Материнская власть. Психологические последствия в жизни взрослых людей. Как начать жить своей жизнью

Во второй части книги я расскажу о мамах, для которых дети становятся главными собеседниками и партнерами, а также средством, помогающим справиться с одиночеством, страхом старости и смерти. Мать и ребенок могут всю жизнь оставаться единым целым. Не всегда слияние бывает настолько сильным, чаще мать просто «не отпускает» выросшую дочь или сына, стремясь оставаться главным человеком в их жизни. Такой расклад не полезен ни для ребенка, ни для мамы: они попадают в зависимость друг от друга, и это мешает им строить близкие отношения с другими взрослыми, а иногда и самореализоваться в других сферах жизни. Сепарация выросшего ребенка от родителя — это болезненный процесс (причем нередко для обеих сторон). Однако она необходима, чтобы каждый мог прожить собственную жизнь.

«Этот козел»

Галине было 22, когда она забеременела Алешей, и 25 — когда она разошлась с мужем. Алеша был пятым ребенком Галиного мужа, причем всякий раз дети рождались от разных женщин. Талантливый художник, обаятельный, но несколько самовлюбленный человек — он всякий раз влюблялся, потом охладевал, начинал предъявлять очередной избраннице претензии, а затем хлопал дверью. Так же развивались и отношения с Галей. За три года он и она прошли путь от влюбленности до полного разочарования друг в друге.

Остался Алеша — красивый, талантливый мальчик, удивительно похожий на отца и внешне, и характером. Он всем нравился. Становился центром внимания окружающих и в садике, и в школе. Правда, мог и ссориться, и отталкивать людей от себя — и это тоже напоминало об отце. Тот между тем завел себе еще парочку детей и не уделял внимания их воспитанию, даже в день рождения никому из них не звонил. Галина с сыном жили бедно, она работала то няней, то уборщицей, потом — агентом по недвижимости, дома бывала редко. Алеша рос мальчиком любящим и самостоятельным, хорошо учился, рано начал помогать маме.

Потом он подрос и захотел познакомиться с отцом. Нашел его сам, добился встречи — и был им очарован. Богемный образ жизни, интересные знакомые, выставки, смешные истории, разнообразные приключения, неожиданные поездки на последние деньги или вовсе автостопом — все это пришлось Алеше по вкусу. На первых порах Галя пыталась ограничивать общение подростка с отцом, а сын бросал ей упреки: это ты прятала меня от папы, он хотел со мной гулять и играть, а ты не давала. Он резко перестал быть «хорошим мальчиком», не стал поступать в институт и объявил себя свободным художником — как отец.

Галина была в ужасе. Она пришла ко мне, чтобы понять, как ей «вернуть сына».

— Я его теряю! — объявила Галя. — Раньше был такой хороший, а теперь стал курить, пить! Учиться не собирается… Чем он будет жить?! Папа-то художник хоть, а этот… Говорит: «Ты вот всю жизнь работаешь, а весело тебе живется? Счастливо?» Может, это я виновата — была слишком унылая и скучная, вот он и тянется к этому козлине. У него-то, конечно, весело… Зла на него не хватает! Вообще не интересовался ребенком — а теперь у них «интересные разговоры ночи напролет», а я, получается, за бортом. Может, так мне и надо?

Да, кажется, что ситуация очень обидная и несправедливая. Так и тянет драматически восклицать: «Я на тебя жизнь положила, а ты!», «Этот козел ушел и даже не интересовался, а теперь получает все плюшки, все радости от общения со взрослым интересным сыном, а я уже не нужна и неинтересна!» А тут еще и вредные привычки, и будущее ребенка под угрозой, и отношения испорчены. Ужасно, правда?

На самом деле не так уж это и ужасно.

Галя совершенно права в том, что в происходящем есть некоторая несправедливость, перекос. Но, скорее всего, этот период не будет длиться вечно. Люди со временем меняются. Отец Алеши — уже не молодой шалопай, а шалопай среднего возраста, ему не 30, а 50. Ему захотелось познакомиться с сыном, а сын восполняет недостаток общения с отцом. Так как не виделись они долго, то вполне естественно, что теперь общение происходит очень интенсивно. Алеша и его папа интересны друг другу как новые знакомые, их притяжение очень сильно. Узнав друг друга ближе, они не будут всегда общаться так плотно. Алеша вернется к своим сверстникам, а отец останется отцом — важной фигурой для взрослого сына, от которой тот со временем отдаляется, сепарируется. Этот процесс сепарации неизбежен, и он произойдет тем быстрее, чем меньше Галя будет ему препятствовать. Чем ближе они сойдутся сейчас, тем быстрее их отношения войдут в спокойное русло.

Помешать этому может обида Гали на бывшего мужа. Если старый конфликт останется свежим, если Алеше придется постоянно выбирать между матерью и отцом, его протест может затянуться и даже зафиксироваться. Вот тогда действительно Алеша так и будет всегда считать, что мама слишком унылая, а жить надо обязательно как папа. У меня есть знакомый, который годами находился в ситуации такого противоестественного выбора. Он действительно копировал отца, причем именно в худших его проявлениях, и чем чаще мать кричала, что он «весь в папашу!», тем больше усилий прилагал взрослый сын, чтобы как можно сильнее на этого папашу походить: отец курил пачку в день, сын — две, отец выпивал, сын стал алкоголиком.

Если же не мешать подросшему ребенку отделяться и от мамы, и от папы, то рано или поздно этот естественный процесс приведет к тому, что Алеша сам сформирует собственное отношение к каждому из родителей. Он будет ценить и маму, с которой, как-никак, связаны все воспоминания его детства, и папу, который в его детстве отсутствовал, но с которым они наверстали упущенное в Алешины 14–18 лет. Маятник, качнувшись в одну и в другую сторону, придет в равновесие. Алеша больше не будет почтительным мамочкиным сынком, но перестанет быть и копией обожаемого отца-шалопая.

А что же его будущее и вредные привычки? Да, молодые люди делают ошибки. Но дурное влияние отца со временем ослабеет, и Алеша сам увидит, что подражание папе не всегда было ему полезно. Ничего непоправимого пока не происходит. Скорее всего, рано или поздно Алеша поймет, кто такой он сам: отдельный от матери и отца человек, чем он сам хочет заниматься и как будет жить.

Если вы находитесь в положении Гали и боитесь, что ваш подросший сын «бросит вас ради этого козла, который его даже не воспитывал», помните вот что.

1. Подросшие дети всегда отделяются от родителей. Но чтобы отделиться, надо сначала сблизиться. Вот почему этап обожания отца неизбежен, если до этого они виделись мало. И этот этап обязательно пройдет — наберитесь терпения. Подросток или юноша не будет вечно восторгаться родителем, которого хорошо знает. Он разглядит, будьте уверены, и его недостатки, и его смешные или скучные черты (они есть в каждом). Сын не бросает мать, он просто проживает свою часть жизни и компенсирует отцовскую любовь, которая ему очень нужна.

