Мастер карнавала

1

Фабель положил трубку телефона. Теперь все стало на свои места.

Уже несколько дней ему что-то не давало покоя, и он никак не мог понять, что именно. Это выбивало его из колеи, потому что каждый раз, когда он испытывал такое чувство, потом выяснялось, что для этого обязательно были серьезные основания. Он понимал, почему это происходило: разрозненные обрывки информации, на первый взгляд, казалось бы, не связанные между собой, складывались в подсознании в некую картину, и это воспринималось как сигнал тревоги. Его разговор по телефону с Марией был самым обычным, однако ее слова о том, что психолог рекомендовал ей воздерживаться от контактов с коллегами, показались ему странными.

А теперь, спустя две недели, доктор Минкс сам позвонил ему в управление, и все объяснилось.

Фабель познакомился с доктором Минксом в ходе предыдущего расследования. Доктор Минкс был специалистом по посттравматическим синдромам. Именно в этом качестве он работал в гамбургской клинике по преодолению фобий. Полиция Гамбурга обратилась туда за консультацией, необходимой для Марии. Ее лечением занимался в основном доктор Минкс. Сюзанна слушала его лекции в Мюнхенском университете и была о нем очень высокого мнения.

— Понятно, что я не могу вдаваться в специфику лечения фрау Клее, — вкрадчивым голосом начал доктор Минкс свое обращение, — но я знаю, что она считает вас своим… наставником. Причем не только по работе. Поэтому я и позволил себе позвонить вам.

— А что случилось, герр доктор?

— Ну-у… я был уверен, что влечении фрау Клее мы наконец сдвинулись с мертвой точки, и, на мой взгляд, она совершит большую ошибку, если прервет его. Ей еще далеко до полного выздоровления. Я надеюсь, что вам удастся образумить ее.

— Прошу прощения, доктор Минкс, — не мог скрыть своего удивления Фабель, — но я не совсем понимаю. Вы хотите сказать, что Мария пропускает сеансы?

— Мы не встречались уже четыре или пять недель.

— Скажите, доктор, вы советовали ей на какое-то время воздержаться от общения с коллегами?

— Нет, — изумился Минкс. — Зачем бы я стал это советовать?

Фабель пообещал поговорить с Марией о возобновлении курса лечения и повесил трубку. Мария ему солгала. И не только о лечении. Она солгала и говоря о том, где находилась. И теперь Фабель знал почему.

Он на мгновение задумался, потом снял телефонную трубку и начал набирать первый номер. Ему предстояло позвонить в три места.

2

Бенни Шольц начинал ненавидеть карнавал. Уже некоторые гостиницы на окраинах города давали объявления о том, что они гарантируют предоставление надежного убежища от карнавального умопомрачения и назойливости необузданного веселья. Обещалось обеспечение привычного порядка и безмятежной обстановки до самого Великого поста.

Раньше он никак не мог понять, почему находились люди, переезжающие туда, или почему так много кёльнских семей покидало город на время карнавала. Бенни всегда полагал, что дух истинного жителя Кёльна определялся и формировался именно карнавалом. Но теперь, когда это мероприятие неотвратимо приближалось, а оргкомитет при полицейском управлении, занимающийся вопросами участия в шествии, буквально забрасывал Шольца электронными письмами, сообщениями и звонками, он начинал сожалеть о том, что родился не в Берлине.

Однако настроение ему портило не только это. До «Бабьего» четверга оставалось чуть больше трех недель, и он не сомневался, что Карнавальный убийца снова нанесет удар. Если им не удастся найти новых подходов к раскрытию преступлений, совершенных во время двух предыдущих празднеств, погибнет еще одна женщина. Весь письменный стол был завален папками, и те, что не уместились, лежали на полу веером. Шольцу все время казалось, что он проглядел какие-то важные обстоятельства и факты. Он вроде бы узнал все, что было возможно, о серийных убийцах. Во всяком случае, в теории. Но с таким делом он столкнулся впервые в своей практике и почувствовал, что ему недостает опыта. Он снова позвонил в полицейское управления Гамбурга, но ему ответили, что руководитель отдела по раскрытию убийств Фабель не проявил желания заняться этим делом и подал в отставку. Теперь Шольцу придется еще раз самому внимательно изучить все материалы и оставить надежды на помощь со стороны. Он мысленно обругал Фабеля, послав его к черту. Шольц дважды бывал в Гамбурге. Чудесный город; жаль, что в нем живут такие никчемные люди. И еда там никуда не годится: сплошная рыба или рыбная солянка Labskaus.

Он отвернулся от папок и выглянул в окно: серая масса лежавшего внизу города под мрачным зимним небом глаз не радовала. Шольц решил пока не думать о расследовании и переключился на другую проблему: как же, черт возьми, организовать достойное участие в карнавальном шествии полицейской колонны. Шольц прочитал много книг и облазил весь Интернет, собирая информацию о карнавале. Он узнал о его происхождении, значении и эволюции, которую он претерпел на протяжении веков. Однако его ошибка, видимо, заключалась как раз в том, что он слишком основательно подходил к этому вопросу.

В общем, Шольц продолжал пребывать в отвратительном настроении, когда зазвонил телефон. Он взял трубку и немало удивился, узнав, что звонит Фабель — тот самый полицейский из Гамбурга.

— А мне сказали, что вы уходите из полиции, — не удержался от замечания Шольц. — Я уж и не думал, что нам удастся поговорить.

— Из полиции я действительно ухожу, и говорите вы действительно со мной, — отозвался Фабель. Шольцу подумалось, что молва о знаменитом обаянии северян все-таки небезосновательна.

— Вам удалось ознакомиться с направленными вам материалами, герр Фабель?

— По моему мнению, вы имеете дело с людоедом, — ответил Фабель.

— Вот черт… — не удержался Шольц. — Так вы считаете, что кусок задницы он вырезает, чтобы поджарить на сковородке?

— Я бы сформулировал эту мысль несколько иначе, герр Шольц, но суть вы уловили верно. Скорее всего он действительно готовит свою добычу и съедает его. Хотя в его образе действий и характере применяемого насилия есть определенные нестыковки, я считаю, что речь идет о каннибализме с сексопатологическим подтекстом. Его поглощение человеческого мяса, вполне возможно, сопровождается непроизвольным семяизвержением или активной мастурбацией.

— Думаю, что этого достаточно, чтобы никогда больше не ходить в «Макдоналдс», — пошутил Шольц и рассмеялся. На другом конце промолчали. — А вам уже приходилось раньше встречаться с таким правонарушением, герр обер-комиссар? — Шольц решил перейти на более официальный тон.

— Да, нечто похожее случалось, — подтвердил Фабель. — Но ваш убийца приурочивает свои действия к карнавалу. Думаю, для него это имеет некое символическое значение.

— И для него, и для всех жителей Кёльна, герр Фабель. У вас в Гамбурге проводится карнавал?

— Нет.

— Карнавал — это большее, чем то, что показывают по телевизору. Это не просто карнавальные костюмы и декламация шутливых стихов перед Elferrat. Извините, Elferrat — это одиннадцать избранных членов комитета по организации карнавала…

— Я знаю, что такое Elferrat, герр Шольц, — сухо прервал его Фабель. — Я из Гамбурга, а не из Улан-Батора.

— Извините… я просто хотел сказать, что карнавал отражает саму душу жителей Кёльна, их индивидуальность. Это мироощущение, не передаваемое словами, его можно только испытать. То, что этот псих зациклен на карнавале, свидетельствует о том, что он уроженец Кёльна.

— Думаю, что все не так просто, — заметил Фабель. — Но мы можем это обсудить, когда я приеду.

— Правда?

— Со своим начальством в Гамбурге я уже договорился. Я приеду в пятницу и буду у вас где-то часа в два-три. Вы не забронируете мне номер в гостинице? В самой обычной. Боюсь, что платить за нее придется вашему управлению.

«А чего еще можно ожидать от северянина?» — подумал Шольц, но вслух жизнерадостно произнес:

— Конечно! Никаких проблем.

3

Закончив разговор с Шольцем, Фабель позвонил по сотовому Анне Вольф и попросил ее встретиться с ним возле квартиры Марии.

— Ты помнишь, что у тебя в ящике лежит целая связка ключей, Анна?

— Да, — неуверенно ответила она, насторожившись.

— Захвати их с собой.

— А без ордера разве это законно? — спросила Анна и добавила уже серьезно: — С ней все в порядке?

— Именно это я и хочу выяснить. Да, ордера на проникновение в квартиру у нас нет, но, смею надеяться, Мария в суд обращаться не станет.

— Встречаемся через полчаса.

На площадке, помимо квартиры Марии, было еще две. Фабель позвонил в обе квартиры, но дверь открылась только в одной, на двери которой висела табличка «Францка». На пороге появилась пожилая маленькая женщина с усталым выражением лица.

— В это время Миттенхольцеры на работе, — объяснила фрау Францка.

Фабель показал ей свое удостоверение комиссара крипо и сразу поспешил успокоить, что ничего страшного не случилось. Однако, судя по всему, чтобы встревожить фрау Францка, простого визита полицейского было явно недостаточно.

— Я начальник фрау Клее, — пояснил он. — В последнее время ей нездоровилось, и мы немного волнуемся. Когда вы ее видели в последний раз?

— Уже давно, — ответила фрау Францка. — Я видела, как она с вещами садилась в машину. Это было в среду, ровно две недели назад. У нее был чемодан и сумка с ноутбуком.

— Спасибо, — поблагодарил Фабель и вместе с Анной направился к двери Марии. Фрау Францка проводила их взглядом, пожала плечами и вернулась к себе. Анна принесла с собой свою коллекцию ключей: на металлической вешалке, согнутой в круг, висело не меньше сотни ключей, превращая обруч в своего рода ожерелье. Фабель вспомнил, что в прежние времена, до появления систем запирания дверей с центральным и дистанционным управлением, во всех полицейских участках хранился подобный набор ключей от машин. Он решил пока не выяснять, зачем Анне понадобилось иметь такой внушительный комплект инструментов для незаконного проникновения в жилище, — он всегда подозревал, что Анна не особенно скрупулезно соблюдала все процедурные формальности. До сегодняшнего дня он делал вид, что не знает о существовании ее коллекции ключей. Через пять минут многочисленных попыток они наконец услышали долгожданный щелчок. Анна помедлила и взглянула через плечо на начальника.

— А у Марии есть охранная сигнализация?

— Не знаю… — Фабель на мгновение задумался, а потом кивнул, словно побуждая к энергичным действиям.

Анна пожала плечами и толкнула дверь. Тут же раздался громкий зуммер электронного табло в прихожей.

— Вот черт! — досадливо прокомментировала она ситуацию. Фабель отстранил ее и набрал на пульте комбинацию цифр. На дисплее появились слова «Неправильный пароль», а зуммер продолжал звенеть. Фабель нажал клавишу «Сброс» и набрал новую последовательность. Зуммер замолчал.

— Дата ее рождения? — спросила Анна.

— Дата начала работы в полиции Гамбурга. Я уточнил их обе в ее деле.

— А если бы ни одна из них не подошла?

— Тогда бы я арестовал тебя за незаконное вторжение, — ответил Фабель и направился внутрь квартиры.

— В это я верю…

Они остановились в гостиной, обставленной, как и ожидалось, с безупречным вкусом и поражающей идеальным порядком. На белых стенах висели яркие живописные полотна, причем только оригиналы. Фабель решил, что она покупала их у молодых художников, только начавших свой путь наверх. Мария была из тех, кто сочетал любовь к прекрасному с деловой хваткой.

— Знаете, я всегда завидовала Марии, — заметила Анна.

— В чем?

— Хотела быть похожей на нее. Понимаете… такой элегантной, рассудительной, целеустремленной.

— Сейчас она далеко не такая.

— Неужели вы этого никогда не чувствовали сами? — спросила Анна, разглядывая коллекцию музыкальных компакт-дисков Марии. — Не хотели бы быть кем-то иным? Хотя бы ненадолго?

— Я не так подвержен философским изысканиям, как ты, — солгал Фабель, улыбнувшись.

— Я всегда считала себя слишком импульсивной и безалаберной. А Мария постоянно такая собранная и дисциплинированная. Кажется, даже чересчур. Например… — Анна показала на коллекцию дисков. — Посмотрите: мало того что они все расставлены по жанрам, так еще и в алфавитном порядке! А жизнь так коротка…

Фабель рассмеялся, стараясь скрыть свою неловкость при виде того, как сильно совпадали вкусы и образ жизни Марии с его собственными. Они осмотрели все комнаты. Фабель нашел в самой маленькой из трех спален то, что искал, хотя это совсем не обрадовало его.

— Вот черт! — присвистнула Анна. — Это плохо. Совсем плохо. Уже похоже на наваждение.

— Анна, от этого не становится легче.

— Я хочу сказать, что с подобным мы сталкиваемся при серийных убийствах…

Фабель внимательно осмотрел маленькую спальню. Все стены были увешаны фотографиями и вырезками из газет, а на большой карте Европы булавками с приколотыми заметками отмечены города. Но все было развешано не беспорядочно, а с соблюдением определенной системы. Фабель насчитал четыре направления. Одно было связано с Украиной, второе посвящено сведениям о самом Витренко, третье — незаконной переправке людей, а четвертое — организованной преступности в Кёльне.

— Мария занималась не лечением, — сказала Анна. — Она работала. В одиночку.

— Ты ошибаешься. Это не работа. Это вендетта. Мария собирается отомстить Витренко.

Анна повернулась к Фабелю:

— И что мы будем делать, шеф?

— Ты займешься письменным столом, а я — картотечным шкафом. И еще, Анна… Это строго между нами, договорились?

— Как скажете.

Фабель и Анна разбирали бумаги Марии два часа. Там было много имен людей, с кем она контактировала. Судя по всему, чтобы получить доступ к конфиденциальной информации, она пользовалась своим служебным положением. В списке источников фигурировали эксперт Интерпола по торговле людьми, Белградский центр по борьбе с контрабандой, Неправительственная организация по защите прав человека. Там имелись сведения о состоянии дел, касающихся торговли людьми в Европе, полное досье об украинском спецназе и целая папка всяких вырезок и подборок, не поместившихся на стенах. Некоторые из них были посвящены пожару, в котором заживо сгорели несколько нелегальных иммигрантов, переправлявшихся на Запад в контейнеровозе. Кроме того, там были материалы об одной берлинской фотомодели, получившей смертельный ожог кислотой, о беспощадной войне преступных кланов в бывшей советской республике Грузия, об убийстве возглавлявшего криминальную группировку на Украине украинского еврея в его же шикарных апартаментах в Израиле.

— Нашла что-нибудь? — спросил он у Анны.

— Список гостиниц в Кёльне. Трудно сказать, в какой именно она остановится, но, похоже, в одной из них. Она поддерживала связь с сотрудником Министерства внутренних дел Украины по имени Саша Андрузский.

Фабель кивнул. Им удалось найти немало вспомогательных материалов, но, видимо, самое ценное она забрала с собой в Кёльн. Фабель окинул взглядом маленькую спальню, превращенную в кабинет, в поисках сумки или рюкзака.

— Помоги мне собрать несколько папок. Мне еще надо позвонить.

4

После четырех часов езды по автостраде А1 Фабель остановился, чтобы заправить свой «БМВ». Под пасмурным синевато-серым небом летали редкие снежинки. Он решил не тратить время на посещение закусочной при заправке и взял навынос кофе и сандвич с салями. В машине он включил печку и перекусил, погрузившись в свои записи, сделанные по материалам, присланным Шольцем. Для Фабеля такое чтение мало чем отличалось от чтения романов. Он мысленно совершал перемещения в пространстве и времени и смело вторгался в чужую жизнь. Он располагал всеми подробностями первого ночного убийства, совершенного два года назад. Но труднее всего ему было вообразить атмосферу карнавала. Жители Кёльна, казалось, были одержимы идеей какой-то площадной веселухи и доведенного до абсурда разума. Он прочитал о перемещениях первой жертвы в последнюю в ее жизни ночь. Сабина Йордански в тот день не работала, но, будучи парикмахершей, делала именно то, чем занималась на работе каждый день. Это был «бабий» четверг, и она с подругами собиралась принять участие в карнавальном шествии, а потом посетить несколько баров с живой музыкой. Весь день Сабина провела за тем, что красила волосы сначала своим подругам, а потом себе, причем в самые экстравагантные цвета: ядовито-розовый, красный, ярко-синий или желтый, — и даже делала прическу разноцветной. В этот день появлялась возможность стать совершенно другим человеком, а сделать это было легче в маске, карнавальном костюме или полностью изменив внешность.

Сабина Йордански казалась самой обычной жительницей Кёльна: открытой, веселой и дружелюбной. Ей было двадцать шесть лет, и последние четыре года она проработала в парикмахерской. В период, предшествовавший смерти, она ни с кем не встречалась, что было, судя по всему, не очень типично для нее. В ночь смерти ее видели разговаривающей с тремя парнями, но после тщательной проверки полиция исключила их из списка подозреваемых. Группа из шести девушек посетила той ночью четыре бара. Все выпивали, но ни одна из них пьяной не была. Около двух ночи подруги проводили Сабину до дома на Гереонсваль и распрощались. Прохожие на улице были, но никто конкретно им не запомнился. Никто не видел, как Сабина входила в квартиру, но все считали, что именно так она и сделала.

Девушку нашли полураздетой на следующее утро всего в двух сотнях метров от дома, задушенной красным галстуком, оставленным на месте преступления. Из правой ягодицы было вырезано 468 граммов мышечной ткани. Смерть наступила вскоре после того, как подруги расстались. Ее либо кто-то поджидал на месте, либо следил за группой подобно льву, рассчитывающему, что жертва отобьется от стада.

Сабина Йордански была простой жизнерадостной девчонкой без особых комплексов, не требовавшей от жизни слишком многого. Фабель, не отрываясь от сандвича, принялся рассматривать фотографии с места преступления. Крупные белые ягодицы Сабины были обнажены. Багровый цвет продольной зияющей раны смотрелся особенно зловеще на фоне белизны кожи. Шольц был прав: убийца вырезал кусок уверенным и отработанным движением — не примерялся и действовал точно и расчетливо. Этот парень знал, что делает. Фабель вдруг поймал себя на том, что жует сандвич, разглядывая снимки изуродованного тела, и опешил — в кого он превратился?

Он закрыл папку, быстро доел сандвич и выехал на автостраду, ведущую в Кёльн.

5

На лице Ансгара было написано страдание. Он сел, понимая, что собирается сделать, и уговаривал себя остановиться. Он знал, что в его жизни были минуты слабости. Как, например, сейчас, когда до начала его смены в ресторане оставалось всего полчаса.

Оказавшись за компьютером, он пообещал себе, что не станет заходить на этот сайт. Он обещал себе это и в прошлый раз. И в позапрошлый. Но экран монитора снова недобро замерцал, открывая Ансгару окно в другую реальность, туда, где царили хаос и вседозволенность.

Ансгар опустил пальцы на клавиатуру — он все еще мог выключить компьютер и уйти. Он из всех сил пытался взять себя в руки и устоять перед искушением. Карнавал приближался. А во время карнавала… все позволяли себе всё. Но маленький экран таил в себе особую опасность: он позволял хаосу в его душе соединиться с хаосом совершенно иного порядка — внешним и всеобщим хаосом. Ансгар понимал, что эти виртуальные эффекты не только не утоляют его аппетит, но, напротив, возбуждают еще больше, делают буквально зверским.

Руки дрожали от сладостного предвосхищения, отвращения и страха. Он набрал адрес сайта и не удержался от стона при виде появившихся на экране изображений женщин, изображений плоти.

И кусающих зубов.

6

Первое, на что Фабель обратил внимание при встрече с комиссаром уголовной полиции Бенни Шольцем, был беспорядок в кабинете. Трудно было не заметить и огромную голову из папье-маше, лежавшую в углу. Фабель невольно то и дело бросал на нее взгляд, стараясь понять, что бы это могло быть. В конце концов он решил, что это американский лось.

— Даже не могу передать, как я рад, что вы приехали, — сияя, произнес Шольц и пожал Фабелю руку. Судя по всему, Шольц был лет на десять его моложе. Будучи невысокого роста, он отличался крепким телосложением и физической силой. — Вижу, вас заинтересовала маска быка, приготовленная для участия в карнавале. Дело в том, что мне поручено организовать шествие полицейской колонны в этом году.

— Теперь понятно… — заметил Фабель, вполне удовлетворенный таким пояснением. — Это бык! А я подумал, что лось…

Бросив еще один взгляд на маску, Шольц недовольно скривился и что-то буркнул. Фабель не разобрал, что именно, но ему показалось, что это было слово «проклятие». На лице Шольца снова появилась доброжелательная улыбка.

— Пожалуйста, садитесь, обер-комиссар.

— Зовите меня просто Йен, — предложил Фабель. — Мы же коллеги. — Природная жизнерадостность Шольца располагала к себе, и Фабель это сразу почувствовал, но не очень был этому рад, потому что сразу вспомнил о своем брате Лексе. Тот легко сходился с незнакомыми людьми и ничего не принимал близко к сердцу. Фабель понял, почему Шольц ему понравился — очень похож на Лекса в юности.

— Договорились… Йен, — согласился Шольц. — А я Бенни. Вы уже ели?

— Перекусил по дороге. — Судя по выражению лица Фабеля, он не был в восторге от трапезы.

— Ну… ладно. Я хотел пригласить вас поужинать в типичный кёльнский ресторанчик, если вы не против.

— Конечно… — согласился Фабель. — Но сначала я хотел бы узнать, как продвигается расследование…

— У нас будет для этого время… — Шольц широко развел руки. — Мне так, я имею в виду за едой, лучше думается. Никогда не скрывал, что на пустой желудок мне ничего в голову не лезет.

Фабель улыбнулся.

— Раз уж мы об этом заговорили, — продолжал Шольц, — то должен признать, я уже задумывался о том, что наш парень может оказаться людоедом. Знаете… я не исключаю, что вы правы. Такая мысль уже приходила нам в голову. Но, если честно, мы старались ее не афишировать, чтобы об этом, не дай Бог, не прознала пресса.

— Я практически не сомневаюсь в том, что прав, — решительно заметил Фабель. — И согласен с вами насчет навыков убийцы разделывать мясо. Это может быть хирург, мясник, забойщик скота…

— И это его совершенно не смущает, верно? Он знает, что делает. — Бенни подался вперед и положил локти на стол. — А это правда, что вы англичанин? У вас нет английского акцента. Мне говорили, что вас называют английским комиссаром…

— Я наполовину шотландец, а наполовину фриз, — пояснил Фабель.

— Господи! — засмеялся Бенни. — Это удачная комбинация! Держу пари, что пить вы умеете!

Фабель улыбнулся.

— У вас есть подозреваемые? В деле об этом ничего не говорится.

— Никаких. В том-то и загвоздка. «Бабий» четверг — это сплошная вакханалия. Как, впрочем, и остальные дни карнавала. У всех буквально срывает крышу, кругом царит разврат и свальный грех. Афишка заключается в анонимности. Человек разрешает себе то, чего никогда не позволил бы при обычных обстоятельствах. Идеальные условия, чтобы кого-то укокошить.

— Понятно.

— Но у меня есть версия. Она связана с анонимностью и тем, что в эти дни люди перестают себя сдерживать. Как говорил уже по телефону, я не сомневаюсь в том, что этот парень местный. Думаю, что в остальное время года он самый что ни на есть образцовый гражданин. Жители Кёльна даже считают, что ведут себя гораздо разумнее всех остальных людей на протяжении года, потому что во время карнавала позволяют себе слететь с резьбы и выпустить пар. Может, наш извращенец тоже держит ширинку на молнии и ждет карнавала, чтобы оторваться по полной.

— Отличный психологический портрет! — усмехнулся Фабель. — Хотя лично я обычно излагаю подобные мысли в несколько иных терминах.

— Как бы то ни было, — продолжал Бенни, — даже суды при рассмотрении дел о разводе делают поправку на атмосферу всенародной оргии. Так, супружеская измена в «розовый» понедельник[8] не считается блудом… если, конечно, в остальные дни года все чинно и благородно. Плюс ко всему в последний день карнавала устраивают Nubbelverbrennung — «костер очищения», на котором сжигаются все грехи, совершенные в Дни веселых безумств. Не исключено, что наш парень дает себе волю, списывая все на карнавал.

— Более того, думаю, что за этими убийствами стоит неприятие женщин. Убийца их ненавидит.

— Не уверен… — криво усмехнулся Шольц.

— Ладно… в конце концов, это ваша версия. Обе жертвы были стройными, с крутыми и довольно тяжелыми бедрами. Похоже, они отбирались именно по этому признаку. Особенно учитывая, что он вырезал кусок из определенной части тела.

— Так почему он отбирал именно их? — спросил Шольц. — Потому ли, что его привлекает именно такая фигура, или потому, что из них получается самая лучшая вырезка?

— И потому, и по другому, — ответил Фабель. — Позвольте, я расскажу вам кое-что о каннибалах…

7

Все-таки ему не следовало бы заходить на этот сайт. Теперь он чувствовал безумный голод и не решался глядеть в сторону Екатерины. Он видел, что она заметила его беспокойство на кухне, и наверняка решила, что он чем-то недоволен: либо ее поведением, либо работой. И теперь, как назло, она искала любую возможность заговорить с ним. Ансгар изо всех сил старался держаться от нее как можно дальше, но в тесноте кухни они неизбежно оказывались слишком близко друг к другу и иногда касались телами. Он даже ощущал ее запах.

Ансгар чувствовал себя загнанным в угол. Ему так хотелось быть похожим на остальных мужчин. Тогда бы все было так просто. Она бы позволила ему переспать с собой. Или не позволила. Непринципиально. Но его бы не мучили эти непристойные, опасные, но такие сладостные фантазии. Видеть, как Екатерина рассекала мясо, разделяла сочленения суставов, убирала ножом жир или вырезала куриную грудку, углубляясь в податливые волокна, — все эти простые и безобидные операции превращались для Ансгара в настоящую эротическую пытку. Но больше всего его мучила запретная и тайная надежда на то, что когда-нибудь ему удастся осуществить свою мечту. И он наконец сделает с Екатериной то, чего ему так хотелось.

Уже не в силах контролировать свои помыслы и сокровенные чаяния, он перевел взгляд на Екатерину и ласкал им каждый изгиб ее роскошного тела. Он заметил, что та пристально на него смотрит и улыбается.

Как будто она обо всем догадывалась.

8

Ресторан, в который Шольц привел Фабеля, располагался на Дагоберштрассе в районе Альтштадт, на первом этаже импозантного здания, украшенного фронтоном.

— Что вы порекомендуете? — поинтересовался Фабель.

— Это очень известное в Кёльне место. У них уже примерно год работает новый шеф-повар, буквально творящий чудеса. И они уже начали предлагать карнавальное меню… но вы, наверное, захотите рыбу, — ответил Бенни, изучая меню и хмурясь. — Но особенно хорошо им удается мясо.

— Можете мне не верить, — заметил Фабель с улыбкой, — но мы, северяне, едим не только рыбу.

— Вообще-то рыбу здесь тоже едят. Знаете ли вы, что в свое время Кёльн был крупнейшим рыбным рынком Германии? Благодаря Рейну, выполнявшему в Средние века функцию главной национальной магистрали. И отсюда рыба развозилась по всей Средней Германии. Ладно, как насчет рагу из ягнятины с инжиром? Его здесь отлично готовят. И что вы предпочитаете: хорошее рейнское вино или отличное кёльнское пиво?

Они сошлись на бутылке красного вина и сделали заказ.

— А здесь уютно, — явно расслабившись, заметил Фабель. Высокий сводчатый потолок был побелен, а на улицу выходили массивные арочные двойные двери. Было видно, что снег за окном усилился.

— Да… — Шольц умиротворенно обвел зал взглядом. — Здесь недурно… Собственно, в Кёльне немало мест, где можно приобщиться почти к любой кухне мира. Сейчас в городе проводится много конференций и разных заседаний, соответственно съезжается богатая публика. Мне нравится это место, но иногда хочется отведать чего-то… попроще и поосновательнее, что ли. Мне нравится, когда еда приготовлена на совесть, но без особых изысков, если вы меня понимаете. И вы обещали просветить меня насчет каннибализма, — напомнил Шольц. — Похоже, вам есть что рассказать.

Подошел официант с бутылкой вина, и Шольц предложил Фабелю провести дегустацию, явно полагаясь на вкус обер-комиссара.

— Отличное вино, — оценил Фабель, и официант наполнил оба бокала. — Если честно, то перед приездом сюда я постарался об этом узнать побольше.

Шольц покачал головой:

— У меня все равно это в голове не укладывается. Как можно от этого тащиться?

— Человеческая сексуальность — очень сложная штука, Бенни. Не сомневаюсь, что вам приходилось сталкиваться с самыми невероятными ее проявлениями. Существует немало извращений, связанных с фантазиями относительно поедания своего сексуального партнера или, наоборот, поедания им вас самого. Наши рты суть вторичные половые органы. В определенном смысле можно даже утверждать, что оральный секс является разновидностью каннибалистского поведения.

— Мы точно встречаемся с разными женщинами… — ухмыльнулся Шольц.

— Как бы то ни было, существует несколько форм каннибализма, отличающихся своей мотивацией, если хотите. Антропологи и психологи различают два основных типа: ритуальный и для утоления голода. В последнем случае зачастую мы имеем дело с эпикурейским каннибализмом в чистом виде: люди едят человеческое мясо ради его вкуса или чтобы просто знать, на что это похоже, но при этом никакого сексуального удовольствия не испытывают. Каннибализм для утоления голода чаще всего встречается при выживании, когда нет никакой другой пищи. Например, как раз перед приездом сюда я читал о голодоморе: повальном голоде на Украине, организованном Советами в тридцатых годах. При отсутствии обычной еды голодный каннибализм стал повсеместным явлением.

— Я еще слышал, что есть эндоканнибализм и экзоканнибализм. В чем между ними разница? — спросил Шольц.

— Экзоканнибализм — это когда поедается чужак, а эндоканнибализм — когда съедается кто-то из своего племени или культуры.

— Значит, съесть бабушку на ужин — это эндоканнибализм, — подытожил Шольц. — Но ведь это случается очень редко, разве не так?

— Не так редко, как может показаться. Это присуще каждой культуре и непременно происходило на определенном этапе ее развития. Эндоканнибализм как ритуальное прощание с покойником был вполне обычной европейской практикой в каменном веке.

— То есть?

— Когда, например, умирал родственник, то устраивались поминки, где главным блюдом был усопший, а точнее — его мозг. Это важнейшее археологическое открытие доказало, что уже в каменном веке люди считали, что разум — или душа — находится в мозге человека. Близкие родственники поедали мозг, чтобы приобщиться к духу умершего предка. И в каком-то, еще донаучном, смысле это можно понять. А если вы хотите убедиться в том, что этот обычай существовал и в Германии, то посетите пещеры Хёне в сотне километров отсюда. Там археологи обнаружили признаки регулярно практиковавшегося каннибализма.

— А чем руководствуется наш парень, вырезая вполне конкретный кусок из тела жертвы?

Фабель собирался ответить, но в это время принесли горячее.

— Выглядит очень аппетитно, — оценил он. Рагу из ягнятины было сервировано инжиром и овощами, уложенными на тарелке как произведение искусства. Он попробовал. — М-м-м… и на вкус изумительно. Отличный выбор, Бенни. — Мясо молодого барашка буквально таяло во рту.

Через мгновение Фабель продолжил:

— Возвращаясь к вашему вопросу… Карнавальный убийца вырезает определенное количество мяса, потому что оно составляет порцию, соответствующую его аппетиту. Как если бы вы зашли в мясную лавку и купили килограмм фарша. Другое дело, что наш убийца не воспринимает мясо абстрактно.

— То есть?

— Возьмем, к примеру, наш заказ, — начал объяснять Фабель. — Вот мы сидим здесь и поглощаем рагу из ягненка, но слово «ягненок» в данном случае мы воспринимаем только как обозначение данной пищи. Мы не думаем о молодом барашке и уже тем более о том, как его убили, освежевали и выпотрошили. Даже в мясной лавке мы видим куски мяса и не соотносим их мысленно с конкретной частью туши животного, из которого они вырезаны. Точно так же, если вы видите пасущихся коров, овец или плавающую в пруду утку, у вас не начинается слюноотделение и не возникает мысли, как хорошо было бы их съесть.

— Извините, — заметил Шольц с полным ртом, — но я не понимаю, к чему вы клоните.

Фабель посмотрел на его полупустую тарелку и понял: если он хочет нагнать Шольца, ему следует поменьше говорить и побольше есть.

— Раньше наша связь с пищей была гораздо теснее, но теперь мы живем в эпоху, когда какая-нибудь экзотическая фасоль, ягода или растение доставляются самолетом из другой части мира, чтобы послужить нам гарниром или приправой. Сейчас трудно представить, что главной задачей наших предков была добыча пищи для обеспечения выживания. Осуществлялась она в том числе и посредством каннибализма. Как я уже говорил, это явление существовало во всех без исключения культурах мира на определенном этапе их развития. Тем не менее сейчас оно абсолютно недопустимо с социально-культурной точки зрения.

Шольц поднес к глазам вилку и стал внимательно разглядывать насаженный на нее кусок мяса.

— Интересно, а какая она на вкус… я имею в виду — человечина? — Он пожал плечами и отправил кусок в рот.

— Думаю, что похожа на телятину. Или свинину, — ответил Фабель. — Как бы то ни было, наш убийца не воспринимает пищу абстрактно. Связи в его пищевой цепочке очень тесные. Он видит этих женщин, оценивает внешний вид и выбирает. Он на вид определяет их вкус!

— Что вы хотите сказать? — спросил Шольц с полным ртом ягнятины. — Он ест их из-за вкусовых ощущений?

— Нет… все не так просто. Думаю, что он получает от этого сексуальное удовлетворение. Но здесь намешано еще много чего другого. При военном каннибализме поверженный на поле брани могучий враг поедается, чтобы часть его силы перешла к победителю. При ритуальном каннибализме человек, принесенный в жертву, поедается, чтобы приобщиться к его божественному началу или душе. Этот символизм, до сих пор присутствующий в христианских обрядах, является пережитком языческих верований. И, как я уже говорил, погребальный каннибализм заключается в поедании части тела усопшего близкого человека, чтобы тот мог продолжить жить в вас.

— Или в вас… — добавил Шольц.

— Думаю, что наш убийца абстрагировался от своего сексуального извращения и считает, что устанавливает со своей жертвой отношения, намного превосходящие по близости обычный половой акт.

— Выходит, что, поедая кусок ягодицы жертвы, он приобщается к ее духу и становится родной душой? — спросил Шольц с таким серьезным видом, что Фабель рассмеялся:

— Нечто вроде этого. Но с чего-то это все должно было начаться. Не исключено, что на первом этапе наш парень совершал преступления на сексуальной почве — ну, например, насиловал. А со временем к ним добавился каннибализм. Помните дело Иоахима Кролла? В Дуйсбурге в конце семидесятых?

Шольц кивнул.

— Кролл был насильником, убивавшим свои жертвы, и безнаказанно орудовал почти двадцать лет. А потом на каком-то этапе решил попробовать человечинки. Кстати, для этого он вырезал кусок из того же точно места: из ягодиц и верхней части бедер.

— Вы считаете, что мы имеем дело с подражателем?

— Нет. Кролл вряд ли мог кого-нибудь вдохновить на подражание. Он был типичным неудачником с почти нулевым коэффициентом умственного развития. Умер в девяностом или девяносто первом году прошлого века. Эти совпадения случайны. Но я не сомневаюсь, что Карнавальный убийца начинал с обычных нападений на женщин. Особенно если в ход пускались зубы.

— Да… — Шольц задумчиво ковырял вилкой мясо. — Видимо, вы правы. У одной моей подчиненной — Тансу Бакрач — есть на этот счет своя версия.

— В самом деле?

— Завтра она вам сама все расскажет. Ее заинтересовали несколько старых дел, и особенно одно. Но в детали я не вдавался.

Наступила пауза, и оба полицейских занялись едой.

— Увидев вас, я удивился, Йен, — произнес наконец Шольц. — Мне сказали, что вы уходите из полиции.

— В этом-то все и дело, — отозвался Фабель. Неожиданно ему захотелось поделиться наболевшим, а Шольц со своей непосредственностью и открытостью к этому располагал. Отличное качество для полицейского. — Официально я дорабатываю последние дни. Но на самом деле я не уверен, что поступаю правильно. Раньше сомнения не возникали, а теперь я уже так не чувствую. — Он рассказал Шольцу, как по дороге в Кёльн остановился перекусить и разглядывал при этом фотографии обезображенного тела Сабины Йордански. И это его ничуть не смущало, что вряд ли можно считать нормальным.

— Со мной такое случается сплошь и рядом, — засмеялся Шольц. — Я отношу это к привычке. И думаю, что это позволяет отрешиться от эмоций и видеть вещи объективно и непредвзято. Но остальные думают, что я просто свинья.

— Меня как раз это и беспокоит, — увлеченно продолжил Фабель. — Я слишком ко всему этому привык. И стал слишком отрешенным.

— Но это же наша работа… — заметил Шольц. — Подумайте, каково быть доктором или медсестрой. По идее речь должна идти о спасении жизни, а на самом деле медицина имеет дело со смертью. Врач каждый день общается с пациентами, находящимися на пути к смерти. Причем некоторые из них ужасно страдают. Но такова их работа. Если они будут эмоционально переживать за каждого пациента или думать о неизбежности такого исхода для них самих, то просто сойдут с ума. Это профессионализм. Нельзя себя корить за то, что привыкаешь к смерти.

— Конечно, — криво усмехнулся Фабель, — это было бы замечательным доводом, если бы мы оба не знали, что медики возглавляют список серийных убийц. Во всяком случае, статистически. Как и алкоголиков… и самоубийц…

— Ладно, — согласился Шольц, — возможно, я привел не лучший пример. Но вы поняли мою мысль. Вы профессиональный полицейский. И никто другой. И причина, заставляющая вас находиться здесь, заключается в том, что вы первый в Германии по раскрытию подобных дел. И закрывать на это глаза может оказаться ошибкой.

— Кто знает… — не стал спорить Фабель. Он отпил вина и посмотрел на улицу, залитую светом фонарей. Снегопад прекратился, но успел запорошить белой крупой мостовые и тротуары. За окном лежал незнакомый город. Здесь Витренко торговал человеческой плотью. И здесь была Мария. Одна. — Возможно, вы правы.

9

Они как раз заканчивали десерт, когда зазвонил мобильник Шольца. Он жестом извинился и ответил на звонок.

— Простите, — несколько смутился он, убирая телефон в карман. — Это другое дело, висящее на мне. Мне прямо сейчас сообщили, что оборвалась еще одна ниточка, а мы возлагали на нее столько надежд.

— Убийство?

— Да. Бандитские разборки. На кухне зарубили тесаком подсобного рабочего. — Он усмехнулся. — Не волнуйтесь, ресторан был другим.

— У вас много убийств, связанных с организованной преступностью?

— Не очень. Особенно в последнее время. На этот раз жертвой был русский или украинец.

Фабель почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

— Серьезно?

— Да. Примерно год назад здесь обосновалась группировка Витренко — Молокова. Состав как на подбор — все бывшие военные или спецназовцы. Мы считаем, что беднягу убили, потому что застали за передачей информации кому-то из административных органов. Проблема в том, что мы никак не можем найти департамент, чей представитель контактировал с жертвой.

— А почему вы решили, что это был кто-то от государственных структур?

— Его видели разговаривающим с хорошо одетой женщиной за день до убийства. Судя по всему, она была либо из полиции, либо из иммиграционной службы. Но больше ничего выяснить не удалось. Она точно не из наших.

— Понятно… — Фабель отхлебнул кофе, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, и посмотрел в окно. Мария. Он повернулся к Шольцу и задержал на нем взгляд.

— Вы хотели что-то сказать? — спросил Шольц.

Фабель улыбнулся и покачал головой.

1

На следующее утро Фабель встал рано и отправился в полицейское управление Кёльна. Получив гостевой бейджик, он принялся ждать Шольца в просторном вестибюле. Здесь все казалось необычным, даже полицейская горчично-зеленая форма старого образца, от которой в Гамбурге он за два года уже успел отвыкнуть. Просто удивительно, как быстро человек адаптируется к изменениям.

Появившийся Шольц долго извинялся за опоздание и провел Фабеля в свой кабинет. Первый вариант карнавальной маски исчез, и Фабель улыбнулся, увидев, что телефон, папки, клавиатура на столе были сдвинуты в стороны, чтобы освободить место для другого образца, водруженного на середину. На морде был прикреплен лист с огромным знаком вопроса.

— А ведь здорово! — похвастался Шольц и повернулся к Фабелю: — Эта, кажется, еще лучше?

— Она другая… — уклончиво ответил гость.

Шольц снова оценивающе окинул взглядом маску, вздохнул и, посетовав на то, что все равно нет предела совершенству, отнес ее в угол, где раньше лежала предшественница.

— Я хочу познакомить вас с бригадой, работающей над делом Карнавального убийцы, — наконец объявил он, подходя к стеклянной двери кабинета и кивком приглашая двух сотрудников. Фабель догадался, что молодой человек — комиссар отдела по раскрытию убийств: ему наверняка около тридцати лет, но из-за худобы и угреватой бледной кожи он выглядел лет на десять моложе. Женщине с копной вьющихся рыжих волос и полноватой фигурой было тоже около тридцати.

— Это Крис Фальке, — представил Шольц молодого человека, — и Тансу Бакрач.

Фабель улыбнулся. Судя по имени, она была немкой турецкого происхождения, однако яркий цвет волос мог свидетельствовать о том, что ее родовые корни восходят к древним кельтским племенам, поселившимся в Галатее. Оба офицера полиции обменялись с Фабелем рукопожатиями и сели. Он обратил внимание на неформальность отношений между Шольцем и его подчиненными и подумал, не отражается ли это на дисциплине.

— Ладно, Йен, — начал Шольц. — До начала карнавального шествия осталось всего три недели. Не нужно быть оракулом, чтобы предсказать, что наш человек снова отправится на поиски мяса. У меня, вернее, у нас, впервые появляется возможность не просто раскрыть убийство, но и предотвратить. Боюсь, однако, что пока все наши поиски заводят в тупик и похвастаться абсолютно нечем. Поэтому мы будем признательны за любые предложения и идеи.

— Хорошо. Надеюсь, вы меня не осудите, но я позволил себе уже кое-что предпринять еще до приезда сюда, — пояснил Фабель. — Вы помните дело Армина Мьюза?

— Еще бы… Ротенбургского людоеда? — переспросил Шольц.

— Мьюз искал свои жертвы с помощью объявлений. Через Интернет. И для общения он-лайн взял себе ник Мясник. Лет двадцать назад Мьюз мог бы прожить всю жизнь, так и не выйдя за рамки своих фантазий. Но у Мьюза был Интернет, необыкновенно все облегчающий теперь. Чудесное и безликое место встречи, где можно делиться с другими своими фетишистскими фантазиями. Исключительное становится обычным, а извращенное — нормальным.

— Вы считаете, что в нашем случае есть связь с Интернетом? — спросила Тансу.

