Матрешка

11

Утром, оставив Танюшу с Джессикой, отправились с Жаклин на Федерал-Плаза, 26, в штаб-квартиру ФБР. У нашего дома дежурила полицейская машина, а днем слесарь должен был поставить полицейский замок без замочной скважины снаружи.

Конечно, я бы предпочел иметь дело с одной Жаклин, не подключая американские органы — бюрократическая прямолинейность методов и мышления их сотрудников общеизвестны, но Жаклин верно рассудила, что никто больше не сможет обеспечить Танюше надежную защиту. Хорошо хоть взяла на себя ознакомить нью-йоркскую полицию с сутью дела (как она се сама понимает и не вдаваясь в подробности, которые ей самой до сегодняшней ночи были неизвестны), избавив меня от тавтологии да еще с экскурсами и пояснениями, в которых не нуждались ни Жаклин, ни Борис Павлович. Последний прибыл в тот же день, что и Жаклин, и удивил уже в аэропорту, когда я предложил остановиться у меня, а он отказался:

— Мне заказана гостиница в Манхэттене.

— Кем?

— ФБР. Речь как-никак о русской мафии на территории Штатов.

Теперь, задним числом, мне оставалось только поблагодарить ФБР за заботу о моем питерском приятеле: Жаклин в качестве гостя во всех отношениях предпочтительнее.

В нью-йоркском офисе ФБР на 28м этаже я служил также толмачом: Борис Павлович не говорил по-английски, Жаклин — по-русски. В отличие от последней наш хозяин, высокий лощеный негр, будучи специалистом по мафиям, знал итальянский и русский и попутно обменивался с Борисом Павловичем репликами. Между ними сразу установился контакт — мы с мадемуазель Юго составляли другую пару этого странного квартета.

Наша беседа свелась к допросу — скорее Бориса Павловича, чем меня.

— Вам приходилось иметь дело с русскими поставщиками девочек? — с ходу спросил по-русски Стив (так звали негра, который представился агентом по особым поручениям), из чего я заключил, что ФБР уже в курсе злоключений моей жены в Америке. Я исправно перевел Жаклин вопрос, а потом и ответ Бориса Павловича, чтобы она не чувствовала себя в нашем обществе одиноко.

— Девочки — это мелочевка для наших мафий, которые я бы не рискнул назвать русскими: нацменов в общей сумме там больше, чем чистокровных русских, — это во-первых, а во-вторых, они работают в тесном контакте с итальянцами, греками и колумбийцами, образуя международные картели со смешанным бизнесом.

— Чем именно они занимаются?

— Вывоз нефти, природного газа, сибирской пушнины, алмазов, золота и алюминия по экспортным лицензиям, латиноамериканская и среднеазиатская «дурь», отмыв грязных-денег С помощью оффшорных фирм и совместных предприятий, заказные убийства, контрабанда оружия, вплоть до баллистических ракет, а в перспективе — портативных ядерных бомб.

— В Америке такие тоже имеются, называются «рюкзачными», не отличить от обычной клади. У нас, однако, нет пока сведений, что мини-ядерные устройства советского производства поступили на черный рынок, а он под нашим контролем.

— Не уверен, что черный рынок можно держать под полным контролем — кому бы то ни было. Неуправляем и неподконтролен. В обмен на «дурь»-наркоту наша братва поставляет самое современное оружие — от автоматов «АК-47» и гранатометов ракетного действия до армейских вертолетов «Ми-8» и ракетных установок класса «земля — воздух»? Почему не атомные бомбочки? Вполне возможно, до рынка они еще не дошли, но в наших арсеналах их недосчитывается больше ста штук. Есть товар и есть покупатель, рано или поздно они должны встретиться. Если уже не встретились. Мы знаем далеко не о всех сделках на международном черном рынке, а тем более таких: строжайшая тайна тут главное условие. Где гарантия, что мы успеем предотвратить атомный шантаж, от кого бы он ни исходил — арабских террористов или колумбийских наркодельцов?

— У нас тоже есть сведения, что Москва становится перевалочным пунктом в наркоторговле, — сказал Стив, а я вспомнил того латинос, которого Лена видела в «Матрешках». — Благодаря либеральным попущениям и всеобщей коррупции на ваших таможнях. Меняются маршруты наркотрафика. Куда дальше, если даже к нам в Америку колумбийское зелье попадает теперь через бывшие республики бывшего СССР.

