Матросы Наркомпроса

ГЛАВА 2. ПОПРОШУ «ВОЛЬНО!»

Еще накануне тетя Клаша зашила дырки в Димкиных карманах, выгладила брюки, курточку и пионерский галстук.

Проблема галстука несколько смущала Майдана. Конечно, он еще не комсомолец, но ведь и школа не обыкновенная. Когда выдадут форму, не повязывать же его поверх тельняшки?

В конце концов Дима решил галстука не надевать. На всякий случай он спрятал его в портфель. И, как оказалось, правильно сделал. В галстуке появился только один мальчишка, Аркадий Гасилов, который пел песни на приемной комиссии. Его сразу стали называть исключительно «пионером».

— Ч-что здесь особенного? Я действительно пионер, — с достоинством отвечал Аркашка. — Вы разве нет?

Перед началом занятий на школьный двор вышел сухопарый учитель в армейской полувоенной форме и картавым голосом скомандовал:

— Восьмые классы! Становись! 'авняйсь!

Ребята встали в шеренгу кто куда, учителю это не понравилось. Он стал тщательно тасовать мальчишек по росту. Димка Майдан отодвигался все дальше, пока не очутился «на шкентеле», то есть в самом конце строя. Огорчиться Майдан не успел, потому что к шеренге подходил знакомый моряк, который был председателем приемной комиссии.

— Това'ищ воен'ук! Т'етья 'ота по вашему п'иказанию пост'оена! — доложил учитель и представился: — Команди' 'оты Оль!

Третья рота — это звучало уже совсем по-военному. Капитан третьего ранга Радько прошел мимо к правому флангу, где стояли самые рослые ребята. И тут все увидели, что военрук не достает им даже до плеча.

«Сам коротышка! — поразился Майдан. — А еще требует от других подрасти».

Вместе с командиром роты военрук принялся за строевой расчет. Тридцать три человека с правого фланга они нарекли первым взводом.

— Все равны как на подбор, — засмеялся «квадратный парень» Антон, брат той самой девчонки, которая владела флотским семафором и назвалась «Бегущей по волнам».

А военрук шутки не принял. Он нахмурился и строго спросил:

— Что за разговоры в строю?

По всему выходило, что Диме Майдану предстоит учиться в самом последнем шестом взводе, если бы не вмешалась судьба. Судьба явилась в образе изящной молодой учительницы. Черный костюм сидел на ней ладно и строго, как военный мундир. Учительница неожиданно появилась позади военрука и что-то ему шепнула.

— Виноват, Мария Яковлевна, не учел, — галантно сказал военрук и скомандовал: — Отставить расчет! Изучающим английский язык — три шага вперед, французский — пять шагов… марш!

Большинство учеников осталось на месте, поскольку они откликались на пароль: «Шпрехен зи дойч?»

А остальные доставили начальству немало хлопот. «Англичане» и «французы» по количеству никак не укладывались в строевой расчет. В результате Майдан, «пионер» Гасилов, Жорка — владелец швертбота, Раймонд Тырва и Антон Донченко попали в сборный «двуязыкий» класс, который нарекли вторым взводом. Рост тут роли уже не играл. Оставалось только назначить младших командиров.

Военрук внимательно осматривал ребят и наконец вывел из строя мальчишку в галифе и мягких хромовых сапожках. Радько угадал. Отец у Леки Бархатова был полковником, и парень с детства привык к гарнизонам. Суховатый, подтянутый Лека тотчас стал командовать, будто всю жизнь этим и занимался. Ребята сразу поняли, что выбор правильный.

Все, кроме Жоры Куржака. Брат у Куржака, с которым он вместе перевернулся на швертботе, уже два года щеголял в военной форме артиллерийского «спеца» и даже исполнял обязанности старшины роты. Жора представил, как было бы здорово, вернувшись домой, небрежно сообщить брату, что он тоже младший командир. Правда, огорчаться было рано, поскольку оставались свободными четыре вакансии командиров отделений. Жора Куржак решил помочь военруку. Он заикнулся было, что у него есть собственный швертбот. Но военрук еще раз напомнил о недопустимости разговоров в строю и прошел мимо.

Донченко, наоборот, старался на военрука не смотреть. Если бы Радько знал, что газета «Ленинские искры» объявила его победителем морской игры «Загадочный рейс» и назвала «самым догадливым матросом из команды капитана Бакборта»! Но сам Антон хвастаться не стал, а на лбу это не написано. Военрук не задержался и около Донченко.

Из строя был вызван Раймонд Тырва. Военный руководитель спецшколы положительно оценил его угрюмый вид и назначил командиром отделения. И что военный руководитель в нем нашел?

Вновь сформированные подразделения строем направились на занятия. Первый звонок прозвучал ровно в девять утра в понедельник второго сентября. Собственно, это был не звонок, а гулкий колокол — рында. Пожилой швейцар Сергей Иванович с завидной сноровкой дергал за плетеную косицу бронзового языка, и сдвоенные удары настоящих корабельных склянок разносились по всем этажам.

Только этот сигнал и напоминал о морском профиле школы. Пока все — и ученики и преподаватели — пришли в обычной гражданской одежде.