2. Ваши обиды закономерны, но они только ваши. Да, очень трудно не говорить о них с подросшим ребенком. Кажется, что ваших титанических усилий никто не ценит. Как можно равнять 20-летний труд выращивания и воспитания сына с удовольствием просто прийти и поболтать с уже готовым интересным подростком или взрослым? Да какое он имеет право?! Да, все это действительно так. Но это ваша жизнь и ваши чувства. С позиции ребенка все выглядит иначе: у него есть мать, а теперь есть еще и отец. Он хочет узнать его, имеет на это право. Он столько лет был лишен общения с ним. Если вы будете ему мешать, значит, к естественной обиде вы прибавляете собственную ревность и чувство собственности. Переживите эти чувства в одиночестве и отпустите их. То, что вы вложили в ребенка, никуда не денется.

3. Да, возможно, он действительно козел. Но, прежде всего, вы выбрали его — именно таким, каким он был, с его характером. Не удивляйтесь, что к нему привязан и ваш ребенок. Кроме того, возможно, с годами он стал козлом чуть меньше. Было бы хуже, если бы он так и остался равнодушным к сыну. Дайте человеку шанс. Ведь он сам виноват в том, что пропустил столько важного и интересного: купания, прогулки, ласки, чтение перед сном. Но теперь он спохватился. И ваш ребенок хочет дать отцу, который сам себя обделил, хотя бы то, что он готов и может взять на сегодняшний день.

4. Обижайтесь на несправедливость — но не транслируйте свою обиду сыну. Не бойтесь. Ждите и наблюдайте. Все будет хорошо.

«Мне нужен только ты»

Лена выросла в интеллигентной семье, в квартире, полной книг и семейных традиций. Умная, творческая, красивая и нежная, она не встретила того самого мужчину мечты и родила «для себя», когда ей было чуть за 30. Сын Коля стал ее миром, ее лучшим собеседником с самого рождения. Они вместе играли, гуляли, ходили в театр и к подругам. «Теперь я не одна», — радовалась Лена.

Коля рос «волшебным мальчиком» с богатой фантазией. Рано научился читать, прекрасно рисовал, в школе выигрывал олимпиады. Поражал взрослых не только своими способностями, но и характером, покладистым, чутким. Он был добр. Он помогал другим детям. «Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы», — крестились педагоги и друзья семьи.

Лена тряслась над Колей. В детстве — при самой легкой болезни, потом — когда Коля задерживался из школы, не отвечал на звонки, куда-нибудь уезжал — она представляла себя всякие ужасы. «Если с тобой что-нибудь случится, я не выдержу», — говорила Лена Коле совершенно искренне. Коля был настолько прекрасен, что Лена боялась: ее мальчику не место на этом свете, такие долго не живут.

Но с Колей ничего не случалось.

Шли годы, Коля стал подростком, они с мамой продолжали все делать вместе и понимали друг друга с полуслова. Вместе готовили, ходили в театры, катались на лыжах. У них были их собственные секреты и шуточки на двоих. Они разглядывали альбомы фотографий из маминого отпуска, который всегда проводили вместе, — и им было так хорошо, что лучше, кажется, просто не бывает.

Когда Коле исполнилось 15, он стал говорить маме, что чувствует какое-то томление, что хотел бы поехать куда-нибудь один.

— Конечно, сын! — соглашалась Лена. — Сходи с ребятами в поход!

Коля попробовал пару раз, но ему не очень понравилось.

— С тобой интереснее, — признался он. — Ребята не совсем… Даже не знаю. В общем, я по тебе скучал. С тобой и разговаривать круче, и шутки остроумнее. А с ними… ну, как-то… они меня не знают, и я их не понимаю. Ну их!

Коля рос. В 19 и в 25 это был все тот же 13-летний Коля, блестящий молодой человек. Но его таланты как будто были не очень нужны миру. Вундеркинд вырос в обычного «неплохого специалиста», а может, Коля сам не очень-то понимал, куда податься, чтобы развиваться дальше, в каких проектах поучаствовать, как продать свои таланты, как знакомиться с интересными людьми и вместе с ними делать что-то важное. Он все время как будто побаивался чего-то — и не решался делать важных шагов. Коля рос без размаха, без простора, никогда не выражая гнев, не имея собственного, отдельного пространства для мыслей и чувств. Чтобы развилась потребность в самореализации, в том, чтобы выходить в мир и конкурировать в нем, пытаться стать нужным, человек должен осознать себя как отдельного самостоятельного субъекта. А у Коли уже и так была мама, с которой было интересно и которая его ценила. И оставаться с ней ему было проще и безопаснее, чем рисковать и терпеть неудачи во внешнем мире.

Не задавалась у Коли и личная жизнь. Ведь чтобы строить с кем-то отношения, надо в них нуждаться. Может быть, ему и хотелось бы познакомиться с девушкой, заняться сексом. Но хотелось не настолько сильно, чтобы ради этого пускаться в неизведанные авантюры. По природе Коля не обладал бурным сексуальным темпераментом и довольствовался мастурбацией. Что же касается отношений, то они у Коли уже были — очень удобные и эмоционально комфортные. С мамой не нужно знакомиться, к ней не нужно притираться, мама не бросит, мама любит тебя любым: никаких эмоциональных рисков. Лена стала беспокоиться, что Коля не пытается строить свою жизнь более активно.

— Пошел бы, познакомился с кем-нибудь, — предлагала она. — Ведь тебе нужны друзья, девушка. Мир такой огромный и прекрасный! Будь посмелее!

Но Коля не умел быть смелее. С мамой было слишком хорошо. С ней просто никто не мог конкурировать. И Лена успокоилась. Они жили вместе и незаметно старели. Все так же играли в «Эрудит» на кухне, только Коле было уже не 10, а 40, а ей — 70. Все так же захватывающе обсуждали книги, новости и разные проблемы человечества.

Лена получила себе собеседника, компаньона на всю жизнь, верного друга, который ее очень любил. Они все делали вместе, они были счастливы. Ее мальчик не умер, как она боялась, но он и почти не жил.

Коля восхищался матерью, но с горечью чувствовал, что не реализует себя, что не понимает, как ему жить, что все однообразно и душновато, что он не стал тем, кем мог бы стать, не реализовал своих способностей, ничего не создал. Ему казалось, что жизнь обманула его или что он сам упустил свои шансы. Впрочем, Коля старался гнать от себя эти мысли — они были слишком безнадежными, и как исправить дело, все равно непонятно.