— Несколько лет назад мы захватили тонну героина на финской границе. На сто миллионов долларов. Все чин чином — «дурь» в пластике, а пластик, чтоб отбить нюх у розыскных собак, обработан уксусом, и все добро запаяно в консервные банки с надписью по-русски: «Мясо с картошкой».

— И куда делся этот героин? — усмехнулся Стив.

— В том-то и дело. Криминоген на всех уровнях, сверху донизу, по горизонтали и по вертикали, по всем осям. Все на продажу. Сами таможенники участвуют в сделках наркота — оружие. Наши пытались даже толкнуть дизельную подлодку из Кронштадта за пять с половиной миллионов, с доставкой в портовый город Турбо, с экипажем в шестьдесят два человека с капитаном в придачу — отставным контр-адмиралом. Но колумбийцы подумали и от субмарины отказались. А вот чемоданчик с ядерной начинкой наркокартелям, думаю, не помешал бы. Или даже несколько. Чего мелочиться: каждому картелю — по атомному заряду. На этом деятельность вашего Управления по борьбе с наркотиками можносчитать законченной.

— Вы не преувеличиваете? — спросил Стив. — Это не очередная русская страшилка? У вас апокалипсическое сознание. Вот уже целое столетие Россия готовит человечество к концу света.

— Все намного проще и реальнее, чем вы думаете. Речь идет о маломощной килотонной бомбе, закамуфлированной под чемоданчик. Шестьдесят на сорок и на двадцать: провезти — без проблем. А привести в действие — и того проще: один человек в полчаса. Идеальное оружие для ядерного терроризма. Взрывной потенциал — до ста тысяч жертв. Не говоря об экологическом ущербе — на много десятилетий вперед.

— Ваши генералы отрицают само существование ядерных чемоданчиков на вооружении Российской Армии.

— Откуда армейским генералам о них знать! По линии Министерства обороны они не числятся. Техническая разработка и производство велись в строжайшем секрете по заказу и под эгидой КГБ. А в верхах тем временем дебатировался вопрос об ограниченном использовании ядерных зарядов диверсионного назначения террористическими группами на Ближнем Востоке.

— Когда это было?

— Четверть века назад, в самый разгар детанта. Сколько с тех пор воды утекло. Советский Союз приказал долго жить, перестал существовать КГБ, исчезли прежняя иерархия и преемственность. Короче, распалась цепь времен. Кремль уже не обладает прежней властью даже над тем, что осталось от страны. Россия все еще слишком велика для управления ею. Стоит ли удивляться, что часть ядерного арсенала стала бесхозной, а непосредственные владельцы занялись его сбытом налево. У нас сейчас все на продажу. Почему не ядерные боеприпасы?

— А откуда вам известно? Борис Павлович усмехнулся:

— Больше двадцати лет я проработал в ведомстве, которое руководило производством ручных бомб с ядерной начинкой.

Довольно скоро я понял, что, пользуясь знанием русского;

Стив оседлал Бориса Павловича, вытягивая из него информацию мощным насосом профессионального любопытства — я едва поспевал переводить для Жаклин, которая хлопала своими длинными ресницами, выпав из контекста беседы. На какое-то время они словно забыли о причине, что свела нас вместе, а обо мне вспоминали исключительно как о толмаче. Да я и сам увлекся, слушая и переводя Бориса Павловича. Картина, которую он рисовал, становилась все зловещее: в России не осталось структур, не задействованных мафией, — от министра до бомжа.

— А Кремль?

— Что Кремль! Там люди из иного теста? Рыба гниет с головы.

Здесь мне пришлось разъяснить смысл этой поговорки — обоим, не только Жаклин, — так далеко русские познания Стива не простирались.

— Вот почему трудно вычленить одно мафиозное предприятие от другого — все переплетено, тесная связь, одна крыша. По-вашему, мафия — группа бандитов, да? На самом деле — социальный институт. Если хотите, буфер между государством и обществом. Отсюда такой отработанный механизм взаимодействия мафиозных и государственных структур.

— Но президент вне подозрений, — уверенно высказал Стив точку зрения американского правительства, которое сделало ставку на нынешнего хозяина Кремля.