— Я не исключаю наличия прямой связи в том или ином виде. Но прежде чем расследовать дальше, нам надо понять, что движет нашим убийцей.

— Одному черту известно, — вздохнул Крис, — что у него в голове. Он может жить в мире фантазий. Быть обычным психопатом.

Фабель покачал головой:

— А вот здесь вы ошибаетесь. Судебные психологи и психиатры теперь стараются избегать прежде широко использовавшихся терминов «психопат» или «социопат». Они превратились в клише, постоянно фигурирующие в СМИ и утратившие вследствие этого свое первоначальное значение. Теперь психопатом могут запросто назвать того, кого раньше именовали не иначе как Потрошителем. Вот почему психологи предпочитают использовать термин «антисоциальное расстройство личности», а не «психопатия», определяя им людей, лишенных каких бы то ни было чувств, эмоций и способности сопереживать. Им неведомы угрызения совести. Обычно такие люди заметно выделяются своим симптоматичным поведением уже в детстве. — Фабель помолчал, вспомнив о Витренко, действительно лишенном всего человеческого. — Серийные убийцы обычно страдают не психозами, а расстройством личности. Они сознают, что поступают плохо. Психопат же не отдает себе в этом отчета. Более того, после успешного курса лечения многие бывшие психопаты начинают так терзаться муками совести за причиненное ими зло, что нередко кончают жизнь самоубийством.

— Значит, наш убийца не психопат?

— Я не могу этого утверждать наверняка, но считаю, что это именно так, — ответил Фабель. — У серийных убийц личность меняется в зависимости от ситуации и их окружения. И речь идет не о раздвоении личности в прямом смысле слова, а о том, что их собственная личность не имеет прочной основы. Для них всех характерно гипертрофированное чувство собственного «я». Они считают себя центром всего мироздания. В сочетании с нестойкой личностью именно этим они похожи на психопатов, хотя ими и не являются. Они не сумасшедшие. Мне кажется, что для Карнавального убийцы очень важна уверенность в том, что он не безумец. Он часть общества.

— И в этом ему помогает Интернет? — спросила Тансу.

— Я это допускаю. Ему нужно место, где он мог бы обмениваться своими фантазиями, сравнивать их с другими и даже размещать объявления в поисках жертв. Мне трудно представить, чтобы ваш парень никогда не сидел вечерами, склонившись над компьютером, и не набирал в поисковой системе слово «людоед».

— Допустим, — сказал Шольц, — но что это нам дает?

Фабель вытащил из портфеля папку.

— Перед приездом я попросил одного эксперта из нашего технического отдела подготовить мне список сайтов и форумов, возможно, представляющих интерес для нашего убийцы. Но в глубинах сети есть столько укромных уголков, где можно спрятаться. Как бы то ни было, я попросил ориентироваться на сайты на немецком языке и особенно на те, что зарегистрированы в районе Кёльна.

— А это разве на что-то указывает? Я считал, что для Интернета границы не имеют значения.

— Так и есть. Но если мы найдем кого-то местного, закачивающего материалы на сайт подобной ориентации, то выйдем на представителя этой «эксклюзивной» общины. А через него можно попытаться выйти и на остальных.

Шольц просмотрел папку, брезгливо морщась при виде некоторых фотографий.

— Господи Боже мой! Я даже представить себе не мог, что такое бывает!

— А Интернет их объединяет. С учетом всего сказанного наш убийца скорее всего внешне ведет себя очень тихо. Не исключено, что он считает себя уникальным, и я не сомневаюсь в том, что он наверняка заходил на эти сайты… Но… Андрей Чикатило — украинский каннибал восьмидесятых годов, Фриц Хаарман — в Ганновере двадцатых, Иоахим Кролл в Дуйсбурге семидесятых… все эти убийцы-людоеды существовали до появления Интернета. Всегда есть вероятность вынашивания ими своих фантазий в изоляции от остального мира. Но я надеюсь, что это не наш случай. С Интернетом все чувствуют себя в безопасности и считают, что сохраняют свою анонимность, хотя на деле это далеко не так. — Фабель повернулся к Тансу Бакрач: — Мне кажется, я уже сказал герру Шольцу, что этот убийца мог засветиться раньше. А у вас, по его словам, есть своя гипотеза на этот счет.

— Не просто гипотеза. Думаю, что пара случаев может быть связана с ним напрямую.

— А может, и нет… — Шольц не скрывал своих сомнений. — Их ничто не связывает, кроме того, что они произошли во время карнавала.

— Так что за случаи? — заинтересовался Фабель.

— В две тысячи третьем году нашли мертвой девушку по имени Анн-Мари Кюпперс. Ее забили до смерти. Убийца, впав в нечеловеческую ярость, еще и голову ей отрезал.

— Но по крайней мере ее не душили, — возразил Шольц. — Да и ничего из тела вроде не вырезали. Даже нижнее белье было на месте и вообще не тронуто.

— Вы сказали, что была связь с карнавалом, — сказал Фабель. — Ее убили в «бабий» четверг?

— Нет… — ответила Тансу. — На следующий день. Я дам вам копию двух отчетов.

— А что со вторым?

— Нападение было совершено именно в «бабий» четверг. В тысяча девятьсот девяносто девятом году. Молодую студентку Веру Райнарц, изучавшую медицину, избили, изнасиловали и пытались задушить — внимание! — мужским галстуком.

— Она выжила?

— Да. А самым жутким было то, что нападавший оказался клоуном. Я имею в виду — он был одет в карнавальный костюм клоуна.

Фабель задумчиво потер подбородок.

— Найти здесь связь очень заманчиво. Но вы говорите, что девушку изнасиловали, а наш убийца не вступает в половой контакт. Тогда нашли семя?

— Да. Но самым решающим для меня моментом является даже не попытка задушить с помощью мужского галстука. На ее теле было полно следов от укусов!

— Интересно, — оживился Фабель. — Вы, конечно, связывались с жертвой?

— Увы, — вздохнула Тансу. — Здесь снова тупик. Вера Райнарц бросила Кёльнский университет и примерно через год после нападения вообще исчезла из поля зрения.

— Но у нас наверняка должен быть ее новый адрес, — удивился Фабель. — Она же обязана зарегистрироваться в полиции, если переехала в другой город.

— Никаких следов женщины с таким именем. Но я продолжаю поиски.

— Может, она уже умерла. Разве ее не разыскивали как пропавшую без вести? — спросил Фабель.

Крис тем временем сварил всем кофе и передал Фабелю кружку с изображением клоуна и надписью «Кölle Alaaf!». Фабель знал: по-кёльнски это означало «Да здравствует Кёльн!».

— Она не умерла, — пояснил Крис. — Она изредка пишет родителям, чтобы сообщить, что жива и здорова, но живет, по ее собственному выражению, «совершенно иной жизнью». На письмах нет обратного адреса, но почтовые штемпели кёльнские. Родители живут около Франкфурта, и она сама родом оттуда.

— Хорошо, — подытожил Фабель. — Думаю, что в версии Тансу, предполагающей связь с одним или даже двумя делами, что-то есть. Давайте сосредоточимся на розыске Веры Райнарц.

— А что еще вы сделали перед отъездом? — поинтересовался Шольц.

— Я составил психологические портреты.

— Если вы имеете в виду убийцу, то, естественно, мы это тоже проделали, — помрачнел Шольц.

— Нет, речь идет не об убийце. Я попросил составить социально-психологические портреты жертв. Насколько я понимаю, вы проверили, что у них может быть общего.

— Да. Насколько нам удалось выяснить, их пути никогда не пересекались. Если, конечно, у вас нет другой информации.

Фабель обезоруживающе улыбнулся:

— Послушайте… Я сделал это вовсе не потому, что видел какие-то ваши недоработки. Просто вы обратились ко мне за помощью, а свою домашнюю работу я привык выполнять самостоятельно. И мой подход может отличаться от вашего.

— Справедливо, — согласно кивнул Шольц.

— Я знаю, что вы проделали аналогичную работу, — продолжил Фабель, — но все равно заказал психогеографический анализ.

— Да… мы тоже сделали его. Но поскольку убийств было всего два, наши аналитики сказали, что этого мало для выявления модели поведения. Однако они считают, что сфера его действий ограничивается районом Альтштадта.

— А вы обратили внимание на то, что поблизости были церкви? — спросил Фабель.

— Да, мы заметили это, однако не сочли достаточно важным. В Кёльне очень много церквей. Если бы здесь было что-то связано с религией, то тогда скорее фигурировал бы Кёльнский собор. Именно он является сердцем города, и к нему сходятся все улицы. Вы считаете, что здесь как-то замешан религиозный мотив?

— Возможно. Хотя и маловероятно. Церкви могут иметь значение скорее как здания, а не храмы Божьи. Тем более что их, по вашим же собственным словам, в Кёльне хватает. — Фабель улыбнулся. — Как насчет того, чтобы сегодня стать моими экскурсоводами по городу?

2

Прошла неделя. Ничего. Мария слушала радио, смотрела новости по телевизору, каждый день читала газету «Кёльнер штадтанцайгер». Она, вероятно, лишила жизни другого человека или как минимум серьезно его ранила. Тем не менее нигде не было никаких сообщений о трупе неизвестного или изрешеченном пулями «БМВ», обнаруженном на обочине. Украинец буквально растворился в воздухе. Однако в газете была маленькая заметка об убийстве в ресторане «Биарриц». Она заставила Славко Дмитрука поверить себе, заверяла в том, что сможет его защитить. А вместо этого его изрубили на куски, и все потому, что она заставила его говорить.

От тела убитого ею Виктора уже наверняка избавились его сообщники, или, если ему все-таки удалось выжить, он залечивает где-нибудь свои раны. В обоих случаях его команда наверняка станет ее искать. Во всяком случае, надо просто держаться подальше от бара и квартиры Виктора. И если у них действительно не было никаких наводок на то, где ее найти и кто она такая, то еще не поздно убраться из города и вернуться в Гамбург, к своей работе и самой себе.

Но поездка сюда не была напрасной. Став на время кем-то другим, Марии удалось преодолеть отвращение к себе, испытываемое ею долгие месяцы, и избавиться от фобий и неврозов, наслаивавшихся друг на друга и грозивших свести ее в могилу. Вокруг кипела подготовка к предстоящему карнавальному шествию. И только теперь она начинала понимать, почему жители города с таким нетерпением ждали этих нескольких дней всеобщего разгула. Город превращался в нечто иное, и люди тоже становились другими. А когда все заканчивалось, они снова возвращались к своей обычной жизни, но при этом навсегда сохраняли в глубине души что-то от карнавала. Наверное, она испытывала то же самое.

Но достичь большего ей так и не удалось. И с чего она решила, что может приехать сюда и в одиночку выследить самого опасного и хитрого главаря мафиозного клана в Европе? Теперь она понимала, каким любительским и самонадеянным был ее маленький крестовый поход. Она больше не станет светиться и проведет в квартире подруги неделю или около того, а потом вернется в Гамбург. Там посетит приличный салон красоты и вернет волосам прежний цвет. А потом снова обретет личность прежней Марии, но уже без неврозов. И никто в Гамбурге не узнает, что она приезжала сюда.

Марии надо было разобраться с машиной. Ее вторая гостиница находилась рядом с набережной Конрада Аденауэра, а «ситроен» она оставила за углом рядом с первой. Она отгонит машину туда, где ее купила, и продаст за часть заплаченной ею суммы. Эта временная аренда машины обойдется ей дорого.

Мария сначала хотела одеться в купленную здесь мешковину, но, посмотревшись в зеркало, передумала и надела стильный костюмчик, прихваченный с собой. Она сама удивилась, как он ей шел с черными волосами. Она подкрасилась и снова взглянула на себя в зеркало. Почти как та, прежняя Мария. Она решила сначала позавтракать и только потом заниматься машиной.

Мария вышла из гостиницы, и в ее походке чувствовалась вновь обретенная уверенность и решимость. Через два квартала она почувствовала, что за ней кто-то идет. Неожиданно этот человек подался вперед и как тисками схватил ее за плечо. Ей в пояс уперся ствол пистолета.

— Делайте то, что я велю! — Мария узнала украинский акцент, и ее охватила волна леденящего ужаса. — Сядьте в фургон впереди через заднюю дверь.

Они подошли к машине, и изнутри открылась дверь. Мужчина с пистолетом втолкнул Марию внутрь, а второй человек, находившийся в фургоне, надел ей на голову светонепроницаемый мешок.

3

— Здесь нашли Мелиссу Шенкер — вторую жертву. В прошлогодний «бабий» четверг, — сказал Шольц. Они стояли вчетвером в начале проулка, поеживаясь от порывов пронизывающего и сырого ветра.

Фабель бросил взгляд на улицу, ведущую неизвестно куда. Единственным ориентиром служил видневшийся над крышами домов высокий шпиль. Указывая на него, он спросил:

— А это что?

— Церковь Святой Урсулы.

— А разве не возле нее нашли первую жертву, Сабину Йордански?

— Да, здесь, только с другой стороны. Она жила в квартире на Гереонсвале. Однако, как я уже говорил, это может и ничего не значить. В Кёльне полно церквей. А рядом с нами находятся четыре из двенадцати церквей, построенных в романском стиле. Они носят имена Святой Урсулы, Святого Куниберта, Святого Гереона и Святого Андрея… К тому же… — Шольц повернулся на сто восемьдесят градусов и простер руку в театральном жесте. Фабель тоже обернулся и увидел два огромных темно-серых шпиля Кёльнского собора, зловеще нависавших над городом.

Фабель снова перевел взгляд на место, где год назад совершилось преступление. Узкий проулок, зажатый между двумя четырехэтажными жилыми домами, был вымощен булыжником и чисто выметен. С одной стороны в аккуратном ряду стояли урны и контейнеры для мусора, оставляя место для прохода только одного человека. В день убийства мусорные баки тоже здесь были — Фабель это знал по фотографиям с места преступления. Увидев теперь все своими глазами, он убедился, что его догадка была верной, хотя тогда мог подкрепить ее только снимками.

— Всегда считалось, что убийца сначала находил в карнавальной толпе женщин, отвечавших нужным ему критериям, а потом шел за ними. А я считаю, что свой выбор он делал задолго до этого — за недели, а может, и месяцы. Конечно, нельзя исключать, что он действительно ходил за ними весь вечер, но мне кажется, что он точно знал, где они живут и как добираются до дома, что позволяло ему их опережать. Я думаю, что он именно здесь, сидя в темноте, как паук в засаде, поджидал Мелиссу Шенкер, возвращавшуюся домой.

— Выходит, он заранее выбирал не только жертву, но и место нападения?

— Да, и это полностью меняет представление о манере его действий, — отметил Фабель. — Серийные убийцы бывают двух типов: спонтанные и организованные. Первые просто поддаются внезапному внутреннему порыву. Такими обычно и бывают серийные убийцы-людоеды.

— А для нас это что-то меняет? — спросил Крис Файлке.

— Разумеется, — подтвердил Фабель. — Оба типа, совершая свои преступления, часто забирают трофеи, у обоих неустойчивые личностные ориентиры, и чаще всего они неудачники… Но между ними есть принципиальная разница. Спонтанные убийцы — очень недалекие люди. Зачастую с крайне низким коэффициентом умственного развития.

— Как Иоахим Кролл… — Шольц вспомнил их беседу в ресторане.

— Вот именно. Но у организованных серийных убийц коэффициент умственного развития гораздо выше среднего. И они это знают. Они очень умны, но не настолько, как считают сами. Как бы то ни было, я начинаю думать, что наш Карнавальный убийца относится именно ко второму типу. Настоящий стратег. Особенно в данном случае. Мелисса Шенкер была затворницей. Я обратил на это внимание, когда изучал присланные вами материалы. Шенкер практически не выходила в люди и общалась только с двумя подругами, безуспешно пытавшимися вытащить ее из раковины.

— Верно. Именно они уговорили ее поучаствовать в «бабьем» четверге. Я беседовал с ними: они были в полном шоке и считали себя виноватыми. Они уверены, что, не уговори они Мелиссу выйти, та сейчас была бы жива.

— Возможно, так оно и есть. Однако я никак не могу понять, почему убийца выбрал именно Мелиссу. Он, являясь следопытом и охотником, должен был ее повстречать где-то за пределами дома.

Шольц, то ли в знак согласия, то ли от холода, пожал плечами:

— По нашим данным, она отличалась редкостной организованностью. Занималась компьютерами. Разрабатывала игры, кажется. Очень неплохо на этом зарабатывала, хотя, судя по ее квартире, этого никогда не подумаешь. Сейчас, похоже, на игры повышенный спрос.

Фабель перевел взгляд на крыши домов: в одном из них на последнем этаже жила Мелисса Шенкер. Небо над домами было по-прежнему угрюмо-серым.

— А в ее квартире кто-нибудь живет?

— Нет. Она стояла пустой полгода, а потом ее продали. Ее пробрела одна риелторская фирма, с тем чтобы сдавать внаем. Но люди у нас очень суеверные, а шила в мешке не утаишь.

— Они там что-нибудь меняли? Делали ремонт?

— Пока нет.

— Я бы хотел на нее взглянуть, — сказал Фабель.

Шольц залез в карман кожаной куртки и, вытащив связку ключей, позвенел ими как колокольчиками.

— Я почему-то так и подумал…

Квартира оказалась хорошей и — даже в такой пасмурный день — светлой, но без мебели. Осмотр ее ничего не добавил к портрету девушки, составленному Фабелем по материалам Шольца. Белые стены, высокий потолок со встроенными светильниками и деревянный полированный пол освещались в основном серо-голубым дневным светом, проникавшим сквозь сводчатые окна; просторная гостиная дополнялась большим эркером.

— Там она работала, — пояснил Шольц, проследив за взглядом Фабеля. Слой пыли говорил о том, что в помещение давно уже никто не заходил.

— Мне эта квартира не кажется дешевой, — заметил Фабель.

— Я и не говорил, что она дешевая, — возразил Шольц. — Просто по своим доходам она могла бы себе позволить что-то на порядок лучше. За год она заработала больше трехсот тысяч евро. Это был ее собственный бизнес, и даже после продажи игр крупным производителям она сохраняла авторские права и получала гонорар с каждой проданной игры. По словам подруг, она обожала свою работу. Даже слишком.

Фабель, разглядывавший в окно шпили Кёльнского собора, обернулся к Шольцу:

— Что вы имеете в виду?

— Они начинали тревожиться о ее душевном состоянии. Для своих игр Мелисса создавала альтернативную реальность. Придумывала новые миры. Подруги считали, что она проводила слишком много времени в виртуальном пространстве и теряла связь с настоящим. Когда она не работала над созданием новых миров, то жила в уже созданных и играла в онлайновые игры.

Фабель понимающе кивнул:

— Это называется компьютерной зависимостью. Или расстройством, обусловленным воздействием гиперпространства. Продолжительное пребывание в виртуальном мире негативно сказывается на способности к общению с другими людьми и на адекватном восприятии всего окружающего, вызывая смещение понятий. Особенно актуально это для людей с низкой самооценкой, прежде всего недовольных своей внешностью. Это их способ существования вне себя… вне своей личности, не устраивающей их.

— Это стыкуется с тем, что нам удалось узнать о Мелиссе, — добавила Тансу Бакрач. Она стояла под лампой, и от ее света волосы отливали медью. — Нам многое удалось выяснить после ознакомления с ее компьютером. Она размещала на форумах обзоры других игр, интернет-магазинов и все такое. Причем некоторые обзоры содержали до ста пятидесяти слов.

— Что ж, это была ее работа…

Тансу усмехнулась:

— За двухлетний период мы насчитали две тысячи обзоров — в общей сложности порядка трехсот тысяч слов. И многие были не просто очень ядовитыми. Сарказм и стремление произвести впечатление. Представляю, сколько людей имели на нее зуб!

— Вот как?

— Да нет… здесь тоже полный тупик. Все обзоры она размещала под прозвищем. Но и так все было ясно: такие вещи пишут люди, не имеющие личной жизни и анонимно расточающие свою ярость на всех вокруг. И невесть сколько времени она играла в игры. У нее были абсолютно все мыслимые и немыслимые примочки. Все, что помогает уходу от реальности. Правда, я не знала, что для этого существует специальный термин, хотя… Я считала, что это называется социальной неадекватностью…

— Но я не вижу здесь никакой связи с тем, что с ней случилось, — сказал Шольц.

— Может, ее и нет. А какова судьба ее компьютерного оборудования?

— Оно до сих пор находится на складе вещдоков, — ответил Крис Файлке. — Мы решили его там подержать, на случай если вдруг обнаружатся ее знакомые в Интернете. Этого не следовало исключать, особенно учитывая ее образ жизни.

— И как?

— Пустышка. Мы ничего не нашли. Я попросил одного из наших ребят просмотреть все ее файлы. Потом его пришлось снять с этого задания — на него уходило слишком много времени, а результат был нулевым. Проблема заключалась в том, что доступ ко многим файлам был защищен кодировкой, так и не поддавшейся взлому. Но из того, что мы видели, никаких намеков на знакомство по Интернету.

— Если ее знакомый такой же продвинутый пользователь, как и она сама, то это не довод. Если удастся взломать пароль, не сомневаюсь, что мы узнаем об очень активной социальной и сексуальной жизни Мелиссы. По Интернету. А что насчет ее семьи?

— Одна сестра. Похоже, они не были близки. Квартиру продавали через адвокатскую контору. Родители уже умерли.

— А она с кем-нибудь встречалась? Хотя бы раньше?

— Тоже тупик. Мелисса родилась не в Кёльне. Выросла в Гессене. Парней в ее жизни было не много. Мы всех проверили. Пусто.

— Я хотел бы попозже взглянуть на ее вещи. — Фабель еще раз обошел квартиру. Здесь было ее убежище. Надежно защищенное, в нем она чувствовала себя в безопасности и могла жить в цифровом суррогате реальности. Здесь с ней не могло случиться ничего плохого. Опасность и страхи оставались во внешнем мире.

Они вышли и направились по улице, где Мелиссу схватили и убили. Фабель же думал о том, как права она оказалась.

4

Андреа ждала. Голова раскалывалась от намеренного обезвоживания: в последнюю неделю она сократила прием воды до одного стакана в день, чтобы тело сожгло последние запасы жира. В раздевалке она даже не стала садиться, так как не могла позволить себе расслабиться. Сейчас задача ее заключалась в том, чтобы сосредоточиться на каждом кубическом миллиметре своего тела, подчинить каждую клеточку железной воле. Сердце бешено билось, посылая электрические разряды в каждое сухожилие, каждое нервное окончание, каждое волокно мышечной ткани. Андреа закончила занятие с гантелями пять минут назад, а теперь проделывала обычную разминку и отрабатывала позы, которые будет принимать на подиуме, демонстрируя ту или иную группу мышц. Она полагала, что эта процедура обеспечивала мышцам нужный тонус.

Сначала шли обязательные позы: «двойной бицепс спереди», «широчайшие мышцы спереди», «пресс и бедра». Последняя наиболее удавалась ей, так как у нее были просто восхитительные очертания передней зубчатой мышцы. К другим обязательным позам относились «грудь сбоку», «трицепсы» и «двойной бицепс сзади». Самым слабым ее местом была поза «широчайшие мышцы спины сзади», когда нужно поворачиваться к судьям спиной и демонстрировать недостаточную рельефность ягодичных мышц. Однако она тщательно продумала наряд, предназначенный для выступления: он подчеркивал конусообразное сужение мышц спины от плеч к бедрам и отвлекал внимание от ягодиц. Последней обязательной позой была «максимальная мускулистость», сразу переходящая в произвольную позу «балетная позиция, вид спереди».

Послышался восторженный рев толпы. Британская сука закончила свое, судя по всему, удачное выступление. Свист, топот, крики. Называть Максин «Британской сукой» не значило оскорблять — она сама выбрала себе такой спортивный псевдоним, точно так же как Андреа решила назваться «Андреа-амазонка». Они не раз выступали вместе на соревнованиях. Во время турне по Англии Андреа останавливалась у Максин в Ноттингеме, а сегодня Максин будет ночевать у нее. Они дружили: часто вместе тренировались и участвовали в показательных выступлениях.

Но на подиуме ни о какой дружбе не могло быть и речи. Там от каждого требовался только чистый адреналин и агрессия. Даже злость. И все пряталось за широкой, ослепительной и даже глуповатой улыбкой. Там, на подиуме, подруга Максин превращалась в Британскую суку. И ее надо было победить!

Послышались новые приветственные крики, означавшие выход очередной участницы. Андреа должна выходить за ней. Ей нужно было зарядиться агрессией и злостью. И она знала, как это сделать. Для этого было достаточно всего лишь вспомнить кое-что. Ожидая вызова на подиум, Андреа чувствовала, как ее захлестывает волна ненависти и ярости.

Наконец один из служащих широко распахнул дверь, приглашая ее на подиум. Будто лев, выпущенный на арену Колизея, Андреа большими прыжками промчалась мимо служащего под оглушительный животный рев. И поняла, что издает его она сама.

5

Мария поняла, что ее запихнули в багажник машины или фургона. Но думала она не об этом. Ей связали ноги и руки, в рот сунули кляп, завязали глаза и надели на голову какой-то мешок. Мало того — ей надели звуконепроницаемые промышленные наушники. Все это говорило о традиционном приеме, применяемом спецслужбами, чтобы сломить волю жертвы. Лишенный возможности вообще что-то ощущать, человек полностью терял чувство времени. Мария не ощущала ни рук, ни ног и понимала, что ее разум потерял всякую связь с телом, которое более ей просто не повиновалось. Усилием воли она заставила себя напрячь все мышцы и пошевелиться, надеясь, что боль от веревок поможет вернуть ощущение реальности. На какое-то мгновение это сработало, и ей удалось восстановить контроль над телом, но она тут же его утратила, а боль стала тупо посылать сигналы о себе куда-то на периферию сознания.

Мария понятия не имела, сколько времени пролежала в багажнике. Наконец машина остановилась и она почувствовала, что ее вытаскивают. Ее посадили на жесткий стул, привязали к нему и оставили на несколько минут. От туго завязанных на запястьях веревок руки затекли. Наушники, повязка на глазах и мешок на голове не позволяли даже понять, была ли она в помещении или на улице. Мария подумала о тех, кого так казнили. Лишенная способности видеть и слышать, она даже не будет знать, что курок пистолета взведен и палач находится рядом. Смерть придет быстро и неотвратимо, и через мгновение ее уже не будет в живых. Она решила, что это еще не самый плохой способ уйти из жизни, но пока сердце продолжало биться. Всего несколько дней назад она сама удивлялась, как мало боится смерти, но теперь, побыв несколько дней кем-то другим, снова почувствовала вкус к жизни, обретшей для нее новый смысл. Интересно, найдут ли когда-нибудь ее тело? Она представила, как его, нахмурившись, будет разглядывать Фабель, удивляясь цвету волос.

Неожиданно с нее сняли наушники и мешок. Потом вытащили кляп. Сердце Марии учащенно забилось. Не исключено, что, прежде чем убить, ее станут пытать. Убрали повязку с глаз. Неожиданное возвращение к жизни органов чувств ее полностью дезориентировало, голова упала вниз, а в глазах появилась резь от яркого света.

Когда глаза привыкли к свету, она увидела сидевших перед ней мужчину и женщину.

Они находились в небольшом пустом цехе или складском помещении с выкрашенными белой краской стенами, в конце зала виднелась большая двустворчатая дверь, а справа от Марии располагались массивные металлические раздвижные ворота. Под потолком тянулись тросы на электроприводе с висевшими крюками. Она решила, что раньше здесь было нечто вроде мясокомбината.

Женщина встала и сунула Марии под нос какую-то склянку. Вдохнув, та почувствовала спазм и неожиданно пришла в себя.

— Я хочу, чтобы вы меня выслушали, — произнес мужчина с сильным украинским акцентом. — Я хочу, чтобы вы сосредоточились. Вы меня понимаете?

Мария кивнула.

— Мы знаем, кто вы, фрау Клее. Мы также знаем, почему вы здесь и что действуете по собственной инициативе, без санкции и содействия со стороны своего руководства. Вы действуете в одиночку.

Мария промолчала.

— Вы можете быть отличным офицером полиции, фрау Клее, но в данном случае вы действовали как абсолютный профан. Дешевой перекраски волос явно недостаточно, чтобы стать специалистом по ведению слежки.

Мария посмотрела на женщину. Она была молодой и на редкость красивой, с выразительными ярко-голубыми глазами. При такой внешности она не могла затеряться в толпе. Мужчина испугал Марию. У него были такие же пронзительные глаза, как и у Витренко, характерные для многих украинцев. Черные волосы резко контрастировали с бледной кожей типично славянского лица. Подтянутый и уверенный в себе, но заметно уставший.

— И что теперь со мной будет? — спросила Мария. — Почему меня привезли сюда, а не избавились от тела где-нибудь в лесу? Ничего из того, что я знаю, не может представлять для вас интерес.

Украинец и женщина, сидевшая рядом с ним, обменялись улыбками.

— Фрау Клее, у нас нет абсолютно никакого намерения причинять вам зло. Если начистоту, то мы вмешались, поскольку не хотели допустить вашей смерти. Причем в самом недалеком будущем. Неужели вы действительно думали, что Кушнир не заметил, что вы за ним следите, буквально через пару минут, как вышел из бара?

— Максим Кушнир, — пояснила женщина, — это бывший украинский десантник. Оперативник нижнего эшелона в синдикате Витренко. Так что дальше простого боевика, ни разу не видевшего Витренко, вам продвинуться не удалось. Как вы только могли вообразить, что он приведет вас к нему?

— Я и не думала. Я считала, что могу потянуть за эту ниточку дальше.

— На этом бы все и кончилось, — терпеливо пояснил мужчина. Он поднялся и кивнул женщине. Та подошла к Марии и разрезала веревки. — Мы следили за вами. И этого не заметили ни вы, ни Кушнир. Вы оба были слишком заняты разборкой на Дельховенском шоссе.

— Если и так, — заметила Мария, потирая запястья, — то музыку заказывала все-таки я.

— Это верно… — примирительно кивнул мужчина. — Это произвело на меня впечатление. А пока вы искали, как выбраться оттуда, мы за вами прибрались.

— Он умер?

— Вы попали в него три раза. В плечо, шею и почку. Пуля в почке причиняет страшную боль. Он умер от кровопотери.

Мария почувствовала приступ тошноты. Она знала, что скорее всего попала в него, но, не найдя машину, тешила себя надеждой, что никого не убила.

— Теперь, как сами прекрасно понимаете, — сказал украинец, — вы действуете по ту сторону закона. Как и мы.

— Кто вы? — спросила Мария, принимая стакан воды, поданный ей женщиной.

— Мы ваши новые партнеры.

— Украинская разведка?

— Нет. Мы не из Службы безопасности Украины. Формально мы офицеры полиции. Я Тарас Бусленко, капитан спецподразделения «Сокол» по борьбе с организованной преступностью. А это капитан Ольга Сарапенко из киевской милиции, аналога вашей полиции — Службы охраны конституционного порядка. Капитан Сарапенко служит в подразделении городской милиции, занимающемся борьбой с мафией.

— И вы ищете Витренко?

— Да. А он — нас. Мы — это все, что осталось от межведомственной группы из семи человек, специально сформированной для отправки сюда. Нам поручено разобраться с Витренко.

— И вы планируете убийство человека на территории Германии?

— А разве не то же решили сделать вы, если бы добрались до него?

Мария не стала отвечать на этот вопрос.

— Вы сказали, что в группе было семь человек. Где тогда остальные?

— Трое убиты. Двое оказались предателями. Мы собрались в одном удаленном охотничьем домике на Украине. О встрече никому не было известно. Когда мы поняли, что среди нас двое оказались предателями, было уже слишком поздно. Из лесу нам удалось выбраться только втроем, а потом третьего застрелили в спину.

— Это я виновата… — На лице Ольги Сарапенко отразилась боль. — Я подвернула ногу, и Белоцерковский нес меня.

— А я должен был обеспечить прикрытие, — добавил Бусленко. Наступило молчание, и Мария видела, что в своих мыслях эти двое были где-то далеко. Она понимала, что значит жить с такими воспоминаниями и переживать их снова и снова.

— Но почему вы не сформировали новую бригаду? — спросила она.

— Не было ни времени, ни смысла, — ответил Бусленко. — Фактор времени играет на руку Витренко. И мы должны добраться до него раньше, чем он доберется до нас. Мы рассчитываем на то, что он успокоился, сорвав, как он полагает, операцию, загнав нас с капитаном Сарапенко в какой-нибудь медвежий угол, где мы затаились, дрожа от страха. И мы не можем быть уверены в том, что в новой группе не окажется предателей. Мы доверяем только друг другу. И можем положиться еще только на одного человека…

— Кого вы имеете в виду?

— Вас, — ответил Бусленко, возвращая ей пистолет.

6

Публика ревела. Андреа стояла на подиуме: ее тело лоснилось от масла, а ненависть и ярость скрывались за лучезарной улыбкой, заметной даже в самых дальних уголках зала. Она выбрала тяжелую и ритмичную музыку, сотрясавшую все помещение, и думала о том, какой глупой и беспомощной курицей когда-то была. А вот теперь она гордо демонстрировала всем, как выглядит истинная Андреа Сэндоу — Андреа-амазонка. Каждая ее поза вызывала восхищенный гул зала. Завершая выступление, она окончательно сразила всех своей произвольной импровизацией: позой «безоговорочная победа»! Ее бицепсы набухли венами и сухожилиями. Толпа взревела, и многие повставали с мест. Наконец она приняла расслабленную позу, низко поклонилась зрителям и боком быстро покинула сцену, присоединившись к другим участницам. Максин широко улыбнулась и уважительно кивнула, хлопая в ладоши. Андреа поняла, что победила. Вся боль, все страдания и мучения, перенесенные ею, вели к достижению именно этой цели. Но никто во всем зале даже не догадывался, что побежденными в этом состязании были не только соперницы.

Когда судьи объявили свое решение, Максин дружески похлопала ее по плечу. Андреа так расчувствовалась, что чуть не расплакалась, но слез, к сожалению, не было. Ее поздравляли другие участницы, но она чувствовала, что искренне за нее рада только Максин. Ей от этого было не по себе, потому что знала — поменяйся они местами, и она не смогла бы оказаться такой же великодушной.

— Сегодня будем отрываться по полной! — объявила Максин по-английски. — Соревнования закончились, так что неделю ни в чем себе не отказываем, а потом снова за работу.

— Шампанское точно за мной! — подтвердила Андреа, и они вошли в раздевалку. Там их ждали несколько человек, и среди них она узнала члена оргкомитета соревнований герра Вальдхайма.

— Это герр доктор Габриэль и его ассистентка фрау Босбах, — представил Вальдхайм остальных. — Они здесь представляют ассоциацию бодибилдинга и хотят взять кровь на анализ, если вы не против.

— Разумеется, нет! — заверила Андреа, чувствуя, как сводит скулы от усилия, прилагаемого для удержания на лице улыбки.

7

По предложению Фабеля они оставили машину на стоянке и вместе с Шольцем направились к церкви Святой Урсулы. Та располагалась на маленькой площади, зажатой подступившими вплотную домами. На краю площади был бар-ресторан, а сбоку к церкви примыкал приходской домик.

— А где нашли тело Сабины Йордански? — спросил Фабель.

— Вон там, за церковью.

Фабель с остальными проследовал за Шольцем, и они свернули за угол церкви. Как и там, где убили Мелиссу Шенкер, здесь было пустынно и безлюдно. Еще одна смертельная западня.

— А где она жила?

— Ее дом находится дальше по Гереонсваль. — Шольц указал рукой на отходящую от площади улицу.

— Что-то тут не складывается… — Фабель оглянулся и посмотрел в сторону центра города.

— Что именно? — не понял Шольц.

— Я убежден, что убийца поджидал свои жертвы в засаде. Но церковь не находится на этом пути. Она не должна была здесь проходить.

Шольц мрачно улыбнулся и покачал головой.

— Когда она шла домой, с ней были подруги. На этом месте они расстались и разошлись. Даже если бы убийца поджидал ее здесь, то не смог бы напасть, потому что она была не одна.

— Тогда он должен был либо уговорить, либо заставить ее прийти сюда.

— Похоже, что так.

— Это может означать, что данная церковь как-то связана с этим делом. И что, никаких признаков сексуального насилия? — спросил Фабель, хотя ответ знал заранее.

— Никаких, — подтвердила Тансу. — Нет ни следов семени, ни признаков сексуального нападения.

Четыре детектива молча разглядывали место преступления. Второе за день. Фабель начинал понимать, как строились отношения в следственной группе. Шольц вел себя так, будто и не был начальником, а Крис и Тансу обращались к нему только по имени и никогда не называли шефом. Но в действительности Шольц держал подчиненных в ежовых рукавицах и, возможно, был для них куда более строгим начальником, чем Фабель — для своих. Крис — явно новичок, по крохам набиравшийся опыта у Шольца. Тансу умная и волевая, но еще не настолько уверенная в себе, чтобы открыто не соглашаться с Шольцем. Не вызывало сомнений, что Шольц отбросил версию Тансу о связи дела с изнасилованием в девяносто девятом году как беспочвенную. Однако Фабель так не считал.

— Я хочу вам кое-что показать. — Шольц, согнувшись под порывами холодного ветра, подвел Фабеля к массивным темным церковным дверям. Фабель вошел внутрь и оглядел подсвеченные сводчатые потолки и витражи.

— Очень красиво.

— Я не это хотел вам показать. — Шольц провел его к тяжелой металлической двери справа от входа.

— У меня от этого места мурашки по коже, — поежилась Тансу.

Фабель и Шольц спустились по крутым ступеням в подземную усыпальницу.

— Днем здесь открыт доступ для посетителей и постоянно работают камеры слежения. А та массивная дверь, что вы видели, запирается на ночь.

Фабель остановился. Побеленный сводчатый потолок был украшен позолотой. Но она была не только там — все помещение, казалось, было буквально пронизано золотом. Однако Фабеля поразило не это, а то, на что была нанесена позолота.

— Золотая усыпальница, — объяснил Шольц. — Церковь Святой Урсулы — вторая по возрасту романская церковь Кёльна. Вы сами видели, что город подступил к ней совсем близко, но раньше, еще с римских времен, рядом с ней располагалось огромное кладбище.

Фабель обвел крипту взглядом. Стены были украшены настоящими костями и черепами, инкрустированными в стены, образуя строгий геометрический рисунок. Их были сотни, даже тысячи. И все покрыты позолотой. В стенах усыпальницы имелись маленькие ниши с небольшими, видимо гипсовыми, бюстами.

— Вы знакомы с легендой о святой Урсуле? — поинтересовался Шольц.

Фабель покачал головой. Он никак не мог прийти в себя от увиденного. Столько мертвых. Покрытые золотом человеческие кости использовали как украшение. Это внушало благоговейный ужас и вызывало трепет.

— Урсула была британской принцессой, путешествовавшей по этим краям в темные века в сопровождении одиннадцати тысяч девственниц. К несчастью, когда они прибыли сюда, Кёльн осадили орды гуннов. Урсула и все девственницы предпочли умереть, чем быть обесчещенными. — Шольц усмехнулся. — Интересно, кстати, где это они смогли набрать столько девственниц в Кёльне в те времена! Скорее всего со святой Урсулой было одиннадцать девственниц, но в Кёльне любят все приукрашивать и преувеличивать, поэтому первоначальное количество было увеличено сначала до одиннадцати сотен, а затем и тысяч. Во всяком случае, есть все основания считать, что в пятом веке какие-то девственницы приняли мученическую смерть. Согласно легенде, их похоронили на местном кладбище. А когда кладбище решили убрать, то построили «золотую» усыпальницу и перенесли сюда останки для всеобщего обозрения. Судя по всему, здесь находятся кости умерших за пару веков. И еще здесь десятки урн для захоронения костей, а этими бюстами обозначены останки тех, у кого нашлись деньги для особого места их упокоения.

— Это ужасно! — воскликнул Фабель.

— Это католицизм, — улыбнулся в ответ Шольц. — С напоминанием о смерти у нас всегда все было в порядке. Наслаждайся жизнью, пока жив, но не забывай, что впереди тебя ждет смерть и вечность. Как я уже говорил, именно эта мысль и нашла свое концентрированное воплощение в карнавале.

— А почему вы решили мне это показать? — спросил Фабель. — Вы считаете, что это как-то связано с делом? Легенда о девственницах и «золотая» усыпальница? По словам Тансу, на девушку, ставшую жертвой изнасилования семь лет назад, напали, когда она находилась за этой церковью. И она была девственницей.

— Я допускаю наличие связи между этим делом и убийствами. Но мне кажется, что вам будет интересно увидеть это место своими глазами. Оба убийства совершены неподалеку от церкви Святой Урсулы. Не исключено, что все это, — Шольц обвел рукой «золотой» зал, — имеет для убийцы какое-то значение. Может, он считал, что Мелисса Шенкер тоже девственница. Тем более что ее образ жизни был близок к затворничеству. А вот что касается Сабины Иордански, то она производила впечатление девушки, уже лишившейся девственности.

Фабель согласно кивнул.

— Но должна же быть причина для того, чтобы убийца выбрал именно их. Одним лишь пристрастием к их телосложению это не объясняется. Он видел этих девушек раньше. Где-то и как-то их пути точно пересекались.

Фабель снова посмотрел на орнамент и, встретившись с невидящим взглядом пустых глазниц позолоченного черепа, направился к выходу.

— Давайте вернемся в управление — я хотел бы еще раз посмотреть все материалы. Я чувствую, что мы что-то упускаем.

8

— Речь идет об убийстве. — Бусленко наклонился вперед и не сводил с Марии испытующего взгляда. Она ненавидела его пронзительные глаза, похожие на ограненные изумруды. Такие же, как у Витренко. — Давайте начистоту. Мы находимся здесь, чтобы нарушить закон, охраняемый вами по долгу службы. Вы следователь по раскрытию убийств, Мария, и должны лучше других понимать, что никакой закон, строго говоря, не может оправдать убийства Василя Витренко.

— Это оправданно с моральной точки зрения… — заметила она.

— Но это не одно и то же. Если нас поймают, вы отправитесь в тюрьму. Я просто хочу, чтобы между нами не было недомолвок. Если вы хотите уйти, то можете сделать это прямо сейчас. Но тогда возвращайтесь в Гамбург. Я не хочу, чтобы вы нам мешали.

— Я отдаю себе отчет в том, каковы ставки, — заверила Мария. — И я сделаю все, чтобы покончить с ним. Из-за него мне пришлось бросить работу в полиции, а потому я не вижу причин продолжать вести себя как полицейский, когда дело подошло к тому, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

— Ну что же… — видимо удовлетворенный услышанным, проговорил Бусленко и развернул карту Кёльна. Однако это был не обычный туристический план города. Такого рода топографическими материалами, как решила Мария, пользуются разведслужбы. На ней было наклеено несколько маленьких красных квадратиков. — Это места — во всяком случае те, что нам известны, — откуда Витренко осуществляет свои операции. О них нам известно довольно много, но все они имеют второстепенное значение, про более серьезные мы ничего не знаем. Кроме того, несомненно, что Витренко изменил внешность. Он может действовать у нас под самым носом, и мы об этом ни за что не догадаемся. А вот на этого негодяя данные у нас есть… — Бусленко положил на стол фотографию. — Это Валерий Молоков, русский. По многим параметрам он является русской разновидностью Витренко. Основное отличие между ними заключается в том, что Молоков не так умен и не так безжалостен. И если Витренко не считает себя обычным преступником и действует так, будто руководит военной операцией, Молоков, несмотря на свое спецназовское прошлое, вполне доволен статусом мафиозного босса.