Когда Лена умерла, Коле было 56, ей — почти 90. Сослуживцы знали его как лысоватого, вечно слегка растерянного дядечку, который чуть что кидался помогать другим — он все хотел быть нужным, — услужливого, суетливого и бесконечно банального. Коля давно перестал мечтать, а понимать себя и других так и не научился — ведь для этого нужно проживать жизнь и приобретать разнообразный опыт. А он как будто состарился, не созрев.

Иногда в разговоре он упоминал «мамочку», и это слово в его устах звучало и трогательно, и как-то неестественно. Становилось неловко, но Коля этого не чувствовал.

Хорошие отношения Коли с матерью мешали его развитию, потому что в их основе была вовсе не только любовь, а главным образом страх матери потерять ребенка. Этот страх передался и выросшему Коле, который разделил его с мамой и решил вовсе не сепарироваться от нее, отказавшись от собственной жизни.

Грустная история, правда?

Я видела много подобных симбиозов на разных стадиях. Как правило, в случае если оба его участника люди умные и критически мыслящие, у них есть шанс «отклеиться» друг от друга и, сохраняя теплые отношения, начать больше жить своими собственными, отдельными жизнями. Если вы — мама, которой хорошо и тепло жить со взрослым ребенком, или если вы уже выросли и не мыслите себя вне материнского гнезда, предлагаю вам сделать следующее.

1. Поверить в то, что сепарация всегда является необходимым условием более полной жизни и для родителя, и для выросшего ребенка. Вам может быть очень хорошо вместе, но некоторые важные вещи становятся лучше видны и достижимы только после того, как вы начнете определять себя как человека отдельного, независимого. Возможно, сама мысль об этом вызывает в вас страх одиночества и «холода». Но ведь вы не собираетесь совсем отдалиться, бросить любимого человека. Вам нужна лишь гибкая дистанция, допускающая варианты: иногда — быть вместе и сидеть в обнимку за столом, иногда — становиться свободнее. Вы сможете сами дозировать холод и тепло. Сейчас у вас есть только тепло, а свободы и холода нет совсем — и это не полезно ни для ребенка, ни для родителя. Особенно эта ситуация вредит ребенку, делая его в долгосрочной перспективе не счастливым и согретым, а зависимым и не прошедшим важнейший этап развития. Сепарация так же необходима выросшему ребенку, как тесная привязанность — малышу!

2. Осознать сепарацию как общую цель. Это парадоксально, но иначе ничего не получится. Если сын будет пытаться отдаляться, мать непременно захочет его вернуть — и ей это удастся. Неудачная и болезненная попытка надолго уменьшит желание сына уйти от своей единственной любви (без мамы холодно и одиноко). Если мать будет сама отталкивать сына, он будет липнуть к ней сильнее, а сама она — чувствовать, что предает своего одинокого малыша. Поэтому браться за это дело нужно только вместе.

3. Аккуратно тяните каждый в свою сторону. Если можете, постарайтесь жить отдельно. Если по внешним или внутренним причинам это невозможно, сознательно сокращайте количество времени, которое проводите вместе. Так как вы поставили общую цель, старайтесь вместе контролировать ее выполнение. Находите способы проводить досуг по отдельности, новые места и новых людей, занятия, в которые не будете посвящать друг друга. Определите для себя меру переносимого одиночества и восполняйте его уже не друг другом, а кем-то или чем-то еще. Возможно, у кого-то из вас так и не будет своей семьи, но вы сможете увлечься чем-то или кем-то и вкладываться в эти вещи, становясь более независимым.

4. Формируйте у себя потребность в свободе и дистанции: что интересного и привлекательного вы можете делать без ребенка (без мамы)? Сами или с помощью незаинтересованного наблюдателя (друга, психолога…) попробуйте определить, какие привычки вашей семьи больше всего мешают сепарации. Что именно стоит делать по-другому, иначе? Как дать друг другу тепло, но при этом сформировать дистанцию и установить новые границы?

5. Среди моих знакомых есть примеры людей, которым просто очень нравится быть родителями, это одно из их жизненных призваний. Возможно (здесь я обращаюсь к матери), это ваш случай, и именно любовь к родительству как процессу не дает вам отказаться от этой желанной роли, в которой вы чувствуете себя компетентной. Понимаю, насколько рискованным может быть подобное предложение, но это не совет, а именно возможность: если, воспитывая первого ребенка, вы понимаете, что вам хотелось бы, чтобы опыт родительства не прекращался (и если у вас есть для этого средства и возможности), — рассмотрите для себя опцию выращивания нескольких детей. В наше время это не зависит напрямую от наличия мужа или партнера. Вполне возможно как родить ребенка для себя (например, путем искусственного оплодотворения), так и усыновить или удочерить маленького. Если у вас будет двое, трое или больше детей, ситуация и ролевой расклад в семье станут совсем другими и риск симбиотического слияния со старшим ребенком практически исчезнет. Правда, у вас появится много других забот — но, возможно, именно они вам и нужны.

Моя копия

В одной из южных европейских стран, на морской набережной, я познакомилась с яркой дамой из Швеции лет 45 и ее девятилетней дочкой. Обе были со вкусом одеты, и я сделала даме искренний комплимент.

— Да, — сказала она с улыбкой, — я с младенчества приучаю дочь к хорошему. Как видите, она — моя копия. Мы всегда одеваемся в одном стиле, предпочитаем одни и те же бренды одежды и косметики.

Приглядевшись, я поняла, что мать и дочь действительно были одеты очень похоже. Они как будто являлись частью одного архитектурного ансамбля, скажем как церковь и часовня. Отметила я и неброский, профессиональный макияж обеих. В то время как другие дети визжа носились по набережной, эта девочка двигалась «как взрослая», подчеркнуто плавно, ее жесты и выражение лица делали ее еще более похожей на мать. В разговоре мать рассказала, что это неслучайно: она специально воспитывает и одевает дочь так, чтобы они гармонировали.

— Нас принимают за сестренок, — сказала дама и улыбнулась дочери.

Та ответила ей очень похожей улыбкой, и они по очереди одинаковым жестом поправили волосы.

Мое восхищение уступило место более противоречивым чувствам. Конечно, по столь короткому, мимолетному контакту нельзя судить о системе взаимоотношений между дочерью и матерью в этой конкретной семье. Но встреча напомнила о проблеме, которая нет-нет да и встречается мне и в жизни, и в практике.