Борис Павлович расхохотался:

— У президента две дочери, два зятя, несколько внуков, а сам он одержим писательским честолюбием — строчит мемуар за мемуаром. Не сам, конечно, а под его диктовку.

— Не вижу связи, — сказал Стив.

— Зятья вроде бы хорошие ребята, но не очень приспособленные к новым временам. Вдобавок избалованные. Вот и приходится им помогать по принципу «тяни — толкай» (опять потребовалась помощь переводчика). Один из простого летчика становится шефом «Аэрофлота», а другому и вовсе требуется регулярная подпитка, чтоб не накрыться. Тем временем президент-графоман кичится скромной зарплатой, а живет главным образом на литературные гонорары.

— Ну и что?

— А то, что книжный аванс на кремлевском уровне стал эвфемизмом взятки. Санкционированная министром сделка приносит ему шестизначный гонорар за ненаписанную книгу все равно о чем. С президентом — бери повыше. Его британский агент прибыл в Америку за миллионом, а убыл ни с чем. Но как у вас в голливудских фильмах — happy end: мировые права купила некая «Белка», хотя ни сном ни духом про издательские дела прежде не ведала. Концерн, торгующий русской нефтью на Западе. Власть в одной связке с мафией. Вот они и отстегивают друг другу: они ему миллион, а он им — концессии.

— У вас есть доказательства? — спросил Стив.

— Тоже мне бином Ньютона! (Очередная сноска переводчика.) За красивые глаза, что ли, миллион ему отвалили? Кремль заражен криминогеном. Высший гарант законности и правопорядка — заложник мафиозных структур. «Коза но-стра» в Кремле. Не демократия, а клептократия. Точнее, мафиократия. Или уркократия.

— А вы что хотите? Охлократию? — поинтересовался Стив..

— Вопрос на засыпку, — рассмеялся я.

— Уж коли играть в слова, я бы предпочел логократию, — сказал Борис Павлович. — Или идеократию. Но это все относится к области утопии. Наша демократия напрочь застряла на мафиозном уровне. Если министр может толкнуть концессию за сотню штук, то почему бывший офицер госбезопасности не имеет права продать ядерный снаряд? Да и что им остается? После ликвидации организации двести тысяч кэгэбешников остались без работы. Один из них перед вами. Армия труда. — Вы нашли работу.

— Как и многие мои коллеги. С небольшой разницей: одни ловят преступников, в то время как другие сами стали преступниками. Кто по мелочам, а кто по-крупному — торгует ядерным оружием. Тем более на высшем уровне никто не заинтересован в разоблачениях — одно потянет за собой другое, потом третье, четвертое, пятое. Неизвестно, на кого в конце концов мы выйдем. Точнее — известно. У каждого есть крыша, а у крыши есть своя крыша — принцип пагоды.

— Выходит, генералы нас обманывают про ядерные бомбочки не только по невежеству?

— Одни — по невежеству, другие — из корысти, третьи — из страха. Задействованы высокие лица и большие деньги, а заказное убийство стало модой.

— А чему мы обязаны вашей откровенности?

— В стране есть здоровые патриотические силы, которые хотят навести в ней порядок.

— Коммунисты?

— Коммунисты — политический анахронизм. В социальном срезе — это средний класс. В армии — офицерство. В бизнесе — средний предприниматель и банкир, придавленные мафиозными монополиями. И прочие.

— Среди прочих ваши безработные коллеги? КГБ ушел в подполье?

— Тайные сборища в катакомбах, масонские ложи, партизанские отряды, — отшутился Борис Павлович, уйдя от ответа.

— А как насчет массовки с портретами Сталина? — спросил я.

— А что им остается? Рекордный уровень обнищания, алкоголизма и преступности, снижение рождаемости, рост смертности. Плебс, попса и криминалитет. Каждый день население уменьшается на тысячу шестьсот человек, в год — порядка полумиллиона. Каждый пятый ребенок рождается дебилом, а сколько дебилов среди взрослых! Генетическая и социальная деградация, вырождение нации. Иначе чем геноцидом это не назовешь. Не говоря уже об экологической катастрофе, которая происходит на каждодневном уровне. То, что грозит миру в будущем, в России происходит сейчас. Вот объяснение нашей готовности сотрудничать с вами на неофициальном уровне. Еще не было случая, чтобы человеку, увязшему в болоте, удалось вытащить самого себя за волосы.

