Мать Тереза. Вера творит чудеса (с иллюстрациями)

В начале 50-х годов не один монсеньор Перье говорил об особом даре матери Терезы. Многие индусы думали почти так же, а иные в своих восхвалениях заходили и еще дальше. Когда монахиня открыла «Дом чистого сердца», начальника полиции Калькутты замучили жалобами индийские экстремисты. Это был дом призрения, впоследствии прославившийся, который находился на землях Калигхата — храма богини Кали, одной из главных в пантеоне индуизма. Индийский офицер, весьма и весьма далекий от католической веры, посетив сестру Терезу, дал резкую отповедь тем, кто просил его принять меры против монахини-албанки: «В храме рядом с Нирмал Хридая стоит богиня из черного камня. А здесь я увидел живую богиню и поклонился ей, явившейся ко мне».

Мысль этого некатолика хорошо показывает, какая аура окружала Терезу с первых шагов ее апостольского служения у самых обездоленных. Служения, совершавшегося в полнейшем отречении от богатства, в самых убогих кварталах Калькутты. Именно это место, которое без преувеличения можно назвать прямой кишкой мира, выбрала для себя мать Тереза. Чтобы вернее попасть в рай, она дала обет пройти всеми кругами ада — того ада, в котором всю жизнь живут беднейшие из бедняков Калькутты.

У огромного мегаполиса не осталось ничего общего с «восточным Парижем», которым он некогда притязал быть. Доминик Лапьер в книге «Город радости» оставил завороженное и завораживающее, к несчастью, до сих пор соответствующее действительности описание города.

«Во всем мире редко встретишь город в такой разрухе. Весь он изъеден гнилью и ржавчиной; тысячи домов, новые двенадцатиэтажные здания грозят пойти трещинами, а то и обрушиться. Потрескавшиеся фасады, провалившиеся крыши, стены, поросшие тропической растительностью. Целые кварталы — словно только что после бомбардировки. Штукатурка, как будто проказой покрыта пятнами афиш, рекламных плакатов, намалеванных политических лозунгов или просто краски. Нормальной уборки мусора нет, поэтому каждый день на улицы вываливается без малого две тысячи тонн отбросов, привлекающих мух, москитов, крыс, тараканов и прочую живность. Летом их испарения грозят страшными эпидемиями. Совсем еще недавно здесь то и дело умирали от холеры, гепатита, энцефалита, тифа, бешенства. Статьи и репортажи местной прессы только и говорили что об огромных свалках, истекающих ядовитыми, тошнотворными дымами, ручьями и газами, о провалившихся мостовых, прорванных водостоках, лопнувших трубах, порванных телефонных проводах. Словом, Калькутта являла такое катастрофическое банкротство, что даже самые благосклонные к городу удивлялись, зачем это люди собираются сюда в таком множестве».

Надо все время держать в памяти этот отрывок — иначе будет непонятно, в какой обстановке проходили повседневные труды матери Терезы и ее все более многочисленных помощниц и помощников, воевавших за победу надежды в таких местах, где, казалось бы, упованья давно оставлены.

Глава 4. Жизнь со смертью

Итак, маленькая конгрегация, основанная Гонджей Бояд-жиу, выдвинулась на передовые позиции — в районы трущоб Калькутты. Поначалу настоятельница и ее сестры занимались новой небольшой школой, куда собрались сотни детей, которых надо было учить и кормить. Каждое утро одни сестры обходили миссии и другие учреждения, собирая остатки пищи, другие просили подаяния на улицах. Каждый день шел бой, чтобы раздобыть плошку риса или сухарей для учеников.

Совсем скоро мать Тереза и ее сотрудницы столкнулись и с другой, несравненно более трагичной стороной жизни. Калькутта — город, где смерть рыскает по улицам и ежедневно уносит тысячи жертв. Множество переселенцев, пришедших из деревень или согнанных с родных мест разделом страны, собирались в мегаполисе; самые нищие из них жили прямо на улицах: им не хватало средств даже на крышу над головой в какой-нибудь хибарке. Живя на тротуарах, они становились добычей заразных и других болезней, голода.

Многие, многие из них умирали прямо на дороге. Вечером они засыпали с пустым, жутко пустым животом; у них не оставалось сил даже просить на хлеб или дойти до благотворительной кухни. Из десятков и десятков голодных, мимо которых другие жители города проходили, не оборачиваясь, лишь немногие счастливцы были еще в состоянии куда-то пойти. Прочие угасали невыразимо одинокие и заброшенные.

Ледяное равнодушие большинства жителей к ближнему было не новостью. Уже в 1943 году, когда японцы захватили рисовую житницу бенгальской столицы — Бирму, и Калькутту поразил страшный голод, мать Тереза, будучи директором колледжа Святой Марии, видела эти печальные сцены. В 1947 году, лежа в больнице, она на досуге прочла прекрасный роман Бхабани Бхаттачарьи об этой трагедии «Множество голодных» и аккуратно подчеркнула в нем такое место:

«Нескончаемый жалобный стон, стон глухой и протяжный, из самого нутра: Ma, ма, го, ма! — Мама, мама, рису! — Ма, ма, го! — Вы слушали его, его и только его, и тошнота подступала, и еда, которую вы ели, вставала комом в горле. Каждый день, каждый час, каждую минуту вы слышали его у своих дверей, у соседских, и так часто повторялся этот крик, поначалу возбуждавший и боль, и жалость, что стал уже больше не слышен и не более трогает слух, чем крик побитого животного. Наконец, вы возненавидели этот стон, отвратительно однообразный. И тогда уроженцы наших мест стали другими — племенем бесчувственным и недочеловеческим».

Прошло восемь лет. Голод прекратился, но для самых бедных положение не стало менее тяжким. Однажды, идя по городу вместе с Мигелем Гомесом, мать Тереза увидела, как прямо рядом с больницей Кэмпбела (ныне больницей Ниратан Сар кар) на голой земле испускал дух человек. Она бросилась в больницу за помощью — напрасно. Никто из врачей не пошел к умирающему: у бедняги не было денег, его нельзя было взять в больницу. Пока мать Тереза бегала в знакомую аптеку за какими-то лекарствами, неизбежное свершилось: человек безмолвно отошел в мир иной, и ни один прохожий не остановился, не пришел к нему на помощь. Вот откуда гнев матери Терезы, сказавшийся в ее страшных словах: «Они больше заботятся о кошках и собаках, чем о людях». Этот гнев распалился больше, когда однажды, выйдя из резиденции ордена, она увидела еще живую женщину, которую уже начали глодать крысы.

Мать Тереза была поражена и возмущена; она решилась сражаться и ради этого, если потребуется, свернуть горы. У нее в голове уже родилась идея: найти место, куда будут относить умирающих, где они смогут отойти с миром, хоть немного окруженные теплом и любовью. «Пусть они хотя бы в оставшиеся часы почувствуют, что их кто-то действительно любит, пусть познают наконец любовь Божескую и человеческую, пусть узнают, что и они дети Божьи, что не забыты, любимы, дороги, что молодые люди готовы им служить».

Чтобы достичь своей цели, мать Тереза проявила самое суровое упорство, одолела множество предрассудков. Муниципальные власти Калькутты знали о творившейся трагедии, но ничего не могли поделать. У них не было для этого никаких средств, так что им оставалось только радоваться желанию монахини-миссионерки прийти им на помощь, но поддержать ее финансово они не могли. Могли они только предоставить ей помещение. Сначала они предложили здание в спокойном районе вдали от бедных кварталов. Пока умирающих туда бы до везли, они бы уже скончались. Другое помещение, в самом центре города, было гораздо менее презентабельно. Конгрегации предложили Дармашалах ветхое здание, когда-то служившее гостиницей для паломников, приходивших к статуе Кали в Калигхате — средневековом храме этой богини на берегу Хугли. Для европейца Кали — богиня индуистского пантеона — совсем не симпатична. Она символизирует смерть и разрушение; ее часто зовут «Черной богиней» и изображают с негроидными чертами. У нее четыре руки, и обычно на ее статуях можно видеть ожерелье из настоящих или маленьких каменных черепов.

В Калькутте ее храм посещали тысячи прихожан и паломников, а их поджидали орды нищих и воров: одни просили милостыню у тех, кто пришел принести жертву богине, другие их обчищали. Возле храма горели, почти не угасая, «кхаты» — погребальные костры. В Индии считается знаком неслыханной благодати испустить дух перед статуей Кали, и по крайней мере благочестивые люди завещают по обряду кремировать себя в ее храме.

Итак, Калигхат — это удивительный квартал: помесь Лувра с Двором Чудес. С течением времени Дармашалах захватили всевозможные жулики, и городские власти перестали им заниматься. Таким образом, передавая здание матери Терезе, они не наносили никакого ущерба недвижимому имуществу города, тем более что монахиня не просила средств даже на неотложный ремонт. Переговоры муниципалитета с конгрегацией Миссии Милосердия длились недолго, вскоре стороны пришли к согласию. 22 августа 1952 года, вдень праздника Непорочного Сердца Марии (день был выбран отнюдь не случайно), мать Тереза при участии главного викария Калькуттского диоцеза монсеньора Эрика Барбера и отца Пьера Фаллона освятила Нирмал Хридая — Дом Чистого Сердца. Кое-как прибитая над входом вывеска гласила: Home for the dying destitutes — приют для брошенных умирающих.

Настоятельницу нисколько не смущало плохое состояние здания: она была уверена, что этот дом ей прекрасно подходит. В двух больших палатах, разделенных коридором, можно было класть и мужчин, и женщин, не смешивая их друг с другом. Пол был цементный — его можно было каждый день просто окатывать водой. Наконец, служебных помещений хватало, чтобы устроить не большую аптеку и кухню. Матери Терезе не пришлось о хлопотать в поисках жертвователей для самых неотложных починок: они явились, как только узнали о ее проекте. Монахиня знала, что милосердных душ гораздо больше, чем думают. Они приходят сами собой, а ведет их как считает мать Тереза, сам Бог. Много лет спустя, когда она открывала приют в Дели, у нее состоялся такой разговор с генеральным директором и президентом компании «Хиндустан Левер» (процветающего филиала компании «Унилевер») мистером Томасом:

— Матушка, как финансируются ваши учреждения?

— Мистер Томас, а кто-нибудь просил вас прийти ко мне?

— Никто, матушка, я сам понял, что это мой долг.

— Вот таки другие приходили ко мне и говорили то же самое. Так и складывается мой бюджет.

Мать Тереза спешно отделывала Дом Чистого Сердца, обставляла его для открытия. В обеих палатах поставили раскладушки и носилки почти на самом полу. Никакой другой мебели. Проходы между кроватями очень узкие, лишь бы можно было в случае необходимости поставить аппарат для переливания крови. Все помещение по-монашески скромное, ничем не украшенное, но это было магическое место, где, по всем свидетельствам, «царили великое просветление, мир, превосходящий разумение, красота, столь же таинственная, как сама смерть».

Дом Чистого Сердца называли приютом смерти, и действительно большинство его постояльцев было обречено, не имело шансов выжить. Но смерть смерти рознь. Мать Тереза восстала против равнодушия, с которой жители Калькутты смотрели на умирающих посреди улиц беднейших своих соседей. Отчего это: от крайней бедности, от недоразвитости страны? Не только. В других краях, с более мягкими нравами, двадцатый век сделал смерть ужасающе обыденной. Речь не только о жестокой смерти в концентрационных лагерях, тюрьмах или во время одной из массовых боен во имя каких-то якобы высших целей, а просто о смерти. На Западе она стерилизована. У нас все реже умирают дома и все чаще в больнице, окруженные совершенно безличным персоналом. Семья, по горло занятая делами, редко присутствует в момент роковой развязки — тот момент, когда умирающий, сражаясь с неотвратимым, хочет чувствовать поддержку, участие, любовь. Против этой-то дегуманизации мать Тереза и решила раз и навсегда бороться.

Для нее, убежденно верующей, смерть — только переход к бессмертию. Она желает, чтобы все мы разделили эту надежду: «Если растолковать людям, что смерть — это возврат к Богу, они перестанут ее бояться. Людей пугает, что с ними будет, и они не хотят умирать. Тут же и угрызения совести: я-де мог поступать лучше. Чаще всего кто как жил, так и умирает. Смерть — не что иное, как продолжение жизни. Только одна жизнь завершается, мы оставляем смертную оболочку, но сердце и душа наши живут вечно. Все религии верят в другую, вечную жизнь. А теперь смерти боятся те, кто думает, что это конец». Затем и нужны такие учреждения, как Дом Чистого Сердца: «Теперь людям не страшно. Они знают: есть место, где их примут. Это место отправления. Нирмал Хридая — истинное сокровище Калькутты. Здесь нет отчаявшихся, изгнанных, голодных. Мы каждому даем то, что ему нужно по вере его: слово, молитву, яблоко, хлеб, сигарету или просто человеческое присутствие».

Главное для матери Терезы — дать бедным из бедных прежде, чем они предстанут перед Создателем, несколько мгновений мира и блаженства. Надо, насколько возможно, облегчить их страдания, а прежде всего — дать им любовь, любовь и еще раз любовь. Как говорит основательница ордена, «если бедняки наши подчас умирают от голода, то не потому, что Бог о них не позаботился, а потому, что мы с вами ничего им не дали, не стали орудием любви в руках Божьих, потому что не узнали Его — Господа Иисуса Христа, — когда Он вновь явился нам в скорбном облике всеми брошенного человека».

Чтобы исполнить свою миссию, мать Тереза и ее помощницы должны были с самого начала явить настоящее мужество и полнейшее самозабвение. Ведь они столкнулись с нищетой и страданием в их самом безобразном и отталкивающем виде. Как правило, умирающие, которых доставляли в Нирмал Хридая, были отвратительно грязны. Их конечности нередко бывали поражены гангреной, изъедены червями. Перевязывая больного, сестре придется увидеть, как вместе с грязным бельем мясо слезает с костей. Чтобы работать в Доме Чистого Сердца, нужны закаленная душа и непобедимая вера.

Моника де Уэртас приводит тому пример, не нуждающийся в комментарии. «Однажды, придя в больницу, две сестры услышали, как некий больной громко ругает санитарок, обходивших его постель. Сестры спросили, что с ним. Он служил в порту, вел надзор за разгрузкой судна, и один тяжелый тюк упал на него. Перелом загноился, началась гангрена, вскоре он должен был умереть. Сестры подошли к его постели, он стал ругать и их:

— Санитарки ко мне не подходят, никто не подходит, а вы что подошли и нос не зажимаете? Или вони не чувствуете?

— Чувствуем, конечно, но мы думаем и о ваших страданиях. То, что вы терпите, так тяжко, что вонь против этого ничто.

Больной попросил, чтобы его перевезли в приют матери Терезы. Там он и умер на другой день — умер в мире».

Каждого больного сразу же мыли и чистили, оказывали первую помощь. Ведь среди сестер матери Терезы было немало врачей и санитарок, отказавшихся от блестящей карьеры, чтобы служить обездоленным. Потом больных отвозили в палату. Там сестры смотрели за ними, ходя от койки к койке, особо задерживаясь возле тех, кто готовился испустить дух. Миссия монахинь ордена кроме прочего и прежде всего — духовная. Больного надлежит подготовить к переходу в иной мир, ободрить его, посоветовать предать дух свой Богу. Одна из сестер свидетельствует: «Они чудно, так чудно умирают с Богом. Мы еще не видели ни одного, кто отказался бы попросить у Бога прощения и сказать: Я люблю тебя, Боже мой!»

Духовная поддержка не означает прозелитизма или попыток крестить умирающих без их ведома. Цель матери Терезы — помочь каждому умереть согласно его религии. Будучи ревностной католичкой, она инстинктивно уважает Другого и его веру. Не ее дело ссыпать в закрома ду́ши человеческие, вести счет тем, кого она привела к «истинной вере». Она выше подобных расчетов, которые извратили бы самую суть ее миссии, и не позволяет себе никого судить: «У Бога свои средства и способы работать в сердце человеческом, и мы не знаем, насколько кто близок к Нему. Но из дел их мы можем узнать, Его они или нет. С Ним ли мы, видно по тому, как мы живем. Нет у нас права осуждать, судить, говорить слова, которые могут огорчить. Может быть, кто-то никогда и не слышал о христианстве. А мы кто, чтобы судить?»

Достаточно признать Христа в каждом страдающем человеке — все прочее не так важно. Важно, чтобы каждый мог обрести Бога на своем собственном пути: «Каждому человеку, в меру благодати, которую Бог дал этой душе, Он позволяет всякой душе тварной встретить Его, принять Его или отвергнуть». Мать Тереза без различия принимает католиков, протестантов, индусов, мусульман и парсов. Для католиков в приюте есть священник, совершающий таинства над умирающим. Все остальные лишь бы отходили в мире с собой и с Богом. Скончавшихся в Нирмал Хридая хоронят по обрядам их религий. Это чудесный, великий, по-настоящему революционный урок толерантности и гуманности. Мать Тереза, которую часто обвиняют в консерватизме, не дожидалась Второго Ватиканского собора, чтобы поступать в духе экуменизма и слышать голос других религий. Такой образ действий поначалу стоил ей нареканий некоторых духовных лиц, упрекавших ее, что она забывает о своих миссионерских задачах. Но она была и осталась миссионером, только особого закала, особой породы — той, из которой получаются святые.

Мать Тереза не принимала агрессивного прозелитизма, но не отказывалась крестить тех, кто этого желает. Если бы ей это запретили, она тут же показала бы когти. Да она так и сделала в 1979 году, когда премьер-министр Индии Морарджи Десаи выступил с инициативой закона о «свободе совести», по которому «всякий желающий принять крещение обязан заблаговременно уведомить об этом полицию». Националистически настроенный премьер выдвигал в качестве аргумента, что миссионеры оказывают помощь преимущественно тем, кто согласен креститься, и, таким образом, индусам приходится продавать душу за тарелку риса. Это был единственный по-настоящему серьезный конфликт между матерью Терезой и властями страны, гражданство которой она приняла. Она обратилась к премьер-министру с открытым письмом, отрывок из которого стоит здесь привести:

«Призвав имя Божие при вступлении в должность, Вы признали Его верховную власть над нашей страной и ее народами. Как это было прекрасно! Но теперь я опасаюсь, что Вы не исполните своего обещания и боюсь за индийский народ.

