Маска (СИ)

Глава 14 «Только его одного»‎

Мысленно я уже разлагалась… Располагалась на кровати. Утирала рот после жирного вредного ужина. А Муратов опять заладил про декана! То он меня выдворяет с репетиций, то щекочет нервишки визитом руководства, чтобы я… Осталась? А зачем ему это? Точно, адреналиновая зависимость!

Вот, Виолетта Сергеевна. Кичишься авторитетом, самоуважением. Вилка строгая, Вилка… Справедливая. Вообще-то, мне редко случалось менять своё мнение о студентах. Но о декане так вообще… Думаю одно, подразумеваю второе, а сама улыбаюсь и на всё соглашаюсь. Надеюсь подсидеть что ли… Заметно ли это со стороны всяким щенкам? С чего он взял, что меня можно напугать поддатым старикашкой? Вилка сама себе хозяйка! Хочу — и не иду на ваши сатанинские пляски!

— У вас вот тут… Красное, — Лекса указал на уголок своих посмеивающихся губ. — Может, остановимся? Нормально прожуете.

Я нахмурилась, на ходу уничтожая жадными укусами треклятый пирожок. Липкое варенье вытекло в пакет и попало на пальцы.

— Муратов, куда остановимся? Уже полвосьмого!

— Да не переживайте так. Сначала же старые танцы повторяют…

В быстром темпе мы преодолели переход и вышли к актовому залу. За дверью раздавались Иришкины реплики, подзвученные микрофоном. Перед входом Алексей скинул на подоконник сумку, прислонил гитару и отвернулся, чтобы снять куртку. Удачный момент, чтобы облизать сладкие пальцы. Боже, вишня — это какой-то деликатес…

Я избавилась от липкого шуршащего пакетика, не с первого раза отставшего от моих рук, скомкав его и швырнув в урну. Кудрявая Башка обернулся. Мельком осмотрел моё непринужденное, надеюсь, чистое лицо, руки и сдавленно хохотнул.

Чего такое?

— Прошу вас, — подготовившийся к репетиции парень приблизился к двери и приоткрыл её. Его учтивая и даже интимная интонация рассыпалась на сотни потрескивающих искорок в хрипящем голосе. В груди невольно заскреблось. Ох уж эта его способность, дотягиваться до невообразимо низких звуков…

Я чуть не пропустила мимо ушей неожиданно приятную любезность.

Ну конечно, если уделять достаточно времени автоматизации электроэнергетических систем, вести себя хоть немного культурно по отношению ко мне, я не стану трепать нервы. Это же очевидно! Но Лекса, похоже, впечатлился моей "добротой" на досдаче. Интонация у него… Не знаю… Алексей просто такой человек. Манерный, наслаждающийся… Своими природными данными. Пора было уже попривыкнуть.

— Спасибо, — постаралась кинуть я как можно более равнодушно.

Зал кишел танцующими студентиками. Я вошла и задержалась возле порога. При виде мелькающих ярких платьев и распространившихся по лицам, как зараза, масок сделалось как-то неловко. Муратов остановился за моей спиной, осторожно прикрыв дверь.

Почему так много нарядных девушек?

— …Три, четыре! Пустите опаздывающих в круг!.. Быстрее! И раз, два…

Иришка вещала из колонок. Я тут же отыскала её, вытанцовывающую на сцене, взглядом и поперхнулась. В одной руке она сжимала микрофон, оборачиваясь к залу, второй — придерживалась за плечо Тёмика. В моих ребрах заклубилось чувство разочарования.

Лекса уложил на переполненный подоконник вещи поверх чужих, а к углу бережно облокотил чёрный чехол. Когда я закашлялась, парень поспешил вернуться и настороженно ко мне склонился.

— Вы в порядке?

Нет! Моя замужняя подружка заигрывает со студентом…

— Твой пирожок поперек горла встал!

Словно плохо расслышав, он тряхнул лохматой головой и растеряно приоткрыл рот.

— Понятно.

Муратов поджал губы и с плохо скрываемым раздражением подтолкнул меня за поясницу в сторону круга. Я по инерции замельтешила к прогалу между двух пар.

Мда, любезности длились недолго…

— Может, вы слишком много их едите? — Лекса обошёл меня, встав спиной к центру, и сурово обернул одной рукой за талию. Я напряглась. Пара нервных клеток умерли, укрощая рефлекторный трепет, когда мы резко закрутились в вальсовом шаге.

Лицо меня точно предало. Не сумев придержать своё изумление, я уронила взгляд в район складки на свитере.

— На что ты намекаешь? — злиться на Ирку, парировать Муратову и двигаться без подготовки одновременно давалось мне плохо.