— Я не уверен, что у нас общие цели, — осторожно заметил Стив

— А я уверен, что противоположные. Только что с того? На данном этапе каждый из нас может помочь другому.

— Что вы имеете в виду?

— Вам нужно выйти на наркомафию и торговцев ядерным оружием, а нам с помощью вашего разоблачения — на тех, кто их прикрывает из Кремля. Внутри страны такое разоблачение невозможно — все информационные коммуникации, включая телевидение и прессу, принадлежат кремлевской и прокрем-левской мафии.

— Мы не заинтересованы в смене руководства страны.

— Знаю. Но вы забываете, что поставлено на карту. Ваш кремлевский выигрыш ничтожен по сравнению с возможным и вероятным проигрышем. Риск слишком велик. Из-за ближайшей политической выгоды вы упускаете, чем грозит человечеству союз двух мафий — колумбийской и русской Если б только наркотики! А вот как рванет такая бомбочка в Манхэттене…

— О чем говорить! На данном этапе наши задачи совпадают. В противном случае мы с вами бы тут не беседовали.

— Я здесь по просьбе профессора Кендалла, — уточнил Борис Павлович.

— Я — тоже, — рассмеялся Стив.

— Хорошо хоть вспомнили, — сказал я.

У Стива тоже накопились кое-какие сведения о русской мафии, с которыми он ознакомил присутствующих.

ФБР, пообвыкшееся с мафиозными структурами типа «Коза ностры», с четким разделением труда и высокой шкалой семейных ценностей, поначалу было в полном шоке от русских мафиози с их хаотической работой, анархией, многоначалием (одних только «крестных отцов» несколько сотен, а потому приказ об убийстве может исходить практически от хого угодно) и всеядностью — бросками в разных направлениях на все, что плохо лежит. Качественное отличие — не в пример безграмотным сицилийцам и неаполитанцам у большинства русских гангстеров высшее образование, а то и научная степень. Не говоря уж о количественной разности — две дюжины фольклорных семейств с двумя тысячами боевиков «Коза ностры», в то время как у русской братвы несколько сотен группировок, из них четверть орудует в США, и как минимум сто тысяч членов.

— Добавьте к этому изощренное мошенничество, вымогательство, рэкет, ни с чем не сравнимую жестокость и головокружительные новации, которые и не снились итальянцам. Например, гениальная по своей простоте и неожиданности схема присвоения налогов на бензин, наколовшая правительство США на сотни миллионов долларов, — жидкое топливо, не подлежащее налогу, продавалось под видом дизельного, облагаемого налогом. Вслед за нефтяной аферой последовали операции с драгоценными камнями, золотом, наркотиками, недвижимостью, переправка ворованных машин в Россию, аферы с фондами социальной помощи и медицинской страховкой. Вплоть до компьютерного взлома в Сити-банке и электронного трансферта десяти миллионов с одного счета на другой — итальянцам такое не по мозгам. Обналичить успели только четыреста тысяч, но все равно рекорд хакер-ства. В целом федеральная казна теряет от действий русских мафий по полтора миллиарда в год. Подсчитали — прослезились, — вставил Стив русскую поговорку, которую я слышал впервые и, только переводя ее Жаклин, допер до смысла.

— Это что! — опять осклабился Борис Павлович. — Что ваши полтора миллиарда в год в сравнении с двумя миллиардами, которые теряет Россия на нелегальной внешней торговле ежемесячно. За последние три года из России на Запад попало от сорока до шестидесяти миллиардов нелегальных долларов.

— Это нам более-менее известно — русские прибывают на Кипр или в Антигуа с кейсами, полными долларов.

