Глава 5

В первое мгновение Чазу показалось, что его попросту переместили в другое место. Но через несколько секунд у него появилось неприятное ощущение, будто он довольно продолжительный отрезок времени находился без сознания.

Его словно погрузили в Ничто — темное, непроницаемое, лишенное каких-либо ориентиров бесконечное небытие. Ему казалось, что он увяз в некоей вязкой субстанции, как насекомое, угодившее в смолу. Кожа потеряла всякую чувствительность, он не чувствовал ни тепла, ни холода. Чаз даже не смог бы с уверенностью сказать, дышит ли он.

Вокруг царила абсолютная тишина — или все же нет? Он уловил медленный, очень медленный, регулярно повторяющийся звук. Мгновение он ничего не мог понять, потом узнал в нем биение собственного сердца. И тут впервые у Чаза зародилось подозрение. Он осторожно повернул голову сначала направо, потом налево, но так и не смог определить, удалось ли ему это. Однако усилие вызвало скрип, донесшийся откуда-то сзади. Чаз догадался, в каком положении он очутился, но от этого ему стало ничуть не легче.

Скрип был вызван трением шейных позвонков, когда он поворачивал голову. Но столь слабый звук, передававшийся по костям позвоночника и черепа, можно было уловить лишь находясь в полной изоляции — например, плавая в какой-нибудь жидкой среде или паря на невесомых растяжках. Камера полной изоляции была старинным изобретением, придуманным еще в двадцатом веке, но тем не менее отнюдь не безобидным. Достаточно на несколько часов отключить внешние раздражители, и человек потеряет память — его ум превратится в чистый лист бумаги, на котором можно запечатлеть все, что угодно.

Чаз напрягся, попытавшись вытянуть руки и до чего-нибудь дотронуться, но у него ничего не вышло. Он даже не знал, подчинялись ли ему собственные конечности — послышалось лишь слабое похрустывание мускулов. Он оставил тщетные попытки и расслабился. Проще всего было сохранять блаженную неподвижность...

Внезапно он понял, что засыпает. И тут же волна страха разогнала сонное марево, которое медленно окутывало сознание. Только не спать... Сон лишит его последних сил... Следует хорошенько обдумать ситуацию. Если бы он мог следить за временем, но для этого необходима хоть какая-то точка отсчета. Он вспомнил об ударах сердца и принялся считать. Один... два... три... Пульс в нормальном состоянии составляет около шестидесяти пяти ударов в минуту. Допустим, сейчас пульс замедлен — скажем, шестьдесят ударов. Шестьдесят, шестьдесят один...

Нет, бесполезно. Чазу казалось, что он уже не парит в воздухе, а скользит вниз, по гладкому, непроницаемому для света, бесконечному склону... Он скользил все быстрей и быстрей, уносился сквозь тьму, к пределам самой Вселенной...

Он находился в глубинах космоса; мимо проносились бесчисленные галактики, а ускорение, с которым он падал, все нарастало и нарастало. Его уносило непрерывным потоком стремительной реки Небытия, пробивавшейся сквозь неподвижное Ничто — поток бесконечности в состоянии покоя. Он был совершенно один... нет, кажется, не совсем. Где-то далеко впереди, по обе стороны стремительной реки, мерцали едва различимые искорки. Огоньки начали приближаться, увеличиваться в размерах. Наконец они поравнялись с ним и двинулись рядом. Он вспомнил, что уже встречался с этими светящимися созданиями. С одной стороны скользила гигантская Улитка, которую он видел во сне, когда лежал без сознания у себя в квартире, а с другой — насекомообразный инопланетянин-Богомол, его собеседник из того же сна.

— Помоги мне, — воззвал он к Богомолу.

— Простите, — ответил тот, — но наша этика не позволяет нам этого.

Чаз перевел взгляд на Улитку.

— Помоги! — взмолился он. Однако Улитка никак не отреагировала на его просьбу, продолжая безмолвно скользить рядом.

— С ней бессмысленно разговаривать, — проскрипел Богомол. — Обращаясь ко мне, вы тем самым обращаетесь и к ней. А когда я говорю с вами, то высказываю и ее мнение.

