : Примите в комумну.

В о р г у н о в : Ага, практические соображения, значит?

Л а п т е н к о : У меня соображение хорошее. Примите.

В о р г у н о в : Я вижу: смирненький.

Т о р с к а я : Так и нужно: он будет хорошим коммунаром, правда?

Л а п т е н к о : Я буду все делать... А примете?

Т о р с к а я : Я здесь человек маленький... Попросишь старших... Примут.

В о р г у н о в : Ну, сел. Говорите, в чем дело?

Т о р с к а я : Один коммунар, фамилия его Одарюк, сделал важное усовершенствование в выключателе. Об этом говорят все коммунары. Вам известно?

В о р г у н о в : Ничего не слышал. В выключателе? Угу...

Т о р с к а я : Знает о нем Григорьев. Григорьев обьявил, что усовершенствование Одарюка ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы проверили.

В о р г у н о в : Где же этот молодой русский изобрататель?

К л ю к и н : Он сейчас на работе, я могу вам рассказать.

В о р г у н о в : Оказывается, это уже достояние широких народных масс? Рассказывайте.

К л ю к и н : В выключателе есть пластинка, знаете?

В о р г у н о в : Ну?

К л ю к и н : Там на двух углушках нужно высверлить две дырочки и закрепывать на них штифтики для контактов. Одарюк предлагает дырочек не сверлить, штифтиков не ставить, а штамповать пластинку наподобие ласточкиного хвоста, а потом загнуть два хвостика. Можно их загнуть во время штамповки. Получаются хорошие контакты#6.

В о р г у н о в : Угу. Это он сам придумал?

К л ю к и н : Ну, а кто же?

Т о р с к а я : Разве хорошо?

В о р г у н о в (в задумчивости подмыается и направляется вверх): Черт... Просто как... Ласточкин хвост...

Т о р с к а я : Петр Петрович, куда же вы?

В о р г у н о в (остановился на лестнице): Ах, да. Так его фамилия Одарюк? А не Одергейм?

К л ю к и н : Да нет, Одарюк.

В о р г у н о в : Пошлите этого Одергейма ко мне.

К л ю к и н (сдерживая смех): Смотри ты!

Сверху спускается Григорьев.

В о р г у н о в : Товарищ Григорьев, вам было известно предложение Одарюка - ласточкин хвост?

Г р и г о р ь е в : Дело в том...

В о р г у н о в : Было известно?

Г р и г о р ь е в : Было...

В о р г у н о в : Больше не имею вопросов.

Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, спасите мою душу - я же говорил о нем Георгию Васильевичу, и он со мной согласился.

В о р г у н о в : С чем именно согласился?

Г р и г о р ь е в : Что это слишком наивно.

В о р г у н о в : Угу. Замечательно!

Г р и г о р ь е в : И потом ведь немцы этого не делают.

В о р г у н о в : Отправляйтесь к чертовой матери с вашими немцами, понимаете? Немцы за вас будут соображать? Ох ты, господи, когда это кончится? ((Ушел.)

Г р и г о р ь е в : Это вы ему рассказали, товарищ Торская?

Т о р с к а я : Я.

Г р и г о р ь е в : Это называется интригой, товарищ Торская.

Т о р с к а я : Это называется борьбой, товарищ Григорьев. (Ушла.)

Г р и г о р ь е в : Что она ему рассказывала?

К л ю к и н : С часовым разговаривать строго воспрещается.

Г р и г о р ь е в : Ага, воспрещается? (Пошел наверх.)

З ы р я н с к и й (выходит из столовой): А это что за птица?

Л а п т е н к о : Дядя, примите в комумну.

З ы р я н с к и й : Из детского дома давно?

Л а п т е н к о : Я не из детского дома.

З ы р я н с к и й : А ну, покажи. ?Открывает ворот рубахи, осматривает белье.) Когда ты убежал из детского дома?

Л а п т е н к о : Три дня.

З ы р я н с к и й : Так чего ты к нам пришел?

Л а п т е н к о : На заводе хочу работать.

З ы р я н с к и й : Ну, посиди, просохни малость. (Уходит во двор.)

Л а п т е н к о : А кто здесь самый старший?

К л ю к и н : Обойдешься без самого старшего.

Клюкин смотрит на часы, заглядывает в столовую. Вбегает Синенький.

К л ю к и н : Ты где это шляешься?

С и н е н ь к и й : Ты знаешь, что в цехе делается? Зырянский Вехова обыскивал. (Снимает сигналку с дежурного шкафа.)

К л ю к и н : Ящик?

С и н е н ь к и й : Ага. Два французких ключа, которые у Гедзя пропали.

К л ю к и н : Ну, давай, давай.

Синенький дает сигнал "кончай работу" в вестибюле, в верхнем коридоре,

во вдоре. Зырянский и Вехов входят.

В е х о в : На что мне эти ключи, у меня самого таких два.

З ы р я н с к и й : Значит, продать хотел! Я тебя знаю!

В е х о в : Алеша, честное слово, коммунарское слово, не брал.

З ы р я н с к и й : Почему они в твоем ящике?

В е х о в : Не знаю.

Жученко и Шведов входят.

Ж у ч е н к о : Я его сейчас выгоню на все четыре стороны. Ага, он здесь?

Ш в е д о в : Подожди выгонять, чего ты горячишься?

Ж у ч е н к о : Ты понимаешь, Шведов, по всему заводу и в городе уже растрепали: "Коммунары крадут", "Коммунары - воры, срывают завод".

З ы р я н с к и й : Ты, Шведов, брось тут добрую душу разводить. Сколько инструмента пропало! А штанген у Собченко? Я вот тебя поддам в дверь!..