— Кейсы — дело прошлое. Сейчас доллары перевозят в пластиковых пакетах, которые новые русские называют гон-донами. Извините, — повернулся Борис Павлович к Жатй лин, а она ко мне. Мне что — я перевел. — Что же касается безвизового Кипра или Антигуа, да хоть Лихтенштейна или Каймановых островов — это так, для пристрелки, запасные аэродромы для мафиозных боссов на случай нежелательных политических изменений в России. Главное направление теперь — США. Быстрыми темпами осваивается игорный и гостиничный бизнес. В представлении наших авторитетов Нью-Йорк должен стать пригородом Москвы. На очереди — скупка недвижимости в Манхэттене. Так же как в фешенебельных районах Парижа, Лондона, Ниццы, Вены, Берлина. А пока что осваиваются Майами, Атлантик-Сити и Лонг-Айленд.

Я вздрогнул — горячо. Стив, похоже, был поражен не меньше, пусть и по иной, как выяснилось, причине. Прошел по процентным квотам, решил я. Хотя каково ему среди русских эмигрантов, которые в большинстве своем не считают негров настоящими американцами. Он, однако, довольно толково дополнил рассказ Бориса Павловича американскими подробностями:

— Отдел ФБР по борьбе с русской мафией был укрупнен, штат расширен, но мешал языковой барьер. Проникнуть внутрь удалось только после того, как русские и итальянские мафиози начали выступать в ряде афер совместно, а в «Коза ностре» у ФБР был свой человек. Этот «крот» и нащупал бутлегерский рынок нефтепродуктов, но начальство требовало результатов, вот наши и поторопились — взяли мелкую рыбешку, а крупная ушла на дно: дело повисло за отсутствием прямых улик. Нашего человека мы тоже потеряли, — добавил Стив с грустью. — Русские его отследили, а он тем временем как ни в чем не бывало продолжал с ними якшаться — буквально на интимном уровне. Вот его и убрали в парилке русской бани на Брайтоне. Пар там стоял знатный — только спустя несколько часов после ликвидации было обнаружено его тело с вырезанными глазами, как выяснилось при патологоанатомическом вскрытии — живьем.

— Да, это их почерк, — подтвердил Борис Павлович. — Итальяшки ломают конечности и не всегда после убивают, а наши боевики вырезают глаза, а уж потом кончают.

— О Господи! — воскликнула Жаклин. — Садисты.

— Да нет, вряд ли. Это в назидание другим.

Я тут же вспомнил рассказ Лены об убийстве бежавших проституток.

Жаклин глянула на меня, похоже, догадываясь е моих мыслях. Одна надежда — на моего бывшего студента, который прикипел к Лене.

А она — к нему?

— Работать с ними нелегко, — сказал Стив. — Практически у нас нет осведомителей в их структурах. Один раз удалось проникнуть, но это опять был итальянец, а после истории с его соплеменником к суперсейфу с информацией его не допускали. Вот крупная рыба и ушла. Чего нам не хватает, так это eureka piece. Как это по-русски? — обратился он ко мне.

Я сказал.

— Теперь вы понимаете, почему мы заинтересовались вашим делом? Мы могли бы зайти к ним с черного хода, откуда они меньше всего нас ожидают. Девичий трафик — пустячок для них, игра мускулами, ну натрясут они пару лимонов, это при их-то обороте! А что они пользуют своих — вот что интересно. Верхушка айсберга.

Стив выжидательно смотрел на меня.

Я уже жалел, что обратился к ним за помощью через Жаклин и свел вместе. Свалял дурака, переоценив расположение Бориса Павловича ко мне. А не переоцениваю ли Жаклин? Могла же она влюбиться в меня, подозревая в убийстве. Почему тогда невозможен наоборотный вариант — спать со мной и использовать меня с Танюшей для своих полицейских на-добностей?

— У вас разные цели не только с Борисом Павловичем, но и со мной, — сказал я Стиву. — Я хочу защитить свою дочь, а вы — распутать клубок.

— Ситуация полностью под нашим контролем, — сказал Стив. — Самую надежную защиту вашей дочке мы сможем обеспечить, если возьмем их всех под колпак.

— А пока что с ее помощью надеетесь выйти на мафиаю? Что она вам, подсадная утка? Достаточно, что я потерял жену.

Нарочно употребил слово «потерял» с его двояким значением, не вдаваясь в подробности.

Какими сведениями и гипотезами поделились они друг с другом за моей спиной?