Я пишу к Вам после долгой молитвы и покаяния и прошу Вас обратиться к Богу прежде, чем сделать шаг, который может уничтожить радость и свободу нашего народа. Это — Вы знаете лучше меня — народ богобоязненный, ходящий перед лицом Божьим. Законопроект, который теперь предполагается внести в парламент под предлогом заботы о свободе совести — заблуждение. Не может быть свободы, если каждый человек не может делать то, что велит ему совесть.

Наши братья из Аруначала в ужасе. До сих пор они жили в святом мире между собой. Но теперь кто-то начинает использовать религию, чтобы разрушить их взаимную любовь потому только, что одни из них христиане, другие индусы, третьи мусульмане.

Одни называют Господа Ишвар, другие Аллах, третьи Бог, но все мы согласны, что Oft создал нас ради самой великой цели: любить и быть любимыми.

Ганди, отец нашего отечества, сказал: „Кто служит бедному, тот служит Богу“. Любить и служить Богу в лице бедных — вот единственная движущая сила и отрада моей жизни. Занимаясь этим, я объявляю о любви и сострадании Божьем к каждому из моих страдающих братьев.

Господин Десаи, господа члены парламента, во имя Бога, не рушьте свободу любить Его и служить Ему по своей совести и вере, которую всегда имел наш народ. Не унижайте религию индуизма, говоря, что индийская беднота продает свою веру за плошку риса. Я никогда еще не видела — а у меня большой опыт. — чтобы случалось нечто подобное, а ведь мы кормили многие тысячи голодных всех религий и каст. Тысячи из них умерли на наших руках в блаженном мире с Богом, в Которого они верили».

Благодаря вмешательству монахини закон не был принят. Морального авторитета матери Терезы хватило для его отклонения потому, что в этом плане она с самого начала служения в Нирмал Хридая была совершенно неуязвима. Никто не мог ее упрекнуть, что она насильно крестила умирающего. Таким путем, где главное — величайшая осторожность, — она пошла не без резонов. Ведь ей, как бы ни кривили губы иные благонамеренные, пришлось с самого начала обозначить свою позицию перед лицом в лучшем случае настороженного, а то и сознательно враждебного окружения.

Нищие и воры, прежде населявшие Дармашалах и изгнанные из него, очень обиделись на новую хозяйку. Жрецы соседнего храма Кали тоже недружелюбно поглядывали на нее, подозревая в прозелитизме. И вот результат: бывало, что в мать Терезу и сестер швыряли на улице камнями, оскорбляли их. Не обращая внимания на злобные выходки, они продолжали заниматься своим делом. Несколько особенно нетерпимых индусов даже явились к доктору Ахмеду, начальнику службы здравоохранения муниципалитета Калигхат, с просьбой передать Нирмал Хридая обратно под гостиницу для паломников. Чиновник их не послушал. Эти жалобщики и пальцем не пошевелили, когда здание захватили жулики и нищие. Доктор Ахмед прекрасно понял, чем вызван такой внезапный приступ благочестия; с другой стороны, он знал, что деятельность матери Терезы снимает с него часть обязанностей, исполнять которые у него не было никаких средств. Поэтому он отправился в Нирмал Хридая, тщательно осмотрел его и объявил просителям, что согласится с их доводами, если они сами возьмутся делать то, чем занимаются монахини. Нетрудно догадаться, каков был ответ.

Тогда в атаку перешли жрецы храма Кали. Пребывание монахини в Дармашалахе для них было равноценно святотатству. Один из них даже грозил матери Терезе смертью. Встретив его, она сказала:

— Если хотите меня убить — вот я, но не трогайте других и оставьте свои глупости.

Недоброжелатель был обезоружен. Вернувшись к своим, он только и мог сказать им:

— Умоляю вас не трогать эту женщину. Двадцать лет я служу богине, изображение которой в нашем храме. А сегодня, глядя на сестру, мне то и дело приходило в голову, что передо мной сама богиня Кали.

Это была первая победа, хотя с ней еще и не прекратились военные действия. Мир был заключен в тот день, когда мать Тереза приняла в своем приюте жреца храма Кали, больного холерой; он так ослабел, что ничего не оставалось, как отнести его в Нирмал Хридая. Монахиня ухаживала за ним с удивительной самоотдачей, хотя он поначалу вел себя очень агрессивно. В конце концов он признал себя неправым и в мире скончался на руках у матери Терезы. Она же только исполняла наделе те советы, которые сама давала сестрам: «Будьте живым проявлением благости Божьей; пусть она видится на вашем лице, в ваших глазах, в вашей улыбке, в сердечности вашего приветствия. Отдавайте людям не только свой труд, но и сердце свое. Труд ради труда — вот опасность, которая все время нам угрожает. Мы не должны допустить, чтобы хоть кто-то ушел от нас, не почувствовав себя счастливее и лучше. Чем отвратительней нам кажется сам человек и труд ради него, тем сильней и крепче должна быть наша вера, наше сердце и преданность службе Господу нашему, приходящему к нам под видом этого немощного». Буквально исполняя эту заповедь, мать Тереза и добилась того, что тронула сердце жреца богини Кали, который прежде был уверен, что монахиня — воплощение абсолютного зла. В знак благодарности другие жрецы пожертвовали настоятельнице Миссии Милосердия некоторую сумму денег и передали две свободные комнатки рядом с Дармашалахом.

Этот акт положил конец проявлениям вражды к монахиням. Отныне они стали неотъемлемой частью местного пейзажа, и прохожие не стеснялись заходить к ним или звонить им, уведомляя, что еще один несчастный готов испустить дух в нескольких сотнях метров от Дармашалаха. Деятельность матери Терезы стала известна и привлекла к ней симпатию многих. В частности, ее активной сотрудницей стала племянница премьер-министра Западной Бенгалии. Она даже взяла на себя управление приютом Нирмал Хридая, когда основательница ордена отлучилась в монастырь для молитвенного сосредоточения. А ведь эта девушка не была католичкой: вместе с дядей Бидханом Чандра Роем она принадлежала к реформаторскому течению индуизма Брамо Самадж, возникшему в Бенгалии в XIX веке. Но она понимала, что всякая добрая воля нужна Калькутте для борьбы с нищетой и безнадежностью.

Благодаря верной Жаклин де Деккер и некоторым миссионерам, жившим в Индии, в середине 50-х годов о деятельности матери Терезы узнали и за границей. Например, после того, как с работой Миссии Милосердия познакомился Эйлин Иган, неоднократно бывавший в Калькутте, организация «Служба католической поддержки», ведавшая финансовой деятельностью сильной американской католической общины за рубежом, решила выделить ордену ежегодную финансовую помощь. При его посредничестве у матери Терезы появилась и первая санитарная машина. Американский священник педантично откладывал гонорары за мессы по усопшим и на эти деньги очень выгодно сторговал автомобиль. Теперь, узнав о новом умирающем, сестры могли тотчас выехать за ним на машине.

Посвящая много времени приюту, мать Тереза не забывала и о внутренних делах своей конгрегации. К ней прибывали желающие вступить в орден не только со всей Индии, но и со всего света. Для воспитания послушниц требовался духовный наставник, но найти его было непросто. Основательница ордена была очень сильной личностью и ревниво оберегала прерогативы настоятельницы даже на самых первых шагах Миссии Милосердия. Это значило, что будущий ментор конгрегации должен был проявлять большую дипломатичность и тактичность. Монахиня могла бы попросить исполнять эту должность отца Джулиана Генри: он был ее духовником в Лорето Хаус и продолжал духовно наставлять ее и после ухода из монастыря. Но, в отличие от отца Ван Эксема и монсеньора Перье, он отнесся к новой конгрегации довольно прохладно. Отец Генри не понимал, зачем мать Тереза решила жить как нищенка среди нищих, зачем ввела в своем ордене правило абсолютной бедности. Он считал, что это обрекает новое дело на провал и, не обинуясь, предсказывал: «Постепенно все это заглохнет». Это было, мягко говоря, поспешное заключение, от которого его автору пришлось вскоре отказаться. Но он не признал себя побежденным и всегда плохо находил общий язык с матерью Терезой. Отец Генри как-то выразился о ней даже так: «Она соль земли, смешавшаяся с землей и осолившая ее. Но сама она упряма и взбалмошна. Она знает только одно: „Кто во мне нуждается, тому я помогаю и тому принадлежу“». Кончилось тем, что начальница Миссии Милосердия поймала-таки золотую рыбку: бельгийского священника отца иезуита Эдуарда Ле Жоли, который уже двадцать лет служил в Калькутте, а позднее стал авторизованным биографом матери Терезы. Как только они встретились, настоятельница, намекая на свои разногласия с отцом Генри, указала новому священнику границы его деятельности: «Прошу вас только не вмешиваться во внутренние дела нашего приюта. Вы уже знаете: иные священники хотели бы, чтобы я кое в чем изменила распорядок. Мне говорили, например, что в трапезной надо повесить занавески. Я не буду этого делать. Большинство сестер жило в деревне, у них никаких занавесок не было, и мы не должны жить лучше них. Я очень прошу вас не вмешиваться в такие вопросы».

Отец Ле Жоли поступал, как ему было сказано, и сделался вернылгсотрудником матери Терезы. Это не значит, что между ними никогда не было никаких разногласий. Она всегда в своей деятельности полагалась на инстинкт и всячески воздерживалась от долгосрочных планов, предпочитая откликаться на неотложные нужды и приспосабливаться к реальности. Как она сама говорила, «мы выбираем, что делать, без всякого плана, ничего заранее не придумываем. Мы работаем постольку, поскольку обнаруживаются потребности и предоставляются возможности». Однажды отец Ле Жоли заметил, что хоть какой-то план все-таки нужен, и тогда у них произошел такой разговор:

— Вы, мужчины, всегда ищете логику, а мы полагаемся на интуицию и чаще бываем правы, чем вы.

— Интуиция ваша основана на любви, вот она и бывает часто вернее наших рассуждений.

В духовном воспитании сестер мать Тереза уделяет особое внимание безмолвной молитве. Хотя все они должны отвечать на многочисленные вызовы и много времени посвящать «постояльцам» Нирмал Хридая, ежедневно они обязаны отстаивать долгую безмолвную молитву — основу монашеской духовной жизни. Мать Тереза говорит: «Нам надо найти Бога, а в шуме и суете Его не отыщешь. Посмотрите, как в совершенном безмолвии растут деревья, цветы и травы. Посмотрите, как безмолвно движутся звезды, луна и солнце. Чем больше мы получаем из безмолвной молитвы, тем больше должны отдать в своей деятельной жизни. Чтобы трогать души, нам нужна тишина. Важно не то, что говорим мы, а то, что Бог говорит в нас». «Скажу вам еще и еще раз одни и те же слова: безмолвие и милосердие, — продолжает она. — Безмолвие языка учит нас говорить с Христом. Безмолвие глаз помогает видеть Бога. Наши глаза подобны окнам, через которые в наше сердце приходит или Христос, или мир сей. Часто нужна большая отвага, чтобы не открывать их». С этой точки зрения переезд из квартиры Мигеля Гомеса на Крик-Лэйн на Нижнюю окружную дорогу был большим благом. В новом более просторном помещении устроили капеллу, где монахини могли присутствовать на мессе и молиться сообща или поодиночке. В капелле живет «хозяин дома», как называет Его мать Тереза: круглосуточно выставлены Святые Дары.

Не забывает настоятельница и о Пречистой Деве, Которую особенно почитает и о заступничестве Которой просит для всякого нового дела. Однажды на праздник Успения она так объясняла это своим сотрудницам: «Сегодня один из самых прекрасных Богородичных праздников. А знаете ли, почему мы так почитаем Матерь Божью? Потому что Она — чистейшее зеркало Божьей любви». В коридоре между мужской и женской палатами Нирмал Хридая с самого начала стояла статуя Девы Марии — очень простая, но украшенная золотым венцом, сделанным из драгоценностей, которые дарили матери Терезе благодарные родственники умирающих. Монахиня могла бы их продать и употребить средства на деятельность ордена. Но она поступила иначе, исполняя волю дарителей, о которых сама сказала: «Ничего не имеющие подарили венец Божьей Матери». Этот венец тем драгоценнее, что золото и камни для него дарили не только католики, но и мусульмане с индусами. От католиков этого и следовало ожидать. Относительно мусульман известно, что они, будучи наследниками двух других монотеистических религий, весьма почитают Ту, Кого называют Лалла Мариам; о Ней с большим почтением говорил сам Пророк. Замечательней всего такой поступок со стороны индусов: он говорит о всемирном значении деятельности матери Терезы.

Слово «всемирный» здесь надо понимать во всех возможных значениях. Деятельность Миссии Милосердия, проходившая в Индии, касалась всех обездоленных, независимо от религиозной принадлежности. Но это не простая сумма того, что совершили члены ордена: сюда надо прибавить и заочные молитвы Страждущих помощников, число которых, благодаря терпеливой деятельности Жаклин де Деккер, все, росло. У них было больше времени для молитвы, чем у сестер, занятых многими делами; это был духовный мотор ордена. 9 марта 1955 года мать Тереза писала им: «Как я счастлива, что могу полагаться на всех вас! Вы мне так же близки, как и сестры, живущие вместе со мной. Часто во время тяжкого труда я думаю о каждом из вас и так обращаюсь к Богу: „Воззри на страждущих чад Твоих и благослови мой труд из любви к ним“. И сразу же приходит помощь. Как видите, вы наш сейф, духовная электроцентраль ордена Миссии Милосердия».

Миссионерок становилось все больше. Поначалу с матерью Терезой было десять человек. Это были избранные из избранных; мать Тереза не уставала хвалить их в письмах к иным из своих корреспондентов: «Самоотвержение наших девушек — величайший дар нашей конгрегации и всей Церкви. Их привлекает нечто большее, чем просто жажда труда. Умилительно видеть, с какой готовностью они отказываются от самых заманчивых предложений, чтобы самоотверженно разделить нашу бедную жизнь». Те, о ком шла речь, удивились бы, прочитав о себе такое. Ведь их настоятельница была отнюдь не деспотичной, но бесконечно требовательной. Она не была щедра на похвалы, и сестрам никогда не стоило хвалиться тем, какие жертвы они принесли. Она постоянно твердила им: «Да не будет в вашем деле никакой гордости или тщеславия. Ваше дело — Господне дело; наши бедные — Божьи люди. Предайте себя целиком силе Христовой, чтобы Его мысли стали вашими, чтобы Он мог совершить Свое дело вашими руками, ибо вы все можете сделать с Ним, дающим вам силу». Но мать Тереза была способна и на неожиданные поступки. Однажды она поняла, что сестры недоедают. Им было положено за каждой трапезой по три чапати (лепешки из цельных пшеничных зерен). Настоятельница объявила, что отныне они будут получать по четыре. Монахини дружно расхохотались. Оказывается, они прознали, что мать Тереза собирается что-то объявить по поводу их питания и отслужили девятидневную службу святому Иосифу, чтобы он дал им сил обходиться двумя чапати.

Мать Тереза, одаренная большой харизмой, царила в своем мире и привлекала туда всех жаждущих глубокой духовной жизни. Она никогда не склонялась ни на какие уступки в требовании полного отказа от благ мира сего и слепого послушания уставу, которых требовала от новоначальных. Монашеское призвание испытывается многими трудностями. И она была вознаграждена: за десять лет число сестер выросло в десять раз. К великому счастью, ибо и поле деятельности маленькой конгрегации непрестанно расширялось.

Глава 5. Жизнь вопреки всему

Мать Тереза с самого начала занималась детьми трущоб. Именно ради них она практически без всяких средств открыла школу, в которую сразу же набились сотни учеников обоего пола. Но это были еще счастливцы, хоть они и жили в кое-как сколоченных лачугах. У них были родители, хоть эти родители едва могли прокормить и одеть их. Но кроме того, и прежде всего, Калькутта была городом беспризорников. Каждый день рядом с умирающими и мертвыми родителями находили грудных малышей. Других матери подбрасывали на помойки, и там они помирали; доходило и до такого кошмара, что младенцев живьем сжирали крысы. Наконец, сотни и сотни мальчишек и девчонок скитались по улицам в поисках скудного пропитания, спали на тротуарах, не имели укрытия, когда наступали долгожданные муссонные дожди. Им приходилось заниматься воровством и проституцией под надзором жадных и жестоких содержателей притонов.

Для матери Терезы это был вызов на новый бой, и она не могла от него уклониться: «Мы еще никогда никому не отказывали, для всех находили место и постель, даже для ребенка. Бог дает все, что потребно. Он дает жизнь цветам и птицам, и дети — это Его жизнь. Детей не бывает слишком много. Бог сотворил мир достаточно богатым, чтобы накормить и одеть всех людей». И вот в 1955 году мать Тереза открыла для беспризорных детей приют Нирмал Шишу Баван (Дом надежды и жизни) недалеко от резиденции ордена, по Нижней окружной дороге, 78. Очень скоро в нем поселилось двести детей; они жили в условиях самых скромных, но несравненно лучше прежнего.

В этот приют, который должен был стать образцом для многих других в Индии и иных странах иногда приносили детей, которым оставалось жить всего несколько часов. О них заботились с любовью и лаской, делали все, чтобы они избежали ненужных страданий. Верная своим принципам, мать Тереза никогда их не крестила «страха ради смертного». Так она поступала согласно учению Католической Церкви, которая не рекомендует давать первое из таинств тем, кто не имеет никакой вероятности выжить и возрасти в католической вере. Прочих детишек селили в приюте, кормили и давали им воспитание, дающее возможность зарабатывать, когда они вырастут. Девочек учили не только читать и писать, но также машинописи, шитью и вышиванию. Мальчики, кроме грамоты, занимались столярным делом, делали скобяные изделия, а также ухаживали за скотом.

