Ал. Михайлов СОДРУЖЕСТВО

Вступительная статья доктора филологических наук, профессора Ал. Михайлова

Наиболее ярким результатом творческого содружества печорской сказительницы Маремьяны Романовны Голубковой и писателя Николая Павловича Леонтьева является трилогия «Мать Печора». Это замечательное произведение, много лет, к сожалению, не переиздававшееся, в свое время вызвало интерес и читателей и литературной критики не только драматизмом содержания, но и необычным характером художественной структуры.

Но прежде чем говорить о специфике этой отфольклорной прозы, хотелось бы напомнить нынешним читателям, как возникло творческое содружество М. Р. Голубковой и Н. П. Леонтьева, с чего оно началось. Хотелось бы сказать немного и о том далеком уже времени, когда доводилось лично общаться с Маремьяной Романовной, великолепной рассказчицей, мудрой, искрометной собеседницей, с которой никогда не было скучно. В последние годы она жила в Москве, в крохотной комнатушке коммунальной квартиры на улице Горького, принимала живое участие в общественной жизни, ходила агитатором от Союза писателей по домам в преддверии выборов в Верховный Совет СССР. Она не могла «сиднем сидеть» дома. «Я пошто поехала-то сюда? На посиделки? Да я дня не останусь здесь, если в безделье-то жить…» — говорила Голубкова.

Позвонишь, бывало, спросишь: «Как дела, как здоровье, Маремьяна Романовна?» «А ты уж приходи, Санушко, — отвечает, — какой разговор по телефону. Приходи хоть на часок, самоварчик наставлю. Электрический — да все же самоварчик, за ним веселее балясить-то. И с Печоры вести кое-какие есть. И егорчику (кагорчику) по рюмочке выпьем…» И, конечно, за самоварчиком засиживались не один часок, а коли всем невеликим печорским землячеством заваливались — то и допоздна времени не хватало.

А ранней осенью 1959 года в крематории Донского монастыря мы, земляки, и московские писатели провожали Маремьяну Романовну в последний путь.

Нет уже с нами и Николая Павловича Леонтьева, человека необычайно даровитого и столь же безалаберного по отношению к себе, к своему дару. Много лет мы с ним встречались уже в Москве, встречались эпизодически, чаще случайно: в писательском клубе, на каких-то литературных собраниях, все больше на ходу. Николай Павлович не часто говорил о своих литературных делах, а книги его — редчайшие собрания фольклора и собственные сочинения — годами и десятилетиями лежали в издательствах с множеством добрых рецензий. Он же, слегка посетовав, беспечно говорил: «Ладно, когда-нибудь издадут». Толкаться, пробивать, жаловаться — не умел и не хотел. Ждал…

Маремьяна Романовна родилась в Нижнепечорье, в бедной крестьянской семье, жизнь ее с малолетства хорошо показана в повести «Два века в полвека». Нижнепечорье — заповедный край народного поэтического слова. Здесь еще в тридцатых — сороковых годах нашего столетия (а родилась Маремьяна Романовна в 1893 году) в каждой деревне были свои былинщики, плачеи, сказочники. Любовью Маремьяны Голубковой были песни. Обладая отличной памятью, она с детства запоминала каждую услышанную песню. В песнях искала утешения от обид и горестей.

«Песня да вздох — неразлучные сестры» — говорит печорская пословица. Жизнь Голубковой была богата вздохами. Может быть, поэтому она и смогла освоить огромное песенное наследие своего народа, удержав в памяти более полутысячи произведений этого жанра.

А от песен родились причитания, в которых женщина выливала переполнявшую сердце скорбь. «Певучие слезы» — так называли причитания в народе. «В нерадостный час, — говорит Голубкова, — завернешь слезу в грустное слово, она и оживет… Так плакала мать моей матери, так плакала моя родная мать. Выкликали они из лесов и тундр свое незнакомое счастье, а оно не откликалось…»

Причитание, сложенное двенадцатилетней девочкой-батрачкой Маришкой Голубковой и записанное позднее Леонтьевым, по-видимому, и можно считать первым ее произведением, началом творческого пути этой даровитой печорянки. Последний свой плач (причитание) проплакала Маремьяна над гробом мужа.

Переменилось время, пришла новая жизнь, Маремьяна Романовна вступила в колхоз, почувствовала она себя человеком нужным и полезным людям, и захотелось всем этим поделиться с кем-то, кому-то рассказать о своей судьбе. Именно в это время Маремьяна Романовна встретилась с Николаем Леонтьевым.

Леонтьев в это время еще не был профессиональным писателем. Сын холмогорского крестьянина, он в свое время мечтал о литературном образовании, но обстоятельства сложились иначе. Леонтьев учится в лесном техникуме, а затем становится изыскателем: бродит по глухим речкам Севера, работает в Казахстане и Таджикистане, на Волге, начинает пробовать свои силы в журналистике. Вернувшись в 1936 году на Север, на Печору, сотрудничает здесь в газете Ненецкого округа «Няръяна Вындер».