Они знают о существовании злачных мест для новых русских, но им пока неизвестно, что Лена вынуждена была возвратиться к своей девичьей профессии, а уж тем более не догадываются, что я поимел собственную жену в качестве бляди в «Матрешках». Почему я промолчал об этом, исповедуясь перед Жаклин? Что они знают и о чем только догадываются? И что им, наконец, надо от меня и от Танюши? Меньше всего я надеялся, что получу от них исчерпывающие ответы, но на последний — получил и успокоился: Танюшу они в свои планы не задействовали. Жаклин опровергла это со всей решительностью:

— Помимо моральных соображений, это еще и не по правилам — использовать ребенка в качестве приманки. Стив поддержал ее:

— Охрана вашей дочери предоставлена независимо от того, согласны или не согласны вы с нами сотрудничать. Что меня больше всего интересует — так это отношения вашей жены и ее брата с мафиозными структурами. Это раз. Другой вопрос, скорее косвенный — через Куинс-колледж прошло несколько новых русских, которые у нас на заметке. Вот и ваша покойная жена — перед тем как ею стать — была вашей студенткой. Не приходилось ли ей или вам сталкиваться с такого рода людьми позднее?

— Приходилось, — услышал я с удивлением собственный голос.

Тут Борис Павлович вынул пачку фотографий и разложил на столе.

— Это те, кто связан с сексуальным графиком? — спросил Стив.

— Возможно. Только нас не это сейчас интересует, да простит нас профессор Кендалл. Это главные русские торговцы современным оружием, которых разыскивает РУОП.

— РУОП? — переспросил Стив.

— Ну да. Российское управление по борьбе с организованной преступностью. Они обратились в наше частное агентство за помощью. Мы отследили именно этих людей, потому что они напрямую связаны с офицерами армии и госбезопасности.

— Почему не арестованы?

— Потому что в бегах. За границей. Скорее всего в Америке.

Стив внимательно просмотрел фотографии, потом передал их мне.

Особого интереса они у меня не вызвали, и я, не взглянув, перефутболил их Жаклин.

Жаклин быстро вернула их Стиву.

— Пропустим через компьютер, — сказал он. — Может, кого и опознаем.

— Я бы все-таки хотел, чтобы вы на них тоже глянули,

Профессор, — сказал Борис Павлович. — Более внимательно.

Подивился его настойчивости, а заодно и наблюдательности. Мы все дальше и дальше отходили от того, что меня волновало и ради чего, собственно, мы здесь собрались. По крайней мере мне так казалось, когда я отправлялся на эту встречу. Изначальную цель нашей тусовки мы потеряли из виду, если и вовсе не утратили. Я, однако, промолчал и веером разложил перед собой снимки.

Их было шесть. Мордовороты на фотках были мне неизвестны, за одним исключением: в обнимку с Леной был заснят человек в темных очках. Я вглядывался в фотографию, пытаясь отгадать, когда она сделана: до или после исчезновения? Почему Жаклин никак не отреагировала? Кого-кого, а Лену она могла опознать, будучи с ней хорошо знакома, пусть и заочно. Борис Павлович, тот, конечно, заранее знал, что за матрешку обнимает мой бывший студент. Но как ему удалось этот снимок раздобыть? У них через границу действуют не только наемные убийцы, но и наемные фотографы?

Не так уж много у Лены было одежды — слава Богу, не модница, но я не узнавал вязаной кофточки с оленями, которая очень ей шла, делала какой-то иной, новой, незнакомой. Готов поклясться, что не из домашнего гардероба. Или им в «Матрешках» выдают дополнительную спецодежду, помимо расписных сарафанов? Выглядели если не счастливой парочкой — скорее супружеская пара с давно улаженным, устоявшимся статусом отношений. Похоже, что снимок был сделан тайно — они не видели, что их снимают. Фон — щемяще знакомый городской пейзаж: горбатый переулок, газетный ларек, уличные зеваки, перспектива замкнута церковным куполом. Что я знал точно — сам никогда здесь с Леной не бывал. Больше всего меня поразило ее спокойствие, я бы сказал — покой. Укол даже не ревности, а чего-то другого. Пока мы здесь убиваемся…

— Где это снято? Когда? — спросил я Бориса Павловича.

— На обороте должно быть указано.

Я перевернул снимок — он оказался двухнедельной давности. Город, который я узнал и не узнал, был городом моей юности. Так я и не свозил ее в Париж, хотя столько рассказывал. И теперь вот кто-то другой…

Короче, нас тогда в Фанди замели.