— Молоков был полицейским? — удивилась Мария.

— Не в том смысле, как вы думаете. Молоков служил в Отряде милиции особого назначения, но его оттуда выгнали — судя по всему, за коррупцию. Учитывая то, что в московских правоохранительных органах ее воспринимают как данность, это надо было заслужить. Молоков отсидел три года в «Матросской Тишине» за нелегальную переправку людей. В этом еще одно его отличие от Витренко, ни разу не входившего в конфликт с законом. Молоков прославился тем, что работал наемным убийцей, и теперь разыскивается за преступления, подпадающие под целый ряд статей. Молоков ненавидит Витренко, но изменить ничего не может. Их пути пересеклись, и Молоков понял, что шансов отстоять свои позиции у него нет. Витренко удалось убедить его пойти на сотрудничество, и Молоков при этом вынужден довольствоваться второстепенной ролью.

— А почему Молокова не выслали из Германии? — поинтересовалась Анна.

— И Молоков, и Витренко живут здесь под вымышленными именами, причем Витренко умеет скрываться под чужой личиной особенно искусно. А полиция Германии до сих пор не знает ни нового имени Молокова, ни как его найти. И в этом заключается наша фора.

— Что вы имеете в виду?

— Мы знаем, где он. Скорее случайно, чем в результате операции. Молоков нас интересует главным образом потому, что он самый высокопоставленный руководитель в синдикате Витренко, находящийся под нашим наблюдением. В отличие от мелкой рыбешки типа Кушнира Молоков действительно может вывести нас на Витренко.

— Похоже, они не питают особой любви друг к другу.

— Верно, особенно это характерно для Молокова. Витренко может держать его в руках, но Молоков — очень опасный тип. Однако в этом мезальянсе есть и другое слабое звено. Ваше Федеральное ведомство по уголовным делам имеет информатора в синдикате. Украинская разведка полагает, что Витренко подозревает людей Молокова в том, что именно они виноваты в утечке информации. Я принимал участие в провалившейся операции по поимке Витренко на Украине. Одного негодяя по фамилии Коткин, бывшего одним из главарей Молокова, нашли мертвым, как и члена нашей команды, продавшегося, как полагают, Витренко.

— Нам надо знать, можем ли мы на вас рассчитывать, — вмешалась Ольга Сарапенко. — Вы согласны участвовать в ликвидации Витренко?

Мария отпила воды и заметила, как у нее дрожат руки. После веревок запястья болели.

— А если действовать по закону? Найти его и передать в руки БКА?

— Вы сами знаете, что это не вариант, Мария, — вздохнул Бусленко. — Это даст ему возможность снова ускользнуть. И наша цель вовсе не в этом. Мы приехали, чтобы покончить с Витренко. Раз и навсегда.

Мария посмотрела на украинца, спокойно выдержавшего ее взгляд. Этот человек называл себя полицейским и знал, что она была офицером полиции, и тем не менее предлагал ей принять участие в совершении убийства. Но ведь она сама приехала в Кёльн с этой же целью. Однако стоит ли ему доверять? Он мог оказаться кем угодно — даже одним из убийц, входящих в банду Витренко. Хотя в таком случае разве она не была бы уже мертва?

— Я уже говорила, — повторила она, — что хочу видеть, как Витренко умрет. Я — с вами.

9

Ансгар, никогда ни за кем не ухаживавший, запинался и с трудом подбирал слова. Екатерине пришлось прийти ему на выручку и помочь сформулировать приглашение, с которым он к ней подкатил, имея в виду совместное посещение карнавальных мероприятий. Действуя совсем как экскурсовод, показывающий заблудившемуся туристу дорогу, она облегчила задачу тем, что предложила сначала сходить вместе поужинать в украинский ресторан.

Ансгар, старше Екатерины как минимум на пятнадцать лет, был далеко не глуп и не являлся легкой добычей. Он понимал, что брак с ним ей сразу даст немецкое гражданство. Однако он искренне верил, что действительно нравился ей. Но знала ли она его истинную натуру и тайные желания?

Рейн разделяет Кёльн не только географически. Уже с первых поселений, появившихся здесь, река служила сначала этнической, а потом социальной и культурной границей. Жители левобережья, представляемые в данном случае Ансгаром, всегда считали, что настоящий Кёльн находится на их берегу реки, а украинский ресторан, куда предложила сходить Екатерина, располагался в районе Вингст, то есть по другую сторону этого символического водораздела, и славился настоящей украинской кухней. Ансгар обратил внимание на то, что основная клиентура, как, впрочем, и администрация, сильно смахивала на украинскую мафию. Многие носили черные костюмы от Армани — повседневную одежду бандитов из Восточной Европы.

Меню было напечатано на кириллице и немецком, но Ансгар решил положиться на вкус Екатерины. Насколько он мог понять, у украинцев было столько же разновидностей борща, как у эскимосов слов, обозначавших снег. Кроме того, там были печева, пампушки, галушки, вареники, битки и огромный выбор десертных блюд. Екатерина предложила начать с закуски из гусиной грудки, потом отведать гетманский борщ, а на горячее — свиные ребрышки, замаринованные в свекольном квасе и подаваемые с галушками.

— Это самая что ни на есть украинская еда, — восторгалась она, гордая возможностью познакомить его с кухней и культурой своего народа.

Подошел официант, чтобы принять заказ на аперитив, и Екатерина вступила с ним в оживленную беседу на украинском. Официант улыбнулся и кивнул.

— Надеюсь, вы не станете возражать, — пояснила она, — но это действительно стоит попробовать…

Официант вернулся с покрытой конденсатом бутылкой, похожей на шампанское. Он открыл ее, и Екатерина, снова взяв инициативу в свои руки, попробовала и довольно кивнула. Официант наполнил бокал Ансгара, и тот сделал глоток. Он почувствовал, как полость рта обволокла ароматная свежесть пенящейся жидкости.

— Потрясающе! — искренне восхитился он. — По-другому и не скажешь!

— Это «Кримарт», — пояснила она со счастливой улыбкой. — Его производит Артемовский завод шампанских вин в Донецкой области. Кстати, он был основан немцем. Из Пруссии. Это вино очень любили Сталин и его окружение.

Ансгар наблюдал, как Екатерина ела и болтала, поддерживая разговор, очаровывая его своим акцентом. Но главное было то, как она ела. Екатерина изо всех сил старалась разговорить его и расспрашивала о детстве, семье, как он решил стать шеф-поваром. Ансгару даже самому захотелось быть более открытым и интересным собеседником. Но больше всего ему хотелось сидеть в этом украинском ресторане в обществе молодой красивой женщины и быть как все остальные люди: с нормальной жизнью и нормальными желаниями.

Екатерину не удручала молчаливость Ансгара. Она много рассказывала о своем детстве на Украине, о потрясающей красоте этого края и радушии людей.

Ансгар слушал и улыбался. Он обратил внимание на то, что Екатерина нарядилась во все самое лучшее. Ее одежда не была дорогой, но ее подбор свидетельствовал о наличии вкуса. Две верхние пуговицы на белой блузке расстегнулись, и, когда она наклонялась, он видел, какой белой и гладкой была кожа на высокой крупной груди. Он оценил ее стремление понравиться. Но весь ужин он старался отогнать темные фантазии, то и дело овладевавшие им при взгляде на нее.

После ресторана они взяли такси. Ансгар признал, что еда ему понравилась. Обычно ему было сложно получить удовольствие от трапезы не в своем ресторане. Во-первых, к нему никогда не относились как к обычному посетителю: в Кёльне он пользовался заслуженной известностью, и все, кто так или иначе был связан с ресторанным бизнесом, отлично его знали. Ансгар не сомневался, что в оживленной беседе Екатерины с официантом среди украинских слов несколько раз прозвучало его имя. Во-вторых, ему было трудно отвлечься от профессиональной оценки и просто получать удовольствие от трапезы. Ансгар по привычке машинально оценивал сочетание приправ, общие вкусовые ощущения и украшение подаваемых блюд. В своем деле Ансгар был настоящим художником и любил смотреть, как другие кладут мазки на свои полотна, чтобы чему-то от них научиться и, возможно, что-то перенять. Многие неуловимые тонкости, делавшие его блюда такими неповторимыми и изысканными, он подсмотрел в самых обычных забегаловках.

Но сегодня, устроившись на заднем сиденье такси с Екатериной, он чувствовал, что съел слишком много. Для Ансгара ценность пищи заключалась не в количестве съеденного, а в качестве, в том, как она была приготовлена. Он чувствовал тепло тела прильнувшей к нему Екатерины. Ансгар понимал, что выпил тоже больше обычного. Это его встревожило: он боялся, что может поддаться порывам, столь старательно удерживаемым под контролем. Вернее, он опасался самого тайного и постыдного из них. В поведении Екатерины ощущалась легкость и беззаботность. Ситуация становилась опасной, и ему все труднее было сдерживать фантазии, все более и более приобретавшие черты реальности.

Ансгар собирался высадить Екатерину у ее квартиры. Он отказался подняться к ней на чашку кофе, сославшись на то, что завтра рано вставать, но она наклонилась к нему и поцеловала, и он почувствовал у себя во рту ее язык и вкус кофе с малиновым ликером, которым они завершили трапезу в ресторане.

Он расплатился с таксистом и направился за Екатериной в ее апартаменты.

10

— Я встречался как-то с одной девчонкой — так вот ей нравилось быть связанной, представляете? — Шольц откинулся на спинку кресла и поднес к губам бутылку кёльнского пива. — То есть связанной по-настоящему каждый раз, когда мы этим занимались. Без этого она не получала никакого удовольствия.

— Спасибо, что поделились… — улыбнулся Фабель и тоже сделал глоток пива. Почувствовав, что алкоголь начинает действовать, он решил сделать паузу, чтобы сохранить ясность ума.

— Я хочу сказать, что без этого у нее не было оргазма, — продолжил Шольц и улыбнулся. — Я все это не к тому, что решил поделиться интимными подробностями своей личной жизни. Просто и по работе, и в личном плане я сталкивался с самыми разными странностями человеческого поведения, если вы понимаете, что я имею в виду, но все равно не могу вообразить, как можно получать удовольствие от поедания себе подобных.

Фабель сидел на диване и лениво отщипывал кусочки пиццы. Шольц предложил забрать все материалы с собой, купить по дороге что-нибудь из готовой еды и поехать к нему на квартиру — вечер предстоял долгий, и было бы лучше не отвлекаться на постороннее.

— Если честно, то за эти годы я тоже понасмотрелся всякого, — заметил Фабель. — Я имею в виду — по работе. И как раз по этой самой причине и подал в отставку.

Шольц ухмыльнулся, глядя, как Фабель ковыряется в пицце.

— Извините, — сказал он. — Она без селедочного соуса.

— Забавно! — рассмеялся Фабель. — Вы все тут потешаетесь над нами, северянами, что мы едим слишком много рыбы. А причина в том, что мы живем на побережье и рыба для нас — самый доступный продукт питания. Вдобавок сказывается и наш вклад в общую культуру. Вы когда-нибудь слышали о гамбургском блюде под названием Labskaus?[9]

— Мне кажется, да, — ответил Шольц, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимость.

— В Гамбург рецепт привезли скандинавские моряки, а уж мы поделились им с англичанами. Если спросить британцев, что такое Labskaus, они недоуменно пожмут плечами, хотя ливерпульцев шутливо называют scousers как раз потому, что это блюдо было так популярно в этом городе. Я хочу сказать, что наши предпочтения в пище определяются тем, что имеется под рукой, ну и, конечно, общением. Разумеется, сейчас можно отправиться в любой супермаркет и накупить чего душе угодно, но сложившиеся с древних времен традиции по-прежнему живы. Точно так же мы наследуем и предубеждения против определенных продуктов, что снова возвращает нас к Карнавальному людоеду. Мне всегда казалось непонятным существование запрещенных к употреблению продуктов. Возьмем, к примеру, свинину. Даже здесь, где поедается так много мяса, и к югу отсюда очень многие люди относятся к свинине[10] с большим предубеждением.

— Разве? — Шольц не скрывал сомнения. — Южнее экватора белых сосисок?[11]

— Даже там среди самых преданных почитателей мяса находятся люди, никогда не притрагивавшиеся к свинине. Свинина — один из самых табуированных продуктов питания на планете. Ее не едят ни мусульмане, ни иудеи, и есть основания считать, что ее запрещали употреблять в пищу даже шотландские горцы. Наверное, это объясняется схожестью свинины с человечиной. В том смысле, что мы живем в век ксенотрансплантации, когда генетически модифицированные свиные органы пересаживаются людям. Племена в Папуа-Новой Гвинее вообще называют человеческое тело «длинной свиньей».

— Думаете, потому, что мясо свиней и людей похоже?

— Полагаю, что это может быть связано с генетической памятью о временах каннибализма. А наше неприятие этого явления рассматривается как показатель цивилизованности. В девятнадцатом веке колонизация часто оправдывалась тем, что осуществлялась ради спасения туземцев от самих себя. А увлечение каннибализмом приводилось в качестве главного свидетельства дикости.

Шольц сделал несколько глотков пива.

— Мы намеренно скрыли от прессы подробности обоих убийств и ограничились заявлением о том, что есть некоторые детали, известные только нам и убийце. Мы даже не подтвердили наличие связи между обоими убийствами. Вы тут справедливо заметили, что сама мысль о людоеде, разгуливающем на свободе, может посеять в людях панический ужас. А прессе только этого и надо.

— Значит, вы допускали, что убийца может оказаться людоедом, еще до того, как я об этом упомянул?

— Да, — подтвердил Шольц. — Но я не был уверен в этом так, как вы. Я просто подумал, что размер вырезки может быть не случайным. Фунт мяса. — Последние слова Шольц произнес на английском. Немного помолчав, он снова принялся за пиво. — Как по-вашему, есть шанс, что наш парень руководствуется не сексуальным каннибализмом, а чем-то иным? Учитывая, что на месте преступления не было найдено следов семени?

— Отсутствие семени не означает, что эякуляции не было. Он может быть просто слишком осторожным, чтобы оставлять улики. Не исключено, что он мастурбирует позже, когда покидает место преступления. Но мы можем вполне допустить, что имеем дело все-таки не с сексуальным каннибализмом. А вдруг убийце просто нравится вкус человечинки. Так сказать, ничто человеческое ему не чуждо.

— О вкусах, понятно, не спорят, но что здесь может нравиться?

— Некая теория утверждает, что благодаря наличию сложных протеинов в мышечной ткани человека некоторые люди, поедая ее, могут испытывать необыкновенный подъем, своего рода эйфорию. Другие полагают, что в человечине каннибалы находят необходимые для жизни компоненты, отсутствующие в других продуктах. Но существует природная недопустимость каннибализма. И для людей, и для животных она выражается в прионовых болезнях: «коровьем бешенстве», куру[12] и тому подобном.

— А если наш убийца просто расширяет свой кругозор, ищет новых острых ощущений? Хочет узнать, каково это — отведать человечины?

— Я сам люблю хороший бифштекс, — сказал Фабель. — Но не думаю, чтобы смог отправиться на пастбище и убить корову, чтобы его отведать. Обычно мы стараемся не думать об источнике того, что потребляем в пищу. Один американский журналист, как-то подкупив служителя морга в Париже, разжился куском свежей человечины, а потом описал свои ощущения при приготовлении и поедании ее. По его словам, человечина напоминает телятину. В любом случае убить — причем дважды! — для удовлетворения эпикурейского любопытства — это нечто! Я склонен считать, что наш убийца скорее всего удовлетворяет какую-то свою сексуальную фантазию.

Шольц собрал коробки из-под пиццы и вышел на кухню, а Фабель воспользовался его отсутствием, чтобы внимательно оглядеть жилище кёльнского детектива. В нем удивительным образом сочеталась практичность и неопрятность, характерные для любой холостяцкой квартиры. Комнатные растения в горшках засыхали от недостатка влаги, и Фабель едва удержался, чтобы не попросить лейку. На книжных полках царил порядок, и у Шольца была внушительная коллекция фильмов на дисках, расставленных в алфавитном порядке. В кажущемся хаосе квартиры ощущалась какая-то удивительная и тщательно продуманная организованность. На стенах висели на редкость удачные художественные репродукции и большая афиша кёльнской театральной постановки «Макбета». Фабель вспомнил ссылку на Шекспира в присланных ему материалах. Шольц вернулся с двумя бутылками пива и расчистил место для папок на журнальном столике.

— Вам нравится Шекспир? — поинтересовался Фабель.

— Не все. Никогда не читал его на английском — слишком плохо его знаю. Но «Макбет» мне нравится. Я помню, как в детстве смотрел фильм «Макбет», снятый Орсоном Уэллсом и дублированный на немецкий. Мне ужасно понравился главный персонаж. Этакий законченный злодей. Но для нашего случая гораздо больше подходит «Тит Андроник».

Фабель улыбнулся. Судя по внешности и поведению, в Шольце было трудно распознать столь тонкого знатока Шекспира.

— В свое время я даже подумывал о том, чтобы стать актером, — смущаясь, признался Шольц. — Наверное, мне больше нравилось быть кем-то другим, чем собой.

— Вообще-то игра актера и работа полицейского — это две большие разницы!

— Да я серьезно никогда и не рассматривал такую возможность, — продолжал Шольц. — Мой отец был полицейским и очень… практичным человеком. Он положил конец моим мечтаниям и в общем-то не оставил мне выбора.

— Что ж, театру не повезло… — улыбнулся Фабель, совсем не представляя Шольца в роли злодея Макбета. Неожиданно он подумал о другом, вполне реальном злодее и почувствовал, как внутри все сжалось. — А как проходит ваше другое расследование? — спросил он как бы между прочим.

— Убийство в «Биаррице»? Трудно сказать. Если честно, я стараюсь не очень в него вникать. Другая специфика. Там есть кому заниматься… БКА и Управление по борьбе с организованной преступностью вцепились в него как бульдоги.

— Правда?

— Вернее, я тоже задействован. И если они найдут что-нибудь относящееся непосредственно к убийству, то обязательно поставят меня в известность. Но я не сомневаюсь в том, что дело там гораздо масштабнее. Судя по тому, что для расследования создали межведомственную группу БКА, речь идет о тандеме Молоков — Витренко.

— Я хорошо знаком с ним. Особенно с Василем Витренко. Наши пути пересекались.

— В самом деле? — Шольц удивленно вскинул брови. — Судя по разговорам, это далеко не безопасно.

Фабель мрачно улыбнулся. Он не знал, насколько Шольц был в курсе его противостояния с Витренко, и не хотел привлекать его внимание к Марии. Во всяком случае, пока.

— А та женщина, с которой разговаривала жертва… — Фабель снова сделал вид, что просто проявляет праздное любопытство. — Ну, та самая, виденная свидетелем за пару дней до убийства. Вы говорили, что она была похожа на представителя власти. Из полиции или иммиграционной службы. Удалось что-нибудь выяснить?

— В том-то и дело, что нет! Мы до сих пор не можем найти никаких следов. Видимо, она просто производила такое впечатление чисто внешне.

— Наверное… — протянул Фабель, отхлебывая пиво и наблюдая за выражением лица Шольца, пока тот раскладывал на столике папки с бумагами. — Вероятно, это просто совпадение…

— Ну, не знаю… Во всяком случае, оперативная группа БКА сбилась с ног, пытаясь разыскать ее. И просила меня помочь.

11

Доктор легко нашел вену на ее еще не остывшем после состязания теле. Затем сестра проводила ее до туалета и ждала около двери кабинки, пока та не вынесла ей мочу для анализа. Все это время Андреа старалась держаться как можно дружелюбнее, но искренности в этом было ничуть не больше, чем в широкой улыбке, не сходившей с ее лица, когда она выступала на подиуме. Она даже пошутила с суровой на вид маленькой медсестрой, хотя на самом деле чувствовала отвращение и ненависть при виде дряблой кожи ее лица и бесформенного тела.

Врач ей тоже не понравился. Он оказался заносчивым и неулыбчивым мужчинкой, сухо велевшим ей протянуть руку, явно демонстрируя нежелание общаться.

— А когда я получу результаты? — спросила Андреа с улыбкой, хотя ее единственным желанием было открутить ему голову.

— Никаких результатов вы не получите. Они будут направлены в оргкомитет, а тот уже проинформирует вас. Но я предоставлю в ваше распоряжение половину взятых на анализ образцов, если вы вдруг захотите провести независимую экспертизу и оспорить наше заключение.

Андреа с трудом удержалась, чтобы не заехать ему в личико кулачком.

— Оспаривать будет нечего.

Доктор встал и убрал в чемоданчик медицинские инструменты.

— Дорогая леди, я врач и делаю анализы для оргкомитетов самых разных спортивных организаций. И вот что я вам скажу. Абсолютным и непреложным медицинским фактом — заметьте, фактом, а не мнением — является то, что наличие мышечной гипертрофии указывает на весьма высокое содержание в организме мужских гормонов. Ваш пример в этом смысле особенно показателен. Женщины могут нарастить мышечную массу через тренировки под нагрузкой, но в гораздо меньшей степени, чем у вас. Только мужчины способны развить такую мускулатуру, не прибегая к запрещенным препаратам. Но даже и они в среднем возрасте теряют способность наращивать рельефную мышечную массу так, как могли в молодости. Почему? Да потому что уровень тестостерона начинает снижаться. Тестостерона, фрау Сэндоу, производимого в нужном количестве только организмами молодых мужчин. И у мужчин его уровень в десять раз выше, чем у женщин.

— Вы обвиняете меня в мошенничестве? — Улыбка сползла с ее лица, а скулы напряглись.

— Я никого ни в чем не обвиняю, а всего лишь констатирую медицинский факт. Вы не могли бы добиться такого телосложения без принятия значительного количества тестостерона. А наш анализ всего лишь покажет, каково его содержание в настоящий момент и достаточно ли его, чтобы тест был положительным. Но я не сомневаюсь, что вам это отлично известно и, готовясь к соревнованиям, вы это учли и приняли меры.

Андреа резко поднялась, чувствуя, что задыхается от гнева. Доктор невозмутимо поднялся и закрыл свой чемоданчик.

— Высокий уровень раздражительности и всплески ярости являются обычным побочным эффектом, фрау Сэндоу. — Он оглядел ее с ног до головы. — И должен отметить, что ваше здоровье оставляет желать много лучшего. Судя по запаху изо рта, перхоти и воспаленной оболочке глаз, ваш организм сильно обезвожен. Пожалуйста, послушайтесь совета врача: пейте как можно больше.

Андреа выпрямилась во весь рост, втянула живот и поиграла мышцами.

— И вы полагаете, что это признак нездоровья? — усмехнулась она.

— Если честно, то — да. Вы уже нанесли большой ущерб своим внутренним органам. Одному Богу известно, как пагубно на вашей печени и почках сказалось регулярное обезвоживание. Думаю, фрау Сэндоу, что вы принимали стероиды, содержащие тестостерон. Но, судя по выраженной васкулярности, — он показал на ее набухшие кровеносные сосуды на предплечьях и бицепсах, — вы, наверное, решили, что вас не поймают на использовании болденона. К сожалению, вынужден вас разочаровать: болденон полностью распадается только за шесть месяцев.

— Но вы не знаете одного, — криво усмехнулась Андреа. — Мои познания в физиологии человека намного превосходят ваши представления о них. Повторяю: ваши анализы ничего не покажут. А если я в прошлом и принимала стероиды, так что из этого? Это не запрещено! Это часть нашей подготовки, как диета с повышенным содержанием белка.

Врач и медсестра направились к выходу. У двери доктор Габриэль повернулся и печально покачал головой:

— Вы позорите имя своего однофамильца, фрау Сэндоу. И я искренне надеюсь, что выдающийся атлет Юджин Сэндоу не был вашим родственником. Он видел смысл этого спорта в возрождении духа классического атлетизма. В достижении гармонии и красоты. В рельефности, но не вычурности. А вы и вам подобные превратили великий вид спорта в шоу уродцев. Как я уже говорил, о результатах анализов вас проинформирует оргкомитет.

Андреа осталась наедине с Максин, обнявшей ее за мощные плечи.

— Дорогая, не обращай внимания, — сказала она по-английски. — С анализами наверняка все будет в порядке. Но я так и не поняла, что этот старикан хотел сказать.

— Ничего, — ответила Андреа и улыбнулась. — Не бери в голову. Давай-ка лучше отправимся в город и отпразднуем.

Но она чувствовала, как в ней продолжает бушевать ярость. Она подумала о невзрачном маленьком докторе и, главное, об этой жалкой безропотной медсестре, хранившей укоризненное молчание. Они были так уверены в себе, но не знали, что имеют дело не только с сильной, но и весьма сообразительной особой. Анализы ничего не покажут.

Сегодняшний вечер они проведут с Максин в городе. Но скоро, очень скоро она даст выход своему гневу.

12

Когда Шольц снова вышел на кухню, чтобы взять себе еще пива и приготовить своему гостю кофе, Фабель разложил на столике фотографии обеих жертв, сделанные до убийства и после.

— Перед отъездом я разговаривал с одним антропологом, — громко начал он, желая, чтобы его было слышно на кухне. — Он изучает, как изменялось понятие женской красоты на протяжении веков. Не то, что объективно является красивым, а то, что мы считаем красивым. Так вот: обе женщины полностью соответствуют канонам красоты определенного периода истории. Фигура слегка аморфовидной формы, хрупкая верхняя половина тела при полноватых бедрах и животе. Это считалось идеалом женской красоты накануне Первой мировой войны. Затем наступило время девиц, похожих на мальчиков, потом «песочных часов» с осиной талией и, наконец, худышек.

— И что? — Шольц вышел из кухни и передал Фабелю чашку с кофе.

— У этих женщин фигура не соответствовала современной моде. И они пытались что-то с этим поделать. — Фабель начал перелистывать папку с материалами.

— Что вы ищете? — поинтересовался Шольц.

— Членскую карточку какого-нибудь спортзала, общества похудания… любой намек на желание прибегнуть к косметической хирургии… сделать липосакцию… что-нибудь в этом роде.

— Но с ними же все было в порядке… — Шольц присоединился к поискам. — В том смысле, что они не были такими уж толстыми ниже пояса.

— Вы даже представить себе не можете, на какие жертвы готова пойти женщина, чтобы избавиться от малейшего изъяна.

Через десять минут они собрали целое досье на Сабину Йордански. Два раза в неделю она ходила в спортзал, регулярно посещала салон красоты, по средам, когда работала только до обеда, занималась плаванием. По Мелиссе Шенкер никакой аналогичной информации найти не удалось.

— Должно же быть хоть что-нибудь! — Фабель с досадой запустил руку в волосы.

— Возможно, Мелисса Шенкер была не так озабочена своей внешностью, — предположил Шольц. — Вся ее жизнь протекала в маленькой электронной вселенной, где внешность не имела значения. В мире, лишенном форм.

— Ладно. — Фабель снова просмотрел папку. — А что такое «Властелины хаоса»?

— Ее главный хит. Ролевая компьютерная игра, разработанная ею. Очень продвинутая и сложная. Судя по всему, она трудилась над ее продолжением, до того как погибла.

Там была обложка игры. Три мифологических персонажа — воин, жрица и маг — стояли на горе посреди фантастического пейзажа.

— «Властелины хаоса»… — Фабель снова прочитал вслух название по-английски. — Мир перевернулся с ног на голову. Дни хаоса. Клоун стал правителем. Все это очень похоже на карнавал. Не исключено, что это и есть искомая связь. Мелисса так много времени проводила в своем электронном мире, что запросто могла там пересечься с убийцей и Сабиной Йордански.

1

Ансгар лежал в постели Екатерины и наблюдал за ее умиротворенным сном. Их секс был бурным и почти исступленным. Екатерина наверняка решила, что причиной был долгожданный выход страсти, накопленной Ансгаром, давно желавшим ее физически. Отчасти это было правдой: при виде ее наготы у него буквально перехватило дыхание. Но она не могла знать, что их соитие не могло дать ему ту разрядку, которой он так жаждал.

Секс ему понравился. Во всяком случае, он принес то облегчение, которое мог принести любому обычному человеку. Но, лежа в полумраке и глядя на круглое бедро Екатерины, он чувствовал себя как человек, отведавший отличной, разбудившей настоящий аппетит закуски, но не получивший главного блюда. Но первый шаг все-таки был сделан. Теперь они стали любовниками. Возможно, со временем он сможет претворить с ней в жизнь свою самую сокровенную фантазию.

Было воскресное утро, и Ансгара ждал впереди выходной день. Екатерина ушла на работу, сказав, что он может остаться в ее квартире и дождаться ее возвращения вечером. Когда она пришла, уставшая и раскрасневшаяся после кухонной жары, с капельками пота на блестящей коже, то сразу заявила, что отправится сначала в душ, а потом они займутся любовью. Ансгар заверил ее, что в душе необходимости нет, и они предались утехам любви с небывалым пылом.

На следующее утро они позавтракали пирожками с мясом, приготовленными, по словам Екатерины, по старинному украинскому рецепту, запивая их апельсиновым соком и кофе. Сидя за столиком вместе с Екатериной, Ансгар вдруг почувствовал приступ грусти. Он увидел себя со стороны, будто заглянул в окно с улицы: вот он сидит в компании красивой молоденькой девушки, и они вместе завтракают, как и подобает довольной жизнью паре. И самое удивительное — в данный конкретный момент он действительно чувствовал себя довольным жизнью.

Они решили отправиться на работу по отдельности и держаться там так, будто между ними ничего не произошло, но Ансгар понимал, как трудно будет Екатерине сохранить тайну и ни с кем не поделиться ею. Он поцеловал ее перед выходом и направился к оптовикам на Андер-Мюнце, чтобы пополнить кое-какие запасы в ресторане.

Пасмурное небо, висевшее над городом в последние дни, расчистилось, и светило яркое зимнее солнце. На душе у Ансгара было хорошо. Темные силы, прятавшиеся в укромных уголках его второго «я», не решались показаться на таком ярком солнечном свете, и вдобавок ко всему он впервые за долгие годы ощущал себя нормальным. Таким же, как и все остальные.

Ансгар на такси переехал через Цобрюке и пересел в свою машину. Он был очень разборчив, покупая мясо для ресторана, и никогда не брал специи у оптовиков, хотя прочие запасы пополнял именно у них. Для ресторана это было удобно, и все заказы доставлялись точно вовремя, что очень ценилось Ансгаром, любившим во всем порядок и аккуратность.

Он взял большую тележку без бортиков и нагрузил ее упаковками с моющими и чистящими средствами, наборами губок и салфеток и другой хозяйственной утварью, которую оптовики доставят позже. Затем он направился в отдел напитков. Вина Ансгар всегда покупал непосредственно у рейнских виноторговцев и кое-каких французских виноделов, но пиво и крепкие напитки приобретал у оптовиков.

Он заглянул в зал продовольственных товаров и неожиданно увидел ее. На мгновение он замер, но тут же опомнился и, пятясь, скрылся за высокими стеллажами с товарами. Она его не заметила. Ансгар видел ее всего пару секунд, но никаких сомнений у него не было. Он сразу узнал неестественно светлые волосы, яркую красную помаду на губах и темный загар, бросающийся в глаза в феврале. Но главным отличительным признаком были широкие плечи и тренированное тело: она легко катила тяжело груженную тележку к кассам.

Услышав за спиной недовольное ворчание другого покупателя, Ансгар посторонился и подвинул свою тележку поближе к полкам, освобождая проход. Сердце бешено колотилось в груди. Он всегда боялся повстречать ее и тешил себя надеждой, что она давно уехала из Кёльна. Их прошлая встреча длилась всего несколько минут, но и этого было достаточно, чтобы она познала его истинную суть.

2

Теперь, просыпаясь по утрам, Мария чувствовала, что потеряла всякую связь с собой и реальностью. Ее пугало ощущение, что она наблюдала за собой со стороны, будто была персонажем фильма или просто прохожим на улице. Она понимала, что это неправильно и что она изменилась. Будто что-то сломалось внутри. Ее пугало то, что теперь она была способна практически на все, выполняя поручение украинцев. Однако кое-что от старой Марии в ней все же осталось.

Они были вместе уже три дня. Встречались каждое утро на заброшенном мясокомбинате в районе Радерберг, арендованном Бусленко. Мария уезжала ночевать в дешевую гостиницу и добиралась сюда утром на машине. Что-то удерживало ее от упоминания о квартире Лизы и от пользования ею по крайней мере еще несколько дней. Мария понятия не имела, где остановились Бусленко и Сарапенко, а спрашивать об этом не стала. Ее удивляла основательность снаряжения украинцев, хотя группа состояла всего из двух человек. Бусленко и Сарапенко перевезли на склад очень много электронного оборудования и две сумки с оружием. Мария отдавала себе отчет в том, что ее участие в перемещении оружия и военного снаряжения по территории Германии уже является преступлением, гарантирующим тюремный срок.

Самое удивительное, что физически она чувствовала себя гораздо лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Она начала регулярно есть, стала набирать вес и больше не ощущала свинцовой тяжести при каждом движении. Вместе с аппетитом к ней вернулась решимость. Рассчитаться за смерть Славко можно было только убийством Витренко. Его убийство было решением всех проблем.

— Мы установили круглосуточное наблюдение за Молоковым, — сообщил Бусленко.

— Но как? Нас же всего трое…

— Убежище Молокова расположено на окраине Кёльна, между Линденталем и Браунсфельдом, в очень зеленом районе. Это огромная вилла, оформленная на русского бизнесмена по фамилии Богданов. Существует ли он на самом деле или это вымышленное имя Молокова или Витренко, нам не известно. Мы установили камеры наблюдения с дистанционным управлением по периметру виллы. Она находится на краю парка, а на улице с другой стороны много деревьев, так что особых трудностей не возникло. — Бусленко ухмыльнулся. — Мне пришлось поработать весь день на муниципальный департамент озеленения. Как бы то ни было, камеры надежны и хорошо замаскированы, правда, расположены не так близко, как хотелось бы. Хорошо бы, конечно, установить и камеры, и микрофоны на самой вилле, но это нереально.

Ольга Сарапенко помогла Бусленко подключить три монитора, настроила их, и на экранах появились изображения большого современного особняка, сделанные с разных ракурсов. Камеры были оборудованы объективами с переменными фокусными расстояниями, что позволяло приближать изображение с помощью джойстиков.

— Даже если бы нам удалось проникнуть на виллу и установить там оборудование, это мало бы что дало, — продолжил Бусленко. — Я не сомневаюсь, что они наверняка сканируют все помещения и каждые пару дней проверяют, нет ли подслушивающих устройств. — Бусленко горько усмехнулся. — Обычная наша проблема. На свое электронное оборудование Молоков ни у кого не должен спрашивать разрешения. И я не сомневаюсь, что по качеству оно намного превосходит наше.

— Проблема в том, — заметила Мария, — что я приехала в Кёльн не ради Молокова.

— Можешь мне поверить, Мария, что мы тоже.

— И чем я могу здесь помочь? — спросила она со вздохом. — Зачем вам надо было открываться мне? Понятно, что к Витренко я бы и близко не смогла подобраться. Действовать скрытно было бы для вас намного легче и безопаснее. Я не вижу, какой вам от меня прок.

— Трое наших товарищей погибли на Украине, — включилась в разговор Ольга Сарапенко. — Ты для нас — еще одна пара глаз. И еще один пистолет, если дойдет до стрельбы.

— Но твоя главная ценность для нас, Мария, — вмешался Бусленко, — заключается в связях. В потенциальном доступе к информации, закрытой для нас. Существует досье на Витренко. Точнее, этих досье — два, но самое полное из них находится в базе данных Федерального ведомства по уголовным делам, и доступ к ней крайне ограничен. Оперативная группа этого ведомства, занимающаяся Витренко, располагает информатором. В нашем распоряжении были только те данные, что ваши власти представили их украинским коллегам, но в них не было главного.

— Василь Витренко просто одержим вопросами безопасности, — пояснила Ольга Сарапенко. — Невозможность достать это досье буквально сводит его с ума. Он подозревает, что утечка информации происходит от человека Молокова, а может, и от него самого, но доказательств у него нет. Мы хотим, чтобы ты достала нам копию самого полного досье на Витренко. Если нам удастся найти информатора, мы сможем надавить на него и выйти на Витренко. И у нас появится свой человек в синдикате, причем он будет знать, что его собственная жизнь зависит от того, удастся ли нам ликвидировать Витренко.

— Но у меня нет доступа к досье на Витренко. Более того, уж кому-кому, а мне точно его не покажут.

— Но у тебя есть коды доступа и пароли к компьютерной системе БКА, — возразил Бусленко. — Для начала этого вполне достаточно. Было бы глупо рассчитывать, что выполнение такой сложной миссии займет всего пару дней. Не исключено, что для вас лучшим решением было бы вернуться через пару недель в Гамбург и снова начать работать в отделе по раскрытию убийств. Информация, добытая таким образом, была бы гораздо ценнее для нашего общего дела, чем ваше присутствие здесь.

— Я здесь, чтобы положить всему этому конец! И чтобы Витренко получил по заслугам! — с вызовом объявила Мария.

Для достижения этой цели она была готова почти на все, но Бусленко просил ее о доступе к сведениям, представлявшим государственную тайну. Причем от имени иностранных боевиков, незаконно действующих на территории Германии. Это было бы предательством, очень похожим на шпионаж.

— Я разделяю твое желание отомстить, — заметил Бусленко. — Но это не голливудский вестерн. Твоя ценность для нас заключается в том, что ты можешь получить сведения об операциях Витренко, имеющиеся в распоряжении германских спецслужб. И мы очень рассчитываем на твою помощь, — мягко произнес Бусленко. — А пока ты можешь оставаться с нами и помогать следить за Молоковым.

Мария дежурила у мониторов в свою смену и аккуратно заносила в журнал все, что происходило вокруг виллы: кто и когда туда приезжал, когда уезжал, номерные знаки машин. И всегда надеялась, что визитером окажется Витренко. Она отказалась предоставить украинцам коды доступа, запрашиваемые ими, но поделилась с ними имеющейся у нее информацией. Себе она объясняла это как своего рода обмен оперативными данными между разными правоохранительными органами.

Бусленко объяснил, что эта ситуация напоминала двух охотников в лесу. Он, Сарапенко и Мария должны были добраться до жертвы раньше Федерального ведомства по уголовным делам БКА, причем незаметно. А для этого ему были нужны коды, чтобы узнать, где устроит засаду другой охотник. Мария понимала, что настойчивость Бусленко со временем только усилится.

Во время дежурства на третий день Мария увидела на мониторе, как к воротам виллы подъехал огромный черный «лексус». Его немедленно пропустили, но камера располагалась слишком далеко, чтобы видеть лица приехавших. Однако когда из машины вылез последний человек, Мария почувствовала, как ее охватила дрожь.

— Ольга!

Та тут же прибежала.

— Что случилось?

— Он… — У Марии перехватило в горле, как будто произнесенное вслух имя могло убить ее. — Это он!

— Откуда ты знаешь? С такого расстояния видно только фигуру!

— Это точно он! И я его видела тоже на расстоянии, как сейчас, только тогда он бежал через поле. Где Бусленко?

— Забирает кое-что у связника. Он… тебе лучше не знать.

— Свяжись с ним по мобильному. Скажи, что цель обнаружена и сейчас находится в доме Молокова. — Мария не спускала глаз с монитора. Наконец-то! Наконец-то она его увидела. Она почувствовала необыкновенный прилив сил от одной только мысли, что наблюдает за ним, а он об этом даже не догадывается. Темная фигура на мониторе, однозначно опознанная Марией, повернулась к одному из телохранителей и, что-то сказав, исчезла в доме.

Мария следила за монитором с выражением нескрываемой ненависти.

— Вот и все! — сказала она почти шепотом. — Теперь ты от меня не уйдешь!

3

В углу гостиничного номера мерцал экран телевизора с выключенным звуком. Шеренга девушек, одетых в красно-белые микроюбки и треуголки, олицетворявшие прусскую военную форму восемнадцатого века, синхронно вскидывали в канкане ноги под звуки неслышной музыки. На заднем плане восседал и с показной веселостью наблюдал за происходящим Карнавальный совет одиннадцати. Карнавал продолжал набирать обороты, и мероприятия «розового» понедельника вскоре должны были достичь кульминации. Фабель лежал на кровати, бездумно глядя на экран, и размышлял о том, что Карнавальный людоед, наверное, тоже готовится к своему выступлению в «бабий» четверг. Фабель только что поговорил с Сюзанной по телефону, причем неудачно. Он не смог толком ответить, когда собирается вернуться в Гамбург, после чего оба надолго замолчали. В конце концов Сюзанна заявила, что они все обсудят по его возвращении, когда бы оно ни случилось, и повесила трубку.

Он перевел взгляд на экран телевизора, где широко улыбавшиеся девушки организованно покинули сцену, уступив ее мужчине в бочке, судя по всему, рассказывавшему что-то смешное, но оценить юмор Фабель не мог из-за выключенного звука.

Он зажег лампу на прикроватной тумбочке и взял папку с материалами по Вере Райнарц — девушке, избитой и изнасилованной в «бабий» четверг в 1999 году. Там была ее фотография в компании других студентов-медиков. Вера оказалась маленькой, с волосами какого-то сизого цвета, но симпатичной. Она стояла с краю и явно смущалась, что ее фотографировали. Другой снимок был сделан в солнечный день в парке или саду. Светлое летнее платье подчеркивало узкие плечи и полные бедра. Та же самая грушевидная фигура, что у других жертв Карнавального людоеда. И, судя по всему, ей снова не нравилось быть в кадре.

Фабель прочитал показания Веры и отчеты врачей и просмотрел фотографии, сделанные в больнице: синяки, ссадины и порезы на лице и шее казались особенно выразительными от яркого освещения при съемке. Он ни за что бы не узнал в этом распухшем от побоев и обезображенном синяками лице девушку на фотографиях, просмотренных непосредственно до этого. На других снимках были зафиксированы раны на теле, в том числе и от укусов. При изнасилованиях следы от укусов встречались довольно часто, но Фабель решил, что Шольц явно поторопился, не придав значения версии о возможной связи этого преступления с убийствами. Тансу Бакрач было нелегко проявить себя в тени такого, с виду доброжелательного, но исключительно авторитарного, руководителя, как Шольц.

Фабель снова задумался о необычном городе, лежавшем за окном гостиничного номера, о его странных обычаях, карнавале, танцующих девушках и клоунах. Об убийце, выслеживающем женщин в ту самую единственную ночь в году, когда те должны чувствовать себя свободными от мужской тирании, о Марии, подвергшей себя смертельной опасности, пытаясь в одиночку найти путь в полной темноте. И это напомнило ему о встрече. Той, что надо обязательно устроить завтра, причем так, чтобы Шольц ничего о ней не узнал.