За годы жизни на Печоре Леонтьев успел полюбить шумливую молодость этого края. На просторах тундры к этому времени возникли и окрепли оленеводческие колхозы с оседлыми базами, открылись школы-интернаты. На глазах молодого журналиста этот далекий, забытый богом, как раньше говорили, край преображался, социалистическая новь входила в его жизнь в острой борьбе с отсталым бытом, с пережитками прошлого.

И еще одна область жизни привлекала Леонтьева: горьковские слова о том, что начало искусства слова — в фольклоре, направили его на изучение устного творчества народа. Леонтьев записывает у печорских крестьян десятки былин и сказок, сотни старинных песен, тысячи пословиц и поговорок. Впоследствии часть из них вошла в составленные им сборники, но большое количество фольклорных записей, подготовленных им к изданию, еще ждут своего часа.

Среди интересовавших Николая Павловича фольклорных жанров особое место занимали плачи. Случай свел его с сорокачетырехлетней Маремьяной Голубковой, которая могла легко и свободно импровизировать свадебные, рекрутские, похоронные причитания применительно к любым, заранее обусловленным обстоятельствам. Одно из причитаний, по признанию Леонтьева, особенно потрясло его своей художественной силой, и это в какой-то степени сыграло решающую роль во всей дальнейшей судьбе Маремьяны Голубковой.

Это причитание как художественный «сказ» Леонтьев опубликовал в областной газете под названием «Я не жизнь жила — горе мыкала». Лексический состав сказа и его интонации близки не только причитаниям, но и народным лирическим песням о горькой судьбе женщины-крестьянки. Эта близость к песенной стихии народного творчества еще ярче обнаружила себя в дальнейшем творчестве Голубковой, что выгодно выделило его на фоне бесчисленных сказов многих других сказителей, отталкивавшихся в своем творчестве от более архаичного языка былин и от былинных образов.

Так начиналось творческое содружество Голубковой и Леонтьева — с записи сказов. В некоторых из них отразилась общая слабость сказового творчества — стилизация, переделки старых песен и сказаний на новый лад. Некоторые же, где элемент импровизации был сильнее и ярче проявлен, вели сказительницу и ее «поводыря» к новым творческим поискам. На первых порах Леонтьев сумел пробудить в Голубковой дремавшие подспудно возможности человека-художника, помог ей воплотить думы и замыслы в доступной форме простых и в то же время поэтических образов. Но по-настоящему талант печорской сказительницы развернулся в повестях, созданных совместно уже с Леонтьевым-писателем.

Годы жизни на Печоре дали очень многое Николаю Леонтьеву. Во время поездок по деревням он познакомился с бытом, обычаями и нравами печорян. Многое встречалось ему впервые и поэтому живо и остро действовало на воображение. Но, по собственному признанию Леонтьева, его особенно поразило сделанное им открытие, что в обычной живой речи людей заключены все элементы искусства. Журналистские блокноты были полны записями не только фольклора, но и устных рассказов крестьян, рыбаков, охотников, капитанов пароходов, шкиперов барж, бакенщиков, учителей, геологов, строителей о их жизни.

Приехав в Москву (а Леонтьев тогда жил под Москвой, в Кратове), он обратился во Всесоюзный дом народного творчества с предложением пригласить одного из знакомых ему печорян в столицу, чтобы на материале из жизни этого человека написать цикл рассказов, а, может быть, повесть. Предложение Леонтьева было принято, и из трех кандидаток — колхозниц из Нижнепечорья, каждая из которых была одарена поэтически и имела за плечами нелегкую жизнь, — выбор пал на Голубкову.

Осенью 1940 года Маремьяна Романовна приехала в Москву, поселилась в поселке, и через три месяца повесть «Два века в полвека» была написана (глава о событиях войны появилась позднее, в 1944 году).

Именно в работе над сказовой прозой сложились черты творческого содружества Голубковой и Леонтьева. В основу повести-сказа легли события жизни Маремьяны Романовны, ее рассказы, дополненные наблюдениями и записями Леонтьева. Формирующая роль в организации всей этой груды материала, ее шлифовке принадлежала литератору Леонтьеву. Естественно, что в процессе работы над текстом писатель должен был входить, вживаться в роль устного рассказчика, сказителя, помогая в то же время Голубковой, владевшей исключительно устным, фольклорным словом, смотреть на их общую работу с точки зрения литератора, все время сознавать, что она участвует в создании литературного произведения, сама становится в известной степени писателем. Без этого обоюдного перевоплощения, когда сказитель и писатель, дополняя друг друга, составляли как бы единое творческое целое, трудно было бы ожидать той удачи, какой они добились в повести «Два века в полвека», а затем и в других частях трилогии.

В первой из повестей жизненный путь Маремьяны Голубковой образует сюжетную канву произведения и позволяет авторам развернуть широкую картину жизни и быта печорского крестьянства более чем за половину столетия.