Ш в е д о в : Так не годится, Алексей. Вечером в бюро поговорим. Это дело темное. Ведь он не признался? Тут может быть ошибка.

З ы р я н с к и й : Я его выгоню сейчас. А ты меня в бюро сколько хочешь разделывай.

Ш в е д о в : Я не позволю никого выгонять без разбора.

Ж у ч е н к о : И вечно ты, Шведов, усложняешь дело.

Ш в е д о в : Постой. Ты вот что, Алексей, скажи мне: почему ты у него производил обыск?

З ы р я н с к и й : По праву дежурного командира.

Ш в е д о в : Да знаю. А почему именно у него?

З ы р я н с к и й :А мне Григорьев сказал.

Ж у ч е н к о : Григорьев сказал?

З ы р я н с к и й : Чего ты?

Ж у ч е н к о : Постой. Как он тебе сказал?

З ы р я н с к и й : Просто сказал, что он подозревает Вехова.

Входят три-четыре коммунара, между ними Гедзь.

Ш в е д о в : Откуда же он знает?

З ы р я н с к и й : Значит, знает.

Г е д з ь : А в самом деле интересно: как он может знать, что Вехов у меня украл ключи?

З ы р я н с к и й : Разве вы коммунары? Вы бабы. Откуда знает? Что же, по-вашему, он крал вместе с Веховым? Значит, имеет какие-нибудь основания.

Ш в е д о в (задумчиво): Какие-нибудь... Это недостаточно.

Г е д з ь : Да, это верно. Скажи, Вехов, прямо: когда ты украл ключи?

В е х о в : Я ключей не брал.

Ш в е д о в : Я ему верю.

З ы р я н с к и й : Ну еще бы! Как это можно, чтобы Шведов кому-нибудь не поверил? Я удивляюсь, как ты попам не веришь? Ну что с ним делать?

Ш в е д о в : Это дело завтра разберем. Завтра все равно день боевой. И комсомол и совет командиров. (Вехову.) Иди в спальню.

Задерживаются в вестибюле: Шведов, Жученко, Зырянский, Собченко, Деминская, Донченко, Гедзь. Другие коммунары в спецовках пробегают наверх

и влево по коридору.

Г е д з ь : Странная история!

С о б ч е н к о : Теперь у нас все истории странные. Вот смотри: мой штанген, эти самые ключи, сколько инструмента у всех пропадает. Откуда у нас столько воров? Откуда набрались, понимаешь?

Р о м а н ч е н к о (пробегая): Это не коммунары крадут.

Ж у ч е н к о : Вот мудрец тоже, Федя, а кто же крадет?

Р о м а н ч е н к о : Это черти завелись в коммуне.

Д о н ч е н к о : Вот я тебе уши надеру. Какие черти?

Р о м а н ч е н к о : Завелись в коммуне. Черти. С рогами и хвостом. Штатив пять сантиметров, а пружина четыре с половиной. Все крадут. Много чертей. Мы вчера с Ванькой одного поймали.

Ш в е д о в : И что ты мелешь? Кого вы поймали?

Р о м а н ч е н к о : Я же сказал тебе: черта, такой, знаешь... (Прикладывает рожки.)

Ж у ч е н к о : А ну, покажи.

Р о м а н ч е н к о : Э, нет! Это мы в подарок готовим с Ванькой.

Ж у ч е н к о : Кому?

Р о м а н ч е н к о : Совету командиров, кому же? Вот завтра поднесем. (Показывает, как он будет подносить. Удирает наверх.)

Ш в е д о в : Болтает пацан.

Ж у ч е н к о : Нет, здесь что-то есть. Федька - серьезный человек.

Ч е р н ы й (входит): О, целое совещание. Григорьева не видели?

С о б ч е н к о : Вот еще этот Григорьев, понимаешь ты... А зачем он тебе?

Ч е р н ы й : В коллекторе была прокладка из слюды. Обтачивали коллектор на шлифовальных. Теперь ставим прокладку бокелитовую.

Ж у ч е н к о : А бокелит на шлифовальных плавится.

Ч е р н ы й : Во, прокладку переменили, а того не заметили, что бокелит жару не выдерживает. Ты знаешь, какое вращение на шлифовальных?

С о б ч е н к о : Ну?

Ч е р н ы й : Вот тебе и "ну". Бокелит расплавится, а снаружи этого не видно. Ставим коллектор на место, все собираем, пробуем мотор - ничего не выходит. А черт его знает, в чем причина? Попробуй догадаться.

С о б ч е н к о : А кричали все: "Девчата виноваты - обмотка неверная".

Ч е р н ы й : Валили на обмотку. Девчата уже и плакали, бедные.

Ж у ч е н к о : Да, это, брат, действительно. Кто же это наделал?

Ч е р н ы й : Да Григорьев же...

Ш в е д о в : Ну бедт завтра день, постойте.

Ж у ч е н к о : Действительно, черти в коммуне.

Воргунов медленно спускается с лестницы, задумался.

З ы р я н с к и й : Вот, может быть, товарищ Воргунов разьяснит?

В о р г у н о в : Чего разьяснять?

Ж у ч е н к о : Говорят, черти в коммуне завелись.

В о р г у н о в : Этого только не хватало.

Ж у ч е н к о : Товарищ Воргунов, вы слышали сказки о штативе и пружине, о бокелитовой прокладке, об автомате, о ласточкином хвосте?

В о р г у н о в : Слышал.

Г е д з ь : Так отчего это?

Коммунаров прибавляется.

В о р г у н о в : Отчего? Ясно - отчего. Не умеем работать.

Ш в е д о в : А вот мы за это возьмемся по-комсомольскому.