Тансу удалось раскопать много дополнительной информации о Вере Райнарц. Она была умной — намного умнее своих сверстников — и нацеленной на то, чтобы добиться в жизни многого. По складу ума она была предрасположена к исследовательской работе или специализации в какой-то узкой области. Она встречалась с парнями, но медицинское обследование подтвердило предположение о том, что она была девственницей. Читая материалы, Фабель все время задавался вопросом, что с ней случилось потом и как ей удалось исчезнуть.

Позавтракал Фабель плотно: мюсли с фруктами и йогуртом, пара бутербродов с ливерной колбасой, яйцо всмятку, сок и кофе. Он вышел из гостиницы пораньше, но направился не в управление полиции. С момента приезда он впервые оказался предоставлен сам себе и мог распоряжаться временем по своему усмотрению: Шольц все утро должен был провести на заседании полицейского комитета по подготовке к карнавалу. Сначала Фабель решил, что обсуждать там будут непростые вопросы охраны правопорядка во время проведения карнавала.

— Если бы, — уныло признался Шольц. — Речь пойдет о шествии нашей колонны в «розовый» понедельник. Все хотят моей крови, потому что мы сильно отстаем с подготовкой и костюмами.

Фабель отправился пешком в центр города и поднялся по ступенькам, ведущим прямо от отеля вверх: внизу лежала Банхофсфорплац, ограниченная с одной стороны Кёльнским собором, а с другой — центральным вокзалом. Прямо перед Фабелем располагался торговый центр «Колониален», соединенный с вокзалом. Яркое зимнее солнце слепило глаза на морозном воздухе, а улицы были запружена многочисленными пешеходами, закутанными в шарфы. Здесь находилось самое сердце Кёльна, и именно вокруг него уже две тысячи лет располагались концентрическими кругами главные артерии города. И сюда отправилась Мария в свой крестовый поход ради отмщения. Она надеялась разыскать Витренко. И скорее всего это ей удастся, но он убьет ее.

Фабель прождал не больше десяти минут, когда к нему подошел высокий мужчина с седеющими волосами. Фабель обратил внимание, что Ульрих Вагнер был одет гораздо проще, чем во время их последней встречи в кабинете ван Хайдена.

— Вижу, что вы получили мое сообщение, — сказал Фабель. — Спасибо, что пришли.

— После того, что вы рассказали мне по телефону, я не мог не прийти. — Вагнер поднял взгляд на огромный собор. Один из шпилей был одет в строительные леса, и их перекрытия на фоне грандиозного сооружения казались тонкими спичками. — Теперь тут все время что-нибудь ремонтируют. Собор строили триста лет, а ремонт тянется вечно. — Он улыбнулся. — Совсем как в романе Грэма Грина… встреча в соборе и все такое.

— Я решил не встречаться в управлении полиции. Я работаю сейчас вместе с Бенни Шольцем над делом Карнавального убийцы. Я не хотел бы… смешивать одно с другим. У меня не было времени заехать в штаб-квартиру БКА, а вы сказали, что будете в Кёльне…

— Никаких проблем. Кстати, я хотел спросить: ваше решение… ну, то, о чем вы говорили по телефону… оно окончательное?

— Да… — Фабель подумал о своем звонке Вагнеру из кабинета в Гамбурге, как только узнал от доктора Минкса об исчезновении Марии.

— Должен сказать, что разделяю ваше мнение о необходимости увезти отсюда фрау Клее как можно скорее. И не потому, что она опять может поставить под угрозу всю нашу операцию, а ради ее собственной безопасности. Но должен быть с вами откровенен, герр Фабель…

— Зовите меня Йен… — Непринужденность в общении, характерная для Кёльна, начинала приносить свои плоды и сказалась даже на Фабеле.

— Должен быть с вами откровенен, Йен: я считаю, что карьера фрау Клее в полиции закончена.

— Давайте сначала сосредоточимся на спасении ее жизни, а потом уже поговорим о карьере.

До этого Фабелю приходилось бывать в соборе всего лишь один раз, и только пройдя через двойные двери и оказавшись в центральном зале, он вспомнил, какое испытал тогда благоговение. Вне всякого сомнения, это здание поражало своей уникальностью. Казалось просто невероятным, что такое огромное сводчатое помещение могло быть заключено в строительные материалы. Какое-время оба детектива молча взирали на величественный зал и огромные, украшенные цветными витражами окна. При входе Фабель и Вагнер прошли мимо невысокого плотного мужчины с копной светло-соломенных волос и пышными усами, одетого в пуховик. Очки были сдвинуты на лоб, и он смотрел вверх, недоуменно разглядывая панель витража. В одной руке он держал ручку и толстый блокнот, а в другой — путеводитель.

— Извините… — обратился он к ним по-английски, когда они проходили мимо. — Не могли бы вы сказать… этот герб там наверху… видите…

— Наверное, он принадлежит какой-нибудь богатой купеческой семье Кёльна, — пояснил Фабель.

— Это очень странно, — озадаченно произнес мужчина и улыбнулся. — Это совершенно точно… все всякого сомнения… носорог! Но в путеводителе написано, что эта панель была установлена в Средние века. Я всегда полагал, что в те времена в Германии об этом ничего не могли знать…

— Вы испанец? — поинтересовался Фабель, владевший благодаря матери английским как родным и легко различавший разные акценты.

— Я живу в Испании, но сам мексиканец. Меня зовут Пако, — ответил турист и широко улыбнулся. — Я писатель, и такие вещи меня интересуют. — Он восхищенно покачал головой. — Это просто удивительный город!

— Боюсь, что вы обратились не по адресу. Я сам из Гамбурга…

— А может, это семья торговала с Африкой, — предположил Вагнер. — Но Кёльн был основан римлянами и имел связи со всеми уголками империи. Он всегда был центром торговли для остальной Европы и для мира. Однако боюсь, что тоже вряд ли смогу объяснить, откуда здесь носорог.

— Все равно спасибо, — поблагодарил турист.

Они уже собирались уйти, как вдруг Вагнер остановился.

— Вообще-то у меня есть возможное объяснение.

— Правда?

— Еще с языческих времен для представления разных аспектов жизни Христа широко использовался символизм. В Средние века особой популярностью пользовались собрания басен, сказок и аллегорий о животных, а Христа или его воскрешение из мертвых часто обозначали разными экзотическими животными. Так, для представления воскресения часто прибегали к финикийскому мифу о птице феникс и изображению пеликана.

— Но почему пеликана? — удивился Фабель.

— Тогда считалось, что пеликаны разрывали себе грудь, чтобы накормить потомство.

— А носорог? — поинтересовался турист.

— Носорог был символом гнева Господнего, заслуженной кары.

— Очень интересно, — заметил турист. — Спасибо.

Фабель и Вагнер оставили его у витража продолжающим разглядывать удивительное изображение и качать головой.

— Я поражен вашей эрудицией, — признался Фабель с улыбкой.

— Я родился и вырос в очень религиозной католической семье, — пояснил Вагнер. — А это не проходит даром.

Фабель и Вагнер уселись на церковную скамью под одним из огромных витражей, сквозь который солнечные лучи отбрасывали на каменный пол красные, зеленые и синие пятна.

— Потрясающе, правда? — сказал Вагнер. — Вы знали, что Кёльнский собор оставался самым высоким зданием мира до конца девятнадцатого века? По-моему, он уступил первенство только Эйфелевой башне.

Фабель кивнул.

— Сколько на него ушло камня! Неудивительно, что строительство длилось три века.

— Это не только место поклонения, но и утверждение того, как велик Бог и как ничтожны мы.

— Насколько я понимаю, несмотря на то что ваше детство прошло в католической среде, вы не самый религиозный человек. Это так, Ульрих?

— После знакомства с досье на Витренко легче поверить в дьявола, чем в Бога.

— Я хотел бы познакомиться с этим досье. Это возможно?

Мимо прошел экскурсовод в одежде монаха с коробкой для подаяний и стопкой путеводителей. Он остановился около американского туриста и попросил того снять бейсболку.

— Здесь по-прежнему молятся, — пояснил монах.

— Доступ к нему очень ограничен, — ответил Вагнер, когда монах и американец отошли и не могли их слышать. — Нужно заполнить специальные формы, даже чтобы просто взглянуть на него. Я посмотрю, что можно сделать, Йен. Однако если вы хотите этим заняться, то нужно все оформить официально. Одного не в меру инициативного полицейского из Гамбурга, мешающего расследованию, с нас более чем достаточно.

— Это справедливо. Вам удалось выяснить то, о чем я просил?

Судя по выражению лица Вагнера, это было непросто.

— Отель «Линден» на набережной Конрада Аденауэра. Она поселилась там три недели назад. Девятнадцатого января. Прожила неделю и выписалась двадцать шестого. Вы понимаете, что получение этой информации не вполне законно?

— Из вас выйдет хороший разведчик, Ульрих, — улыбнулся Фабель. Он вспомнил, что отель «Линден» был первым в списке гостиниц, найденном ими с Анной в квартире Марии. — Так я могу рассчитывать, что увижу досье на Витренко сегодня вечером?

— Вечером? — нахмурился Вагнер. — Я попробую. Вообще-то я не имею права выносить досье за пределы офиса… Я заеду к вам в гостиницу около восьми.

— Спасибо. Я действительно очень признателен.

— Ладно, Йен. Только не забывайте, о чем мы договорились.

— Не забуду, — пообещал Фабель. — До вечера.

Он проводил взглядом Вагнера, направившегося к западному порталу собора и прошедшего при этом мимо мексиканского туриста, по-прежнему стоявшего возле витража и что-то записывавшего, время от времени поглядывая на носорога, которого не должно было быть.

4

Пока Ольга Сарапенко разговаривала с Бусленко по мобильному, Мария не сводила глаз с экрана монитора, дававшего не очень четкое изображение главного входа на виллу Молокова, и боялась, что пропустит уход Витренко.

— Тарас велел нам оставаться на месте, — сообщила Ольга, закончив разговор. — Он отправился в Линденталь и будет на месте минут через двадцать. Если Витренко к тому времени еще не уедет, Тарас проследит за его «лексусом».

— В одиночку? Бусленко повторяет мою ошибку.

— Тарас знает, что делает, — возразила Ольга и тут же, будто извиняясь поправилась: — Ты же понимаешь, что я хотела сказать. Его этому учили.

— Как и людей, за которыми он собирается следить, — отозвалась Мария, не отрывая глаз от экрана монитора.

Ольга подвинула стул и устроилась рядом с Марией — они обе напряженно вглядывались в экран, на котором уже ничего интересного не происходило. Два охранника. Один у двери, второй совершает обход. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мобильник Ольги снова зазвонил. Разговор был кратким.

— Он на месте. Мы должны сообщить, в какую сторону повернет «лексус», когда выедет из ворот.

5

По дороге в гостиницу Фабель зашел перекусить. Он устроился в угловой кабинке кафе-бара на первом этаже старинной пивоварни возле собора и заказал традиционное кёльнское пиво. Его всегда подавали в узких и высоких, похожих на пробирки бокалах, и Фабель обратил внимание на то, что, как только бокал опустошался, туг же приносился другой без всякого заказа. Затем он вспомнил о существовавшем в Кёльне обычае: свежее пиво будут приносить постоянно, пока клиент не накроет свой пустой бокал подставкой. В данный момент эта традиция показалась ему очень разумной. Он подумал, как хорошо было бы задержаться в таком уютном заведении и потихоньку напиться. Однако, к сожалению, он не мог позволить себе этого. Фабель ни разу в жизни не напивался до потери сознания, так как это означало бы потерять контроль над ситуацией и отдаться на волю случая. Подошел официант в длинном переднике и сказал что-то абсолютно непонятное. Фабель озадаченно посмотрел на него и потом рассмеялся, вспомнив о другой кёльнской традиции. В подобных местах официантов называли Kobes, и говорили они на непонятном местном диалекте, часто сдабривая свою речь крепкими словечками. Официант тоже ухмыльнулся и повторил вопрос на верхненемецком языке, после чего Фабель сделал заказ.

Кёльн разительно отличался от Гамбурга. Интересно, подумал Фабель, можно ли изменить себя, изменив окружение, в котором живешь? Если бы он родился здесь, а не на севере, был бы он другим человеком? Вернулся официант с его заказом и новым бокалом пива, и Фабель постарался выкинуть все эти мысли из головы. По крайней мере на какое-то время.

6

Прошло уже четыре часа, но Мария отказалась от предложения Ольги сменить ее у мониторов. Становилось темно, и вилла на экране превратилась в неясную геометрическую фигуру с ярко освещенными окнами. Неожиданно над дверью зажглись две лампы, осветив стоявшего на крыльце охранника.

— Передай Бусленко, что они выходят… — скомандовала Мария украинке.

Дверь распахнулась, и на пороге появился телохранитель Витренко. Заднюю дверь «лексуса» держали открытой для кого-то, кто еще не вышел из дома. Затем в дверном проеме показалась высокая фигура, при виде которой у Марии снова побежали мурашки по коже. Витренко мог изменить лицо, но какой-то первобытный инстинкт подсказал ей, что это тот самый человек, чья фигура навсегда врезалась ей в память. Он остановился и немного наклонил голову. Мария замерла. Ей казалось, что Витренко смотрит через камеру прямо ей в глаза.

Он прошел вперед и сел в «лексус». Машина выехала из ворот.

— Они повернули направо.

«Лексус» исчез с экрана. Вместе с Витренко.

— Тарас у них на хвосте, — сообщила Ольга. — Они едут в сторону автобана. Он хочет, чтобы ты помогла ему со слежкой. — Она бросила Марии переговорное устройство. — Третий канал. Тарас скажет, куда ехать. Я остаюсь здесь, на связи, буду держать тебя в курсе.

— Может, лучше поехать тебе? — спросила Мария. Перспектива столкнуться с Витренко неожиданно внушила ей ужас. — Ты же лучше подготовлена!

— Я такая же сотрудница полиции, как и ты. С одной только разницей — ты работаешь в полиции Германии. Тарас считает, что в случае осложнений это может пригодиться.

— Но я совсем не знаю город…

— У нас есть навигатор, чтобы подсказать тебе дорогу. Возьми свою машину. И не теряй время!

На улице было темно, сыро и холодно. В этот зимний вечер огни Кёльна казались тусклыми. На Линденталь вела прямая дорога мимо Цолльштока и Зюльца. Переговорное устройство, лежавшее на пассажирском сиденье, молчало. Подъезжая к Штадтвальд-парку минут через десять, Мария включила его.

— Ольга… Ольга, ты меня слышишь?

— Я тебя слышу.

— Куда мне ехать дальше?

— Я на автобане и двигаюсь на север, — послышался голос Бусленко. — Езжай до перекрестка Крайц-Кёльн-вест, потом по шоссе А57 на север. Я сообщу, если мы повернем. Ольга, помоги Марии добраться до автобана через Юнкерсдорф. Машина Витренко едет не особенно быстро, но Мария нас сможет догнать, только если мы остановимся. Ольга, как думаешь, куда мы направляемся?

— Подожди, — сказала Ольга, и наступила пауза. — Похоже, Витренко покидает город. Не исключено, что направляется на север. В Гамбург.

— В такой поздний час вряд ли, — с сомнением заметил Бусленко. Его голос, казалось, раздавался с другого конца света. В темноте и под струями дождя, заливающими ветровое стекло, Мария чувствовала себя совсем одинокой. Как она здесь очутилась? Как она могла так довериться незнакомым людям? Кто мог подтвердить, что они те, за кого себя выдают? Она постаралась выкинуть эти мысли из головы. Они спасли ей жизнь, нашли тело Максима Кушнира и избавились от него. Они смогли придать целостность ее непродуманному и почти провалившемуся плану и сделать его осуществимым. По крайней мере теоретически.

Мария нажала кнопку на переговорном устройстве.

— Скажите, куда мне дальше ехать…

7

Отель «Линден» располагался в нескольких минутах ходьбы от места, где Хансаринг переходил в набережную Конрада Аденауэра, опоясывавшую изгиб Рейна. Это вселило в Фабеля надежду, что в Марии сохранилось присущее ей здравомыслие: расположение гостиницы давало ей возможность находиться в центре событий, не привлекая к себе внимания. Он велел таксисту подождать и быстрым шагом направился в вестибюль. Миловидная темноволосая девушка за стойкой приветливо ему улыбнулась, но, увидев удостоверение офицера полиции Гамбурга, тут же нахмурилась.

— Волноваться нет никаких оснований, — сразу поспешил он успокоить ее. — Я просто разыскиваю одну женщину. — Фабель показал ей фотографию Марии. — Вы ее видели?

Она снова нахмурилась.

— По-моему, нет… но на прошлой неделе я не работала. Я позову старшего смены.

Она исчезла за дверью и вернулась с юношей, который подозрительно оглядел Фабеля.

— Чем я могу вам помочь, герр?..

— Обер-комиссар Фабель, — улыбнулся детектив и снова показал свое удостоверение. — Я приехал из Гамбурга и разыскиваю эту женщину… — Он подождал, пока девушка передаст юноше фотографию. — Ее зовут Мария Клее. По имеющейся информации, она останавливалась в вашем отеле. Но могла зарегистрироваться под другим именем.

— А что она сделала?

— А я не понимаю, какое это имеет отношение к ответу на мой вопрос. — Фабель подался вперед и облокотился на стойку. — Так вы видели ее или нет?

Старший смены внимательно изучил фотографию.

— Да, видел. Но она выглядела не так, как здесь.

— В каком смысле?

— Она выехала пару недель назад. — Он что-то набрал на клавиатуре. — Да, точно, двадцать шестого. Но когда она выезжала, то волосы были коротко острижены и черные. И потом, одежда…

— И что с одеждой?

— Она всегда одевалась по-разному. Не в том смысле, что меняла наряды… Она меняла стиль одежды. То одевалась очень дорого, то — в какую-то бесформенную дешевку.

Фабель сразу сообразил, что речь шла о слежке. У нее была зацепка, и она ее разрабатывала.

— Что-нибудь еще? Она с кем-нибудь здесь встречалась?

— Об этом я ничего не знаю. Но видел, как она оставляла на нашей стоянке свою машину, а ее номер у нас не регистрировала. Мы чуть не увезли ее на эвакуаторе, но один из носильщиков вспомнил, что машина принадлежит ей. Я собирался с ней об этом поговорить, но не успел, поскольку она как раз выехала.

— А номер вы записали?

— Разумеется… — Не по годам важный начальник смены снова обратился к компьютеру и, написав что-то на листке, передал его Фабелю.

— Но этот номер начинается на «К», то есть он кёльнский. — Фабель еще раз взглянул на листок. — А что это была за машина?

— Дешевая и старая. По-моему, «ситроен».

— А вы не знаете, куда она направилась отсюда?

Старший смены пожал плечами. Фабель написал номер своего сотового на обратной стороне визитной карточки.

— Если вы снова ее увидите, тут же позвоните мне. Это очень важно!

Вернувшись в такси, Фабель снова достал список гостиниц Кёльна и постарался представить себя на месте Марии. Он решил, что она съехала из этого отеля, потому что зарегистрировалась под своим именем. Она попробует найти что-то еще, более неприметное. Он подался вперед и передал водителю список.

— Если бы вам надо было устроиться в гостиницу под чужим именем и расплатиться наличными, не вызывая вопросов, куда бы вы направились?

Водитель, размышляя, надул губы и через мгновение обвел ручкой три отеля.

— Думаю, в один из них.

— Хорошо. — Фабель откинулся на спинку сиденья. — Давайте начнем с ближайшего.

8

— Они останавливаются, — нарушил наконец-то молчание, показавшееся вечным, голос Бусленко. — Мы возле какого-то заброшенного заводского здания около котлована, или затопленной каменоломни, или чего-то в этом роде. Тут еще какая-то другая машина. Похоже на встречу.

— Ты видишь с кем? — сквозь треск статики послышался голос Ольги.

— Нет… не вижу. Мария, ты где?

— Я на А57 около Дормагена, двигаюсь на север. — Марии было явно не по себе. Как выяснилось, она ехала по тому же самому маршруту, что и в день, когда играла в кошки-мышки с Максимом Кушниром.

— Хорошо… — Бусленко размышлял вслух. — Ты доберешься минут через пятнадцать. Езжай по Привициальштрассе в сторону Дельховена до развилки, потом сверни налево, и увидишь проселочную дорогу. На ее обочине я и остановился. Моя машина — черная «ауди». Увидимся через пятнадцать минут.

— Договорились, — сказала Мария, чувствуя, что во рту пересохло.

— Ольга, — снова раздался голос Бусленко, — я собираюсь сходить посмотреть, с кем встречается Витренко.

— Подожди, Тарас. Лучше дождаться Марию. Думаю, что тебе надо связаться с местной полицией. Тогда мы его точно достанем.

— Мы сделаем по-моему. Все будет в порядке. Но я выключу рацию, пока буду отсутствовать. Не исключено, что Витренко расставил охрану.

— Будь осторожен, Тарас, — предупредила Мария и надавила на педаль газа. Наконец-то настал час икс, и с Витренко будет навсегда покончено.

Ольга, подсказывая Марии, куда ехать, помогла ей добраться до места, указанного Бусленко. Дороги стали уже, а дома встречались все реже. Тянулись поля, густые перелески из голых деревьев. Чернильная синева сумерек постепенно переросла в сплошную ночную мглу. Дождь прекратился.

— Я добралась до перекрестка на Привициальштрассе, — сообщила Мария. — Что дальше?

— Поверни направо и езжай прямо еще примерно с километр. Там ты должна увидеть проселочную дорогу, упомянутую Тарасом, где он спрятал машину.

Мария сначала проскочила проселочную дорогу, не заметив ее за густыми зарослями папоротников, и была вынуждена дать задний ход, чтобы вернуться. Метров через двадцать она нашла черную «ауди» Бусленко. Она вышла и тут же почувствовала, как на морозном воздухе ее начала бить дрожь, уже знакомая по прежним временам. В этой дороге и ночной мгле было нечто сродни дежа-вю.

— Я нашла машину, — сказала она в переговорное устройство, стараясь не шуметь, и заглянула в забрызганное каплями окно. — Но Бусленко здесь нет.

— Оставайся на месте и не шуми, — ответила Ольга. — Он просто еще не вернулся и наверняка скоро появится.

Мария посмотрела на часы. Речь шла о пятнадцати минутах. Она добралась за двенадцать. Мария увидела, что на пассажирском сиденье что-то лежит.

— Ольга… Он оставил переговорное устройство в машине.

Послышались разряды статики, и потом голос Ольги:

— Он предупредил, что будет сохранять радиомолчание.

— Разве было бы не лучше взять его с собой и выключить, а не оставлять здесь?

— Мария, не нервничай и просто дождись его.

Мария сунула свое переговорное устройство в карман и направилась обратно к дороге. Идти было трудно из-за разъезжавшейся под ногами грязи. Выбравшись на дорогу и стараясь держаться поближе к папоротнику, она осторожно осмотрелась, нет ли приближавшихся машин. Все было тихо, только на ветру негромко поскрипывали голые сучья деревьев. Она двинулась дальше и вскоре увидела открытое поле с каким-то строением, похожим на амбар. Возле него были припаркованы две машины. Мария снова почувствовала приступ тошноты, и сердце бешено забилось. Все здесь удивительно напоминало поле и сарай возле Куксхавена, где состоялась ее встреча с Витренко. Она смотрела на небо в тучах и голое зимнее поле, будто стараясь себя убедить, что она не вернулись в прошлое на машине времени. Никаких звезд на небе, никакой травы. Мария низко пригнулась и бегом направилась обратно к своей машине. Подбежав к ней, она залезла внутрь и, заперев дверцу, вцепилась руками в руль. Мария посмотрела на ключи, все еще висевшие на брелоке с логотипом автомагазина. Еще было не поздно повернуть ключ зажигания, дать задний ход и выехать на шоссе, ведущее в Гамбург. Она могла бросить все и начать сначала.

Наконец, решившись, Мария открыла бардачок, достала свой табельный «ЗИГ-зауэр» и незаконно приобретенный «глок» и сунула их в карманы. Потом она снова потянулась к бардачку, вытащила бинокль и направилась по дороге к амбару.

Место было абсолютно голым, без всякого укрытия. Пробраться незамеченной не представлялось возможным. Конечно, Бусленко знал, что делает. Как и Витренко со своими пособниками. Но Марию никто этому не учил, и никаких навыков, которые могли здесь пригодиться, у нее не было. Она быстро и тихо добралась до края поля, где на ветру одиноко раскачивалось дерево, окруженное жидким кустарником. С помощью бинокля она внимательно осмотрела поле, амбар и припаркованные машины. Никакого движения. Ни охранников, никаких признаков жизни. И никаких следов Бусленко. Мария села на мокрую землю, прислонившись спиной к дереву. Кругом стояла полная тишина, если не считать завываний ветра. Казалось, Мария осталась совершенно одна в этой черной и пугающей вселенной. Она достала пистолеты, проверила обоймы и передернула затворы, досылая патроны в стволы, и сняла их с предохранителей. Потом она убрала «ЗИГ-зауэр» обратно в карман. При прерывистом от напряжения дыхании изо рта вырывались клубы пара, образуя на морозном воздухе причудливые фигуры призраков.

Мария сделала глубокий вдох и, пригнувшись как можно ниже, рванула через поле к амбару, выставив перед собой пистолет.

Она пробежала примерно половину, когда неожиданно темноту прорезала полоса света.

9

Еще не успев осознать, что произошло, Мария инстинктивно среагировала на желтую полосу света, залившего поле из открывшегося окна. Она бросилась на холодную влажную землю и распласталась на ней, пригнув голову. Сообразив, что ее все равно могут заметить, она быстро откатилась в тень и подняла глаза. В ярком четырехугольнике окна, залитого светом, никого не было. Затем там на мгновение промелькнула фигура, в которой Мария успела узнать ненавистного противника. Она подняла пистолет и прицелилась в Витренко, но тот сразу исчез. Мария поднялась и, не спуская глаз с окна, пробежала еще метров двадцать, после чего снова упала на землю. Она обвела быстрым взглядом поле, освещенное окно и весь амбар: никого. Что-то было не так. И куда, черт возьми, подевался Бусленко?

Неожиданно Мария с ужасом вспомнила о переговорном устройстве. Она прихватила его с собой, и уже несколько минут они с Ольгой совсем не общались. Та могла объявиться в любую секунду, и сигнал вызова сразу бы выдал Марию головорезам Витренко. Она лихорадочно покопалась в кармане и, вытащив рацию, нечаянно уронила ее. Мария лихорадочно накрыла его руками в перчатках, чтобы заглушить звук, если она вдруг заработает, и, нащупав кнопку выключения, облегченно выдохнула.

Теперь она была уже совсем близко от амбара и могла незаметно подобраться к нему вплотную. Наконец она оказалась у каменной стены и, прислонившись к ней спиной, обвела взглядом поле и лишенный листвы кустарник живой изгороди. Внутри все буквально кричало о грозящей опасности. Что-то случилось и пошло не так. Это место слишком походило на то, другое, тоже с полем и сараем. Ей слишком легко удалось добраться до амбара незамеченной, совсем как той ночью, когда Витренко, абсолютно уверовав в свою безопасность, не выставил охрану. Вряд ли он совершит подобную ошибку еще раз. Но на этот раз разница заключалась в том, что рядом не было Фабеля, способного прийти на помощь. Мария очень замерзла. Она еще раз проверила пистолет и начала двигаться в сторону окна.

Мария поняла, что строение оказалось скорее не амбаром, а каким-то промышленным зданием. Рама в окне была относительно новая, а стекло — толстое и грязное. Мария напрягла слух, стараясь понять, что происходит внутри, но шуршание травы от поднявшегося ветра заглушало все звуки. Обхватив рукоятку пистолета обеими руками, она подалась вперед, и ей удалось бросить мимолетный взгляд в окно, после чего она тут же отпрянула назад и уперлась спиной в стену. Голова лихорадочно работала, пытаясь обработать полученную информацию. Внутри находился Молоков в окружении минимум трех подручных. Витренко видно не было, но это не означало, что его там нет. Мария постаралась успокоиться и взять себя в руки. Настало время вновь превратиться в офицера полиции. Фабель всегда говорил, что главная задача каждого полицейского состоит в том, чтобы оградить невинного человека от опасности, а порядок — от хаоса. Мария не сомневалась, что в ближайшие минуты там совершится убийство — кого-то ждала скорая и, возможно, мучительная смерть.

Заглянув на мгновение в окно, она успела заметить человека, которого там не должно было быть. Он сидел на стуле посередине комнаты. Его рук не было видно: наверное, они были связаны за спиной. Молоков и его люди стояли вокруг. Наверное, собирались сначала пытать, а уже потом убить.

Придется рискнуть.

Мария вытащила рацию из внутреннего кармана и убавила громкость до минимума.

— Ольга… ответь! Ольга!

Тишина.

— Ольга, ответь! — В голосе Марии звучали нотки отчаяния.

— Мария, куда ты пропала? Я старалась связаться с тобой! Рация Тараса тоже молчит…

— Они захватили его…

— Что?

— Они захватили Тараса. Думаю, что они хотят убить его.

— Господи! Что ты собираешься делать?

— Все зашло слишком далеко, Ольга. Настало время мне опять превратиться в полицейского. У нас нет выбора. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас позвонила в полицию Кёльна, сказала, что работаешь в киевской милиции и что комиссару по расследованию убийств из Гамбурга срочно нужна помощь. Скажи им, что мы выследили Василя Витренко, и пусть срочно свяжутся с оперативной группой БКА. Нам нужно, чтобы они появились здесь как можно скорее. И, ради Бога, поторопись!

— Все поняла… и все сделаю. Ты сама в безопасности?

— На данный момент — да. Но мне придется вмешаться, если местная полиция не появится раньше, чем эти ублюдки займутся Тарасом. Поторопись!

Мария выключила переговорное устройство, оторвалась от стены и снова заглянула в окно. Молоков кричал на Бусленко, размахивая руками. Иногда он поворачивался, чтобы бросить взгляд на что-то или кого-то вне поля зрения Марии.

Витренко.

Мария пригнулась под окном и, быстро добежав до угла, заглянула за него. Возле входной двери топтались двое охранников с пистолетами. Положение осложнялось: ей не удастся сразу попасть в помещение, где держат Бусленко. Она обошла здание с другой стороны.

Ей надо было попасть внутрь! Она чувствовала, как к глазам подступили слезы. Она подумала о том, как прожила последние три года, о событиях в поле возле Куксхавена, о Фабеле и Фрэнке. Она понимала, чем были вызваны слезы: она оплакивала себя. Ту, что была до всех этих событий. И она оплакивала жизнь, с которой ей предстояло расстаться. Местная полиция не успеет добраться сюда достаточно быстро. Ей и Бусленко предстоит погибнуть, а Витренко, наверное, снова удастся ускользнуть. Выбора у нее не было. Она должна положить этому конец. Она обязана добраться до этой комнаты и успеть пристрелить Витренко до того, как ее саму изрешетят пулями. Она не сомневалась, что Витренко находился вместе с остальными. Она понимала, что вряд ли узнает его в лицо — он наверняка изменил внешность. Но глаза! Их она не может не узнать!

Мария выпрямилась и, сделав несколько глубоких вдохов, вытерла слезы. Какое-то время она прислушивалась, втайне надеясь, что услышит приближение полицейских машин. Ветер, шумевший среди голых деревьев и в кустах живой изгороди позади здания, каким-то образом успокоил ее и внушил уверенность. Мария достала табельный «ЗИГ-зауэр» и теперь держала пистолеты в обеих руках. Она усмехнулась: совсем как в кино. Но это удваивало ее шансы убить Витренко, прежде чем им удастся пристрелить ее.

Мария просунула руку сквозь разбитое стекло и, подняв шпингалет, стала открывать окно. Оно жалобно и громко заскрипело, возмущаясь тем, что его впервые за много лет решились потревожить. Мария испуганно замерла и потом потихоньку возобновила процесс, пока ей не удалось открыть створку достаточно широко, чтобы протиснуться внутрь. Она снова прислушалась, надеясь, что помощь уже на подходе. Куда, черт возьми, они запропастились? Мария старалась не думать о шуме, который она наверняка произвела, когда перелезала через подоконник и спрыгивала на покрытый мусором пол. Несмотря на холод, она чувствовала, как над верхней губой появились капельки пота. Мария снова замерла и прислушалась: за дверью раздавались какие-то голоса. Она направила оба пистолета на прогнившую деревянную дверь. Голоса же постепенно стихли. Наверное, в этом здании было всего два помещения, разделенных коридором. Подобравшись к двери, она заглянула в щель проема и увидела часть коридора. В соседней комнате негромко разговаривали. Никто не кричал.

Мария приняла решение действовать быстро. Она широко распахнула дверь, выставив вперед пистолеты, и приготовилась открыть огонь, но в коридоре никого не оказалось, а из двери в паре метров впереди пробивался свет. Ее не могли не услышать, но продолжали разговаривать. Она двинулась вперед. Прямо перед ней оказалась дверь, ведущая на улицу, но охранявших ее головорезов не было видно: наверное, они по-прежнему оставались на месте. Однако ей надо было быть готовой к тому, что при звуке выстрелов они тут же бросятся внутрь. Она подумала, что для двух подготовленных спецназовцев с автоматическим оружием исхудавшая женщина на больничном, находящаяся на грани нервного срыва, никаких проблем представлять не будет. Но страха не было: он оставил ее после первого шага в коридор. Ей кто-то рассказывал, что неизбежность смерти часто не просто делала людей бесстрашными, но и прибавляла сил и решимости.

Мария подалась вперед и влетела в комнату, выставив оба пистолета и готовая в любой момент нажать на курок.

10

Ульрих Вагнер опоздал на десять минут. Фабель поджидал его в баре, сидя так, чтобы видеть всех входящих и не пропустить детектива.

— Выпьете? — спросил он, когда Вагнер подошел к нему.

— Думаю, да, — ответил тот. Они забрали свои напитки и устроились на диванчике возле окна с видом на Тюринерштрассе, железнодорожные пути и шпили собора. — Может, лучше подняться к вам в номер? — спросил он, доставая из портфеля толстую папку. — Здесь есть не очень приятные фотографии. И кстати, мне нужно, чтобы вы расписались в журнале, подтверждая то, что имели доступ к досье.

Фабель окинул взглядом помещение бара. В дальнем углу сидели несколько бизнесменов. Еще одна группа, но уже молодежи лет двадцати с небольшим, что-то громко обсуждала и смеялась. Через два столика сидела пара, настолько погруженная друг в друга, что вряд ли бы заметила даже пожар.

— Думаю, что пока нам здесь никто не помешает, — ответил Фабель. — Если станет слишком людно, то мы всегда сможем перебраться в номер.

Вагнер открыл папку.

— Здесь собраны очень и очень неприятные факты. И мы видим, как развивался бизнес Витренко. Он сильно изменился, адаптируясь к новым условиям. Вне всякого со мнения, Витренко возглавляет самую крупную преступную группировку из тех, что занимаются незаконной переброской людей с Востока на Запад. Кроме того, он контролирует основную часть нелегальной проституции Германии. Причем внимание он теперь уделяет узкой специализации. Пытается закрыть образовавшуюся нишу, если можно так выразиться.

— В каком смысле?

— Есть немало людей со специфическими наклонностями. И Витренко поставляет проституток, чтобы удовлетворить именно этот спрос. Не думаю, что мне придется долго выбирать фотографии, чтобы это проиллюстрировать. Это действительно просто ужасно. И большинство проституток идут на это отнюдь не добровольно. Витренко торгует ими как мясом, Йен. В досье собрано все, чем мы располагаем на настоящий момент. И должен тебя предупредить, что немало людей было против твоего знакомства с этими материалами.

— Об этом известно другим? А они знают, зачем мне это понадобилось?

— Нет. Если бы я упомянул о фрау Клее, то наверняка бы выписали ордер на ее арест. Я сослался на то, что пытаюсь тебя вовлечь в расследование, чтобы ты согласился возглавить создающуюся Федеральную комиссию по расследованию убийств.

— Значит, вы не поставили их в известность о моем решении?

— Нет. Но время для этого еще есть.

Фабель просмотрел материалы досье. Они внушали ужас. Бесчисленные жестокие убийства, осуществленные по приказу Витренко в Средней Азии и Европе, имели своей целью преподать урок всем, кто осмелится встать на его пути. В досье был подробный отчет о деятельности Витренко в Гамбурге, включая нападение на Марию Клее. Детали массового убийства, о котором собирала сведения Мария. Тогда тридцать мигрантов были сожжены заживо в контейнеровозе на украинско-польской границе. Фабель прочитал об одном грузинском главаре преступной группировки, отказавшемся от партнерства, предложенного Витренко, так как хотел, чтобы его единственными партнерами стали трое сыновей, когда подрастут. В День отца Витренко прислал этому грузину три посылки, в каждой из которых была отрезанная голова одного из сыновей. В досье были материалы о некой украинской красотке, силой принужденной работать элитарной проституткой. Она попыталась вырваться из лап Витренко и обратилась в берлинскую полицию. Ее нашли привязанной к стулу, установленному перед зеркалом. Она умерла от удушения: дыхательные пути были обожжены серной кислотой, которую ей плеснули в лицо. Вряд ли после этого она могла себя разглядеть, но того, что она успела увидеть, было вполне достаточно, чтобы удовлетворить Витренко. В досье описывалось и сделанное явно по заказу Витренко убийство в Израиле одного украинского еврея, возглавлявшего другую преступную группировку. Знакомясь с материалами, Фабель не мог не восхищаться проницательностью Марии. Без всякой помощи со стороны Федерального ведомства по уголовным делам БКА она самостоятельно смогла выявить причастность Витренко к, казалось бы, не связанным друг с другом преступлениям.

— Здесь вас вряд ли что-нибудь удивит… — заметил Вагнер. В папке был отчет об убийстве Витренко своего отца, свидетелем чему был сам Фабель.

— Мы должны сделать все, чтобы вытащить Марию из Кёльна, — заметил Фабель, не поднимая глаз от папки. — Если до Витренко дойдут слухи, что она объявила ему личную вендетту, он не сможет отказать себе в удовольствии расправиться с ней.

— Согласен, Йен, но главное для нас — выследить Витренко. Мария Клее оказалась в этой ситуации по собственной инициативе.

— Но эта инициатива родилась не на пустом месте… — Фабель перевернул страницу и увидел новые фотографии жертв. Подняв глаза, он убедился, что остальные посетители бара не видят, какие ужасные материалы у него в руках. — Что это?

— А-а… — отозвался Вагнер. — Это то, что осталось от элитной межведомственной группы специалистов украинского спецназа. Операция «Ахилл». Мы полагаем, что это была последняя отчаянная попытка убрать Витренко с лица земли путем незаконного убийства на территории Федеративной Республики.

— Это что — в Германии? — Фабель показал на лес, видневшийся на заднем плане фотографии.

— Нет. Это неподалеку от местечка под названием Коростышев к западу от Киева. Они собрались там для подготовки к заданию. В охотничьем домике. Символично, правда?

Фабель снова посмотрел на фотографию.

— И все получилось наоборот. Очень похоже на Витренко. Выживших нет.

— Напротив, — возразил Вагнер с улыбкой знатока. — Как вы и сказали, все очень в стиле Витренко. Спецназовцев, чьи тела вы видели, скорее всего убили члены их же группы. После чего скрылись. Украинцы разбирались с картиной случившегося несколько дней, прежде чем им удалось восстановить ее, и считают, что смогли определить, кто возглавлял группу внедренных агентов Витренко. За несколько дней до этого украинцы попытались схватить Витренко в один из его редких визитов в Киев. Украинским спецслужбам удалось внедрить своего человека, командира подразделения «Сокол» Петра Самолюка, игравшего роль тройного агента. Он и сообщил, где и когда появится Витренко. Но его выдал «крот», и Самолюка кастрировали и убили. А когда собрали группу, то в нее как раз и внедрился этот «крот» и еще два агента Витренко. Судя по всему, двоим из группы почти удалось добраться до Коростышева и оказаться в безопасности, но их все-таки убили и оттащили обратно в охотничий домик… На снимке все видно.

Фабель внимательно посмотрел на фотографию. На ней был снят раздетый мужчина лет тридцати со вспоротым животом, подвешенный на раме, используемой охотниками для освежевания убитых оленей и кабанов. На стене позади рамы чем-то красным, похожим на кровь, было написано несколько слов на кириллице.

— Что это значит? — поинтересовался Фабель, показывая на надпись.

— Хм… Мне это тоже было интересно. Судя по всему, написано для тех, кому это было понятно. «Сатана обладает даром пребывания сразу в двух местах». Наверное, очередная прихоть Витренко. Думаю, это предназначалось парню со вспоротым животом.

— А кем он был?

— Он отвечал за операцию «Ахилл». По нашим сведениям, был очень достойным человеком, — ответил Вагнер. — А «кротом» Витренко считается женщина из киевской милиции по имени Ольга Сарапенко. Не исключено, что именно по ее приказу этому парню перед убийством сначала вспороли живот. Он охотился за Витренко несколько лет.

— И как его звали? — поинтересовался Фабель.

— Бусленко. — Вагнер сделал глоток. — Тарас Бусленко.

11

Мария стояла в дверном проеме. Она сразу бросила взгляд в ту часть помещения, что не была видна снаружи, рассчитывая найти там Витренко. Но в закоулке никого не оказалось. Она перевела взгляд и увидела двух головорезов, стоявших рядом с сидевшими Молоковым и Бусленко. Никаких следов Витренко. Она решила пожертвовать жизнью впустую. Все присутствующие обернулись и посмотрели на нее. Пистолеты в ее руках вздрогнули: две пули попали Молокову в горло, а на месте правого глаза появилось отверстие от пули, прошедшей в мозг. Он еще падал, а Мария уже открыла стрельбу по первому охраннику. Некоторые пули попали в стену, но три угодили ему точно в грудь. Мария заметила движение второго охранника, но отреагировать на него уже не успевала.

Бусленко бросился вперед, и Мария удивилась, что он не связан. Он с размаху врезался в спецназовца; тот, хотя на лице его выразилось изумление, быстро пришел в себя и попытался отбиться ногой. Бусленко увернулся и тут же сам нанес удар ногой охраннику в пах, а ребром ладони — в горло. Раздался хруст, и охранник упал на колени, держась за горло, — его лицо на глазах становилось синюшным. Бусленко обхватил ладонями его лоб и челюсть и резким движением рванул голову в сторону. Раздался громкий треск, и глаза охранника сразу закатились. Бусленко отбросил тело в сторону и, взглянув на Марию, мрачно кивнул. Она обернулась к двери, ожидая, что охранники снаружи кинутся на шум. Но там никого не было. Мария стояла, не в силах унять дрожь.

— Все в порядке, Мария… — тихо и успокаивающе произнес Бусленко. Он взял ее за дрожавшие руки и отобрал пистолеты. — Все в порядке. Все кончено. Ты просто молодчина!

— Охранники… — сказала она, задыхаясь. — Снаружи…

— Все в порядке, — снова успокоил ее Бусленко. — О них позаботились.

Мария услышала, как в коридор кто-то вошел.

— Ольга? — Мария перевела недоуменный взгляд на Сарапенко, стоявшую в дверях. В руках та держала снайперскую винтовку с телевизионным оптическим прицелом и неестественно длинным стволом, снабженным глушителем и пламегасителем. — Я не понимаю, — произнесла Мария. — Полиция… где полиция?