Я говорю о ситуации, когда мать старается, чтобы дочь во всем напоминала ее, была ее копией. Маленькой дочери предписывается не только портретное сходство с родительницей и любовь к тем же брендам, которые носит мать, но и материнские увлечения, способности, черты характера. Это дает матери возможность буквально продолжать себя в ребенке: многим, особенно тем, для кого важна внешность и красота, очень страшно утратить молодость. Стареть не так ужасно, когда рядом есть «такая же я, только молодая», ветвь ее дерева, как бы гарантия вечной, неувядающей молодости. Кроме того, для женщины, которая уделяет большое внимание внешности, важно также, чтобы и ею, и ее ребенком любовались. Дочь становится живым аксессуаром матери, выгодно оттеняя своей свежестью ее зрелую красоту и как бы удваивая ее. Характерны и слова о сестренках: нередко в таких случаях мать стремится выглядеть так, что между ней и дочерью-подростком действительно не видно особой разницы в возрасте. В случае, когда для матери важно не только внешнее, но и внутреннее сходство, она может подчеркивать любовь дочери к «своим» занятиям, например игре на виолончели или теннису, преемственность (ходит в ту же школу, собирается поступать на ту же специальность) и т. д.

Что может быть плохого в этом «тиражировании самой себя в детях»?

Многие дети в определенном возрасте (примерно в 4–7 лет) любят копировать родителей и отчасти «присваивать» их, причем это не зависит от их пола и гендера. Дочь может сжимать губы, как мама, стремиться носить рюкзак, как папа, примерять вещи из маминого шкафа или писать папиной подарочной ручкой.

Но здесь мы имеем дело с совершенно иным явлением: не ребенок стремится копировать родителя, а родитель пытается создать из ребенка объект, который можно аранжировать по своему вкусу. Мать не только умиляется склонности дочки носить такие же вещи, не только поощряет ее в этом, но и вообще делает все, чтобы сформировать из дочери свою копию. Между тем дочь — отдельная личность. Человек никогда не рождается с такой сильной склонностью походить на родителя абсолютно во всем. Кроме того, у девочки есть возрастные потребности, отличающиеся от потребности матери делать из нее свое продолжение. Слишком большое внимание к вещам и брендам, к показному и демонстративному, культивирование отношения к своему телу как к витрине, призванной что-то продемонстрировать (например, сходство с матерью, взрослость, женственность и т. д.), — все это вредно для развития ребенка.

Во-первых, эти стремления отвлекают его внимание от более актуальных задач взросления. В течение детства человек активно учится распознавать свои потребности (жарко мне или холодно, вкусно или нет, я хочу двигаться или устал…), получать удовольствие от своего тела и его возможностей, играть и общаться без оглядки на то, как его воспринимают со стороны. Ему нужно прожить время непосредственности, когда можно пачкаться, сползать под стол, сидеть в разных позах; надувать губы, бурно выражать чувства; научиться снимать даже самую красивую кофточку, если жарко или тесно; не думать о макияже, если хочется поплакать. Необходимость быть миленьким, идеальным, выглядеть безупречно сковывает и ограничивает даже взрослых, а уж детям это и вовсе противопоказано.

Во-вторых, рано развивается оценочность. Хорошо, когда ребенок знает: он ценен для мамы любым — грязным и чистым, капризничающим и послушным. Она любит тебя, а не только тебя в кроссовках новой коллекции и с макияжем как у мамы. (В этой книге я говорю о матерях, но подобное поведение бывает характерно и для нарциссичных отцов, которым важно, чтобы их сыновья с раннего детства демонстрировали так называемую мужественность.)

Если вам хочется, чтобы ребенок походил на вас, очень важно провести границу: как может проявляться это желание и до какой степени простираться, чтобы не навредить развитию дочери (или сына). Многие родители скажут: «Только если она хочет этого сама». Но в такой формулировке есть лукавство: до определенного возраста ребенку легко внушать потребности и желания. Трудно сказать: дочь сама полюбила краситься и одеваться в стиле матери или делает это, потому что мать ее поощряет. А если поощряет, то до какой степени?

Мое мнение заключается в том, что тему сходства с родителями вообще не нужно специально подчеркивать. Многое зависит от вашей мотивации. Если вы хотите выглядеть как одна команда и ребенок на это согласен, можно время от времени использовать family look[1], надевая похожую одежду или майки одного цвета. Если вам нравится вовлекать дочь в семейные хобби, чтобы дать ей возможность получать от них удовольствие, в этом нет ничего плохого.

А вот если вы замечаете за собой мысли вроде:

• «Она мое продолжение, моя копия, только моложе»;

• «Все смотрят на нас и думают, что мы сестренки»;

• «Нужно, чтобы наши платья непременно гармонировали»;

• «Она будет играть в теннис / петь еще лучше меня»;

остановитесь и подумайте о другом способе удовлетворения собственной тяги к «продолжению себя». Почему вам так важно, чтобы дочь была похожа на вас? Нет ли в этом того, о чем я пишу выше, — стремления обрести молодость и бессмертие за счет ребенка?

Бабушка всея Руси

Жене 26, и она не может понять, как ей поступить. Во время прогулки с дочкой на детской площадке она познакомилась с папой девочки, ровесницы ее дочки. Саша казался отличным парнем, был на 10 лет старше нее, один растил дочку. Стали гулять вместе, слово за слово — и влюбились.

— Он мне ужасно нравится! — говорит она. — Юмор у нас похож, и с детьми он так хорошо возится. Но, понимаете, он живет с мамой и бабушкой, никак не хочет от них уезжать. Говорит: я работаю, рабочий день ненормированный, кто будет с Леночкой сидеть, пока я на работе? Я говорю: ну, вот я же как-то справляюсь со своей дочкой, смогу и с Леночкой посидеть, забрать из садика, и все такое. А он: нет, ты не сможешь, к Леночке особый подход нужен, только бабушка знает все тонкости. В общем, тупик какой-то! Не понимаю, что мне делать.

Постепенно выясняется вот что. Главную роль в семье мужчины играет бабушка со стороны мамы (прабабушка Леночки). В свое время именно она вытеснила из семьи Сашиного отца — не соответствовал ожиданиям. Сына растили вместе бабушка и мама (типичная традиционная ситуация). Он вырос и сам выбрал себе невесту — честную, добрую молодую девушку. Но она маме и бабушке не понравилась. Девушка из провинции показалась им недостаточно интеллигентной и перспективной. Кем, спрашивается, она сможет воспитать нашего внука, если неправильно делает ударения в словах и почти не читает книг? Дамы принялись активно переучивать деревенщину. Каждый день ей пеняли на то, чего она не знает, не умеет и не понимает. Та в ответ благодарила и старалась им понравиться, и чем больше она старалась, тем сильнее ее презирали. Но особенно сложно стало после рождения ребенка. Бабушка и прабабушка о воспитании детей знали все, мама — почти ничего. «Памперсы вредны», «С ребенком нужно заниматься с рождения», «Мультфильмы — яд», «Эти игрушки — бесконечная пошлость». Саша в то время много работал, дома бывал редко, а когда приходил — выслушивал новые и новые порции возмущенных комментариев мамы и бабушки по поводу того, что «мать совершенно не занимается ребенком»: «Сидят рядом и тупят в телефон!» В этих упреках была доля правды: мама действительно не слишком много времени уделяла малышке. Но в той среде, где она выросла, и не принято было кудахтать над детьми. Мать и бабушка умело подогревали обстановку. Саша волновался, принимал сторону мамы, и жизнь бедной девушки постепенно стала невыносимой. В один прекрасный день, после очередного скандала, она спокойно оделась, накрасилась и сказала:

— Больше так не могу. Подруга зовет работать в химчистку, там общежитие есть. С Леночкой буду гулять по выходным. Все равно вы ее сами воспитываете.