В о р г у н о в : Как же это - по-комсомольскому?

Ш в е д о в : А вы не знаете?

В о р г у н о в : Да видите ли, я уже сорок лет как в комсомольцах не был.

Б л ю м : Энтузиазм - вот что нужно!

Ж у ч е н к о : А вы в энтузиазм верите?

В о р г у н о в : Я ни во что не верю. Я могу только знать или не знать.

С о б ч е н к о : Ну хорошо, так вы энтузиазм знаете?

В о р г у н о в : Это штука для меня трудная. Начнем с маленького. Вот вы рабфаковцы. Значит, геометрию, скажем, знаете?

Г о л о с а : Знаем.

В о р г у н о в : Какая формула площади круга?

Г о л о с а : Пи эр квадрат.

В о р г у н о в : Как можно эту формулу изменить при помощи энтузиазма?

Молчание.

З ы р я н с к и й : Ну, так это само собой... Энтузиазм не для того, чтобы формулы портить.

В о р г у н о в : Вот человек хорошо сказал. А вот работа нашего завода состоит из одних формул. Куда ни повернись - математика.

Ш в е д о в : И для того, чтобы применять математику, нужен энтузиазм.

В о р г у н о в : Посмотрим. Возьмем того портача, который, скажем, проектировал бокелитовую прокладку. Сейчас он обтачивает на шлифовальных. Это без энтузиазма. А не дай господи, он станет энтузиастом, так он коллектор в горне обжигать будет.

Г о л о с а : Ну...

В о р г у н о в : Да. Ведь тут все дело в знании и честности. Если ты не знаешь свойств бокелита, не смей браться за конструирование бокелитовых деталей. Или посмотри в справочник. Вы понимаете, молодые люди? Это ведь халтура, это мошенничество, портачество. Люди не уважают ни себя, ни математики, ни работы, ничего. Какой энтузиазм может им помочь?

Молчание. Вот и все. Можно продолжать мой путь?

С о б ч е н к о : Нет, минуточку. Вот бакинцы выполнили пятилетний план в два с половиной года. Разве это не энтузиазм?

В о р г у н о в : Да нет! Подобрались хорошие, честные, уважающие себя работники. Они всегда одинаковы - и с энтузиазмом и без энтузиазма. А сволочь всегда есть сволочь, и нечего призывать ее к подвигам. Дать стрихнина - и все.

Ж у ч е н к о : А вот вы не правы, так не правы! Нас тогда всех стрихнином потравить нужно было...

В о р г у н о в : Почему... вас?

Ж у ч е н к о (смутился): Да... так. Мы, тоже, знаете... всяко бывало.

Г е д з ь : Да это же известно, чего там скрывать. Мы, товарищ Воргунов, были, как бы это выразить... не так, чтобы очень честные...

В о р г у н о в : На работе?

Г е д з ь : Нет, не на работе...

В о р г у н о в : Меня интересует только работа, а если вы там от любви или от голода... ну так это... это другое дело, совсем другое дело... Ну, я плыву дальше... (Он уходит несколько расстроенный и сгорбленный.)

Г е д з ь : Здорово завернул.

Ш в е д о в : Он правильно сказал. Конечно, нужны прежде всего точность и освоение техники.

К л ю к и н : И энтузиазм!

Ш в е д о в : Вот для него как-то места не находится.

К л ю к и н : Жалко, что я на посту стою. А то я треснул бы тебя прикладом по голове за такие разговоры, хоть ты и секретарь.

С о б ч е н к о : Давай я за тебя постою, а ты тресни...

Ш в е д о в : Постойте, чем неправильно?

К л ю к и н : А ты понимаешь? Точность ему показали. А раньше он о точности не слышал? И у буржуев есть точность.

Г е д з ь : Ты точности дай волю... Они с тебя и шкуру стянут по всем правилам математики. Точность у них называется расчетом...

С о б ч е н к о : А этот дед тоже, видно, такой... буржуазный...

К л ю к и н : Ты этого деда не знаешь, так и молчи...

С о б ч е н к о : А что? Почему не знаю?.. Вот он говорит...

Г е д з ь : Он чудак.

К л ю к и н : Он чудак только снаружи... и бывает... такое закручивает. А на самом деле он у нас тут первый энтузиаст.

С о б ч е н к о : О!

З ы р я н с к и й : Ты тоже, Клюкин, закручиваешь...

К л ю к и н : А ты смотри. Мы вот с тобой смеемся, а он, смотри, какой черный ходит. Думаешь, отчего это? Он душой болеет...

С о б ч е н к о : Это еще ничего не значит.

Блюм входит.

Ж у ч е н к о : Соломон маркович, энтузиазм нужен или не нужен?

Б л ю м : Ну, это как сказать... Если что-нибудь получить, так почему, пожайлуста, энтузиазм нужен, это хорошее дело... А то другой получит, а ты будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм...

Смех.

Ш в е д о в : Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?

Б л ю м : И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так пожайлуста... А когдане умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не мешай другому - и все.

Ш в е д о в : То же самое.

Б л ю м : Что, то же самое?

Ж у ч е н к о : И Воргунов так говорит.

Б л ю м : Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.

С о б ч е н к о : Соломон Маркович, где вы были целый день?

Б л ю м : У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.

Г е д з ь : Соломон маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.

Б л ю м : Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю полмиллиона.

С о б ч е н к о : Не заработаете, она сгорит раньше.

Б л ю м : Ну, что вы!

Ж у ч е н к о : Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.

Б л ю м : Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу... Ой! (Ушел наверх.)

З ы р я н с к и й : Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)

Л а п т е н к о : Три дня ничего не ел.