— Почему вы не хотите помочь мне? — в отчаянии крикнул Чаз. — Я прошу лишь вытащить меня из этой реки. Помогите мне выбраться на берег, и я сам остановлюсь.

— Совершенно верно, — согласился Богомол. — Но среди прочих законов этики есть один, который запрещает нам вмешиваться. Вам следует добраться до члена союза, который отключил вас, и вас снова включат. А если это сделаем мы, то тем самым нарушим наш собственный контракт.

Богомол и Улитка начали удаляться в разные стороны, уменьшаясь в размерах и постепенно растворяясь во тьме.

— Подождите! — с отчаянием выкрикнул Чаз. — Что это за союз, до которого я должен добраться? Как он хоть называется?

— А такого и нет! — донесся едва различимый голос Богомола. — Его еще не создали.

И они скрылись, растаяли, как светлячки во тьме. Оставшись один, Чаз снова почувствовал, как его сознание медленно угасает. Оно исчезало — медленно и неотвратимо, как исчезли Улитка и Богомол; вот уже лишь крошечное пламя трепетало там, где прежде билась ясная и сильная мысль. Крохотный проблеск, готовый вот-вот погаснуть совсем.

«Если бы у меня был катализатор... Если бы я смог им воспользоваться, то, возможно, мне удалось бы выкарабкаться даже из такого безнадежного положения...»

Если бы у него была возможность выбирать... но постой-ка. Пока он все же способен кое-что решать сам — поворачивать ему голову или нет, шевелить руками и ногами или нет, вытянуть правую руку или же левую...

Но от этого никакой пользы... Вот если бы сюда катализатор... хотя бы на несколько секунд. Чаз попытался вызвать ощущение шероховатой поверхности камня в руке. «Представь, — твердил он. — Представь!»

Чаз сосредоточился. Он уже почти чувствовал камень в сжатом кулаке — не больше апельсина, шероховатый, маленький выступ удобно ложится между указательным и средним пальцами руки. А там, где находится мизинец, поверхность почти совсем гладкая. Неровности камня впились в ладонь. Чаз крепче сжал пальцы, ощутив знакомую тяжесть...

Он чувствовал камень...

Он чувствовал, как правая ладонь стискивает теплую поверхность — так же, как если бы в ней и в самом деле был камень.

...Стремительный поток бесконечности больше не увлекал его за собой, и Чаз снова вернулся в подвешенное состояние.

Его захлестнула горячая волна триумфа. Теперь у него есть катализатор. Он держал в руке камень, он чувствовал его. Почему бы теперь не взглянуть на него?

Чаз поднес правую руку к лицу, но ничего не увидел. Невозможно было определить — на самом ли деле он держит перед глазами камень или нет, однако с каждой минутой в нем крепла уверенность, что камень реально существует. А если так, то он должен его увидеть.

Чаз до боли в глазах вглядывался в темноту.

«Конечно, — уговаривал он себя, — его нельзя разглядеть сразу. Но, быть может, постепенно...» Не мигая, он таращился в темноту, постепенно ему стало казаться, что он видит крохотный светлячок — точно такой же, из какого возникли Богомол и Улитка. Чаз сконцентрировался на крохотной искорке. Медленно, очень медленно, мерцание становилось все ярче, огонек увеличивался в размерах, приближался...

И вот катализатор обрел очертания. Чаз держал камень перед глазами и отчетливо видел каждую неровность, различал каждый оттенок. Он смотрел на камень, и тот постепенно менял очертания.

Перед Чазом запестрел выбор альтернатив — как и тогда, во время крушения поезда, они предстали перед ним в виде слегка развернутой колоды карт. Теперь Чаз ясно видел, что выход есть. Ну конечно! Его поместили в камеру лишь на время. Тот, кто это сделал, хотел выждать, пока разум Чаза ослабнет. Но потом за ним придут. А пока он с помощью катализатора должен отыскать какое-то занятие, чтобы спасти свой разум... Ну конечно! Чаз едва не рассмеялся от радости. В этой бесконечной тьме он может построить свою собственную Массу Причера, здесь, на Земле, — точно так же, как в том сне...