Проводив «мать-кукушку» и всласть навозмущавшись, интеллигентные дамы с радостью принялись за воспитание Леночки. Они были еще не так и стары: бабушке 55, прабабушке — 77, и обе отличались цветущим для своих лет здоровьем.

— Без шансов, — сказала я Жене грустно. — Ну, вы, конечно, попробуйте… Но предупреждаю: исход вряд ли будет положительным.

Влюбленная и энергичная Женя решила, что поборется за Сашу. Старые женщины казались очень милыми и интеллигентными. Женя нравилась им, они кормили ее плюшками и пирогами, привечали ее дочку у себя дома. Но, увы, жить вместе с Сашей в их крошечной двухкомнатной квартирке Женя не могла, а переехать к Жене вместе с Леночкой (или, на худой конец, без нее) Саша наотрез отказывался. Приходилось встречаться на расстоянии, бесконечно согласовывая логистику перемещений и передвижений. Когда дочка болела, а Саша ночевал у Жени, мать и бабушка грустно вздыхали, а Леночка тревожно спрашивала, будет ли папа, как и раньше, жить вместе с ними. Не получалось съездить вместе в отпуск: неужели Саша может оставить двух пожилых женщин одних ухаживать за растениями на даче?! Кто же будет косить траву и чинить насос для поливки цветов? Женя пыталась строить с Сашей собственную семью, где не было места бабушке и прабабушке, а те тянули Сашу в свою сторону. К сожалению, нередко в роли каната выступала Леночка. У девочки начались психосоматические проявления, она стала тревожной и дерганой: ведь ей приходилось буквально на каждом шагу выбирать между бабушкой и папой. Подливала масла в огонь прабабушка, которая, чуть что, кротко замечала: «Мне что… много ли мне осталось…»

А что же сам Саша? А он невероятно уставал от всего происходящего. От того, что всем должен, перед всеми виноват и что все окружающие непрерывно нажимают на эти его кнопки вины. На утренник в садик — должен. Секс с Женей — должен. Сходить в магазин для бабушки и мамы — должен. Ремонт — должен; а на совместный отпуск с Женей уже не хватает, не ехать же за ее счет! Саша злился, злился, зверел, зверел и наконец стал просто абстрагироваться от происходящего, запираясь в туалете с ноутбуком и стратегическими играми. Извлечь его оттуда не могли ни мама с бабушкой, ни Женя, ни даже Леночка. «Отвяжитесь!» — зло шептал Саша себе под нос.

Одним словом, я оказалась права: спустя год они расстались.

Расклад ролей в такой семье вполне очевиден. Бабушка и мама — партнеры, Саша и его дочка — их дети. Саша очень любил дочь, охотно играл и гулял с ней, но все решения принимались старшими женщинами. Саша был дочери скорее старшим братом. Самостоятельность в такой позиции развить очень трудно, ведь для этого нужно хотеть ее развивать, а положение старшего брата очень удобное: ответственности никакой, а удовольствие от общения с ребенком получаешь, причем тогда, когда самому удобно.

Когда при мне толкуют об однополых браках, я всегда говорю, что в российских реалиях «однополая семья» — это чаще всего мама плюс бабушка и все остальные в роли детей. Иногда мама становится чем-то вроде зарабатывающего папы, а бабушка — теплой и принимающей мамой. Бывает и наоборот: строгая ворчащая бабка и нежная, нерешительная мама, у которой отняты властные полномочия, но остается возможность ласкать и обнимать. В случае, с которым столкнулась Женя, в «дети» попали и Саша, и Леночка, и она сама вместе с дочкой (такая многодетная семья уже не входила в бабушкины планы, однако на пироги их еще хватило: «Кушай-кушай, рыбонька»). Если у Жени и были шансы войти в подобную семью, то только на правах ребенка. А вот вытащить из семейной системы Сашу, тем более с Леночкой, которую он сильно любил, но при этом не представлял, какие прививки ей сделаны и как научить ее читать, — шансов не было ни одного.

Если вы узнали себя в роли Саши и у вас есть желание создать собственную семью, вам будет непросто. Бороться придется, конечно, не с самими бабушкой и мамой, а со своей зависимостью от них. Эту зависимость нелегко бывает самостоятельно обнаружить и искоренить, особенно если отношения у вас теплые и на первый взгляд бесконфликтные. Попробуйте для начала отмечать все моменты, в которых вы пока несамостоятельны. Вы не можете отказать, когда вас просят сделать ремонт или срочно отправиться на дачу? Вы планируете свое время исходя из нужд старшего поколения? Вы готовите еду сами или вам кладут на тарелочку? В состоянии ли вы снять собственное жилье?

Чтобы не получилось так же, как у Саши, который загнал себя в ловушку вечного долга перед своими старой и новой семьями, предельно внятно очертите свои личные границы. Да, я готов помочь с ремонтом, но только тогда и в тех объемах, когда мне это удобно. Да, я сначала еду в отпуск со своей девушкой, а потом мы готовы навестить вас на даче и немного помочь. Новая семья всегда нуждается в поливе (вложениях времени, сил, эмоций) сильнее, чем родительская. То же касается и построения отношений с ребенком, которого ранее обихаживали главным образом бабушки. Если вы хотите стать более вовлеченным отцом, прочитайте главы, в которых я описывала случаи с молодыми матерями: рекомендации, приведенные там, помогут и вам тоже. Но для этого потребуется действительно много сил и осознанности.

Что, если вы оказались в подобной семейной системе в роли Жени? Пожалуй, в этом случае я могу дать единственный совет: не питайте иллюзий. У вас вряд ли получится конкурировать сразу с двумя сверхмощными магнитами — матерями. Все взрослые роли в этом театре прочно заняты, и вам их не отдадут никогда в жизни. Вы можете оставаться подругой, но вряд ли отношения станут близкими и продлятся долго.

Женская доля

Ко мне пришла молодая клиентка по имени Антонина и сформулировала свою проблему следующим образом:

— Вы будете смеяться, но… Я сама в это не верю, однако… По-моему, наш род проклят венцом безбрачия. Прабабушка, бабушка, мама и я сама рожаем ровно по одной дочери, причем мужчины, которые помогли нам их зачать, уходят из нашей жизни навсегда, а новых не появляется. В нашем роду просто нет мужчин. Совсем. Нет и не было. Что можно поделать с этим проклятием? А может, мы просто обучаем друг друга, из поколения в поколение, каким-то неправильным установкам?