— Мы сами здесь все подчистим, — сказал Бусленко, убирая в карманы пистолеты Марии. Он обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу.

— Витренко… — произнесла Мария слабым голосом. Дрожь в теле не утихала. — Где сам Витренко? Он же должен быть здесь!

Бесконтрольная дрожь еще больше усилилась, и Марии было трудно стоять. То, что произошло снаружи, было ясно без слов. Два охранника лежали мертвыми с пулями в теле и голове. Третий все еще сжимал пистолет, глядя невидящими глазами в темное хмурое небо. Мария где-то читала, что именно так убирают свои цели снайперы: сначала стреляют в тело жертвы, а потом делают контрольный выстрел в голову. Она посмотрела на Ольгу, продолжавшую держать в руках снайперскую винтовку. Ее удивило, что обычная сотрудница милиции из Киева поступила точно так же.

— Останься здесь, — сказал Бусленко. — Ольга, я подгоню свою машину и подвезу вас к машине Марии, на которой вы и вернетесь в Кёльн. Я не хочу оставлять здесь никаких следов нашего пребывания.

— А как быть с этими? — спросила Ольга, кивая на тела охранников.

— Мы затащим их внутрь. А потом я пришлю кого-нибудь все подчистить. Но сначала нам нужно убраться отсюда как можно скорее.

— Кого-то пришлешь? — удивленно переспросила Мария. Ее голос по-прежнему был слабым, и она явно не понимала, что происходит. — Кого ты можешь…

— У тебя шок, Мария. — Ольга передала Бусленко снайперскую винтовку и, достав из кармана шприц, сняла с иголки защитный чехол.

— Зачем ты это носишь с собой? — спросила Мария, но была слишком слаба, чтобы помешать Ольге оттянуть ей рукав пальто и свитера и сделать укол. — Что ты…

— Это поможет тебе снять напряжение, — объяснила Ольга, и почти сразу Мария почувствовала, как по телу пробежала теплая волна охватившей ее сонливости. Ощущение было такое, что она почти тут же погрузилась в сон, хотя и продолжала оставаться на ногах. Дрожь прекратилась.

— А я уже решила, что пришел мой последний час… — призналась она Ольге, но та не ответила.

— Я подгоню машину, — сказал Бусленко и побежал к дороге.

Теперь Мария полностью расслабилась и не испытывала никаких страхов. Провожая взглядом удалявшуюся фигуру Бусленко, она поняла, что видела ее раньше, на таком же поле, как это, только очень давно. Чувствуя, как Ольга крепко сжимает ей руку, она удивилась, что не узнала его раньше, а узнала только теперь, когда увидела на расстоянии, как на экране монитора.

Мария поняла, что ей все равно суждено умереть, и повернулась к Ольге, продолжая бессмысленно улыбаться при мысли о том, как глупо все вышло.

1

Фабель поднял глаза и с удивлением увидел стоявшего рядом Бенни Шольца.

— Как вы здесь оказались? — спросил Фабель, закрывая папку. — Извините, это герр Вагнер из БКА…

Вагнер встал и обменялся с Шольцем рукопожатием.

— Мы уже встречались, — сказал Шольц и, заметив на лице Вагнера недоумение, добавил: — Тот случай с мошенничеством по Интернету два года назад…

— Ах да… Ну конечно… Как поживаете?

— Лучше всех! — ухмыльнулся Шольц и перевел взгляд на закрытую папку. — Извините, я, наверное, не вовремя?

— Нет… все в порядке, — заверил Фабель, — я просто воспользовался возможностью обсудить с герром Вагнером одно гамбургское дело, которым мы оба занимаемся. Выпьете с нами?

— Вообще-то я тоже по делу. Как вам известно, я все утро провел на совещании оргкомитета по участию в карнавале, но озадачил Тансу и Криса, поручив им проверить некоторые интернет-сайты, обнаруженные вашими технарями. Но все утро не мог вас разыскать…

— Неудивительно. Если честно, я решил просто прогуляться по городу в качестве туриста.

— Понятно… кое-что нам все-таки удалось. В Кёльне зарегистрирован некий сайт под названием «Антропофаги», посвященный каннибализму. Вообще-то особого сексуального подтекста там нет, но если копнуть поглубже, то наталкиваешься на очень странные вещи. Мы не знаем, кому на самом деле принадлежит этот сайт, но нам известна компания, размещающая его на своем домене, делающая дизайн и все такое. Я подумал, что мы можем туда завтра наведаться вместе.

— Отлично! Вы уверены, что не хотите выпить?

— Нет, спасибо. Но это еще не все. Я подумал, что вы пожелаете составить мне компанию и кое-куда проехать. Вам будет приятно узнать, что мы последовали вашему совету и отслеживали все сообщения о нападениях и любых происшествиях, где имели место укусы. Кое на что нам надо посмотреть вместе…

Эта гостиница разительно отличалась от шикарного отеля, час назад покинутого ими. Причем она не выглядела какой-то обшарпанной или убогой, а просто была предназначена для людей со скромным достатком — место, где небогатые туристы или мелкие торговцы могли остановиться на ночь. Кроме того, как уже было известно Фабелю, здесь можно было расплатиться наличными, не вызывая ненужных вопросов. Шольц остановился у самого входа, чем вызвал недовольство швейцара, тут же направившегося к ним, чтобы попросить отогнать машину. Шольц решил все проблемы, сунув ему в нос удостоверение сотрудника крипо. Заметив, что Фабель специально отстал, чтобы разглядеть гостиницу, он обернулся:

— Все в порядке, Йен?

— Что? Да… конечно.

— Несколько недель назад здесь кое-что произошло, — пояснил он Фабелю. — Администрация гостиницы отказалась от услуг полицейских, заявив, что все под контролем и они решили все проблемы своими силами. Извинились за беспокойство и все такое. На самом деле в таких местах постояльцам просто не хочется видеть людей в форме. И гостиница может потерять клиентуру на выходные, когда номера здесь снимают парочки.

Шольц постучал рукой в перчатке по высокой стойке администратора.

— Криминальная полиция Кёльна, — представился он. — Я хотел бы поговорить с вашим менеджером, герром Анковитцем.

У стойки возник высокий худой мужчина.

— Я могу вам помочь? — поинтересовался он у Шольца и, заметив Фабеля, добавил: — A-а, герр Фабель, здравствуйте еще раз… Я не ожидал увидеть вас дважды за один день. Вы по тому же вопросу?

— Нет… совсем по другому, — сказал Фабель, не обращая внимания на нахмурившегося Шольца.

— Мы здесь по поводу происшествия, случившегося двадцатого января, — сказал Шольц, поворачиваясь к Анковитцу. — Вы сами звонили в полицию.

— A-а, вы об этом… Но все благополучно разрешилось само собой. Так что происшествие, с одной стороны, было, но последствий никаких. Из номера с криком выскочила женщина. Но никаких обвинений она решила не выдвигать.

— Да, все это мне известно. Меня интересует, что именно она рассказала. В полицейском отчете написано, что, по ее словам, кто-то укусил ее за задницу. Причем очень сильно.

Анковитц ухмыльнулся:

— Да, так оно и было.

— Ничего веселого в этом нет. Мы пытаемся проследить возможную связь с двумя убийствами, находящимися в стадии расследования. А теперь без всяких шуток — она была проституткой?

Анковитц облокотился на стойку и обвел взглядом холл, убеждаясь, что никто из постояльцев его не слышит.

— Да. Проститутка. Я уже видел ее раньше. Мы это, конечно, не поощряем, но иногда закрываем глаза. Видите ли, в порту каждую ночь швартуются разные суда. Если все выглядит прилично и не афишируется, мы особо не вникаем, носят ли отношения между нашими гостями личный или профессиональный характер.

— С кем она была? — спросил Фабель.

— С мужчиной лет тридцати пяти… Хорошо одетым и представительным. У меня сложилось впечатление, что они до приезда сюда посидели в каком-то дорогом ресторане. Она была тоже одета на выход. — Анковитц хохотнул. — Хотя, должен признаться, на мой взгляд, ее наряд был не самым удачным.

— В каком смысле? — поинтересовался Шольц.

— Ну, на ней была юбка в обтяжку, узкая и прямая, как носили в пятидесятых годах. На вид — недешевая, но ей точно не подходила.

На лице Шольца отразилось нетерпение.

— У нее очень большой зад. Просто огромный. Похоже, что она специально хотела это подчеркнуть. А так — она очень красива. Вот почему нам показалось смешным, ну, сами понимаете, когда она выбежала из номера с криком, что ее укусили за мягкое место.

— Укусили сильно?

— О да! Очень много крови, и одна из наших польских горничных — Марта — ей помогла. Марта сказала, что укушенная была украинкой, но понимала польский. Наверное, их языки похожи. Так вот, Марта сказала ей, что укус очень сильный и надо обратиться в больницу, но девушка отказалась.

— А где был мужчина, когда поднялся весь этот шум?

— Он, наверное, сразу собрал вещи и сбежал. Причем по лестнице, а не на лифте. Я вместе с портье тут же поднялся в номер, но его там уже не было.

— А номер? Кто за него платил: он или она?

— Он. Наличными. Сказал, что оставил бумажник с кредитками дома. Обычно мы просим кредитки, чтобы знать, куда выставить счет за пользование мини-баром, но он оставил залог в сто евро.

— Позвольте мне угадать: за залогом он не вернулся, — предположил Фабель.

Анковитц покраснел.

— Нет. — Фабель понял, что залог перекочевал в карман управляющего.

— Нам нужно найти эту девушку, — сказал Шольц. — Вы говорите, что видели ее раньше?

Анковитц смутился.

— Да. Может, раз или два.

— А мужчину?

— Нет, в тот вечер я видел его впервые.

— Где, по-вашему, мы можем ее разыскать? — спросил Фабель.

Анковитц смутился еще больше и, достав из-под стойки телефонный справочник, нашел нужную страницу и написал в блокноте несколько слов, после чего вырвал листок и протянул Фабелю.

Листок забрал Шольц.

— Спасибо за сотрудничество, — поблагодарил он.

— Похоже, герр Анковитц сам неравнодушен к большим задницам, — заметил Шольц, обращаясь к Фабелю, когда они возвращались к машине. — Он с ходу сообщил, на какое агентство работает девушка.

Фабель устроился на пассажирском сиденье в «фольксвагене» Шольца и неожиданно понял, как сильно устал. День оказался длинным, и, наверное, он выпил слишком много пива. Он был рад, что по дороге обратно Шольц предпочитал помалкивать, что было на него не похоже. Фабель разглядывал в окно залитые огнями улицы Кёльна на фоне черно-синего неба и вдруг сообразил, что дорога в отель уж слишком затянулась, а улицы, по которым они проезжали, были ему незнакомы. Они оказались на берегу Рейна, где велось большое строительство, а две огромные башни собора нависали над ним как огромные портовые краны. Шольц резко затормозил и остановил машину на бетонном стапеле, после чего вышел, хлопнув дверью, и подошел к воде. Лучи фар светили прямо на него.

Фабель тоже вышел и подошел к Шольцу. Какое-то время оба молчали, наблюдая за неспешным движением длинной баржи с развевавшимся на корме флагом.

— Так вы объясните мне, что все это значит? — тихо спросил Шольц, не отрывая глаз от баржи. — Я застаю вас с парнем из БКА, и вы ведете себя так, будто я застал вас со спущенными штанами. Потом я узнаю, что вы проводили в моем городе частное расследование, пока я был занят другими делами. Я хотел бы знать, что, черт возьми, происходит, сэр!

Фабель вздохнул:

— Когда я упомянул, что сталкивался с Василем Витренко, вы сами сказали, что это не тот человек, чей путь вы хотели бы пересечь. Это правда. Наша встреча закончилась смертью двух полицейских и серьезным ранением третьего. Им была Мария Клее — моя лучшая помощница. Именно ей предстояло сменить меня после отставки на посту руководителя отдела по расследованию убийств. Но хотя физически она выздоровела, ее душевное состояние оставляло желать много лучшего. Мария и сейчас находится на больничном. После серьезного нервного срыва она должна была проходить курс реабилитации. Проблема в том, что, как я подозреваю, она старается выследить Витренко в одиночку.

— Понятно… — Шольц повернулся к Фабелю. — Почему вы мне об этом не рассказали раньше?

— У вас и так было чем заняться.

— Что верно, то верно. И я верчусь, как уж на сковородке, чтобы поймать убийцу. А если мне это не удастся, то он снова нанесет удар, причем уже через две недели. И я очень рассчитывал на вашу помощь.

— Я это знаю, Бенни.

— Но у вас все это время были другие планы. Если честно, то мне очень жаль вашу помощницу, но не она является моей проблемой. Я считал, что вы целиком посвятите себя моему расследованию.

— Давайте начистоту, комиссар… Я приехал помочь вам. Но меня очень беспокоит моя сотрудница и я продолжу ее поиски. Однако это отнюдь не означает, что я не сделаю для вас все, что смогу.

— Погодите… — Шольца словно осенило. — Теперь я понимаю… Я же тоже этим занимаюсь, верно? Неудивительно, что мы не могли разыскать женщину из полиции или иммиграционной службы, разговаривавшую со Славко Дмитруком, перед тем как того изрубили на куски. Так это была она, точно?

— Я этого не исключаю. Но и утверждать тоже не могу.

— Понятно… — Шольц повернулся и направился обратно к машине. — Завтра с утра мы вместе первым делом поговорим об этом с моим начальством.

Всю дорогу до отеля Шольц не проронил ни слова. Перед тем как вылезти из машины, Фабель задержался.

— Послушайте, Бенни, — обратился он к Шольцу, — все, что я говорил, — истинная правда. Я помогу вам выследить этого серийного убийцу, и я не могу помешать вам доложить своему начальству о Марии. Но в результате это только осложнит оба расследования.

— Ваши частные поиски пропавшей женщины не являются официальным расследованием. А мое дело — является!

— Формулируйте как хотите. Но мы уже продвинулись с делом Карнавального убийцы. Вы действительно хотите, чтобы меня отрывали от расследования служебной проверкой?

— И что вы предлагаете?

— Моя главная задача здесь та же, что и ваша, — поймать этого сумасшедшего, прежде чем он снова убьет. Но с вашей помощью мне будет гораздо легче найти Марию, пока она не попала в серьезные неприятности. Но сначала мы найдем этого сукина сына! — Фабель ухмыльнулся. — Пойдемте в бар, выпьем что-нибудь и все обсудим.

Шольц помолчал, продолжая держать руки на руле, и наконец произнес:

— Ладно. Но платите, разумеется, вы.

2

Как обычно, утром Фабель вызвал в отель такси и направился через мост Северинбрюке в район Кальк, где располагалось полицейское управление. Утро выдалось ясным, и, пересекая Рейн, Фабель мог видеть вдалеке ажурные конструкции железнодорожного моста Сюдбрюке. Несколько длинных барж величаво двигались по реке на юг, в самое сердце Европы, на север, в Голландию и другие страны. Фабель постарался представить, как все выглядело раньше, когда еще не было машин, скоростных поездов и трейлеров. Наверное, Шольц прав — в Средние века Рейн действительно был главной магистралью. Казалось, что время невластно над рекой — современные баржи являлись отражением традиции, столь же древней, как и вся европейская цивилизация.

В управлении полиции дежурный офицер ему улыбнулся и пропустил внутрь без сопровождения. Фабелю было странно направляться в Кёльнский отдел по расследованию убийств не в статусе гостя. Он ощущал себя почти что сотрудником, постоянно работающим здесь, и невольно вспомнил о предложении, сделанном Вагнером и ван Хайденом: если бы он его принял, то ощущал бы себя тогда так же в любом уголке Германии.

Когда Фабель вошел в кабинет следователей, Тансу разговаривала по телефону. Ее густые рыжие волосы были собраны заколкой сзади, открывая нежную линию шеи. Тансу с ее полноватой фигурой вряд ли можно было назвать красавицей, но Фабель находил ее привлекательной — точнее, сексуальной. Она кивком показала ему на кабинет Шольца и прикрыла на секунду трубку ладонью.

— Он ждет вас, — сказала она. — Пожалуйста, не уезжайте, пока не поговорите со мной.

— Хорошо, — пообещал Фабель.

Шольц тоже разговаривал по телефону и жестом пригласил Фабеля сесть. Насколько Фабель мог судить по услышанным репликам комиссара, речь шла о предстоящем шествии полицейской колонны на карнавале, и Шольц был явно недоволен тем, как шла подготовка. Фабеля поразило, что Шольц воспринимал это гораздо ближе к сердцу, чем те убийства, которые расследовал. До этого Фабелю вообще казалось, что лишить Шольца равновесия и вывести его из себя практически невозможно.

— Доброе утро, — мрачно поздоровался Шольц, повесив трубку. — Готовы поговорить с нашими интернетчиками?

— Да. Но Тансу просила выслушать ее до того, как мы отправимся по делам.

Шольц пожал плечами:

— Сегодня нам нужно нанести еще один визит. Я навел справки об агентстве по эскорт-услугам, о котором сообщил наш гостиничный друг вчера вечером. Думаю, что вас это должно заинтересовать.

— Вот как?

— Этим агентством «На все вкусы» заправляет некий герр Нильсен, гражданин Германии. Тансу пытается о нем все выяснить. Но настоящими владельцами являются два украинца — Климкин и Лысенко. На учете в полиции не состоят, но подозреваются в тесных связях с организованной преступностью, особенно в нелегальной переправке людей через границу. Поэтому угадать, на кого конкретно в этом бизнесе работают Климкин и Лысенко, вряд ли составит проблему.

— На Витренко!

— Точно! Ребята из отдела по борьбе с организованной преступностью просили проявить особую осторожность.

— Вы общались с сотрудниками этого отдела? Надеюсь, про Марию Клее вы ничего не говорили?

— Пока нет. И ребята были из нашего городского отдела. А Федеральное ведомство по уголовным делам понятия не имеет, что мы собираемся пообщаться с Нильсеном. Но скрывать это постоянно я не смогу. Как бы то ни было, «На все вкусы» действует на законных основаниях и платит налоги. Во всяком случае, с тех доходов, что официально регистрируются. — Шольц ухмыльнулся. — Наверное, вы уже в курсе, что торговля женским телом впервые стала официально облагаться налогом именно в Кёльне.

Фабель кивнул. Кёльн был первым немецким городом, обложившим подоходным налогом сотрудниц секс-индустрии и легализовавшим этот бизнес.

— Мы очень гордимся тем, что являемся пионерами в налогообложении секса. Трудность заключалась в том, чтобы определить размер дохода той или иной труженицы, вкалывающей на этом поприще, — продолжил Шольц. — В том смысле, что если, например, представить себе налоговую декларацию со статьей «Оральный секс», то по каким пунктам следует отчитываться за истекший финансовый год? Ребята из налогового управления подсчитали возможный диапазон доходов и определили среднюю цифру. Таким образом и образовался налог с единой ставкой в сто пятьдесят евро в месяц на одну проститутку. Даже учитывая, что не все доходы декларируются, Кёльн стал просто купаться в деньгах. Меня всегда мучил вопрос, не превращается ли при этом наш бургомистр в сводника.

Размышления Шольца были прерваны появлением в кабинете Тансу.

— И все-таки после долгих и мучительных поисков мне удалось кое-что разузнать о Вере Райнарц — той студентке медицинского факультета, что была изнасилована в девяносто девятом.

— Вы нашли ее? — спросил Фабель.

— Да… вернее, формально нет, во всяком случае, не Веру Райнарц. Но теперь я знаю, почему мы не смогли отыскать ее по тому адресу, куда она могла переехать. Веры Райнарц больше не существует. Она совершенно официально изменила имя шесть лет назад.

— Наверное, это было продиктовано желанием провести черту между случившимися тогда событиями и будущим, — заметил Фабель.

— Но это как раз и странно, — сказала Тансу. — Мне казалось, что она захочет уехать из Кёльна как можно дальше, но она осталась в городе. В чем смысл смены имени, но не местожительства?

— Я так понимаю, что у вас есть ее адрес? — спросил Фабель.

— Да. Я собиралась съездить к ней сегодня, — ответила Тансу.

— Если вы не возражаете, я бы хотел составить вам кампанию, — попросил Фабель. — И герр Шольц, конечно, тоже.

— Ладно. — Фабелю показалось, что в голосе Тансу были нотки обиды.

— Я уверен, что вы нашли зацепку, способную оказаться в нашем расследовании самой перспективной. — Фабель повернулся к Шольцу: — Я читал о предложении Тансу объединить расследования этих преступлений в одно дело и согласен с ней. Думаю, что это нападение шесть лет назад и убийства могут быть связаны между собой.

— А убийство Анн-Мари Кюпперс через год после этого? Той, которую забили до смерти?

— Трудно сказать. Своей жестокостью оно похоже на нападение на Веру Райнарц, но с убийствами я не вижу пока ничего общего. Однако полностью исключать такую возможность нельзя. Главное заключается в том, что если Вера Райнарц была жертвой нашего парня и выжила, то она единственная, кто его видел.

— Я узнаю, где она живет, и мы сможем навестить ее после обеда или вечером, — пообещала Тансу.

Офис агентства «На все вкусы» находился в Дюце, и на «фольксвагене» Шольца они добрались туда за считанные минуты. Улица представляла собой смесь жилых кварталов и разных мелких заведений: там были ресторан, бар, кулинария и компьютерный магазин с мастерской по ремонту оргтехники. Сверившись с записями, Шольц подвел Фабеля к двери между кулинарией и компьютерным магазином. На табличке со звонками значились названия разных фирм.

— Нам сюда, — сказал Шольц. — Агентство по предоставлению эскорт-услуг «На все вкусы». Второй этаж…

Офис был обставлен так, чтобы сразу внушить представление о серьезном бизнесе. Лео Нильсен был облачен в консервативный темный костюм, а строгий интерьер вполне подошел бы для солидной строительной фирмы. Никаких вульгарно одетых женщин в приемной, а секретарша была неприметной серой мышкой, и тоже в консервативном костюме. Самого Нильсена можно было бы принять за преуспевающего бизнесмена практически из любой сферы деятельности, не будь его шея таких же размеров, как и голова, а костюм не трещал бы по швам при каждом движении мощных плеч. Кроме того, на щеке красовался длинный продольный шрам. Фабель решил, что первый опыт управления персоналом Нильсен получил, отнимая выручку у проституток-наркоманок, обретавшихся возле центрального вокзала.

— Чем могу помочь? — поинтересовался Нильсен. Эти обычные слова в его устах звучали явно непривычно.

— Мы по поводу одного происшествия, — объяснил Фабель. — В гостинице «Линден». Одна из ваших девушек пожаловалась, что ее укусил клиент. Мы хотели бы с ней поговорить.

— Мы уже с этим все решили, — ответил Нильсен с усталым вздохом. — Мы… она решила не выдвигать никаких обвинений.

— Мы в курсе. — Шольц присел на край письменного стола, уронив на пол настольный прибор для канцелярских принадлежностей и дорогой калькулятор. — Но — как бы это лучше выразиться? — нам на это наплевать! Мне нужно имя этой девушки прямо сейчас, или я вытащу на свет Божий всю вашу картотеку, все платежки, сделанные по кредиткам, и нанесу личный визит каждому клиенту, имевшему счастье общаться с вашими шлюхами.

— Вам вряд ли удастся чего-то добиться угрозами, — презрительно ухмыльнулся Нильсен, явно сохраняя присутствие духа.

— Никто никому не угрожает, — вмешался Фабель и выразительно посмотрел на Шольца. — Нам нужно просто имя девушки. Она может располагать важной информацией, относящейся к расследуемому нами убийству.

Нильсен сделал вид, что просматривает файлы в компьютере.

— Иногда девушки предпочитают не называть своих настоящих имен.

— Надеюсь, к интересующей нас особе это не относится, герр Нильсен, — заметил Фабель, — иначе все может сильно осложниться. Послушайте, нас совершенно не интересуете ни вы лично, ни ваш бизнес. Нас не особенно интересует даже эта девушка. Нам нужен только ее клиент. Но, если хотите, мы можем заняться и проверкой вашей конторы. Пообщаться с некоторыми клиентами…

Нильсен смерил Фабеля недобрым взглядом и, помолчав, сдался:

— Хорошо, она с вами свяжется…

— Нет, — возразил Фабель, — так не пойдет. Нам нужен ее адрес, и мы хотим поговорить с ней прямо сейчас.

Нильсен вздохнул, написал в блокноте несколько слов и, вырвав листок, передал его Фабелю.

— Сейчас она с клиентом. Но когда вы туда приедете, она уже освободится. Я скажу ей, что вы в пути и чтобы она вас дождалась. Вы найдете ее в вестибюле.

— Мне кажется, мы чем-то не понравились герру Нильсену, — ухмыляясь, заметил Шольц, когда они направлялись к машине. — Господи, с каким удовольствием я бы разобрал этот вертеп по кирпичику! Даже трудно представить, сколько в их документах людского горя. Если верить ребятам из отдела по борьбе с оргпреступностью и Федерального ведомства по уголовным делам, «На все вкусы» — один из конечных пунктов по утилизации живого товара, поставляемого синдикатом Витренко.

Фабель подумал о досье на Витренко. В списке организаций, задействованных в его цепочке, агентство «На все вкусы» не значилось. Хотя, с другой стороны, таких фирм было десятки. Источник, поставлявший информацию Федеральному ведомству по уголовным делам, был поистине бесценным. Фабель просил показать ему полное досье, но и из него имя информатора и все ссылки, способные навести на его след, были убраны.

Зазвонил мобильник Шольца.

— Это Тансу, — сообщил Шольц после разговора. — Она проверила нашего друга Нильсена. Примерно десять лет назад он отсидел три года за вооруженное нападение, связанное с наркотиками. С тех пор он чист, но, на мой взгляд, точно связан с оргпреступностью.

— На мой тоже, — согласился Фабель. — При этом он не похож на обычного бойца Витренко. Судя по всему, наш украинский приятель перевел свой бизнес в стадию глобализации. Не исключено, что он предоставляет лицензию на отдельные виды своей деятельности.

— Тансу также сообщила, что не могла связаться с Верой Райнарц, или как она теперь себя называет, но у нее есть и рабочий, и домашний адрес. Тансу спрашивала, не можем ли мы встретиться с ней часа в четыре. Но я считаю, что сначала нам надо нанести визит в интернет-компанию. А гостиница, где нас ждет проститутка, как раз по пути.

Отель оказался одним из самых шикарных на правом берегу Рейна. Как и было условлено, Фабель и Шольц ждали в вестибюле. Стена первого этажа была полностью стеклянной, и Фабель любовался панорамой моста Гогенцоллерн-брюке, Альштадтом на другом берегу и высокой башней собора Святого Мартина. Но центральное место в этом пейзаже по праву принадлежало нависающей громаде Кёльнского собора.

— Потрясающий вид! — не удержался Фабель.

— Да уж! — подтвердил Шольц явно из вежливости и оглядел вестибюль. — Похоже, это она.

К ним неуверенно направлялась девушка с встревоженным выражением лица. К удивлению Фабеля, она была одета гораздо консервативнее, чем он ожидал, но потом сообразил, что в такой гостинице ее сфера услуг явно не приветствовалась. Наблюдая за ней, Фабель обратил внимание на то, что она была стройной, но с довольно широкими бедрами. Фигура точь-в-точь как у жертв Карнавального убийцы.

— Вас зовут Людмила Близнюк? — спросил Шольц, с трудом выговорив фамилию.

— Да. Но я никогда не представляюсь полным именем. Обычно меня зовут Мила. Все мои бумаги в порядке.

— И вы работаете под псевдонимом Анастасия?

— Да. Я не сообщаю клиентам, как меня зовут на самом деле. А в чем дело?

— Позвольте мне взглянуть на ваши документы. — Шольц протянул руку.

— Что? Здесь? — Она нервно оглянулась на стойку портье.

Шольц нетерпеливо повторил свой жест, и Мила вытащила из сумочки удостоверение личности и пару иммиграционных бумаг.

— Может, будет лучше присесть где-нибудь в укромном месте… — предложил Фабель, показывая на низкие диванчики у окна.

— Мила, мы хотим поговорить с вами об инциденте с клиентом, произошедшем несколько недель назад. О мужчине, укусившем вас. — Фабель старался говорить не так агрессивно, как Шольц. — Это не имеет ничего общего с тем, чем вы зарабатываете на жизнь. Мы считаем, что мужчина, который вас укусил, опасен.

— Уж кому-кому, а мне-то это известно! — сказала Мила по-прежнему настороженно. — Все считали, что это очень смешно. Что меня укусили за… Не помню, как это называется по-немецки…

— Задницу, — подсказал Шольц.

— Да. Хороша шутка! У меня большая задница, и он меня за нее кусает. Очень смешно! Но он очень плохой человек. Опасный! Мне пришлось наложить швы. Он был как животное, а не человек! Я видела потом его лицо, все перемазанное кровью.

— Давайте начнем по порядку, Мила, — предложил Фабель. — Опишите нам, как он выглядел.

— Лет тридцать, может, тридцать пять, почти под два метра ростом… Фигура обычная, но выглядит подтянутым, будто много времени проводит в спортзале. Темные волосы, голубые глаза. Симпатичный. Не похож на обычных клиентов.

— А что он был за человек? Я имею в виду: богатый или бедный, образованный или нет?

— Он был точно образованный и при деньгах. Это видно по одежде.

— Он расплачивался наличными? — поинтересовался Шольц.

— Да. И дал мне немного чаевых. Я знала, что у него есть особые пристрастия. В агентстве меня предупредили.

— Что он любит кусаться?

— Что ему нравится большой зад. Как у меня.

— И что случилось в номере?

— Мы поднялись в номер, и он попросил меня раздеться. А затем стал трогать мой зад. — Мария рассказывала так, будто описывала какие-то рутинные события, и ничуть не смущалась. — Потом он сам разделся, и я подумала, что мы перейдем к сексу. Самому обычному. А он очень грубо толкнул меня на кровать. Я занервничала, а он продолжал разговаривать очень спокойно и спросил, можно ли укусить меня за зад. Я решила, что он хочет типа поиграть. А он набросился на меня как животное. И укусил очень сильно. Клянусь, он пытался вырвать зубами целый кусок…

Фабель и Шольц обменялись взглядами.

— Продолжайте, Мила, — сказал Фабель.

— Я начала кричать, и он перестал, но только чтобы ударить меня. Я его оттолкнула и начала кричать еще сильнее. Он запер дверь, но я сумела открыть ее и вырвалась в коридор. Потом на помощь прибежала польская девушка и другие. А когда мы вернулись в номер, его там уже не было.

— Почему вы об этом ничего не рассказали полиции, когда ее вызвали? — спросил Фабель.

— Управляющий гостиницей сказал, что ему не нужны неприятности. Потом позвонили из агентства и сказали, чтобы я помалкивала. Они не хотели, чтобы вы, то есть полиция, устроили им неприятности.

— И вы согласились, — сказал Шольц.

— А у меня был выбор? Но молчать я не хотела. — Мила посмотрела в окно на Рейн и Кёльнский собор, выделявшийся темной массой на фоне светлого неба. Потом повернулась к полицейским с серьезным видом. — Все решили, что это ерунда. Что он — как бы это выразиться? — просто немного увлекся. Но они его не видели. Они не видели его лица и глаз после укуса. Он больше не был похож на человека. Он превратился… Я не знаю, как сказать по-немецки. На украинском мы называем таких зверей вовкуляками. Знаете, когда человек превращается в волка.

— Вервольф, — произнес Фабель и посмотрел на Шольца.

3

Ансгар знал, где она работает. Он проследил, куда она направилась с оптового рынка в понедельник.

Он сидел в машине на автостоянке и ждал ее. У него не было никаких конкретных планов, а в этот путь без цели его толкал чистый инстинкт. Вот если бы у него действительно сложились нормальные отношения с Екатериной, тогда не исключено, что он смог бы держать себя в руках практически все время, лишь изредка позволяя хаосу в душе получать выход. В конце концов, он уже и раньше так поступал с этой женщиной. И то, что он снова ее встретил через столько лет, казалось ему знаком свыше. Она наверняка работала в ресторанном или гостиничном бизнесе. Ему никогда не приходило в голову, что он может когда-нибудь столкнуться с ней, работая в одной сфере деятельности. Ансгар незаметно проследовал за женщиной, когда та направилась с тележкой, груженной покупками, к небольшому автофургону, а потом проехал через весь город до кафе на северо-западной окраине Альтштадта.

Сегодня он вернулся на это место. Кафе было оформлено в современном стиле и походило на множество других подобных заведений, а над большим застекленным входом красовалась вывеска «Амазония кибер-кафе». Ансгара позабавило название. Он даже подумывал, не зайти ли внутрь, поскольку она вряд ли сможет узнать его, но потом решил не рисковать и подождать на улице.

Ансгар посмотрел на часы. До начала его смены оставалось два часа.

Их он проведет здесь.

4

— Бумаги были похожи на настоящие, — заметил Шольц, когда они перебирались по мосту на левый берег Рейна. — Но я готов спорить на что угодно, что они поддельные.

— Не знаю, — отозвался Фабель. Мила настаивала на том, что оказалась в Германии по собственной воле и сама выбрала, чем зарабатывать на жизнь. Она точно не выглядела подавленной, а там — кто знает. Проституция — легальная или нет — не была занятием, выбираемым по собственной воле. А боязнь Милы, что ее увидят беседующей с двумя полицейскими, вряд ли объяснялась только ее профессией. Шольц обращался к ней с нескрываемым презрением. Фабелю нравился Шольц, нравилась его открытость, беззаботность и дружелюбие, но отношение кёльнского полицейского к женщинам не могло не тревожить. У Фабеля всегда в подчинении были женщины, но все сотрудники попадали в его команду исключительно по своим деловым качествам. Фабеля смущало, что Шольц не воспринимал Тансу всерьез, хотя ее профессионализм как полицейского не вызывал сомнений. А то, как Шольц обращался с Милой, его просто возмутило.

«Медиа-Парк» на северной окраине района Нойштадт был относительно новым элементом ландшафта Кёльна.

— «Кёльнская башня» открылась примерно четыре года назад. Там еще полно незанятых офисных помещений, — объяснял Шольц, пока они колесили по окрестным улицам в поисках места для парковки. В конце концов они заехали на подземную автостоянку и направились под моросящим дождем к сверкающей стеклом и сталью «Кёльнской башне». Офис «Интерсперс медиа» располагался на пятом этаже.

Там не было никакой приемной, а большинству сотрудников, сидевших за компьютерами или перемешавшихся по огромному общему залу, было не больше тридцати лет. Все одеты в толстовки, майки и джинсы. В подобных местах Фабель всегда чувствовал себя пришельцем из другого времени. Хотя он и считал себя приверженцем либеральных взглядов, но в похожих ситуациях в нем пробуждался реакционер-консерватор. Подобно лютеранину с Севера, он считал, что люди должны ходить на работу в приличном виде, что мужчины, носящие серьги, могут быть только пиратами, что татуировки и женщины несовместимы.

— Крутое место… — заметил Шольц, явно не разделяя подобного консерватизма. К ним направилась весьма полная молодая женщина. Несмотря на тучность, она была одета в джинсы и топик, из-под которого свисали складки жира. Само собой, у нее был пирсинг — кольцо, продетое сквозь ноздрю.

— Я могу вам помочь? — спросила она, явно давая понять, что как раз помощь в ее планы не входила. Шольц показал ей полицейское удостоверение, и она нахмурилась еще больше.

— Нам нужен Дэвид Литтгер.

— Тогда вам придется подождать. У него совещание.

Шольц снисходительно улыбнулся, как будто она была ребенком, сказавшим очевидную глупость.

— Нет-нет… дело в том, что нам не придется ждать. Мы расследуем убийство, поэтому приведите его прямо сейчас, или мы сами пройдем на совещание. Я ясно выразился?

Молодая женщина возмущенно фыркнула и резко повернулась, показав им необъятные размеры своей фигуры сзади.

— Ей следует поучиться вежливости, — заметил Шольц. — Одному черту известно, что сделал бы наш парень при виде такой задницы. Он бы точно ловил кайф не меньше чем полгода.

Фабель невольно рассмеялся. Девушка через минуту вернулась и, поджав губы, провела их в помещение для совещаний, находящееся в центре зала за стеклянными перегородками. Из мебели там был только большой стол для переговоров и установленный на нем удивительно тонкий экран, рядом с которым лежала беспроводная клавиатура и мышь. Увидев вошедших Шольца и Фабеля, трое типичных с виду компьютерщиков поднялись и покинули конференц-зал, а Шольц повернулся к оставшемуся мужчине.

— Вы Дэвид Литтгер? — поинтересовался он и, не дожидаясь приглашения, сел. Фабель остался стоять у двери. Литтгер кивнул, с нескрываемым подозрением разглядывая полицейских. Ему было чуть больше тридцати, светло-соломенные волосы коротко подстрижены, а слабый подбородок скрывала щетина. — Я комиссар Шольц, а это обер-комиссар Фабель. Мы приехали поговорить об одном сайте, обслуживаемом вами. Кстати, вы же сделали и дизайн.

— Боюсь, что не смогу предоставить такую информацию. «Интерсперс медиа» связана очень жесткими рамками коммерческой конфиденциальности…

— Послушай, придурок, — сказал Шольц с приятной улыбкой, будто вел светскую беседу. — Я не собираюсь с тобой препираться. Мы расследуем убийства, и у меня в кармане лежит прокурорский ордер. Если ты вынудишь меня его предъявить, то мы тут же закрываем эту лавочку и распускаем сотрудников по домам, опечатываем все файлы и останавливаем работу, пока не найдем то, что ищем. Это не нужно ни тебе, ни мне, потому что мои поиски извращенцев, связанных с этим сайтом, могут затянуться. Кроме того, нежелание сотрудничать будет расценено мной как проявление твоей возможной личной причастности к его содержанию и, не исключено, соучастию в убийствах. В таком случае нам предстоит провести очень много времени в обществе друг друга в ближайшие двадцать четыре часа. И происходить это будет не здесь, а в полицейском участке.

— Как называется сайт? — невозмутимо поинтересовался Литтгер. Если Шольцу и удалось произвести желаемое впечатление, то Литтгер это умело скрывал. Шольц передал ему листок бумаги.

— Они называют себя «Антропофаги», — пояснил Шольц и сверился с записями. — Как они сами себя позиционируют, это «место встречи в режиме реального времени отдельных граждан и групп, заинтересованных в обмене информации по разжевыванию человеческой плоти и каннибализму». Другими словами, «Объединенные умалишенные». А твоя крутая компьютерная контора размещает это дерьмо в сети и делает дизайн сайта.

Литтгер продолжал сохранять невозмутимость.

— Я помню его. Мы разместили его на своем сервере полгода назад. Мы не обслуживаем его. Сделали только дизайн сайта и шаблон для обновления и загрузки данных. Что же касается содержания, то никакой ответственности мы за него не несем. Мы просто предоставляем доступ к сайту. А это ничем не регулируется. Интернет — это как Дикий Запад. Полная анархия. Мы не можем проверять каждый сайт, находящийся на нашем ведущем узле.

— А если кто-то разместит фотографии, на которых насилуют детей? — спросил Фабель.

— Такого рода информация недопустима, — заверил Литтгер. — Но прежде чем закрыть доступ и обратиться в полицию, нам надо располагать фактами. — Он вздохнул. — Послушайте, я дам вам имя и адрес, но вы должны показать мне соответствующие бумаги. Без официального предписания раскрыть информацию я не имею права — клиенты просто сживут меня со свету. Я готов сотрудничать, но не хочу, чтобы с моим бизнесом случилось все то, о чем вы говорили раньше. Я дам вам все сведения, имеющиеся в моем распоряжении. Но мне нужен документ, предписывающий это.

— А вот с этим не так все просто, герр Литтгер. — На лице Шольца появилось выражение, что он бы рад помочь, но… — Дело в том, что если я буду действовать по официальным каналам, а вы проболтаетесь клиентам, или, к примеру, в прессу просочится какой-то намек, что ваша фирма попала в поле зрения следствия, то одному Богу известно, кто еще может об этом узнать. Мы же просто скорее всего не успеем подготовиться. Я готов вам дать честное слово, что никто не узнает источника нашей информации.

— Знаете что, герр Шольц? — сказал Литтгер. — Я думаю, что у вас нет ордера.

Улыбка сползла с лица Шольца, и он помрачнел.

— Хотите меня испытать?

— Об этом никто не узнает?

— Если, конечно, ваша веселая толстушка или кто другой из служащих не проболтается. Но им совершенно не обязательно знать, о чем именно мы беседовали.

Литтгер наклонился над столом и что-то набрал на беспроводной клавиатуре.

— Пожалуйста! — объявил он. — Его имя Петер Шнаус. Вот его адрес. Это в Бушбеле, который находится неподалеку от Фрехена.

— Хорошо, — вмешался Фабель. — Думаю, мы нанесем герру Шнаусу визит. Мы можем рассчитывать на ваше благоразумие? Я бы очень не хотел, чтобы герр Шнаус узнал о предстоящей встрече заранее. А пока, не могли бы вы войти на этот сайт? Я бы хотел задать вам пару вопросов.

Литтгер пожал плечами и набрал адрес на клавиатуре. На экране появилась заставка сайта.

— А что означает слово «антропофаги»? — поинтересовался он, пока сайт загружался.

— Это греческое слово, — пояснил Шольц. — Оно означает «каннибалы». В некоторых фольклорах этим словом называют безголовых людей с глазами и ртами на груди, питающихся человеческой плотью.

— Потрясающе…

Фабель положил ладонь на мышку: на сайте была галерея снимков, форум и раздел, посвященный частным объявлениям.

— Видите, какое дерьмо? — спросил Шольц.

— Да, — отозвался Фабель. — Странные материалы, верно?

— Ну да… но я вообще-то ожидал что-нибудь запредельное и порнографическое. А здесь все просто непонятно. Я вижу только, что кто-то дал волю воображению с элементами эротики и неумело изобразил каких-то шлюх в бикини, целиком заглатываемых рыбой.

— Это, поверьте, и является порнографией для таких людей. Этот фетиш называется вореафилией. Они доводят себя до оргазма, фантазируя о том, что съедят кого-то или что съедят их самих. Ситуация, описанная вами, называется «мягким вариантом» и показывает людей или животных, заглатываемых целиком, без кровопролития. А «жесткий вариант» подразумевает разрезание или разрывание человеческой плоти с огромным количеством пролитой крови. Хотите — верьте, хотите — нет, а поверить в это трудно, но есть вореафилы, испытывающие оргазм, просматривая фильмы о дикой природе. Например, когда львы разрывают на части и пожирают антилоп.

Шольц покачал головой:

— Черт! Как я уже говорил, не могу представить, как люди могут сюда заходить и как их представление о сексе может быть таким извращенным.

