Я спокойно отношусь к себе, да и привыкла к тому, что мое имя звучит со сцены, поэтому пронять меня трудно. Но было два случая, когда я не смогла сдержать слез. Я плакала во время исполнения Татьяной Дорониной песни «Голубка», которую она посвятила мне и папе. И была невероятно растрогана песней на слова Эдуарда Ливнева «С чего начинается Эскина?», которую спели Аристарх Ливанов и Валерий Баринов на вечере по случаю 65-летия Дома актера.
С чего начинается Эскина?
Возможно, с задумки отца.
С того, что он с мамой спланировал
Весною под пенье скворца.
А может, она начинается
С глухих театральных кулис,
Где маленькой девочкой с нежностью
Смотрела она на актрис.
С чего начинается Эскина?
С заветных значков ГТО
И с праздничной улицы Горького,
Где папа служил в ВТО.
А может, она начинается
С восторга, когда наугад
Она устремлялась с сестренкою
За «Синею птицей» во МХАТ.
С чего начинается Эскина?
С пожара, что храм наш унес.
И с треснувшей каски строительной,
С отчаянных горестных слез.
А может, она начинается
С успехов, добытых трудом.
С того переулка Калошина,
Где заново строила дом?
С чего начинается Эскина?
Конечно, с друзей дорогих:
С певцов, музыкантов, писателей,
Артистов и многих других.
А может, она начинается
С наивных дипломных работ
Мальчишек, девчонок талантливых,
С которыми уйма хлопот?
С чего начинается Эскина?
Гриша Турбин сочинил замечательную песню. Ее исполняли на разных вечерах. Сергей Шустицкий сидел за роялем, а на сцену вслед за Гришей выбегали Игорь Верник, Дима Певцов, Юра Васильев, Миша Ефремов… Обращаясь ко мне, они просили: «Позвони мне, позвони». А предварял песню Гриша такими словами:
— Когда-то мы каждый вечер проводили в Доме актера. Звонил телефон, и плачущий голос говорил, что немедленно надо прийти, устроить чей-то праздник. Правда, других занятий не было. Потом жизнь изменилась, появились спектакли, телевизионные передачи. Я даже сейчас не знаю, успеют ли мои товарищи на выход. Жизнь изменилась к лучшему, но звонков стало меньше…
Позвони мне, позвони,
Я согласен быть разбужен.
Сладкой ложью обмани,
Что опять я страшно нужен,
Что сорвутся без меня
Чей-то праздник, чья-то дата.
Я опять — персона грата,
Я же ею был когда-то
В Доме, павшем от огня.
Воскреси мое вчера
Недоумка и невежды —
Расписные вечера
Подающего надежды.
Возврати мне эти дни,
Где из жизни изымали,
Где и пьес не принимали,
И в рекламе не снимали.
Позвони мне, позвони.
Изменить не сможешь ты
Ни людей, ни мирозданье.
Но сбылись твои мечты —
Получить другое зданье,
Этот зов издалека
Буду ждать, как милость божью.
Снова с трепетом и дрожью
Стать хочу я молодежью,
Ожидающей звонка.
И у сказки нет конца,
И душа не отлетела.
Взяв ее из рук отца,
Ты вдохнешь в другое тело.
Пусть художники снуют —
Тут халтура, там — зарплата.
Жизнь нелепа и горбата,
Но стоит среди Арбата
Наш вернувшийся приют.
Неподвластные огню
Наши детские игрушки —
В ресторане — то меню,
И у входа — те старушки.
В окнах мечутся огни,
И среди мероприятья
Мы забудем про проклятья
И в объятья — словно братья…
— О, надо идти!
Позвони мне, позвони…
При Гильдии киноактеров существует ансамбль «Генофонд». В его звездном составе — Евгений Жариков, Александр Голобородько, Игорь Старыгин, Борис Химичев, Борис Клюев, Аристарх Ливанов и многие другие замечательные актеры. Ансамбль выходит на сцену по случаю юбилеев и памятных дат и исполняет торжественные, но при этом очень смешные песни. Руководит «Генофондом» талантливый человек — Борис Львович.
Я помню «капустники» Дома актера прежних лет, но такого мужского хора — с такими известными лицами и таким уровнем текстов — никогда не было. Я считаю это открытием в искусстве. То, что делает Боря Львович, — новый и очень трудный жанр.
Хочу привести здесь одну из исполненных «Генофондом» песен, в которую удалось уложить всю жизнь — мою и Дома актера.
В Москве, в самом лучшем районе,
Стоял первый дом от угла.
Дурачась, играя, фасоня,
В нем муза театра жила.
Утесова, Райкина, Плятта
Там ждали подмостки всегда.
И мы, молодые ребята,
Порой пробирались туда.
Встречал ресторан нас, как близких,
И ставил лишь только своим
Капустку на стол по-гурийски,
Селедку с лучком золотым.