Я сказала Антонине, что в венцы безбрачия не верю, а второе предположение (про обучение и передачу установок из поколения в поколение) может иметь некоторое отношение к действительности — но обращаться с ним надо осторожно. Нет никаких всесильных установок, которые мы способны некритично проглотить и раз и навсегда определить ими свою жизнь. Есть сумма факторов, влияющих на наше поведение. Одним из таких факторов может быть и семейная система. Впрочем, даже если у мамы нет опыта построения партнерства с другим взрослым, дочь может наблюдать, как это происходит в других семьях. С другой стороны, семьи типа «мама, бабушка и дочь/сын» — очень частое явление. Уровень разводов высок, не всем комфортно искать нового партнера, многие предпочитают жить только с ребенком/детьми. В этом нет ничего страшного!

Гораздо больше меня насторожила сама постановка вопроса. Антонина явно считала, что с их семьей что-то не то — причем на глубинном, экзистенциальном уровне проклятия. Если бы она была счастлива и ей всего хватало, она вряд ли пришла бы с таким запросом ко мне.

В ходе работы постепенно стало ясно, что восприятие семейной судьбы как родового несчастья — это и есть та самая неправильная установка, о которой говорила Антонина. Мать и бабушка были убеждены, что:

• все мужики — козлы;

• им нужно от женщины только одно;

• женская доля — тяжкая;

• одной воспитывать ребенка — крест и мучение;

• без мужчины в семье плохо;

• мы недоделанные, ненастоящие женщины, так как не смогли выйти замуж;

и т. д.

При этом реальность этих установок совершенно не подтверждала. И мать, и бабушка, и прабабушка получали от жизни удовольствие, имели любимую работу, занимались спортом или музыкой, были нежны с дочерями (сама Антонина также радовалась материнству, которое на практике оказалось совершенно не похожим на тяжкий крест). При этом все они росли в убеждении, что отношения с мужчинами — сплошной обман, горе и беда, а все мужики так и норовят обмануть невинную девушку. И пророчество, казалось, сбывается — поколение за поколением…

— Антонина, а как это было в вашем случае? — спросила я.

— Да я сама не поняла! — призналась Антонина. — Ну, мы как-то поссорились… А потом помириться забыли! А я обнаружила, что беременна. Вот и все.

— То есть вы ему об этом даже не сказали?! — изумилась я.

— Нет, — ответила Антонина. — Он бы тогда точно меня бросил. А это, говорят, очень тяжело. Лучше уж я сама.

Проблема внушения установок не так проста, как может показаться некоторым читателям популярных психологических книг. Действительно, часто бывает, что родитель внушает ребенку идеи, объясняющие действительность определенным образом, а тот усваивает эти идеи, верит в них. Но почему некоторые установки быстро уходят, стоит детям начать жить своим умом, а некоторые оказываются очень стойкими? Это зависит от того, как они ложатся на характер ребенка, его склонности, опыт в других сферах. Например, Антонина немного запаздывала в эмоциональном и социальном развитии, не была общительной и не очень хорошо умела договариваться. На эти особенности удачно легли установки мамы и бабушки о том, что парни только и мечтают бросить девушку с животом. В сложный момент Антонина предпочла просто устраниться, а не ввязываться в объяснения, которые казались ей заведомо безнадежными. Человек с другим характером мог бы повести себя иначе, несмотря на все установки.

Зачем мама и бабушка занимаются этим внушением и самовнушением? Да все для того же: без дочки одиноко, с ней — теплее. Упорхнет, будет рожать и воспитывать где-то на стороне, а мы будем стареть. Бессознательно женщины привязывают Антонину к себе: все равно у тебя, родная, с этими мужчинами ничего не получится, ты — как мы, ты будешь с нами, а тут еще и маленький ребенок нам на радость — прекрасно! Разумеется, все это остается неосознанным. Уверена, что бабушка и мама вовсе не хотели, чтобы дочь повторила их судьбу. Но сильнее всего работают не базовые принципы, которые родитель специально хочет вдолбить, а случайно брошенные фразы, рассказанные истории из жизни. Иногда трудно даже внятно артикулировать, что́ именно родитель передал ребенку и почему это настолько сильно подействовало. Мать может быть и могущественной, и неожиданно бессильной, и мы никогда не знаем, как отзовется наше слово в детях.

Как избежать этой ошибки? Как не передать дочери установок, которые ограничат ее возможности в познании мира и людей?

Известный педагог эпохи перестройки Симон Соловейчик повторял: главное, что родитель может дать ребенку, — это опыт счастья, собственное умение чувствовать себя счастливым. Обстоятельства могут быть тяжелыми или обыкновенными, главное — умение хотя бы иногда радоваться. Поэтому, если вы мама, стоит стараться, насколько это возможно, пореже говорить при ребенке о том, как вы несчастны, и стараться почаще выглядеть и чувствовать себя хоть немного счастливой.

Вот почему вредны следующие фразы:

• Такова наша женская доля.

• Я с вами бьюсь одна…

• Трудно без мужчины в доме.

• Жизнь прожить — не поле перейти.

Такими словами вы можете вызвать у детей сочувствие и получить у них поддержку, но при этом и побудить их бояться мира или отношений, как это произошло с Антониной. Впрочем, если у вашего ребенка другой характер, он может просто подумать: «А я не буду несчастной, как мама!» — и выбрать иную жизненную стратегию, а ваши установки отвергнуть — ведь они никак не помогут удовлетворить любопытство, жажду жизни, радости, отношений с людьми.

Если вы — дочь, в семье которой поколениями культивируется идея трудной женской доли, то, кроме осознания того, насколько эти установки влияют на вашу жизнь, стоит подумать и о другой важной стороне вопроса: культуре эмоций, эмоциональном воспитании. Я более подробно затрону вопрос о чувствах в следующей части книги — там, где говорится об отвергающих, холодных мамах. Здесь скажу лишь, что не у всех людей (и гендер тут не играет особой роли) одинаковые способности к близкому общению, эмпатии, передаче эмоций. Многим требуется специально культивировать в себе сердечность, умение быть теплыми и ласковыми. Если же этого не происходит, человеку труднее находить друзей и партнеров, воспитывать детей, выражать и передавать другим важные для себя ценности, эмоции. Проще говоря, такие люди как бы по природе склонны к одиночеству — и чтобы его преодолеть, приходится прилагать усилия, а прежде всего понять, что такие усилия вообще нужны.

