Мастер Игры

1. Возвратиться к истокам: стратегия изначальных наклон­ностей

Альберт Эйнштейн — Мария Кюри — Ингмар Бергман — Марта Грэхем — Дэниел Эверетт — Джон Колтрейн

У подлинных мастеров призвание часто совершенно недвусмысленно заявляет о себе с самого детства, подчас с помощью самых простых предметов, вызывающих, од­нако, необычно глубокую реакцию.

Альберту Эйнштейну (1879-1955) было пять лет, когда отец подарил ему компас. Мальчик как зачарованный следил за стрелкой, менявшей направление, когда он вра­щал коробочку. Мысль о том, что стрелкой управляет магнетизм, некая невидимая глазу сила, поразила его до глубины души. Что, если в мире есть и другие силы, не­видимые, но столь же могущественные, — силы, кото­рые до сих пор еще не открыты и не изучены?

До конца жизни все интересы, все идеи Эйнштейна вра­щались вокруг этого простого вопроса о скрытых силах и полях, и он нередко возвращался в мыслях к компасу, заронившему в его душу эту первую искру восторга.

Когда Марии Склодовской-Кюри (1867-1934), будущей открывательнице радия, было всего четыре года, она за­шла в кабинет отца и в восторге остановилась перед сте­клянным шкафом со всевозможным лабораторным обо­рудованием для физических и химических эксперимен­тов. Затем девочка снова и снова возвращалась сюда, воображая разные опыты, которые можно было бы про­вести с этими трубками и измерительными приборами. Спустя годы, впервые войдя в настоящую лабораторию и начав самостоятельно проводить опыты, она тут же вспомнила свое детское страстное увлечение. Ей стало ясно, что она обрела призвание.

He в твоей профес­сии, а в тебе самом гнездится пагуба, с которой ты не в силах совладать. Любой человек на свете, избрав себе ремесло, искусство или какое-либо иное поприще без внутреннего к нему тяготения, непременно сочтет свое состояние невыносимым.

Кто от рождения обладает даром стать даровитым, обретет в нем всю радость бытия. Ничто на земле не дается без тягот.. Лишь внутренний порыв, лишь страсть и любовь помогают нам одолевать прегра­ды, прокладывать пути и подняться над тем узким кругом, из которого тщетно рвутся другие.

Иоганн Вольфганг Гёте

Когда будущему кинорежиссеру Ингмару Бергману (1918-2007) было девять лет, родители подарили его бра­ту на Рождество волшебный фонарь — простой аппарат, отбрасывающий на стену изображение с целлулоидной ленты. Мальчику страстно хотелось заполучить эту игрушку. Он обменял его у брата на собственные игруш­ки, после чего, укрывшись в чулане, долго любовался мер­цающими картинками на стене. Ингмару казалось, что они таинственным образом оживают. Это волшебство впоследствии стало делом и страстью всей его жизни.

Иной раз призвание выявляется благодаря какому-то делу, занятию, вызывающему вдохновение и прилив сил.

В детстве Марта Грэхем (1894-1991) глубоко страдала от неумения выразить свои чувства и переживания; слова, казалось ей, передать их неспособны. Однажды она впер­вые в жизни попала на балет. Движения и позы танцов­щицы совершенно ясно говорили о чувствах. Танцовщи­ца рассказывала о них не словами, а языком тела.

Марта стала брать уроки танцев — и почувствовала, что ее призвание в этом. Только в танце она ощущала себя живой и выразительной. С годами она пошла дальше и создала новый язык танца, совершив революцию в этом жанре искусства.

Порой искра вспыхивает при соприкосновении не с предметами или занятиями, а с какими-то событиями или явлениями культуры.

Наш современник, антрополог и лингвист Дэниел Эве­ретт (род. 1951) рос на границе штата Калифорния и Мексики, в ковбойском городке. С самых ранних лет его привлекала мексиканская культура. Все его восхищало: звучание речи, когда разговаривали между собой работники-мигранты, пища, манеры, совсем иные, чем у американцев нелатинского происхождения. Дэниел по­грузился, насколько мог, в язык и культуру мигрантов. Это повлияло на всю его жизнь, на интерес к иному — к разнообразию культур на планете и их роли в эволю­ции человечества.

Кому-то истинное призвание может открыться через встречу с настоящим мастером.

С самого детства росший в Северной Каролине Джон Колтрейн (1926-1967) чувствовал себя странным, не та­ким, как все. Он выделялся среди одноклассников серьез­ностью, был погружен в себя, испытывал сильные эмо­циональные потрясения, но не знал, как их выразить. Музыка была для него скорее развлечением: он играл на саксофоне в школьном оркестре. Но вот несколько лет спустя Колтрейн услышал вживую игру великого джазо­вого саксофониста Чарли Паркера, и музыка тронула его сердце. Из саксофона Паркера вырывались необыкно­венные звуки — что-то глубоко личное, истинное слы­шалось в них, то был голос самой души. Внезапно перед Колтрейном открылась возможность выразить через му­зыку свою собственную неповторимость, наделить голо­сом свои мысли и переживания. Он с таким усердием принялся за обучение игре на инструменте, что через де­сяток лет стал величайшим джазовым музыкантом своего времени.

Важно понять следующее:

для того чтобы стать мастером в каком-то деле, необходимо полюбить свой предмет и почувствовать глубинную связь с ним.