«Годы мои не старые, — говорит героиня повести, — а пережито много. И по миру я ходила, и с малых лет в людях батрачила, и всякого горя довольно хлебнула. В иную пору обжигалась на молоке, в иную пору дула на воду, да что поделаешь, так пришлось! Теперь все переменилось — и жизнь, и люди, да и я сама. Иначе живется, иначе все ведется… За свои те полвека я два века прожила».

Образ Маремьяны — центральный в повести — покоряет читателя глубоким человеческим обаянием, чистотой помыслов, силой убеждения. Нельзя без волнения читать эту правдивую книгу о том, как, по словам А. М. Горького, «умнеет сердце женщины, как она, еще недавно только «все выносящего русского племени многострадальная мать», ныне в Союзе Советов становится хозяйкой своей страны, понимает мощное значение свободного труда и социалистической системы, преобразующей мир»[1].

большой реалистической полнотой и точностью даны в повести картины быта печорского крестьянства, рыбных промыслов. Тут сказался богатый жизненный опыт М. Р. Голубковой, ее наблюдательность. Но не менее важен и писательский опыт Н. П. Леонтьева, сумевшего из огромной груды совместных наблюдений и материалов отобрать наиболее характерное, яркое, впечатляющее. Именно потому, что пережитое, увиденное в реальной жизни, легло в основу повествования и получило яркое воплощение в зрелой художественной форме, произведение заслужило всеобщее признание, переводилось на ряд языков у нас и за рубежом.

Год спустя после выхода в свет отдельным изданием первой повести Голубковой и Леонтьева появляется вторая их повесть — «Оленьи края». И это произведение полно обаяния и своеобразия. В основу книги легли подлинные события, пережитые авторами. Н. П. Леонтьев после тяжелого ранения на фронте и лечения в госпитале в качестве старшего коллектора отправляется в составе экспедиции на поиски нефти в Большеземельскую тундру. Он приглашает туда и М. Р. Голубкову с тем, чтобы попутно, в ходе экспедиционных работ, закончить первую повесть, добавив к ней новую часть — «Война народная».

И пятидесятидвухлетняя женщина с больным сердцем, тяжело пережившая недавнюю гибель сыновей на войне, отважно отправляется в тяжелое, полное неизвестности путешествие. «Хоть ползунком ползти, а надо», — заявляет она перед отъездом. По тундровому осеннему бездорожью, переправляясь через реки по некрепкому льду, купаясь в ледяной воде, промокая под дождем, дрожа на студеных морозах-утренниках, добираются они вместе с Леонтьевым до другого края Большой Земли, где стоит новый город — Воркута.

Сюжетным стержнем повести служит продвижение одного из отрядов геологической экспедиции по необозримым просторам тундры в поисках нефти. Маремьяна Голубкова, поступив в отряд поварихой, разделяет все трудности и лишения, выпадающие на долю этого маленького коллектива, вместе с геологами-разведчиками на оленях, на лодках, пешком пробирается «в розысках заветного клада» через топкие грязи тундровых болот, через опасные переправы на неизведанных реках и озерах, через неведомые сопки и перевалы.

Одно из главных достоинств книги «Оленьи края» состоит в том, что характеры героев, их отношения раскрываются в труде, в борьбе со стихийными силами природы. Герои повести — Голубкова, Леонтьев, геолог Ия Николаевна, демобилизованный по ранению Саша Костин, ненец-проводник Петря, печорский бывалец Спиридон (единственный вымышленный персонаж) живут мыслью о том, что они помогают своим трудом делу разгрома врага. Вера в необходимость и успех экспедиции помогает им бороться, казалось бы, с непреодолимыми трудностями, напрягать свою волю для достижения цели.

Здесь, как и в первой повести, рассказ ведется от лица той же героини — Маремьяны Голубковой. Но в «Оленьих краях» она не заслоняет других персонажей; главным героем повести становится коллектив геологического отряда. Все его участники — рядовые советские люди, им присущи человеческие слабости и недостатки, но определяющая черта характера этих людей — всеобъемлющее чувство долга перед Родиной, любовь к ней, та подлинная любовь, которая проявляется не в звучных фразах, а в постоянном трудовом усилии.

Участники экспедиции в преодолении трудностей закаляют свой характер, волю. Ия Николаевна не теряет присутствия духа даже в труднейших, почти безвыходных положениях. Ее сила в том, что она опирается на коллектив, прислушивается к голосу каждого своего товарища и, в результате, неуклонно идет к намеченной цели. Когда отряд находится в тяжелом положении, инвалид войны Саша Костин самозабвенно трудится, забывая про свою физическую неполноценность и восполняя ее напряжением воли. Только опасная болезнь выводит его из строя. Закалил свой характер и ненец-проводник Петря, сроднившийся с геологами.