Закружилась голова. Я стала озираться по сторонам, задыхаясь от негодования, наступать на мужские ботинки. Ну и ладно! Они и так были грязные…

Лекса схватил мою отчаянно трепыхающуюся свободную руку, нагло задавая направление или же просто уводя нас от столкновения с другими косолапыми танцорами. Он будто и не уходил с прошлой репетиции.

— Я подумал, что пирожки вам надоели. А о чём подумали вы? — язвительно пробасил парень.

А-а-а, да? Этот прохвост следит за моим рационом? Хренов диетолог!

Ни о чём я не думала! Кроме того, что Иришка вечерами хрюкала в ванной от соплей и слез, думая, что мне не слышно, а теперь забывалась с малолеткой. Мне на самом деле ничего не было известно… Ну видела я уведомления от Степанова на её телефоне. Ничего такого? Но было так мерзко… А как же любимый Стас?

— Тебе-то откуда знать? Надоели или нет, — странно… Мне показалось, что у нас наступило перемирие. Что с этой дурацкой Иркой не так?.. Что не так с Муратовым? Я ему, вообще-то, долги скостила! — Ты что, следил за мной?

Лекса выдал мерзкий, "потешающийся" смешок, мимолётно закатив глаза. Мои чопорные ноги пытались догнать танец. Тот самый, без смены партнеров.

И вот, мы оказались с Муратовым спиной к спине.

— Не преувеличивайте. Просто видел ваш обед в столовой несколько раз.

— И что дальше? Я могу себе позволить питаться одними пирожками! — я так громко зашипела на ухо Лексе, что он поежился, а соседняя пара недоумённо на меня покосилась.

Да! Теперь вы все знаете моё обеденное меню! Правда, я вас не знаю…

Мы снова обернулись лицом к лицу.

— Можете.

В подтверждение Муратов вонзился кровожадным взглядом в мои глаза. А затем, не утруждая себя излишними сомнениями, скользнул непристойно ниже. Я ахнула. Воздуху стало неуютно в моих лёгких. Перед вальсовым шагом был ещё один разворот спиной к спине, на котором я, как в замедленной съемке оглянула оживлённый зал. Но эта секундная передышка не помогла, а только долбанула меня по башке щекотливой правдой.

Мне так нравилось, что он на меня смотрел…

Мы принялись вальсировать. Окна, люди в пёстрых костюмах, зеркала превратились в длинные смазанные линии, мерцающие вокруг его лица, непривычно лишённого маски. Я уже плохо реагировала на передвижения, стараясь позаботиться о дыхании. Чувствовала только полусвободные, но настойчивые объятия и, наверное, предсмертную гипотонию. Студент, закусив губу, неприкрыто разглядывал мою шею, грудь, а затем переключился на бёдра, которые я последнее время с трудом пропихивала в старые джинсы. Лекса умудрялся и вести меня, и демонстративно склонять голову то в одну, то в другую сторону, попутно сжимая пальцы на моей спине. В эти же моменты он слишком пошло облизывал губы, и так я в будоражащих волнениях поняла, что Муратов находит меня привлекательной.

Боюсь догадаться, о чем он разрешил себе подумать…

Да, Лекса и прежде позволял себе вольности. Но этот интимный оценочный взгляд… Особенно на фоне бесячих двусмысленных выходок, в которых я старалась слепо видеть только отвратительное воспитание. Особенно на фоне нового Иркиного развлечения и участившихся воспоминаний о предприимчивом Лёне… Многоговорящий взгляд Алексея, каким, очевидно, пожирают вожделенную голую женщину, вынудил меня усомниться, что я действительно пришла в одежде. И мне стало ужасно неловко. А ещё… Невыносимо приятно. Сердце медленно запульсировало в ушах, а весь реальный мир поплыл в глазах.

— Наверное, подруги считают вас ведьмой, — неужели я это слышу…

Комплимент? После стольких зрительных пыток Алексей изящно избегал упоминания слово "фигура". Но смысл я усекла… Упоение затерзало моё тело.

Забыл о своём дружеском предостережении не влюбляться?

— У меня нет подруг, — решила я соврать. По крайней мере, от обиды на Иру показалось, что это действительно так. Или от страха его прикосновений, колотившего ладони.

Муратов мог почувствовать, держа меня за руку, как она трясется. И когда он начал мучительно мягко переминать мои пальцы, будто замеряя по ним пульс, уголки его злодейски красивых губ дрогнули. Я обмерла. Если оставались сомнения…

Это был слишком властный, волнующий жест, чтобы не разглядеть в Алексее заигрывающего мужчину. Но слишком невинный, чтобы утолить нахлынувшее возбуждение. Пульс начал резко набирать обороты, давя на виски. Внутренняя сторона бёдер вспыхнула жаром. Источник моих ежемесячных женских проблем напомнил о себе впервые за последний год, как о тоскующем по ласке, обделенном участке тела.

Происходило что-то недопустимое.