Интерес должен выходить за рамки предмета, граничить с религиозным поклонением. Для Эйнштейна важна была не собствен­но физика, а восхищение невидимыми силами, кото­рые управляют Вселенной. Для Бергмана — не фильмы, а ощущение, что он создает и одухотворяет саму жизнь. Для Колтрейна — не музыка, а возможность подарить голос переполнявшим его чувствам. Подобные вещи, манящие нас с самого детства, трудно определить слова­ми — скорее это чувства: смесь сильного удивления с восторгом, особое, чувственное удовольствие, ощуще­ние силы или приобщенности к высокому знанию.

Важно научиться узнавать и различать эти неподдающие­ся описанию приманки, ведь именно они явно свиде­тельствуют о ваших, и только ваших, симпатиях и формируются не по желанию окружающих. Их не могут вложить в нас родители — увлечения, возникающие под их влиянием, лежат ближе к поверхности, они вполне осознанны и могут быть облечены в слова. А вот ощуще­ния, поднимающиеся с самых глубин, принадлежат нам самим, отражая нашу неповторимую личность.

По мере того как мы растем и развиваемся, связь с этими сигналами из глубин нашего сознания нередко слабеет и может быть утрачена. Они оказываются погребенными под грудами новых получаемых нами знаний. Наша сила и будущее зависят от того, сможем ли мы вновь обрести утраченную связь, вернуться к своим истокам. Поищите следы таких сигналов в своих детских воспоминаниях.

Обращайте внимание на свою непосредственную реак­цию на простые вещи: желание заниматься чем-то таким, что никогда вам не надоедает; предметы, неизменно вы­зывающие у вас любопытство и необычный интерес; чувство легкости и силы, возникающее в определенных ситуациях. Все это уже живет в вас.

Ничего не нужно выдумывать — надо лишь покопаться и снова найти то, что все это время в вас таилось. Если вам — в любом воз­расте — удается вновь обрести связь с этой сердцевиной, искры глубинного, первичного интереса вновь вспых­нут в вашей жизни, указывая путь, который в итоге ста­нет делом вашей жизни.

2. Занять соответствующую нишу: эволюционная стратегия А. Вилейанур Рамачандран — Б. Йоки Мацуока

А. Ребенком — а детство его проходило в 1950-е годы в индийском городе Мадрасе — Вилейанур Рамачандран чувствовал, что отличается от других. Его не интересо­вали ни спорт, ни прочие обычные развлечения мальчи­шек его возраста. Он любил читать о науке. Часто маль­чик в одиночестве бродил по безлюдному берегу моря, поражаясь невероятному разнообразию ракушек, вы­брошенных на песок. Он начал собирать их и подробно изучать. Знание позволяло ему почувствовать себя силь­ным — в этом ему не было равных, никто в школе не знал о раковинах столько, сколько было известно ему. Рамачандрана привлекали наиболее редкие и удивитель­ные формы морских моллюсков, такие, например, как ксенофора, которая подбирает пустые раковины других моллюсков и прикрепляет к собственной, маскируясь таким образом. В какой-то степени он и себя считал кем-то вроде ксенофоры — аномалией. В природе по­добные аномалии несут особое эволюционное предна­значение: они помогают занимать новые экологические ниши, расширяя возможности для выживания вида. Мог ли Рамачандран сказать то же самое о собственной не­обычности?

Шли годы, детская увлеченность теперь касалась уже других предметов — подростка Рамачандрана интересо­вали особенности анатомического строения человека, некоторые химические феномены, всевозможные анома­лии. Отец, опасаясь, как бы юношу не занесло в увлече­ние эзотерическими практиками, уговорил сына посту­пить на медицинский факультет. Здесь для него открыва­лась возможность изучать науки всесторонне, набираясь и практических навыков. Рамачандран согласился.

Поначалу учеба на медицинском факультете понравилась, но уже вскоре юношу начала мучить неудовлетворен­ность. Постоянная зубрежка была ему не по душе. Его тя­нуло экспериментировать, исследовать и совершать от­крытия, а преподаватели требовали механического заучи­вания. Рамачандран читал всевозможные научные журналы и книги, которых не было в списке обязатель­ной литературы. В числе прочих изданий ему подверну­лась книга «Глаз и мозг» нейробиолога Ричарда Грегори. Особенно заинтриговали студента оптические иллюзии, эксперименты со слепым пятном и другими удивитель­ными свойствами зрительной системы, изучение которых проливало свет на работу собственно мозга.

Вдохновившись этой книгой, он начал проводить соб­ственные эксперименты, результаты которых сумел опубликовать в престижном журнале. Результатом было приглашение изучать нейробиологию зрения в аспирантуре Кембриджского университета. Рамачан дран без колебаний воспользовался этим предложени­ем, радуясь шансу заняться чем-то более соответству­ющим его интересам. Но, проведя в Кембридже не­сколько месяцев, юноша понял, что попал не туда. В мальчишеских мечтах занятия наукой виделись ему романтическим приключением, поиском истины, чем- то даже сродни пути религиозного познания. А в Кем­бридже студенты и сотрудники относились к этому как к обыденной работе, рутине: твое дело — отбыть в ла­боратории требуемое количество часов и внести ми­зерный вклад в виде нескольких цифр в статистический анализ, только и всего.