— Не сомневаюсь, что Интернет создает для этого благоприятную среду. Он предоставляет им возможность обмениваться своими фантазиями и убеждать друг друга в том, что это не является извращением. Садисты, педофилы, насильники — все они поступают точно так же, — пояснил Фабель. Литтгер пожал плечами, будто показывая, что это не имеет к нему ни малейшего отношения. Фабель кликнул мышью на разделе частных объявлений. — Вот что нам нужно… да, это здесь. — Он прочел вслух одно из объявлений: — «Любовь кусается». Хорошее название, правда? «Изнывающий от любви хищник ищет покорную жертву для вореафильских утех. Она должна быть не толстой, но с внушительным задом, так чтобы в него можно было бы запустить зубы. Отвечать только искренне заинтересованным. Никаких профессионалок, только спелые груши, желающие, чтобы их съели. Обращаться к Lovebiter, почтовый ящик AG1891». — Фабель повернулся к Литтгеру: — Вы можете выяснить, кто разместил это объявление?

— Это всего лишь ай-пи адрес, и на него можно выйти откуда угодно. Из интернет-кафе или через вай-фай, где поддерживается беспроводной выход в Интернет. И по кредитке тоже нельзя проследить: тот, кто дал объявление, конечно, должен заплатить за его размещение, но на этом сайте нет защищенной программы пользования кредитками. Поэтому приходится направлять объявление в бумажном виде на соответствующий почтовый ящик вместе с деньгами за размещение.

— Тогда у этого парня, у Шнауса, есть выход на автора объявления? — спросил Шольц.

— Не обязательно. Автор мог оплатить услугу денежным переводом или даже приложить наличные. Но Шнаус может предоставить пароль входа на почтовый ящик для всех ответов откликнувшихся на объявление.

— Мы должны найти этого Lovebiter, — сказал Шольц, обращаясь к Фабелю. — Он живет в том же темном мире, что и наш клиент. Они могут быть связаны.

— Он может даже оказаться им, — добавил Фабель.

5

Вернувшись в управление, они обнаружили, что их поджидает Тансу.

— Удачный день? — спросила она у Фабеля. Он кратко ввел ее в курс дела, пока Шольц проверял в кабинете поступившие сообщения и электронную почту.

— До конца дня он будет точно не в духе, — предупредила Тансу. — Полицейский комитет по подготовке к карнавалу лезет на стенку из-за того, что наша колонна еще не готова к шествию.

Фабель заглянул сквозь стеклянную перегородку в кабинет Шольца и ухмыльнулся. Кёльнский детектив стоял с телефонной трубкой в одной руке, а второй либо ворошил волосы, либо отчаянно жестикулировал, обращаясь к невидимому собеседнику.

— Послушайте, Тансу, — сказал Фабель, — пока у нас есть время, я хотел бы попросить вас об одной услуге…

— Конечно, герр обер-комиссар, — ответила она с хитрой улыбкой.

— Это здесь, — пояснила Тансу. Они побывали по домашнему адресу Веры Райнарц, раздобытому Тансу, но там никого не оказалось. — Здесь она работает.

Фабель перевел взгляд на кафе. На пасмурной зимней улице его окна гостеприимно светились ярким светом.

— Как ее теперь зовут? — поинтересовался Фабель.

— Сэндоу. Андреа Сэндоу.

Они вошли в кафе, и при виде одной из официанток Фабель улыбнулся. Ее точно можно было назвать амазонкой. Сначала Фабель даже решил, что это переодетый мужчина. На обнаженных руках и под тканью футболки вздувались накачанные мышцы, а обильно нанесенная косметика и платиновый цвет волос были такими же неестественными, как и бронзовый средиземноморский загар. Он даже засомневался, а могла бы она в принципе вписаться в концепцию красоты женского тела, разработанную знатоком своего дела по имени Лессинг.

— Извините, — обратился Фабель к этой официантке. — Мне нужна Андреа Сэндоу… Это кафе, кажется, принадлежит ей?

— Это я и есть. — Амазонка выпрямилась в полный рост и смерила Фабеля холодным взглядом голубых глаз. — Чем могу помочь?

Фабель опешил. Он представлял себе нынешнюю Веру Райнарц похожей на те фотографии, что он видел: хорошенькой девушкой. Он помнил, какой застенчивой и стеснявшейся фотографироваться студенткой она была.

— Фрау Сэндоу, — вмешалась Тансу. — Вы можете подтвердить, что раньше ваше имя было Вера Райнарц?

Подведенные глаза на лице, лишенном женственности, сузились в щелки.

— Что все это значит?

Фабель огляделся. В кафе, кроме них, было еще с десяток посетителей, сидевших за разными столиками.

— Послушайте, мы из полиции… мы можем где-нибудь поговорить без свидетелей?

— Ты не подменишь меня на минутку, Бритта? — крикнула Андреа и повернулась к трем детективам: — Мы можем поговорить на кухне.

— Позволю себе заметить, фрау Сэндоу, вы очень сильно изменились, — сказал Фабель. На кухне он отошел в сторону, освобождая место для Тансу и Шольца. Андреа Сэндоу, как теперь звали Веру Райнарц, была ниже Фабеля и даже Тансу, но благодаря своей физической форме заметно выделялась среди них на тесной кухне. — Я бы ни за что не узнал вас по старым фотографиям.

Андреа хмыкнула:

— Это было не изменением, а перевоплощением. Полным и необратимым. Так что вы хотели?

— Мы хотели поговорить с вами о человеке, напавшем на вас, — сказала Тансу. — Я знаю, что это было очень давно, но мы считаем, что он не остановился.

— Конечно, не остановился. — Еще одна высокомерная улыбка, сжавшая широкую и сильную челюсть; на щеках образовались глубокие ямочки. — Я знаю, почему вы хотите поговорить со мной. Я ждала вас. Речь идет об убийствах, верно? В последние два «бабьих» четверга?

— Вы думаете, это тот же самый человек? — спросила Тансу.

— Я знаю, что это тот же самый человек. И вы тоже. Поэтому вы и пришли.

— Тогда почему вы не пришли сами? — спросил Фабель. — Раз так уверены, что это он?

— А зачем? Вам все равно не удастся его поймать. Никогда.

— А почему вы изменили имя? — спросил он.

Андреа пристально посмотрела на Фабеля. Так могли смотреть только мужчины.

— Какое вам до этого дело?

— Я просто подумал, что это была реакция на случившееся. А если так, то почему вы остались в Кёльне? Вы же сами не из этих краев. Ваши родители живут во Франкфурте, верно?

— Надеюсь, вы не сказали им, где я живу? — На лице Андреа неожиданно появилась злость.

— Нет-нет… — заверила Тансу успокаивающим тоном. — Мы не стали бы — и не можем — разглашать такую информацию без вашего согласия. — Тансу бросила взгляд на Фабеля, и он понял почему. По непонятной причине между ним и Андреа возникла антипатия. Взаимная враждебность. Он еще мог понять, что ей не нравилось вторжение полиции в ту новую жизнь, которую она себе организовала, но почему он сам чувствовал враждебность по отношению к ней, являлось для него полной загадкой.

— Когда вы занялись бодибилдингом? — спросил он.

— После нападения. Мне надо было пройти большой курс физиотерапии. Мне нужно было набраться сил, и занятия включали работу с тяжестями. Тогда мне и пришла в голову эта мысль. Переделать себя. Создать себя заново.

— Но с вами и так было все в порядке, — сказала Тансу. — Вы просто оказались жертвой. Вы вините себя за случившееся?

— Нет! — с вызовом ответила Андреа. — Я знаю, что вся вина лежит на том ублюдке. Но хорошенькая малышка Вера Райнарц была слишком мягкой и слабой, слишком податливой. Всего боялась. Может, поэтому он и выбрал ее. Потому что она выглядела как жертва.

— Но ваша карьера в медицине… — не унималась Тансу. — Я читала, что вы подавали очень большие надежды. Вы могли преуспеть в медицине.

— Есть немало других областей, где можно преуспеть, — ответила Андреа. — Это все было частью прошлого. Веры Райнарц. А теперь я преуспеваю в чем-то другом. Я начала заниматься бодибилдингом в двухтысячном году. Я имею в виду — заниматься серьезно. Я стала настоящей профессионалкой. Не только по самому виду спорта и упражнениям, но и по его истории и философии. Вы знаете, что отцом современного бодибилдинга является немец, Юджин Сэндоу? Он начал карьеру как цирковой атлет, а закончил тем, что разработал стандарты для всего бодибилдинга. Он провел первый в мире конкурс красоты атлетического сложения и был на нем судьей. А другим судьей был Артур Конан Дойл — английский писатель, придумавший Шерлока Холмса.

— Сэндоу… — повторил Фабель. — И вы взяли его имя… Но почему?

— Я должна была стать кем-то другим. Поэтому я и стала культуристкой, герр Фабель. Как я уже говорила — полное перевоплощение. И для нового тела мне требовалось новое имя.

Андреа подалась вперед и оперлась руками на кухонный стол. Вены на предплечьях вздулись, отливая синим на загорелой коже. Фабель заметил непроизвольное подергивание бицепса, будто тот жил своей, отдельной от тела, жизнью. Андреа перехватила его взгляд.

— Я вызываю у вас отвращение? — спросила она. — Неужели мое тело производит на вас такое впечатление? Большинство мужчин разделяют ваше мнение. Но остальные… вы не поверите, как реагируют остальные. Они приходят на соревнования толпами. Они приходят и любуются мной и другими девушками. Вы знаете, что идеальный мышечный тонус исчезает после тренировки в течение часа? Мы качаемся перед каждым выступлением, проделываем полный курс упражнений. И это не для разминки, а чтобы продемонстрировать на сцене свою лучшую форму. — Она подалась вперед еще больше и заговорщицки понизила голос. — Вы знаете, что некоторые фанаты-мужчины приходят за кулисы до или после соревнования? Маленькие людишки, просящие позволения к нам прикоснуться. К бедрам, к рукам. Чтобы почувствовать мышцы в идеальном тонусе. Они это делают из восхищения спортом. Почти что благоговения. Но это не мешает им возбуждаться. Дело в том, герр Фабель, что лекарство для одних может оказаться ядом для других. А что для вас лекарство?

— Вы сказали, что убийца «бабьего» четверга был мужчиной, напавшим на вас, — сказал Фабель, выдерживая взгляд Андреа. — С чего вы так решили? Было ли той ночью, когда на вас напали, нечто, что вы вспомнили только потом и о чем не сказали сразу?

В смехе Андреа слышалась горечь.

— Вы знаете, герр Фабель, что даже по прошествии всех этих лет он по-прежнему не оставляет меня в покое? Этот клоун?

— Я уверена, что так и есть, — сказала Тансу. — Такое событие нельзя пережить без посттравматического стресса.

— Нет, я не об этом. С этим я справилась. Все это… — она выпрямилась и напрягла мышцы, — я создала, чтобы оставить те события в прошлом. И дело вовсе не в изнасиловании. Этот ублюдок так меня избил, что я решила — не выживу. Отчасти именно это и произошло. Вера умерла, а я выжила. Он оставил на месте преступления искалеченное тело, а я его восстановила. Меня не мучают кошмары, в которых клоун на меня нападает. Никаких приступов пост-травматической паники. Я хотела бы с ним встретиться вновь… и переломать ему все кости. Когда я говорила, что он не оставляет меня в покое, я имела в виду не это. Этот больной ублюдок пишет мне!

— Что? — Фабель обменялся взглядами с остальными. — Как? По электронной почте?

— Нет. Присылает письма. Раз в несколько месяцев.

— Погодите, — вмешался Шольц. — Вы хотите сказать, что он берет ручку, пишет на бумаге и отсылает вам по почте?

— Обычно с письмами происходит именно это, — подтвердила Андреа.

— Но это же улика! Это наш шанс выследить его! — Фабель не смог сдержать негодования. — Почему же вы не связались с полицией?

Андреа пожала плечами:

— Когда пришло первое — вскоре после нападения, — я испугалась. Тогда я была еще той — мягкой, робкой и податливой, слишком напуганной, чтобы что-то предпринять. Вот почему я и решила изменить свое имя, и все встало на свои места. А потом стали приходить другие письма. Даже когда я изменила имя и поменяла адрес. Они приходят не часто, но приходят.

— Вы их сохранили? — спросил Шольц.

Андреа покачала головой:

— Теперь я сжигаю их не читая. Но те, что я читала, были все одинаковыми. Безумные фантазии. Как сильно он снова хотел все повторить, как ждал своего часа.

— Неужели вас это не тревожит? — недоверчиво поинтересовалась Тансу.

— Нет. Он больше не в силах меня напугать. Не исключено, что мы снова встретимся, но на этот раз бояться должен он.

— Мне нужно, чтобы вы постарались вспомнить как можно подробнее содержание этих писем, Андреа, — твердо сказал Фабель. — Я хочу, чтобы вы спокойно все обдумали и записали что вспомните. Сделайте это сегодня же вечером, и мы пришлем кого-нибудь забрать материалы в кафе завтра утром. Как я уже говорил, нам нужна любая информация, способная помочь выйти на него.

— Как насчет его имени?

Какое-то мгновение Фабель не мог поверить, что Андреа говорит вполне серьезно.

— Он подписывается?

— В каждом письме он представляется Петером Штумпфом.

Фабель услышал, как Шольц издал стон.

— Это имя вам о чем-нибудь говорит? — спросил Фабель у Андреа.

— Ни о чем.

— А вам наверняка говорит, — сказал он, обращаясь к Шольцу.

— Еще бы! Но мы поговорим об этом позже.

Когда они возвращались к машине, Шольц заметил знакомого на другой стороне улицы.

— Привет, Ансгар! — крикнул он, и Фабель с Тансу перешли вместе с ним дорогу. — Помните ресторан, куда я водил вас на днях? «Шпайзекаммер»? — спросил Шольц у Фабеля. — Это Ансгар Хёффер, шеф-повар. Я считаю, что лучше его в Кёльне нет, а это говорит о многом. Как дела, Ансгар?

— Все в порядке… А у вас? — ответил вопросом Ансгар. Это был высокий мужчина с крупной головой. Редкие волосы коротко подстрижены. Глаза за стеклами очков казались большими и печальными. Но Фабеля удивило, что повару было явно не по себе.

— Лучше всех! — заверил Шольц. — Как вас сюда занесло?

Ансгар снова смутился.

— Были кое-какие дела. Вы остались довольны нашей кухней? — обратился Ансгар к Фабелю.

— О-о, простите, я должен был вас познакомить… Ансгар, это обер-комиссар Фабель из полиции Гамбурга. Он здесь… по делам.

Фабель и Ансгар обменялись рукопожатием.

— Все было превосходно, — сказал Фабель. — Мы оба заказали рагу из ягнятины. Просто пальчики оближешь!

Немного поболтав, они расстались. Ансгар направился в сторону центра решительной походкой.

— Потрясающий повар! — воскликнул Шольц, когда они подошли к машине.

— Хм… — отозвался Фабель и обернулся, чтобы посмотреть еще раз на удалявшегося Ансгара. Тансу тоже обернулась.

Когда они уселись в машину, Шольц не торопился включать зажигание.

— Все это уже выходит за всякие рамки, — произнес он. — Во что она себя превратила? И что, черт возьми, все это значит?

— То, что ей пришлось пережить, любого выбьет из колеи, — сказала Тансу. — Думаю, что она отвергает свое женское начало. Что бы она ни утверждала, мне кажется, она считает, что виновата сама.

— Нет, — поправил ее Фабель, — она во всем винит Веру Райнарц. Будто Вера была каким-то другим человеком. Вы обратили внимание, как часто она говорила о себе в прошлом как о постороннем человеке?

— А вот меня больше всего заинтересовало имя, используемое в качестве подписи в этих письмах, — сказал Шольц. — Петер Штумпф. Теперь у меня нет никаких сомнений, что на Андреа напал наш убийца. Вы с самого начала были правы, Йен.

— Вообще-то первой эту мысль высказала Тансу.

— Чудесная лирическая нотка, — продолжал Шольц, не обратив внимания на слова Фабеля. — Понятная только местным. К западу от Кёльна расположен маленький городок под названием Бедбург. Его самым знаменитым или печально известным жителем был Петер Штумпф, обитавший там в шестнадцатом веке. Бедбургское чудовище — один из первых официально зарегистрированных серийных убийц Германии. И его казнь была тоже самой страшной в истории Германии.

— Получается, что насильник и мучитель Андреа подписывается именем этого самого Петера Штумпфа. А с чего вы решили, что он и есть Карнавальный людоед?

— Потому что Петер Штумпф был людоедом. Каннибалом! На его совести десятки жертв. Он также признался, что обладал способностью менять облик и продал дьяволу душу за возможность превращаться в волка. Штумпф утверждал, что насиловал свои жертвы в облике человека, а потом превращался в волка и сжирал их. Не исключено, что наш убийца тоже считает, что превращается из насильника в людоеда.

— Думаю, что это большая натяжка, но соглашусь, что он действительно может верить в некое свое преображение. Например, под личиной клоуна. Гораздо важнее то, что у нас есть его ДНК после нападения на Веру… или Андреа. Вы сказали, что Штумпфа казнили. Это важно?

Шольц криво усмехнулся:

— Нам рассказывал об этом священник в воскресной школе. Маленький ужастик, чтобы оживить уроки катехизиса. Петер Штумпф был богатым фермером, по своей воле и без всяких пыток признавшимся, что с детства был некромантом и черным колдуном. Он утверждал, что его несколько раз навещал дьявол, подаривший ему в обмен на его душу волшебный пояс, наделявший его сверхъестественной силой. Однако ценой этой силы стала не только душа Штумпфа — пояс превращал его в волка. Он признался, что разорвал на части и съел бесчисленное количество мужчин, женщин и детей. Судя по всему, особое предпочтение он отдавал беременным. Два блюда в одном. После суда его привязали к колесу и раздробили кости ног, рук и груди обухом топора. Дело в том, что люди боялись, что он восстанет из могилы, и верили, что если сломать все кости, то этого не произойдет. Потом раскаленными докрасна щипцами вырвали у него, еще живого, куски плоти, после чего отрубили голову и сожгли труп дотла. То есть в прямом смысле окончательно и бесповоротно умертвили плоть.

— Но это не сработало, — мрачно заметил Фабель. — Похоже, Петеру Штумпфу удалось вернуться из царства мертвых.

6

Фабель решил, что Шольц позволил Тансу поехать с ними к Петеру Шнаусу, только чтобы не завозить ее сначала в управление и не делать крюк. Перед тем как выехать на Аахенерштрассе, Шольц заранее позвонил Шнаусу и договорился о встрече. Он объяснил, что Бушбель лежит к северу от городка Фрехен и добраться туда проще, не заезжая в город.

— Кстати, — добавил Шольц, — Бедберг, где жил печально известный Петер Штумпф, как раз по дороге.

Бушбель и Фрехен располагались всего в девяти километрах от городского центра, и пейзаж вокруг был типично городским. Однако в Бушбеле улицы были просторнее и вдоль них росли деревья, что ясно указывало на окраину кёльнской конурбации.

— А как Шнаус разговаривал по телефону? — поинтересовался Фабель.

— Виновато, — ответил Шольц. — В чем конкретно — сказать не могу, но он точно перепугался, когда узнал, что с ним хотят поговорить полицейские.

Они остановились у довольно дорогого с виду дома с самым большим садом, который Фабелю довелось видеть в Кёльне со дня приезда. Это был типичный дом состоятельного представителя среднего класса: не роскошный особняк миллионера, но достойное жилище человека со средствами, что подтверждалось и наличием возле дома «Мерседеса-500» Е-класса.

Они уже подошли к дому, но было ясно, что мысленно Шольц находится в каком-то другом месте.

— Послушайте, — сказал он, — мне совсем не нравится эта ваша идея… Это слишком рискованно…

— Это моя идея, — поправил Фабель. — И я обратился к Тансу с просьбой оказать услугу…

— Как я уже сказал, мне это совсем не нравится, — перебил его Шольц, — но я не стану возражать на определенных условиях. Мы обсудим это, когда закончим здесь.

Входная дверь открылась, прежде чем они успели постучать. На порог вышел мужчина лет сорока и тут же закрыл ее за собой. Под два метра ростом, атлетического телосложения и приятной наружности, он точно подходил под описание Милы укусившего ее клиента.

— Комиссар Шольц? — спросил он, обращаясь к Фабелю.

— Нет, это я, — ответил Шольц. — Герр Шнаус?

— Да. В чем дело? У меня дома жена и дети…

— Мы насчет вашего сайта, — пояснил Шольц.

— О-о… — Шнаус растерялся. — Так я и думал. Послушайте, я сказал жене, что это по работе.

— А в какой области вы трудитесь?

— Программное обеспечение компьютеров.

Фабель еще раз бросил взгляд на припаркованную машину и дом и решил, что не ошибся в выборе будущей сферы приложения своих сил.

— Ладно, оставим это. Пока. Есть место, где мы можем поговорить?

— У меня в кабинете… — Шнаус пригласил их в дом и провел через большой зал. Кабинет был просторным, светлым и современным, с большим столом, на котором стояли два дорогих с виду компьютера.

— Вы отсюда управляете сайтом? — спросил Фабель.

— Послушайте, это просто хобби, ничего больше… Я делаю это не ради денег…

— А исключительно ради удовольствия… — ухмыльнулся Шольц.

Шнаус покраснел.

— Послушайте, это трудно объяснить. Это просто… — Он замолчал, не зная, чем закончить фразу. — Что вы хотите узнать?

— Для начала вы можете рассказать, как провели вечер пятницы двадцатого января.

Шнаус набрал что-то на клавиатуре.

— Я был во Франкфурте. На конференции.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Около сотни людей. Я выступал там с презентацией нашего нового продукта.

— Вы там ночевали?

— Да. В общей сложности я провел там три дня.

— А что за новый продукт? — поинтересовался Фабель. — В смысле, каким программным обеспечением вы торгуете?

— Мы являемся дистрибьюторами компьютерных игр. Но не только. Торгуем образовательными интерактивными программами и прочим в этом роде.

— Вам приходилось слышать о разработчике игр по имени Мелисса Шенкер?

— Нет… — Если Шнаус и говорил неправду, то очень убедительно. — Это имя мне не знакомо.

— А как насчет игры «Властелины хаоса»?

— О да… об игре я не просто слышал: мы ее дистрибьюторы.

— «Властелины хаоса» была разработана Мелиссой Шенкер, — сказал Фабель.

— Правда? Я этого не знал. Это не входит в пакет сведений, необходимых мне для работы. Я редко в курсе, кто придумал концепцию игры или разработал ее.

Наступила пауза.

— Зачем вам это, герр Шнаус? — спросил Фабель. — Я хочу сказать, что у вас есть хорошая работа, семья. Зачем вам нужен такой сайт?

— Свои слабости есть у каждого. У кого-то они явные, у кого-то — скрытые. Я веду очень благопристойный образ жизни. Я хороший муж и отец, и моя жена понятия не имеет о моих… странностях. Если бы я не нашел способ «выпускать пар», то в один прекрасный день чаша могла бы переполниться и все бы вышло из-под контроля и разрушило мою устоявшуюся и налаженную жизнь. Поэтому я и завел безобидный и непорнографический сайт, относящийся к вореафилии и каннибализму.

Фабель вспомнил о другом самом обычном бизнесмене с устоявшейся и стабильной жизнью, не дававшем выхода творившемуся у него в голове хаосу. И все кончилось тем, что он снес себе полголовы прямо перед Фабелем.

— С чего вы взяли, что все относящееся к каннибализму — особенно сексуальному каннибализму — является безобидным? — спросил он.

— Я не имел в виду ничего плохого… — вяло промямлил Шнаус.

— Я скажу вам, почему мы здесь, герр Шнаус, — вмешался Шольц. — Мы ищем безумца, все еще разгуливающего на свободе и откусывающего у женщин куски тела. Не исключено, что нескольких он убил. А это, друг мой, мне не представляется невинным развлечением. Я познакомился с вашим сайтом. И меня не удивляет, что вы хотите держать эту грязь подальше от жены. Мне кажется, что если она узнает о вашем маленьком хобби, то вы до конца жизни не увидите ни ее, ни своих детей. И я готов обратиться за ордером и вывернуть здесь все наизнанку. Это может быть вашим милым и дорогим сердцу домом, но именно отсюда вы управляете сайтом, а значит, оказываетесь в самом центре полномасштабного расследования нескольких убийств. Я обещаю, что завтра утром это место будет кишеть судмедэкспертами, полицейскими в форме, и если не удастся сохранить это в тайне, то и журналистами тоже.

Шнаус выглядел так, будто его вот-вот стошнит.

— Нет… пожалуйста, не надо… Я сделаю все, что вам нужно. Я дам вам любую интересующую вас информацию. И обещаю закрыть сайт. Просто скажите, что я должен сделать… Лишь бы жена и дети ничего не узнали!

— Что ж, для начала, герр Шнаус, — сказал Фабель, — мы хотим, чтобы вы не закрывали сайт. Во всяком случае, пока.

1

Мария повернулась на бок, корчась от непроизвольных судорог, сотрясавших все тело. Она с трудом устроилась на локтях и коленях и опустила голову вниз. Спазмы в животе не прекращались. Почувствовав кожей грязь, она поняла, что была голой, и ее тут же накрыло ледяной волной жуткого холода. Вслед за ней накатилась вторая волна, такая же свирепая, как и первая, но на этот раз — ужаса. Витренко. У нее не укладывалось в голове, что Бусленко был призраком. Тарас Бусленко на самом деле оказался Василем Витренко. Она не ошибалась насчет его глаз. Их он изменить не мог. Витренко удалось убедить ее в тайной операции украинских спецслужб. Он остался верен себе — всегда любил подбираться к жертве как можно ближе. Он любил вносить сумятицу в умы своих жертв. Он играл с ней с самого начала. И теперь игра подошла к концу.

Мария попыталась определить, сколько времени пробыла без сознания. Продолжая трястись от холода, она поднесла к глазам руки и увидела следы уколов. Они могли держать ее в таком состоянии часы, дни и даже недели. Мария села и, подтянув колени к груди, обхватила их руками. Ее продолжали сотрясать спазмы, буквально выворачивая все тело изнутри. Кожа, давно покрытая мурашками, потеряла всю пигментацию и была уже даже не белой, а какой-то синевато-зеленой. Она почему-то подумала, что от холода действительно синеют, и огляделась по сторонам. Даже лампа была неоновой и светила безжизненным холодным светом. Никаких окон. Никаких звуков. Снаружи могло быть любое время суток. Они достигли первой и самой важной стадии допросной пытки — полной дезориентации объекта.

Они поместили Марию в холодильник для мясных туш и включили его. Тот самый холодильник, который, как уверил ее Бусленко — нет, Витренко! — не работал. Неужели он уже тогда знал, что убьет ее именно здесь? Она поискала глазами хоть что-нибудь, пусть даже грязную тряпку, чтобы прикрыть наготу и хоть немного отодвинуть неизбежную смерть от переохлаждения. Ничего не найдя, она еще сильнее обхватила колени руками. На Витренко это не было похоже. Смерть здесь была бы слишком простым решением. Да, сейчас ей безумно холодно, но она знала, как действует гипотермия: очень скоро она перестанет дрожать, а затем даже почувствует тепло. Оно накатится вместе с мягкой сонливостью, обусловленной воздействием эндорфинов, начинающих насыщать тело по команде мозга. И она мирно заснет, чтобы уже никогда не проснуться.

Нет, на Витренко это не похоже. В этой смерти не было достаточно боли. Достаточно ужаса. Достаточно страха.

Мария получила все ответы позже, но насколько позже — определить ей не удалось. С громким лязгом отодвинулся засов, и дверь в холодильник распахнулась. В проеме стоял Витренко с новым лицом и холодным тяжелым взглядом старых глаз. Рядом с ним с пистолетом в руке — Ольга Сарапенко. Оба одеты в пальто. Витренко безучастно разглядывал Марию.

— Если я буду говорить, ты в состоянии меня понять?

Мария кивнула, но движение головы было почти незаметно на фоне дрожи и судорог.

Витренко подошел к ней и рывком поднял на ноги. Она, сопротивляясь, старалась прикрыть свою наготу, но он ударил ее тыльной стороной ладони по лицу наотмашь. Потом еще раз. И еще. Мария почувствовала во рту вкус крови и удивилась, какая та была холодная. Витренко оттолкнул ее, и она рухнула на грязный ледяной пол. Тепло от содранной кожи показалось ей даже приятным.

— Если я буду говорить, ты в состоянии меня понять? — повторил он.

— Да, — услышала Мария свой едва слышный голос. Она хотела ему сказать, что ее голос дрожал от холода, а не страха.

— Ты все еще жива только потому, что я хочу тебя использовать. Если перестанешь быть мне нужной, убью. Тебе это ясно?

Мария снова кивнула, и тяжелый ботинок Витренко обрушился на ее ребра.

— Тебе это ясно?

— Да! — с вызовом крикнула она. Внутри у нее что-то хрустнуло, но она не обратила на это внимания. — Да, ясно!

— Ты меня просто умиляешь… — сказал Витренко. — Ты считаешь, что если я смог так повлиять на твою жизнь, то ты сможешь повлиять и на мою. А на самом деле ты никто, просто пустое место! Тебе кажется, что ты что-то собой представляешь, имеешь какую-то ценность, но ты ошибаешься. Ты из кожи вон лезла, чтобы осложнить мне жизнь. А ты знаешь, как я наказываю тех, кто осложняет мне жизнь? Знаешь?

— Да, — вяло произнесла Мария.

— Ты можешь оказаться мне полезной по двум причинам. Во-первых, как проводник к информаторам в моей организации и сведениям, собранным на меня вашим Федеральным ведомством по уголовным делам.

— У меня нет доступа… — сказала Мария.

— Я не говорил, что ты можешь предоставить мне эту информацию или что у тебя есть доступ. Я сказал, что ты можешь явиться средством для ее получения. А вторая причина, скорее завершающая… Когда ты перестанешь быть мне нужной, я собираюсь использовать тебя, чтобы преподать урок другим. Как я всегда поступал, в том числе и с Бусленко, я покажу на твоем примере, что сделаю с каждым, кто посмеет встать на моем пути. На что ты рассчитывала? — Витренко вопросительно посмотрел на нее, будто хотел понять, как можно оказаться такой глупой. — Я подарил тебе жизнь. Той ночью на поле, когда ты пыталась меня остановить. Ты считаешь, что мой нож случайно не достал до твоего сердца? Да ты представляешь, сколько сердец я проткнул насквозь? Разрезал, как яблоко, на две половинки?

Мария с трудом поднялась. Она старалась не думать, как выглядело ее исхудавшее и посиневшее от холода тело.

— Почему же ты со мной не покончишь? — с вызовом спросила она. — Почему не убьешь?

Витренко снова наотмашь ударил ее по лицу. Она пошатнулась, чувствуя, как перед глазами все поплыло. На виске и щеке опять появилось ощущение тепла.

— Ты не слышишь, что я говорю? Мне нужен доступ к так называемому досье на Витренко, хранящемуся в БКА.

— Зачем? Оно тебе не нужно — я сама могу рассказать все, что тебе следует знать. Ты считаешь себя Чингисханом, или Александром Македонским, или еще кем-то вроде них. А знаешь, что говорится в этих файлах? Что ты неудачник! Бывший младший командир с комплексом Наполеона. Ты не воин, Витренко. Ты самый обычный мелкий мошенник. — Мария порадовалась, что теперь ее голос не выдал, как ей страшно.

Витренко улыбнулся:

— Спасибо, что поделились своими догадками, фрау Клее, но мне гораздо интереснее узнать, какую информацию собрала ваша оперативная группа по моим операциям. Мне нужно это досье. Не то, что мы забрали у Бусленко. Мне нужна полная немецкая версия.

— А у меня есть вопрос: если ты такой крутой руководитель преступного мира, то как же позволил мне убить твоего заместителя?

— Молокова? — Витренко ухмыльнулся. — Я не позволил тебе убить его… я заставил тебя его убить. И сделал это, потому что уверен: он пошел на сделку с немецкими властями. Думаю, что он хотел меня им выдать. Я не знаю наверняка, но не исключаю, что именно он был вашим информатором. Он был амбициозным и бесчестным. Я должен был от него избавиться, и мне показалось забавным, если за меня это сделаешь ты. Тем более что это отлично вписывалось в мой план. Скажите, фрау Клее, ваша готовность пожертвовать жизнью, когда вы разбирались с Молоковым на том заводе, была продиктована желанием спасти меня как Бусленко или убить меня как Витренко?

— Догадайся сам.

— А то место тебе понравилось? — На его губах снова заиграла жестокая улыбка. — Я имею в виду поле и все остальное. Я специально устроил встречу с Молоковым именно там, зная, что ты оценишь это по достоинству. А мне удалось тогда испортить тебе всю оставшуюся жизнь, верно, Мария? Я знаю, что случилось с твоим парнем, знаю о больничном и лечении у доктора Минкса. Думаю, ты не имеешь права называть кого-то сумасшедшим. Кстати, нам пора перейти к кодам доступа и известным тебе паролям для входа в базу данных Федерального ведомства по уголовным делам.

— Они тебе мало что дадут, — сказала Мария.

— Пусть это тебя не волнует: мы знаем, что ты очень и очень мелкая рыбешка. И помочь нам подобраться к досье ты можешь не этим. И все-таки, какие коды и пароли доступа тебе известны? Ты их помнишь наизусть или где-то записала?

— Закрой за собой дверь, когда будешь уходить, — сказала Мария, не в силах сдержать новый приступ дрожи. — Здесь ужасный сквозняк!

— О нет, в мои планы не входит заморозить тебя до смерти, Мария. — Витренко кивнул Ольге Сарапенко, та передала ему свой пистолет и вышла из помещения, однако почти сразу вернулась с большим ведром, из которого поднимался пар. Не говоря ни слова, Ольга опрокинула обжигающее содержимое ведра на голую кожу Марии, и та закричала от нестерпимой боли. Казалось, что ее лицо, руки, грудь охватили жаркие языки пламени, и она повалилась на пол и начала судорожно корчиться. Агония от ошпаривания казалась вечной. Наконец ей удалось оторвать ладони от лица и опустить глаза на руки и ноги. Она ожидала увидеть побагровевшую от ожогов и вздувшуюся волдырями кожу, но все выглядело нормально. Места, куда попала вода, просто слегка порозовели. Витренко дождался, пока Мария придет в себя.

— Я научился этому маленькому фокусу давно, — пояснил он. — Вода здесь чуть теплая. Не причиняет жертвам никакого вреда, но если их хорошенько заранее остудить, то ощущение от обливания такое же, как и от кислоты. — Сарапенко принесла второе ведро и снова вылила его на Марию. Та вновь почувствовала боль, но уже не такую сильную, как раньше, и только в местах, еще оставшихся сухими после первой водной процедуры. Теперь тепло казалось почти желанным. — Видишь? — произнес Витренко. — Теперь ты уже привыкла.

Сарапенко принесла третье ведро и передала его Витренко.

— Дело в том, что центральную нервную систему очень легко обмануть — ей трудно понять разницу между экстремальным холодом и экстремальной жарой. — С этими словами он вылил на нее третье ведро.

На этот раз мир вокруг Марии разлетелся на тысячи крошечных осколков невероятной по силе обжигающей боли. Не в силах терпеть невообразимые мучения, она издала животный крик, окончательно уверившись, что эта агония не может не закончиться смертью.

2

Оливер знал, что совершает ошибку. Он шел на слишком большой риск, но это только усиливало остроту ощущений. Впрочем, он уже понял, что это было не намного опаснее, чем обращаться снова в агентство по предоставлению эскорт-услуг, особенно после инцидента в гостинице. На следующей встрече его запросто может поджидать полиция. А сейчас был совсем другой случай. И, в отличие от проститутки, работавшей за деньги, через объявление он может встретить женщину, разделяющую его чаяния и желающую, чтобы он это сделал.

И вот теперь другой бар, другая обстановка, но то же предвкушение и те же мечты, характерные для томительных минут ожидания. Ее ответ был идеальным. Из всех полученных на объявление откликов Suzi22 написала лучше всех. Не вызывало сомнений, что она была искренней, а фотография, приложенная ею к ответу, — настоящая. Снимок был неважным, сделали его на пляже, где она была в бикини, с намеренно закрытым лицом. Она была довольно полной, но не в бедрах, как хотелось бы Оливеру, а вообще. Но так как снимок был сделан спереди, заднюю часть было практически не видно, и она вполне могла оказаться такой, какие ему нравились. Но самое главное — она недвусмысленно дала понять, чего именно ждала от встречи.

— Ганс? — Оливер обернулся. Она оказалась ниже и не такой полной, как он решил по фотографии. Но в ней была сексуальность, а задняя часть — достаточно внушительной, чтобы вонзить в нее зубы.

— Да… Сьюзи?

— Это я. Вернее, не совсем, хотя и вы, думаю, на самом деле тоже не Ганс. Давайте посмотрим, как пройдет вечер, а уж потом решим, как быть дальше.

Оливер улыбнулся. Она была еще и умна. И знала, чего хотела. Ему оставалось только надеяться, что она знала, чего хочет он.

Сьюзи отказалась от предложения Оливера поужинать.

— Давайте лучше поедем в какое-нибудь тихое место, — сказала она и лукаво улыбнулась. — Мне кажется, нам обоим хочется того, что не заменит никакая итальянская кухня.

Оливер почувствовал, как учащенно забилось сердце, и ощутил движение в паху.

— Поехали в мой номер в гостинице.

— Нет, — сказала она. — Мы поедем не в вашу гостиницу, а ко мне. Мне там будет спокойнее, и нам не придется волноваться… насчет шума.

Оливер обдумал ее предложение. Ему не нравилась перспектива отправиться в незнакомое место, тем более что свой отель он тщательно выбирал. И ему следовало проявлять особую осторожность. Ведь если что-то пойдет не так, то он может запросто потерять голову, и тогда все выйдет из-под контроля. А он должен быть уверен, что пути отхода хорошо продуманы и подготовлены.

— Вы так считаете? — спросил он. — Мне казалось, что гостиница — это… нейтральная территория.

— Послушайте, Ганс, — сказала Сьюзи, продолжая улыбаться, но в ее голосе звучала решительность. — Мы оба знаем, чего хотим. Мы не такие, как все, в отношении желаний. Вы же понимаете, я хочу, чтобы под рукой у меня было все, что нужно, чтобы не допустить инфекции и все такое. Поверьте, Ганс, это может положить начало чудесным отношениям. Так вы идете или нет?

Какое-то время Оливер испытующе смотрел на нее и, решившись, произнес:

— Хорошо! Поехали…

3

В последнем ведре была ледяная вода. После обливания теплой эффект от нее оказался просто шоком. В результате у Марии перехватило дыхание, и на несколько мгновений она даже лишилась сознания. Когда она пришла в себя, сердце бешено колотилось, а слева под рукой и через всю грудь пульсировала безумная боль. Она слышала, что люди могли умереть от сердечного приступа, если проводили слишком много времени в ледяной купели после продолжительного пребывания в парной. Сейчас ей пришлось пережить похожее ощущение, причем многократно усиленное. Боль начала утихать, но ей стало ясно, что новых и таких резких перепадов температуры сердце наверняка не выдержит. Кроме того, Мария понимала, что последняя процедура лишила ее тело последних остатков тепла. В голове все плыло.

Витренко стоял рядом. Она подняла на него глаза, и на мгновение ей показалось, что он снова обрел прежний облик, а волосы стали светлыми. Потом иллюзия рассеялась, волосы потемнели, черты лица изменились, и только глаза остались прежними. Он присел на корточки и, схватив за короткие крашеные волосы, оттянул ее голову назад, заставляя смотреть на него.

— Как тебе было в другом обличье, Мария? — На новом лице Витренко синие глаза светились холодом. — Совсем новое ощущение, правда? На какое-то время ты превращаешься в совершенно другого человека. Ты считала, что познакомилась с Тарасом Бусленко. Да, он действительно существует. Вернее, существовал. Как и ты, он принимал все слишком близко к сердцу. А это просто бизнес! Но Бусленко оказался слишком энергичным молодым глупцом, патриотом. Он искренне питал слишком много романтических иллюзий относительно будущего Украины. Как и для тебя, найти меня и убить стало его навязчивой идеей. Поэтому все, что я говорил тебе… все это были его слова. Он жил во мне, и, в каком-то смысле, ты действительно была знакома с настоящим Бусленко. Как тебе знакомство с мертвецом? — Витренко разжал пальцы, и голова Марии упала вперед. — Ты ведь тоже хотела меня убить, верно, Мария? Хотела так сильно, что была готова заплатить за это своей жизнью. Но настоящей Марии Клее эта задача оказалась не по зубам, верно? Для этого тебе пришлось перевоплотиться в кого-то другого. А причина в том, что ты настоящая была слишком сломлена и запугана. Но я скажу тебе одну вещь: старая Мария Клее была права. Тебе следовало остаться испуганной.

— Я хочу спать… — с трудом выдавила Мария.

— Хорошо. — Витренко улыбнулся, и неожиданно его голос сделался мягким и дружелюбным. Витренко снова превратился в Бусленко. — Я позволю тебе поспать, Мария. Под одеялами, чтобы было уютно. И не здесь, в холодильнике, а там, где тепло. Я дам тебе выпить чего-нибудь горячего, чтобы согреться перед сном. Коды доступа… тебе нужно всего лишь сообщить их мне или сказать, где они находятся, и я выведу тебя отсюда и дам возможность поспать.

Мария поняла, что перестала дрожать. Ей стало теплее, а сонливость усилилась. Веки налились свинцом, и держать их открытыми было все труднее. Она обманет Витренко… От звонкой пощечины ее глаза распахнулись.

— Мария, не спи! Если ты здесь уснешь, то уже не проснешься. Там, снаружи, ты можешь спать и жить. Скажи мне коды доступа.

— Я не помню… — Глаза Марии снова стали закрываться. Витренко начал что-то кричать, и Мария сквозь окутавшую голову пелену решила, что он ругается на украинском. Она почувствовала удар ботинком по ребрам, но боли не ощутила: слишком хотела спать, а мысли уже витали далеко от тела.

Мария закрыла глаза и провалилась в темноту.

4

— Это здесь… — сказала Сьюзи. Они поехали на ее машине, что, с одной стороны, Оливера вполне устраивало, поскольку устранялся риск того, что его опознает какой-нибудь не в меру наблюдательный водитель такси. С другой стороны, у него не будет быстрой возможности оттуда выбраться, если что-то пойдет не так. Сьюзи провела его по лестнице и впустила в свою квартиру. Все двери в ней были закрыты, за исключением той, что вела в спальню. Он полагал, что сначала они посидят в гостиной, но Сьюзи провела его прямо в спальню.

— Как? — удивился он. — Вот так, сразу? — Он оглядел спальню, оказавшуюся на удивление безликой, учитывая необычные наклонности его спутницы.

— Давай сначала немного поболтаем, — предложила она и, сев на край кровати, жестом предложила ему устроиться рядом. — А потом повеселимся.

Оливер сел, начиная тревожиться. Он всегда считал себя хищником, определявшим правила игры. Неожиданно события начали развиваться по другому сценарию, и Оливеру это явно не нравилось. Раньше он никогда не задумывался о том, какое удовольствие ему доставляла власть над своими жертвами. Их ужас. Шок. Страх.

Он решил, что должен обязательно перехватить инициативу, и почувствовал, как внутри поднимается волна ярости. Если она добровольно не уступит ему и не даст то, что нужно, он ударит ее по лицу. И дело было не в том, чего именно хотела она, а в том, чего хотел он.