В повествование о работе геологов как будто бы неожиданно, а на самом деле очень обдуманно, включается мудрая и поучительная притча, помогающая авторам глубже и полнее раскрыть образ одного из персонажей повести кулака Зубатого. Как органическая часть произведения воспринимается и большая сказка про Ум-разум и стрельца-молодца, отражающая наивную веру наших предков в возможность превращения человека в животных, птиц и т. п. Символический смысл приобретает сказка о заветном кладе — сундучке, который надо лишь найти да открыть, чтобы возник город. Так быстро «возник» город Воркута, столица тундры. Когда геологи находят коренные породы, пропитанные нефтью, один из персонажей говорит: «Быть здесь городу». И только что завершенный трудовой подвиг маленького отряда искателей «подземельных кладов» в свете этих пророческих слов предстает как бы озаренный легендой.

В повести «Оленьи края» М. Р. Голубкова и Н. П. Леонтьев затрагивают проблему их совместного творчества. Правда, сообщения этого характера не дают возможности читателю проникнуть в глубину потаенного писательского труда; слишком они малочисленны и скупы: «Здесь, посреди Большеземельской тундры, на берегу неведомого озера, начали мы с Леонтьевым работать над книгой…»; «Спрашивал Леонтьев… я отвечала»; «Нашей работой очень интересовался Саша…»

Более подробно и образно показана работа авторов над языком повести «Два века в полвека» в последней ее части:

«Для каждой думы надо найти свои слова. В простой речи нашей печорской, в песнях и плачах, былинах да сказках слова живут, как в больших морях рыба плавает. Забираю я из тех морей слова, как широким неводом, а потом говорю их, будто рыбу на берег выкладываю.

Вот и разбираем мы слова, как рыбаки рыбу: крупную от мелкой, ценную от нестоящей откладываем.

Когда выбираешь слова ясные, прямые да верные, то донесут они твою думу до каждой головы. И на трепет твой сердечный каждое отзывчивое сердце откликнется таким же трепетом…»

Но не надо забывать о том, что образ Голубковой — как героини повести «Оленьи края» — создан двумя авторами. Естественно, что и изложенная выше точка зрения на работу со словом является общей для обоих авторов. Образ главной героини повести впитал в себя многое, все основное, от М. Р. Голубковой, но и Н. П. Леонтьев безусловно вносил в образ Маремьяны, в ее язык и стиль все, что считал нужным и допустимым, имея в виду емкость самого образа простой русской крестьянки, а также соответствие картины духовного ее пробуждения и развития основным жизненным вехам реально существующей М. Р. Голубковой.

Творческие взаимоотношения авторов при работе над повестью «Оленьи края», как и сама эта повесть, построены на несколько иной основе. В первую повесть Голубкова могла щедро привносить свой опыт жизни: в вопросах, касающихся ее биографии, она была единственным источником материала. Лично пережитые события, составляющие сюжетную канву произведения, позволяли ей сообщать повествованию эмоциональность. Но использование этого материала, способы введения его в живую ткань произведения требовали опытной писательской руки. Тем более понятной становится роль Леонтьева в создании повести «Два века в полвека».

Более сложное сюжетное и композиционное построение «Оленьих краев», появление портретных характеристик и законченных описаний природы, почти отсутствующих в первой повести, введение отдельных вымышленных персонажей и событий, наконец усовершенствование самого стиля повествования — все это говорит о том, что авторы ставили здесь перед собой более трудную творческую задачу и успешно справились с нею.

Представим себе такую картину: по равнинной болотистой местности продвигается маленькая группа людей. В течение почти полугода они соблюдают один и тот же распорядок дня. День начинается неприхотливым завтраком. После завтрака они отправляются в путь, прерываемый лишь часовым обедом. Вечером, после ужина, а иногда и без него, люди валятся от усталости и спят богатырским сном до утра. И так продолжается изо дня в день.

Легко ли одухотворить эту серую вереницу дней, наполнить разнообразным и интересным содержанием монотонное существование этих людей, увлечь читателя самим смыслом их работы, заставить играть живыми красками унылую в своем постоянстве природу!

Тут и сказалась сила искусства. Авторы сумели показать, что природа тундры не скучна и однообразна, что не завтраки, обеды и ужины составляют главное содержание жизни экспедиции, что работа ее членов увлекательна, что каждый шаг в тундре продиктован коллективной волей к победе и наполнен большим, величавым смыслом.

Голубкова и Леонтьев вложили в эту книгу — каждый в меру своих возможностей — огромный познавательный материал, свой остро развитый художественный вкус, а главное, свою истинную любовь к родному краю. Именно поэтому патриотическое чувство, которым проникнута повесть, воспринимается не отвлеченно, а совершенно конкретно, как в его узком местном, так и в широком державном значении.

Связь избранной темы произведения с биографиями авторов, то обстоятельство, что в основу книги легли лично пережитые ими события, придали ей теплую лирическую окраску, взволнованную, доверительную тональность.

