Маша без медведя

08. В ПОДВЕШЕННОМ СОСТОЯНИИ

ОЧНАЯ СТАВКА

Мы поднялись на второй этаж и прошли во вторую дверь направо. В довольно обширном кабинете стояло два заваленных бумагами письменных стола (за одним из которых сидел вчерашний сыщик, а за другим — полицейский в похожей форме, но помоложе), два не менее забитых серо-бежевыми папками шкафа, большой кожаный диван и ещё четыре стула, на трёх из которых сидели девушки. Плащ у меня приняли, разместили на вешалке в углу, папку с рисунком покамест уложили на диван.

— Присаживайтесь, барышня, — кивнул мне старший полицейский на свободный стул. — А вы господин доктор — вон туда, на диванчик, ваша задача: не помешать эксперименту, свидетелей у нас не так много, как хотелось бы, так что по возможности соблюдайте тишину.

Доктор разместился в указанном уголке с самым суровым и непреклонным видом.

— Итак, освидетельствуется барышня, — начал старший полицейский, молодой немедля подвинул к себе большую раскрытую тетрадь и застрочил в ней со страшной скоростью, — лет предположительно от шестнадцати до восемнадцати, роста среднего, европейской наружности. Волосы каштановые, вьющиеся, длинные. Кожа светлая. Глаза крупные, зелёные, по ободку с тонкой карей каёмкой. Нос и рот небольшие, правильной формы. Стройная, однако не худощавая.

В этом месте доктор, видимо, тоже критически оценивший меня на предмет округлости форм, слегка покраснел. Старший полицейский, между тем, мало обращал не него внимания:

— Пройдите сюда, барышня, к столу. Сейчас мы произведём пару простых, нестрашных и совершенно безболезненных процедур. Первое, извольте снять туфли и поочерёдно наступить вот сюда, на мерную дощечку. Для протокола необходим ваш размер ноги. Пяткой прямо вплотную к уголку… Двадцать три, — это он молодому, который всё записывал. — Обувайтесь, барышня. Далее, нам необходимо снять отпечатки пальцев рук. Я покажу. Каждый пальчик вы обмакнёте в краску, с помощью вот этой поролоновой подушечки, смотрите, как я делаю. Затем я буду подавать вам по одной карточке — видите, уже с подписями — так вы в серединке свой отпечаток поставите, после чего специальной салфеткой краску сотрёте, — он продемонстрировал мне на черновом листке, каким образом всё это следует проделывать. — Вам понятно?

— Да.

— Начинаем с правой руки. Большой палец…

По завершении процедуры меня отправили на место.

— Данные, представленные вами, — обратился полицейский более к доктору, чем ко мне, — мы внесли в протокол заблаговременно. Теперь нам следует найти их доказательство либо опровержение. Сейчас по очереди будут входить разные люди, которые смогут подтвердить ваши воспоминания касательно вашего имени и происхождения. Ваша задача, барышня — молчать. Просто сидите спокойненько, никто вас не обидит и никаких расспросов учинять не будет.

После сей тирады молодой полицейский поднялся и вышел в коридор.

— Я поняла, — кивнула я.

— Господин доктор, вы находите, что всё соответствует медицинской необходимости?

— Пока — да, — сурово кивнул Пал Валерьич.

— Приступим.

Дверь отворилась, впустив небольшую, подвижную, но уже немолодую женщину в глухом тёмном платье, расстёгнутом драповом пальто и сером шерстяном платке, сдвинутом на затылок.

— Евдокия Спиридоновна, — невыразительным тоном начал следователь, — узнаёте ли вы кого-нибудь из присутствующих девиц?

Волновалась я страшно. Один человек — да. А сразу несколько?

Я повторяла схемы воздействия всё утро и до конца не была уверена…

Присутствующие замерли. «Заморозка» давала максимум минуту, и я едва успела вложить в голову женщине нужное мне внушение.

— А как же! — бодро сказала бабуля и ткнула в меня ладошкой. — Вот эту знаю! Маша это, покойного господина Мухина, упокой Господь его душу, — тут она крупно перекрестилась, — дочка. Как она жива-то вырвалась? Мы уж и не надеялись, слава Тебе, Господи! От дома-то одни уголья остались. Ить цельный кусок, подчистую выгорел, десяток домов, а то и боле! Из соседев-то никто ить не выжил, Господи, помилуй!