И они с катализатором принялись за дело... Масса Причера начала обретать форму...

...Неожиданно по закрытым глазам словно ударили хлыстом — в лицо Чаза хлынул поток ослепительного света, и почти завершенную Массу Причера отбросило на задворки сознания. Чаз не открывал глаза; он поник, безвольно расслабив тело. Он чувствовал рядом с собой движение чьих-то рук, плеск жидкости и щелканье расстегиваемых пряжек. Потом его слегка потянули за руки и за ноги.

— Готово, — донесся откуда-то издалека мужской голос. — Поднимаем!

Чаз почувствовал, как его подхватили за плечи и за ноги и уложили на какую-то поверхность, показавшуюся нестерпимо жесткой после вязкого уюта Ничто. Он по-прежнему не открывал глаз. С его головы сняли некое подобие шлема и освободили тело от эластичного комбинезона.

Теплый воздух коснулся его кожи. После непроницаемой тишины камеры каждый звук грохотом отдавался в ушах. Дыхание людей, возившихся рядом, напоминало сопение слонов. Он услышал, как, оглушительно шаркая подошвами, они отошли в сторону; до него донесся плеск, потом неясное клацанье.

Чаз открыл глаза и повернул голову.

Он лежал в обычной больничной палате на покрытой белой простыней кушетке. Прозрачная передняя стена была задернута голубой занавеской. Два человека в белых халатах стояли к нему спиной и копошились в черном прямоугольном ящике, напоминавшем два поставленных друг на друга гроба. На мгновение Чаз ослеп, но быстро пришел в себя.

Спустив ноги с кровати, он встал и шагнул в сторону санитаров. Они продолжали возиться с таинственным ящиком.

Полагая, что сжимает в руке камень, Чаз со всего маху ударил одного из санитаров чуть ниже затылка и лишь потом сообразил, что в руке ничего нет. Но и без камня удар получился сокрушительным — слишком велика была ярость, переполнявшая Чаза. Человек рухнул на колени. Второй санитар обернулся, на его лице отразилось глубокое изумление. Не мешкая, Чаз сбил его с ног и вне себя от ярости принялся наносить удары.

Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что и вторая жертва затихла. Чаз сделал над собой усилие и остановился. Он с трудом поднялся на ноги; гнев иссяк, оставив ощущение слабости и беспомощности. К горлу подступила дурнота. Ноги дрожали; чтобы не упасть, Чаз прислонился к стене.

Спустя минуту дрожь и тошнота отступили. Санитары не подавали признаков жизни. Чаз не мог заставить себя взглянуть в их лица. К счастью, первая жертва лежала уткнувшись лицом в пол. Чаз ухитрился, не переворачивая санитара, стянуть с него одежду. Он оделся и отдернул занавеску, за ней обнаружилась дверь.

Он осторожно выглянул наружу. Перед ним находилось обычное больничное отделение с расположенными по кругу палатами. В центре холла находилась регистрационная стойка, за которой, склонившись над какими-то бумагами, сидели две медсестры. Задержав дыхание, Чаз выскользнул из палаты и, прикрыв за собой дверь, небрежной походкой направился к выходу из отделения.

Ни одна из сестер не обратила на него внимания. Через несколько секунд он уже шагал по широкому коридору, по которому сновали больные и медперсонал. Минуты через три он впрыгнул в четырехместное такси; выехав из подземного гаража, машина устремилась к Центральному вокзалу. Для оплаты такси Чаз воспользовался кредитной карточкой одного из санитаров.

Пока машина неслась по тоннелям, он изучил список пунктов назначения и обнаружил, что находится в зоне Чикаго, где-то возле Эванстона. Город был слишком велик, чтобы его можно было загерметизировать как единую стерильную зону. Поэтому современный Чикаго представлял несколько связанных между собой куполов и подземных районов. Как и в любом мегаполисе, в нем царила обычная суматоха; и Чаз надеялся избежать ареста — по крайней мере до тех пор, пока не встретится с Вакой и не пройдет испытание. К тому же с чужой кредиткой в кармане его шансы несколько увеличивались.