З ы р я н с к и й : Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не принимаем.

Л а п т е н к о : А как же?

З ы р я н с к и й : А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?

Л а п т е н к о : Я?

З ы р я н с к и й : Ну да...

Л а п т е н к о : Так... только подметки... пару.

З ы р я н с к и й : Где ж они?

Л а п т е н к о : Кого, подметки?

З ы р я н с к и й : Да.

Л а п т е н к о : Прошамал.

З ы р я н с к и й : То-то же. А то: "Три дня не ел". Дураком прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел в столовую.)

Н а т а ш а (входит): Здравствуй, Вася.

К л ю к и н : О, Наташа, здравствуй, как это ты?

Н а т а ш а : Пришла проведать. К девочкам некого послать?

К л ю к и н :Да ты иди прямо в спальню. Там все.

Н а т а ш а : А кто дежурный сегодня?

К л ю к и н : Зырянский.

Н а т а ш а : Ой, вот не повезло...

К л ю к и н : Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?

Зырянский и Синенький выходят из столовой.

З ы р я н с к и й : О, а вы чего пожаловали?

Н а т а ш а : Нужно мне...

Наверху Ночевная и Деминская.

З ы р я н с к и й : Скажите, пожайлуста, - "нужно". Убежала из коммуны, значит, никаких "нужно".

Н о ч е в н а я : Наташа, ой, какая радость! Наташенька, миленькая! (Обнимает).

З ы р я н с к и й : Я вас всех арестую! Какая радость? Она убежала из коммуны!

Д е м и н с к а я : Убежала, что ты выдумываешь! Не убежала, а замуж вышла. Наталочка, здравствуй!

С и н е н ь к и й (бросается на шею Наташе): Наталочка, ах, милая, ах, какая радость!!!

Н а т а ш а (смеется): Убирайся вон, чертенок!

З ы р я н с к и й : Нечего ей здесь околачиваться. Я ее не пущу никуда. Раз убежала из коммуны - кончено. И из-за чего? Из-за романа.

Н а т а ш а : Как это убежала? Что я - беспризорная, что ли? Я пять лет в коммуне.

З ы р я н с к и й : Пять лет, тем хуже, что ушла по-свински... Для тебя донжуаны лучше коммунаров.

Н а т а ш а : Какие донжуаны?

З ы р я н с к и й : Петька твой - донжуан.

С и н е н ь к и й : Дон-Кихот Ламанчанский!

Н а т а ш а : Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались.

З ы р я н с к и й : В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет командиров стыдно. Убежала и два месяца и носа не показывала. (Клюкину.) Я не позволю пропускать ее в спальню.

К л ю к и н : Есть - не пропускать в спальню.

Зырянский ушел в столовую.

Н о ч е в н а я : Вот ирод. Что же делать? Вася, ты не пропустишь?

К л ю к и н : Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для вас обязательно.

Сверху Жученко и Шведов.

Н о ч е в н а я : жучок! Вот пришла Наташа, а Алешка не пускает в спальни.

Ж у ч е н к о : А, Наташа, здравствуй! Не пускает? (Кричит в столовую.) Алешка!

Зырянский в дверях столовой.

Ж у ч е н к о : Надо же пропустить.

З ы р я н с к и й : наш старый обычай - беглецов в коммуну не принимать.

Ж у ч е н к о : Какой же она беглец? Ну, немного не так сделала.

З ы р я н с к и й : Не пущу.

Ж у ч е н к о : В таком случае я тебя приказываю.

З ы р я н с к и й (вытянулся, поднял руку в салюте): Есть, товарищ председатель совета! Попусти ее, Вася, по приказанию председателя...

К л ю к и н : Есть пропустить!..

Ж у ч е н к о : Ну и черт же ты, Алешка.

З ы р я н с к и й : Я черт, а ты... интеллигент...

Сверху спускаются Григорьев и Блюм.

Б л ю м : Хэ-хэ, какой же он механик, я же знаю...

З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев, разрешите узнать, откуда вы получили сведения, что ключи украл Вехов?

Г р и г о р ь е в : Мне сказали.

З ы р я н с к и й : Кто сказал?

Г р и г о р ь е в : Для вас, надеюсь, все равно. Ведь это оказалось правдой?

З ы р я н с к и й : Нам не все равно. Почему вы скрываете?

Г р и г о р ь е в : Я не хочу подводить того коммунара под неприятности.

К л ю к и н : Это что за психология? Какие неприятности?

Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, часовые тоже могут разговаривать?

К л ю к и н : Если нужно, часовые могут даже стрелять... Ответье, о каких неприятностях вы говорите?

Г р и г о р ь е в : Разумеется, этому коммунару будут мстить...#7

З ы р я н с к и й : Ах ты, черт. Так вы что же думаете? Коммунары все воры, а если кто выдаст, так месть? Вы имеете право это говорить?

Г р и г о р ь е в : Не забывайтесь, молодой человек, и не кричите.

З ы р я н с к и й : Я вас отсюда не выпущу, пока вы не скажете...

Торская и Вальченко вошли.

Г р и г о р ь е в : Как же это? Арестуете?

З ы р я н с к и й : А хотя бы и так...

Г р и г о р ь е в : Это издевательство над инженером!

Г е д з ь : А разве вы инженер?

Т о р с к а я : В чем дело? Что за собрание?

З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев сообщид нам сегодня, что в ящике Вехова есть краденные вещи. Это верно, нашли, но товарищ Григорьев отказывается сказать, откуда он узнал сам...

Т о р с к а я : Может быть, вы мне скажете, товарищ Григорьев?

Г р и г о р ь е в : Продолжайте ваши беседы с товарищем Вальченко...