Рамачандран не сдавал позиций, упорно трудился на ка­федре, искал тему, которая была бы интересна ему, успешно защитил диссертацию. Спустя несколько лет он получил место ассистента профессора на кафедре психо­логии зрения Калифорнийского университета в Сан- Диего. Прошло время, и, как уже не раз бывало прежде, интересы молодого ученого переместились в другую об­ласть — теперь они касались функционирования челове­ческого мозга. Ему не давал покоя феномен фантомных болей — люди с ампутированной ногой или рукой не­редко испытывают нестерпимые боли в отсутствующей конечности. Рамачандран начал изучать явление фантом­ных болей. Его эксперименты привели к удивительным открытиям в области нейробиологии и помогли нащу­пать новые подходы к избавлению таких пациентов от страданий.

Внезапно ощущение, преследовавшее его с детства — что он не такой, не на месте, — пропало. Изучение ано­мальных неврологических расстройств стало темой, ко­торой он хотел посвятить остаток своей жизни. Перед ним открывалась головокружительная возможность найти ответы на такие вопросы, как проблемы эволю­ции разума, происхождения языка и другие, подобные им. Он словно описал полный круг и вернулся к тем дням, когда собирал редкостные раковины. Это была ниша, которую он хотел бы занять полностью, осваивая и развивая ее в последующие годы жизни, это дело со­ ответствовало его изначальным наклонностям, занима­ясь им, он мог наиболее эффективно служить делу на­учного прогресса.

Б. Для Йоки Мацуоки детство было нелегким, смутным временем, полным смятения. Девочка росла в Японии 1970-х, и все, казалось, было предрешено для нее заранее. Система школьного образования предписывала ей заня­тия, приличествующие девочкам, почти не давая возмож­ности выбора. Родители, уверенные в том, что для разви­тия дочери важен спорт, настояли, чтобы с ранних лет де­вочка занималась плаванием на весьма серьезном уровне. Помимо того, ее отдали учиться игре на фортепьяно. Многим японским детям такая жизнь показалась бы завид­ной, но для Йоки она была сплошным мучением. Ее инте­ресовало совсем другое, в школе привлекали серьезные предметы, особенно математика и естественные науки. Нравилось ей и заниматься спортом, но отнюдь не плава­нием. Девочке было непонятно, как сложится ее дальней­шая жизнь, если с самого начала всё решают за нее.

В одиннадцать лет девочка взбунтовалась. Довольно с нее плавания, заявила Йоки, она хочет заниматься тен­нисом. Родители согласились с ее выбором. Нацеленная на победы и успех, Йоки в мечтах видела себя чемпион­кой, однако в теннис она пришла довольно поздно. Что­бы наверстать упущенное время, девочка начала упорно заниматься, работая в невероятно напряженном графи­ке. Она ездила на тренировки в пригород Токио, а уроки делала в поезде по дороге домой. Часто ей приходилось читать учебник математики или физики, стоя в перепол­ненном вагоне, и в таком положении решать заданные на дом уравнения. Йоки нравилось ломать голову над за­дачами, иногда она так сосредоточивалась на мыслях о задании, что совершенно не замечала, как пролетало вре­мя в пути. Странно, но чем-то это напоминало трени­ровку на корте — полная сосредоточенность, когда ни­что другое для нее не существовало.

В редкие свободные минуты Йоки думала о своем буду­щем. Наука и спорт стали для нее двумя важнейшими делами в жизни. Через них она могла выразить разные стороны своей натуры — стремление к лидерству, жела­ние что-то делать своими руками, красиво и изящно двигаться, анализировать и решать проблемы. В Японии не принято разбрасываться, человек рано должен выби­рать себе конкретную специальность. Что бы она ни из­брала для себя, прочими интересами придется пожерт­вовать, но при одной этой мысли Йоки охватывала то­ска. Однажды она размечталась о том, что хорошо бы изобрести робота, который играл бы с ней в теннис. Ра­ботать над созданием этого устройства, а потом играть с роботом в теннис — так она удовлетворила бы все свои разносторонние интересы. Но ведь это только мечты...

Хотя Йоки удалось подняться на высокий уровень и стать одной из ведущих теннисисток страны, она уже понимала, что ее ждет другое будущее. На тренировках она побивала всех, а во время соревнований часто мед­лила, упускала инициативу и могла проиграть спортс­менке, намного уступающей ей в мастерстве. К тому же ее измучили постоянные травмы. Стало понятно: пора сделать выбор, сосредоточиться не на спорте, а на науке. Пройдя обучение в специальной спортивной школе тен­ниса во Флориде, Йоки убедила родителей разрешить ей остаться в Штатах и подала документы в бакалавриат Ка­лифорнийского университета Беркли.

В Беркли Йоки долго не могла ни на чем остановить­ся — ни одно направление не соответствовало ее обшир­ным интересам в полной мере. За неимением лучшего девушка остановила свой выбор на электротехнике. Од­нажды она рассказала профессору этой кафедры о своей детской мечте создать робота для игры в теннис. К ее удивлению, профессор не рассмеялся, а вместо этого предложил девушке сделать дипломный проект в лабора­тории робототехники. Работу Йоки сочли настолько многообещающей, что она была принята в магистратуру в Массачусетском технологическом институте, а поз­же — в лабораторию искусственного интеллекта, воз­главляемую пионером робототехники Родни Бруксом. Лаборатория работала над созданием робота с искус­ стенным интеллектом, и Мацуока получила задание разработать для робота руку и кисть.