Трилогия «Мать Печора» завершается одноименной повестью, рассказывающей о мирном труде печорских рыбаков уже в послевоенное время. Опять та же далекая северная окраина России, те же люди, та же среда. Впрочем, те же, да и не те же. Жизнь меняется на глазах, перестраиваются быт и культура, возникают и решаются новые проблемы…

Повесть «Мать Печора» начинается поэтической экспозицией, утверждающей все ту же неиссякаемую любовь к суровому Северу, к замечательным его людям, которыми открыто и даже как-то подчеркнуто гордятся авторы, словно родные они все им, словно и жизнь-то прожили бок о бок…

Уместна и очень поэтична в повести легенда о беспокойном мезенском мужике Александре Деньгине. Дерзновенный, не ко времени родившийся мечтатель, он напрасно пытался увлечь архангельского губернатора проектом постройки города в устье Печоры. Мечта эта оказалась осуществленной лишь в годы Советской власти: здесь действительно вырос культурный центр Заполярья — город Нарьян-Мар.

На улицах этого города мы и встречаемся с героями повествования: светлозерскими рыбаками-колхозниками и их бригадиром Матвеем Лукьяновичем Перегудовым. Он известен как знаменитый по всей Печоре былинщик и сказочник, а светлозерцы — как прославленные трудолюбы из передового колхоза.

В отличие от предыдущих повестей, сюжет «Матери Печоры» построен на художественном вымысле. В центре повествования — вымышленные персонажи. Естественно, что и большинство связанных с ними ситуаций тоже вымышлено. Существуют в действительности географические места, описанные в повести, действуют в ней Голубкова, ее сыновья Степан, Николай и Клавдий, реальное лицо Иван Петрович Сядей, секретарь райкома Талеев, председатель колхоза Хатанзейский и другие.

Но эти «живые» люди играют подсобную роль: они использованы для дополнения общей картины жизни в низовьях Печоры, а также для создания особого фона, на котором трудовая деятельность светлозерцев выглядит еще эффектнее.

Образ Маремьяны в этой повести решен иначе, чем в предыдущих частях трилогии: она выступает в роли рассказчицы, не являясь действующим лицом «Матери Печоры». Подобный образ рассказчика характерен для русской литературы и встречается во всех произведениях со сказовым типом повествования.

Авторы отказались при работе над новой повестью от построения сюжета на фактической основе, на событиях, происшедших с ними лично, вовсе не потому, что иссяк биографический материал. Правильней будет предположить, что им стала посильной более трудная задача создания художественного произведения, где вымысел явно преобладает над фактом и где окончательно торжествует метод художественного обобщения, литературное начало.

К тем источникам фактического и художественного материала, которые использовались при работе над первыми повестями, М. Голубкова и Н. Леонтьев прибавляют еще один — собственные, созданные ранее произведения. Так, например, в основу своеобразной запевки, открывающей повесть «Мать Печора», положено одноименное стихотворение Николая Леонтьева, ранее опубликованное в журнале «Октябрь». Разговор светлозерцев о Москве с самоскладной песней Матвея на ту же тему построен на основе песни Маремьяны Голубковой, опубликованной в журнале «Огонек» среди прочих ее песен к 800-летию Москвы. Задолго до начала работы над повестью была сложена завершающая трилогию песня «Как не думала кукушка». Частушки, включенные в «Мать Печору», как и песня «Ой вы, руки золотые», созданы также раньше обоими авторами.

Голубкова и Леонтьев еще во время работы над предыдущими повестями увлекались созданием пословиц. Наряду с широким привнесением старых, традиционных, они время от времени вставляли кое-где и новые пословицы и поговорки, придуманные ими. Но примерно за год до начала работы над третьей повестью соавторы значительное время посвятили накоплению по возможности большего количества новых пословиц и поговорок, рассматривая их как заготовки для будущего произведения. Оба хорошо знали цену кругло и ярко высказанной мысли, и поэтому не жалели для этой цели ни времени, ни труда.

В результате такой целенаправленной работы над текстами пословиц и поговорок, отражающих мировоззрение современного человека, Голубкова и Леонтьев придумали около двух тысяч произведений самого лаконичного из всех существующих жанров. Многие из них возникли в результате переосмысления и переделки пословиц и поговорок, взятых из старого устно-поэтического наследия, но большинство придуманы самостоятельно и приближаются по своему типу к обычным афоризмам литературного характера.

Оценивая в целом последнюю повесть трилогии, необходимо отметить, что на содержании ее сказалось влияние вредной теории бесконфликтности.

Новое здесь слишком уж легко внедряется в жизнь, устраняя на пути все сложности, противоречия, конфликты, не дав им, по сути, даже проявить себя как следует. Светлозерские (уже само название села придумано в соответствии с таким замыслом — Светлозерье!) рыбаки-колхозники предстают перед читателем в идиллическом, ничем не омраченном сиянии весны, да и колхоз их называется «Весна». В повести не ощущаются трудности послевоенного восстановление народного хозяйства страны.