Большая часть таких сирот проводила в Нирмал Шишу Баване все детство и раннее отрочество. Для покрытия расходов на содержание учреждения мать Тереза прибегала к оригинальной системе, впервые примененной в Нирмал Хридая. Эта идея пришла ей в голову, когда она встретилась с женой британского поверенного в делах Энн Блэйки. Она была усердной католичкой и вместе с некоторыми другими дамами высшего европейского и индийского общества в Калькутте занималась благотворительностью. Узнав о деятельности матери Терезы, она решила передать для ее сирот игрушки. Это был большой и бесполезный, на взгляд монахини, расход. Детям нужны были не игрушки, а еда и одежда, книжки и тетрадки. Поэтому мать Тереза предложила новой подруге собрать вокруг себя людей или организации, каждая из которых могла бы взять на содержание одного или нескольких детей. Собранные таким образом приношения покрыли бы расходы на проживание и обучение сирот. Затем эта система распространилась и на иностранных помощников ордена, благодаря средствам которых детей удавалось не удалять из привычной среды. Но чтобы исполнить свой долг, недостаточно дать денег. Мать Тереза просила своих местных и дальних помощников о другом, и ее просьба очень проста, но страшно трудна для исполнения: «Мне не нужно, чтобы вы мне давали от избытка своего. Мне не нужно, чтобы вы давали лишнее. Бедным не нужны ваша жалость и снисхождение. Им нужны от вас любовь и доброта. Больше всего недостает ощущения, что они кому-то нужны, что их кто-то любит. Их гложет чувство изгнанничества, вызванное их бедностью. От любой болезни есть лекарство и режим. Но для тех, кто никому не нужен, не находится ни рук, готовых служить, ни любящего сердца. Вот я и не думаю, что эта страшная болезнь излечима. Можно жаждать любви не меньше, чем пищи. Подчас легче дать тарелку риса, чем умирить одиночество и отчаяние того, кого не любят в собственной семье. Бедным нужно, чтобы мы признали в них достоинство. Мы должны быть им благодарны, что они позволяют нам служить себе. Бедные дают нам гораздо больше, чем мы им».

Основание первой группы помощниц для матери Терезы как раз было случаем поведать о том, о чем она хотела. Она желала, чтобы ее благотворители не просто помогали сиротам, как десятки и сотни других учреждений, а полюбили их, признали в них людей, жаждущих любви и человеческого достоинства. Более того, она перенесла это поучение на всех бедных, которыми занималась, повсюду провозглашая, что они достойны уважения, безмерного уважения, что их следует почитать и любить.

Мать Тереза глубоко привязана и к институту семьи — истинной ячейке христианской жизни для мирян, — а потому отнюдь не препятствует усыновлению и удочерению питомцев Нирмал Шишу Бавана индийскими или иностранными семьями. В первое время она уделяла особенное внимание тому, чтобы калькуттских сирот принимали обеспеченные или бездетные семьи, тем более что такая политика помогала ей бороться с весьма распространенными в индийском обществе предрассудками, касающимися кастовых перегородок. «Ведь по кастовой системе мои сестры, мои дети, да и я сама принадлежим к неприкасаемым. Поэтому когда одного из наших детей принимают в лоно индийской семьи, для здешнего общества это нечто невероятное. А по индийским законам усыновленный становится кровным родственником семьи усыновителя — нигде больше в мире это родство не считается таким тесным».

Принимая и воспитывая сирот, добиваясь их усыновления, мать Тереза борется и с абортами. Она их решительная противница, чем заслужила прочную репутацию консерватора. Будучи верна церковному Преданию, она считает любое прерывание беременности преступлением. Больше, чем преступлением: для нее это нравственная язва, говорящая об отчаянии тех, кто считает аборт возможным: «Если в иных богатых странах дошли до того, что разрешили аборты, я скажу, что они беднее бедного». И далее: «Страна, разрешающая аборты, — страна духовной нищеты. Мать соглашается убить свое дитя, поэтому что ей нужнее смотреть телевизор или завести новую машину, чем кормить и воспитывать ребенка. Раз матери убивают своих детей, как всем нам не перебить друг друга? Какая разница? Никакой. Человеческое сердце никогда не должно дерзнуть на убийство живого существа. Жизнь — это жизнь Божия внутри нас. В зародыше тоже есть эта жизнь Божия. Я верю, что вопли младенцев, которым не дали жить, доходят до слуха Божьего. Жизнь — величайший дар Бога человекам». Нужно признать факт: чтобы протестовать против абортов и бороться с ними, давая кров подкидышам, мать Тереза не дожидалась ни шестидесятых, ни восьмидесятых годов. Ее борьба началась с самого низа уже в середине пятидесятых, и самой матери Терезе ее усилия никогда не казались ничтожными: «Может быть, то, что мы делаем, — капля в море, но если бы мы этого не делали, морю не хватало бы нашей капли».

Именно таким образом она заставляла замолчать критиков из числа иных благонамеренных калькуттских католиков. Ей не прощали независимого духа, бьющей через край энергии, оттенявшей кое-чье бездействие. Например, около детского приюта она поставила котелки с рисом для голодных и неимущих. Это уж слишком, заявила одна местная монахиня: мать Тереза портит бедняков своим милосердием. На это последовал разящий ответ: «Я порчу бедных, а вы, значит, в своих колледжах для избранных, портите богатых. Как я могу не подражать Господу своему, не давать даром то, что даром получила?» Бывшая директриса школы в Лорето Хаус знала, о чем говорит. Много лет, пока Бог не призвал ее нести служение в трущобах, она жила на привилегированном положении. Пойдя утешать всякую скорбь, она просто исполняла веление Бога, милостивого, но и требовательного. И если это раздражает кое-каких дам, привыкших иметь «своих» бедняков, знать именно их нужды, то ей это все равно. Она выше критики и предрассудков.

В частности, мать Тереза ярко показала это, решив служить изгоям еще одного рода. На улицах Калькутты она много раз встречала прокаженных — париев из париев, потому что для индусов они понесли от богов кару за грехи свои, а значит, помогать им — все равно что противиться божественной воле. Вот почему жертвы этого страшного бича живут в полной изоляции. Один из них, уроженец Калькутты, кратко описал это состояние: «Несколько лет назад я был очень важной персоной. У меня был кабинет в большом доме. В кабинете был кондиционер, рядом люди, ловившие на лету мои желания. Когда я выходил из кабинета, все кругом кланялись. У меня была большая семья. Но как только они узнали, что я прокаженный, все вдруг переменилось. Не стало ни кабинета, ни кондиционера, ни дома, ни семьи». В 50-е годы в Индии, как и по всей Азии, все еще свирепствовала страшная бацилла, открытая в 1874 году норвежцем Арманером Хансеном. Ее набегам способствовали отвратительные гигиенические условия жизни населения. К тому же многие жертвы болезни далеко не сразу узнавали, что поражены этим бичом: ведь инкубационный период проказы может продолжаться несколько лет. Первая стадия заболевания — невыраженная проказа. У жертвы болезни на коже одно за другим выступают бесцветные пятна, они перестают чувствовать жар и боль. Толькс при какой-нибудь случайности (ожог, ушиб и т. п.) больной понимает, что с ним. Чаще всего ему не оказывают помощи, и он доходит до стадии клубневидной проказы с более выраженным поражением кожи и нервной системы, а там и до заразной язвенной проказы с летальным исходом. На двух последних стадиях поражается все тело больного: он может потерять один или несколько пальцев, руку, ногу, нос и прочее.

С самой глубокой древности прокаженные полностью изгонялись из общества. Библия предписывает изолировать их; Карл Великий — «добрый монарх с цветущей бородою», — опираясь на Святое Писание, также приказал интернировать всех прокаженных. В Средние века, во время Великой чумы 1348 года, их обвиняли в сообщничестве с иудеями и сатаной, в отравлении колодцев и тысячами истребляли. Хотя болезнь эта не наследственная, от детей прокаженных тоже сторонились. Открытие бациллы — переносчика болезни — и способа лечения сульфамидами и сульфатами ни на дюйм не подвинули многовековых предрассудков, более страшных, чем сама болезнь на первой стадии. Как говорит мать Тереза, «главный враг — не проказа, а страх проказы, из-за которого эта болезнь стала постыдной, а на ее жертв падает нелепое проклятие».

Итак, в 1954 году монахиня узнала, что пять рабочих, живших в том самом нищем квартале, где проходило ее служение, были вдруг уволены, как только работодатель узнал, что у них появились первые симптомы болезни. Ей сказали об этом как раз тогда, когда француз Рауль Фольро объявил первый Международный день борьбы с проказой. Тогда же муниципалитет Калькутты решил переселить больных из квартала Гобра — традиционного места их поселения — в округ Банкура. Это было катастрофическое решение, потому что в Банкуре не было источника воды, а без этого нельзя ни предупреждать, ни лечить болезнь.

И вот для матери Терезы явилось новое дело, и вся ее кипучая энергия целиком направилась на него. Она встретилась с премьер-министром Западной Бенгалии БЛЕ Роем, врачом по профессии, лечившим бедняков и очень близким к народу. Она просила его запланировать подключение Банкуры к городскому водопроводу и без особых затруднений получила согласие. Но тот не знает мать Терезу, кто подумает, что она удовлетворилась таким результатом. Улучшить условия жизни прокаженных недостаточно: им надо показать, что их любят, что они полноценные граждане. Для этого начальница Миссии Милосердия решилась на действие, сильно поразившее общественное мнение. Она устроила специальный день сбора средств для прокаженных. Сестры Миссии пошли по городу с корзинками, на которых было написано: «Пусть прокаженные почувствуют ваше добро». Успех был полный. Жертвователи всех конфессий и каст проявили величайшую щедрость. Ободренная этим успехом, Мать Тереза поехала в Мадрас, где встретилась с бельгийским врачом доктором Гемериксом, проводившим интенсивное лечение проказы благодаря сети передвижных клиник. К больным проказой, слишком часто страдающим от одиночества, надо было отправиться, чтобы захватить болезнь в самом начале и воспрепятствовать неуклонному ухудшению состояния пациентов.

Через несколько месяцев помощь прокаженным стала одним из главных направлений деятельности Миссии Милосердия в Индии. Для них были созданы приемные по всей стране, и мать Тереза, вопреки всем запретам и предрассудкам, давала на эти лечебницы, не считая. Она удивляла даже самих больных: ведь они привыкли к предрассудкам, связанным с их болезнью, и не понимали, как могут монахини служить им у их одра. На собранные средства матери Терезе удалось основать поселок прокаженных в Асансоле. Она прекрасно знала это место 200 километрах от Калькутты: там в 1947 году она лечилась от туберкулеза. Там исключительно здоровый климат, много свободной земли. Через несколько месяцев там вырос Городок Мира. В нем было все: и больница для больных, и школа для детей. Каждая из 400 семей, поселившихся в городке, получила дом с участком земли. Их материально и морально поощряли открывать маленькие мастерские; таким образом, они получили определенную финансовую независимость и входили в контакт с внешним миром. Асансол вскоре стал образцом, которому следовали многие подобные опыты в Индии, а мать Тереза начинала все новые и новые дела.

Ее внешняя и духовная деятельность стали еще активнее в то время, когда вся Католическая Церковь жила событием, глубоко повлиявшим на ее историю: открытие Второго Ватиканского Собора, созванного Папой Иоанном XXIII (1962–1965). Некоторые из решений Собора иные католики встретили в штыки: отказ от латинского языка как единственного литургического, введение коллегиальности как формы церковного управления, явно декларированная воля к диалогу с другими христианскими и нехристианскими исповеданиями и т. д. Все это вызвало внутреннее сопротивление — в одних странах более, в других менее сильное — и даже маленький раскол: монсеньор Лефевр, бывший епископ Дакарский, имевший довольно сильное влияние среди миссионеров, попытался создать свою церковь, не признающую Собора.

Мать Тереза при всех этих переменах сохранила холодную голову. Она не отнеслась к ним с заведомой враждебностью. В своих стычках с некоторыми из членов церковной иерархии она и сама убедилась, что кое-какие реформы необходимы. Некоторые реформы она провела сама, не трубя о них и не дожидаясь созыва Собора. С самых первых шагов конгрегации ее сестры носили местную одежду (сари), а не балахон с чепцом, как западные монахини. Что касается диалога с другими религиями и полного уважения к Другому, то на этом и стояла благотворительная деятельность матери Терезы. Она жила в преимущественно нехристианской стране и помогала без всякого различия индусам, мусульманам, сикхам и парсам. Среди тех, кто оказывал ей поддержку в Калькутте и по всей Индии, наряду с католиками встречались и последователи Вишну, Яхве, Магомета. Дом, в котором разместился орден, продал по очень низкой цене один мусульманин, сказав при том: «Бог мне этот дом дал, к Нему он и возвращается».

Итак, что касается экуменизма и диалога между религиями, мать Тереза намного опередила свое время, воплощая евангельские ценности во всем их богатстве и объеме. Второй Ватиканский Собор в ней, несомненно, нуждался, но она не нуждалась в Соборе, чтобы оставаться верной своим обетам и следовать заповедям Христовым. Поэтому к соборным постановлениям она отнеслась довольно сдержанно, в чем иные не замедлили увидеть признаки отчуждения или скрытого неприятия. Они плохо знали ее — дисциплинированную дочь Церкви, всегда являвшую полное послушание своей Матери. Послушание для нее — главнейшая добродетель, неотделимая от искреннего призвания и от основания всей монашеской жизни — стремления к святости: «Решиться стать святым значит отбросить все, что не есть Бог. Обнажить свое сердце, очистить его от всех вещей, жить в бедности и отрешенности. Отказаться от своей воли, привычек, прихотей, мечтаний и отдать себя в добровольное рабство Богу».

Живя в таком радостном «добровольном рабстве», мать Тереза, конечно, не может пойти против Церкви, Папы и Собора. Она сочла бы это безмерной гордыней, несовместимой со смирением, которого она взыскует. Хотя она, бесспорно, ближе по взглядам к монсеньору Лефевру, чем к отчаянным богословам вроде Ганса Кюнга, она не пошла против Второго Ватиканского Собора. Наоборот, она говорит, что не надо впадать в уныние: «Сейчас для Церкви трудные времена. Не занимайтесь пересудами. Вам скажут, что такие-то священники и монахини отошли от Церкви, что такой-то и такой-то орден распущен. Но не забывайте, что остались еще многие тысячи священников и монахинь, живущих верными и счастливыми семействами до самой смерти. Это испытание очистит Церковь из человеческих немощей, и она выйдет из него прекрасной и верной Богу». Это послушание обоюдоостро, но она умеет обратить его себе на благо. Ведь верность церкви означает не только верность Риму, но и скрупулезную верность уставу своего ордена, в котором она обязалась ничего не менять. Так, 1 января 1961 года она писала своим сестрам: «Дорогие дети мои, верность уставу — драгоценнейший и изящнейший цветок любви, который мы, инокини, можем поднести Всемогущему Богу. Устав выражает волю Божью, и мы должны подчиняться ему всегда и везде до нашего последнего издыхания. Верность в самом малом — не в наших интересах, это было бы малодушием, а ради великого замысла воли Божией. За устав я должна держаться, как ребенок за юбку матери».

Это убеждение она смогла передать и своим сестрам — впрочем, их вера достаточно тверда, чтобы ее могли поколебать всякие новомодные богословские штучки. Мать Тереза убедилась в этом на опыте, о котором рассказала не без доброй насмешки, но и не без жесткой критики в адрес послесоборных псевдоноваторов. Один священник, нахватавшийся новых идей, с важным видом посоветовал ей объяснять монахиням, почему она велит им сделать то или другое. Хотите — пожалуйста. Настоятельница на пальцах объяснила одной послушнице, по каким именно причинам ей надо сделать именно это. Девушка от возмущения разрыдалась: «Я не за таким обращением сюда шла, матушка! Вы мне растолкуйте только, что сделать, и я сделаю, а ваших резонов мне не надо». Мать Тереза делает отсюда вывод, от которого уже никогда потом не отступала: «С самого начала научитесь послушанию, и это прямо приведет вас к Богу. Не ходите кривым путем обычной жизни. Есть один прямой путь, который прямо приведет вас к сердцу Божьему. Никогда, никогда вы не уклонитесь с него, никогда не сотворите ошибки, если поймете различие между двумя путями. Старший, когда велит вам сделать то или другое, может погрешить. И я сама могу погрешить, когда велю одной из вас идти туда или сюда, сделать то или се. Но на сестре, исполнившей сказанное, нет греха». Мать Тереза очень серьезно относилась к старшинству настоятельницы в монашеской конгрегации, к совершенному единству, которое должно быть между ней и сестрами. Однако не только единство, но и любовь. 22 апреля 1961 года она говорила сестрам: «Когда вы пойдете на небеса, Господь не спросит вас: Была ли ваша настоятельница святой, умной, чуткой, веселой и прочее? Он спросит только одно: Как вы можете любить Меня, Которого не видели, если не любите настоятельницу, которую видели? Когда дьявол в злобе на Божье дело любви думает, как его расстроить, он прежде всего старается портить орудия Божьего дела, а через это расстраивает и само дело».

Мать Терезу, мягко говоря, раздражали не конкретные реформы, а множество богословских нововведений, явившихся вслед за Собором. Для нее катехизис ее детства навсегда остался истиной. Ей не слишком нравилось, что иные пытались подсластить представление о грехе, считая, в частности, устаревшей шелухой прежнее учение о простительном грехе. Для нее же и простительный грех не пустяк: «Если его сознательно дозволяют себе, если он становится хлебом насущным, развивается нравственная вялость и вся духовная жизнь крошится, распадается». Но это еще ничто в сравнении с суждениями иных духовных лиц, напичканных новооткрытыми аксиомами. Однажды мать Тереза чуть не задохнулась от возмущения, слыша, как некий только что рукоположенный священник «на ставлял» ее сестер, что не следует-де преклонять колени перед Святыми Дарами, входя в капеллу, потому что Христос присутствует там лишь во время мессы и причащения. Это было прямым нападением на идею иноческого послушания. Едва закрыв рот, патер услышал любезное: «Благодарю вас, можете быть свободны», — после чего мать Тереза пояснила собравшимся: «Вы слышали речь молодого, неопытного священника. А теперь я вам скажу, как учит церковное Предание». Как раз этим инцидентом она воспользовалась, чтобы выразить свое отношение к Собору: «Церковь желает обновления, но обновиться не значит изменить какие-то обычаи и молитвы. Наоборот: обновление — это духовная верность церковным постановлениям, дух, ищущий святости в бедной и смиренной жизни, упражнение в чистосердечных и терпеливых делах милосердия, щедрая жертва своего сердца, находящая выражение в чистоте и целомудрии». Эти же идеи она отстаивает в послании, написанном на Рождество 1963 года семинаристам своего родного города Скопье. Для нее это был и неожиданный случай проверить, не забыла ли она еще сербохорватский, и, главное, случай выступить в защиту единства Церкви: «Помните, дорогие семинаристы: Господь призвал и избрал вас, чтобы вы стали одной большой семьей».