С самого детства, занималась ли она теннисом, играла на фортепьяно или торопливо записывала математические уравнения, Йоки внимательно изучала собственные руки. Человеческая рука — удивительный, фантастиче­ский проект. Сейчас ей предстояло своими руками по­трудиться над созданием руки — это вызов, пусть и не в спорте. Наконец нашлось занятие, соответствующее ее многочисленным и разнообразным интересам! Йоки ра­ботала день и ночь, стараясь наделить конечность робота силой и изяществом человеческой руки. Ее проект поко­рил Брукса — молодая японка намного опередила время, предложив уникальное решение, которое никому пре­жде не приходило в голову.

Чувствуя, что ей серьезно недостает базовых знаний, Йоки приняла решение получить дополнительное обра­зование в области нейробиологии. Если она сможет луч­ше разобраться в том, как действуют связи между конеч­ностью и мозгом, можно будет создать протез, повину­ющийся владельцу, как живая рука.

Йоки продолжала работу, приобретая все новые позна­ния, а результатом стало появление совершенно нового направления в науке. Она назвала его нейроробототех­никой — создание роботов, наделенных подобием нерв­ной системы человека, которая принципиально изменит и намного облегчит управление ими. Разработки в этой области стали огромным научным успехом Йоки, позво­лили ей занять лидирующую позицию — и реализовать все свои жизненные интересы и наклонности.

Профессиональный мир чем-то напоминает экосистему: люди занимают определенные ниши, в которых могут существовать, конкурируя, однако, за место и ресурсы. Чем больше конкурентов собрано в одном месте, тем на­пряженнее борьба между ними. Работа в такой обста­новке быстро утомляет и изнашивает человека, которому приходится сражаться за то, чтобы быть замеченным,

участвовать в политических играх и интригах, вырывать у окружающих кусок хлеба. Подчас мы столько времени тратим на эти занятия, что на достижение истинного мастерства его почти не остается. Подобные места вле­кут, кажутся соблазнительными, ведь часто можно ви­деть, как люди безбедно существуют и даже процветают, двигаясь по проторенному пути. Вы не представляете, насколько в действительности сложно такое существова­ние.

Лучше выберите для себя другую игру: вместо того чтобы толкаться локтями, найдите такую нишу, где вы сможете стать главным.

Это совсем-совсем не просто — найти такую нишу. От вас потребуются терпение и це­леустремленность.

Вначале вы выбираете отрасль, хотя бы приблизительно соответствующую вашим интересам (медицина, электро­техника). Отсюда можно двигаться в двух направлениях. Первое — путь Вилейанура Рамачандрана. Отталкиваясь от избранной сферы, вы начнете искать боковые ответ­вления, особо привлекательные для вас (в случае Рама­чандрана — исследования в области оптики и физиоло­гии зрения). По возможности вступайте на этот узкий путь. Процесс уточнения продолжится до тех пор, пока вы наконец не обнаружите никем не занятую нишу — чем более узкую, специализированную, тем лучше. В каком-то смысле эта ниша будет отражать вашу уни­кальность, как, например, особая форма неврологии, за­интересовавшая Рамачандрана, отражала его восприятие самого себя как некоего исключения.

Второй вариант — путь Йоки Мацуоки. Добившись успеха в одной отрасли (робототехника), вы занимаетесь поиском новых знаний, пытаетесь овладеть какими-то новыми методами (нейробиология), пусть даже потра­тив на это свое свободное время, если необходимо. Те­перь можно комбинировать новые знания и умения с теми, что у вас уже есть, и создать принципиально но­вую область или, по крайней мере, построить новые свя­зи между уже имеющимися. Продолжать этот процесс можно сколь угодно долго, как в случае с Йоки, которая и не думает останавливаться на достигнутом. В конеч­ном счете вы сумеете создать нишу, идеально соответ­ствующую лично вам. Эта вторая версия развития собы­тий хорошо соответствует нашим условиям, когда ин­формация широкодоступна, а соединение различных идей может являться формой власти.

Двигаясь в одном из описанных направлений, вы обре­тете нишу, в которой вас не будут теснить конкуренты. Теперь вы можете свободно искать и исследовать инте­ресующие вас вопросы. Вы сами можете определять себе ритм работы и решать, как и на что расходовать доступ­ные в данной нише ресурсы. Вы более не отягощены не­обходимостью интриговать и бороться за место и обре­ли время и пространство для того, чтобы позволить рас­крыться делу своей жизни.

3. Избежать ложного пути: стратегия бунта Вольфганг Амадей Моцарт

В 1760 году отец начал учить четырехлетнего Вольфган­га Амадея Моцарта игре на клавесине. Не по годам раз­витой ребенок, Вольфганг сам просил о том, чтобы ему давали уроки, — его семилетняя сестра к этому времени уже начала играть. Возможно, причиной такого рвения отчасти стало соперничество брата с сестрой: видя, с ка­ким восторгом и любовью принимают зрители девочку- музыканта, маленький Моцарт хотел, чтобы и к нему от­носились так же.

Уже после нескольких месяцев занятий Леопольд, отец Моцарта — талантливый исполнитель и композитор и прекрасный педагог, — понял, что его сын необычайно одарен. Особенно поражало, что в столь нежном возрас­те ребенку нравилось подолгу заниматься — вечером ро­дителям приходилось буквально оттаскивать его от ин­струмента. В пять лет мальчик стал сочинять собствен­ные пьесы.