Подобный вариант — лишь один из примеров. Существует множество социальных и эмоциональных причин, по которым человек может год за годом оставаться одиноким или терпеть болезненные неудачи в любви. Иногда найти эти причины бывает непросто, а скорректировать их — еще сложнее. Но возможность остается всегда, и я желаю вам не отчаиваться. И уж точно не стоит передавать детям идеи о родовом проклятии, венце безбрачия или трудной женской доле.

Лучше мамы не найти

— Он все время говорит, что я плохо готовлю, — пожаловалась Нина. — И вообще, что я какая-то ненастоящая баба.

— А настоящие — это какие?

— Такие, как его мама, — ответила Нина и не удержалась от улыбки.

Все было ясно. Нине попался молодой человек, который сравнивал всех своих подружек с собственной мамой — и, конечно, не в их пользу.

— Это дико раздражает, — сказала Нина. — Он хороший, но она его совершенно избаловала.

Мама Артема видела свое призвание не только в работе (она была прекрасным педагогом-дефектологом), но и в том, чтобы обслуживать мужа и сына по первому классу. Мы далеки от национальных стереотипов, но в данном случае восточное, мусульманское происхождение сыграло не последнюю роль в происходящем. Дома у Артема царил «гран-жанр» семейных традиций: достаточно сказать, что обед всегда был из трех блюд, а суп подавался в супнице, белье крахмалили, а муж не только не прикасался к утюгу или детскому подгузнику, но даже не собирал сам свой чемодан в командировку. Обычно он звонил с работы и просил собрать его вещи, потом приезжал, наскоро ужинал и улетал, даже не проверив, что в чемодане, — настолько он делегировал бытовые вопросы жене. Конечно, на Восьмое марта отец и сын могли «помочь маме», но в другие дни быт был полностью и целиком на ней.

Что же касается Нины, то она выросла в обычной семье, где в хозяйстве принимали посильное участие все: и мама, и папа, и дети. Был даже период длиной в пару лет, когда папа потерял работу и занимался детьми и бытом, а мама поневоле зарабатывала за двоих — и это лишь сплотило семью. Неудивительно, что Нина не собиралась заниматься обслуживанием парня, а Артем был неприятно удивлен, видя, что крошки из-под стола не исчезают сами собой. Когда же он начал прямо указывать девушке на ее непосредственные обязанности, то обнаружил у себя в правой руке веник, а в левой — совок. Вышла ссора. Рассказывая об этом, Нина улыбалась, как бы не веря, что в наше время еще могут сохраняться такие патриархальные пережитки.

— Я не хочу его посылать, — сказала Нина серьезно. — Но и перевоспитывать взрослого человека было бы неправильно… Что мне делать?

Наше общество — многоукладное. И до сих пор есть немалые шансы влюбиться в парня, который будет вести себя как Артем просто потому, что мама приучила его: хозяйство — исключительно женское дело.

Еще чаще встречаются молодые люди, которые на словах за равноправие, но когда доходит до дела, обнаруживается, что они просто не умеют, не привыкли думать о многих вещах, касающихся обеспечения быта. «Говори мне, где и в чем помогать», — просят они.

Но ведь это и есть главная работа — понять, где и что нужно сделать. Это называется ментальным бременем: организация логистики дома, детских кружков, запоминание всех дел с их периодичностью и всеми тонкостями, делегирование этих дел, контроль исполнения, координация между членами семьи. Эту работу может делать только тот, кто чувствует себя ответственным хозяином дома.

И, к сожалению, даже самые горячие сторонники равноправия из числа мужчин по умолчанию считают, что таким ответственным организатором должна быть женщина. «Позвони мне, если нужно что-то купить или куда-то заехать», — говорят они, но не делают усилий, чтобы самостоятельно узнавать и систематизировать эти нужды. Ведь их мама справлялась сама — почему же здесь должно быть иначе?

Мужчина не отказывается от работы, но и не видит ее сам, и если ему не напоминать и не говорить (а это тоже труд!) — то он просто не будет замечать, что что-то должно быть сделано. Сплошь и рядом женщина, как невидимая фея, устраивает удобство и комфорт жизни семьи, делая по факту в пять-десять раз больше, чем мужчина. И создают эту ситуацию тоже женщины: мамы этих мальчиков, поддерживающие статус-кво, при котором женщина, приходя с работы, трудится бесплатную вторую смену.

В тяжелых случаях (именно поэтому я и поместила эту историю в раздел о слиянии мамы и ребенка) мужчина просто не может жить ни с кем, кроме собственной мамы, потому что только она обеспечивала его по системе «все включено». А у жены и борщ не такой вкусный, и полы не всегда помыты, и, главное, мыслей она читать не умеет. С мамой никто не сравнится.

Вот что я посоветовала Нине.

1. Договоритесь о принципах. Ваш партнер, скорее всего, не настолько избалован патриархальным воспитанием, как Артем, — он просто искренне не видит, какая работа есть в доме и кто ее делает. Помогите ему увидеть скрытые пружины вашего общего хозяйства. Не обвиняйте — показывайте. Нарисуйте общую карту логистики и периодичности дел вместе со временем и другими ресурсами, которые на них уходят.

2. Разделите работу по справедливости. Необязательно поровну: если, например, ваш партнер трудится вне дома 14 часов в сутки, а вы сидите дома и не имеете младенца на руках, — скорее всего, бо́льшая часть дел будет все-таки на вас. А вот если вы работаете оба и у вас двое детей, оправдания типа «я не привык» или «мне нужно в спортзал» не принимаются. Честно рассмотрите, как обстоят дела сейчас. Вполне вероятно, что после работы он занимается своими хобби, а вы готовите ужин и делаете с детьми уроки. Почему не устроить наоборот в половине случаев?

3. Вы можете возразить: «Да ничего страшного, мне это не так важно, я не хочу поднимать эти вопросы. Я потерплю и так, я привыкла, а если что-то менять, могут возникнуть ненужные разногласия». Если это касается вас двоих — на здоровье. Но если в вашей семье растут дети, подумайте о них. Хотите ли вы научить дочь так же работать за себя и за того парня или желали бы ей лучшей судьбы? Хотите ли вы, чтобы у вашего сына отросли скрытые «лапки» и он потом говорил своей девушке: «А в нашей семье готовила и убирала только мама»?

Гендерное равноправие начинается с матерей. Именно материнская власть, великая и ужасная, создает отношение мальчика к женщине, а девочки — к самой себе. Не терпите то, что можно изменить, — и ради самой себя, и ради следующего поколения. А если вы — мама, подумайте о том, какие качества развиваете в своем сыне. Сможет ли он жить с девушкой, которая не так хорошо варит борщ, как вы? Будет ли помогать ей — или только требовать? В наше время умение сотрудничать является очень важным «конкурентным преимуществом» при создании семьи. И если девушке не понравится мужчина с «лапками», она найдет себе того, кто сможет брать часть обязанностей на себя.