Или она и не скрывалась, а только делала вид, продолжая дурить мне голову? И не от них она сбежала, а от меня, предварительно сговорившись с Тарзаном? Ставлю вопросительный знак, хотя лучше бы точку — прочь сомнения. А дежурные у балетной школы, которых заметила Танюша, были не соглядатаями, а охраной. Все стало на свои места. Соскучилась по дочке, вот и явилась не запылилась, как бы выразился ее брательник. А Тарзан приставил к своей присухе стражу. От кого стражу? Да хоть от меня, недаром так закамуфлировалась. Либо от самой Лены, не полностью ей доверяя, — коли она по природе лжица, его могла надуть, как и меня. Нет худа без добра: хоть за Танюшу можно теперь не волноваться. Чтоб Лена задумала похитить Танюшу — исключено: материнский инстинкт в ней сильнее тоски по дочери.

— Вам кто-нибудь знаком на этом снимке? — спросил Стив. Странно, что, идя на нашу встречу, этот лопух не удосужился даже глянуть на фотографии Лены.

— Это его жена, — сказала Жаклин.

— Выходит, она не утонула?

— Выходит. — И я рассказал о нашей неудачной попытке скрыться от русских мафиози, не посвящая присутствующих в мою новую гипотезу. Пусть будут на том уровне знаний, на котором я сам находился несколько минут назад.

Я уже не сомневался, что Лена обманула меня ночью в кемпграунде, а действовала заодно с Тарзаном.

Глянул на Жаклин — готов поклясться: она обо всем догадалась еще раньше.

Зато Стив, похоже, потерял всякий ко мне интерес, как только выяснил, что я признал на снимке Лену. Но Борис Павлович сверлил меня глазом. Точно так же, как когда-то, в первую нашу встречу, когда прощупывал меня на предмет вербовки, пытаясь на глаз определить, в качестве кого — осведомителя или консультанта.

— А что за супермен рядом? Знаете? — спросил он так, будто догадывался об ответе.

— Знаю.

Здесь на меня вскинулись все трое.

И дальше, будто не я это говорил, а кто другой, прослушал собственный рассказ о встрече в Саг-Харборе с бывшим студентом — он же мой гид и соперник, а если верить Лене — хозяин русских притонов от Нью-Йорка до Флориды.

— Он меня туда и привел.

О его эксклюзивных отношениях с Леной решил не упоминать. И так ясно.

Странно, но никто не спросил, было ли у меня что с тамошними матрешками.

— Знаете его кличку? — спросил Борис Павлович.

— Тарзан.

— Почему Тарзан? — удивилась Жаклин.

— Потому что не просто крутой, а дикий, — пояснил Борис Павлович. — Импульсивен, неуправляем, непредсказуем. С детства такой. Балованный. Единственный ребенок в семье. Привык получать все, что пожелает.

— Семья с уголовным прошлым? — спросил Стив.

— Смотря как считать, — усмехнулся Борис Павлович. Отец — генерал КГБ. Когда организацию расформировали, застрелился. Почему — никто точно не знает. Вот с тех пор Тарзан и отбился от рук. Решил взять закон в свои руки. Что именно он преследует, трудно сказать. Но деньги для него не главное. Нечто среднее между капитаном Немо и графом Монте-Кристо. Не хотел бы иметь его среди своих врагов. Опасен, потому что сам страха не ведает. А также из-за своих связей. Раздобыть ядерные чемоданчики ему сподручнее других. На посылках у него бывшие субординаты его отца.