Конечно, ее владелец может сообщить о краже в полицию. Однако если санитар и в самом деле является членом Цитадели, то он вряд ли захочет уточнять обстоятельства, при которых лишился кредитки. А если об утере все же станет известно, то Чазу только на руку, что Чикаго столь велик. К тому моменту, когда Центральный Компьютер нападет на след кредитки, он уже будет далеко. Разумеется, через двадцать четыре часа все автоматизированные кассовые аппараты будут заблокированы, но за это время Чаз успеет встретиться с Вакой, пройти тест и получить официальный вызов на Массу Причера. И если он будет принят, то полиция сможет разве что посадить его до отлета на Массу под домашний арест.

Пока судьба была на его стороне. Чаз расслабился и даже усмехнулся, вспомнив ошеломленное лицо санитара. Меньше всего на свете тот ожидал подобной прыти от бесчувственного пациента.

Но уже в следующую секунду Чаз помрачнел. Да, пока он свободен, но кроме полиции за ним охотится и Цитадель. Что им от него нужно? Чаз никогда не имел никаких дел с преступными элементами стерильного мира. Он мало что знал о криминальных структурах — не больше, чем все остальные, и то в основном из теленовостей и газет.

Чаз попытался систематизировать свои скудные познания в этой области. Следовало составить хотя бы отдаленное представление о противнике. Но среди залежей информации, осевших в его голове, фактов о преступности оказалось на удивление мало. В современном обществе, давно забывшем, что такое наличность, преступники использовали совсем иную тактику, чем в те времена, когда люди были вынуждены таскать с собой кипы бумажных денег. Теперь платежеспособность являлась чистой условностью. Единственное, что имело ценность, так это власть — власть, которую давали контроль над кредитной компьютерной сетью и контрабанда товаров, раздобытых на зараженных территориях.

Благодаря этой контрабанде в обществе сложилось стойкое убеждение, что Цитадель имеет связи вне стерильных зон. Хотя вопрос, как и с кем, оставался открытым. Ведь человек, попавший наружу, мог протянуть не больше нескольких месяцев — он медленно, но неотвратимо умирал от гнили, вызванной ягодой Иова. Чем можно расплатиться с умирающим за услуги? Удобствами? Наркотиками? Предметами роскоши?

Поскольку Чаз являлся убежденным противником неопуританства, он не верил в легенды о том, что в зараженных зонах уцелели небольшие группы людей, выстоявших перед гнилью. Совершеннейшая чушь! Гниль не являлась вирусом, она не подвергала человеческое тело химическому распаду, а имела чисто механическую природу. Разносимые по воздуху споры рано или поздно попадали в легкие, там они прорастали и развивались до тех пор, пока полностью не обволакивали дыхательные пути — в результате человек умирал от удушья. Иммунитет не имел к гнили ни малейшего отношения, впрочем, как и вера неопуритан в то, что гниль и ее источник — ягода Иова — ниспосланы Господом как наказание человечеству за грех загрязнения и истощения Земли.

Ни к чему углубляться в библейские тексты. Глобальное загрязнение планеты вызвало мутацию растительной среды, что в свою очередь привело к появлению ягоды Иова, способной погубить все человечество. Те, кто укрылся в стерильных районах, защищенных от внешнего мира, оказались бессильны перед гнилью. Не находя выхода, они пытались затянуть сражение, исход которого был давно предрешен. Они попросту старались выиграть время, чтобы на Массе Причера успели найти пригодный для обитания мир. В этом новом мире горстка избранных эмигрантов человеческой расы должна была начать все сначала и возродить человечество как биологический вид.

Чаз встряхнулся. Такси уже подъезжало к Центральному вокзалу. По указателям, расположенным на панели управления, он отыскал офис Ваки и направил машину по новому адресу. На табло высветился маршрут.

Чаз откинулся на сиденье и задумался. Что случилось с Эйлин? Она выглядела такой уверенной в собственных силах, когда попыталась укротить Серого, но тот лишь посмеялся над ней. Что происходит с колдуньями, утратившими силу своих чар? Чаз порылся в памяти, но так ничего и не нашел. От одной мысли, что Эйлин может попасть в лапы Цитадели, его сердце сжала холодная рука страха.