А вот — по-суворовски мясо
И сельдь бородинская тут…
Сейчас, вроде, выбора — масса,
А вспомнишь — так слюнки текут!
Враги сожгли родную хату
И ей владеют с этих пор.
Туда не ходим мы, ребята,
Хоть называется «Актер».
Чтоб театральному народу
Купить там галстук и трусы,
Должны не меньше, чем полгода,
Искусство в массы мы нести!
Без дома жить не могут люди!
Забудем ли когда-нибудь,
Как Эскина могучей грудью
Нам пробивала к счастью путь?
Как мы, артисты и поэты,
Таскали лозунги за ней,
Чтоб отдала нам Власть Советов
Свой Революции музей!
Приют нам вряд ли б обломился,
Но, видно, есть на свете Бог:
Союз Советский развалился,
Чем очень Эскиной помог!
Губенко тут случился, кстати,
Проблему росчерком решил,
И Министерством на Арбате
Нас, уходя, благословил!
«Генофонд» наш и дерзок, и крут,
Но тебе заявляем без лести:
Пусть хоть все президенты уйдут,
Лишь бы ты оставалась на месте!
Лишь вчера голосовали —
За кого — нынче вспомним едва ли…
А тебя мы навеки избрали,
Да и ты нас избрала в пути.
Хоть мы очень знамениты,
В душах чувство цыплячье сокрыто:
Быть всегда под крылом Маргариты —
Только так можно счастье найти!
Когда на одном из юбилеев Дома актера Петр Наумович Фоменко стал читать со сцены посвященную папе, мне и Дому актера поэму, я была потрясена. Может, это самая большая моя гордость.
Выступление Петр Наумович предварил такими словами: «Первый, и дай Бог, последний раз позволил себе что-то написать. В Доме актера мы свили себе гнездо. И, думаю, Маргарита простит нам и это затянувшееся бытие в ее Доме, и некоторое амикошонство, которое я сейчас себе позволю. Я буду краток. Поэма. Александр Блок. „Возмездие“».
Ну, пойдем, старая кляча, ломать своего Шекспира.
Эдмонд Кин (он же A.M. Эски́н)
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой иль тоскою;
Когда под гробовой доскою
Все, что тебя пленяло, спит…
Тогда — остановись на миг
Пред домом на Арбате Старом,
Войди в подъезд —
Горячим паром
Тебя согреет он, и крик
Исторгнет вдруг душа больная,
Навстречу — женщина шальная,
Открыв объятья, как родная.
Да кто ж ты?
«Я? Я домовая.
Войди в мой дом и все забудь,
С бедой мы вместе как-нибудь
На этаже седьмом поладим.
Ты пьешь? Ах, нет! Тогда не сладим.
Быть домовой — такая ноша».
«А как зовут тебя?» —
«Маргоша».
Так начинался наш роман.
Мы с ней спустились в ресторан.
Я развязал. И с домовой
Из праха бес восстал, и вой
Вдруг исторгает домовая,
С себя одежду всю срывая,
Меня в объятья заключая.
«Где Рубенс? — трубно возглашает.
Лишь он с натурой совладает
Своею кистью.
Где же он?»
Но обрывается вдруг сон.
Вахтер из теплого преддверья
Меня выбрасывает вон,
Лишая веры и доверья.
Кто истолкует мне мой сон?
Хороший он иль нехороший?
Что наяву сулит мне он?
И, наконец, где ты, Маргоша?
И вот стоишь ты, чуть не плача,
И нет ни посоха, ни лиры.
Ступай же, старая ты кляча,
Опять ломать свово Шекспира.
Кто ты? Кто я?
Я — Эдмонд Кин.
Нет, ты не Кин. Ты А. Эски́н.
Маргоша, это папа твой —
Наш славный, главный домовой.
…Нет, сон приснился нехороший.
И ты прости меня, Маргоша.
Мое 60-летие отмечалось в ресторане Дома актера. Собрались самые близкие мне люди. Никаких концертных или «капустнических» номеров предусмотрено не было. И вдруг в середине вечера вышли Гриша Гурвич, Дима Певцов, Юра Васильев, Игорь Верник, Миша Ефремов… и исполнили «Рио-Риту». Песня на слова Гриши получилась очень проникновенной. А одна строчка меня просто поразила. Я всегда держу в руках платочек, за что дочка меня упрекает. Но я не думала, что кто-нибудь, кроме нее, это замечает. Оказывается, платочек видят, все, а Гриша даже вставил эту деталь в песню.
Звучит «Рио-Рита»,
И в воздухе торжественность разлита.
Сидит Маргарита,
Волнуется, платочек теребя.
Посмотри, Маргарита,
Как горят фонари-то,
Творить плодовито
Мы можем только в Доме у тебя.
За стол Маргариты
Садятся мастера и фавориты.
О, как знамениты
Их лица, и дела, и имена.
Избалованы залом,
Не знакомы с провалом.
Мастеров тут навалом,
А Маргарита все-таки одна.