— Про «Матрешки» нам известно, хотя ваши сведения — из первых рук, — сказал мне Стив. — И о том, что группы «Бог в помощь!» и «Братья Карамазовы» соперничают между собой, — тоже знаем. Но у нас нет штата пасти их всех, следить за русскими кабаками, банями, клубами — плодятся как кролики. Особенно на Брайтон-Бич в Бруклине и в Рего-Парке в Куинсе. Да еще парочка на Стейтен-Айленде. Время от времени мы их прочесываем, устанавливаем «жучки», устраиваем шмон, но никаких результатов. В ресторане «Распутин» чуть было не накрыли с дурманом, однако кто-то их предупредил, мы опоздали на полчаса. Обычная история: знаем больше, чем можем доказать. На том же Стейтен-Айленде стоит, к примеру, на берегу особнячок с белыми колоннами и китайскими сфинксами, настоящий владелец, итальянец, подзалетел на семь лет, а в качестве сторожа проживает русский с семьей, выдает себя за хозяина и в бейсменте держит редакцию русскоязычного ежемесячника «Царский подарок». Еще одно свидетельство союза итальянских мафиози и русских братков. Внешне там вроде бы все чин-чином. Но у нас есть точные сведения, что стебаный этот журнальчик — только вывеска, а его мнимый хозяин — трепло и показушник, мелкая сошка, подставное лицо, шестерка, но через этот журнальчик отмываются деньги от операций «наркотики — оружие», и сам этот особняк — еще одна явка, наподобие «Матрешек». Мы можем хоть сейчас накрыть это гнездо, но нас интересуют его боссы, такие вот, как ваш Тарзан.

— Тарзан вроде бы владеет и этим журнальчиком, — сказал я, припомнив рассказ Лены о своем мачо, но тут же пожалел, что вмешался, — не слишком ли я радею за бывшего студента? В нише соперника Тарзан заменил Володю.

— А как до него дотянуться? — сказал Стив. — В «Матрешки» мы не вхожи. А почему бы вам не побывать у них еще разок? — спросил меня Стив.

— Довольно одного раза. Тем более Лены там нет.

— Вы уверены? Сказать, что ее там нет, мы не можем, потому что не знаем, где она сейчас.

— А парижский снимок?

— Это было две недели назад, — напомнил Борис Павлович. — А у балетной школы она появилась вчера.

— Танюша могла ошибиться, — сказал я, хоть так не думал.

— А кому принадлежат «Матрешки»? — спросил Борис Павлович. — Какой из двух организаций?

— Какое это имеет значение? — удивился Стив самому вопросу.

— Кто знает, — уклончиво сказал Борис Павлович. — В таких делах любая мелочь может оказаться важной.

— Организации «Бог в помощь!» — сказал я. Я все еще ждал главного вопроса — был ли у меня в тот день сексуальный контакт с одной из матрешек, понятно с какой, но его так и не последовало, что показалось мне подозрительным. Не исключено, что они догадываются о том, что именно я скрываю. В том числе об особых отношениях между Леной и Тарзаном. Что, если они знают больше, чем говорят? Как и я. Больше, чем я? И тут вдруг, быстро пролистав страницы моей слабеющей памяти, я не обнаружил в ней ничего о том, когда Лена сошлась с Тарзаном. Это я сам так решил, что все произошло в «Матрешках», — сама она ничего не говорила.

Какое мне дело до «дурь»-наркоты, ядерных кейсов и борьбы ФБР с русской мафией! Чума на оба ваших дома, пропади все пропадом, коли у меня самого голова кругом идет от всей этой невнятицы около Лены. Который раз пытался я мысленно выстроить события — от моего визита в их хазу в Саг-Харборе до вчерашнего видения Лены Танюшей, но все выходило как-то вкривь и вкось, совсем не таким, как казалось раньше, словно все было предписано кем-то заранее и я играл свою роль в чужой пьесе и был таким же отчужденным ее персонажем, как и все остальные: Лена, Володя, Тарзан, Жаклин. За всей этой чередой чрезвычайных в моей жизни событий я подозревал теперь тайного режиссера, а сам казался не только актером, играющим себя в чужой пьесе, но также и зрителем, смотрящим из зала на то, как нелепо и невнятно складывается на сцене его собственная жизнь. Невнятица была сплошь, все шиворот-навыворот и напереко-сяк. Вспомнил вдруг туман на океане в тот день, когда исчезла Лена. Теперь туман стал метафизическим. Одно мне ясно: Лену я потерял окончательно. Навсегда. Бесследно. Если только не считать один оставшийся от нее след — мою Танюшу.

Готов был поклясться впоследствии, что именно на этой пусть соглашательской, но успокоительной мысли о Танюше раздался звонок на столе у Стива. Он снял трубку, с полминуты слушал, потом сказал:

— Выезжаю.

И встал из-за стола.

— Мне очень жаль, Профессор. Пропала ваша дочь.