З ы р я н с к и й : Клюкин, не выпускать его отсюда.

К л ю к и н (смеется): Есть не выпускать...

В а л ь ч е н к о : Товарищ Григорьев, что с вами?

Г р и г о р ь е в : Что с вами, товарищ Вальченко? Вам не угодно замечать хулиганства по отношению к инженерам?

В а л ь ч е н к о : Я тоже инженер...

Б л ю м : Вас могут обвинить в соучастии...

Г р и г о р ь е в : В чем?

Б л ю м : Ну, в чем, известно, в чем. Если кто-нибудь крадет, а другой знает или не хочет сказать, так он тоже...

Григорьев хочет пройти.

К л ю к и н (на дороге с винтовкой): По распоряжению дежурного командира...

Вошел Воргунов.

Г р и г о р ь е в : Наплевать на ваших дежурных.

Г е д з ь (засучивая рукав): Ого! Не могу, честное слово, не могу.

В о р г у н о в (хватает его за руку): Эй вы, русский богатырь...

Г е д з ь (конфиденциально Воргунову): Надо, понимаете, стукнуть.

В о р г у н о в : Давайте подождем...

Т о р с к а я : Товарищи, успокойтесь. Это всегда успеем разобрать. Зырянский, вы же дежурный, наведите порядок.

З ы р я н с к и й : Клюкин, выпустить арестованного.

К л ю к и н : Есть выпустить арестованного. Пожайлуста.

Г р и г о р ь е в (проходя между молча расступившимися коммунарами): Хамство!

Г е д з ь (Воргунову): Нужно было стукнуть.

В о р г у н о в : Слишком, знаете, старая форма...

Г е д з ь : Уже согласен. (Спускает рукав).

З ы р я н с к и й : Коммунары, через десять минут ужин.

Коммунары подымаются по лестнице. Внизу группа: Торская, Вальченко, Блюм,

Воргунов.

Б л ю м : Это он у папаши так научился разговаривать?

Т о р с к а я : А вы знаете его отца?

Б л ю м : А как же - генерал-лейтенант Григорьев...

Т о р с к а я : Он умер?

Б л ю м : Нет, он теперь трудящийся...

В о р г у н о в : Блюм, что вы чепуху мелете?

Б л ю м : Блюм никогда не мелет чепухи. Их превосходительство сейчас продает газеты в Берлине. Дело, как видите, не солидное.

Т о р с к а я : Откуда вы все это знаете?

Б л ю м : Живешь на свете - все видишь, а то и скажет какой-нибудь знакомый.

Воргунов и Блюм ушли наверх.

Т о р с к а я : Иван Семенович, не грустите.

В а л ь ч е н к о : О нет, я прекрасно себя чувствую, но я не могу спокойно выносить такие сцены...

Т о р с к а я : Что вас беспокоит?

В а л ь ч е н к о : Мне хочется... драться.

Т о р с к а я (берет его под руку, направляются вверх): Морды бить? Правда?

В а л ь ч е н к о : В этом роде.

Т о р с к а я : Это прекрасное, захватывающее желание. Я вас понимаю.

Сверху идут Наташа и Ночевная.

Н а т а ш а (бросается к Торской): Надежда Николаевна, я вас все ищу...

Т о р с к а я : Наконец-то... Как тебе не стыдно! Два месяца не показывалась...

Н а т а ш а : Зырянского боюсь...

Т о р с к а я : Это верно, его многие побаиваются. Как же ты живешь?

Н а т а ш а : Хорошо, Надежда Николаевна! Хорошо! Петя, вы знаете, такой хороший...

Т о р с к а я : У вас большая любовь?

Н а т а ш а : Такая любовь... Ой! (Смущается присутствием Вальченко.) Я вам потом расскажу...

В а л ь ч е н к о : Вы меня не бойтесь. Я...

Т о р с к а я : Верно. Вы не бойтесь его, Наташа. Он тоже влюблен...

В а л ь ч е н к о : Откуда вы знаете?

Т о р с к а я : "Живешь на свете - все видишь"...

Н а т а ш а : Это правда?

В а л ь ч е н к о : Я бы вам сказал, но я тоже... Зырянского боюсь...

Направляются наверх, оттуда сбегает Деминская к Клюкину.

Д е м и н с к а я : Ну, сдавай. (На Лаптенко.) Этот чего здесь сидит?

К л ю к и н : Ждет совета командиров... (Сдал винтовку, побежал наверх.)

Д е м и н с к а я : Ты где живешь?

Л а п т е н к о : Я нигде не живу.

Д е м и н с к а я : Как это нигде не живешь? Вообще ты живешь или умер?

Л а п т е н к о : Вообще? Вообще я живу, а так - нет.

Д е м и н с к а я : А ночуешь где?

Л а п т е н к о : Вообще? Да?

Д е м и н с к а я : Что у тебя за глупый разговор? Где ты сегодня спал?

Л а п т е н к о : Ах, сегодня? Там - в одном доме. В парадном. А когда меня примут?

Д е м и н с к а я : После ужина будет совет командиров. Только ты на совете ничего не ври.

Л а п т е н к о : Я уже знаю. Мне уже говорит этот - Алеша, чтобы не врал. Воргунов проходит сверху, курит. Внизу размахнулся окурком, бросил его с

гневом в угол.

В о р г у н о в : Черт...

Д е м и н с к а я : Товарищ Воргунов!

В о р г у н о в : Что такое?

Д е м и н с к а я : Поднимите окурок.

В о р г у н о в : Как это поднять?

Д е м и н с к а я : Здесь нельзя курить и бросать окурки. Поднимите.

В о р г у н о в : Да... черт... где я его буду искать? Завтра уборщица уберет...