Не слишком горячее отношение матери Терезы к соборным постановлениям отчасти объясняется тем, что в середине 60-х годов ей как раз приходилось решать множество проблем, связанных с расширением ее дела. В то время, как другие монашеские конгрегации столкнулись с недостатком вновь поступающих и должны были прилагать гигантские усилия, чтобы выжить, Миссия Милосердия росла вовсю. Мать Тереза уже давно билась за разрешение открывать обители за пределами Калькуттского диоцеза: ведь умирающих, беспризорных и прокаженных было множество во всей Индии. Между тем каноническое право запрещало диоцезальной конгрегации — а таков был статус Миссии Милосердия — открывать свои отделения в других диоцезах в течение десяти лет со дня основания. Это мудрое ограничение: ведь у новых обителей должны быть настоятели, а их не подготовишь за несколько месяцев. Тут требуются многие годы, что касается и тех исключительных личностей, которых мать Тереза выделила среди своих сотрудниц.

В этом пункте епископ Калькуттский монсеньор Франсуа Перье, при всем благорасположении к ордену, был непреклонен. Он раз за разом отказывал в просьбах открыть обители за пределами его диоцеза. Прежде мать Тереза должна была доказать и показать, что сама крепко держит в руках свою конгрегацию. Отцы Ле Жоли и Ван Эксем не без труда обуздывали кипучую энергию основательницы ордена, рискуя нарваться на ее гнев и даже грубость. Она же была убеждена, что ордену ее необходимо расти, распространяя свою деятельность на другие районы Индии. Да и многие епископы, узнав о деятельности Миссии Милосердия в Калькутте, были готовы принять ее у себя. Они активно давили на монсеньора Перье, но тому хватало ума не поддаваться на просьбы коллег; он педантично соблюдал срок, установленный канонами. В 1959 году, незадолго до десятой годовщины основания ордена, мать Тереза получила право открыть первую обитель за пределами Калькуттского диоцеза при миссии Нота Нанпур в Ранчи. Месяц спустя еще одна обитель открылась в политической столице Индии Дели по инициативе местного архиепископа монсеньора Джозефа Фернандеса. Прежде он был главным викарием, а затем вице-епископом в Калькутте, прекрасно знал мать Терезу и ее дела. Он знал, что сестры Миссии Милосердия очень пригодятся в городе, куда стекались десятки тысяч крестьян, бежавших из деревень. Индийские власти тоже это знали: не случайно премьер-министр государства, д-р Неру лично присутствовал на открытии обители.

Мать Тереза обратилась к нему и другим гостям тоном, не терпевшим возражений: «Прежде всего поклонимся Хозяину дома». Неру и когорта высших чиновников, окружавших его, направились в часовню. Там Неру, сложив руки, склонился в традиционном индийском поклоне «пренам» перед дурной хромолитографией с изображением Христа. Дети, принятые в приют, обратились к Богу с молитвами и небольшими приношениями, прося взамен благословить того, кто руководит судьбой страны. Мать Тереза спросила премьер-министра:

— Хотите ли услышать от меня о нашем труде?

— Нет, матушка, я прекрасно о нем знаю, потому я и здесь.

В 1960 году мать Тереза открывает обитель в Джанси затем последовали: Агра, Асансол, Амбала в 1961-м, Амравати, Бхагалпур, Бомбей в 1962-м, Патна в 1963-м, Парингар, Джамшедпур, Векио, Гоа, Дарджилинг в 1964-м. Всюду мать Терезу приглашали туда местные епископы, за исключением Бомбея — культурной столицы Индии. Начальница ордена удивлялась, почему монсеньор Валериан Грасиас — архиепископ Бомбея, первый кардинал индийской национальности — ей не пишет; отец Ле Жоли сказал ей: «И не ждите — монсеньор Грасиас сам не позовет вас, не сделает первого шага. Это слишком важная персона, князь Церкви. Советую вам написать ему и предложить свои услуги».

Мать Тереза послушалась, «черкнула две строчки» (для нее это было умалением достоинства) следствием чего было приглашение по всей форме приехать и открыть приют в Бомбее. По поводу этого визита было пролито немало чернил: к негодованию индийской прессы, мать Тереза, приехав в город, заявила: «Бомбейские трущобы еще хуже калькуттских». Опонентам, обвинявшим ее в очернении облика города, она отвечала, показывая превосходное знание местности: «В Калькутте трущобы по большей части одноэтажные. Поэтому они свободно проветриваются, нет такой скученности, детям есть куда разбежаться. Бомбей же Построен на острове. Поэтому его трущобы стоят прямо рядом с заводами, земля там дорога, потому что ее мало. Поэтому и дома там трех-, а то и четырехэтажные, водопровода нет, в квартиру поднимаются по узким лестницам, вентиляция очень плохая и детям днем негде играть».

Открытие новых обителей в Индии было лишь этапом еще более обширного проекта. Мать Тереза мечтала распространить деятельность ордена на другие страны, другие континенты. Но для этого ей нужно было получить окончательное утверждение своей конгрегациию. Именно для этого в ноябре 1960 года она отправилась в Рим, ненадолго заехав в США. Впервые с 1929 года она выехала из Индии. В городе святого Петра она встретилась со своим братом Лазарем. Он поселился там после Второй мировой войны: бывший адъютант короля Ахмеда Зога I не мог вернуться в Албанию при коммунистическом правительстве Энвера Ходжи. Встреча оказалась очень волнующей, особенно для Лазаря. Он заметил, что с возрастом сестра становилась все больше похожа на их мать Драну.

Тереза тоже была рада встрече с братом, но в Риме у нее было слишком много хлопот. Поскольку попасть прямо к Папе она не могла, ей приходилось вести долгие беседы с прелатами конгрегации пропаганды веры. Монахиня и ее собеседники говорили на разных языках, хотя святые отцы всей душой готовы были помочь. Зная о деятельности матери Терезы от апостолического нунция в Индии монсеньора Нокса, они хотели выделить ей субсидию в 25 тысяч долларов ежеквартально на содержание сестер и расходы по обучению послушниц. Для главы ордена об этом не могло быть и речи. «Мне вовсе не нужно вспомоществование для сестер. Мы не хотим иметь банковский счет и гарантированные средства к существованию. Мы должны идти вперед, надеясь только на промысел Божий. Нет для нас больше опасности, чем разбогатеть. Нам нужна бедность, — продолжала она, — чтобы жить в материальной и духовной свободе. Нам нужна такая же свобода, как у тех, кто вокруг нас, чтобы не стать рабами богатства. Никого нельзя принудить к богатству. Мы же должны посвятить себя только бедности. Христос избрал свободу. Если мы хотим стать Им, должны быть бедны, как Он». В конце концов мать Тереза, не нарушая устав, согласилась принять средства от Рима с тем, что они поступят бедным и прокаженным.

Что же касается желания открыть обители за пределами Индии, ей дали понять, что курия перегружена в связи с грядущими переменами в Церкви и не может изучить ее дело. Три года спустя ничего не изменилось, но мать Тереза столкнулась с новой проблемой: каноническим статусом «братьев» при ее конгрегации. Их было мало — всего восемь: это были братья послушниц, кандидаток и инокинь. Все они были мирянами, добровольно работавшими в Нирмал Хридая, но желали стать монахами — только не в существующих орденах. Они хотели нести свое служение рядом с матерью Терезой как члены мужской конгрегации, связанной с Миссией Милосердия. Но каноническое право запрещает женщине стоять во главе мужского ордена.

Поначалу мать Тереза думала попросить о руководстве этим зачатком нового братства провинциала иезуитов в Калькутте отца Робера Антуана. Тот был не против, но решительно отказал генерал иезуитов: отец Антуан был предназначен занять кафедру сравнительного литературоведения в Ядавпурском университете в Калькутте. Профессорская карьера была бесконечно далека от трущобной реальности, для работы в которой он, казалось, имел способности… Иезуит подчинился распоряжению начальства, мать Тереза была поставлена перед фактом. Но она не оставляла трудных поисков нужного человека. В конце концов она обрела его в лице другого иезуита, австралийца родом, Айана Траверс-Болла. Он был рукоположен в Ранчи, где существовала обитель ордена матери Терезы, в тот самый день, когда в Калькутте состоялась религиозная церемония в честь учреждения мужского братства. Несколько встреч с настоятельницей убедили отца Траверс-Болла поступить в ее распоряжение. Начальство не возражало, и с одобрения архиепископа Калькуттского монсеньора Альберто де Соузы он присоединился к остальным восьми братьям. Их положение в Церкви по-прежнему оставалось неопределенным. Отцу Траверс-Боллу, как прежде матери Терезе, был предоставлен времениыймонастыря, но товарищи его оставались мирянами.

Визит Павла VI в Индию по случаю Евхаристического конгресса в Бомбее (1964) стал огромной поддержкой для матери Терезы. Папа, сломав традицию своих предшественников, которые больше ста лет не покидали Ватикан, решил отправиться на встречу со своей паствой. Это была подлинная революция, привлекшая массы народа. Для матери Терезы прибытие понтифика было великим событием, а участие в визите — огромной радостью. Вместе с сестрами она собиралась присутствовать на торжественной мессе, которую Павел VI служил на стадионе в Бомбее, но дело пошло иначе. По дороге на эту церемонию мать Тереза повстречала чету старых супругов. Они были очень плохи. Муж умер на ее глазах, жену настоятельница на своих слабых плечах донесла до женского приюта, где она и скончалась. Она ни мгновения не колебалась, выбирая между Христовым викарием и страждущим человеком, скорбь которого напоминала о Страстях Христовых. Она просто взяла и исполнила свой долг. С Папой у нее еще будут случаи повидаться — это она тоже знала.

Великий понтифик был прекрасно осведомлен о деятельности Миссии Милосердия и ее настоятельницы. Апостолический нунций монсеньор Нокс много ему об этом рассказывал. Любопытство Папы было особенно задето потому, что в Бомбее местные церковные власти показали ему несколько тщательно отобранных филантропических учреждений, но забыли включить в их число Миссию Милосердия. Они боялись показать слишком чудовищную нищету — это бросило бы тень на облик их страны. Павел VI был тонким дипломатом: он заметил это желание, но не пошел у него на поводу. Кроме того, он желал символически выразить матери Терезе уважение, которое питал к ее деятельности. Поэтому он решил отдать монахине белый «линкольн» — подарок одного богатого католика-американца, — на котором ездил сам. Он знал, что для себя или для своего ордена мать Тереза им не воспользуется, но она могла его продать и таким образом добыть денег для каких-то своих предприятий. Павел VI не ошибся. Автомобиль был тотчас разыгран в лотерею. Каждый билет стоил 100 рупий. Мать Тереза таким образом собрала почти полмиллиона рупий, а счастливым обладателем машины стал один индус, купивший десять билетов.

Папская забота не ограничилась этим символическим жестом. Вернувшись из Калькутты, Павел VI поторопил курию, и в феврале 1965 года мать Терезу уведомили о получении «декрета благословения». Он «подтверждал равноправомочность и полную законность женской конгрегации Миссии Милосердия во всей Церкви» и уполномочивал ее открывать свои учреждения «во всяком диоцезе и во всякой стране, где церковные власти будут согласны принять их». Конгрегация матери Терезе де-юре стала понтификальной, то есть находившейся под началом непосредственно самого Папы. Это было весьма полезной протекцией: мать Тереза пользовалась постоянной поддержкой Павла VI, который считал монахиню примером для всей Церкви. Был пройден новый этап, чтобы дело матери Терезы сияло неугасимо.

К тому же на Западе о ней узнавали все больше и больше. По случаю поездки Папы в Индию, многие журналисты, отправившиеся туда, без всякой просьбы его основательницы Нирмал Хридая посвятили ему большие репортажи. Она не имела никакого представления о медиа-планах, и ей всегда претило давать интервью. Но корреспондентов это не останавливало: описание калькуттских трущоб было для них горячим сюжетом. Статьи 1964–1965 годов на этот сюжет, ярко обрисовавшие неутомимую деятельность матери Терезы, позволили ей значительно увеличить число своих иностранных сотрудников, что выразилось и в притоке приношений, всегда с благодарностью принимавшихся.

Между тем проблема «братьев» оставалась нерешенной. В марте 1965 года Айан Траверс-Болл, принявший имя брата Андрея, возглавил маленькое неформальное братство. Иезуит сохранял прекрасные отношения с матерью Терезой, которая прямо говорила: «Это удивительно. Мы такие разные. Он гораздо выше меня. Он очень хороший». Оба они были убеждены, что необходимо создать мужскую отрасль Миссии Милосердия с уставом, скопированным с устава 1950 года, написанного матерью Терезой. Иерархи колебались. Иных прелатов пугала активность монахини. Другие боялись, как бы чрезмерная сила ее личности не привела к вредным для ордена трениям между ней и братом Андреем. Между Калькуттой и Римом на этот счет шла оживленная переписка. Наконец, в марте 1967 года, Ватикан постановил «создать на диоцезальном уровне конгрегацию Братьев-миссионеров Милосердия», окончательная редакция устава которого была написана братом Андреем Траверс-Боллом, отцом Ван Эксемом и матерью Терезой. В отличие от сестер своего ордена, братья не носили никакой особой одежды: только небольшой крест на рубашке или свитере указывал, что они монахи. Так, вопреки мнению матери Терезы, решил брат Андрей, ссылаясь на то, что Христос носил одинаковую одежду со своими учениками.

Сначала братья оставались в Шишу Баване, потом поселились в доме, расположенном на Марсалала-Роу. Их было теперь 33, в том числе одиннадцать послушников. Братья открыли центры в Думдуме (около аэропорта), в Ховра (около центрального вокзала) и в Тита rape, где занимались умирающими, сиротами и прокаженными, соблюдая самую строгую бедность. Мать Тереза считала их символом будущего: «Сейчас многие жалуются на недостаточное пополнение монашества, говорят, будто бы молодежь не желает жить в бедности, смирении и послушании, но я ничего подобного не вижу. Попросите их совершить что-либо трудное ради Иисуса Христа, и они сами пойдут на это». Мать Тереза сделала отсюда вывод, что пример братьев должен распространяться и на женскую конгрегацию: «Нам нужно еще очень много сестер, чтобы открывать новые обители и приюты». Этому она с тех пор и посвящала свои усилия.

Глава 6. Мать для всего мира

Начиная с 1965 года, когда от Рима было получено разрешение открывать обители вне Индии, мать Тереза могла удовлетворять такие просьбы, с которыми к ней обращались уже многие епископы. Некоторые слышали о Миссии Милосердия во время Ватиканского Собора, где монсеньор Нокс, апостолический нунций в Индии, а позднее архиепископ Мельбурнский, говорил много хорошего о сделанном сестрами ордена. Среди самых внимательных слушателей монсеньора Нокса был монсеньор Бенитес, епископ Баркизимето в Венесуэле. В его диоцезе катастрофически не хватало черного и белого духовенства, а население жило в условиях крайней бедности. Он первым пригласил мать Терезу открыть обитель в его стране. Получив декрет благословения, дававший право вести свою деятельность по всему миру, она тотчас же вылетела в Латинскую Америку, чтобы подробно осмотреть все на месте. Хотя настоятельница Миссии Милосердия от всей души желала рассеять свой орден на всех континентах, она очень строго проверяла обращенные к ней просьбы. Она не желала открывать новые приюты просто для статистики. «Мы идем туда, — говорила она, — где больше всего духовная нужда, где больше всего работы, где люди явно готовы принять духовное наставление и святые таинства. Мы идем туда, где Церковь всего нужнее, где ее вовсе нет или очень мало. Чтобы отвадить нежеланных просителей, она прибавляет к этому главному требованию еще три условия: „Сестры должны иметь возможность трудиться среди бедных — а бедные есть везде, даже в так называемых богатых странах: Франции, Германии, Англии, Соединенных Штатах. Сестры должны располагать достаточным временем для общей и уединенной молитвы. Наконец, им должна быть обеспечена духовная помощь опытного, наставленного в вероучении священника превосходной нравственности“».

В Венесуэле мать Тереза сразу убедилась, что она здесь нужна — вернее, ее орден. Поэтому в Коро, штат Яракуи, был открыт приют. Не обошлось без проблем и недоразумений. Простодушные местные католики искренне не знали, с кем имеют дело. Щедрые благотворители из лучших побуждений пожертвовали Миссии Милосердия холодильник, стиральную машину и мебель. Им немедленно вернули их приношения. Мать Тереза в гневе растолковала имеющим уши: «Бедняки стирают руками, у них нет никаких холодильников и уж подавно мягкой мебели». Этот инцидент вызвал много толков, но послужил во благо. С тех пор Миссия Милосердия, куда бы она ни являлась, могла быть уверена, что приглашающие знают ее устав и ничего не перепутают. Где бы ни поселились миссионерки, они живут так же, как их сестры в Калькутте: довольствуются минимально необходимым, считая, что и этого слишком много.

Прибыв из Индии в Коро, сестры тотчас взялись за работу. А работы хватало. Как и в Калькутте, они заботились о самых бедных, о сиротах, больных и изгоях. Но кроме того, им приходилось возмещать недостаток местного духовенства. Во многих приходах годами некому было служить, так что верующие оказывались лишены святых таинств. По благословению монсеньора Бенитеса, монахини стали исполнять дьяконские и катехизаторские обязанности. Как говорит одна из них, «в Венесуэле мы стали почти священниками: делали все, только не исповедовали и не служили мессу. Чудесная работа!».

Расширение ордена не осталось незамеченным. Как мы уже говорили, в 1965 году, во время визита Павла VI в Индию, мать Тереза впервые после долгого перерыва встретилась с прессой. Бывшей внештатной корреспондентке католической газеты в Загребе пришлось отвечать на вопросы бывших «коллег». Один из них, знаменитый режиссер ВВС Малькольм Маггеридж, задумал грандиозную премьеру: большой репортаж о Миссии Милосердия с участием матери Терезы. Ему же пришло в голову, чтобы журнал «Лук» напечатал о монахине большую статью с завлекательным заглавием «Как стать святой». Взяв рекомендательное письмо у архиепископа Вестминстерского кардинала Хинена, Маггеридж полетел в Калькутту на разведку. Поначалу мать Тереза отнеслась к его затее довольно скептически. Ей совершенно не хотелось показываться перед камерами, говорить о своем деле и о себе самой. Кончилось тем, что она, скрепя сердце, на все согласилась, но выдвинула свое условие: «Если эта передача поможет людям больше полюбить Бога, мы сделаем ее. Но в ней должны участвовать мои братья и сестры: ведь это их труд». В заключение она сказала: «Let’s do some beautiful for God» — «Давайте сделаем что-нибудь прекрасное для Бога». Эта фраза стала заглавием передачи и книги, которую Малькольм Маггеридж написал на ее основе. Через несколько месяцев после первого визита он вернулся со всей своей группой. Съемки начались. Мать Тереза инстинктивно нашла нужные слова для рассказа о своей конгрегации: «Я не люблю делать что-то такое очень большое. Для нас самое главное — отдельный человек. Чтобы полюбить человека, к нему надо подойти очень близко. Я верю в действие человека на человека, и тогда каждый человек становится для меня Христом, и как один Христос, так и этот человек становится для меня тогда единственным в мире. Я помогаю не толпам, а только отдельным людям. Если бы я видела толпу, я бы ничего не стала делать». Но притом она не попала в ловушку индивидуализма. Когда режиссер стал задавать ей вопросы о ее жизни, обещая даже написать ее биографию, она ответила с добродушной насмешкой: «При жизни Христа Его биографию не писали, но Он сделал самое великое дело: спас мир и научил людей любить Отца. Вот это и есть Его дело, а чтобы исполнить его, мы должны стать простыми орудиями, исполнить свою задачу и тихо уйти».