Однако при всех просчетах в повести немало удачных, запоминающихся страниц и глав: картины вдохновенного труда рыбаков, тщательно выписанные пейзажи, главы, посвященные вопросам народного творчества, рисующие труд как источник поэзии, образ Анны Егоровны — женщины большой скрытой силы…

Являясь не лучшей в трилогии, повесть «Мать Печора» в то же время в идейно-содержательном плане логично завершает книгу и выводит читателя на простор дальнейшего движения жизни по пути социалистических преобразований, по пути совершенствования всех ее структур хозяйственной, социальной, духовной.

Все повести вместе составляют своеобразную трилогию, связанную определенным тематическим и идейно-художественным родством. В них сливаются две культуры — устной народной словесности и художественной литературы. По содержанию своему они иногда кажутся созвучными автобиографическим повестям Горького. Местами перекликаются с «Повестью о детстве», «Вольницей» и «Лихой годиной» Гладкова. Элемент сказочности — не навязчивой, художественно оправданной — насквозь пронизывает все три повести, и этим они несколько напоминают пришвинский «Колобок». Но все же на всех трех повестях нет и следа подражательности. Печать самобытности видна и в манере повествования, и в языке повестей — сильном, выразительном, вобравшем в себя все очарование, свойственное произведениям народной поэзии, и в то же время остающемся языком современника. Отмеченная выше близость с произведениями выдающихся мастеров слова объясняется общностью художественного метода, в основе которого лежит четкий и строгий реализм.

Речевое богатство устного творчества и его специфическая образность в данном случае повлияли и на форму автобиографической повести, преобразовали установившиеся в литературе традиционные элементы этой формы и позволили авторам выдвинуть на первый план эпическое начало. В результате судьба героини в трилогии приобрела широко обобщенный характер. Жизненный путь реально существующего человека — печорской рыбачки Маремьяны силой искусства вынесен за рамки единичного, превращен в явление типическое.

То обстоятельство, что во всех трех произведениях повествование ведется от лица одной и той же героини — Маремьяны Голубковой, определяет своеобразие и единство языка и стиля. Но в каждой из трех повестей роль героини неодинакова. Это, в свою очередь, обусловливает композиционные особенности каждого из трех произведений.

В повести «Два века в полвека» сам материал, группировавшийся вокруг главной героини, вокруг ее биографических вех, подсказывал расположение его в строгом хронологическом порядке. Такого рода изложение событий, обнимающее ряд десятилетий, уже само по себе представляет задачу огромной сложности. Легкость использования готового, подсказанного жизнью, сюжета лишь кажущаяся легкость. Власть фактов подлинной жизни сковывает писателя, обескрыливает фантазию, и ему легко скатиться к чему-то похожему на «жития святых», или к простому, слегка беллетризованному жизнеописанию. С другой стороны, художнику непросто согласовывать вымысел с фактическим материалом в художественном произведении биографического жанра: на месте столкновения фантазии с реальными данными биографии почти неизбежны шероховатости и стыки, швы и скрепы, с досадой ощущаемые читателем.

В повести «Два века в полвека» эти опасности благополучно обойдены. Сюжет и композиция безотказно служат развитию основной идеи произведения.

Как уже указывалось, авторы в своей последующей творческой работе обратили еще большее внимание на композицию и построение сюжета. В «Оленьих краях», несмотря на значительное усложнение сюжета, развивается он органично. В повести «Мать Печора» рядом с основной сюжетной линией, показывающей труд рыбаков, идет еще и побочная, посвященная развенчанию заблуждений отдельных представителей науки о современном фольклоре.

Прослеживая эволюцию поэтики, можно почти безошибочно выявить роль каждого из авторов («напарников») в этом необычном содружестве. Долгое время при разборе их повестей ограничивались упоминанием Леонтьева как человека «записывающего», «обрабатывающего», «осуществляющего подготовку к печати» произведений, якобы целиком и полностью созданных Голубковой. Эта ошибка была исправлена самой Маремьяной Романовной, в полный голос заговорившей о правах Леонтьева как соавтора, после чего метод их сотрудничества стал, наконец, бесспорным и общепризнанным.

Попытка раскрыть здесь особенности творческого процесса двух авторов продиктована не только и не столько стремлением разграничить их, установить роль каждого в этом процессе, определить объем внесенного ими творческого вклада в совместно созданные произведения, сколько желанием выявить конструктивное значение такого сотрудничества: в каком соотношении находятся здесь элементы устной народной поэзии и собственно литературы, каков характер их взаимного влияния, в результате которого и могло возникнуть в нашей литературе это новое и самобытное явление. С этой точки зрения нельзя не прийти к выводу, что устно-поэтическая стихия при работе над сюжетом, композицией всех повестей могла оказывать лишь пассивное влияние. Активная, созидающая роль безраздельно принадлежала литературе.

Решающее влияние на построение каждого из этих произведений оказывал уже сам выбор формы повествования. Тот факт, что была избрана форма прозаического сказа и что повествование велось от лица печорской рыбачки, не мог не сказаться на всем дальнейшем ходе работы над повестями.