Д е м и н с к а я : У нас нет уборщиц. Поднимите.

В о р г у н о в : Да что вы на меня с ружьем?

В дверях столовой Зырянский и Синенький.

З ы р я н с к и й : Что, опять скандал?

Д е м и н с к а я : Товарищ (улыбается) бросил окурок, а поднять не хочет.

В о р г у н о в (явно опасаясь Зырянского): Да я его пойду не найду.

З ы р я н с к и й : Бросать нельзя!

Л а п т е н к о : Вот. (Подает окурок Воргунову.)

В о р г у н о в (машинально берет окурок и выходит): Вот глупая история!

З ы р я н с к и й : А ты чего стараешься? Сам поднял бы. Ты беспризорный?

Л а п т е н к о : Беспризорный.

З ы р я н с к и й : А не лакей, нет?

Л а п т е н к о : Так жалко... этого... его зовут Вием? Да?

З ы р я н с к и й : Что ты там?..

Л а п т е н к о : Говорю, жалко... Вия.

З ы р я н с к и й : Смотри ты: "Вия". Молодец, Роза, наша берет. Будет знать старый, что такое энтузиазм.

С и н е н ь к и й : Он говорит: уборщица, а Роза - ввик. (Показывает, как стреляют.) Битва котят и медведей.

Д е м и н с к а я : Сам ты котенок.

Р о м а н ч е н к о (влетает со двора): Хлопцы, столярная... столярная горит... пожар...

З ы р я н с к и й : Брешешь!

Р о м а н ч е н к о : Да, пожар!.. Горит крыша!..

З ы р я н с к и й : Новый скандал! Вот дежурство! Синенький, давай тревогу.

С и н е н ь к и й : А как она?.. Смотри ты: забыл... Ага!

Играет тревогу в дверях, потом наверху и где-то далеко в спальнях. Немедленно с верхнего этажа врываются коммунары, некоторые из них с огнетушителями. Внизу появляется Воргунов и не понимает, в чем дело.

З ы р я н с к и й (оглушительно кричит): Спецовки, спецовки надевай, куда вас черт несет?

Часть возвращается. Большинство уже в спецовках вылетает лавиной в

распахнутые двери.

З ы р я н с к и й (Шведову): Я туда, вызывай пожарную. Товарищ Воргунов, тушить... Шведов, пошлешь ко мне сигналиста.

Ш в е д о в : Есть...

В о р г у н о в : Тушить так тушить...

Зырянский и Воргунов выбегают. С верхнего этажа пробегают Вальченко и

Троян. Не спеша спускаются Дмитриевский и Григорьев.

Ш в е д о в (у телефона): 5-50. Пожарная? Говорят из коммуны Фрунзе. У нас пожар. Столярная мастерская. Дерева много и сама деревянная. Есть обозначить гидранты.

Синенький спокойно спускается сверху.

С и н е н ь к и й (к дежурному): С сигналкой?

Ш в е д о в : Вот глупый вопрос. Куда ты годишься без сигналки?

Синенький вылетел.

Ш в е д о в (у телефона): 4-17-11. Товарища Крейцера. Александр Осипович? У нас пожар. Столярная мастерская. Только что... Вызвал только что... Еще не знаю. Коммунары уже все там... Да. Вы будете у телефона? Есть. Роза, Крейцер будет у телефона. Я побегу...

Д е м и н с к а я : Есть.

В окна пробивается отблеск пожара. Слышен неясный шум толпы.

З ы р я н с к и й (вбегает): Вот везет... Воды нет в водопроводе. Где Шведов?

Д е м и н с к а я : Крейцер у телефона.

З ы р я н с к и й (у телефона): Александр Осипович? Зырянский, да, дежурный командир... Воды нет в водопроводе, поганое дело. Хорошо, нажмите. Тушим, как же. Да как? Огнетушители, а то больше руками... Горит крыша и угол. Там, где сложены стулья... Знаете? Хорошо.

Сверху Блюм, поддерживаемый Торской.

Б л ю м : У меня сердце... Я не перенесу этого. Ох, боже мой! Мальчики только сегодня говорили... Как они все хорошо знают... Как там дела? Если я сегодня не умру, так занчит, я еще здоровый человек.

Зырянский помог свести Блюма, направляется к выходу.

Т о р с к а я : Не волнуйтесь так. Алеша, пришли ко мне девочку.

З ы р я н с к и й : Есть.

Захаров и Шведов входят.

Ш в е д о в : Кто говорил с Крейцером?

Д е ми н с к а я : Дежурный.

З а х а р о в : Звони в совхоз. Пускай срочно дают воду, а то совсем сгорим... (Вышел.)

Ш в е д о в (у телефона): 30-39. У нас пожар, знаете? Так почему воды нет? Коров поили... Давайте немедленно. Вот черти: через десять минут. (Выбежал.)

П л а т о в а (коммунарка лет тринадцати: Что такое, Надежда Николаевна?

Т о р с к а я : Зина, в моей комнате есть нашатырный спирт. Тебе мама даст. Принеси сюда.

П л а т о в а : Есть. (Побежала наверх.)

З ы р я н с к и й (вбрасывает в вестибюль Болотова, у него в руках радиоприемник): Роза, он арестован. У кого пожар, а у него радио... (Скрылся.)

Д е м и н с к а я : Вот еще... людишки... Как же ты?

Б о л о т о в : Честное слово, не слышал сигнала. Я там в инструментальной работал, а там... примус... шумит...

Д е м и н с к а я : Ну, чего ты врешь: как это можно не слышать тревоги? Вот выгонят тебя - и правильно.

Собченко и Романченко вводят под руки Вальченко.