Чем больше шли съемки, тем больше матерый журналист Малькольм Маггеридж поневоле убеждался, что перед ним действительно исключительная личность, обладающая особым Божьим благоволением. Снимать в Калькутте непросто. Воздух там очень влажный, вода оседает на объективах и портит качество изображения. Кроме того, Нирмал Хридая — темное здание. Там так мало света, что самые опытные осветители могут прийти в отчаяние. Оператор был твердо убежден, что в приюте снимать не сможет. Но режиссер обязательно хотел запечатлеть на пленке мать Терезу, утешающую умирающего. Камера застрекотала. Увидев результат — на редкость отчетливое изображение, окруженное необычайным свечением, — Маггеридж был вынужден признать удивительную истину: «Я думаю, что мы первыми получили достоверное изображение чуда на пленке!» Передача была показана по ВВС в прайм-тайм; она имела колоссальный успех, и, хотя в ней не было просьб о пожертвованиях, она принесла Миссии Милосердия 260 тысяч франков.

Эти деньги пришлись кстати, потому что мать Тереза начинала новые проекты. После Индии и Латинской Америки пришла пора задуматься и о других континентах, в том числе о родной Европе, наивно полагавшей, что в ней не может быть нищеты. В марте 1968 года Павел VI пригласил монахиню на встречу в Рим. Курия постаралась. К приглашению понтифика был приложен авиабилет из Калькутты в Рим и обратно, а также 1000 долларов, которые немедленно употребили на нужды бедных. 22 августа мать Тереза вылетела в Рим вместе с сестрой Фредерикой. Она знала, что сможет повидать там брата Лазаря, который жил в Риме с женой. Лазарь каждый раз со страхом ждал, какой еще сюрприз ему приготовила сестрица. В прошлый раз в аэропорту Фьюмичино ему пришлось проявить недюжинный дипломатический талант, чтобы успокоить итальянских таможенников, когда мать Тереза с другими монахинями регистрировали и предъявляли багаж. Багаж их представлял собой кучу кое-как перехваченных веревками дырявых корзинок и картонных чемоданов, разобраться в которой было решительно невозможно. На сей раз он мог спать спокойно. Мать Тереза прибыла по приглашению Папы, ее встречали в аэропорту как официальное лицо. Уделить много времени брату и его семье она не могла. Папа хотел как можно скорей встретиться с монахиней и поделиться с ней идеей, которую всякий другой счел бы несуразной: открыть приют Миссии в Вечном городе. Мать Тереза попросила несколько дней на размышление и пошла бродить в своем бело-голубом сари по улицам столицы. На новой аудиенции ей оставалось только склониться перед прозорливостью и верностью суждений Павла VI. Она ответила ему в своей манере: «Ваше Святейшество, Бог нам везде дал работу. В римских пригородах столько нищеты, столько детей, которых не учат молиться, такая безбожная пропаганда, столько дурных влияний. Но здесь мы будем рядом с наместником Христовым и будем трудиться под сенью святого Петра». Мать Тереза с сестрами открыла обитель на Аппиевой дороге, где теснятся трущобы, ничуть не уступающие калькуттским. Вскоре монахини Миссии Милосердия открыли приют на вокзале Термини, куда принимали наркоманов, алкоголиков и бездомных. В благополучной Европе начал ощущаться экономический кризис в результате первого нефтяного шока. В Риме неподалеку от Сикстинской капеллы с ее великолепным плафоном монахини трудились посреди величайшей бедности, помогая тем, кто потерял работу, жилье, семью, а проще говоря — человеческое достоинство.

Для матери Терезы конец 60-х и 70-е годы были особым временем в жизни ее конгрегации, которая постоянно росла и насчитывала уже более 1300 инокинь. На ее взгляд, это было Божье благословение, за которое она должна Бога благодарить: «Пока Бог посылает мне призванных, Он дает знак, чтобы мы слушали Его, и мы пойдем служить бедным повсюду, где есть бедность». Когда-то девочкой Гонджа мечтала стать миссионеркой в Африке. Теперь некоторые из ее сестер исполнили эту мечту. 5 сентября 1968 года по приглашению епископа Дар-эс-Саламского монсеньора Мугайе Миссия Милосердия открыла обитель в Таборе (Танзания). Первыми приехали монахини-индийки, которые сразу же по прибытии стали усиленно учить кисуахили — диалект, на котором говорят по всей Восточной и Южной Африке. Национальность посланных монахинь была выбрана не случайно. Начиная с конца XIX века, в этом регионе, вследствие английской колонизации, поселилось много индусов. Сам Ганди политическую деятельность начинал в Южной Африке, где боролся за права индийского меньшинства. После получения независимости многие индийцы остались в новообразованных государствах и играли там немалую политическую роль. Они были торговцами, врачами, адвокатами — своего рода южноафриканскими евреями — и занимали такое же положение, как во франкоязычной Африке выходцы из Ливана. Посылая в Танзанию индийских миссионерок, мать Тереза знала, что они найдут там соотечественников, готовых оказать им помощь. С другой стороны, она собиралась бороться с предрассудками против индийцев в Африке, драматической иллюстрацией которых стало их массовое изгнание из Уганды диктатором Иди Амином Дада. В Танзании антииндийские предрассудки тоже были очень сильны. Для танзанийцев, в каждом индийце привыкших видеть торгаша или ростовщика, приезд индийских миссионерок, их неутомимая деятельность на службе самым бедным были настоящим нравственным потрясением. Один танзанийский чиновник своеобразно выразил эту мысль: «Они приехали из Индии не брать, а давать!» Несколько лет спустя мать Тереза открыла в Африке и другие миссии, особенно в Эфиопии — в Аддис-Абебе и Дирсдауа. Успех танзанийского опыта был жизненно важен, чтобы продолжать деятельность на континенте, значимость которого мать Тереза особенно выделяла: «Африка — континент, бедный материально, но очень богатый духовно. Он беден, но поле для апостольского служения там громадно. Это дает нам большие надежды. У Церкви там богатые перспективы. И у нас там тоже огромные возможности исполнять свой долг».

Мать Тереза открыла приют на Шри-Ланке, а затем обратилась к другим странам Азии, прежде всего к бывшему французскому Индокитаю. Там в урагане огня и железа Вьетконг сошелся с американскими войсками и силами южновьетнамской армии. Сражения согнали тысячи крестьян с их рисовых полей; от Франции до Вьетминя на окраине Сайгона они сливались с рядами беженцев первой индокитайской войны. Многие из них были усердными католиками; они бежали под руководством своих пастырей и старались создать хоть какое-то подобие приходской жизни. Очень часто первым постоянным зданием среди жалких соломенных хижин становилась скромная церковка, в которой звучали традиционные песнопения.

Интерес матери Терезы к Вьетнаму сам по себе не случаен. В индокитайском конфликте Индия соблюдала благоразумный нейтралитет, хотя кое-кто и подозревал ее в сговоре с Москвой и Ханоем. Индийские офицеры входили в число постоянных наблюдателей ООН на месте конфликта. Кроме того, между Индией и бывшим французским Индокитаем существовали старые исторические связи: коммерческие, культурные и гуманитарные. Многие индийцы из Пондишери, Чандернагора и других французских владений в Индии селились в Сайгоне и Конхихине, где их называли «малабарцами». В конце 60-х годов эти небольшие колонии еще существовали и вполне могли помогать миссионерам, приехавшим с их прародины. Южновьетнамские власти также дали знать, что не будут чинить препятствий тем миссионерам, которые приедут с индийскими паспортами. При всем том, учитывая, что в стране шла война, мать Тереза решила послать туда не сестер, а братьев Миссии Милосердия.

Берега Меконга и стали местом испытания для нового братства. Брат Андрей, глава ордена, с головой погрузился в это предприятие. Он писал он нем в отчете для матери Терезы: «Наш приезд сюда и все, что здесь происходило, превратилось для меня в необычайно поучительный опыт. При встрече с новой культурой, совершенно не зная языка этой страны, не будучи уверен в завтрашнем дне, особенно ясно понимаешь, как необходима нам помощь Божия». Вместе с другими братьями — европейцами и американцами — брат Андрей занимался помощью беднякам Сайгона. Это была колоссальная задача, но они не теряли надежды: «Наш труд здесь — всего лишь капля в море, но мы верим, что он может стать малым знамением любви, надежды и мира. Здесь пишется повесть о людях безвестных, израненных, презренных, но старающихся сделать хоть что-то прекрасное, преисполненных любви, которая в них отражает Божью любовь». Проведя несколько лет в Сайгоне, братья Миссии Милосердия отпочковали миссию в соседнюю Камбоджу, после 1974 года тоже разоренную войной. И там, и там после взятия Сайгона войсками Северного Вьетнама и переворота «красных кхмеров» в Пном-Пене новые власти вынудили братьев покинуть страну, но они уезжали с тайной надеждой вернуться.

Как мы уже говорили, брат Андрей был миссионером родом из Австралии, приехавший в Индию, чтобы разделить жизнь обездоленных. Этот поступок вознаградился сторицей. Конечно, богатая и процветающая Австралия не идет ни в какое сравнение с Индией, где люди мрут от голода и болезней. Но и Австралия не рай земной. И там люди умирают нищими, одинокими, оставленными, брошенными. В 1969 году богатый австралиец Джон Макги отправился в Калькутту для встречи с матерью Терезой. Он предложил ей крупную сумму денег, желая, чтобы в Австралии открылась обитель Миссии Милосердия. Настоятельница ордена, совсем немного подумав, согласилась. В мае 1969 года она прилетела на разведку в Австралию с кратким визитом. Она воспользовалась для этого рейсом индийской авиакомпании, не рискуя разорить конгрегацию: компания предоставила ей бесплатный проезд, следуя примеру национальных железных дорог, по которым инокини Миссии Милосердия могут ездить, не платя ни рупии.

В сентябре 1969 года открылся приют в Бурке (Новый Южный Уэльс), а вскоре затем в Мельбурне, где архиепископом был монсеньор Нокс — в 50-е годы апостолический нунций в Индии и покровитель матери Терезы. Некоторые местные католики возражали против открытия обители, упирая на то, что их город очень богат. Они считали, что сестры Миссии Милосердия просто останутся без работы. Те ответили: «Как это для нас нет дела? А вы забыли об осужденных, отбывших срок? Об их несчастных женах? А наркоманов у вас разве меньше, чем везде? А алкоголиков? Разве не все они чада Божьи, нуждающиеся в поддержке и утешении»?

Создавая обители в Африке, мать Тереза, как мы говорили, возвращалась к детским мечтам о миссионерстве на Черном континенте. Пришел к ней и случай посетить давно знакомые места. Когда Гонджа решила постричься, ей пришлось отправиться в Ирландию, только что получившую независимость, для встречи с генеральной настоятельницей ордена Лоретской Божьей Матери. Тогда она долго хлопотала перед английскими властями, чтобы получить разрешение на въезд и проживание в Индию, бывшую британским доминионом. Прошло несколько десятилетий, и она вновь оказалась в Великобритании и Ирландии, только на сей раз Северной Ирландии, все еще оккупированной английскими войсками, где католики и протестанты сходились в братоубийственной смертной схватке.

Столкнувшись с постоянным расширением своего ордена, мать Тереза в 1970 году решила открыть новициат в Лондоне. Это была важная новизна: впервые желающие поступить в орден Миссии Милосердия не отправлялись для начальной подготовки непременно в Калькутту. Разумеется, в британской столице было нелегко найти дешевое здание. Все же матери Терезе удалось купить помещение за весьма скромную сумму 6500 фунтов стерлингов. Купчая была совершена 8 декабря 1970 года. Мать Тереза ничего не делала случайно: это был день Непорочного Зачатия святой Анны; она как никогда прямо просила для своего дела покровительства Матери Божией. Своим сестрам она писала:

«Просите Господа Иисуса о теплой любви к Матери Его — чтобы любить Ее, как Он Ее любил, чтобы радовать Ее, как Он радовал, чтобы стать ближе к Ней, как Он был, чтобы все разделить с Ней, даже до Креста Господня. Святость — не что-то чрезвычайное, а просто долг наш. Величайшая святость станет очень проста, если мы все время будем с Матерью Божьей. Оставим же всю свободу Ей, чтобы Она получала от нас всю службу».

Вслед за открытием приюта в Риме, открытие лондонской обители стало символическим. Мать Тереза прозвонила в звоночек гораздо раньше, чем другие заговорили о так называемых «новых бедных» (на самом деле, бедность в Европе не исчезала никогда, даже в пресловутые «славные тридцатые»). Наша монахиня говорит не обинуясь: «Я думаю, англичане не знают про своих бедных. В Лондоне есть люди, которые ночуют на улицах, укрываются только картонками да газетами, дрожат от холода, замерзают до полусмерти. Да, они есть в самом центре Кибдрина, и другие люди никогда не находили времени заняться ими! Вот к чему приводит великое страдание наших бедняков: нам просто некогда ими заняться! Мы не думаем об ужасном одиночестве стариков, брошенных в своих жалких квартирках. Даже соседи по лестнице не знают про них, им никогда не приходит в голову отнести старику хоть бутылку воды… Англичанам надо бы раскрыть сердца для любви к бедным и научиться им служить, но они этого не могут, раз не знают про этих бедных».

В Северной Ирландии, где Миссия Милосердия открыла приют в Белфасте, она боролась не только против застарелой среди католической части населения бедности. Они старались также способствовать диалогу и примирению между сторонниками ИРА и унионистами, паствой Римской Церкви и протестантами. Мать Тереза, не колеблясь, заявила о своей позиции по ситуации в Северной Ирландии. Речь шла не о политике (она всегда строго избегала политики), но в ее аргументах многое могло остановить фанатиков обоих лагерей. Тем, кому не терпелось сцепиться в вооруженной схватке, она говорила о любви и примирении: «Посетив семьи, где кто-то из членов был убит или погиб насильственной смертью в результате этих событий, я поняла, как необходимо нам прощение. Эти семьи простили и не держат никакого зла на тех, чьей рукой убиты их дети. Я думаю, это и есть первый шаг. Мы все должны понять, что, если действительно любим, если действительно хотим, чтобы любовь и мир шли рука об руку — а они неразделимы, — мы должны прибавить к ним и прощение». Для иных католиков-экстремистов эти слова пахли серой. В 1973 году Миссии Милосердия пришлось закрыть приют в Белфасте: для сестер там стало небезопасно. Экстремизм опять одержал верх — и это в глубоко католической стране!

В Ирландии мать Тереза не впервые столкнулась с гражданской войной. В 1946 году она видела межобщинную резню в Калькутте и ничем не могла помочь. В 1970 году ее конгрегация появилась на Ближнем Востоке — том самом, где родились три мировые религии и где никогда не прекращались войны. Когда ей сказали, что орден приглашают в Иорданию, она не могла скрыть радости от отца Ле Жоли: «Отец мой, мы едем на Ближний Восток, в Иорданию, совсем близко от места Рождества Господня! Сестры ступят на землю, по которой ходил, где учил и творил чудеса Сам Господь, где Он умер ради нас! Какое чудо!» Христианское меньшинство в Хашимитском королевстве невелико: около 8 процентов населения. Это и постоянные жители, и палестинцы в лагерях на холмах столицы, Аммана. Некоторые из них — католики восточного обряда — служат литургию по-арамейски, а на этом языке говорил Христос. Как не понять радости матери Терезы от такого возвращения к истокам!

К сожалению, прибытие сестер Миссии Милосердия в Иорданию прошло не так гладко, как ожидалось. Едва они устроили обитель в Аммане в квартале Джебель-эль-Джуфа, как на их глазах началось страшное столкновение палестинцев с солдатами регулярной иорданской армии.

Король Хусейн, которому надоели покушения палестинцев на суверенитет его государства, решил разоружить фидаинов и сделал это твердой рукой. В «черном сентябре» 1970 года бои стали особенно ожесточенными; они унесли сотни жертв убитыми и ранеными среди мирного населения, как палестинского, так и иорданского. Сестры старались худо-бедно помочь умирающим и раненым. Они и сами отнюдь не находились в безопасности. По палестинским лагерям пошел слух, что они еврейки, а то и израильские шпионки: ведь их сари были бело-голубые — израильских цветов. Вмешательство Ясира Арафата еле избавило их от смертной казни. Тем не менее то же недоразумение повторилось и в 1973 году, когда Миссия Милосердия открыла новый приют в Газе.

Палестина была не единственным очагом напряженности, где разворачивала свою деятельность мать Тереза. В 1967 году в Бенгалии началось мощное восстание наксалистов — так называлось движение марксистско-ленинского толка, развернувшее партизанскую войну в сельской местности и террор в городах. Силы порядка вели беспощадную борьбу с повстанцами, а из-за этого до крайности ухудшилось положение в бедных кварталах больших бенгальских городов: их жителей подозревали в пособничестве партизанам. Мать Терезу это не волновало. Она и ее сестры оставались жить среди трущоб Калькутты и других районов, охваченных беспорядками. Они не могли бросить своих подопечных. Глубочайшая вера помогала им не бояться. Их место было там, где опасность.