Вскоре Леопольд организовал для одаренного сына и его талантливой сестры триумфальное турне по европей­ским столицам. Вольфганг играл при дворах, приводя высокопоставленных слушателей в полный восторг. Он музицировал уверенно, непринужденно и импровизи­ровал, поражая сложностью рождающихся под его паль­чиками мелодий. К малышу относились как к замыслова­той игрушке. Отец умело играл на интересе европейских дворов к чудо-ребенку и использовал его популярность, чтобы пополнить семейный бюджет.

Будучи главой семьи, Леопольд требовал от детей пол­ного подчинения, невзирая на то, что находился, по сути дела, на содержании у собственного сына. Впрочем, Вольфганг охотно повиновался отцу, ведь он был ему обязан решительно всем. Но мальчик рос, становился старше, и в душе его что-то происходило. Что доставля­ет ему такую радость — сама ли игра на клавесине и ор­гане или то внимание, то восхищение, которые он полу­чает в результате? Его охватывала смутная тоска. Он уже столько лет сочиняет музыку, выработал собственный стиль, а отец по-прежнему настаивает, чтобы писались приятные пустячки для развлечения придворной публи­ки, ведь это позволяет зарабатывать деньги для семьи.

Зальцбург, где они жили, был провинциальным буржуаз­ным городком. Юноше хотелось самостоятельности, он стремился к чему-то большему. Вольфганг задыхался, с каждым годом это чувство становилось все мучительнее.

Наконец в 1777 году отец позволил сыну — которому к тому времени исполнился двадцать один год — уехать с матерью в Париж. На эту поездку возлагались большие надежды: там Вольфганга ожидало престижное место дирижера оркестра, что позволяло и дальше содержать семью. Однако Париж встретил молодого Моцарта не­приветливо. Предложенное место не соответствовало уровню его дарования. К тому же мать тяжело заболела и умерла по дороге домой. Поездка принесла лишь раз­очарования и несчастья.

Вольфганг возвратился в Зальцбург сломленный, готовый вновь повиноваться воле отца. Он согласился занять пост придворного органиста, но его по-прежнему мучила не­удовлетворенность. Невыносимо было влачить эту жалкую жизнь, писать музыку по заказу, угождая вкусам ничтожных провинциалов. «Я композитор, — писал он отцу, — я не могу и не должен зарывать свой талант к сочинению, кото­рым милостивый Господь щедро наградил меня».

Леопольда сердили жалобы сына, звучавшие все чаще. Он напоминал Вольфгангу, что тот перед ним в неоплат­ном долгу, ведь именно он, отец, научил его всему и тра­тился, оплачивая бесконечные турне. В какой-то момент Вольфганг внезапно осознал: исполнительское мастер­ство никогда не было для него главным, он не мог этого сказать даже о музыке как таковой. Не вдохновляли его и публичные выступления, он чувствовал себя марионет­кой. Сочинительство — вот для чего он создан. Более того, в нем открылась страстная любовь к театру. Ему хотелось писать оперы — это и есть его истинный голос. Но, оставаясь в Зальцбурге, ему ни за что не удастся реа­лизовать свой дар. Отец неодолимой преградой стоял на его пути, он разрушал его жизнь, подтачивал здоровье, лишал уверенности в себе. И дело было не только в день­гах — в действительности Леопольд завидовал таланту сына и, сознательно или нет, пытался всячески помешать его развитию. Вольфгангу необходимо было на что-то решиться, сделать первый шаг, пусть невыносимо труд­ный, пока еще не поздно...

Во время поездки в Вену в 1781 году Моцарт принял судьбоносное решение остаться. Он никогда не вернет­ся в Зальцбург. Отец не простит сына, словно тот нару­шил некое табу — предал его, бросил семью. Отношения между ними так никогда и не восстановятся. Чувствуя, что потерял непростительно много времени, подчиняясь воле отца, Моцарт наверстывал упущенное и писал неис­тово, лихорадочно, создавая самые знаменитые, самые великие свои оперы и симфонии.

Ложный путь в жизни — обычно что-то, что удерживает нас или привлекает по ложным причинам: деньги, слава, внимание и так далее. При недостатке внимания мы не­редко ощущаем внутреннюю пустоту и надеемся запол­нить ее, ища одобрения окружающих — своего рода подделки под любовь. Однако, поскольку выбранное дело не соответствует нашим глубинным склонностям, мы почти никогда не обретаем удовлетворения, к кото­рому стремимся. От этого страдает дело, а внимание, ко­торого мы, возможно, удостаивались в начале, иссякает и слабеет — это очень болезненно.

Если мы делаем вы­бор в пользу денег и комфорта, это часто означает, что нами движут тревога и неуверенность, а также желание угодить родителям.

Они толкают нас к какому-то при­быльному делу, потому что любят нас и стремятся обе­спечить безбедное будущее, хотя за этими мотивами мо­жет таиться и что-то иное — например, капелька зависти из-за того, что мы пользуемся большей свободой, чем они в годы своей юности.

Ваши действия следует разделить на два этапа. Первый — вы должны понять, что выбрали неверный путь, руко­водствуясь ложными причинами, и сделать это нужно как можно раньше, пока ваша уверенность не дала тре­щину. И второй — решительно подняться на борьбу с силами, сталкивающими вас с верного пути. С презри­тельной усмешкой откажитесь от потребности искать внимания и одобрения — это увлекает вас в сторону. Возмутитесь тем, что родители пытаются навязать вам занятие, к которому у вас нет призвания. Это нормаль­ная ступень развития — вступить на независимый путь, оторваться от родителей и заняться развитием собствен­ной личности. Позвольте действовать бунтарскому духу, наполняющему вас энергией и чувством целеустремлен­ности. Если на пути у вас, словно Леопольд Моцарт, воз­вышается идеализированный образ отца, разрушьте его и расчистите дорогу.

