В некотором смысле предыдущие главы написали себя сами. В определенной степени они возникли стихийно, из рассказов моих пациентов. Такой ход вещей оставил много неясных моментов. Было бы неплохо прояснить их и закончить эту книгу определенными выводами; неплохо, но преждевременно. Несмотря на поток публикаций и достигнутый за последние годы прогресс, у нас нет полного представления о женской сексуальности и семейной динамике. Мы все еще далеки от того, чтобы поставить точку в этом вопросе, и я не задавалась подобной целью. Пожалуй, я старалась начать обсуждение этих сложных вопросов, которые привлекли мое внимание. Однако поскольку новое может выглядеть вызывающим, даже если в каких-то случаях оно является лишь вариацией сказанного раньше, может быть полезно сделать в конце несколько комментариев и сконцентрироваться на результатах моих изысканий.
Во-первых, не стоит забывать о сказанном в Главе 1: на всем протяжении книги слово «перверсия» используется для описания общепринятой нозологической единицы, означающей, что пациент не может получить сексуального удовольствия при помощи гениталий и вынужден обращаться к навязчивым действиям, которые овладевают им и связаны с бессознательной враждебностью. В этом смысле перверсия является формальным психоаналитическим термином, не имеющим моральной подоплеки. Я предпочитаю использовать термин «перверсия» вместо «девиации», поскольку второе подразумевает лишь отклонение от статической нормы.
Во-вторых, необходимо учитывать, хотя это и так ясно, что я главным образом пишу о людях, которые обратились или были направлены ко мне из-за того, что они страдали довольно серьезными расстройствами. Возможность проследить формирование этих нарушений вплоть до определенных событий не означает, что и другие люди, которые оказались в схожих обстоятельствах или подвергались аналогичному обращению, столкнутся с такими же последствиями. Так, например, не всякая девочка, оказавшаяся жертвой инцеста, станет проституткой; так же как и не всякая проститутка была жертвой инцеста. Говоря шире, жертвы первертных действий или отношений не обязательно будут вести себя первертным способом. Однако не вызывает никакого сомнения, что первертное поведение родителей в детстве осложняет и оказывает дополнительную нагрузку на процесс достижения душевного равновесия.
Бесспорно, что моральные принципы оказывают влияние на то, как люди и само общество действуют и противодействуют. Однако эта книга основана только на клинической информации и, более того, на информации, полученной от людей, вовлеченных в первертную деятельность. Моральная оценка не входит в число моих текущих задач.
Лечение перверсий также осталось за рамками этой книги. Читателю, естественно, хочется знать, чем закончилась история, что случилось с моими пациентами? Однако для этого потребуется как минимум отдельная книга. Все, о чем стоило бы сказать здесь, — это то, что понимание создает предпосылки для постановки точного диагноза, и то, что понимание в совокупности с точной диагностикой психической динамики делают возможным лечение, и такое лечение было эффективным.
Это в равной степени относится как к оказавшимся в сложной ситуации мужчинам, так и к женщинам, которые столкнулись с конфликтами, разрешить которые самостоятельно они уже не смогли. За двадцать пять лет своей практики я много раз наблюдала динамическое взаимодействие в психотерапии. Я с надеждой смотрю на ее возможные результаты, которые, безусловно, зависят от точности диагноза, что возвращает меня к пациентам.
В моей клинической работе я всегда считала большой честью и всегда была тронута близостью и доверием, которые пациенты оказывали мне, совершенно незнакомому человеку, в моменты, когда они стремились достичь большего понимания себя и хотели освободиться от травм, нередко берущих начало в атмосфере специфической близости их семей. Я хочу снова выразить свою признательность за опыт, полученный в группах занятых карьерой женщин из Европы. Они отличаются от поколения наших матерей, многие из которых ощущали тайную или явную конкуренцию со стороны других женщин. Женщина, оставшаяся без мужчины, считалась неудачницей, а все остальные женщины воспринимались ею как потенциальные конкурентки. Они выросли со слабым чувством женской солидарности и слабой верой в собственную гендерную принадлежность. В отличие от них, женщины из групп, с которыми я работала, поощряли других участниц развивать скрытые таланты, а успех других женщин вселял в них надежду на лучшее, поскольку они ощущали свою общность с ними.
Это понимание сильно повлияло на меня. Порой я чувствовала всю силу наблюдения Сезанна, который так описывал впечатления от поразивших его картин: «Бывает, что событие на картине требует участия, а не понимания; действие, не оставляющее возможности оставаться сторонним наблюдателем». Я горжусь доверием, оказанным мне другими женщинами, и убеждена, что мой пол иногда является преимуществом в этой профессии.
Наконец, я хотела бы повторить, что я не планировала создавать или доказывать какую-либо теорию. Я не намеревалась выстраивать парадоксы. Однако с учетом бытующего в нашем (западном) обществе отношения, было бы наивно утверждать, что при рассмотрении связи между перверсией и материнством не возникает никакого противоречия. Конечно, перверсия при материнстве является исключением, но она встречается не так редко, как мы хотели бы думать.
Вероятно, некоторым читателям будет сложно признать, что лишь наше отношение к этому как к парадоксу делает его таковым. И в заключение я хотела бы сказать две вещи. Первая из них заключается в том, что познание — начало мудрости; чтобы работать с пациентами, необходимо опираться на доказательства, а не на предположения. Вторая связана с властью, положением матерей. Мои изыскания не принижают материнство, а как раз наоборот. И хотя это очевидно, стоит отдельно подчеркнуть, что клинические данные подтверждают максиму: «Не стоит недооценивать власть матери».