— У меня тоже нет друзей. Хоть в чем-то мы с вами схожи.

Трудно сказать, что изменилось в его лице, но теперь парень выглядел чуть менее хищно. Незначительная ложь показалась мне удачным ходом, потому что я испытала окутывающий восторг от его выводов.

И раз уж мы настолько откровенны сегодня…

— Слушай, извини за бестактный вопрос, — я чуть крепче сжала левую ладонь на его жёстком плече. Пришлось отыскать ещё немного смелости, чтобы осмотреть произведение искусства, которое Алексей носил вместо лица. Его густые брови удивлённо поползли вверх. — А кто ты по национальности?

Излишнее любопытство. Но такое непреодолимое…

Муратов взял паузу, пока танец предполагал отворачиваться по разные стороны. Я ждала. Затем мы снова напряженно сцепились в вальсе, но по тому, как острый блестящий взгляд его превратился в волчий, недобрый, я поняла, что мне стоило помалкивать.

— Латинос.

Лекса выглядел строго и более, чем искренне. Я же, любуясь его светлыми глазами и будто раскрашенными черной гуашью ресницами, ожидала услышать что угодно, кроме подобного…

— Серьёзно? — я чуть не остановилась посреди зала.

И поэтому такие кудри? Подождите-ка… А почему кожа не…

— Вы такая доверчивая… Я пошутил.

Муратов хохотнул и недовольно покачал головой, смотря словно в самую душу. А я толком не успела отреагировать…

— И три, и четыре. Закончили! Здравствуйте, дорогой Александр Вадимович! Проходите, пожалуйста…

Хотелось истерично засмеяться, чтобы испустить напряжение, но этим бы не обошлось. Столько всего навалилось. Совещание, Ирка с Артёмом, досдача с Муратовым, его сценическая амнистия, тупые неуместные шутки, секреты и… Неотесанный флирт. Не хватало только декана на этом празднике.

— Ребятки, давайте сделаем небольшой перерыв. В восемь ровно продолжим… — Артём еле отлип от Иришки, нехотя направившись по боковой лестнице в зал. Подруга пригладила выбившиеся рыжие кудряшки одним изящным пальчиком. — Лиза и Лекса, пошлите на сцену.

Муратов-таки дождался команды. Хотел было кинуться за гитарой, как невыгуленный ребёнок при виде детской площадки, но вдруг вспомнил, что вообще-то я здесь. Задержался рядом, покусывая уже потрепавшиеся за вечер губы.

— Хотел… Предупредить вас. Я спою и поеду на работу. Поэтому… — поэтому что? Послушный мальчик решил передо мной отчитаться? — Вам придётся найти кого-то другого.

Кого-то другого…

— Только не скромничайте, как в прошлый раз. Иначе всех кавалеров разберут, — вполне заботливо, но с легкой издевкой сообщил Муратов.

Я вспомнила, как он "подобрал" меня в пятницу и насупилась.

— Спасибо за совет, латинос. Ты всегда даёшь советы, которыми невозможно воспользоваться, — мы скверно улыбнулись друг другу на прощание.

Как будто в отсутствие Лексы репетиция могла остановиться! Пфф!

Вообще-то, мне стало немного тоскливо.

Александр Вадимович, от которого посреди недели уже хорошо разило напитками в стиле «вечер пятницы», напал на меня с приветствиями из-за спины. Фух, такому стойкому амбре позавидует любой французский парфюм. Иришка суетилась, надзирательно что-то причитая и тыкая пальцем, пока её подлиз-группа расставляла у сцены три стула.

— Вилеттусь Сергеевна, Лёшка-то постарался сегодня? Допустите парнишку? — старик хотел поцеловать мою руку, но оступился… Почему оступился-то? Он стоял на одном месте. Повело алкоголика.

Я придержала декана за плечо. Не сразу сообразила, что «Лёшка» — это Муратов… Разве может быть это неотёсанное чучело кому-то «Лёшкой»?

— До зачёта? — Александр Вадимович икнул.

Лекса расчехлял гитару возле подоконника и наматывал на сгиб локтя какие-то толстенные провода. Рядом с ним нарисовалась маленькая Гончарова в лоснящемся пудровом платье.

— А? Ну… Да. Спеть. Спеть можно ему?

А что ж нельзя? Тут и без моего согласия всё состоялось бы…

— Пускай, — важно бросила я и решила проводить декана до стула.

Народ облепил скамейки и немногочисленные сидения, начал шуршать в сумках в поисках еды. Под бесконечные "здравствуйте" и бубнеж о советском прошлом мы добрались до подготовленной "ложи". Из ниоткуда материализовался мальчик, копошащийся в закромах сцены, уже перебирающий провода Муратова.