Индийской отрасли ордена представился случай доказать это во время трагических событий, с начала Дов сотрясавших соседний Восточный Пакистан. Начиная с 1947 года, государство Пакистан состояло из двух географически разделенных частей, Западной и Восточной; у Восточного Пакистана была и своя столица Дакка. Большинство населения (86,6 %) в обеих частях составляли мусульмане. Но в Восточном Пакистане издавна существовали автономистские настроения, в течение 60-х годов чрезвычайно выросшие. Жители этой о ласти чувствовали, что мощным кланам, забравшим в свои руки бразды правления в Карачи, до них нет дела. В 1970 году региональные выборы выиграла автономистская лига Авами, основанная адвокатом Муджибуром Рахманом и муллой Башани. Восточная Бенгалия тотчас же отделилась от собственно Пакистана и 16 декабря 1970 года объявила независимость под названием Бангладеш. Пока все это происходило, страшный циклон в ноябре 1970 года унес в Восточной Бенгалии более 100 тысяч жизней. Таким образом, свободы добилась обескровленная, обнищавшая страна, где царили голод и эпидемии. Дорогой ценой далась эта свобода: пакистанские силы порядка вели против мятежников кровавые бои, в которых погибло еще несколько тысяч человек. Индия не осталась нейтральной: она выступила на стороне бенгальских повстанцев против Пакистана; поговаривали даже, что, если бы не вмешались США, правительство Индиры Ганди, недавно получившее в свое распоряжение ядерное оружие, применило бы его против соседа.

Почти во всем мире шла кампания в поддержку Бангладеш. Андре Мальро, вышедший в отставку, с той же энергией, как в молодости, призывал создать интернациональные бригады для войны на стороне повстанцев (из этого проекта ничего не вышло). Мать Тереза оказалась на переднем крае. Циклон, разрушивший Бангладеш, не пощадил и Калькутту; сестрам приходилось много трудиться в городе, где потоками воды смыло лачуги бедноты. С началом войны в Восточном Пакистане тысячи беженцев перебрались через границу и обосновались в наспех устроенных лагерях, где сестры Миссии Милосердия не щадили себя. Особенно занималась мать Тереза одним из лагерей, где началась эпидемия холеры. Она с голыми руками вышла против страшной болезни и сама ухаживала за тяжелобольными. Неожиданно приехав посетить этот лагерь, сенатор Эдвард Кеннеди увидел, как глава ордена собственными руками стирает зараженное белье. Она вежливо извинилась перед нежданным гостем: «Простите, что не подаю вам руки — у меня руки грязные». Член знаменитой католической семьи американских политиков ответил: «Чем они грязнее, тем больше честь для меня пожать вашу руку». Рукопожатие совершилось под прицелом кино- и фотокамер. Судите сами из двоих был больше похож на государственного деятеля активно помогающего страданиям народа!

Война в Бангладеш поставила мать Терезу перед тяжелой нравственной проблемой. Многие девушки были изнасилованы пакистанскими солдатами и остались беременными. Для их семейств — и индусских, и мусульманских — это был страшный позор. По настоянию родных некоторые из них покончили с собой или убили рожденных младенцев. Почти все они уже не могли вернуться под семейный кров. В этой тяжелой ситуации правительство Бангладеш решило легализовать аборты. Для тех, кто бежал в Индию, не было и проблемы: там аборты были разрешены уже несколько лет. Мать Тереза опять вступила в бой. Преследуя «преступление в преступлении», она обратилась к властям с таким увещеванием: «Вы хотите облегчить невинным душам, не желавшим греха, совершить убийство, память о котором будет их преследовать всю жизнь — вот чего вы добиваетесь». В поддержку своих слов мать Тереза цитировала великого калькуттского поэта Рабиндраната Тагора, в начале XX века первым из индийских писателей получившего Нобелевскую премию: «Если родился ребенок, Бог еще не устал».

Ее борьбе на пропала даром. Ей удалось поднять и в Индии, и в Бангладеш большую дискуссию, в завершение которой премьер-министр нового государства торжественно объявил девушек — жертв насилия национальными героинями, а брак с такими девушками патриотическим актом. Мать Тереза радостно откликнулась: «Это необычайное событие и для мусульман, и для индусов: ведь обычно жертва чужой похоти была обречена на изгнание из общества». Для тех же, кому не удалось найти мужа, мать Тереза открыла особые приюты и сиротские дома. Все это время она получала помощь десятков добровольцев со всего мира. Все они жили в тех же условиях, что и сестры Миссии Милосердия. Не было и речи о каких-то особых условиях для них, на которых подчас настаивают члены гуманитарных миссий. Мать Тереза сказала твердо: «Сегодня, когда люди мучаются и страдают невыразимыми скорбями, будем избегать всего, что может уязвить сердце бедняка. Мы не имеем права пользоваться ничем, что принадлежит бедным. Мы ничего не едим в богатых домах, и так мы можем сказать бедному, когда он дает нам напиться: „У других мы ничего не брали“».

Говорить о грядущих проектах, касавшихся Соединенных Штатов, с сенатором Эдвардом Кеннеди во время его посещения лагеря беженцев у матери Терезы времени не было. Но, помогая жертвам войны в Бангладеш, она уже думала об обители в Нью-Йорке. В «Большом Яблоке» тогда хватало нужды и горя, чтобы дать поле деятельности Миссии Милосердия. Изучив, как обычно, положение дел, основательница ордена остановила выбор на Гарлеме и особенно на Бронксе — одном из самых несчастных мест огромного гетто, в котором теснились беднейшие ньюйоркцы. Там находился заброшенный монастырь Санта Рита, который местный архиепископ немедленно предоставил в распоряжение Миссии. Для диоцеза было благом избавиться от этого никому не нужного места. В 1971 году сестры, прибывшие туда из Калькутты, принялись за работу. Они помогали старикам, инвалидам, одиноким женщинам, душевнобольным, алкоголикам и наркоманам — всем париям, не имевшим доступа к городской социальной помощи. Сестры стали печься и о многочисленных детях, бросивших школу и скитавшихся по улицам. Их надо было извлечь из-под влияния бандитов, которыми кишел квартал.

Миссия не ограничивалась профилактическими мерами: сестры отправились к заключенным тюрьмы Риккер Айленд, и не только для того, чтобы нести туда Евангелие и организовывать в стенах тюрьмы богослужение. Речь шла также о реинтеграции осужденных в обществе. Выйдя из тюрьмы, всякий желающий мог гарантированно найти временный приют. Прошло всего несколько недель, а без сестер матери Терезы уже нельзя было обойтись в одном из самых больших и, как считается, самых богатых городов в мире. Этот урок оказался полезен, когда в 1975 году братья Миссии Милосердия открыли приют в Лос-Анджелесе, в Скид-Рю. В нескольких километрах оттуда высятся пышные виллы звезд Голливуда, живущих в невообразимой роскоши. Зато в Скид-Рю царит ужасающая нищета. Там селятся люди, живущие ниже порога бедности и принадлежащие, как правило, к угнетенным национальным меньшинствам: негры, мексиканцы, пуэрториканцы.

Для матери Терезы бедность не имеет границ. Она может открыть приют в США и тут же несколько обителей на Филиппинах, в том числе новициат в Тондо, на Маврикии, на Гаити, где церковные власти особенно просили ее об усиленной помощи, в Эфиопии, куда пригласил ее негус совсем незадолго до того, как его свергли марксисты, в Австралии, в Мексике, в Риме, в Перу, в Роттердаме, в Париже. Она поистине заслужила прозвище «матери всего мира».

Прежде мусульманские страны, где уже были христианские миссии, очень настороженно относились к появлению новых, но к матери Терезе обращались без колебаний. Так поступило в 1973 году правительство Южного Йемена, расположенного на самом Аравийском полуострове, в нескольких сотнях километров от святых мест ислама. В письме к отцу Ле Жоли мать Тереза не может скрыть радости при мысли о деятельности в таком месте: «Мы едем в Йемен! Нас пригласил премьер-министр. Шестьсот лет там не было ни одного христианина, ни одного священника, не совершалось ни одной литургии, и вот теперь для сестер будет служиться месса! Премьер-министр обещал сделать для них все, что нужно. Он говорит, что им нечего бояться и готов лично отвечать за их безопасность. Он гарантирует, что никто не причинит им зла. Его правительство окажет им всевозможное содействие. В залог доброй воли он подарил мне саблю — саблю, мне!»

Впрочем, отец Ле Жоли мог убедиться, что и тут голова у матери Терезы не закружилась. Она могла загораться энтузиазмом, но в то же время проявлять осторожность и такт. Она не собиралась возбуждать подозрения местных мусульманских кругов — слишком живы в ее памяти были недоразумения с жрецами храма Кали, когда открывался Нирмал Хридая. Безусловно, она выставила условием приезда сестер в Йемен, чтобы с ними отправился и священник: «Это очень важно. Мы не можем работать, не получая ежедневно святого причастия. Это все равно что жить без Христа». Но когда йеменское правительство предложило построить для нее церковь, она отказалась: сестрам достаточно простой капеллы в самой обители. С виду они ничем не должны выделяться: лишь бы в самой обычной комнате постоянно были выставлены Святые Дары как свидетельство Христова присутствия в этой стране.

Сестры Миссии Милосердия открыли курсы шитья в Хобейде, а также заботились о прокаженных, которые жили вдали от людей в многочисленных пещерах йеменских гор. С бесконечным терпением и самоотвержением они заботились о больных, а трудоспособным помогали обрабатывать клочки земли для каждодневного пропитания. Излишки продавали в городе: мало-помалу вековые предрассудки против прокаженных отступали. Но сестре Гертруде — настоятельнице местной конгрегации и одной из первых сотрудниц матери Терезы — пришлось улаживать одну деликатную проблему. Мусульманские девушки, чтобы их, по обычаям страны, не выдавали замуж против воли, приходили к сестрам и трудились вместе с ними. Никто и не думал их прогонять. Но, признавалась сестра Гертруда, «это было нелегко. Нужно было соблюдать великое благоразумие, потому что их семьи своей враждой могли разрушить все наше дело. Мы позволяли этим девушкам днем работать с нами, а вечером отправляли домой. Они нам очень помогли».

Необычайное расширение ордена матери Терезы в то самое время, когда другие конгрегации столкнулись с большими трудностями, было ей очень приятно. Это был ее лучший ответ отцу Генри, который пророчил ей неудачу. Но успех не вскружил ей голову. Она стала лишь вдвойне требовательна и к сестрам, и к самой себе. Тем, кто поздравлял ее с успехом, она отвечала: «Эти успехи — прекрасное знамение, что дело наше удастся. Но вы должны понимать: количественный рост должен ежедневно сопровождаться и нашим духовным ростом». Самодовольство не принято у посланниц Христа: начальница благославляет их на величайшее смирение и напряженную молитвенную жизнь. Вот какие прекрасные строки — напоминание о повседневном иноческом долге — она написала:

Для матери Терезы важно только одно: чтобы ее «дочери» всегда и с каждым днем более посвящали себя Христу, Который, постоянно напоминает она, должен быть их образцом для подражания. Цели их просты:

В сущности, дело не в том, что монахини помогают тысячам и тысячам покинутых, бедных, больных, изгоев. Дело не в том, что они становятся все более необходимы во всех концах планеты. Главную начальницу Миссии Милосердия заботит лишь качество и напряженность их веры — веры, которую она определяет так: «Вера — дар Божий. Без нее не было бы жизни. Чтобы принести плоды, наше дело должно быть Божьим и ничьим больше, чтобы стать добрым, оно должно строиться на вере. В мире мало веры, потому что слишком много себялюбия и своекорыстия. Чтобы вера была истинной, она должна быть самоотверженной. Любовь и вера неразлучны, они друг друга дополняют». Вера, как часто повторяет мать Тереза сестрам, а особенно настоятельницам новых обителей — это любовь и служение. «Будьте тем, кем называет себя наш Святейший отец: рабами рабов Божьих. Не вам должны служить, а вы должны быть служащими».

Для нее монахини — «хранительницы света Христова, горящий светильник, который всегда должен быть полон масла, чтобы вы могли быть истинным светом Христовым среди трущоб». Чтобы достичь этого, важнейшую роль играет молитва, и начальница ордена особо это подчеркивает. Мать Тереза — человек действия, но никогда не поддавалась соблазнам активизма. Никогда она не забывала о роли молитвы в духовной жизни, не отрицала роли созерцательных орденов в Церкви. Вот почему в сентябре 1974 года она обратилась с просьбой, «чтобы каждая из ее обителей могла пользоваться духовными дарами созерцательных общин других орденов по всему миру». Совершить это дело духовного соединения было поручено отцу Горрё, уже давно следившему за деятельностью Миссии Милосердия. Менее чем за год он нашел четыреста с лишним монастырей, готовых принять участие в таком опыте. Для матери Терезы молитвы монахинь-созерцательниц, молитвы ее сестер и их каждодневная работа с обездоленными составляют единое целое: «Мы слишком тесно связаны с дурным, со злом. Если мы будем больше молиться, будем готовы видеть благо и все прекрасное, что нас окружает, мы сможем преобразить сначала свой приют, а затем наших соседей по улице и кварталу. Соединим же молитву с трудом. Ни труд не может заменить молитвы, ни молитва стать на место труда. Как превратить труд в молитву? Делая все ради Господа Иисуса, с Ним и для Него. Мы не можем ни всегда, ни полностью удерживать наше внимание. Господь от нас этого и не требует. Но молитва наша может быть совершенной. Того и хочет Бог: чтобы мы были всегда с Ним, со своей семьей, с детьми, с нашими братьями, с бедными. Итак, дадим Христу использовать нас, быть Его словом, той пищей и той одеждой, которую Он сегодня дает миру». Большинство сестер с радостью повторили бы такое размышление одной из калькуттских монахинь: «Я потому и могу сейчас ухаживать за прокаженными в Калькутте, что где-то далеко в Канаде сестра-созерцательница молится за меня».

Впрочем, некоторые сестры больше других чувствуют важность молитвы, о которой говорит мать Тереза. В марте 1974 года она посвятила молитве большое окружное послание:

«У нас есть только одна непреложная, основная молитва: Сам Иисус Христос. Лишь один голос возносится от земли к небу: голос Иисуса Христа. Поэтому молиться — значит прежде всего быть едиными со Христом. Многие люди теряют вкус к жизни и труду, чувствуют недовольство и опустошение только потому, что оставляют молитву. И я опять возвращаюсь к главному: безмолвие — тишина и любовь. Безмолвие — тишина и мир, и мы способны услышать голос Христов. В безмолвии, словно закрыв глаза, мы можем видеть Бога. Наши закрытые глаза — окна, через которые проникают Христос и мир. Часто нам нужны сила и отвага, чтобы держать их закрытыми в духе».

У матери Терезы за словом всегда следует дело, а слова — предвестники дел. Раз она заговорила о молитве — значит, у нее уже созрела идея основать в лоне самого ордена созерцательную отрасль. Для исполнения этого плана она уже давно думала об одной из сестер, родом из Индии, сестре Нирмале, глубокое благочестие и духовный свет которой мать Тереза ценила. Та предложила основать созерцательную обитель у подножья Гималаев, в великолепных местах, буквально созданных для молитвы и благочестивого сосредоточения. Прекрасные места — слишком прекрасные. И мать Тереза приняла неожиданное решение. Обитель будет открыта в Нью-Йорке, прямо в Бронксе, в центре гигантского города, где и ночью, и днем редко выдается минута тишины. Но сестра Нирмала сочла это место идеальным: «Там нам будет хорошо, потому что кругом будут одни бедный, от чаявшиеся люди».

Итак еще одна безумная затея из тех, которые так любят мать Тереза и ее помощницы. И, вот 13 июня 1976 года в присутствии архиепископа Нюй-Йоркского кардина Да Кука среди полуразрушенных домов, помоек и нищеты открыта первая обитель Сестер Слова Божьего — так назвали монахинь-созерцательниц, избранных из числа сестер Миссии Милосердия. Как сказала мать Тереза, «это великий дар народу Соединенных Штатов и всему миру. Это памятник любви, воздвигнутый по случаю всемирного Евхаристического конгресса. Наши сестры хотят жить Словом Божьим, созерцая Святые Дары и поклоняясь им, будучи едины в Деве Марии, Которая дала миру Слово, ставшее плотью». О подарке американскому народу мать Тереза сказала потому, что в 1976 году праздновалось двухсотлетие Декларации независимости и создания Соединенных Штатов. Придавая большое значение количеству и материальной силе американских католиков, оказавших ей большую помощь, мать Тереза на свой лад выразила благодарность им. Даже богатейшие из богатых нуждаются в беднейших из бедных: ведь те могут принести им бесценный дар молитвы. Ей и посвящают себя Сестры Слова Божьего: три часа вдень они молятся в стенах обители, еще час в храме и два часа говорят о Христе тем, о ком пекутся. Ведь они, как и другие сестры Миссии Милосердия, должны, помимо прочего, утешать и поддерживать недужных и обездоленных. Жизнь созерцательная — не значит бездеятельная.

Успех этого начинания привел мать Терезу к мысли перенести его и на мужскую ветвь своего ордена. Начальник ордена Братьев Милосердия брат Андрей был другого мнения. Он не хотел зря распылять силы молодой конгрегации, едва отметившей свое десятилетие. Но мать Терезу так просто не остановить. Раз не вышло с братом Андреем, она обратилась к другому монаху — брату Анджело Девананда, итальянцу родом из Бари. Он был бенедиктинец, но увлекся делами Миссии Милосердия, прочитав на Рождество 1975 года книгу Малькольма Маггериджа «Что-нибудь прекрасное для Бога». Брат Анджело написал брату Андрею и, с разрешения своего начальства, предложил ему свои услуги. Ответ не заставил себя ждать. Брату Анджело предложили либо возглавить обитель в Южной Корее, либо поехать в Калькутту, «где его пастырские услуги очень нужны». 10 мая 1977 года Анджело Девананда прилетел из Лос-Анджелеса в Калькутту.

Его приняла мать Тереза, прицепившая ему на рубашку Распятие со словами: «Примите, дорогой брат, этот знак распятого Господа нашего. Следуйте за Ним наловлю человеков. Несите Христа и свет Христов в дома бедняков, особенно самых бедных. Разливайте милость сердца Его всюду, где пройдете, утоляйте Его жажду душ человеческих». В прежние времена сказали бы, что она облачила брата Анджело в доспехи. Он больше не сомневался в верности своего выбора. Через несколько дней он уже так вошел в новую жизнь, так приспособился к Индии, что по местному обычаю отпустил длинную косу. Из-за этого начальница ордена прозвала его по-бенгальски «брат Ламба-Чул» — «Долгогривый». Еще через несколько дней мать Тереза вызвала его к себе. Он ожидал выговора за слишком длинные волосы, а услышал предложение основать в Риме созерцательное братство по образцу Сестер Слова Божьего. Бывшего бенедиктинца поразила ее уверенность в том, что «Бог вел его именно к этой цели — соединению созерцательной жизни с деятельной на службе Христовой». Он согласился, и уже 3 июня 1977 года кардинал Полетти в Риме в присутствии матери Терезы освятил новое братство из шести человек во главе с братом Анджело. Мать Тереза подарила ему Библию, на которой сделала такую надпись:

В Риме она задержалась всего на несколько дней, потому что была совершенно уверена в успехе этого дела: «Это общество иноков будет таким же, как то, что я основала в Нью-Йорке в прошлом году. У них один устав. В будущем оно станет новой конгрегацией. Я прошу вас много молиться за них и за меня, чтобы мы вместе исполнили волю Божью. Брат Анджело — истинный дар Божий. Он сможет научить братьев молитвенному созерцанию на собственном опыте». Сначала мать Тереза хотела оставить новому братству 250 долларов подъемных, но потом решила употребить эти деньги иначе. Она предоставила новому настоятелю самому добывать утварь и пропитание, поддразнив его: «С верою в Бога ступайте и без денег. А если умрете с голода, тогда уж дайте мне знать».