Т о р с к а я : Что случилось?

В а л ь ч е н к о : Как замечательно удачно.

С о б ч е н к о : Ушибли здорово.

Р о м а н ч е н к о : балку вытаскивали, а эта штука... раскоряка такая, как треснет его по кумполу. Он только брык.

В а л ь ч е н к о : И не раскоряка, а стропильная нога.

Р о м а н ч е н к о : Нога... Хорошая нога.

Собченко и Романченко убегают.

Т о р с к а я : Вы уже в сознании?

В а л ь ч е н к о : Да ничего... сначала оглушило.

Т о р с к а я : Но у вас кровь?

В а л ь ч е н к о : Это ничего... ударило сильно. А как хорошо кончилось.

Погас свет.

Т о р с к а я : Вот еще беда... Болотов, беги ко мне, там возле зеркала свеча и спички. Принеси.

Д е м и н с к а я : Он под арестом.

Т о р с к а я : Ничего не убежит, я отвечаю...

Б о л о т о в : Есть. (Умчался наверх.)

П л а т о в а (сверху): Ой, и темно ж. Вот спирт.

Т о р с к а я : Ну, как вы себя чувствуете, Соломон Маркович?

Б л ю м : Я себя никак не чувствую... Как там с пожаром этим? Для моего сердца нельзя такие пожары. Мне и доктор сказал: в случае чего у вас будут чреватые последствия...

Ш в е д о в (входит): Провода порвали.

Т о р с к а я : Света не будет?

Ш в е д о в : Одарюк уже на столбе. Будет. (У телефона.) 4-17-11. Товарищ Крейцер? Горим. Ого, тушим. Руками растаскиваем. Сейчас весь двор завален огнем: балки, стулья, доски... По всему двору разбросали... Да так благополучно: по башкам кой-кому досталось... Средне. Плохо с костюмами, испортили многие... Да, думаю, что потушим... Хорошо, ждем.

Б о л о т о в (осторожно несет зажженную свечу): Насилу нашел.

Ш в е д о в : Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло, товарищ Вальченко. Аж зазвенело.

В а л ь ч е н к о : У меня тоже впечатление было довольно сильное...

Б л ю м : Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.

Т о р с к а я : Зина, принеси бинт из больнички.

П л а т о в а : Есть. (Убежала наверх.)

Ш в е д о в : А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай, как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с энтузиазмом...

Б л ю м : Голубчик, Шведов... потушим?

Ш в е д о в : Потушим, а как же...

По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.

Ш в е д о в : О, пожарные приехали. (Выбежал.)

П л а т о в а (сверху): Вот бинты...

Т о р с к а я : Дайте, я вам перевяжу...

В а л ь ч е н к о : Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня каждый день... по кумполу.

Т о р с к а я : Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не останется.

З ы р я н с к и й (входит): Ф-фу... насилу одолели.

Б л ю м : Потушили?

З ы р я н с к и й : Не потушили, а растащили по бревнышку. двор, как огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.

В а л ь ч е н к о : Это самый счастливый день...

Б л ю м : Ну, зачем вы так говорите... Вы знаете, чем это может кончиться?

В а л ь ч е н к о : А что?

Б л ю м : Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я уезжаю...

В а л ь ч е н к о : Кто?

Б л ю м : Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами не сошлись... Жены эти самые...

В а л ь ч е н к о : Нет... не может быть...

Т о р с к а я : Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он занимается пустяковыми разговорами...

П о ж а р н ы й (входит): Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек... (Вышел.)

Воргунов и Забегай входят обнявшись.

З а б е г а й : Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами сделали? Товарищ Воргунов?

В о р г у н о в : Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя поливали.

З ы р я н с к и й : Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были бы.

В а л ь ч е н к о : Жму вашу руку, Петр Петрович.

В о р г у н о в : А вы как?

В а л ь ч е н к о : О, я наверху блаженства.

В о р г у н о в : Кому что, а курице просо...

Т о р с к а я : Да вы весь мокрывй, надо сейчас же переодеться.

З а б е г а й : Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому партизану, мое галифе.

Смех. Зырянский и Синенький входят.

З ы р я н с к и й : Хорошо, товарищ Воргунов?

В о р г у н о в : Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов, шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки картина...

Т о р с к а я : Да ведь и вы с ними.

В о р г у н о в : Да ведь и я такой же...

З ы р я н с к и й : Синенький, давай отбой.

Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные, измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаютсявозле Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.

О б р ы в к и ф р а з :

- Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?

- Что же теперь?

- Там стульев штук триста.

- Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.

- Значит, и костюм за ваш счет.

- А может, он был старый.

- Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?

- Лаптенко, Гриша?

- Он молодец.

- Ему хорошо, у него спецовка подходящая.

- Как раз для пожаров.

- Его надо сейчас принять.

- Идем купаться, корешок...

- Соломон Маркович, а я говорил вам.

- Это горел старый мир.

- Ишь ты какие: старый мир...

- Выходит так, что и тушить не надо было.

- А за что я вам пошью новые костюмы?

- Заработаем.

Т р о я н (входит): Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки уцелели.

Т о р с к а я : На кого вы похожи, Николай Павлович!

Т р о я н : Горел.

Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.

В о р г у н о в : Где это вас так?

Т р о я н : Это мы разбирали маленькую кладовочку.

Ж у ч е н к о (вводит толпу с огнетушителями. Уже и раньше многие приносили их): Что же вы побросали? Ставьте здесь.

З а х а р о в : Ну, Соломон Борисович, ожили?

Б л ю м : Потушили. Ах, как я люблю этих коммунаров! Это же замечательно!.. Вы знаете? Постойте, сколько же огнетушителей истратили? (Поднялся с дивана. Начинает считать.) Один, два, три...