— Вы уже это делали раньше? — поинтересовалась Сьюзи. Ее волосы были заколоты сзади, и она их распустила. Чудесный каштановый цвет, только гораздо насыщеннее, чем у Сильвии, пробудившей в нем аппетит к женской плоти много лет назад.

— Конечно, делал, — подтвердил он. — И много раз. Может, вы разденетесь? Давайте начнем.

— Чуть позже, — сказала Сьюзи. — Я хочу знать, делали ли вы это с другими девушками.

— Разумеется, — снова подтвердил он. — И часто. Я же сказал!

— А им это нравилось?

— Ну, как сказать… Наверное, не так, как вам. Они все неправильно понимали.

— Они не хотели, а вы все равно делали?

— Трудно сказать… наверное, да. А разве это важно? — нахмурился Оливер. Эта глупая сука все портила. Какого черта ей вздумалось разговаривать? Он грубо схватил ее за плечи. — Вы сами написали в ответе, что хотите этого! Так хватит тянуть!

— Хотите меня укусить?

— Да! — ответил Оливер, задыхаясь. Весь кислород уходил на злость и похоть. — Я укушу!

— Вы хотите, чтобы у меня пошла кровь, и вырвать зубами кусок из ягодиц? — Сьюзи наклонилась совсем близко. Он чувствовал запах ее тела, волос. — Как кусали других?

— Да… — Он распахнул ее блузку и увидел большие и теплые груди.

— Подождите… — твердо сказала она и оттолкнула Оливера. — Расскажите мне о них…

— Я делал им больно. — Оливер чувствовал, что не может себя контролировать. — Очень, очень больно! А теперь я сделаю больно тебе, ты, глупая сука! — закричал он. — Ты просто дразнишь меня, грязная шлюха, и ответишь за это! Я тебя укушу и отымею, а если поднимешь шум, то выбью из твоей башки всякое желание произнести хоть слово! — Он набросился на нее и замахнулся для удара.

Но удара не последовало. Его предплечье пронзила резкая боль от ее контрудара, а в паху все разорвалось от резкого удара коленом. На смену ярости пришло недоумение, сменившееся страхом, когда он понял, что она заломила ему сзади руку и прижала лицом к стене. Он не мог пошевелиться, чувствуя щекой холодную стену. Послышались другие голоса. Шум. Крики. И комната наполнилась темными фигурами. С пистолетами в руках. Теперь его ощупывали другие руки. Наручники. Сьюзи развернула его и отбросила со лба пряди тяжелых волос.

— А теперь, Ганс… я скажу тебе, как меня зовут на самом деле. Как и обещала. Тансу Бакрач. Комиссар криминальной полиции Тансу Бакрач. А ты, жалкий извращенец, арестован!

Когда его выводили из квартиры, Оливер увидел, что теперь все двери были открыты. Комнаты оказались пустыми. Никакой мебели. В них прятались полицейские, поэтому она и провела его прямо в спальню. Это все было подстроено. Наверное, они записывали на пленку весь их разговор со «Сьюзи», начиная со встречи в гостинице.

В прихожей ждали двое полицейских в штатском. Конечно, Оливер хорошо знал того, что был поменьше ростом и темноволосым и глядел на него, не в силах скрыть изумления. «Сьюзи» повернулась к тому, что повыше, светловолосому, которого Оливер никогда раньше не видел, и усмехнулась:

— Ничего себе услуга, о которой вы попросили…

5

— Что с вами, Бенни? — поинтересовался Фабель, пока Тансу и полицейские в форме вели «Ганса» к полицейской машине. — Вы смотрите так, будто повстречали призрака!

— Черт… — пробормотал Шольц, все еще не в силах прийти в себя от шока. — Черт меня подери…

— В чем дело? — Довольная ухмылка на лице Тансу уступила место тревоге.

— Ты разве не знаешь, кого только что арестовала? Это герр доктор Оливер Людеке.

— Патологоанатом?

— Он самый. Вот теперь поднимется такая вонь, что мало не покажется!

— Патологоанатом… — задумчиво повторил Фабель. — Человек, который может профессионально отрезать точное количество человеческой плоти.

Допрос проводил Шольц, попросивший Фабеля помочь ему. Но ничего хорошего из этого не вышло. Фабель почувствовал к Оливеру Людеке резкую неприязнь с самого первого взгляда. Он знал, что ощущал бы то же самое, даже если бы познакомился с ним на каком-нибудь светском приеме, а не в качестве главного подозреваемого при расследовании двух, а возможно, и трех ужасных и жестоких убийств. Людеке отказался отвечать на все вопросы и ограничился жалобой на свое незаконное задержание.

— Не нужно быть провидцем, чтобы понимать, что нас ждут большие проблемы, — сказал Шольц Фабелю, когда они закончили. — Он уже связался со своим адвокатом, и можно не сомневаться, что тот сразу позвонил прокурору и начальнику полиции. Мы должны его расколоть как можно быстрее.

— А вы уверены, что это наш убийца? Тем более что вы знакомы лично?

Шольц хмыкнул:

— Особенно потому, что я знаком с ним лично.

— Он вам что — не нравится?

— Оливер Людеке привлекателен, обаятелен, богат, умен, у него очень хорошая, высокооплачиваемая и престижная, работа, и его регулярно видят в обществе очаровательных женщин. Конечно, я ненавижу этого ублюдка! Но если отбросить это в сторону, то есть немало других причин, почему я всегда терпеть не мог герра доктора Людеке. В нем спеси — выше крыши! И даже больше! Он так себя ведет… Он не из наших, если можно так выразиться. Понимаю, что это звучит глупо, но в Кёльне не имеют значения родовые корни человека. Карл Маркс сам долго жил в Кёльне, но утверждал, что мировую революцию невозможно начинать здесь… Она никогда не охватит город, где рабочий и хозяин завода выпивают в одном кабачке. Возьмите других патологоанатомов: работать с ними — одно удовольствие. Всегда готовы прийти на выручку. А Людеке, если к нему обратиться, смотрит на тебя как на насекомое.

— Вы хотите сказать, что он отличный подозреваемый, потому что сноб?

— Снобизм здесь совершенно ни при чем, Йен. Для Людеке все остальные — просто низшие формы жизни. Меня совершенно не удивит, если он считает, что остальные люди появились на Земле только для того, чтобы обслуживать его потребности. И это отлично согласуется с поведением сексуального хищника, совершенно безразлично относящегося к боли, причиняемой другим, и даже к их смерти.

— Он, безусловно, является нашим лучшим подозреваемым за все время следствия. Но если он действительно обладает такими связями, как вы говорите, нам надо действовать быстро и не дать ему ускользнуть. Как дела с ордером на проведение анализа ДНК?

— Тансу осаждает офис прокурора, — ответил Шольц. — Мы должны его получить в течение пары часов.

— Будем надеяться, что все получится, — сказал Фабель.

— Вот черт! — пробормотал Шольц, глядя через плечо Фабеля. Тот обернулся и увидел плотного мужчину лет пятидесяти, направлявшегося по коридору в их сторону. Было видно, что он привык командовать. Когда он приблизился, Шольц представил Фабелю начальника полиции Удо Кеттнера.

— Мы оказались в очень щекотливой ситуации, Бенни, — сказал Кеттнер. — И потенциально весьма неприятной. Похоже, с доказательной базой у вас не все благополучно.

— Он собирался напасть на Тансу, — заявил Шольц.

— Это будет трудно доказать.

— У нас есть запись, — заметил Фабель.

— То, что у вас есть на пленке, герр Фабель, может быть расценено как полностью соответствующее характеру объявления, данного им. Он может заявить, что арест был произведен в результате провокации, устроенной следствием. Кроме того, он будет утверждать, что не сделал ничего предосудительного, поскольку, будучи неженатым, встречался с молодой женщиной для возможной физической близости по обоюдному согласию.

— Это все адвокатские увертки, — сказал Шольц.

— Они уже задействованы, — мрачно подтвердил начальник полиции Кеттнер. — Мне позвонили через тридцать минут после ареста Людеке. Они собираются оспорить законность ареста, ссылаясь на то, что его подставили.

— И как нам быть? — поинтересовался Шольц.

Кеттнер ухмыльнулся:

— Пользоваться телефоном умеют не только адвокаты Людеке. — Он протянул Шольцу бумагу. — Я решил, что небольшая помощь со стороны прокуратуры может ускорить дело. Вот ваш ордер на проведение экспертизы ДНК. Но, ради Бога, Бенни, сделай все по правилам!

Фабель, Тансу и Шольц устроились в кабинете обер-комиссара. Из угла на них молча взирала последняя версия «бычьей» карнавальной маски. Время от времени Шольц угрюмо поглядывал на нее.

— До «бабьего» четверга осталось восемь дней, — заметил он. — Я очень надеюсь, что Людеке окажется тем, кого мы ищем. Но если ДНК не совпадет, дело — совсем дрянь.

— Даже если и совпадет, то мы сможем обвинить его только в нападении и изнасиловании Веры Райнарц, — заметил Фабель. — Не вызывает сомнений, что он сексуальный садист с предрасположенностью к каннибализму, но без признания и других улик мы никогда не свяжем его с убийствами. А судя по самонадеянности Людеке и заоблачным гонорарам его адвокатов, на признание нам рассчитывать явно не приходится.

— Обыск ничего не дал. Его кабинет и квартиру перевернули вверх дном, но там все чисто, — уныло заметил Шольц. — Больше всего меня злит, что инструменты, используемые им для вырезания кусков мяса, может быть, у нас под самым носом. Я никогда не сталкивался с подозреваемыми, чья работа заключалась в том, чтобы потрошить трупы. Это сплошной кошмар для криминалистов. И почему эта Вера Райнарц, или Андреа Сэндоу, или как там она предпочитает себя называть, не сохранила хотя бы одно из этих чертовых писем!

— Но и тогда это связало бы его только с нападением на нее, — возразил Фабель. — А чтобы связать его с убийствами, мы должны опираться на образ действий преступника: на использование галстука для удушения жертв и укусы. У нас же пока только косвенные улики. Послушайте, Бенни, возможно, нам никогда не удастся доказать его причастность к убийствам, но если мы засадим его за нападение на Веру Райнарц и изнасилование, то по крайней мере уберем его с улиц города в «бабий» четверг. Мы добьемся приговора суда, и несколько предстоящих «бабьих» четвергов он проведет в тюрьме. Если, конечно, ДНК совпадет.

Их разговор прервал Крис Файлке, чье бледное лицо подростка выглянуло из-за двери.

— Мы поймали ублюдка, Бенни! — Он просто сиял от радости. — ДНК полностью совпала! Оливер Людеке был человеком, изнасиловавшим Веру Райнарц.

6

Андреа, одетая в короткую юбку и свободную черную блузку, открыла дверь Фабелю и Тансу. На ее запястьях красовались массивные браслеты, а косметики на лице, казалось, было даже больше, чем во время их последней встречи. Всем своим видом она старалась продемонстрировать принадлежность к женскому полу, однако чулки только подчеркивали натруженные мышцы бедер, блузка — ширину плеч, а косметика — по-мужски резкие черты лица. Фабель снова удивился, почему Андреа вызывает в нем такое отторжение.

— Я собиралась уходить! — заявила она.

— Это не займет много времени, — сказал Фабель и сделал движение в сторону двери, но Андреа не двинулась с места.

— У меня назначена встреча. Я не могу опоздать.

— Мы поймали его, Андреа, — сказал Тансу. — Мужчину, напавшего на вас восемь лет назад.

— Вы уверены, что это он? — спросила Андреа, сохраняя полное спокойствие.

— Абсолютно, — заверил Фабель. — Анализ ДНК полностью это подтвердил. Его зовут Оливер Людеке.

Маска на лице дрогнула. Андреа не спускала с Фабеля изумленного взгляда.

— Оливер Людеке?

— Вы его знаете?

Андреа посторонилась.

— Вам лучше войти. Я позвоню и постараюсь перенести встречу…

7

Мария снова потеряла чувство времени. Она понятия не имела, как долго спала или была без сознания — несколько минут или несколько дней. Первым ощущением, когда она очнулась, была боль: болели ребра, лицо и содранная на теле кожа. Мария цеплялась за боль. Этому ее научил Витренко: боль означала жизнь.

Она поняла, что лежит на матрасе, брошенном на металлическую походную кровать. Ее снова одели, и одежда пахла потом и грязью. Сверху были наброшены несколько одеял, и она по-прежнему находилась в холодильнике для мясных туш. Хотя нет: наверное, ее на какое-то время оттуда забирали, чтобы она могла согреться и не умереть от гипотермии. Для этого требовалось время и необходимые навыки. Мария закатала рукава пальто и свитера. Она нашла то, что искала, на левой руке: след от недавнего укола в вену. Голова раскалывалась от боли, но она все же поняла, что произошло: чтобы повысить температуру тела, ей поставили капельницу с теплой глюкозой и физиологическим раствором, а также маску с подогретым и увлажненным кислородом.

Мария знала, что они ее убьют. Но до этого ей предстоит пережить много боли: сам процесс, во-первых, порадует Витренко, а во-вторых, позволит ему вытащить из нее всю необходимую информацию. Но Мария понимала, что ради одних ее знаний Витренко вряд ли стал бы продлевать ей жизнь. Он наверняка что-то замыслил и собирался с ее помощью получить доступ к своему досье, что стало для него навязчивой идеей. Она должна бежать — спасти ей жизнь мог только побег.

Мария снова почувствовала, как сильно замерзла. Она села на краю кровати и завернулась в грязные одеяла, после чего стянула перчатку и помахала рукой. Температура воздуха в холодильнике была терпимой. Чтобы согреть помещение, требовалось много времени. Нагревателей видно не было, но ими наверняка пользовались. Мария решила, что ее вынесли, не позволили умереть от переохлаждения, а потом чем-то накачали и держали без сознания, пока немного не нагрели помещение. Теперь здесь был не застенок для пыток, а всего лишь тюремная камера. По крайней мере на какое-то время.

Мария попыталась встать, но резкая боль от сломанных ребер пронзила все тело. Она осторожно ощупала себя под свитером. Грудь была обмотана. Она снова легла, думая о Бусленко — человеке, известном ей только потому, что за него себя выдавал Витренко. Она лежала не шевелясь, смотрела на потолок с холодной неоновой лампой и оплакивала того, с кем никогда не была знакома.

Открылась дверь, и на пороге появился плотный мужчина с миской в руках. Мария видела его впервые, но он очень походил на русского или украинца. Коротко стриженный, с недавно сломанным носом. Мужчина поставил миску возле кровати и, не говоря ни слова, вышел. Значит, теперь появились и другие. Судя по всему, Витренко куда-то уехал и занялся более важными делами. Мужчину, только что принесшего еду, Мария решила про себя называть Носом. Она начала есть горячее варево, не обращая внимания на то, что оно обжигало рот, и с радостью ощущая, как грудь и живот наполняются теплом, и съела все без остатка.

Мария удивилась, что в миске оказалась металлическая ложка. Закончив есть, она ее облизала и попробовала потереть о каменный пол. Через пару минут она потрогала край ложки пальцем: да, ее можно заострить и превратить в оружие. Расковыряв шов матраса, она сунула туда ложку, после чего натянула на глаза одеяло, чтобы хоть как-то спрятаться от сводившего с ума холодного света неоновой лампы. Сон никак не шел. В голове шумело от множества придуманных и тут же отвергнутых планов побега. Ее могли больше и не кормить сегодня, но другой возможности спастись она не видела. Она понимала, что даже в своей лучшей физической форме ни за что бы не справилась с Носом. Ее единственный шанс — застать его врасплох и быстро убить. Если ей удастся заточить ложку, то можно попытаться перерезать ему артерию на горле. У нее будет всего лишь одна попытка.

Дверь открылась. Мария притворилась спящей под одеялом и слушала приближавшийся стук тяжелых ботинок. Нападать сейчас было бессмысленно: чтобы заострить край ложки, ей потребуется как минимум день. С головы сорвали одеяло. Она повернулась и, морщась от света, увидела Носа, державшего в руке ее миску. Другой рукой он показывал жестом, чтобы она вернула ложку. Мария нахмурилась, делая вид, что не понимает. Он повторил жест, но она пожала плечами. Нос устало вздохнул, поставил миску на пол и вытащил из кобуры массивный пистолет. Передернув затвор, он снял пистолет с предохранителя и приставил ей дуло к щеке. Свободной рукой он повторил свой требовательный жест. Мария потянулась к импровизированному тайнику в матрасе и, вытащив ложку, протянула ее Носу с циничной ухмылкой. Тот ухмыльнулся в ответ и, забрав ложку, стукнул Марию в лоб рукояткой пистолета.

Мария с ненавистью смотрела на Носа, стараясь не потерять сознание и чувствуя, как по щеке потекла струйка крови. Они оба отлично понимали, что она собиралась убить его, но Нос, безучастно смерив ее взглядом, повернулся и вышел, забрав с собой миску с ложкой. Когда он закрыл за собой дверь, свет погас. Мария вспомнила, что выключатель располагался сразу за дверью. Темноте она обрадовалась: теперь можно уснуть, не закрываясь с головой вонючим одеялом.

В ней что-то происходило. Казалось, что боль только укрепила ее решимость и обострила все чувства. В голове появилась ясность, а мысли стали четкими. Это называлось умерщвлением плоти. Боль отошла на задний план: чем меньше она обращала на нее внимания, тем свободнее себя ощущала. Всю свою энергию Мария направила на поддержание мыслительного процесса. Выход обязательно найдется!

8

— Вы знаете Оливера Людеке?

— Да… — Андреа смотрела перед собой невидящим взглядом, будто обратив его в прошлое. Потом покачала головой. — Не могу поверить. Людеке. Вы уверены?

— Да, — подтвердила Тансу. — Никаких сомнений. Откуда вы его знаете?

— Мы вместе изучали медицину в университете. — Андреа скрестила ноги, и край юбки чуть задрался. Из-под чулка Фабелю стала видна полоска голой загорелой кожи.

— А куда вы сегодня собирались? — спросил он. — Я имею в виду, что если эта встреча важная, то мы могли бы зайти попозже или даже завтра. — Фабель специально произнес слово «встреча», повторив его за Андреа. Не «свидание» и не «визит».

— Нет, все в порядке. Я предупредила, что задержусь. — Она повернулась к Тансу: — Я сказала, что мы были студентами, однако он учился на два года старше. Но мы все его знали. По нему сохли многие девчонки.

— Вы тоже? — поинтересовался Фабель.

Андреа перевела на него пристальный, как у мужчины, взгляд.

— Наверное. Тогда на меня это было похоже. Размазня. Но он никогда не показывал, что замечал меня. Не могу поверить, что он… — Ее лицо окаменело. — Ублюдок! Оставьте меня с ним наедине на полчаса, и больше никаких проблем он вам не доставит. Но почему? Почему он так со мной поступил?

— Судя по всему, у этого Людеке серьезные проблемы с головой, — пояснил Фабель. — Наверное, вы не единственная его жертва, причем выжить удалось далеко не всем. Однако доказать нам это будет нелегко.

— Но если его признают виновным в нападении на вас, — добавила Тансу, — то мы сможем оправить его за решетку надолго. Достаточно долго, чтобы собрать доказательства его причастности к убийствам.

— Вы готовы дать показания против него? — спросил Фабель.

— Конечно, готова!

— Для вас это может оказаться непростым испытанием. Я имею в виду — выступить в суде.

Андреа горько рассмеялась:

— Вы считаете, что это ничтожество может меня испугать? Я жду не дождусь, когда мы встретимся в суде и я расскажу всем, как он со мной обошелся.

— Хорошо… — Фабель помолчал. — Вы сказали, что знали его. Когда вы учились вместе.

— Да.

— Но вы не узнали его той ночью?

— Нет, он был загримирован. В клоуна.

— Я должен спросить еще вот что. Не получится ли так, что Людеке заявит о сексе по обоюдному согласию? Раз вы были знакомы и он вам нравился?

— Вы в своем уме? — На шее Андреа запульсировала жилка. — Он же меня едва не убил! Вы видели, в каком я была состоянии?

— Послушайте, фрау Сэндоу… — Фабель старался говорить как можно мягче. — Вы должны мне верить, когда я говорю, что считаю его больным извращенцем и негодяем. Но я должен знать, не началось ли это по согласию, а потом вышло из-под контроля. Его адвокаты могут запросто избрать именно такую линию защиты.

— Нет! Я была на вечеринке, как и рассказывала. А когда вышла, то на улице меня ждал клоун. Сначала он просто смотрел на меня и не двигался. Я пошла домой и заметила, что он увязался за мной. Я побежала, и он тоже. Я решила, что в толпе мне удалось затеряться, но потом он вдруг вынырнул буквально из ниоткуда возле церкви Святой Урсулы. А потом изнасиловал меня, избил и снова изнасиловал. И все это время держал меня галстуком, обмотанным вокруг шеи, не давая дышать.

— И он кусал вас?

— Много-много раз.

— У нас есть фотографии укусов, — сказал Фабель. — Мы сравним их с его прикусом. Поверьте, фрау Сэндоу, мы упрячем его за решетку надолго.

— Я бы никогда на него не подумала. Я считала, что это кто-то чужой. Какой-нибудь псих, положивший на меня глаз. — Андреа погрузилась в воспоминания и вдруг встрепенулась. — Я не исключаю, что он был на той вечеринке. Меня допрашивали и интересовались именами всех мужчин, кто там был, но я назвала только кого знала. Это же был карнавал, и все были одеты в разные карнавальные костюмы. Поэтому он тоже мог там быть. Я знаю, что были допрошены все студенты моего курса.

— Так это была студенческая вечеринка? — спросила Тансу.

— В основном. Но не только. Скажите, а его не отпустят до суда?

— Нет, если это будет зависеть от нас, — заверил Фабель.

— Не волнуйтесь, Андреа, — сказала Тансу. — Мы проследим, чтобы он к вам не приближался.

— Я и не волнуюсь, — ответила Андреа, по-прежнему пристально глядя так, как смотрят только мужчины. — Как я уже говорила, если нам удастся снова встретиться, переживать надо ему.

По дороге к машине Тансу Фабель обернулся и посмотрел на дом, где жила Андреа, будто искал ответ на какой-то вопрос.

— Что-то смущает? — поинтересовалась Тансу.

— Вы видели, как она была одета?

— Как будто собиралась на свидание. Если честно, то если бы не ее мышцы, я бы решила, что она оделась почти как проститутка. А что?

— В том-то и дело! — сказал Фабель. — Она оделась как на свидание, но утверждала, что у нее «встреча». Как будто речь шла о работе. У меня возникла дикая мысль… Не смейтесь, но я думаю, что наша амазонка вечерами подрабатывает. Причем не кем-нибудь, а проституткой.

1

Когда Фабель приехал в Управление полиции Кёльна, весь мир, казалось, сошел с ума. Наступил «бабий» четверг, и даже полицейские нарядились в карнавальные костюмы. В отделе по расследованию убийств Шольц сидел в своем кабинете, полностью одетый в полицейскую форму. Только форма эта была женской.

— Обер-комиссар Фабель, — предостерегающе начал Шольц, — только не подумайте, что я…

Тансу Бакрач явилась в костюме кошки, подчеркивавшем женственность тела и дополненном мохнатыми ушами и нарисованными усами. Крис Файлке вырядился в американского шерифа. Остальные полицейские тоже были в разных костюмах, в том числе и клоунов, что Фабель посчитал явно неуместным.

— Должна отметить, Йен, — сказала Тансу с упреком, — что вы могли хотя бы постараться.

Действительно, в обычном пиджаке спортивного покроя, черной водолазке и хлопчатобумажных брюках Фабель явно выделялся из толпы. Хорошо еще, что он вовремя сообразил обойтись сегодня без галстука.

Все собрались в кабинете Шольца.

— Ладно, — сказал Шольц серьезно, несмотря на свой необычный наряд, — мы все на дежурстве до полуночи, а потом идем в бар, где покажем нашему гамбургскому коллеге, что такое настоящая вечеринка. А до этого я хочу, чтобы вы патрулировали на отведенных участках и смотрели в оба. Карнавальный убийца всегда нападал перед полуночью «бабьего» четверга. Понятно, что наш главный подозреваемый сейчас за решеткой, и если ночь пройдет без происшествий, то это будет лишним подтверждением того, что мы поймали нужного человека.

На уточнение маршрутов полицейских нарядов Шольц потратил еще десять минут и снова повторил приказ всем оставаться на посту, пока он не даст команду расходиться.

— Вы уверены, что хотите тоже выйти на дежурство? — спросил Шольц у Фабеля после брифинга. — Я мог бы отрядить туда полицейских.

— Не надо… Но я бы позаимствовал Тансу, чтобы ориентироваться на местности.

— Если только для этого, то пожалуйста, — ответил Шольц и слегка подтолкнул Тансу локтем. — В этом кошачьем наряде она выглядит довольно сексуально. — Фабель замялся, не зная, как лучше ответить, и в кабинете возникла неловкая пауза. — Будьте на связи, — продолжил Шольц. — Если вам что-нибудь понадобится, просто дайте мне знать. Господи, как же я надеюсь, что мы поймали нужного парня! «Бабий» четверг — это сплошное безумие, самый разгар карнавала. В городе будет одновременно проходить с десяток карнавальных шествий, а уж сколько людей будет отрываться по полной — даже представить невозможно. С сегодняшней ночи и до «розового» понедельника в городе будет настоящее сумасшествие. Не самый удачный момент, чтобы ловить разгуливающего на свободе психа.

— Все указывает на Людеке, — сказал Фабель. — Предрасположенность к каннибализму, галстук для удушения жертв, жестокость по отношению к женщинам…

— Но мне почему-то все равно не по себе… — не сдавался Шольц.

— Совершенно очевидно, что существует связь между нападением на Веру Райнарц и убийствами. Но вопросы остаются. Почему одна жертва изнасилована, а другие — нет? — вздохнул Фабель. — Ладно, все это ерунда. Я просто перестраховываюсь. Уверен, что Людеке и есть наш убийца.

— Я тоже так считаю, — сказал Шольц и, поморщившись, поправил юбку. — А теперь, с вашего позволения, перед выходом на улицу мне надо подтянуть колготки.

Тансу припарковалась перед домом Андреа.

— Вы по-прежнему считаете, что это необходимо? — поинтересовалась она.

— Интуиция. Если мы присмотрим за ней в «бабий» четверг, мне будет гораздо спокойнее.

— Что ж, думаю, что вреда от этого не будет, а потом точно отпразднуем.

Улица начала заполняться праздношатающимися людьми. Видя множество разряженных женщин, пристававших к прохожим, Фабель порадовался, что находится в обществе Тансу. Ему было странно, как в своей собственной стране все могло казаться настолько чужим.

— Наверное, вы считаете, все это чересчур, верно? — прочитала его мысли Тансу.

— Да нет… вернее, да, — засмеялся Фабель. — Просто я никогда не видел ничего подобного.

— Это понятно: вы не Jeck и даже не Imi. К этому надо привыкнуть. — Увидев на лице Фабеля недоумение, она пояснила: — Кёльнский диалект. Jeck — это тот, кто родился в Кёльне, его уроженец. Например, я или Шольц. У нас есть пословица, разъясняющая, кого можно считать настоящим кёльнцем. Mer sinn all jet jeck, äver jede Jeck es anders… Это означает, что все Jeck’n — сумасшедшие, но каждый — по-своему. A Imi мы называем тех, кто живет в Кёльне, но родился не здесь, а где-нибудь еще в Германии или за границей. Как Андреа.

— А кто же тогда я? — улыбаясь, поинтересовался Фабель.

— Думаю, что Jass — то есть гость.

Мимо машины прошла группа женщин, громко распевавших по-кёльнски. Они остановились на углу улицы и начали приставать к каким-то парням.

— Пока еще все очень даже невинно, — заметила Тансу. — Сами увидите, что будет твориться в «розовый» понедельник. Вот тогда действительно будет царить полная неразбериха! Все будет не тем, чем кажется, а люди — не теми, за кого их принимают. Например, карнавальное шествие возглавляют «Три звезды»: Хозяин карнавала, к которому обращаются «Ваше сумасбродство», Крестьянин и Дева. И, само собой, Дева — всегда мужчина, переодетый в женское платье.

— Я обратил на это внимание, — засмеялся Фабель. — Похоже, для вас это по-настоящему важно. Хотя на кого, на кого, а уж на Деву Бенни был точно похож меньше всего. — Фабель взглянул на окна Андреа. Шторы были отодвинуты, и в окнах горел свет. — Но один человек сегодня точно не проникнется духом карнавала. Несмотря на все физические метаморфозы и внешнюю агрессивность, Андреа Сэндоу все равно остается Верой Райнарц, человеком со сломленной психикой. — Фабель снова перевел взгляд на улицу.

— Что там? — спросила Тансу.

— Тот мужчина… — Фабель кивнул на человека, стоявшего на другой стороне улицы напротив дома Андреа. Он тоже смотрел на окна ее квартиры и выделялся среди окружающих отсутствием карнавальной атрибутики. — Я видел его раньше.

— Конечно, видели, — сказала Тансу. — Это Ансгар Хёффер, шеф-повар ресторана «Шпайзекаммер». Мы встретили его у кафе, когда разговаривали с Андреа в первый раз. Это просто совпадение.

Они наблюдали, как Ансгар перешел улицу и направился к подъезду дома Андреа.

— Думаю, нам надо поговорить, — произнес Фабель и взялся за ручку дверцы. Едва они вылезли из машины, как их окружила толпа веселившихся людей. Тансу и Фабель пытались выбраться из нее, но одна тучная женщина заключила Фабеля в объятия и крепко поцеловала в губы под одобрительные крики остальных.

— Пропустите! — закричал Фабель. — Полиция!

Однако выбраться ему все равно не удавалось. Он увидел, как Ансгар обернулся на шум и на его лице отразился испуг.

— Герр Хёффер! — крикнул ему Фабель через плечо упитанной «Белоснежки», загораживавшей путь. Хёффер повернулся и бросился бежать. Фабель и Тансу начали выбираться из толпы с удвоенной энергией.

— Останьтесь здесь! — скомандовал Фабель. — Вызовите подкрепление, но сами не уходите и продолжайте следить за Андреа. — Он бросился за Хёффером по улице, но, завернув за угол, столкнулся с новой группой гуляющих. Фабель остановился и обвел толпу взглядом, стараясь найти Хёффера. Он смог его обнаружить пробирающимся через скопление бесновавшихся людей только потому, что Ансгар был без шляпы и в обычной одежде. Фабель рванулся за ним, но снова натолкнулся на живую стену, сквозь которую начал энергично прокладывать путь, не обращая внимания на насмешливые крики окружающих.

— Полиция! — отчаянно кричал он, но безликая масса ухмыляющихся людей никак не реагировала. Наткнувшись на какое-то препятствие, Фабель поднял глаза и увидел огромную бородатую толстую балерину ростом больше двух метров. «Балерина» сгребла его в охапку.

— Что за спешка? — проревела она хриплым голосом. — Хочешь всем испортить праздник?

У Фабеля не было времени пускаться в объяснения, и он с размаху заехал «балерине» коленом в пах, после чего объятия разжались. Он вырвался из толпы и увидел, что Ансгар сворачивает за угол. Устремившись за ним и оказавшись на соседней улице, Фабель чувствовал, как от холодного воздуха горят легкие. Он подумал, что надо бы сообщить по рации о своем местонахождении, но понятия не имел, на какую тихую и темную улицу неожиданно выскочил. Машины там были припаркованы только с одной стороны, чтобы оставить узкий проход для проезда в один ряд. Фабель остановился. Он видел, как Ансгар свернул именно сюда и наверняка не успел добраться до следующего поворота. Значит, он был здесь и где-то прятался. Фабель медленно двинулся вдоль машин, заглядывая между ними.

— Хватит, герр Хёффер, — окликнул он, пытаясь отдышаться. — Мы знаем, кто вы, и рано или поздно выследим вас. Я хочу только поговорить.

Тишина.

— Пожалуйста, герр Хёффер. Это все равно бессмысленно…

Примерно в десяти метрах впереди между машинами показалась темная фигура.

— Я не собирался никому причинять вред… — тонким и жалобным голосом произнес Ансгар. — Нет! Она сама мне разрешала. Я просто хотел повторить… Я болен…

Фабель подошел поближе, медленно потянулся к поясу и достал наручники.

— Мы можем поговорить об этом, герр Хёффер. Мне это нужно. Чтобы понять. Но вам надо пройти со мной. Вы же сами это понимаете, верно? — Фабель замедлил шаг и вдруг заметил, как между машинами блеснуло лезвие ножа, выхваченного Ансгаром из кармана. Фабель потянулся за пистолетом, но сообразил, что не вооружен: как офицер полиции за пределами своей юрисдикции, он не имел права носить оружие. Ансгар, которого била дрожь, держал вытянутый нож перед собой.

— Я болен, — повторил он. — Я извращенец и недостоин жить… Я не могу больше выносить эту муку… — В тусклом свете уличных фонарей лезвие снова блеснуло: он занес над собой нож, чтобы заколоться. Фабель бросился на Ансгара и придавил его к стене — нож со звоном упал на землю.

— Не выйдет! — произнес Фабель и, развернув Ансгара спиной к себе, заломил руки и защелкнул наручники. — Одного я уже так потерял!

2

— Так кто же наш убийца? — поинтересовался Шольц. — Я действительно ни черта не понимаю! У нас есть неопровержимое доказательство, что в девяносто девятом Веру — Андреа изнасиловал Людеке, а теперь еще и Ансгар Хёффер, отиравшийся возле ее квартиры, готов дать признательные показания.

— Мы еще не знаем, в чем именно он готов признаться, — сказал Фабель.

— Думаю, что догадаться несложно… Обыск в его квартире дал немало интересного. — Шольц кивнул на коробку с вещдоками у себя на столе. — И мы наскоро заглянули в его компьютер. Угадайте с трех раз, какой сайт был его любимым.

— «Антропофаги»?

— С первой попытки! — подтвердил Шольц.

Фабель просмотрел содержимое коробки с вещдоками. Несколько журналов, DVD-диски, видеокассеты. Названия фильмов говорили сами за себя: «Зомби-людоедки», «Каннибалы острова Лесбос», «Пища для дьяволиц».

— Нравится? — спросил Шольц. — Хотите посмотреть?

— Здесь что-то не так. Не соответствует. Давайте побеседуем с ним. А пока пусть Тансу дождется полуночи у дома Андреа Сэндоу. Вы рассказали ей о последних событиях?

— Да… Она надеется, что это не должно помешать ее приходу на вечеринку…

Фабель смерил взглядом Шольца с головы до ног.

— Между прочим, — заметил он с ухмылкой, — я бы на вашем месте переоделся перед допросом…

Увидев бледного и понурого Ансгара Хёффера с содранной от удара о стену на щеке кожей, Фабель искренне пожалел его.

— Что вы делали возле квартиры Андреа Сэндоу? — спросил Шольц.

— Я хотел увидеть ее. Мне нужно было… — Он замолчал, не закончив фразу.

— Нужно — что? — переспросил Фабель.

— У меня есть отклонение…

— Насчет каннибализма? — уточнил Шольц, и Ансгар удивленно на него посмотрел:

— Откуда вы знаете?

— Не глупите, Ансгар, — сказал Шольц. — Вы же сами понимаете, что к чему. Вы знаете, почему находитесь здесь. И кстати, мы познакомились с вашей грязной фильмотекой.

— Я не думал, что делаю что-то противозаконное… — Ансгар умоляюще смотрел на детективов.

Шольц хотел что-то сказать, но Фабель его опередил. Теперь все встало на свои места.

— Ансгар, вам известно, кто такая Вера Райнарц?

— Нет…

— Так я и думал. Но вы знаете Андреа Сэндоу?

— Я знаю ее только по имени. Как Андреа-амазонку. Я не видел ее с тех пор, как это случилось. А на прошлой неделе случайно встретил… и выследил. Выяснил, где она работает. Где живет.

— Когда вы впервые с ней встретились?

— Мы встречались только один раз. Три года назад. Я нанял ее через агентство эскорт-услуг. «На все вкусы». Я заплатил ей…

Шольц переглянулся с Фабелем.

— Вы заплатили ей. А за что именно, Ансгар?

— Я могу вам показать… — Ансгар поднялся, расстегнул ремень, спустил брюки и повернулся боком, чтобы Фабель и Шольц могли рассмотреть его ягодицу.

3

Тансу сидела в машине и наблюдала за окнами Андреа Сэндоу. Скучное занятие, особенно учитывая, что заниматься этим приходилось в «бабий» четверг, когда кругом все от души веселятся. Но она сама выбрала эту профессию, а смысл ее сводился к наблюдению и защите. Ей было приятно сознавать, что, кто бы ни оказался убийцей — Людеке или Хёффер, — вероятность того, что на улицах сегодня будет безопасно, была высокой. И Андреа ничто не угрожало.

В окне промелькнула тень. Тансу даже хмыкнула: ей уже начинало мерещиться непонятно что. Она могла поклясться, что видела… Нет, это просто невозможно! Свет погас. Тансу взяла в руки переговорное устройство. Нет! Докладывать просто нечего. Того, что ей почудилось, просто не может быть! Наверное, Андреа решила лечь спать, чтобы ночь «бабьего» четверга поскорее прошла. И все же Тансу решила проверить.

Улица по-прежнему бурлила толпами веселившихся прохожих, и Тансу старательно лавировала между отдельными группками, пробираясь к нужному ей подъезду. Она позвонила в домофон, но никто не ответил. Она подождала с минуту и собиралась позвонить еще раз, но в это время дверь подъезда распахнулась и на улицу выплеснулась группа оживленно переговаривавшихся людей. Тансу успела попридержать дверь, пока та не закрылась, и направилась вверх по лестнице.

Она постучала. Никакого ответа. Она постучала снова, на этот раз громче.

— Андреа! — позвала она через закрытую дверь. — Андреа! Это комиссар Бакрач из криминальной полиции. Откройте!

Снова никакого ответа, но за дверью послышался шорох. Сердце Тансу тревожно забилось: а что, если ей не померещилось? Она вытащила пистолет, сняла с предохранителя и направила дуло вверх.

— Андреа! Мне кажется, вам угрожает опасность! Я вхожу! — Тансу отступила на шаг и, сделав глубокий вдох, с силой ударила ногой по двери. Потом еще раз. Замок не выдержал, и дверь распахнулась. Она видела коридор, но в комнатах было темно. Тансу подумала, не стоит ли сначала вызвать подкрепление, но боялась, что потеряет драгоценные секунды, а это может стоить Андреа жизни. Она вошла в прихожую и, прижавшись спиной к стене, нечаянно задела висевшую на ней фотографию; та, упав, со звоном разбилась. Опустив взгляд, Тансу увидела снимок молодой женщины: хорошенькой, с длинными каштановыми волосами и в воздушном летнем платье. Вера. До того как изуродовала свое тело тяжелой атлетикой и стероидами. До того как стала Андреа. До того как этот ублюдок Людеке ее изнасиловал и сломал ей жизнь.

— Андреа? — Тансу распахнула дверь в первую комнату, лихорадочно размахивая пистолетом по сторонам. Тишина. Но она же слышала, что Андреа была в квартире! Или кто-то другой! Она быстро вернулась в коридор. Дверь в следующую комнату была закрыта. Тансу потянулась к ручке, но дверь неожиданно распахнулась и ее чуть не сбила с ног темная фигура, выскочившая из комнаты. Внезапность нападения застала Тансу врасплох, и она, опешив, отпрянула, чем тут же воспользовался клоун, сдавивший руку, державшую пистолет. Тансу попыталась вырваться, но безуспешно: еще сильнее сдавив руку, клоун стал ею бить по двери, пока пистолет с грохотом не упал на пол. Тансу попыталась нанести удар свободной рукой, но клоун легко отбил его. Тансу отчаянно пыталась освободиться, но в железных тисках клоуна все было бесполезно. Он схватил ее за горло и с неимоверной силой ударил о стену. Не в силах сделать вдох, она начала задыхаться, и клоун неожиданно отпустил горло, но тут же с силой ударил ее под дых, выбивая из пылающих легких последние остатки воздуха.

Тансу почувствовала, как на горле затягивается петля, и, подняв глаза, увидела перед собой нападавшего, скрытого размалеванной маской клоуна.

4

Фабель и Шольц бегом добрались до лифта и спустились в гараж.

— Ехать сейчас все равно что скользить по льду! — пожаловался Шольц. — Возьмем большой полицейский фургон и поедем с мигалками и сиреной. Будем надеяться, что и перед нами море расступится. — Он снова попытался вызвать Тансу по рации, но та по-прежнему не отвечала. — Другие наряды уже в пути. Но вы же сами догадались, верно? Но как?

— Насчет Ансгара? По его фильмам. Есть два типа вореафилии — одни фантазируют о том, чтобы съесть человека, а другие — чтобы съели их. Последний тип распространен гораздо больше. А все диски с фильмами, изъятые в квартире Хёффера, были о женщинах, поедающих мужчин. А теперь у нас есть связь между изнасилованием и убийствами. Причинно-следственная. Я очень надеюсь, что мы не опоздаем…

5

Тансу яростно сопротивлялась, но понимала, что долго не продержится — силы были явно на исходе. Сознавая, что ее единственный шанс — полностью выложиться в решающем движении, она с силой ткнула пальцами свободной руки клоуну в глаз. Тот отпрянул, и Тансу тут же нанесла удар коленом, метя в пах, но попала в бедро. Она сорвала повязку с горла: ее опасения подтвердились — это действительно был красный галстук. Тансу бросилась на пол и попыталась дотянуться до пистолета. Неожиданно ей показалось, что стены дома обрушились и погребли ее под собой — это клоун с размаху прыгнул ей на спину и снова сбил дыхание. Он перевернул девушку и обхватил за горло. Но тут же замер, почувствовав, как в его собственное горло упирается дуло пистолета.

— Только дай мне повод нажать на курок, — произнесла Тансу сквозь стиснутые зубы. — После всего, что ты сделал с этими женщинами! Где Андреа?

Послышался стук ботинок по ступенькам, и через мгновение дверь распахнулась. В квартиру ворвались полицейские, скрутили клоуна и замкнули ему за спиной наручники.

Тансу поднялась с пола и отряхнулась.

— Я спросила, где Андреа.

— Это и есть Андреа…

Тансу обернулась и увидела в дверях Фабеля и Шольца. Она снова посмотрела на клоуна. Мужские черты лица. Квадратная челюсть.

— Этого не может быть…

— Может, — подтвердил Шольц. — Поэтому мы и не находили следов семени на месте убийств.

— Она убила всех этих женщин?

— Да, всех. Но первой женщиной, убитой ею, оказалась она сама. Вера Райнарц.

Они посторонились и пропустили полицейских, поднявших Андреа на ноги. Та смотрела на них пустыми глазами, а на губах по-прежнему играла нарисованная на лице улыбка.

— В этом и была связь между изнасилованием и убийствами. Как я уже говорил Бенни, причина и следствие. Людеке изнасиловал ее и множественными укусами сделал жертвой своего извращения. Она ненавидела себя, вернее, Веру Райнарц в себе, и подражала нападению Людеке на нее. Но на этом не остановилась и пошла еще дальше. Она вырезала у жертв кусок плоти и съедала ее. К этому ее подтолкнула встреча с Ансгаром Хёффером.

