В течение полувека внимание мировой прессы было приковано к Калькутте. Впрочем, газеты и их читателей занимала вовсе не индийская политика. Они так интересовались этим районом мира потому, что там, начиная с 1946 года, женщина в бело-голубом сари с неуемной энергией сражалась с нищетой и убожеством. В тот самый год, а именно 10 сентября, ей явилось откровение. Будучи уже монахиней, она почувствовала нечто, что называла «призыв в призыве»: «Я со всей силой ощутила волю Господа Иисуса, чтобы я служила Ему среди бедных, сирых, живущих в трущобах и вовсе бездомных. Господь звал меня служить Ему и идти за Ним к тем, кто вправду беден, жить так, как живут обездоленные, в которых и Он есть, в которых Он страдает и живет».
Верная своему обету, она посвятила большую часть жизни самым униженным из униженных, самым отверженным из отверженных. Для них она основала Нирмал Хридая — Дом Чистого сердца, — над которым поместила такой девиз: «Ноте for the dying destitutes» — «Дом для покинутых умирающих». Мать Тереза — мы говорим именно о ней — хотела помочь своим обездоленным братьям и сестрам почить с миром. В результате поразительного парадокса (слово, которое употребляют скептики, чтобы не говорить «чудо») она для миллионов людей стала символом борьбы за жизнь даже тогда, когда жизнь кажется предельно невыносимой, предельно нестерпимой.
В конце XX века, мать Тереза стала символом того великого огня, имя которому — надежда и вера, огня, который до нее явили Альберт Швейцер, Шарль де Фуко и святой Венсан де Поль.
Всех нас — христиан и нехристиан, верующих и не верующих в сверхъестественное, пример женщины, ставшей в 1979 году лауреатом Нобелевской премии мира, обязывает стать лучше; он призывает к действию наши самые благородные побуждения. В противоположность некоторым кумирам века сего, которых некогда идеализировали, наделяли всеми добродетелями и которые потом остались покрыты всеобщим позором (имя им легион во всех концах света), мать Тереза — живой образ жизни, которую по всей справедливости можно назвать образцовой в том смысле, что она указывает нам, по какой дороге идти и, по крайней мере, каких стезей избегать. Когда после моего отъезда из Парижа в Рим издатель предложил мне написать биографию матери Терезы, я вначале невольно ответил сомнением. Почему я? Я никогда не исполнял этого рода служения, а потому меньше других обладал опытом, чтобы описать жизнь монахини-миссионерки. Многих других я считал и считаю более компетентными для этого. И все же я не ответил на предложение решительным отказом. Сейчас я уже не припомню, по каким добрым или недобрым соображениям при помощи справочной службы моего издателя стал собирать документы (статьи, книги и прочее) о матери Терезе. Конечно, мной двигало любопытство, но кроме того — желание знать, способен ли я принять этот вызов. Чем больше я читал, тем яснее видел, как одно за другим отпадают мои сомнения. Мне пришлось смиренно согласиться с очевидным: никто не выйдет из столкновения с жизнью и деятельностью матери Терезы душевно нетронутым. Никто не останется к ним бесчувственным, не избегнет вопросов, которые вызывает встреча с исключительной личностью.
Признаюсь, на меня произвели сильное впечатление сложность личного пути матери Терезы, богатство ее духовной жизни. Когда-то мне посчастливилось встретить ее в Риме на чрезвычайном епископском синоде. Синод был посвящен итогам И Ватиканского собора, а я был его представителем перед французской прессой. Папа Иоанн Павел II пригласил туда и мать Терезу. С самого дня этой встречи я желал больше узнать о ней, увидеть за персонажем масс-медиа живого человека. Нас связывали симпатия и общность в самом первоначальном и сильном смысле этих слов. Никогда более мне бы не представилось лучшей возможности удовлетворить свой интерес.
Впрочем, написать биографию такой личности — задача деликатная. Для этого есть жанр агиографии, и многие произведения, посвященные матери Терезе, не избежали уклона в этот жанр, что вполне понятно. В хороших католических библиотеках есть множество житий и книг сочиненных благочестивыми людьми во славу великих подвижников и мучеников веры: катехизаторов, миссионеров и прочих. Для меня, как для всякого священнослужителя, такое чтение было частью воспитания, но я сохранил о житийном жанре скорее ностальгические воспоминания, чем настоящую любовь к нему.
В матери Терезе меня интересуют не только доказуемые и очевидные совершенство и святость. Она замечательна как сложный человек из плоти и крови, силой воли и молитвы сумевший отказаться от жизни, предписанной с рождения, и ценой долгой внутренней борьбы, сомнений, колебаний стать одной из тех немногих людей, лишь взгляда на которых достаточно, чтобы не отчаиваться в человечестве.
Моя биография матери Терезы обращена, конечно, и к католикам, но также и ко всем христианам, а особенно, как я желал бы, к нехристианам, в частности тем, для которых Бог не стал, по слову Монжа, «необходимой рабочей гипотезой».
Когда я писал эти строки, я хотел хотя бы отчасти дать ответ на вопросы, которые ставил сам перед собой, соглашаясь на предложение посвятить книгу матери Терезе. Кем была эта женщина, деятельность которой увенчала Нобелевская премия мира и множество других международных наград? Откуда она, как воспитывалась, каким образом стада — довольно поздно — той самой «матерью Терезой»? Почему она вызывала такой интерес, что все средства информации ловили малейшие слухи о ее нездоровье? В чем потаенная пружина той глубокой веры, которая двигала этой женщиной, чьи упорство и убежденность позволяли одолевать все препятствия, одерживать верх над любым конформизмом и эгоизмом.
Я думал, что ответ на некоторые вопросы у меня уже есть. Но мне пришлось отказаться от таких поспешных предвзятых суждений, как часто бывает с людьми, о которых мы узнавали только из масс-медиа. Те, кто соблаговолит прочесть мою книгу, постепенно узнают, что реальная мать Тереза гораздо больше и сложнее легендарной. Ее жизнь была отмечена печатью исключительности всегда — гораздо раньше, чем она прославилась деятельностью во главе Миссии Милосердия.
Как писала одна из ее биографов, Моника де Уэртас, «мать Тереза напоминает мне фейерверк. Вначале вылетает что-то невзрачное, бесцветное, но затем сверкает искра… В матери Терезе эта искра была божественной, она возносила ее все выше и выше, блестела все ярче и ярче, расцветала и множилась, освящая весь мир огнем любви, владевшей ею и изливавшейся на нас, чтобы еще больше раскрыться и просиять благодаря ее сестрам, также излучающим радужные снопы любви, сплетающиеся в одну непрерывную цепь».
Давать то, чего мы не имеем, — не то ли это «чудо пустых ладоней», про которое говорит Бернанос?