Маша и Медведев

32

И Маруся засобиралась к Юльке. Времени было мало, а дел много: оформить билет, купить подарки, решить, в чем поехать и что из одежды взять с собой — все-таки заграница.

— Тебе, наверное, придется задержаться в Москве на пару дней. Неизвестно, что там будет с билетом, — предположил Василий Игнатьевич.

— Я Юльке телеграмму отправлю, когда узнаю точную дату вылета. Или лучше позвоню.

— А где остановишься? У подружек?

— Не получается у подружек, — вздохнула Маруся. — Тая с мальчишками на Кипре, а Лизавета живет на даче. Да и неудобно к ней сейчас. Я в гостинице остановлюсь.

— Ну что ты, Маша! Какая гостиница? Возьмешь ключи от Митиной квартиры, там и остановишься.

— Нет, нет, нет, — категорически отказалась она. — К Мите я не поеду.

— Да почему? Что за глупости?

— Не поеду, — упрямо повторила Маруся.

— Его и в Москве-то нет, только Шура.

— Все равно…

— Ну вот что, Маша, взрослый человек, а капризничаешь, как дитя неразумное.

И Маруся отправилась к Медведеву, сразу, как только оформила билет, — не стала огорчать Василия Игнатьевича. Но это была только половина правды, а вторая заключалась в мучительном любопытстве, в тайном желании узнать, где и как живет Митя. А главное, установить в его доме присутствие женщины — еще одной, помимо домработницы.

Уезжала Маша налегке. Что же взять за границу из деревни? Землянику не довезешь, грибы еще не поспели.

— Разве что яичек свеженьких, — шутил Василий Игнатьевич, — или курочку…

Встали рано — торопились на первый автобус. Старик с собакой проводили до Сельца и долго стояли, смотрели вслед, пока дорога не пошла под уклон. Маша оглядывалась, махала рукой. А когда скрылись из виду, так защемило сердце, что она собралась было заплакать, но время поджимало, и пришлось прибавить шагу.

Народу в автобусе было немного, и Маруся села у окна, чувствуя, как улетучивается легкая грусть (ведь она же вернется, не пройдет и двух месяцев!), а на смену ей приходит ощущение праздника, начинающегося прекрасного путешествия и, может быть, даже чуда.

За окном пробегали перелески, пронизанные косым утренним солнцем березовые рощи, деревеньки, по самые крыши утопающие в сирени, и эта неброская, волнующая до слез красота томила сердце.

В Иванове она едва успела пересесть на отходящий уже московский автобус — водитель заметил ее отчаянный жест и притормозил, открыл дверцу.

Она плюхнулась на свободное место и шумно выдохнула, восстанавливая сбившееся дыхание.

Ну не сумасшедшая? Автобусы на Москву ходят каждые полчаса. Надо было так нестись, будто от этого зависит вся дальнейшая жизнь?

А если действительно зависит?

Ага! Значит, все разговоры о мистической гостинице — в пользу бедных? И она с самого начала знала, что остановится именно у Мити?

Но ведь сама судьба подтасовала колоду — ни Лизы в Москве, ни Таи…

Но есть же масса других знакомых!

Ну что ж она свалится на людей как снег на голову! Здравствуйте, я ваша тетя из деревни Новишки. Дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде.

«Просто ты мечтаешь попасть в Митину квартиру и посмотреть, как он живет, а главное, с кем. Спишь и видишь», — уличил зловредный внутренний голос.

«Вот что меня меньше всего волнует, — вскинулась Маша, — так это его личная жизнь!»

И она в который уже раз посмотрела на часы. Но стрелки словно приклеились!

Проплыл вдалеке Суздаль, поблескивая маковками многочисленных церквей, остался позади Владимир, вот и Лакинск — половина пути.

— Стоянка двадцать минут, — объявил водитель.

Народ дружно повалил на волю. Вышла и Маша.

— А вот пирожки! Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с творогом, с картошкой, с луком-яйцами! — наперебой зазывали три звонкоголосые тетки.

Маруся критически осмотрела торговок, выбрала толстую румяную старуху и купила у нее плоский жаренный в масле пирожок с капустой. Пирожок был большой, горячий и очень вкусный. Так что съела она его с удовольствием, «урча и задыхаясь», как сказала бы Тая. Вытерла пальцы платочком и походила взад-вперед по маленькой привокзальной площади, размялась.

Наконец появился водитель, и автобус тронулся. Оставалось два с половиной часа пути.

Петушки — два часа, Покров — полтора, Ногинск — час, Балашиха, Москва…

— Сначала ты оформишь билет и позвонишь Юльке, — строго сказала себе Маруся. — Все остальное — потом.

«А что остальное-то, что? — тут же спохватилась она. — Никуда я не пойду. Это же гордости совсем не иметь — он меня в дверь, а я в окно. Ведь он узнает, что приперлась без ведома, в его отсутствие, и вряд ли одобрит такую бесцеремонность. Но дело даже не в этом. А в том, что там может обитать другая женщина. Его женщина. Нинель. И хороша же я буду! Нет, нет, абсолютно исключено! Это уж совсем себя не уважать… Хотя, с другой стороны, почему я, почти родственница, будучи проездом в Москве, не могу заночевать в его доме? Все так делают…»

«Лазейки ищешь? — осведомился внутренний голос. — Но если он действительно тебе безразличен…»

«В том-то все и дело, что не безразличен. Вот потому я к нему не пойду. Нельзя мне туда идти. Ни в коем случае».