— Секунду, Евдокия Спиридоновна. А вы с какой стороны с указанным семейством знакомы?

— Так ить… — слегка растерялась женщина. — Я ж прибираюсь бегаю. И у господина Мухина кажну неделю, как штык. Дни, правда, разные, как уж скажет, ну да ничего…

— Спасибо, — прервал излияния приходящей уборщицы следователь, а я подкрепила внушение и добавила сверху исцеляющей волны. Баграр всегда говорил, что добрая услуга должна быть вознаграждена.

Следом вошёл другой свидетель, на сей раз мужчина в аккуратных очках в золотой оправе и с бородкой узким клинышком (он оказался доктором и сумел подтвердить, что видел документы о дворянстве). За ним — один из дальних соседей, человек растерянный, потерявший в пожаре б о льшую часть своих близких. Следователь обходился с ним очень бережно, и я тоже постаралась помочь, хотя как поможешь, если такой ужас случился… Внушать этому мужчине что-либо было неловко, и я утешала себя хотя бы тем, что не причиню ему этим никакого вреда. «Жил» дяденька от нас довольно далеко, показал, что «папенька мой», господин Мухин, был человеком замкнутым, даже мизантропическим, однако на призывы об анонимных пожертвованиях в пользу благотворительных миссий местного дворянского собрания, за которые отвечала покойная супруга этого свидетеля, отзывался положительно и неоднократно жертвовал достойные суммы.

На четвёртом свидетеле, с которым с крошечными вариациями повторилась ситуация с уборщицей, я начала опасаться, что силы мои на исходе, а восстанавливаться с такой скоростью я не успеваю, но на этом лица, могущие подтвердить мою «подлинность» неожиданно закончились.

Младший полицейский пошёл провожать приглашённых для сличения девиц, а старший спросил Пал Валерьича:

— Ну что, господин доктор, не обнаружили в проведённом мероприятии ничего губительного или предосудительного?

Доктор чопорно кивнул.

— Отнюдь, господин следователь, всё было очень достойно.

— Весьма рад, — следователь позволил себе каплю сарказма, — что полицейской управе удалось вам угодить. Смею уверить вас, что личность, как и сословное состояние госпожи Мухиной, подтверждены. Данные будут переданы в городскую имперскую канцелярию, для чего прошу вас проследовать в пятый кабинет и сделать фото, чтобы не тревожить барышню ещё одним выездом. Сведения об оставшейся без попечения девице будут также переданы в городской попечительский совет, — в этом месте он посмотрел на меня: — Я искренне надеюсь, барышня, что дальнейшая ваша судьба сложится благополучно.

— Благодарю вас за участие, — я поднялась и взяла свою папку. — Позвольте подарить вам рисунок, от чистого сердца и с самыми добрыми пожеланиями.

Следователь поднялся, принял папку, раскрыл — видно, что понравилось — поклонился уважительно.

— Премного благодарен.

Помощник следователя вернулся в кабинет и застал начальника за созерцанием какой-то приоткрытой папки.

— Что там, Афанасий Сергеевич?

Старший кивнул, приглашая:

— Изволь полюбоваться. Impression…*

*франц, «впечатление»

Огненный закат заливал красным золотом бухту, окружённую тёмно-лиловыми скалами. В густых чёрно-фиолетовых тенях угадывались крошечные домики, окружённые растительностью.

— Ампресьон, — согласился младший.

— Рамку куплю, повесим.

КОНСПЕКТЫ И РУКОДЕЛИЯ

Я уже говорила, что мне с моим характером повезло в одном — в усердии. Если уж я за что-то бралась, то пахала как лошадь. Или как пчела — не знаю уж, какое сравнение лучше. Да, в мире Гертнии мне всё время не хватало маны. Такое, понимаете, чувство, как будто дышишь, дышишь изо всех сил, а кислорода в воздухе нет, только спазмы в голове.