— Йен обо всем догадался, — заметил Шольц. — Мы сразу помчались к тебе на помощь, но, насколько я понимаю, ты отлично справилась и без нас.

— Я в этом не так уверена, — сказала Тансу, потирая горло.

— Вам нужен врач? — поинтересовался Фабель.

— Нет, мне нужен бармен. Но сначала, похоже, придется заполнить кое-какие бумаги.

6

В небольшом баре было оживленно и шумно. Как раз то, что требовалось Фабелю. Три часа утра, и вечеринка в самом разгаре. Шольцу, Фабелю и Тансу приходилось постоянно наклоняться вплотную друг к другу, чтобы перекричать толпу.

Андреа была уже в камере. Шольц договорился, чтобы она прошла психиатрическое освидетельствование как можно скорее. Но на следующий день это сделать будет невозможно. Похоже, во время карнавала даже психиатры позволяли себе расслабиться. Фабель и Шольц рассказали Тансу о ране на ягодице Ансгара и его навязчивой сексуальной фантазии быть съеденным; как агентство «На все вкусы», специализировавшееся на удовлетворении самых необычных запросов клиентов, привлекло Андреа и как Ансгар на одну ночь стал ее добровольной «жертвой».

Теперь Андреа сидела в одиночной камере, не отвечала ни на какие вопросы и ни на что не реагировала. Фабель не исключал, что она даже не сознает, что делала. У нее в квартире нашли дневник с характерным бессвязным бредом, однако из него следовало, что Клоун считал себя мужчиной, чья личность не имела ничего общего с девушкой по имени Андреа. Подобно тому как Андреа полностью отрешилась от Веры Райнарц и всего, что с ней связано.

— Раздвоение личности? — удивилась Тансу. — А я считала, что все это сказки.

— Корректным научным термином является «диссоциативное расстройство личности», — поправил Фабель. — Американцы в него очень верят. Но вы правы: за пределами США отношение к этому психиатров гораздо более сдержанное. Хотя не сомневаюсь, что именно к этому будет апеллировать Андреа, чтобы избежать тюрьмы. Не исключено, что ее игра в молчанку на допросе — не что иное, как способ защиты.

Они сидели за угловым столиком, и Фабель обратил внимание, что его бокал с пивом постоянно обновляется, хотя он об этом и не просил. Он с удовольствием слушал песни на непонятном наречии, распеваемые подвыпившими посетителями бара, и понимал, что сам, похоже, сильно перебрал. Тансу сидела рядом, и каждый раз, когда она наклонялась, чтобы ее было слышно, он чувствовал тепло ее тела.

— Бенни сказал, что вы вычислили Андреа, — сказала Тансу. — Но как?

— По ряду признаков. Вы же сами говорили, что Кёльнская дева должна быть мужчиной, — ответил Фабель. — Что карнавал позволяет людям стать кем-то другим, выпустить наружу то, что обычно загоняется вовнутрь. В Андреа было нечто, что беспокоило меня с самого начала. Я был в соборе, и один иностранец спросил, откуда на витраже носорог. Среди множества метафор воскрешения из мертвых эта является символом силы и праведного гнева. Именно так себя и ощущала Андреа. Она убивала этих женщин, потому что они напоминали ей Веру Райнарц. Она покончила с Верой юридически, когда полностью сменила имя, а потом начала убивать снова и снова, чтобы покончить с ней физически. А последней подсказкой явился большой недостающий кусок мяса в ягодице Ансгара. Чтобы все сложить воедино, не надо быть Шерлоком Холмсом.

Они перестали говорить о работе, и Фабель почувствовал, как действие алкоголя становится все сильнее. Шум в баре еще больше усилился, и говорить стало вообще невозможно. Когда к ним присоединилась еще одна группа полицейских, все решили, что пора перейти в другое место. Фабель заметил, как Шольц, стараясь не привлекать внимания, потихоньку покинул бар в обществе молодой симпатичной девушки, наряженной монашкой.

— Это Симона Шиллинг, — пояснила Тансу, — руководитель отдела судмедэкспертизы.

Фабеля подхватила толпа и вынесла на улицу. Кругом бушевало веселье, и Фабель вдруг понял, что отделился от группы полицейских и слился с прохожими. Ночной воздух не только не отрезвил его, а, наоборот, оживил старые страхи, что он теряет над собой контроль.

— А я уже боялась, что мы вас потеряли… — Он обернулся и увидел рядом Тансу. — Наверное, нам лучше найти какое-нибудь место поспокойнее. Но сначала я настаиваю на старинном обычае «бабьего» четверга и требую поцелуя…

— Ну что ж, — отозвался Фабель с улыбкой, — закон есть закон… — Он наклонился, чтобы чмокнуть Тансу в щечку, но она взяла его лицо в ладони и притянула к себе. Он ощутил у себя во рту ее язык.

1

Мария очнулась, увидела свет и почувствовала себя замерзшей и разбитой. Все клеточки тела ныли так, будто на натянутых струнах тела исполнялось бесконечное глиссандо, а потом на передний план выступила боль от раны на голове, еще не зажившей после удара пистолетом. Сначала ей показалось, что они снова включили холодильник, но потом поняла, что это просто реакция организма на перенесенные мучения. Для Марии холод не был признаком смерти — он означал, что она по-прежнему могла чувствовать, а значит, была жива.

Ее удивило спокойствие, с которым она призналась себе, что им удалось добиться своего. Она отдавала себе отчет, что в ней что-то изменилось, что теперь она мыслила по-другому. Она лежала и думала о Марии Клее как о ком-то постороннем, а не о себе. Возможно, Мария Клее действительно умерла, но то, во что или в кого она превратилась, намеревалось выжить любой ценой. Она лежала в пустом холодильнике, покрытая синяками и надломленная, и думала о том, что единственная возможность выжить заключалась в отказе от собственного «я» и направлении всех внутренних ресурсов на поиск выхода из создавшейся ситуации.

Мария с трудом поднялась на ноги, обернулась в одеяло и подошла к тяжелой входной двери холодильника. Она прижалась головой к ее холодной стальной поверхности, но та оказалась слишком толстой, чтобы пропускать какие-то звуки из соседнего помещения. Она медленно обошла помещение, стараясь найти хоть что-нибудь, способное послужить оружием, но не нашла ничего подходящего. Но даже если бы поиски и увенчались успехом, то это импровизированное оружие вряд ли могло представлять хоть какую-то опасность для Носа с пистолетом в руке. Мария вернулась к матрасу и села, продолжая размышлять. Они по-прежнему ее кормили. Значит, Витренко она зачем-то нужна живой, хотя и не исключено, что всего лишь на несколько дней. Она осторожно потрогала вздувшуюся на голове шишку, чтобы напомнить себе, что ее благополучие никого здесь не волновало. Она была заложницей. Лучшего места для заключения и не придумать: ее — как кусок мяса! — сунули в холодильник, чтобы сохранить до тех пор, пока она не понадобится.

В следующий раз еду принесла Ольга Сарапенко. Потом Нос. Наверное, они дежурили по очереди и сменяли друг друга. Если ей и суждено попытаться спастись, то это надо сделать в смену стервы Сарапенко. Мария понимала, что против Носа у нее нет шансов. Однако и возможность справиться с Сарапенко казалась тоже довольно призрачной, тем более что Мария была далеко не в лучшей физической форме. Однако за годы работы в отделе по расследованию убийств Мария четко уяснила одно: любой человек может убить другого. Дело было не в силе, а в настрое и готовности пойти на все.

Мария понимала, что если Витренко и собирался использовать ее в качестве козыря, то все равно не оставит ее в живых. А когда надобность в ней отпадет, он совершенно спокойно лишит ее жизни способом, соответствующим его извращенному пониманию справедливости. Ее смерть будет медленной, мучительной и ужасной. Она усилием воли заставила себя вернуться к своему нынешнему положению. Она избежит участи, уготованной для нее Витренко, и не важно, удастся ли ей действительно сбежать или она погибнет при попытке к бегству.

План начинал принимать очертания.

Не исключено, что в здании постоянно находился только Нос или Ольга Сарапенко. Весь спектакль со слежкой был устроен только ради того, чтобы ввести Марию в заблуждение. Хотя, с другой стороны, вряд ли… Была еще одна причина: Витренко подозревал Молокова в предательстве и держал под наблюдением. Молоков был приговорен к смерти задолго до того, как на сцене появилась Мария. По словам Витренко, Бусленко действительно получил такое задание, но его предали. Не исключено, что свою роковую роль в этом сыграла Ольга Сарапенко.

Других охранников не было. Когда Нос или Сарапенко приносили пищу, из-за открывавшейся двери не доносилось никаких посторонних звуков. Хуже всего было, если Нос ждал Сарапенко за дверью, когда та входила. Мария снова и снова прокручивала в голове все возможные варианты, как убрать Ольгу. Но они наверняка были готовы ко всему. Ни Сарапенко, ни Носа не удастся застать врасплох, если спрятаться за дверью, или притвориться больной или мертвой, или неожиданно напасть. Ей надо было придумать что-то необычное и неожиданное. И это должно быть, когда Ольга Сарапенко войдет в холодильник с едой. Мария с горечью подумала, что она так долго избегала еды, а теперь именно еда предоставляла ей единственный шанс на спасение. Она вспомнила, как часто вызывала рвоту, чтобы освободить желудок от съеденного. И какого совершенства в этом достигла. У нее в голове забрезжил план.

По ее прикидкам, до следующей еды оставалось четыре-пять часов. И это время надо использовать максимально эффективно.

2

Фабель прищурился, глядя на узкие полоски света, пробивавшиеся через закрытые жалюзи. Голова гудела, а во рту было противно. Он приподнялся на локтях и увидел, что лежит один на широкой низкой кровати. В воздухе стоял непривычно густой запах кофе. Он перевел взгляд на плакат, висевший на стене напротив. На пейзаже, напоминавшем ландшафт неизвестной планеты, стройные скалы были увенчаны темными остроконечными каменными шапками. На окружающем фоне или в лучах восходящего солнца башни казались золотисто-красными, а благодаря вырезанным окнам напоминали жилища эльфов или каких-то непонятных существ.

— Каппадокия, — пояснила Тансу, вернувшаяся с кухни. На ней был шелковый облегающий халат. — Место называется «Камины фей». Вам приходилось бывать в Турции? — Она присела на край кровати и передала ему чашку с кофе.

— Спасибо, — поблагодарил Фабель. — Нет, не приходилось… Послушайте, Тансу…

Она улыбнулась и приложила палец к его губам.

— Пейте кофе. Вам точно станет легче. Голова болит?

— Немного… Я не привык так много пить.

— В том-то и прелесть карнавала — можно позволить себе больше обычного. — Она решительно поднялась. — Мне надо принять душ. А вы пока завтракайте.

— Со мной все в порядке, — заверил Фабель. — Но мне лучше поторопиться. Я хотел купить что-нибудь для дочери. Кёльнский сувенир.

— Вы женаты? — поинтересовалась она, хотя было видно, что ответ ее совсем не интересует.

— Разведен.

— Вам повезет, если найдете открытый магазин. Попробуйте на Хоэштрассе — там должно что-то работать.

На улице было ясно и морозно, но на свежем воздухе головная боль постепенно стихла. В гостинице Фабель увидел, что весь персонал наряжен в парики и прицепил фальшивые носы. Ему пришла в голову крамольную мысль, что все местные жители просто не знают меры и не умеют остановиться вовремя. Ему захотелось вернуться домой, обратное Гамбург. Поговорить с Сюзанной и оставить все позади. Включая Тансу. Но сначала надо найти Марию и увезти с собой.

Он принял душ и надел свежую водолазку и вельветовые брюки. Его спортивный пиджак весь пропах сигаретным дымом, и он повесил его на шкаф проветриться, после чего накинул пальто и вышел. Он попытался дозвониться до Сюзанны, но, услышав автоответчик, повесил трубку, решив не оставлять никакого сообщения. Потом он позвонил Шольцу по мобильнику и договорился встретиться с ним в управлении полиции и пообедать вместе в столовой. Учитывая, как трудно в этот день было поймать такси, Шольц пообещал прислать за ним служебную машину.

Когда Фабель приехал в управление, его направили в гараж, где как раз монтировалась внушительная конструкция на колесах для участия в шествии. Шольц был занят горячей дискуссией с высоким худым полицейским в форме. Вернее, горячился один Шольц: полицейский, прислонившись к платформе на колесах, молча и уныло кивал.

— Чертов карнавал! — пробурчал Шольц, поздоровавшись с Фабелем. — Остались довольны вчерашней ночью?

Фабель внимательно на него посмотрел, стараясь уловить в его голосе нотки сарказма, но их не было, и Фабель мог только порадоваться, что Шольц исчез раньше и не мог знать о том, что они с Тансу оказались вместе.

— Еще как! Думаю, что мы все заслужили праздник. Вы готовы допросить Андреа Сэндоу?

— Давайте сначала перекусим.

По дороге клифту Фабель обернулся и бросил еще один взгляд на платформу.

— Похоже на какую-то средневековую боевую машину. В ней можно спрятать целую армию. Может, ваше шествие следовало назвать «Троянский конь»?

Лицо Шольца скривилось, ясно давая понять, что шутки по поводу полицейской колонны на карнавале явно неуместны.

— Сэндоу продолжает молчать. Так что не удивляйтесь, если мы снова потеряем время. Я уже договорился, что попозже подойдет психиатр, чтобы дать свое заключение.

В столовой они заняли столик у окна. Фабель заказал кофе и сандвич с ветчиной, но есть совсем не хотелось. Виной было похмелье, усугубленное отвращением к мясу, постепенно нараставшее по ходу следствия. Он посмотрел в окно, за которым бурлила странная жизнь чужого города. Он по-прежнему хотел домой, в Гамбург, но понимал, что обязательно сюда еще вернется. Обязательно. Побывав в Кёльне хоть раз, человек привязывался к нему на всю жизнь.

— Послушайте, Бенни, — сказал он наконец, — я выполнил свою часть сделки и помог поймать людоеда. Теперь очередь за вами. Я очень волнуюсь за Марию Клее, и, чтобы найти ее, мне нужна ваша помощь. И беспокоиться о конфиденциальности больше не нужно: я собираюсь обо всем рассказать в Федеральном ведомстве по уголовным делам. Если нам не удастся найти ее быстро, она окажется в лапах Витренко и тот убьет ее.

— Я уже этим занимаюсь, — с довольной ухмылкой сообщил Шольц. — Видите — я тоже выполняю свои обещания. Я направил полицейских во все гостиницы, дал им привезенные вами фотографии и предупредил, что она могла перекраситься в брюнетку.

— Спасибо, Бенни. Я тоже приступаю к поискам вплотную.

— Мне еще понадобится ваша помощь. По крайней мере на пару дней, пока мы будем допрашивать Андреа Сэндоу. Но это вряд ли займет много времени и помешает вести поиски Марии: не думаю, что нам удастся вытянуть из нее хоть слово.

После обеда они направились в допросную, куда доставили Андреа: ее волосы были гладко зачесаны назад, а лицо — чисто вымыто. Без косметики она еще больше напоминала мужчину. Вопросы задавал Шольц, но Андреа продолжала хранить молчание и не сводила с Фабеля тяжелого взгляда ничего не выражающих глаз. Через двадцать минут бесполезных расспросов полицейские сдались.

— Подождем, что скажет психиатр, — сказал Шольц. — Должен заметить, что Андреа, похоже, к вам неровно дышит. Как будто меня там вовсе не было.

— Да уж, — согласился Фабель. — Мне кажется, что мое присутствие все только портит.

— А почему бы вам до вечера не отдохнуть? После вчерашней ночи вид у вас неважный.

— Мария…

— К вечеру у меня будут результаты обходов гостиниц, и мы вместе посмотрим, удалось ли что-нибудь выяснить о ее местонахождении, — сказал Шольц. — А пока вы можете расслабиться. В конце концов, вы только что раскрыли убийство.

— Может, вы и правы. Отдых мне не повредит, — устало улыбнулся Фабель и согласился, что до гостиницы его подбросит патрульная машина.

— А вы можете высадить меня на Хоэштрассе? — спросил он водителя. — Я хотел бы пройтись по магазинам.

Хотя некоторые магазины действительно были открыты, но и в них царил карнавальный дух: только теперь Фабель начинал понимать, почему эти дни назывались сумасшедшими. Искать сувенир для его дочери Габи было делом бесполезным.

Зазвонил мобильник.

— Со мной только что связался один из полицейских, — сказал Шольц. — Похоже, Мария Клее выехала из второй гостиницы в субботу четвертого числа. В других гостиницах она не объявлялась и просто исчезла. Вы уверены, что она не вернулась в Гамбург?

— Минутку… — Мимо проходила шумная группа уличных артистов, и Фабель посторонился. — Нет, и это совершенно точно! Одна из моих сотрудниц — Анна Вольф — постоянно проверяет, не появилась ли она в Гамбурге… Подождите… — Артисты, один из которых жонглировал тремя золотыми шарами, обступили Фабеля. — Вы позволите? — спросил Фабель. — Я разговариваю по телефону! — Он обратил внимание, что все были в черном и в одинаковых масках, но не в привычных карнавальных, а скорее в венецианских: больших, золотых и безликих. Жонглер пожал плечами и отошел. — Я говорил, — продолжил Фабель, — что если бы Мария появилась в Гамбурге, я бы об этом обязательно знал. Я начинаю беспокоиться по-настоящему, Бенни.

— Не нужно, я держу руку на пульсе.

Фабель закрыл крышку мобильника, и группа артистов вновь его обступила. Жонглер снова подобрался совсем близко и покачивал головой в золотой маске из стороны в сторону, будто разглядывая детектива.

— Дайте пройти! Мне некогда! — Фабеля начинало злить это представление.

— Хотите увидеть хороший фокус? — спросил жонглер, и Фабелю показалось, что тот говорил с акцентом. Неожиданно остальные схватили его за руки и прижали к стене. — Я знаю очень хороший фокус… — Маска снова закачалась. — Я могу сделать так, что сумасшедшая полицейская сука из Гамбурга исчезнет навсегда.

Фабель попытался вырваться, но «артисты», продолжая весело смеяться, не давали ему двинуться с места. Он почувствовал, как под ребра уперлось острие ножа. Фабель бросил взгляд за спины жонглеров: прохожие, спешившие в магазины на этой торговой улице, не обращали на происходящее ни малейшего внимания. Его убьют прежде, чем он успеет позвать на помощь. Смерть всегда настигала человека в одиночестве.

Жонглеры, кривляясь, плясали перед ним, и Фабель не был уверен, почему они это делали: желая усыпить бдительность прохожих или издевались.

— Я могу заставить исчезнуть с лица земли кого угодно, — продолжал жонглер. — Любого! Я мог бы навсегда покончить и с тобой, причем прямо здесь и сейчас!

— Что тебе надо, Витренко?

— А почему ты решил, что Витренко — это я? Нас здесь много.

— Потому что ты подонок и маньяк и жить не можешь без театральщины! Именно так ты убил всех в Гамбурге. Именно для этого ты сделал меня свидетелем убийства собственного отца!

Маска снова наклонилась к Фабелю еще ближе.

— Тогда ты знаешь, что твоя сучка умрет в мучениях. Она у меня. Мне нужно досье. И ты мне передашь его полную копию и без всяких купюр, иначе получишь Марию Клее по кусочкам.

— Я не могу получить даже копию досье. Оно дается под расписку и только для ознакомления.

— Но ты же неглупый человек и обязательно сможешь что-нибудь придумать, Фабель! Ты же все равно уходишь из полиции, так что какая тебе разница? Но если я не получу от тебя досье, то от меня ты получишь Марию Клее по кускам весом в килограмм каждый! И я обязательно прослежу, чтобы она прожила как можно дольше, пока их будут отрезать.

— Когда? — спросил Фабель.

— Сейчас же праздник! Так что — в «розовый» понедельник. Во время шествия. Жди на углу Комёдинштрассе и Тунисштрассе, и я подошлю кого-нибудь за ним. В такой же маске.

— Я отдам его только тебе.

— Ты даже не знаешь, как я теперь выгляжу. За этой маской может скрываться кто угодно.

— Я узнаю. Как узнал сегодня. Если придет кто-то другой, досье я не отдам.

Послышался приглушенный маской смех жонглера.

— Ты надеешься заманить меня в такую примитивную ловушку?

— Ты любишь пощекотать себе нервы и примешь это как вызов. Никакой западни не будет. Отдай мне Марию, и больше ты о нас никогда не услышишь.

— Не разочаровывайте меня, герр Фабель. Если хотите, я могу прислать вам в гостиницу кусок ее тела, чтобы убедить, что она у меня и я не шучу…

— Я верю, что она у тебя. Не притрагивайся к ней, и я сделаю то, что ты хочешь.

— Хорошо. Но предупреждаю — при малейшем подозрении на присутствие полиции фрау Клее разрубят на куски живой.

Фабель кивнул. Его резко толкнули, и он упал. Когда прохожие помогли ему подняться, он увидел, как в толпе исчезает последний человек в золотой маске.

3

При звуке отодвигавшегося засова тяжелой стальной двери у Марии заколотилось сердце. Теперь все зависело оттого, кто принес еду: Нос или Ольга Сарапенко. Хотя едой это назвать было трудно — чтобы ослабить физически и лишить способности ясно мыслить, ее держали практически на голодном пайке. Недоедание вкупе с неожиданным включением и выключением света должно было полностью ее дезориентировать. Дверь открылась. Мария не стала смотреть, кто вошел. Решение о том, стоит ли нападать и убивать, будет принято в самый последний момент. Она знала заведенную процедуру: поднос оставят у двери снаружи, а тот, кто его принес, сначала осмотрит через дверной проем все помещение, а потом возьмет Марию на мушку.

Мария, скорчившись, стояла на коленях, прижимая руки к животу и жадно хватая ртом воздух.

— Мне плохо… — произнесла она, по-прежнему не поднимая глаз. Это был единственный вариант: она знала, что Витренко строго-настрого приказал держать ее живой, пока она не выполнила уготованную ей роль. Послышались приближавшиеся шаги. — У меня лекарство… — задыхаясь, еле выговорила Мария. — В пальто… пожалуйста, помогите мне! — Она очень не хотела, чтобы ее тюремщик закрыл дверь и отправился звонить Витренко получить указания, как быть дальше. Поэтому, создав проблему, она тут же подсказала ее решение. Мария очень рассчитывала, что ее вещи по-прежнему находятся здесь. Таблетки, лежавшие в пальто, были антидепрессантами, полученными от доктора Минкса. Вошедший не шевелился: изобразить мнимое недомогание было слишком очевидной уловкой. Мария ожидала такой реакции и поднесла ко рту ладонь, будто с трудом сдерживая рвоту. Она незаметно засунула безымянный палец в рот и дальше — в горло. Реакция последовала мгновенно — ее тут же вырвало. От скудной пищи, принятой бог знает сколько часов назад, рвотная масса была совсем незначительной, но ее хватило, чтобы показать, что дело серьезное. Мария повалилась на бок и закрыла глаза. Она услышала шаги и почувствовала удар ногой по ребрам, но сумела не шевельнуться. Пауза — охранник явно размышлял, какую угрозу могла представлять Мария, если она все-таки притворялась, — затем звуки убираемого в кобуру пистолета. Она почувствовала, как ее шеи коснулись пальцы и пытались нащупать пульс.

И в этот миг Мария раскрыла глаза. Широко. Над ней склонилось лицо Ольги Сарапенко: в ее глазах успела промелькнуть тревога, будто она увидела перед собой нечто, уже потерявшее человеческий облик.

4

В гостиничном номере Фабеля висел традиционный для отелей эстамп, изображавший нечто абстрактное, нарисованное яркими красками. Фабель присел на край кровати и долго на него смотрел, будто картина могла подсказать ему, как действовать дальше. Голова разламывалась. Его поражала откровенная наглость Витренко, решившего напасть на высокопоставленного офицера полиции в самом людном месте и потребовать от него предать все, во что он верил.

Глядя на картину, Фабель вспомнил репродукцию «Ночной дозор», висевшую в гостиной матери, и о том, что он видел в этой картине, когда был маленьким. Защиту других от зла.

Фабель знал, что ему предстоит сделать, и боялся. Этому противилось все его существо. Он снял трубку и набрал номер.

— Привет, Ульрих, это Фабель. Я звоню насчет досье Витренко…

5

Во время долгих размышлений в холодной темноте Мария пришла к выводу, что для успеха ей просто необходимо какое-то острое оружие. Она рассчитывала, что ей удастся заточить ложку, но ее отобрали, надолго лишив всякой надежды. Но потом она сообразила, что у нее в арсенале, конечно, было острое оружие, но чтобы им воспользоваться, нужно окончательно потерять человеческий облик.

Серо-белые стены были заляпаны кровью. Сарапенко протянула к Марии руку, стараясь в последние мгновения жизни ощутить прикосновение к другому человеческому существу. Фонтан крови у нее на шее постепенно стихал, и протянутая рука безвольно упала на грязный пол. Чувствуя, как ее бьет дрожь, Мария с трудом поднялась на ноги и рукавом вытерла кровь с губ и лица. Она достала пистолет из кобуры, стараясь не смотреть на обезображенное лицо Ольги, чью красоту она уничтожила. Но никакого ужаса Мария не испытывала. Как будто просто наблюдала за собой со стороны. Она вышла из холодильного помещения, лихорадочно озираясь вокруг и размахивая пистолетом. Никого. Никаких следов Носа. Бросив взгляд на мониторы охраны периметра, Мария удостоверилась, что везде все спокойно. Она принялась вытаскивать ящики и осматривать все шкафы, пока не нашла три обоймы для пистолета Ольги и два пистолета, отобранных у нее самой. В углу стояла корзина для мусора, и она опрокинула ее содержимое на пол. Увидев недоеденный бутерброд, намоченный пролившимся кофе, она засунула его в рот и проглотила, почти не разжевывая: его затхлый запах смешался с привкусом крови Сарапенко, все еще стоявшим во рту.

Нос появился через главный вход в конце здания с большой коробкой в руках. Увидев Марию, он тут же бросил коробку и сунул руку под кожаную куртку. Мария нарочито медленно двинулась ему навстречу. Она услышала несколько выстрелов и почувствовала, как задергался у нее в руках пистолет Ольги. Нос, раненный в грудь и левый бок, медленно сполз на колени. Рука выскользнула из-под куртки, и Мария выстрелила в него еще дважды. Нос выронил пистолет, и тот с грохотом упал на пол — Мария ногой отбросила его в сторону. Он поднял глаза, судорожно хватая воздух раскрытым ртом. Мария понимала, что он серьезно ранен и умрет, если не получит срочную медицинскую помощь. Она не сомневалась, что он это понимал не хуже ее. Он попытался подняться, но она заставила его лежать, наступив ногой.

— Где состоится обмен? — спросила она.

— Обмен? — переспросил он между судорожными вдохами.

Мария прицелилась и нажала на курок. Правое колено разлетелось вдребезги, и он издал истошный крик. Джинсы мгновенно пропитались черно-бурой кровью.

— Меня должны на что-то обменять, — сказала Мария по-прежнему спокойно. — Думаю, что на досье. Итак, где состоится встреча и с кем?

— Да пошла ты…

— Нет, — так же спокойно возразила Мария. — Да пошел ты сам! — Она наклонилась и приставила дуло к его лбу.

— Возле собора, — сказал Нос. — На углу Комёдинштрассе и Тунисштрассе. С Фабелем.

— Йеном Фабелем?

— Он должен обменять досье на тебя.

— Когда?

— В «розовый» понедельник. Во время шествия.

— Спасибо, — поблагодарила Мария. — Ты умрешь, если не получишь помощь. У тебя есть сотовый?

— В кармане.

Мария уперла дуло пистолета ему в щеку, а свободной рукой вытащила из куртки мобильник и убрала в карман. Затем, не обращая внимания на крики боли, она собрала все силы и, ухватив Носа за воротник куртки, перетащила по полу в холодильник, где оставила рядом с телом Ольги Сарапенко.

— Как я уже сказала… — Мария бесстрастно посмотрела на украинца и закрыла дверь холодильника. — Да пошел ты сам!

6

Фабель стоял на углу Комёдинштрассе и Тунисштрассе под нависающими шпилями Кёльнского собора и наблюдал, как сменяли друг друга карнавальные колонны. Бесконечные толпы организованного хаоса. Бросив взгляд в сторону Тунисштрассе, Фабель узнал приближавшуюся колонну полицейского управления. Он смотрел на проплывающее мимо шествие, но его мысли были заняты совершенно другим — он думал о предстоящей встрече и вновь перебирал все возможные варианты. Он даже допускал, что запросто может погибнуть сам: если Мария мертва, то Витренко наверняка покончит с ним, едва досье окажется у него. При этой мысли Фабель еще крепче сжал пластиковый пакет с бумагами.

Он вспомнил, как Шольц объяснял ему, что «розовый» понедельник не имел ничего общего с розами и происходил от устаревшего нижненемецкого Rasen, что означает «бесноваться». И вот теперь Фабель воочию наблюдал, как город действительно потерял рассудок. Мимо проплыла гигантская фигура из папье-маше, изображавшая американского президента Джорджа Буша со спущенными штанами, которого разъяренный араб стегал по мягкому месту. За ней следовала фигура нового канцлера Германии Ангелы Меркель в костюме нимфы, а потом — группа знаменитых немецких телеведущих, рассовывавших деньги по карманам. Кругом все громко кричали приветствия и ловили конфеты, разбрасываемые участниками каждой колонны.

Шествие замедлилось и ненадолго остановилось, чтобы его участники могли выровнять свои ряды и восстановить дистанцию между процессиями. Возбужденная толпа продолжала реветь и неистовствовать. Фабель окинул взглядом окружающих: клоуны в огромных и неестественно ярких шляпах, дети с раскрашенными лицами на плечах родителей. И тут в нескольких рядах сзади он увидел знакомую золотую маску и черные одежды. Фабель двинулся в его сторону, но заметил другого человека в таком же наряде. Потом еще одного. И еще. Всего их оказалось пять… нет, шесть, и все они были в разных местах и держались отдельно друг от друга. И все смотрели на Фабеля, а не на процессию. Он остановился и попытался определить, под какой маской скрывается Витренко. Две фигуры приблизились к нему и вместе с Фабелем образовали своеобразный остров в этом море зевак.

— Я предупреждал, что передам досье только самому Витренко, — произнес Фабель. Оба человека в золотых масках не двинулись с места, но за спиной раздался знакомый голос:

— А я — что не попадусь в ловушку!

Фабель обернулся и увидел еще одну золотую маску. Две другие приблизились к нему вплотную.

— Оно у тебя?

— Я переснял оригинал. Где Мария?

— В безопасности. Я отпущу ее, как только вернусь вместе с досье.

— Нет, не пойдет! Мы так не договаривались! Ты сказал, что обмен произойдет здесь. Если я позволю тебе уйти с досье, ты убьешь ее. Или она уже убита. — На них обрушился град конфет с проезжавшей мимо карнавальной платформы. В ответ на кельнский клич «Alaaf… Helau!» толпа проревела: «Kölle Alaaf!»

— Вы правы, герр Фабель, я действительно больше не могу на нее обменять. Но теперь это не важно, потому что вы принесли досье. Спасибо. И прощайте!

Витренко схватил Фабеля за плечо и толкнул к одному из своих подручных, а второй выхватил из рук детектива пакет. Свободной рукой Витренко нанес Фабелю удар ножом снизу в область живота, и тот согнулся, пытаясь вдохнуть.

В этот момент из-под полога платформы полицейской колонны высыпали полицейские, а Бенни Шольц, стоявший наверху в женской униформе, спрыгнул вниз и бросился к Фабелю. Толпа восторженно загудела, решив, что это заранее спланированное представление, но, вопреки ожиданиям, полицейские буквально врезались в толпу и стали сквозь нее продираться. Витренко посмотрел на Фабеля, потом перевел взгляд на нож в своей руке, одетой в перчатку, и, бросив его, скрылся в толпе.

— Не дайте ему уйти! — закричал Шольц своим людям, пробираясь к Фабелю.

7

Шольц осторожно обнял Фабеля за плечи и помог подняться.

— Все в порядке?

Фабель опустил взгляд на продырявленные ножом плащ и пиджак.

— Просто сбилось дыхание.

— Хорошо, что вы угадали с его оружием. Если бы он решил застрелить, то жилет от ножевых ранений точно бы не помог.

— Пошли! — поторопил Фабель.

Полицейские уже схватили двух подручных Витренко и сорвали с них золотые маски. Фабель, Шольц и с полдюжины полицейских в форме пробирались сквозь толпу, которая, отдаляясь от шествия, постепенно редела.

— Вон он! — крикнул один из полицейских, показывая на фигуру, бежавшую в сторону Рейна.

— Стойте! — остановил преследование Шольц. — Там еще один! — Он показал на другую фигуру, удалявшуюся в сторону вокзала. — И еще! — Третья золотая маска блеснула на солнце, поворачивая к собору.

— Надо разделиться и поймать всех! — прокричал Фабель. — Преследовать минимум по трое. Это опасные ублюдки! Бенни, мы за тем, кто бежит к собору. Оружие есть?

Шольц сунул руку под одежду и вытащил автоматический «ЗИГ-зауэр», после чего вместе с Фабелем и полицейским бросился в сторону собора. Они обежали его с южной стороны и неожиданно оказались в безлюдном месте. Приветственные крики толпы по-прежнему раздавались совсем рядом, но Фабелю показалось, что они принадлежали другому миру. Все трое остановились, чтобы перевести дух.

— Он не мог проскочить, — сказал полицейский. — Просто не успел бы.

Фабель задрал голову и взглянул на огромную массу собора. С южной стороны многочисленные опоры венчались шпилями, которые опоясывали неф подобно выстроенным во фронт солдатам. Опустив глаза, он заметил небольшую боковую дверь.

— Собор сегодня открыт? — спросил он.

— Не для публики, — ответил Шольц. — Но позже там пройдет Fastenpredigt — особая месса накануне Великого поста. Думаю, что сейчас к ней готовятся.

— Он вошел внутрь, — сказал Фабель. — Собор сам как перекресток. Он постарается оторваться от нас и выйти с другой стороны. Пошли!

Тяжелая дверь захлопнулась за ними с громким эхом. На каменном полу у порога лежал седовласый человек с окровавленной головой.

— Как вы? — спросил, наклонившись к нему, Шольц.

— Я… я хотел остановить его. Сказал, что собор закрыт. Он ударил меня…

— Останься с ним! — приказал Шольц полицейскому. — Вызови подкрепление по рации. Я хочу, чтобы перекрыли все порталы собора. Йен, держитесь поближе ко мне. Скорее всего это один из подручных Витренко, прихваченных им для отвлекающего маневра, но осторожность не помешает.

Фабель вытащил пистолет, полученный от Шольца перед встречей с Витренко. Они прошли по боковому нефу мимо того самого окна, где несколько дней назад Фабель обсуждал носорога с мексиканским писателем.

— Да этот зал как футбольное поле, — сказал он, обращаясь к Шольцу. — Этот негодяй может быть где угодно!

— Вы проверяете скамьи слева, а я — справа.

Они медленно двинулись по проходу. Звуки продолжавшегося карнавального шествия постепенно стихали. Они приблизились к поперечному нефу, и Фабель посмотрел на великолепный золотой саркофаг с мощами трех святых королей. Слева послышался какой-то звук.

— Вон там, за ширмой… — прошептал он Шольцу и направил туда пистолет.

— Бога ради, только не стреляйте! Эта «ширма» — алтарь святой Клары! Он бесценен!

— Как и моя жизнь! — Фабель кивнул в сторону триптиха: — Вы заходите оттуда.

Фабель по-прежнему держал пистолет нацеленным на алтарь и осторожно продвигался вперед, готовый выстрелить в любой момент. Убедившись, что Шольц на месте, он заглянул за триптих. Неожиданно на него обрушился сильный удар, и он, покачнувшись, выпустил пистолет из рук. Почувствовав, как в щеку уперлось холодное дуло, Фабель поднял глаза и увидел перед собой золотую маску.

— А теперь выходи и брось оружие! — послышался твердый и спокойный голос Шольца. — Или я выпущу тебе мозги!

— Отпусти меня, или он умрет! — сказал человек в маске. — Я это сделаю!

— И попрощаешься с жизнью! — отозвался Шольц. — И победителей здесь не будет, Витренко.

Мужчина убрал пистолет от лица Фабеля и медленно опустил на каменный пол. Потом выпрямился и снял маску. Он оказался темноволосым и гораздо моложе, чем, как представлялось Фабелю, был Витренко.

— Это не он, — сказал Фабель. — Думаю, что это не он.

— Уверены? — переспросил Шольц.

Фабель наклонился, поднял свой пистолет и отошел к Шольцу, держа бандита на мушке.

— Выходи! Ну же!

— Вы правы, Фабель. Я не Витренко. Он уже наверняка скрылся. Он же говорил, что не попадется в ловушку.

— И кто ты?

— Пилип Гнатенко. Никто, по вашим меркам.

— Никто, готовый умереть или отправиться в тюрьму, чтобы выиграть для своего босса несколько минут? — поинтересовался Фабель.

— Если понадобится. Вы ничего не знаете о нашем кодексе чести, Фабель.

— Выйди на свет! Я хочу видеть твое лицо.

Сзади послышался шум, и Фабель резко обернулся.

— Мария?

Фабель не верил своим глазам. Измученное посеревшее лицо с ужасным кровоподтеком на лбу. Чудесные светлые волосы коротко острижены и покрашены в черный цвет, как и говорил служащий отеля. Одета во что-то черное и дешевое, а в каждой руке — по пистолету: оба ствола направлены на украинца. Шольц навел на нее свое оружие.

— Все в порядке! — успокоил Фабель. — Это Мария! Та самая, о которой я говорил!

— Если вас не затруднит, — сказал Шольц, — я хотел бы узнать, какого черта здесь происходит!

— Это он! — сказал Мария. — Тот самый дьявол!

— Мы не знаем, действительно ли он Витренко, — возразил Шольц. — Он называет себя его подручным. Думаю, что вам лучше отдать мне свои пистолеты, фрау Клее.

— Глаза, Йен, посмотри на его глаза. Их он изменить не мог!

— Выйди из тени! Ну?! — Фабель по-прежнему держал его на мушке.

Тот улыбнулся и вышел на свет. Он слишком молод и слишком темноволос, чтобы быть Витренко. Но когда ему на лицо упали лучи света из высоких сводчатых окон, синий цвет глаз не оставил никаких сомнений в его личности.

— Я решил, что с моей новой внешностью смогу одурачить вас, но, к несчастью, фрау Клее уже общалась со мной раньше.

— Он выдал себя за украинца по имени Тарас Бусленко, — пояснила Мария.

— То есть за полицейского, посланного за ним?

Мария кивнула.

Витренко сложил руки на голове.

— Я сдаюсь, — сказал он. — Никаких уловок.

— Так просто? — удивился Фабель. — С чего бы?

— Есть много способов оказаться на свободе, — ответил Витренко. — Фрау Клее может это подтвердить. Мы нашли останки охранников, Мария. Бедная Ольга. Похоже, кусаешься ты лучше, чем лаешь. Но, как я уже говорил, способов вырваться на свободу бесчисленное множество. И я знаю, что ваше Федеральное ведомство по уголовным делам заинтересовано в информации, которой я могу поделиться. В конце концов, я уже и так сообщил ей немало.

— Мне это известно, — подтвердил Фабель. — В папке, что ты у меня забрал, все страницы чистые, но ты же не сомневался, что я не отдам досье, верно? И оно тебе вообще не было нужно!

— Я могу повторить свой вопрос? — сердито нахмурился Шольц, не сводя дула с Витренко. — Кто-нибудь мне удосужится объяснить, что, черт возьми, происходит?

— Так называемое досье на Витренко — это полная чушь! Информатором внутри синдиката являлся сам Витренко. Дезинформация, разбавленная для достоверности кое-какой реальной мелочовкой. Идея заключалась в том, чтобы имитировать горячий интерес к получению досье и убедить тем самым Федеральное ведомство по уголовным делам в подлинности содержащихся в нем сведений.

— Бусленко умер ради того, чтобы придать достоверность обману? — переспросила Мария дрогнувшим голосом. — И ради этого же так меня мучили? Все — ради обмана?

Витренко пожал плечами:

— Что я могу сказать? Я не мог устоять перед духом карнавала. Но Бусленко умер из-за своей веры в другую ложь — что Украина стоит жизни. Патриот! И болван! А теперь, если вас не затруднит, наденьте на меня наручники и отправьте в тюрьму. Конечно, против меня собрано много улик. И все они в том самом досье на Витренко. Хотя постойте: там же все неправда? Интересно, сколько времени вы сможете держать меня за решеткой…

— А убийство полицейского в Куксхавене? Покушение на убийство Марии? Контейнеровоз с живыми людьми, сожженный по твоему приказу? Думаю, этого хватит с лихвой…

— А я думаю, что моим адвокатам и их медицинским экспертам найдется много что сказать относительно надежности показаний фрау Клее как свидетеля, — ухмыльнулся Витренко. — Дело в том, Фабель, что я снова окажусь на свободе. Как и в прошлый раз. Только другим способом.

— Нет! — воскликнула Мария. — Только не на этот раз!

Фабель и Шольц не успели среагировать. Мария выстрелила из обоих пистолетов и продолжала нажимать на курок, пока не кончились патроны. Пули изрешетили грудь и живот Витренко и отбросили его к стене. Синие глаза потускнели, и он медленно сполз на пол, оставляя на каменной стене кровавый след. Мария выпустила из рук пистолеты, и Фабель увидел, как изменилось ее лицо.

Еще не придя в себя от шока после случившегося, он понял, что прежней Марии уже никогда не будет.

8

Когда Фабель возвращался по покрытому травой холмистому парку Маринфельд, было уже темно и в ночное небо с треском устремлялись искры большого костра.

— Не думал, что встречу вас здесь, — сказал Шольц, протягивая ему бутылку кёльнского пива.

— В больнице от меня мало толку. Я договорился, чтобы Марию перевезли в Гамбург. Понятно, что после того, как вы закончите следствие.

— Вообще-то совершенно не важно, где находится ее тело. Потому что ее разум и тело больше никак не связаны. Мне очень жаль, Йен. Честно.

— Спасибо, Бенни.

К ним подошла Тансу Бакрач. Фабель заметил, как Шольц тактично отошел в сторону, чтобы не мешать.

— Как вы? — спросила Тансу и накрыла его руку своей.

— Плохо. Хуже некуда. Я возвращаюсь в Гамбург. Но через неделю-другую вернусь, чтобы помочь Бенни все закончить. Послушайте, Тансу… насчет того, что случилось…

Она улыбнулась и кивнула на костер:

— Это «костер очищения», на котором сжигаются все грехи и глупости Безумных дней. Здесь и сейчас. Будь счастлив, Йен.

— Ты тоже, Тансу. — Фабель поцеловал ее и молча проводил взглядом: она направилась к друзьям, и в отблесках пламени ее фигура казалась особенно женственной.