4. Освободиться от прошлого: стратегия адаптации Фредди Роуч

С момента рождения в 1960 году Фредди Роуча прочили в боксеры и готовили к карьере чемпиона. Его отец и сам был профессиональным боксером, а мать судила мат­ чи. Старший брат Фредди с малых лет занимался спор­том, и, как только Фредди исполнилось шесть лет, его тоже отвели в местный спортзал в южном Бостоне, что­бы начать усердные тренировки. Мальчик занимался с тренером по нескольку часов ежедневно и по шесть дней в неделю.

К пятнадцати годам Фредди стало казаться, что он со­всем выдохся. Он искал все новые отговорки и предлоги, лишь бы не пойти на тренировку. Наконец мать замети­ла это и спросила: «Зачем ты вообще боксируешь? Тер­пишь поражение за поражением. Ты не боец». Мальчик привык к постоянным насмешкам и критике отца и бра­тьев, но совсем другое дело услышать такую трезвую оценку из уст матери — это было для него встряской: мама уверена, что его старшего брата ждут великие дела, а в него она не верит.

Фредди принял решение любой ценой доказать, что она в нем ошибается. Юноша возобновил упорные занятия в зале. Он нашел вкус в изнурительных тренировках и са­модисциплине. Ему нравилось улучшать показатели, приятно было получать одну за другой спортивные на­грады, но особенно радовало то, что он смог наконец побить старшего брата. Любовь к спорту разгорелась с новой силой.

Видя, что Фредди подает самые большие надежды среди всех братьев, отец отвез его в Лас-Вегас, где было боль­ше шансов сделать спортивную карьеру. Там восемнад­цатилетний Фредди встретился с легендарным трене­ром Эдди Фатчем и стал заниматься под его руковод­ством.

Начало выглядело весьма многообещающим: юношу отобрали в сборную Соединенных Штатов, началось восхождение. Вскоре, однако, перед ним возникло оче­редное препятствие. Фредди научился у Фатча эффек­тивным маневрам и отработал все приемы до совершен­ства, но в настоящей схватке этого оказалось мало. Вый­дя на ринг, он забывал обо всем и дрался, повинуясь инстинкту, эмоции захлестывали, брали над ним верх.

Все чаще его бои превращались в многораундовые пота­совки, и он терпел поражение за поражением.

Через несколько лет тренер объявил Роучу, что тому пора уходить с ринга. Но ведь бокс составлял всю его жизнь; что он станет делать, уйдя на покой? Фредди про­должал боксировать и проигрывать, пока не смирился с очевидным и не ушел из спорта. Он работал торговым агентом в фирме, распространяющей товары по телефо­ну, начал пить. Спорт Роуч теперь ненавидел — он столько вложил в него, а отдачи никакой. Однажды, бук­вально против собственного желания, он явился в зал Фатча поболеть за своего друга Вирджила Хилла. Оба соперника тренировались у Фатча, но в углу Хилла не было никого, кто помогал бы ему, поэтому роль секун­данта взял на себя Фредди Роуч. Он подавал боксеру воду, советовал, как вести бой. На другой день он снова пришел к Фатчу, чтобы помочь товарищу, а со временем стал появляться в спортзале постоянно. Там ему не пла­тили, поэтому Фредди не увольнялся с работы, но в глу­бине души он чувствовал, что его место здесь, и рвался сюда. Он приходил точно вовремя и оставался дольше других. Прекрасно зная все приемы Фатча, он готов был обучить им других боксеров. Он все более ответственно относился к своим обязанностям.

В глубине души, однако, Роуч не мог преодолеть непри­язни к боксу и сам не понимал, сколько все это может продолжаться. В этом беспощадном мире с жесточайшей конкуренцией не только спортсменов, но и их тренеров обычно хватает ненадолго. Что его ждет — унылая рути­на, бесконечный повтор приемов и упражнений, кото­рым он выучился у Фатча? Иногда ему хотелось самому вернуться на ринг — схватки, по крайней мере, не на­столько предсказуемы.

Как-то Вирджил Хилл рассказал Роучу о способе трени­ровок, подсмотренном у кубинских боксеров: они рабо­тали не с боксерской грушей, они вели бой на ринге с тренером, надевшим особые большие перчатки — пло­ские, набитые уплотнителем. Это отчасти напоминало настоящий спарринг, в ходе которого спортсмены отра­батывали удары. Роуч попробовал этот метод с Хиллом, и у него загорелись глаза. Он снова оказался на ринге, но здесь было нечто иное. Бокс ему приелся, потеряли новизну и старые тренерские приемы. Роуч задумался о том, что работу с тренером на ринге можно превратить во что-то большее, нежели простая отработка ударов. Теперь тренер мог проработать со спортсменом тактику всего боя, демонстрируя ее в режиме, максимально при­ближенном к реальному. Это могло означать переворот в боксе, оживить его. Роуч принялся за отработку ново­го метода с теми спортсменами, которых он тренировал. Он демонстрировал им приемы в деле, создавая по ходу тренировок живые и динамичные ситуации.

Вскоре Роуч расстался с Фатчем и стал работать само­стоятельно. Он быстро приобрел отличную репутацию, поскольку его тренировки оказались куда более эффек­тивными, чем у кого бы то ни было. Буквально через не­сколько лет Фредди Роуч уже считался самым успешным среди тренеров своего поколения.