Теперь я ощущала небывалый прилив энергии. И по наблюдениям первых дней, что-то как будто начало меняться во мне. Во-первых, увеличился мой личный «запасник» (или, как его называл Баграр, «встроенный маноаккумулятор»). Если бы не это, мне бы уже на второго свидетеля сегодня энергии не хватило, не то что на четвёртого. Да и такому количеству людей глаза отвести одновременно — задачка уже не школьного формата. Всё же, хорошо, что я с Баграром на те курсы хвостиком бегала, когда его уговорили элитным королевским штурмовикам подавление и внушение в полевых условиях почитать. Меня, правда, интересовали в основном полёты на «Буревестнике», и кто бы мог подумать, что практикум так прочно осядет в моей голове.

Что меня несколько беспокоило — так это проблема памяти. Если я что забуду, кто мне подскажет? Начнём… Начнём, пожалуй, с самого сложного.

В последнее время я всё чаще подозревала, что Баграр хочет пристроить меня в свою контору (наверное, меня бы взяли, хотя бы из уважения к его заслугам) — кем-нибудь вроде преподавателя по теории. Иначе зачем он дотошно разбирал со мной все эти схемы и учил предельно ясно излагать свои мысли? Вела бы я курс боевой и тактической подготовки, скажем, у тех же королевских штурмовиков. Ребята они мощные, но простые, как удар в голову. Повышала бы их потенциал. Что-то в миниатюре даже могла бы в кабинете показывать (если как следует пару дней ману поэкономить). Сейчас у меня в голове лежало информации на пару учебников, и перед самой заварушкой Баграр намекал мне на какие-то готовящиеся экзаменационные испытания, но не срослось. А сяду-ка я, да запишу всё что помню (пока помню, ха).

Все эти мысли бродили в моей голове, пока мы выезжали из Афанасьевской слободы.

— Павел Валерьевич, — голос прозвучал в тишине салона неожиданно громко, — мы могли бы заехать в какой-либо магазин, мне нужны… как это… блокноты или альбомы, в которых не рисуют, а записывают.

— Тетради? — переспросил он. — В клетку или в линейку?

Ах, тетради! А я всё «тедрать», умора, тоже мне.

— Я пока затрудняюсь вам ответить. А нельзя ли на них взглянуть?

— Ах, Боже мой! Конечно, можно! — он потянулся и похлопал шофёра по плечу. — Андрей Ильич, на Пречистенке к «Канцелярским товарам братьев Сечиных» сверните, пожалуйста.

Магазин был большой, впечатляющий разнообразием материалов. Тетради предлагались самые разноформатные. Я выбрала в клетку (схемы удобнее рисовать), толстые, по девяносто шесть листов. И десяток ручек (как сказали, новомодных — шариковых). Да, кроме них в продаже имелись ручки перьевые: и которые обмакивать в чернильницы, и с внутренней ёмкостью для чернил, но обычными перьевыми ручками я писать бы не рискнула. Посмотрела на этот процесс — это ж аттракцион целый! Как рукой надо владеть, чтобы всю страницу чернилами не позалить?..

В Гертнии у меня имелся магический самописец — нечто среднее между ручкой перьевой и шариковой, красивая рунная палочка с острым кончиком, при соприкосновении с бумагой оставляющая след, однако на бумаге там писали крайне редко, и самописец так и остался валяться в ящике моего учебного стола… Ладно, не киснем!

Киснуть, я так для себя решила, мне противопоказано категорически! Значит что? Нужно занять себя настолько по максимуму, чтоб никакой хандре даже места свободного не осталось!

В общем, я писала свои конспекты, пока строчки не начали наезжать друг на друга.

В коридоре, дополнительно мешая моей сосредоточенности, громко разговаривали служащие в отделении женщины. Восхищались тем, что старая суданская роза, которую всё хотели вырубить, вдруг набрала бутонов и цветёт как никогда. Эти пересуды ужасно меня раздражали, пока до меня не дошло — это ж тот то ли кустик, то ли деревце, который я магией запитала! А я ведь там следы своей деятельности не подчистила!

Дождавшись тишины в коридоре, я накинула «тень», прошлась до розы, прикрыла следы магического воздействия. Вспомнила, что на докторскую пирамидку-кольцо тоже накладывала якоря, надо его тоже при случае подмаскировать. И рисунок для Лейлы!

Сколько же я всего за три дня наследить успела, а!