Брат Анджело так замечательно справился со своей задачей, что в декабре 1979 года мать Тереза писала Павлу VI: «Братья Слова Божьего — молитвенники среди мира — стали очень нужны молодежи благодаря своей молитвенной, созерцательной и покаянной жизни, постоянному поклонению Святым Дарам, благодаря тому, что ежедневно два или три часа в день они проповедуют Слово Божие бедным. Так они возвестят о Христе всем народам, и Церковь Божия исполнится». Впрочем, брат Анджело недолго оставался в Риме. Три года спустя он уехал из Вечного города на Гаити — перенаселенный, нищий остров в Карибском море, где с 1977 года уже жили три сестры Миссии Милосердия. Порт-о-Пренс для него стал новой Калькуттой. Он целиком отдался новым благотворительным предприятиям, понемногу выучив креольский, чтобы понимать паству, собиравшуюся в его домике.

Создание созерцательной отрасли Миссии Милосердия восполняло нужду, которую мать Тереза ясно разглядела, часто инспектируя свои обители. Она вела себя не так, как главы других орденов: редко делегировала свои полномочия и всегда была при деле. Ни одна новая обитель не открывалась, если начальница не побывала на месте с предварительной инспекцией и не провела долгой беседы с будущей настоятельницей и другими сестрами. Возглавляя подлинный монашеский «интернационал», разбросанный по всем пяти континентам, матери Терезе удавалось сохранять непосредственный контакт с каждой из монахинь. Немногие, совсем немногие из них рано или поздно не побывали в Калькутте и не трудились рядом с основательницей ордена у одра умирающих. Ничто, кроме общего труда, не дает представления, насколько серьезно призвание.

Те же, кому не удалось побывать в Калькутте, наверняка хоть раз, а то и больше встречали настоятельницу в своих Приютах. При каждом посещении она выслушивала пожелания сестер, а если необходимо, старалась предупредить их. Это необыкновенное внимание к людям и доступность матери Терезы сильно укрепили ее авторитет. С ее решениями никогда не спорили, и это следствие ее особого дарования. Вступая в орден, монахиня становится одним лицом с матерью Терезой — истинным образцом монашеской жизни нашего времени.

Поэтому не так уж важно, куда посылать новых послушниц: в коренную обитель в Калькутте или какую-либо другую. А обителей с течением времени становится все больше и больше. К концу 70-х годов их насчитывалось 164 — 98 в Индии, остальные за рубежом. Это знак особенного успеха, и успех этот праздновался на серебряном юбилее ордена Миссии Милосердия. Отмечая двадцатипятилетие своей конгрегации, мать Тереза устроила в восемнадцати местах на планете экуменические церемонии, в которых участвовали индусы, мусульмане, протестанты, католики, иудеи, парсы, англикане и другие. Это была своего рода генеральная репетиция: в 1977 году, на двадцатипятилетие Нирмал Хридая, торжества были еще внушительнее. Мать Тереза выбрала для них символическую дату — 1 ноября. Причина проста: «У христиан это праздник Всех Святых — всех, кто умер в любви к Богу и ныне наслаждается небесным блаженством. Я верю, что бедные люди, чудесно скончавшиеся в Калигхате Нирмал Хридая, добровольно предав свою жизнь Богу, ныне радуются, узрев Бога. Вот почему 1 ноября мы почтим их память и выразим благодарность всем, кто все эти двадцать пять лет помогай нашему приюту работать». В отсутствие архиепископа Калькуттского кардинала Пикачи, задержавшегося в Риме, торжественную мессу в мужской палате Нирмал Хридая служил пронунций монсеньор Стотеро. По окончании мессы должностные лица Калькутты, крупные чиновники, бизнесмены и дамы из вывшего индийского общества покормил и постояльцев. Так пожелала мать Тереза, «чтобы главным для нас стало служение в любви, служение на деле. Вот потому мы решили привести высокопоставленных людей прямо к бедным, чтобы они служили им. Не просто давали подарки или деньги, а сами увидели бедных, стали их друзьями, встретились с ними, увидели, каково им. Пусть послужат бедным собственными руками. И люди прекрасно откликнулись. Бедные удивились и очень растрогались, что такие хорошо одетые, воспитанные господа прислуживают им. Я видела в Калигхате, как некий магараджа, стоя на коленях, кормил умирающих, как его элегантная дочь делала то же. Такие примеры много стоят». 2 ноября героями дня стали дети калькуттских трущоб, на службу которым пришли те же люди. 5300 детей пригласили в самые роскошные дома Калькутты, 500 в первый и последний раз в жизни переступили ограду Лоретского колледжа, еще две тысячи поехали в гольф-клуб Толлигунг на трамваях и автобусах, выделенных для матери Терезы премьер-министром Западной Бенгалии Джиоти Басу. Больше всего мать Терезу радовало, что дети смогли кое-чему поучить тех, кто воздавал им почести. Она рассказывала о празднике в Толлигунге: «Больше всего их удивило, какие там густые зеленые лужайки. Ребятишки гладили траву и спрашивали, как она может быть такой красивой. А под ней что? Они никогда такого не видели. Им раздавали конфеты, пирожные, печенья, фрукты и прочие сладости. Проходя мимо, я заметила, что многие съедают совсем немножко. Я спросила почему. Они ответили, что у них дома братишки и сестренки, с которыми они хотят поделиться. К этим бедным ребятишкам, конечно, гораздо скорее, чем к богатым, приходит мысль отдать то, что получил». На следующий день настал черед 15 тысяч взрослых: их пригласили на подобную же церемонию, потому что мать Тереза помнила евангельскую заповедь: «Когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых: и блажен будешь, что они не могут воздать тебе; ибо воздастся тебе в воскресение праведных».

Зная мать Терезу, понятно, что она не удовлетворилась торжествами в честь открытия Нирмал Хридая и Шишу Бавана. Молитва должна быть побуждением к деятельности. Вслед за юбилеями своей конгрегации и двух ее первых заведений, мать Тереза решила объявить 1979 год юбилеем Христовым и с размахом отметить его. «В этом году мы откроем двадцать пять новых обителей. Это будет юбилей Христов. Мы праздновали юбилей нашей конгрегации, затем приюта для умирающих, затем детского приюта, затем нашего пострига. Теперь отпразднуем юбилей Господа. Восславим и благословим Его. Мы откроем двадцать пять обителей, то есть двадцать пять новых капелл с алтарями, где Он будет обитать. В каждой новой обители мы прежде всего ставим алтарь с чашей и дароносицей для мессы. Значит, каждый раз, когда мы открываем новую обитель, там обитает Иисус Христос. Значит, в этом году мы празднуем Господу, это Его юбилей. В Его честь и славу мы открываем двадцать пять обителей». Настоятельница сказала далее: «Нам надо и впредь расширяться, распространяться, открывать новые обители. Нас зовут создавать новые учреждения и в Индии, и в других странах. Мы не можем останавливаться. Труднее всего для меня найти подходящих настоятельниц. Но Бог поможет мне. Будем распространяться во славу Божию». Но в том же 1979 году, когда мать Тереза открыла, как и обещала, двадцать пять приютов — большинство в Индии, а также в Эссене (Германия), Детройте (США) и Кигали (Руанда), — ее нашла и другая слава.

Глава 7. Лауреат любви

В школе и в лицее в Скопье Гонджа хорошо училась, и ее часто награждали. В конце года на традиционной церемонии вручения премий она часто поднималась на сцену за книжкой, вручаемой за успехи в учебе. Она ничуть не гордилась этим. Для нее это был способ показать маме Дране, что она ей благодарна за усилия, которые честная вдова употребляла, чтобы дать своим детям хорошее образование. Став монахиней, Гонджа тоже поставила себе за правило во всем добиваться совершенства. И тоже не из гордости, а потому, что бедные заслуживают, чтобы им отдавали лучшую часть самих себя. От этого правила начальница Миссии Милосердия старалась не отступать.

С течением лет неутомимая деятельность во всех концах Индийского союза и всей планеты принесла ей множество наград и отличий, хотя она никогда их не домогалась. В 1962 году, в знак благодарности за работу в трущобах Калькутты, индийское правительство решило присудить ей одну из высших наград страны — орден Золотого Лотоса и премию Благословенной Пальмы. Когда об этой новости стало известно, католическая иерархия в стране разошлась во мнениях. Дело в том, что это было не простое отличие. Индийские власти впервые вручали награду лицу иностранного происхождения, хотя с 1947 года мать Тереза и имела индийское гражданство. Кроме того, впервые награду получила католическая монахиня — представительница ничтожного религиозного меньшинства страны. Иными словами, праздник был не маленький. Но некоторые боялись, как бы монахиня, не всегда ладившая с католической иерархией, не возгордилась и не воспользовалась вручением премии, чтобы свести старые счеты и объяснить своим критикам, что она о них думает.

Отец Ле Жоли успокоил архиепископа Калькуттского монсеньора Дайера, который сменил монсеньора Перье: «Не бойтесь, Ваше Преосвященство. Мать Тереза вообще не знает, что за чувство — гордость. Она просто скажет, что президент, вручая ей эту награду, выражает признательность всем миссионерам в стране». Прелаты успокоились, но это еще не значило, что дело сделано. Отцу Ле Жоли предстояло еще выполнить другую миссию, куда более деликатную, и он не был уверен, что справится с ней: убедить мать Терезу принять премию и отправиться на церемонию вручения, устроенную властями. Монахиня, полагавшая смирение главной добродетелью, не собиралась «тратить время на всякие глупости». В Калькутте у нее были куда более важные дела. Как ни умолял ее отец Ле Жоли, как ни убеждал, что нужно быть дипломатичной, она ничего не хотела слушать. Понадобилось вмешательство самого монсеньора Дайера, чтобы мать Тереза переменила решение и согласилась поехать в Дели. Там глава государства на волнующей и торжественной церемонии, в присутствии премьер-министра Джавахарлала Неру, вручил ей награду. Исполнив «повинность», мать Тереза, не привыкшая к такой помпе, забыла забрать диплом о вручении ордена и премии. Хозяева ничуть не обиделись. Вскоре и начальница Миссии Милосердия свыклась церемониями. Она не гналась за наградами, не стремилась увешать стены Дома Чистого Сердца грамотами, восхваляющими ее заслуги. Награды сами находили ее. В 1962 году, когда мать Тереза стала знаменитой, у нее были не только успехи. В глубине души она места себе не находила оттого, что должна была отказать сестре Франсуазе, настоятельнице обители в Агре, в устройстве нового детского приюта. На это требовалось 50 тысяч рупий, а у конгрегации их не было. Поэтому, к великому разочарованию сестры Франсуазы и матери Терезы, проект пришлось бросить. Несколько дней спустя после этого решения раздался звонок от некоего филиппинского журналиста, желавшего узнать, что думает начальница Миссии Милосердия по поводу присуждения ей премии Магсайсая. Премия была учреждена в память президента Филиппин, погибшего в авиакатастрофе. Конференция глав азиатских государств удостоила ею мать Терезу как «выдающуюся женщину Азии за ее вклад в согласие между народами». Награжденная была немногословна: «Я не заслуживаю никакой премии. Мне одна награда: радость служить Христу среди бедных». Но когда журналист сказал ей, что величина премии — 50 тысяч рупий, она просияла: «Значит, Господу угодно, чтобы в Агре построили сиротский дом!» Несколько месяцев спустя мать Тереза уже была в Агре на освящении здания.

В 1970 году Павел VI, всегда пристально следивший за деятельностью монахини, лишний раз явно проявил свое расположение к ней. В традиционном теле- и радиообращении к верующим в канун Рождества он сказал: «После долгих размышлений мы присудили премию мира имени Иоанна XXIII смиренной и безмолвной инокине матери Терезе, которая уже двадцать лет на всех дорогах Индии несет дивную миссию любви ко всем бедным и прокаженным, брошенным старикам и детям. Мы всем предлагаем восхититься примером этой неустрашимой посланницы любви Господней». Премия выражалась в большой денежной сумме, но это было далеко не главное. Важнее было уважение к матери Терезе, выраженное Папой. Все знали, что верховный понтифик всячески давил на жюри, составленное из членов курии во главе со статс-секретарем. За нее боролись и другие кандидаты, не менее заслуженные, чем калькуттская монахиня. Но Павел VI решительно остановился на той, кто, на его взгляд, более всех воплощала верность Церкви. Он не поскупился на комплименты в ее адрес: «Там, где мужчины от великой нужды теряют силы, мать Тереза с сестрами Миссии Милосердия спешит принести помощь, утешение, поддержку во свидетельство братской любви ко всякому человеку, кто бы он ни был». Папа желал бы, чтобы весь мир «откликнулся на евангельский пример матери Терезы».

Выбор лауреата отвечал и другим критериям — не в последнюю очередь желанию почтить роль женщин в Церкви, обычно преуменьшавшуюся. Чтобы придать больше веса такому выбору, Павел VI решил сам возглавить церемонию вручения премии. Настоятельница Миссии Милосердия не смогла найти уважительной причины отклонить приглашение. Впрочем, непредвиденное на церемонии 6 июня 1971 года все-таки случилось. Явившись в Ватикан за премией, мать Тереза при входе была остановлена неумолимым швейцарским гвардейцем. У нее, в отличие от других сестер, не было при себе личного приглашения на церемонию, и ее не пустили. К счастью, один прелат, шедший туда же, узнал монахиню и со смехом объяснил ей, в чем дело. Но на швейцарца это не произвело никакого впечатления. Дипломатический инцидент был исчерпан благодаря другому высокому лицу. Мать Тереза только посмеялась.

Это недоразумение доставило ей больше радости, чем заседание, на котором статс-секретарь кардинал Вийо говорил прочувствованные похвалы в ее адрес: «Нелегко было сделать выбор между столькими людьми и учреждениями, отличившимися своими делами на благо своих братьев. Мы избрали мать Терезу Бояджиу, основательницу женского ордена Миссии Милосердия в Калькутте, за то, что вся ее жизнь полностью посвящена службе самым бедным, за облегчение величайших страданий, которое она несет, за сострадание, проявленное ею в самых тяжких испытаниях». Смирение матери Терезы в тот день тоже подверглось тяжкому испытанию. Вслед за статс-секретарем слово взял сам Павел VI, и его выступление было как нельзя более теплым: «Мы присудили эту премию, чтобы по миру распространялось добро. Мы видим лауреата и представляем ее публике в надежде, что это добро послужит примером для других. Зло заразно, но и добро заразительно. И часто добро делается средствами, совершенно несоразмерными задаче. Бывает, что эта несоразмерность становится только больше по мере того, как делается дело. Тогда дело становится во много крат ценнее, чем то, что непосредственно делается. Такое дело становится свидетельством и говорит общественному мнению, что есть проблема, требующая решения. Инокиня, именующая себя миссионеркой Милосердия — это апостол братства. Вот почему мы дали ей премию Мира». А монсеньор Бенелли в заключение сказал: «Я думаю, Его Святейшество Папа хотел напомнить, что и в государстве всеобщего благоденствия есть место делам милосердия. Никакая социальная помощь не может охватить все нужды, удовлетворить глубокую потребность в человеческом общении, человеческом тепле, которое особенно нужно немощным. В мире, где все больше доминируют законы производительности и рентабельности, он присудил премию сестре, посвятившей себя людям, самым бесполезным для производства, тем, кто ничего не может вернуть нашему обществу потребления. Дело матери Терезы основано на совершенном бескорыстии, честности, правдивости. Жизнь и смерть не ждут наших планов, и любовь тоже дается не по графику». Чтобы подчеркнуть, какое значение он придает этой награде, Папа пригласил на церемонию всех представителей дипломатического корпуса в Ватикане, а президент ООН бирманец У Тан прислал телеграмму следующего содержания: «Принимая во внимание все, что я знаю о матери Терезе и ее деле, считаю вполне заслуженной награду, присужденную в память о предшественнике Вашего Святейшества Иоанне XXIII, известном во всем мире своей добротой и великодушием».

За премией Иоанна XXIII последовали и другие награды. В том же 1971 году в Бостоне мать Тереза получила премию Доброго Самаритянина «в знак признания ее усилий с целью облегчить положение бедных и нуждающихся во всем мире. Ее деятельность вдохновляет других и служит превосходным примером тому, каким образом мы должны заботиться о людях». Премия была учреждена семьей Кеннеди в честь старшего из братьев Джона Фицджеральда, убитого на Второй мировой войне. По этому случаю мать Тереза познакомилась с сенатором Эдвардом Кеннеди, с которым, как мы знаем, несколько недель спустя встретилась в лагере беженцев в Бангладеш. Сенатор смог своими глазами убедиться, чем занимается мать Тереза.

Деятельность монахини во время войны в Бангладеш опять получила вознаграждение от ее второй родины — Индии. 15 ноября 1972 года ей вручили премию Неру. Президент страны Варах Венката Гири радостно откликнулся на эту награду, удостоившую женщину, которую он называл Куруна Дут — Ангел милосердия: «Ныне мы воздаем честь боголюбивой душе, женщине, понимающей христианскую любовь как деятельность во имя добра. Я оптимист и потому убежден, что, пока есть такие люди, как мать Тереза, человечество может жить, сохраняя надежду. Нельзя внести больший вклад в человеческое братство, чем такой основательной и своевременной работой, как ваша». Присуждая эту премию матери Терезе, комиссия по культуре индийского парламента желала воздать ей должное и в оправдание своего решения не скупилась на эпитеты в превосходной степени: «Редко приходится видеть столь бескорыстную жертву, как та, что мать Тереза неустанно приносит самым слабым членам человеческого общества, бедным и отверженным. Это альтруистическое служение, совершаемое без различия национальностей, каст и религий, без всякого ожидания награды со стороны общества, — превосходный пример того, как негромкий и эффективный, усердный, утомительный труд может служить дружбе и взаимопониманию между народами».