Размышляя о своем профессиональном пути и немину­емых переменах, которые происходят, взгляните на это следующим образом: никто не привязывал вас к опреде­ленному месту, вы не обязаны хранить верность профес­сии или организации. Вам предстоит определить дело своей жизни и именно ему вы должны отдаться в полно­те. Но важно определить его правильно. Никто из окру­жающих не обязан вам помогать или защищать вас. Все зависит от вас, и только от вас. Перемены неизбежны, особенно в поворотные моменты. Все зависит от вас, и вам необходимо быть начеку, чтобы не пропустить и даже предугадать перемены, происходящие в вашей про­фессии в настоящий момент. Вы должны адаптировать дело своей жизни к этим обстоятельствам. Не цепляй­тесь за старые методы, иначе безнадежно отстанете, и это принесет вам только страдания. Проявляйте гибкость и старайтесь всегда адаптироваться к изменившимся условиям.

Если изменения вам навязывают поневоле, как это было с Фредди Роучем, не горячитесь, не реагируйте слишком бурно и не поддавайтесь искушению пожалеть себя. Роуч интуитивно нащупал способ вернуться на ринг, потому что понимал, что любит не бокс как таковой, а возмож­ность разрабатывать стратегию и тактику боя. Рассуждая таким образом, он сумел приспособить свои наклонно­сти к новому направлению, новой сфере в боксе. И вам, подобно Роучу, не следует забывать приобретенные на­выки, отказываться от имеющегося опыта, нужно дру­гое — найти новый способ применить накопленный опыт. Устремите взгляд в будущее, а не в прошлое.

Нередко подобные творческие преобразования ведут нас к великим целям — потрясение помогает стряхнуть бла­годушие и самодовольство, провести переоценку нашего багажа.

Помните: дело вашей жизни — не догма, а жи­вой организм. Решив неукоснительно двигаться вперед, следуя плану, намеченному в юности, вы оказываетесь в плену у ситуации и рискуете остаться на обочине, не за­мечая, как время стремительно несется мимо вас.

5. Найти дорогу назад: стратегия жизни и смерти Бакминстер Фуллер

С раннего детства Ричард Бакминстер Фуллер (1895— 1983) уже понимал, что воспринимает мир не так, как прочие люди. От самого рождения мальчик был очень близорук. Все предметы вокруг окутывала неясная дым­ка, и в компенсацию этого недостатка у ребенка сильно развились другие чувства, особенно осязание и обоня­ние. Даже после того, как в пять лет ему подобрали очки, мальчик воспринимал окружающий мир не только с по­мощью глаз — он был наделен тактильной формой ин­теллекта.

Фуллер был на редкость сообразительным ребенком и большим выдумщиком. Однажды он изобрел необычной формы весло и с его помощью плавал на небольшой лод­ке по озерам штата Мэн во время летних каникул (он развозил почту).

Принцип действия весла Фуллер разработал, изучая медуз и наблюдая за их движениями. Он не просто смотрел на ме­дуз — он ощущал их движение, а потом попробовал вос­произвести его с помощью весла, и опыт удался. Подстег­нутый успехом, мальчик мечтал и о других изобретениях — он посвятит им всю жизнь, в этом и было его призвание.

Впрочем, отличаться от других подчас бывает мучитель­но тяжело. Фуллеру не хватало терпения учиться в стан­дартных учебных заведениях. Хотя юноша был очень способным и его приняли в Гарвардский университет, ему никак не удавалось привыкнуть к строгим порядкам. Он прогуливал, начал попивать — словом, вел богем­ную жизнь. Дважды его исключали из Гарварда, и второй раз был окончательным.

После этого непоседа Фуллер неоднократно менял ме­ста работы. Какое-то время он трудился рабочим на мя­соупаковочном производстве, а потом, когда началась Первая мировая война, оказался на флоте, где дослужил­ся до командира спасательного катера. Фуллер превос­ходно разбирался в любых механизмах и умел добиться, чтобы все их детали действовали согласованно. Однако на одном месте ему по-прежнему не сиделось. Уже же­нившись и имея ребенка, он был близок к отчаянию, не веря, что сумеет обеспечить семье нормальные условия жизни. Ради заработка Фуллер согласился пойти на ме­сто управляющего по сбыту, усердно трудился, хорошо проявил себя, но через три месяца компания разорилась. Работа не приносила никакого удовлетворения, и каза­лось, ничего другого от жизни ждать уже не придется.

Вдруг, спустя несколько месяцев, отчаявшемуся Фуллеру подвернулась неожиданная возможность. Его тесть- архитектор изобрел систему по производству недорогих строительных материалов — легких и прочных, дела­ющих дома пожароустойчивыми и всепогодными. Но найти инвесторов или кого-то, кто помог бы начать биз­нес, не удавалось.

Фуллер пришел в восторг от идеи тестя. Строительство и архитектура всегда интересовали его, так что он с ра­достью взялся за внедрение новой технологии. Он вло­жил в дело все, что имел, и ему даже удалось немного усовершенствовать изобретение. Вдвоем они взялись за постройку модульных домов из своих материалов. На инвестиционные вложения — главным образом от чле­нов семьи — удалось открыть свое производство. Ком­пания боролась за выживание — слишком уж новой и радикальной была технология, а Фуллер оказался макси­малистом, не готовым идти на компромиссы, его не устраивало что-то меньшее, нежели настоящая револю­ция в индустрии строительства.