На уроке геометрии в класс вошел человек со странной головой: как будто две полусферы срослись у его висков, одна полусфера — лоб, другая — затылок. Лека Бархатов скомандовал «смирно!» и, четко печатая шаг, подошел с докладом.

— Попрошу «вольно!», — неловко сказал преподаватель и уже увереннее предложил: — Садитесь!

Ребята снисходительно заулыбались, а Димка Майдан удивился. После построения на школьном дворе он ощутил себя вполне военным моряком и никак не мог предположить, что встретится здесь с хорошо знакомым учителем математики из его прежней школы. Михаил Тихонович Святогоров был назначен командиром их взвода. Правда, в переводе на привычный язык это означало, что он будет классным воспитателем. Но военная должность и вполне гражданский учитель казались понятиями несовместимыми.

— Математика — наука точная, — сказал Михаил Тихонович тихим, вкрадчивым голосом. — Но математика не дидактична. Сомневайтесь! — повысил он голос, и все вздрогнули от неожиданности. — Проверяйте любую формулу, задачу, вывод теоремы. Сомневайтесь, и вы будете знать предмет… Хотя удобнее и спокойнее верить, — добавил учитель снова обычным шелестящим голосом.

Димкин сосед Жорка захихикал в кулак. Димка толкнул его, чтобы он подождал смеяться. Но учитель как раз посмотрел в их сторону, и Димке пришлось съежиться. Его вихрастая голова едва выступала над партой наподобие перископа. Святогоров наверняка был в курсе Димкинон характеристики.

Но все обошлось. Михаил Тихонович не стал намекать на их давнее знакомство. Он улыбнулся и продолжал урок. Для того чтобы услышать учителя с «камчатки», приходилось наводить уши как раструбы военных звукоулавливателей. Бдительность подстегивали разные неожиданности. Вопрос или удивительная задачка преподносились именно тем, кто их меньше всего ожидал.

Бархатов, как полагалось младшим командирам, сидел на первой парте и поэтому не напрягал слух. Сюрпризов Лека не боялся. Какие могут быть сюрпризы, если его всегда вызывали к доске только для решения самых трудных задач. За семь предыдущих лет он привык быть отличником. И учителя его прежней школы тоже привыкли к Лекиному авторитету. Вот только Михаил Тихонович этого еще не знал.

— Тэ-эк-с, товарищ Бархатов, — сказал он через несколько дней, начиная опрос по геометрии. — Пожалуйте к доске!

Лека вскочил и, сотрясая ударами ботинок ветхий паркет, предстал перед учителем. Задание не было трудным — доказать лемму о подобии треугольников. Но преподаватель прищурился и сказал, что ответ его не удовлетворяет, поскольку рассмотрен частный случай, когда сходственные стороны соизмеримы.

Алексей покраснел. В учебнике Киселева частный случай напечатан впереди и крупным шрифтом, а более строгое доказательство дано как дополнительный материал. Бархатов добрался до этой страницы, когда по радио передавали последние известия, ночной выпуск. Диктор еще читал Указ о порядке обязательного перевода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий на другие, потом сообщил об очередной бомбардировке Лондона и потерях среди английских истребителей. Из спальни вышла мать и молча показала на будильник.

— Сейчас ложусь, — отмахнулся Лека.

Но лечь он не мог. Предстояло еще выучить, нарисовать в тетради и раскрасить в четыре краски 59 флагов военно-морского свода сигналов. Времени не хватало. Флаги он, конечно, нарисовал, а дополнительный параграф из учебника геометрии просмотрел бегло, по диагонали. И надо же было случиться, что его спросили именно этот материал!

Лека нарисовал на доске чертеж, задумался, потом обернулся к классу. Ребята подумали, что он подает сигнал бедствия. Жора Куржак раскрыл перед собой учебник и стал выводить по воздуху вензеля. Это задело Леку, и он раздраженно отмахнулся. В классе еще не знали, что Бархатов давно решил никогда не пользоваться подсказками. Лека исписал всю доску, но вопросы преподавателя обрушили построение как карточный домик.

— Тэк-с! — сказал Михаил Тихонович. — Выходит, что Бархатов сорокового года все же не заменяет Киселева издания тридцать восьмого… Садитесь!

Лека нахмурился. Командир взвода явно относился к своему ближайшему помощнику как к самому обыкновенному ученику. Пока Бархатов разглядывал в дневнике отметку «плохо» — первую в жизни, Михаил Тихонович спросил, кто может доказать лемму. В классе его как будто не услышали. Никто не поднял руки.

— Тэ-эк-с! — покачал головой преподаватель и уставился в классный журнал. Но журнал еще был чистым, а в перечне фамилий оказалась знакомой только одна.

Майдан догадался, что сейчас произойдет. Он смущенно потупил глаза. Урок Димка, как всегда, выучил, но заявить об этом не решался. Еще посчитают выскочкой. Михаил Тихонович был в курсе Димкиных возможностей. Ему ничего не оставалось, как вызвать Майдана к доске.