Укоряя себя за этакое разгильдяйство, я вернулась в палату, оглянулась, пристально осматриваясь по сторонам. Наверняка ведь ещё что-нибудь забыла.

Ну, точно! Поднос! Пластмаска, превращённая в зеркало! Привела в первоначальный вид, на всякий случай. Потом убрала тетрадки (чего мучиться-то, раз не прёт?), достала спицы, толстую шерсть и связала тёте Тане наколенник. Она притащила мне очередную горсть порошков, а взамен получила его.

— Эт куда такое чудо? На руку, что ль надевать?

— На ногу, тётя Таня. Наденьте на вашу коленку и не снимайте. Этот наколенник пропитан добрыми пожеланиями, я вам точно говорю.

Она недоверчиво покачала головой, и я поняла, что в лучшем случае она сунет эту вещицу в карман или на полку в своей подсобке бросит, да там и забудет — и скомандовала:

— Так, а ну, садитесь! Надевайте! — безо всякой магии, на минуточку.

Спорить со мной в лоб она отказалась, и наколенник надела.

— Вечером в обход зайдёте и скажете: как нога? Ясно?

Она вздохнула и покачала головой, дескать: блажит девчонка. Но спорить не стала.

А вечером, как я и велела, зашла ко мне после обхода.

— Маша, спишь ли? — прошептала тётя Таня, приоткрыв палату на половинку ладони.

— Нет, заходите, — в ответ прошептала я.

Она прокралась в палату и села на стул, подвинув его поближе к кровати.

— Ну, как?

— Ой, Машенька! Диво дивное! Волшебная прямо твоя эта наколенница. Целый вечер бегаю, и хоть бы щёлкнуло! — она наклонилась и совсем заговорщицки спросила: — Это что за шерсть такая специальная? Или как?

— Это, тётя Таня, я слова тайные знаю. Вяжу, и про себя их читаю, — эту легенду я сегодня пока вязала и сочинила.

— Навроде молитвы, что ли? — «догадалась» тётя Таня.

Да пусть так и будет, если ей так понять легче!

— Да, молитва такая. А человек носит вещь, да потихоньку и исцеляется. Только это секрет.

В сумраке палаты было видно, как она выпрямилась на стуле и некоторое время смотрела на меня, прижав ладонь к губам.

Я вытащила из-под подушки второй наколенник и положила ей на фартук:

— Вот. Это на вторую коленку. За доброту вашу душевную.

Тётя Таня ушла, а я поняла, что сон вдруг как ветром сдуло, поднялась и снова вышла в свой прогулочный садик. Сегодня было холодно, но сухо, спинки серых булыжников, которыми были вымощены тропинки, светлели в темноте. Я прошла кружок по дорожке, заметила, что за поредевшими кустами прячется столик со скамейкой и расположилась там, распространив вокруг себя тёплый кокон. Немного света (и, конечно же, замаскировать) и… Ещё заметки пописать, что ли?

И тут я вспомнила про риталидовую оправу.

Я вытащила из кармана заветный платочек, развернула, хотела отцепить для начала одну из серёжек, но потом подумала вот что. Восстановительная магия — штука кропотливая, а когда поверхность вот так сильно изъедена — её ж, фактически, чуть ли не заново нарастить надо. С непривычки что у меня получится? А серёжки всё время на виду. Так что лучше начну-ка я с той части, которая на спину уходит, там простая цепочка, авось, сильно не напортачу.

С оправой я проколупалась до утра. Задача оказалась реально сложной — восстановить не абы как, а с сохранением свойств сплава. Потому что простую оправу я себе и так раздобуду — вон, даже среди низшего персонала у многих работниц серьги с камушками есть, и не только серебряные, даже и золотые. А вот такого готового металла, чтобы не позволял накопленной магической энергии рассеиваться, матушка-природа не придумала, так что несколько часов у меня ушло на то, чтобы «выслушать» материал, добраться внутренним зрением до неповреждённых слоёв — дотошно прочувствовать структуру, звучание. Музыку микросфер, одним словом. Дальше я начала работу над оживлением патины, восстановлением целостности слоёв, и уж в самом конце — над наращиваем утраченных фрагментов. Четыре крошечных звена цепочки, размером примерно с ширину отпечатка моего большого пальца, вышли вполне неплохо.