Ж у ч е н к о : Да зачем считать, сколько их было?

Б л ю м : Сорок штук.

Ж у ч е н к о : Все истратили, сорок, значит...

Б л ю м (в ужасе): Сорок штук?! Не может быть... Алексей Степанович, как же так?

З а х а р о в : Что, много?

Б л ю м : Алексей Степанович, разве же так можно? Где же набрать столько денег? Сорок огнетушителей на такой маленький пожар... Это же безобразие.

Общий хохот. По окнам пробежали огни авто.

С и н е н ь к и й (встает): Крейцер приехал.

Все подятгиваются, как могут, поправляют одежду. Встает и перевязанный Вальченко. Зырянский вытягивается на верхней ступеньке, за ним Синенький с

сигналкой. Зажегся свет.

К р е й ц е р (входит): Ну, как? (Принимая рапорт, прикладывает руку к козырьку фуражки.)

З ы р я н с к и й : Председателю Правления трудовой коммуны имени Фрунзе дежурный по коммуне командир второго отряда Зырянский отдает рапорт: в коммуне имени Фрунзе все благополучно. Коммунаров двести один, раненых (посмотрел на Вальченко) один.

К р е й ц е р : Вот, дьяволы...

Смех, приветствия, рукопожатия.

З а н а в е с

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

Большая комната совета командиров. В левой стене два окна. В правой стене, ближе к заднему плану - двери. Под стеной бесконечный диван, обитый зеленым бархатом с низенькой простой спинкой. Этот диван проходит даже сзади двух письменных небольших столов: один у задней стены - Жученко, второй у левой стены - Захарова. Перед столами по два кресла, а перед столом Захарова небольшой столик. У правой стены на авансцене широкий турецкий диван, тоже обитый зеленым бархатом. На полу большой ковер.

На стенах портреты, диаграммы соцсоревнования, портреты ударников. Комната совета командиров уютна, и нигде дешевых украшений, накленных

кое-как бумажек. Все сделано солидно#8. Вечер. Горят электрические настольные лампы и потолочный свет. Жученко

сидит за своим столом.

Ш в е д о в (входит): Мы сейчас кончаем, Жучок.

Ж у ч е н к о : Совет после ужина сделаем.

Ш в е д о в : Добре.

С о б ч е н к о (в повязке дежурного): Как с ужином? После комсомольского или после совета?

Ж у ч е н к о : Как только комсомольское кончится, давай ужин.

С о б ч е н к о : Только вот беда: инженеры и конструкторы будут ожидать, пока мы поужинаем?

Ж у ч е н к о : Да чудак какой! Пригласи их поужинать...

С о б ч е н к о : Правильно... А здорово сегодня!

Ж у ч е н к о : Ты, Шведов, молодец. Сегодня комсомол взял завод в руки...

Ш в е д о в : Да... Сколько сегодня машинок?

Ж у ч е н к о : Тридцать шесть.

Ш в е д о в : Хорошо. До пятидесяти близко. Вот тебе и ласточкин хвост.

Ж у ч е н к о : С воровством плохо. Ничего в руках нет.

С о б ч е н к о : Забегай подозревает в краже масла Федьку и Ваньку Синенького.

Ж у ч е н к о : Не может быть...

С о б ч е н к о : А вот я уверен, что на совете и вороство откроется. У пацанов есть какие-то намеки.

Ш в е д о в : Ну, идем на собрание, а то там Клюкин уже парится.

Шведов вышел. В дверях Воробьев и Наташа.

В о р о б ь е в : Жучок, задержись на минуту.

Ж у ч е н к о : Ну добре.

С о б ч е н к о : А эти влюбленные все ходят.

В о р о б ь е в : Вот подожди, Санька, и ты влюбишься когда-нибудь.

С о б ч е н к о : Чтобы я такую глупость мог на своем лице размазать? Да никогда в жизни. На тебя вот смотреть жалко. Что твоя физиономия показывает, так и хочется плюнуть.

В о р о б ь е в : А что?

Н а т а ш а : Смотри ты какой! А что она показывает?

С о б ч е н к о : Да ты посмотри на него. Разве можно при всех такое показывать? Написано прямо: Наташа лучше всех, лучше солнца и месяца. Я на месте Алексея Степановича не поехал бы. Стоит, ты понимаешь, какой-нибудь телеграфный столб, а ему померещится, что это "ах, Наташа". Он и влепится всем радиатором.

В о р о б ь е в (хватает Собченнко в обьятия и валит его на диван): Будешь вякать?

С о б ч е н к о : Да брось, ну тебя, зайдут сюда. (В дверях.) Все-таки, Жучок, ты с ним осторожнее. С ним только по телефону можно разговаривать. (Ушел.)

Ж у ч е н к о : А вид у вас в самом деле... на шесть диезов.

В о р о б ь е в : Подумай, Жучок, кончаются наши страдания. Ты только помоги.

Ж у ч е н к о : Да чем тебе помогать?

В о р о б ь е в : Самое главное, чтобы Наташу не мучили. Она этих ваших командиров боится, как шофер пьяного...

Ж у ч е н к о : А ты сам приходи в совет, я дам тебе слово. Да ничего такого страшного и не будет. Против вас только Зырянский. Это уже известно.

В о р о б ь е в : Самое главное, Наташа, ты не бойся. Мы такого ничего плохого не сделали.

Уходят все. Пауза.

Входят Крейцер, Захаров, Дмитриевский и Троян. Крейцер и Троян усаживаются на широком диване. Захаров разбирается в бумагах на столе. Дмитриевский ходит по комнате. Закуривают.