Димка доказывал лемму, делая вид, что видит учителя в первый раз. Преподаватель тоже в знакомые к нему, не навязывался. В геометрии Майдан разбирался, и в классном журнале появилась оценка, диаметрально противоположная Лениной.

Бархатов обиделся еще больше. Он как бы окаменел. Димка посматривал на неподвижный затылок помощника командира взвода и чувствовал себя неуютно.

На перемене, едва преподаватель вышел из класса, ребята сразу загалдели, оживленно обсуждая первые отметки. Больше всех зубоскалил один мальчишка, Григорий Мымрин. Зубы у Мымрина были крупными, ровными и блестели, как клавиши рояля. Его прозвали Зубариком.

— Начальство срезалось по геометрии, — смеялся Зубарик. — Ничего, это бывает. Не вешай носа.

Бархатов сдержанно кивнул. Самые худшие его предположения, к сожалению, оправдывались. И как теперь ему укреплять дисциплину? Ясно, что гражданский учитель не должен быть командиром взвода в специальной школе. Командир первого отделения Раймонд Тырва думал примерно так же, казалось Леке.

— Основной материал Бархатов знал, — буркнул Тырва. — «Пос» был бы более справедливым.

— Не надо на него обижаться, — вступился Димка. — Михаил Тихонович зря не поставит.

— Ха-ха, — оскалил Мымрин свою клавиатуру. — Получил «отлично» и доволен.

— Я у него и колы получал, — обиделся Майдан.

— Что-то не припомню, — прищурился Тырва.

— Не сейчас, а в шестом классе, — пояснил Димка и прикусил язык. Он понял, что проговорился.

— Так ты его давно знаешь? — закричали ребята. — А ну рассказывай, какой он!

Димка смутился. Объяснять подробно он не мог. Еще подумают, что он подлиза.

— Ну, в общем, его у нас звали Молоток.

— Правда, похож! — обрадовался Жорка Куржак.

В первый же месяц преподаватель Святогоров убедительно доказал справедливость старого прозвища. Но совсем в другом смысле. Он забивал двойки как гвозди. Только Димка Майдан и еще член комсомольского комитета школы Антон Донченко шли по математике без поражений. На контрольной по алгебре получил «плохо» и Григорий Мымрин. Зубарик решил все задачки, но способом, который проходили еще по арифметике.

Мымрин тоже пришел в спецшколу отличником, обиды не перенес и потребовал объяснений у Михаила Тихоновича.

— Мне очень жаль, но новым материалом вы не овладели, — ответил преподаватель.

— Задачи решены, — настаивал Мымрин. — Цель оправдывает средства!

— Названный вами постулат, к сожалению, еще имеет место в жизни, но никогда в науке.

— Буду вынужден обратиться в арбитраж! — заявил Мымрин. Он хорошо знал это слово. Его отец служил главбухом в тресте ресторанов.

— Ну что ж? — пожал плечами Михаил Тихонович. — Обращайтесь.

После третьего урока, на большой перемене, почти все ребята торопились занять очередь в буфет. Только некоторые, у кого не было денег, вроде Димы Майдана, просто гуляли по коридорам. А Григорий Мымрин совсем не нуждался в системе нарпита, в его портфеле всегда лежали бутерброды с сардинками, вареное яйцо и яблоки.

Димка был единственным свидетелем разговора Зубарика с командиром взвода.

— «Ничего, это бывает», — со значением цитировал Майдан. — «Не вешай носа!»

— Я и не вешаю, — ощерился Мымрин. — Только это просто твоему Молотку не пройдет! Да и не молоток он, а шептун какой-то. Почти весь урок шепчет.

— Чего там «не пройдет», — поморщился Тырва. — Ты ведь действительно материала не знаешь!

— Ну объяснил бы, что надо решать иначе, — упорствовал Мымрин, размахивая куском с сардинками. — А то сразу и «плохо». Так у нас совсем отличников не останется.

Вот здесь Мымрин попал в самую точку, двойки ставил не только математик. Прежние авторитеты рушились с каждым днем. Ребята сидели над учебниками до полуночи. Это был единственный выход, чтобы не вылететь из спецшколы. Проблема эта уже обсуждалась на комсомольском комитете. Донченко предложил организовать дополнительные занятия с отстающими.

— Когда? — спросили его остальные члены комитета, и Донченко ничего придумать не смог.

Он знал не хуже других, что ежедневно после шестого урока все шли во двор и отрабатывали строевой шаг, когда рука идет «вперед до бляхи, назад до отказа». Блях, правда, на ремнях ни у кого еще не было, но было нетрудно представить, где она должна быть.

— Ясно, что скверный преподаватель, — причитал Мымрин. — А в газетах еще писали, что в спецшколу назначены лучшие педагогические силы…

— Не ной, Гришка! — Майдан старался не смотреть в жующий рог. — Давай лучше я помогу тебе по алгебре. Все очень просто…

— Без тебя разберемся, — отрезал Мымрин. Он кусал бутерброд аккуратно, красиво и рассматривал ровные полукружия, которые оставались на куске. Такие следы остаются после штамповки.

Майдан помрачнел, но предпринять ничего не успел, потому что по школе гулко разнеслись звуки рынды. Окончилась большая перемена.