Через пять лет компанию пришлось продать, Фуллер был уволен с поста президента.

Положение стало совсем отчаянным. Семья в Чикаго жила не по средствам, так что жалованья Фуллера не хва­тало. За пять лет в бизнесе ему ничего не удалось отло­жить на черный день. Приближалась зима, а перспектив найти работу не было никаких — его репутация сильно пострадала.

Как-то вечером он бродил по берегу озера Мичиган, мрачно размышляя о жизни. Он не оправдал надежд, подвел жену, не сумел сохранить и приумножить деньги тестя и друзей, вложивших средства в их предприятие. Он никчемный человек, обуза для всех, кто его окружа­ет... Выхода нет, впору прыгать в воду. У него неплохая страховка, а о жене лучше позаботятся ее родители, чем такой муж.

Фуллер направился к берегу, мысленно готовясь к смерти. Внезапно он резко остановился — впослед­ствии он рассказывал о голосе, прозвучавшем совсем рядом, а может быть, шедшем изнутри его существа. Голос произнес: «С этой поры тебе не следует раз­мышлять о временных обстоятельствах. Думай об ис­тине. Ты не имеешь права уничтожать себя. Ты себе не принадлежишь. Ты принадлежишь Вселенной. Роль твоя останется для тебя неясной, но пойми главное — ты выполнишь свое предназначение, если применишь свои познания ради блага других людей». Никогда прежде не слышавший голосов, Фуллер мог только га­дать, не померещилось ли ему все это. Пораженный услышанным, он повернулся и побежал прочь от озера, домой.

По пути он обдумывал слова, пытаясь переосмыслить свою жизнь, которая теперь виделась ему в ином свете. Возможно, те эпизоды, что раньше казались ему ошибка­ми, на самом деле не ошибки. Он пытался пробить себе дорогу в мир, к которому не принадлежал (бизнес), и этот мир говорил ему об этом — если бы только он мог услышать! Однако опыт с предприятием тестя вовсе не был бесполезен. Из него Фуллер вынес бесценные уро­ки, обогатился знанием человеческой натуры. Ни о чем не нужно жалеть. Истина заключается в том, что он дей­ствительно не такой, как все.

Мысленно он прикидывал, какие изобретения — новые типы автомобилей, домов, строительных конструкций — наилучшим образом смогли бы отразить его необычное восприятие, его способности. Взгляд Фуллера упал на многоэтажные дома, ряд за рядом тянувшиеся вдоль ули­цы, по которой он шел. Его поразила неожиданная мысль: ведь люди не столько страдают от нонконфор­мизма, сколько от однообразия, их мучает неспособ­ность создать хоть что-то оригинальное.

С той минуты, утверждал Фуллер, он не прислушивался больше ни к чьим голосам, кроме своего собственного голоса, голоса опыта. Ему хотелось найти альтернатив­ные подходы, открыть людям глаза на существование но­вых возможностей. А заработать деньги он еще успеет, рано или поздно. До сих пор, если он ставил деньги на первое место, все непременно заканчивалось крахом. Он не оставит забот о семье, но жить придется скромнее, за­тянув ремешок, по крайней мере пока.

Фуллер выполнил свое обещание. Тяга к необычным, своеобразным идеям привела его к разработке практич­ного, недорогого способа постройки жилья и аэродина­мичных, энергосберегающих форм средств передвиже­ния (эти изобретения получили названия «дом Димаксион» и «автомобиль Димаксион»), а также к созданию так называемого геодезического купола — совершенно новой формы архитектурного сооружения.

Отклонение от пути, которым вам суждено следовать, ни к чему хорошему привести не может. Вас будут одоле­вать всевозможные страдания и неприятности.

Чаще всего мы отклоняемся от пути, прельщенные перспективой боль­шого заработка, легкого богатства и скорого успеха. Но если эти варианты не задевают в нас каких-то глубинных струн, дело не спорится и деньги не даются в руки. Мы начинаем метаться в поисках новых источников легкого заработка, все дальше и дальше отходя от своего предна­значения. Если не видеть ясно, что ждет впереди, можно оказаться в тупике. Даже если вам повезет в отношении удовлетворения материальных потребностей, вы посто­янно будете чувствовать внутреннюю пустоту, пытаясь заполнить ее с помощью каких-либо верований, нарко­тиков или развлечений. Компромисс здесь невозможен, путей к отступлению нет. Вы сможете определить, на­сколько далеко зашло дело, по глубине душевной боли, по степени отчаяния и неудовлетворенности. Прислу­шайтесь к этому голосу в себе, к этой боли, и она поведет вас в верном направлении, как повел Фуллера его таин­ственный голос. Это вопрос жизни и смерти.

Возвращение на свой путь потребует жертв. До поры до времени у вас не будет возможности получить все, чего ни пожелаете. Дорога к мастер­ству требует упорства.

Наберитесь терпения и сосредоточьтесь на деле, может пройти лет пять, а то и десять, прежде чем вы начнете пожинать плоды своих усилий. Этот путь, однако, не мучителен, а полон радостей и сюрпризов. Примите твердое решение вернуться на свою стезю, а потом со­общите об этом окружающим. Отступление от един­ственного верного пути станет выглядеть в ваших глазах чем-то постыдным, почти непристойным. В конце кон­цов, деньги и успех приходят не к тем, кто считает их главной целью, а к тем, кто нацелен на мастерство и на выполнение дела своей жизни.