«Хочу к маме в живот»

Эта история не похожа на предыдущие тем, что инициатором слияния становится не мать, а дочь.

Алена и мама жили вдвоем. Жили трудно, бедно. Мать работала уборщицей в несколько смен. В полтора года Алену отдали в ясли. Забирала и приводила ее домой чаще соседка, чем мама. Уже в пять лет девочка могла сама приготовить простой ужин, сходить в магазин. Мать никогда не делала с ней уроки, не проявляла гиперопеки, да и вообще ей было вечно некогда.

При этом Алена росла чувствительной девочкой. Побаивалась привидений, страшных историй и кладбищ. В 10 лет боялась ночью проходить ночью мимо зеркала: а вдруг оттуда глянет смерть? Но самые худшие часы и минуты она переживала, когда мама задерживалась с работы. Мобильники еще не появились, а в квартире у Алены и ее мамы не было и городского телефона. Когда стрелка подползала к восьми, Алена садилась у окна и начинала мучиться. Тревога буквально изгрызала ее. Если мама не приходила и к половине девятого, мучения становились нечеловеческими. Если мама задерживалась на час-полтора, то всякий раз находила Алену полуослепшей от слез: дочь к этому времени успевала вообразить в красках и деталях несчастный случай, похороны и свое сиротство. Матери не нравилось, что Алена настолько сильно переживает, она бранила дочь, и той становилось легче: значит, она беспокоилась напрасно, и опасность была не слишком велика.

Шли годы, но страх Алены потерять мать не утихал. Лет до 13 она приходила спать в ее кровать, прижималась к маме и воображала себя у нее в животе. Это продолжалось бы и дольше, но матери надоела привязчивость выросшей дочери, и она (мать, а не дочь) стала гнать Алену из своей постели. В свои 15–16 Алена оставалась тихим подростком «не от мира сего», у нее не было подруг, по крайней мере таких, которые могли бы сравниться по значимости с фигурой матери. «Если мама умрет, не останется никого, кто меня мог бы понять, пожалеть, приласкать», — думала Алена. Она не понимала одного: когда человек взрослеет, мать перестает быть универсальным контейнером для чувств. Она уже и хотела бы, да не может вполне понять своего взрослеющего ребенка. Но Алена в силу своих особенностей продолжала цепляться за мать, которую это все сильнее раздражало. И чем больше мать отталкивала Алену, тем сильнее та держалась за мать. «И почему ты такая? — в сердцах заметила мама однажды. — Кажется, я все делала, чтобы ты выросла самостоятельной!» «Но я не могу без тебя», — сказала Алена.

Я встретилась с Аленой, когда ей было 30. К этому времени она успела выйти замуж, развестись, снова найти партнера, родить ребенка и пережить серьезный нервный срыв после смерти матери. Алена не просто горевала, она буквально сходила с ума. Она шла на кладбище, пила водку, рыдала на могиле, пыталась вызвать душу матери, материализовать ее образ, поговорить с ней наяву или во сне. Психотерапия и лекарства постепенно вывели Алену из трудного состояния затянувшегося горевания.

Сейчас Алене за 40, она мать троих детей. Материнство ей очень нравится. Алене по душе все, что связано с физиологическим аспектом материнства. Когда-то она любила прижиматься к матери и спать с ней в одной постели, а теперь дает это своим детям, теперь она — та, кто носит, кормит грудью и согревает ребенка своим телом. К счастью, у нее есть время и тепло, которые она может дать малышам. Ей не нужно, как ее маме, драить подъезды и отдавать детей в ясли с полутора лет. Но теперь Алена признается в новой проблеме: что будет, когда она больше не сможет рожать и быть физически рядом со своими детьми? А если что-то случится с мужем, к которому Алена тоже очень сильно привязана? В этом случае, считает Алена, ей снова грозит одиночество. Сможет ли она вынести такое положение дел, при котором рядом с ней никто не спит, когда ей некого носить на руках, гладить и обнимать? Сам факт того, что Алена задается подобными вопросами, показывает, насколько выросли ее способности к адаптации, психологическая устойчивость и сознательность. У нее есть возможность подумать о своих чувствах, предвидеть новые этапы жизни, такие как отделение выросших детей, а значит, ей легче будет пережить их.

В моей практике было несколько похожих историй — женских и мужских. По-видимому, подобный склад личности и подобный строй отношений с матерью не зависят от пола (хотя многие практики-психотерапевты чаще наблюдают их между матерью и сыном). Нюансы этих историй могут разниться. В случае с Аленой мать — женщину не слишком эмоционально тонкую — раздражала чувствительность дочери, у нее не было ни времени, ни сил, ни желания нянчиться с дочкой. В детстве Алене вечно не хватало тепла. При этом у нее действительно были проблемы с общением, а живое воображение создавало навязчивый образ смерти матери, собственного сиротства и одиночества, которое на самом деле было не воображаемым, а реальным — Алена была чем-то вроде эмоционально недоношенного ребенка, полусироты при живой, но вечно занятой и раздражительной маме.

Итак, вы — тот ребенок, которому требовалось больше ласки и тепла, чем могла дать ваша мама? Что, если вы рано осиротели, если мама надолго вас покидала и вы все детство скучали по ней?

1. Вам нужны периоды регресса — возможность почувствовать себя маленьким и нежным. Попробуйте найти человека, рядом с которым у вас это получится. Есть ли у вас мудрая и теплая старшая подруга? Если нет, годится и не самое близкое знакомство. Вам уже не нужно «утыкаться маме в передник» — хватит простой возможности выпить вместе чаю со старенькой соседкой по даче и услышать ее знакомый с детства голос. Если таких людей у вас нет совсем, пройдите по местам, где жили когда-то, возьмите в руки вещь из детства, посвятите вечер разглядыванию старых фотографий.

2. Донашивайте себя сами. Как бы вы хотели, чтобы вас побаловали? Что даст вам ощущение покоя и безопасности хотя бы на время? Необязательно, как советуют популярные статьи по психологии, нянчить своего внутреннего ребенка: тепло нужно и взрослому человеку. Любовь к себе взрослому выражается немного иначе: если малышу нужна главным образом ласка, кормление, поддержка — то забота о себе как о взрослом человеке подразумевает личное пространство, время на хобби или творчество, возможность проживать и выражать эмоции.

3. Возможно, для вас, как и для Алены, окажется важна возможность быть мамой, оказаться в материнской роли в детско-родительских отношениях. Но есть опасность использовать детей только как источник тепла: любить их как малышей, тискать и обнимать, заботиться, но не дать достаточно простора для развития. Если вы замечаете, что вам как матери грозит такая опасность, поразмышляйте над своим желанием «вечно оставаться мамой малышей», чтобы его смягчить. Лучше всего это делать с психотерапевтом.