…Маруся шла по Кутузовскому проспекту, сжимая в руке бумажку с Митиным адресом. Медведев жил в большом кирпичном доме, построенном еще, наверное, в середине пятидесятых. И выходя из-под арки в огромный двор, с четырех сторон окруженный одинаковыми желтыми корпусами, она столкнулась с женщиной, настоящей красавицей.

— Извините, — шагнула к ней, — не подскажете, в каком подъезде сто семнадцатая квартира?

Женщина молча смотрела огромными васильковыми глазами, и Маруся, не дождавшись ответа, пошла наугад, чувствуя спиной ее давящий взгляд. А когда обернулась, странная незнакомка уже исчезла, будто вовсе и не бывала.

Нинель тянуло к этому дому, как тянет убийцу на место совершенного преступления. И именно сегодня она пришла сюда, чтобы увидеть новую Митину пассию. Какое удивительное совпадение!

Она сразу ее узнала, эту пастушку с картины, которую Митя привез из деревни, и поняла, что та здесь впервые. А значит, надо действовать немедленно, сейчас, потому что это ее последний, единственный шанс вернуть Митю. Пока тот в отъезде, пока они еще не увидели друг друга…

Она знала свою власть над мужчинами, таинственную силу, которой нельзя противостоять. И Митя не стал исключением. До поры до времени. А потом? Что она сделала не так? Где просчиталась? А разве она считала? Нет, просто плыла по течению, уверенная в своей власти над ним. И вдруг оказалось, что он свободен.

«Умей расставаться легко», — учила мачеха. И она умела: уходила не оглядываясь и отпускала без сожалений. Так что же случилось на сей раз? Что гонит ее к этому дому? Уязвленная гордость? Зачем ей Митя? И почему именно он?

Вопросы, вопросы… Возможно, когда-то она сумеет на них ответить. Но сейчас имеет значение только один, извечный — что делать?

Дорога в квартиру ей заказана — неумолимая Шура и на порог не пустит. На улице Митя обойдет ее, как фонарный столб, и к ней никогда не приедет, даже если она будет умолять его Христом Богом. Неужели тупик?

И тут, на пороге отчаяния, она вдруг поняла, кто на самом деле может ей помочь. Карина! Как же она сразу не догадалась?! Насмешливая, умная Карина, циничная, как все врачи!

— В сто семнадцатую квартиру, — сказала Маруся консьержу и остановилась, ожидая новых вопросов. Но тот лишь хмуро взглянул на нее, и она направилась к лифтам.

На лестничной площадке, шаря в сумочке в поисках ключей, Маруся вспомнила про мастиффа. Вернее, тот сам о себе напомнил предупреждающим грозным рыком. Они, конечно, были знакомы, но ведь неизвестно, как воспримет пес ее вторжение на свою территорию. Впрочем, очень даже хорошо известно! И как это ей раньше не пришло в голову? Стало быть, если Шуры до сих пор нет дома, благоразумнее подождать ее на лестнице.

«А если ждать придется до вечера?» — подумала Маша, нажимая кнопку звонка, и с облегчением услышала приближающиеся шаги.

Шура открыла дверь, удерживая за ошейник рвущегося навстречу гостье мастиффа.

— Здравствуйте, — сказала Маруся. — Вы меня не знаете…

— Ну почему же? — усмехнулась домработница.

— Я Маша, живу у Василия Игнатьевича в Новишках. Вы, наверное, слышали? Я вам звонила с автовокзала, но никто не брал трубку.

— Да ты проходи! Чего ж у порога стоять?

— А Митя?.. — не хотела, но спросила она.

— Нет его в Москве. Ты разве не знаешь?

— Нет, я знаю. Я просто так спросила. На всякий случай.

— Дня через четыре будет, не раньше. Дождешься?

— Нет, — то ли огорчилась, то ли обрадовалась Маруся. — Я уезжаю завтра вечером. Мне уже и дату поставили.

— Какую такую дату? — не поняла Шура.

— Я к Юльке улетаю, к дочке, в Бельгию. Она там с мужем живет, — пояснила Маруся. — Вот оформила билет и к вам. Так получилось, что больше мне сейчас остановиться не у кого…

— И правильно сделала. У кого ж тебе и останавливаться, если не у нас? — удивилась Шура. — Ты же не чужая.

— Да я хотела в гостинице, но Василий Игнатьевич настоял…

— И правильно сделал. Пойдем, я тебя устрою в спальне у Димитрия.

— Нет! — испугалась Маруся. — Это, наверное, неудобно.

— Неудобно спать на потолке — одеяло сползает. А в спальне как раз самое место. Устраивайся, помойся с дороги, покушай и ложись отдохни.

— Мне отдыхать некогда, — отказалась Маруся. — Надо еще подарки для всех купить.

— Ну, тогда поешь быстренько и ступай. А вечером вернешься — поговорим.

Она открыла перед ней дверь в спальню и удалилась.

Маруся вошла в комнату и с любопытством огляделась. Прямо напротив кровати в массивной тусклого золота раме висела ее картина…