Оказывается, третий стул был для меня. А я и забыла о посвящении в организаторы…

— Приветики, Виолетта Сергеевна, — Иришка, усевшаяся рядом, невинно хихикнула и потянулась к моей щеке. Я вскипела и, не выдержав, отпрянула.

Сейчас даже общение с переборщившим деканом мне было не в тягость, а вот с Ирой…

На всякий случай я не стала заглядывать в её наверняка вытянувшееся лицо и отвернулась.

— Вилет Сергеевна, — продолжайте. Такими темпами я скоро стану какой-нибудь «Викой». — Вы вот послушайте и скажите, как вам. Это я им посоветовал песню…

Бог ты мой! Зная музыкальные пристрастия декана… Кобзон?

Я вскарабкалась взглядом к знакомой фигуре, расхаживающей по сцене с гитарой наперевес. Муратов остался в футболке, где-то сбросив свою бесформенную кофту. Обращать внимание на его сильные рельефные руки, которые мне уже довелось немного пощупать, было ниже моего достоинства.

Поэтому я поджала губы и перевела взгляд на Лизу, бесконечно поправляющую концертное платье. Действительно, непривычно было наблюдать её в таком образе. Сегодня много, кто принарядился, наверное, из-за приближающегося нового года. Девушка настроила микрофонную стойку для своего небольшого роста, а затем и под беспомощного напарника, слишком занятого рассматриванием ладов. Заботливая какая…

Да будет звук!

Перед тем, как началась песня, Лекса жестоко поизмывался над гитарным грифом. Что-то покрутил, резво подцепил заревевшие в колонках струны, чем спровоцировал единичные визги и подвывания в зале. Обезьяны. За полминуты разогрева его ловких пальцев я, как человек совершенно не смыслящий в музыке, успела остаться под впечатлением. Наверное, парень умел играть на гитаре круто и даже… Профессионально. К сожалению, у меня возникла такая плохо переносимая мысль.

Под ногой Муратова была какая-то педалька. Мне было трудно улавливать разницу, но он, кажется, успевал ею переключать звук, и стремительная мелодия становилась вдруг начинала звучать по-другому. Интересно, что это…

Мужская, исполосованная венами кисть замерла над струнами. Гитара ещё тихонько плакала, а в зале исчезли голоса. За нашими спинами притаились сотни любопытных глаз, и хоть они были нацелены вовсе не на меня, я ощутила тремор в поледеневших руках.

Какого это, выдерживать столько внимания, и при этом не прятаться за контр-наступательными криками?

Со сцены полилась осторожная, меланхоличная мелодия. Вместе с неудобным для слуха ласковым сочетанием нот, от неё повеяло глубиной. Сладостью страданий, что демонстрируют в глупых романтических фильмах. Захотелось вздохнуть, чтобы облегчиться от подкрадывающихся размышлений. Я ещё, как в телепередаче на скорость планировала опередить первое впечатление и предугадать, что мне придётся услышать… Но вступление не напоминало ничего из знакомого.

В микрофоне Гончаровой послышался слабый хруст от дыхания. Я старалась.

Старалась не видеть его, потому что опасалась узнать. Как ещё может нежить слух этот пленительный голос… Муратов, легко перебирая струны, наклонился к стойке.

Медленно вдохнул перед тем, как его ресницы дрогнули, и веки спрятали выразительные глаза, отрезав парня от этого мира…

Мне стало известно, что у него был свой.

— *Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить…

В горле пересохло. И даже чуть потемнело в глазах. Сражаясь за здравомыслие, я уставилась на лицо поющего студента, совсем не обращая внимания на магистрантку, и поняла, что не могу оторваться. Мне стало слышно только его. Видно только его одного…

Кудряшки издевательски красиво упали на изящные скулы, пока моё тело проверяло, сколько я протяну в вакууме. Так петь… Разве умеют люди?

— Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут.

Лекса распахнул веки и скользнул по залу взглядом. На мне он и споткнулся. А я по-прежнему не могла совладать с желанием любоваться.

Как можно сопротивляться? Не найти в этих стихах совпадения…

— И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому…

Во рту ощутилась горечь и затекла в гортань. Его хрипотца, доносившаяся ото всюду, до последнего преследовала что-то ускользающее между моих рёбер… Что-то, жалкое, беспомощное. Желающее не показываться на глаза.

Меня колотило изнутри. Лекса пел целую вечность.

Всего лишь стихи из учебной программы… Опомнись!

— Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным.

Мы вновь и вновь находили глаза друг друга. Мне было безысходно страшно. Чувствовать большую, чем и без того сокрушительную, тягу к его присутствию. В этих стихах спрятались тысячи чужих печальных историй.

И, кажется, затерялась наша, будущая. Я слушала и отговаривала себя.

Пока не вскочила со стула, удаляясь к двери.

— В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.

* Стихи С. Есенина