Достаточно сказать, что при этих условиях в повести мог быть включен лишь материал, доступный пониманию героини: все, что выходило за рамки ее кругозора, не могло войти в книгу. Этим же обстоятельством определяется и своеобразие языка и стиля произведений.

В образной системе повестей Голубковой и Леонтьева языку придается исключительное значение. Несомненный интерес представляют те страницы, где героиня их указывает на источник, откуда берет отборные, «самые верные» слова, такие, чтобы «людям в душу западали». «Из песен да плачей выбирала я хорошие слова, как морошку брала: хорошее да крупное, зрелое да спелое в туес кладу, а на худое да мелкое, незрелое да неспелое не гляжу, мимо пробегаю, по-за кустикам да по-за сопочкам».

Мысль эта не зря подчеркивается во всех трех повестях. Авторы отдают себе отчет в том, что не все в арсенале устной народной поэзии пригодно для изображения современной действительности. В повести «Мать Печора» есть такой эпизод. Маремьяна и Матвей сочиняют песню «Руки золотые». Матвей, явно выражая взгляды авторов, отрицает возможность использования былинных эпитетов, архаической лексики для создания новой песни.

Тот же эпизод проливает свет и на методы совместной работы двух авторов по подбору слов. Складывая вместе с Маремьяной песню, Матвей понимает, что в хорошей песне «слова… как железным обручем схвачены, а самих обручей не видно», что «речь, как птица, в одно перо не рядится», и упорно подбирает слова, «будто в первый раз по новым невиданным гуслям осторожной рукой проводит…» В задушевном собеседовании, любовно отбирая каждый эпитет, Матвей и Маремьяна (читай — Леонтьев) создают новое произведение — песню.

Несомненно, в этой сценке, в полном ее варианте, передано многое из того, что характерно для совместной работы обоих авторов. Здесь видно, как они тяготеют к афоризмам. Их речь при всей простоте и экономности в словоупотреблении отличается большой внутренней содержательностью. Строгий и придирчивый отбор нужных слов направлен на то, чтобы добиться наибольшей выразительности, емкости языка.

Пословицы и поговорки, которых немало рассыпано в трилогии, весьма наглядно характеризуют два разных «века», отражают изменения в жизни нашего народа. Авторы видят, что многие старые пословицы устарели для нашего времени, и отмечают это явление в своей пословице: «Старая пословица с новым веком ссорится». Это явление остроумно раскрыто в «веселой панихиде», которую устраивают рыбаки устаревшим пословицам в повести «Мать Печора».

Рядом со старыми прекрасно уживаются и «самодельные» пословицы и поговорки Голубковой и Леонтьева, чаще всего отражающие современную действительность: «Нынче печаль под камнем лежит», «Люди каждый год как по ступеням шагают», «Деревня с городом — недальняя родня», «Себе откажи, а колхозу послужи» и многие другие.

Вплетение новых пословиц и поговорок в ткань повествования и, в частности, в диалог персонажей, позволяет авторам не замыкаться на простой передаче того или иного факта, а подниматься до больших обобщений.

Трилогия «Мать Печора» многолюдна, и это закономерно, так как в ней отражена полувековая история края. На ее страницах мы встречаем многочисленных родственников Маремьяны (в первой повести есть элементы семейной хроники), соседей, товарищей по работе, рыбаков-единоличников, а впоследствии — колхозников, ссыльных, колдунов и знахарок, партийных и советских работников, журналистов, учителей и сказителей.

Уже само это многолюдье сильно затрудняет возможность создания ярких индивидуальных характеристик, позволяющих читателю запомнить каждого из множества персонажей. И все же, поскольку эти люди показаны через восприятие главной героини, она наделяет их какими-то запоминающимися чертами. В самом деле, разве забудешь мелькнувшую в первой части «ядовитую змею Парашу», знахарку Офиму, свата Егора, колдуна Сумарокова, батрачку Агашу — подругу Маремьяны, пасынка Прокопия, брата Константина…

В «Оленьих краях» наиболее колоритен Спиридон, да и другие персонажи наделены «лица необщим выраженьем». В «Матери Печоре», кроме Матвея Перегуды, запоминается ученый-фольклорист, выделяющийся своей ненужностью, нелепостью, отсталостью от жизни.

Одним из важных звеньев, скрепляющих отдельные части трилогии, являются картины северной природы. Люди настолько связаны с нею, что их и представить иначе, как в единстве, в слиянии с природой невозможно. Правда, в первой части трилогии пейзаж рисовался скупо, ведь показан он здесь через восприятие батрачки, постоянно занятой работой. Тяготы непосильного труда затмевали для нее красоту окружающего мира: Печоры, тундры, лугов, — хотя не пропускала она случая отметить для себя, что весна — «светлая пора, погода веселит, солнце греет, птицы поют». А вот осень: «дни короткие, ночи темные, время тоскливо». Но, по словам героини, «только там и красота на ум не шла. От работы вековечной светлые мысли в голову не приходили, на красу глаза не поднимались».