Эйлин так много сделала для него и теперь, возможно, сама попала в беду. Ничего удивительного, что он беспокоится о ней. Однако их знакомство было слишком недолгим, чтобы он мог по-настоящему привязаться к ней. Чаз всегда считал себя одиночкой, сухим и циничным по отношению к ближним — и к мужчинам, и к женщинам. Он ни за что бы не поверил, что способен на сильные чувства к кому бы то ни было, особенно после столь непродолжительного знакомства. Если только... если только тогда, на вечеринке, они не узнали друг друга значительно глубже. Чаз изо всех сил старался припомнить, что же на самом деле произошло в тот вечер. Жаль, у него сейчас нет времени. Стоит лишь немного напрячься, как следует покопаться в памяти, и все всплывет наружу.

Такси нырнуло в подземный гараж здания, в котором находился офис Ваки. Чаз неуклюже выбрался из машины — ему казалось, что кости скрипят, как рассохшееся дерево; он чувствовал себя намного слабее, чем ожидал. И неудивительно. Резкая вспышка активности — да еще после длительного пребывания в этом чертовом гробу — не могла отразиться на мышцах. Все тело онемело, словно весь предыдущий день он провел, ожесточенно гоняя мяч по футбольному полю.

Энергично вращая руками, Чаз прошелся по пустынной стоянке. Упражнение помогло — кровь веселее побежала по жилам. Направляясь к лифту, он вдруг вспомнил, что на нем белый халат. Он быстро стянул его и сунул в люк мусоропровода, оставшись лишь в брюках да белой рубашке с короткими рукавами. Это, конечно, не общепринятый комбинезон, но и не настолько бросается в глаза, чтобы привлечь к его персоне чрезмерное внимание.

Чаз вышел на этаже, где находился офис Ваки, но дверь оказалась запертой. Он направился к телефону-автомату. Сунув кредитку в щель аппарата, он вызвал Центральную службу поиска и попросил выяснить, можно ли связаться с Александром Вакой.

Ему пришлось немного подождать, пока компьютер занимался поисками. Через несколько минут переговорное устройство мелодично звякнуло и на экране возникло изображение Алекса Ваки.

— Я дома, — сообщил Вака. — У вас что-то срочное? Ах, это вы, мистер Сант.

— Да, очень срочное, — ответил Чаз. — Мне необходимо пройти тест. И как можно скорее.

— Как можно скорее? — с сомнением в голосе переспросил Вака. — Не думаю, что смогу это устроить.

— А разве в ваши обязанности не входит принимать кандидатов для работы на Массе в любое время дня и ночи? — резко спросил Чаз. — Извините, мистер Вака, но это действительно срочно. Настолько срочно, что я буду вынужден, если потребуется, обратиться с жалобой к властям. А такая жалоба может стоить вам лицензии.

Вака недобро усмехнулся.

— Наверное, вам будет интересно узнать, мистер Сант, — ответил он, — что по вашему поводу я уже беседовал с полицией. Вы уверены, что хотите обратиться к властям?

Несколько секунд Чаз в упор разглядывал Баку.

— А как же ваши обязательства перед Массой Причера, о которых вы так распинались в прошлый раз?

Вака нахмурился.

— Хорошо, — отрывисто произнес он. — Квартира номер 4646-Б, в этой же башне. Заходите.

Экран погас.

Чаз извлек из телефона кредитку и прислонился к стене. Он чувствовал глубокое облегчение. Теперь все позади. Все, кроме теста. А с тестом не должно возникнуть проблем. Правда, катализатора сейчас у него нет, однако там, в камере, достаточно было представить камень, и все тут же сработало.

Чаз прикрыл глаза и попытался снова почувствовать в руке камень. Размером с апельсин. Небольшой выступ удобно ложился между указательным и средним пальцами...

Чаз прилагал все усилия, стараясь представить себе камень. Однако в камере изоляции все оказалось значительно легче. В нем зрела уверенность — он не сможет убедить себя в том, что в руке действительно зажат катализатор.

Загрузка...