Неприязнь к природе как к недоброй силе, противостоящей человеку, проходит лишь с той поры, как Маремьяна «в колхозе, в большой семье да в большом народе человеком стала». И тут у нее появляется дума сложить песню про Печору. С этих пор она не упускает случая поделиться своими наблюдениями над той самой природой, к которой еще недавно проявляла почти полное равнодушие. Сполохи, которых раньше и старики боялись, вызывают ее восторженное удивление. Она с одинаковым вниманием любуется пейзажами Печоры — своей родной реки и живописными видами Северной Двины, по которой ей довелось проезжать на курорт. Но все это — лишь подступы к дальнейшему: в двух других повестях читатель найдет немало удивительно поэтических описаний природы, которые входят в живую ткань повествования как органическая часть бытия печорян.

Небогатый северный пейзаж засверкал в произведениях Голубковой и Леонтьева всеми красками и оттенками благодаря светлому взгляду на мир, любви к своему краю, наблюдательности, присущим обоим авторам. «Невелика трудность найти красу в саду зеленом — там она сама в глаза бросается, говорит героиня трилогии Маремьяна. — В северных наших краях увидит и почует красоту только зоркий да чуткий».

В трилогии «Мать Печора» Голубковой и Леонтьеву удалось показать нерасторжимую связь человека с природой и в то же время его мужественную борьбу со стихиями. В ходе этой борьбы человек-победитель не приподнят на ходули, а по-хозяйски стоит на земле, как труженик и созидатель. Тема труда составляет идейный стержень всех трех повестей, раскрытие этой темы — одно из главных достоинств трилогии. Все лучшие качества Маремьяны порождены трудом. Труд помогал ей и до той поры, когда она «первый раз широко глаза открыла, кругом посмотрела да в полный голос заговорила». Но подлинное значение труда открылось ей в годы колхозного строительства, и отношение к труду стало для нее главным мерилом ценности человека. Вдохновенным гимном трудовым рукам звучат слова Маремьяны:

Руки человечьи золотые!

Ладони, силой налитые!

Пальцы задорные да проворные!

Все хорошее вами понаделано.

Через все три повести проходит одна стержневая мысль: трудовые руки сотворили «всю красу и всю славу» земли, и совершенно не случайно, что в нашей стране «про руки песни поют, рукам честь воздают». Утверждая горьковскую мысль о труде как источнике красоты, Голубкова и Леонтьев приходят к единственно правильному выводу, что труд и творчество нераздельны.

«Красно море тишиной, а земля — миром» — говорит народная пословица. Эта архиважная идея тоже нашла отражение в трилогии «Мать Печора». Оба автора, и Голубкова и Леонтьев, немало пострадавшие от войны, знали цену миру. Люди чуткие, среди людей и в гуще их жившие, они услышали сокровенные думы народа о войне и мире.

Великой борьбе с гитлеровскими захватчиками за право «по-людски жить» посвящена последняя часть повести «Два века в полвека». Застигнутая непомерным горем — гибелью двух сыновей, Маремьяна все же не оставляет мысли «такую книгу людям дать», чтобы она «стала оружьем верным, Гитлеру погибелью», сынам ее погибшим — «памятником вечным». Созданные ею «проклятия Гитлеру» выдержаны в духе народных заклинаний и полны страстной силы.

И уже позднее, в послевоенные годы, она сложила свое «Слово о войне и мире», где воспевает незакатное солнце, плывущее над просторами родной Печоры, ее лугами и лесами; напоминает о происках поджигателей новой войны, высказывает глубокую веру в силы мира.

Заключая это вступление, мы можем сказать, что творческое содружество М. Р. Голубковой и Н. П. Леонтьева представляет собой оригинальное явление в советской литературе. Эту оригинальность, самобытность их произведениям придает сказовый, фольклорный колорит. Но есть все основания утверждать, что идейным богатством, широтой охвата действительности и, наконец, уровнем художественного мастерства, вкуса, эти произведения обязаны формирующему влиянию литературы.

Н. Леонтьев как соавтор М. Голубковой с самого начала не пошел проторенной фольклористами дорожкой, не соблазнился их легкими находками, а выбрал трудный путь поисков новых возможностей народного творчества на основе литературы.

Можно себе представить, как творческое содружество такого типа, содружество с писателем обогатило Голубкову. В равной степени это относится и к Леонтьеву, который многое почерпнул из своего общения с Голубковой. Героиня повести «Оленьи края» говорит о Леонтьеве: «Мой напарник, мой учитель и ученик». В этих словах очень точно выражены взаимоотношения авторов трилогии.

Творческое содружество Маремьяны Романовны Голубковой и Николая Павловича Леонтьева является наглядным воплощением веры Ленина в человека-художника, свидетельством плодотворности взаимообогащения профессиональной литературы и художественного творчества народа и убедительно показывает, что в народе скрыты большие резервы нашей литературы.

Ал. Михайлов

Загрузка...