На церемонии вручения премии мать Тереза произнесла похвальное слово членам своей конгрегации: «Что делают мои братья и сестры, мои помощники и помощницы по всему миру? Трудясь на благо других, они несут весть о Божьей любви. Те, кто приезжал вместе с нами помочь беженцам Бангладеш, говорили, что получили от тех, кому служили, гораздо больше, чем те от них. И то же самое чувствует каждый из нас. Именно в такой помощи нуждается наш народ». Лауреатка прямо в лоб задала вопрос первым лицам своей новой родины, собравшимся на церемонию: «Что сделала Индия для четырех миллионов своих прокаженных?» Она подробно остановилась на этих отверженных, которым уже много лет назад посвятила себя: «У нас миллионы прокаженных. Однажды на Рождество я пришла к ним и сказала, что Бог их особенно любит, что все, что с ними случилось, — дар Божий, что Бог близок к ним, что их болезнь не грех. Один изможденный старик подковылял ко мне и сказал: „Скажи это, пожалуйста, еще раз: я никогда ничего подобного в жизни не слышал. Я только и слышал, что меня никто не любит. Как хорошо знать, что Бог любит меня“. Только мы с вами вместе, — сказала в заключение мать Тереза, — можем утолить жажду любви этих людей».

Нужно быть матерью Терезой, чтобы держать такую речь перед сильными мира сего. Ее слушатели не остались безразличными к абсолютной откровенности монахини. Как сказал министр внешней торговли г-н Джордж, «мать Тереза научила нас, что такое любовь. Эта скромная и хрупкая маленькая женщина приехала издалека, чтобы посвятить свою жизнь жителям бедных кварталов Калькутты. Она говорила перед нами без всякого заранее написанного текста. Речь перед микрофоном ей диктовало только сердце. Она просто дала нам понять, от каких причин страдает человеческое сердце: от чувства, что тебя никто не любит, что ты никому не нужен».

В следующем году пришла очередь Великобритании чествовать мать Терезу: ей присудили Темплтоновскую премию «за укрепление веры по всему миру». Премия вручалась впервые, мать Тереза была ею удостоена единодушным решением жюри. 25 марта 1973 года, вручая награду на церемонии в Лондоне в зале Гилдхолл в присутствии лорд-мэра и королевы Елизаветы II, принц Филипп Эдинбургский проявил чисто английский юмор: «На первый взгляд идея, что премиями можно что-то сделать для религии, кажется совершенно нелепой. Премия вообще — это стимул к борьбе или награда за какие-то успехи, которые можно оценить количественно. Обычно премию вручают как результат соревнования. Если же премия религиозная, понятно, что больше всех ее заслуживают те, кто за нее не боролись. Можно ли представить себе, что кто-то хладнокровно придумал новый религиозный орден, чтобы получить премию? Но когда я узнал, кому присуждена эта награда, я подумал: мистер Темплтон так же, как и я, сказал бы, что именно мать Тереза дает ей истинный смысл. Мы все с восхищением следим за ее делами. Доброта, благодаря матери Терезе осветившая мир, может вызывать в нас умиление, восхищение, энтузиазм. И что еще сказать, когда дела говорят сами за себя? Всю силу мать Тереза черпает у Бога. В своей семье она поняла, как милостив Бог. Надеюсь, что ее пример и ее наставления станут средством, благодаря которому христианский дух многим явится как нечто живое. Я не поздравляю лауреатку, а приношу тройную благодарность: Богу, делам матери Терезы и жюри, которое привлекло к ним общее внимание».

В ответной речи мать Тереза почтила всех сестер и братьев Миссии Милосердия. Именно они — настоящие герои этого дня: «Премию дали мне, но принадлежит она всем тем, кто сотрудничает в деле любви по всему миру. Недавно ко мне пришел один человек и сказал: „Я отдам все свое состояние тому, кто придет ко мне в гости. Я слеп, моя жена перенесла тяжелую депрессию, дети разъехались по свету. Мы умираем от тоски“. Все мы должны знать, что есть такие люди. Мы не можем давать им просто деньги. Деньги — это еще не все. Таким, как этот человек, гораздо нужнее ваши руки, которые будут им служить, и ваши сердца, которые будут их любить. Когда я в первый раз вышла на улицу в Лондоне, была холодная ночь. Я встретила прилично одетого старичка, дрожащего от холода. Другой человек — негр — укрыл его своим плащом, а старичок говорил: „Ведите меня куда хотите, только чтоб я мог поспать на постели с простыней“. Если человек может быть подобен Иисусу, то Ему подобен этот старичок, ибо сказано в Писании: „Сын Человеческий не имеет, где главу преклонить“. Как печально, что и сейчас Господь мог бы сказать то же самое. Христос призвал меня на службу, чтобы объединить людей. И вот в чем я убеждена прежде всего: люди стремятся объединиться, потому что нуждаются в Боге».

В 1974 году мать Тереза опять получила награду. Это была премия ордена терциариев святого Франциска Ассизского «Мать и Владычица». Еще год спустя Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (ФАО) присудила ей медаль Цереры «за образцовое отношение к бедным и голодающим во всем мире». 1 марта 1979 года она получила из рук итальянского президента Алессандро Пертини премию Бальцано в размере 320 тысяч долларов, основанную в целях развития «культуры и науки, а также за наиболее выдающиеся заслуги гуманитарного плана ради мира и братства во всем мире». Параллельно с этими наградами мать Тереза по всему миру стала получать почетные академические степени. Она стала доктором honoris causa многих индийский, американских и европейских университетов. То, что у нее не было высшего образования, не имело значения. К присуждению этих степеней монахиня относилась не без юмора: «Не понимаю, почему всякие университеты и колледжи осыпают меня почетными званиями. Я вообще ничего в этих делах не понимаю. В общем, это просто случай лишний раз говорить с людьми, которые, быть может, никогда не слышали об Иисусе Христе». И всяким таким случаем она непременно пользовалась. В 1977 году, когда Филипп Эдинбургский вручал ей очень престижный диплом доктора теологии Кембриджского университета honoris causa, она заметила: «Вы знаете, что я никогда не училась богословию. Я просто стараюсь всегда жить согласно ему». Принц Филипп ответил: «Когда университеты присуждают почетные звания, это действительно обычно считают совершенно бессмысленной проформой. Но каким другим способом академическое сообщество может выразить восхищение людьми, которые внесли первостепенный вклад в нашу цивилизацию? Поскольку дело университетов прогресс человеческих знаний и умений, у них есть все основания отмечать тех, кто с неоспоримым успехом трудился в этом направлении».

От всех этих премий голова у матери Терезы не закружилась. Она призналась Десмонду Дойгу — одному из своих биографов: «Знаете ли, премии эти присуждают не мне, а моему народу. Поэтому они совсем не мои. Они принадлежат тем бедным, которых сейчас начали признавать. Их наконец-то приняли и полюбили. Уже одно то, что о них начали писать, говорит, что в мире проснулась совесть». Начальница ордена Миссии Милосердия не без причины была так осторожна. Она знала, что уже некоторое время — собственно, с 1975 года — ее имя потихоньку называют в числе кандидатов на Нобелевскую премию мира. Первым эту идею выдвинул сенатор Эдвард Кеннеди, и ее хорошо приняли. То здесь, то там влиятельные лица заявляли о поддержке этой кандидатуры. Впрочем, самого кандидата никто не спрашивал.

Членам Нобелевского комитета представился случай защитить несколько запятнанную честь мундира. Присуждение Нобелевской премии мира Генри Киссинджеру и Ле Дык Тхо, а потом Менахему Бегину и Анвару Садату вызвало много споров. Конечно, соглашения, положившие конец войне в Южном Вьетнаме и египетско-израильскому конфликту были прекрасны и полезны. Но все лауреаты в тот или другой момент были в числе поджигателей этих войн, а их политическая деятельность внутри их стран не вызывала поддержки в мире. Поэтому в 1979 году членам комитета непременно следовало выбрать такую кандидатуру, которую бы все единодушно поддержали. В этой ситуации мать Тереза сразу представилась им самым достойным из претендентов на высокую награду. Прежде всего, она была женщиной — так комитет мог отразить многочисленные упреки в мизогинии. Кроме того, это была глубоко верующая монахиня, живущая в стране «третьего мира», принявшая гражданство этой страны. Таким образом, награждая ее, богатый Север присуждал награду бедному Югу. Благодаря всем этим соображениям, монсеньору Оскару Ромеро, архиепископу Сан-Сальвадора, пришлось уступить ей дорогу.

16 октября 1979 года телетайпы мира разнесли весть: мать Тереза стала лауреатом Нобелевской премии мира. Члены комитета сделали правильный выбор, свидетельством чему передовица «Вашингтон пост»: «Большинство лауреатов Нобелевской премии мира принадлежало к кругу политиков и дипломатов. Но мать Тереза, основательница Миссии Милосердия, тридцать последних лет своей жизни провела в трущобах Калькутты, посвятив свою жизнь умирающим и нищим. Главное в этом выборе — пример беззаветного личного служения другим. Кроме всего прочего, присуждение премии стремится напомнить, что нищета существует, о чем нередко забывают многие европейцы и американцы. Время от времени Нобелевский комитет, присуждая премию, напоминает, что мир можно укреплять разными путями, что политика для этого не единственный способ».

Для матери Терезы это было сильное потрясение. Конечно, она готовилась к нему: профилактика — лучшее лечение. Мысленно она уже распределила 800 тысяч швейцарских франков премии, если она ее действительно получит. Бедных повсюду в мире много. «Это капля избавления в море страдания», — только и сказала она, узнав, что средства ей и вправду выделили. Но оставалось главное: устоять перед славой. Начиная с 16 октября, Нирмал Хридая осаждали десятки журналистов и операторов, желавших первыми заснять лауреатку или взять у нее интервью. Она укрылась в часовне и безмолвно благодарила Господа. Мать Тереза вовсе не собиралась ничего менять в обычном распорядке. Для нее 16 октября 1979 года было самым обычным днем. Заботило ее только одно: сможет ли она пройти на ежедневное поклонение Святым Дарам так, чтобы фотографы не хлынули вслед за ней в маленькую капеллу, где собрались сестры.

Впрочем, мать Тереза знала, что бывает самоуничижение паче гордости и что соотечественники-индийцы обидятся на нее, если она отклонит Нобелевскую премию. Для них она была героиней: вся Индия получила награду в лице своей приемной дочери. Индийская пресса, независимо от политических взглядов, горячо приветствовала Решение членов комитета в Осло и рисовала лестные портреты матери Терезы. Делийский «Индиан экспресс» писал: «Ее пример полной преданности делу и самоотверженной борьбы с нищетой побудил миллионы людей сделать что-нибудь ради этих великих идеалов». «Индиан таймс» вторит: «В этом году Нобелевский комитет сделал поистине чрезвычайно удачный выбор. Прекрасно, что миру дали знать: достоинство, надежда и любовь еще могут побеждать цинизм и нищету. Ныне человечество видит в ней человека, непохожего на других, потому что она вернула людям надежду на самих себя». Калькуттская «Амрита базар оатрика»: «Очень хорошо, что она получила эту награду в Международный год ребенка: ведь весь мир знает, как она трудилась для детей и заботилась о них. Ее имя стало нарицательным. Центром ее деятельности остается Калькутта. Присуждение Нобелевской премии мира матери Терезе — повод к радости для всей Индии: страны, принявшей ее как третья родина». «Мать Тереза при жизни стала святой и живой легендой», — заметила «Деккан геральд» из Бангалора, а «Трибьюн» из Чандигара писала: «Мать Тереза так близка к святости, что человеку нашему времени трудно это себе представить».

9 ноября 1979 года индийское правительство устроило в честь матери Терезы прием, на котором присутствовали все высшие лица государства. Премьер-министр Шри Чаран Сингх не скрывал волнения: «Нужно быть Шекспиром или Мильтоном, чтобы описать заслуги матери Терезы для нашей страны. Ее образ служения человечеству поистине не имеет себе подобных». Министр иностранных дел Шри Сиам Нандан Миахр заявил: «Мы собрались сегодня поздравить мать Терезу от имени индийского народа и правительства. Она, а через нее вся страна, получила высокую награду. Она воплощает любовь и милосердие так, как очень немногие люди за всю историю. Вся ее жизнь символизирует взаимопомощь и сострадание. Мать Тереза показала нам, что помощь бывает совершенно бескорыстной, что призванный может утереть всякую слезу. Эта премия и все почести пришли к ней так, как дерево венчается листьями и цветами. Это долг, который человечество отдает Всевышнему. Мы счастливы, что стали свидетелями ее тяжких трудов. При нашей жизни открылось, что такое доброта, внимание к людям, любовь и во всем присутствующая вера. Мать Тереза напомнила миру, что́ вечно и неистощимо, что очищает и наполняет сердце. Для нее все достойно любви. Нет ничего мерзкого и отвратительного, и прокаженный не хуже красавца. Мы молимся о ее долгой жизни, чтобы она исполнила божественный план. Признательный мир понимает, что в этом-то он и нуждается».

Мать Тереза ответила задушевной апологией своей новой родины и ее обитателей. «Индия — моя земля. Давая мне Нобелевскую премию, мир признал дело любви. У Ганди есть прекрасные слова: „Кто служит бедняку, тот служит Богу“. Нашему народу нужна от нас не благотворительность, а милость и любовь. Бедные — это личности, достойные любви. Если мы думаем, что они бедны и все тут, мы их оскорбляем. Мы не знаем их, потому и не любим». Поскольку 1979 год был Международным годом ребенка, монахиня воспользовалась трибуной, чтобы высказаться на одну из своих основных тем: «Полный запрет абортов в этом году был бы огромным подарком». Верная своим принципам, мать Тереза не притронулась к блюдам великолепного банкета, которым закончилась церемония: «Я не могу со спокойной совестью брать и есть все это, когда столько моих братьев и сестер умирает от голода. Мне нужен только кусок хлеба и немного воды». Тогда другие присутствующие решили раздать яства бедным. Мать Тереза согласилась, но при условии, что они сами будут подавать блюда жителям ее приюта. И вот все гости — члены правительства и дипломатического корпуса — в едином порыве отправились в Нирмал Хридая. Для матери Терезы это был один из самых значительных моментов жизни: «Поистине невероятное дело в этой стране: известные, важные люди пошли к прокаженным и умирающим. Это было что-то феноменальное, превосходило всякое воображение и ожидание. Вы не можете себе представить, как бедные могли это воспринять. Они перепугались, не знали, как им быть, просто не могли поверить, что все эти господа здесь среди них».

Мать Тереза знала, что в Осло все будет не так запросто. Она взяла с собой двух старейших сестер ордена: «Во свидетельство любви и признательности к сестрам первого призыва, отваги, с которой они взялись за дело, когда у нас ничего не было, с радостью, ничего не имея, обладать всей полнотой Христа, и потому, что все они, любя Господа, любили бедных, я беру в Осло сестру Агнессу и сестру Гертруду». Они прилетели в норвежскую столицу в декабре. Термометр показывал минус 10 градусов. Мать Терезу приняли председатель Нобелевского комитета Джон Саннес и епископ ее родного города Скопье монсеньор Никола Прелович, специально прилетевший на церемонию, причем при полном одобрении коммунистических властей Югославии. Албанцы македонской столицы радостно приняли весть о награде их соотечественнице; епископ в газете «Дрита» писал о ней: «Она стала сестрой и матерью для всех, кто нуждается в семейной любви, братской дружбе и материнском тепле, всех принимая от всего сердца. Ею поистине гордится и превозносится все христианство. Гордится ей и родной город, и епископство Скопьеское и Призренское, но особенно албанский народ: ведь в ее жилах течет кровь мучеников времен гонений на албанцев». Впервые за долгое время официальный Белград позволил прессе Скопье упомянуть о существовании особого албанского меньшинства. Дочери Колле Бояджиу было от чего порадоваться!

В Осло мать Тереза встретилась и с братом Лазарем, и с племянницей Агейей, которые приехали из Рима. С ними был отец Луш Дьердьи, тоже албанец, которого она давно знала и высоко ценила его горячую веру. Все они во многом помогли ей стойко перенести предстоявшие испытания, в том числе многочисленные пресс-конференции и официальные церемонии, от которых она никак не могла уклониться. Как только монахиня в бело-голубом сари ступила на норвежскую землю, за ней устремилась целая свора журналистов. На торжественной мессе, которая служилась 9 декабря в соборе Святого Олафа, матери Терезе пришлось даже, повысив голос, объявить, что ее не надо смущать «всеми этими фотовспышками». Вспышки замелькали еще чаще, и она поняла, что авторитет нобелевских лауреатов не так-то велик… Вечером в городской лютеранской кирхе состоялось экуменическое богослужение, собравшее представителей всех конфессий Норвегии. Затем в лютеранском пасторском центре матери Терезе вручили Народную премию. В Норвегии решение жюри Нобелевского комитета подлежит утверждению народом. Людей спрашивают, одобряют ли они это решение, вручают ли и от себя дар лауреату или передают его кому-то другому: Народную премию не обязательно получает именно лауреат Нобелевской премии мира. Что касается матери Терезы, не было никаких вопросов: состоялся самый настоящий плебисцит. В церквях и общественных местах собрали 359 151 крону, и чек на эту сумму вручили матери Терезе. В благодарность она сказала так: «Мне самой ничего не нужно — ни этих денег, ни прочего. Мне дают их для бедных, ради которых мы живем и трудимся. Да, деньги для этого тоже нужны. Но чтобы их цена выросла, к ним надо приложить любовь, а потом эта любовь, как бумеранг, вернется к дающему». Как видно, у матери Терезы совсем не такое понятие о счете без покрытия, как у банкиров!

10 декабря состоялось главное: вручение дипломов лауреатам всех Нобелевских премий. Мать Тереза, как всегда в скромной бело-голубой одежде, вошла в университетскую аудиторию, где собрались все приглашенные, включая членов дипломатического корпуса и королевскую семью Норвегии. Ее не смутили овации, провожавшие ее до самого микрофона. Перекрестив себе рот, она обратилась к собравшимся: «Сегодня, получая эту премию, которой я сама недостойна, и будучи притом так близка к бедности, что понимаю самых бедных, я выбираю бедность наших бедняков. Но я очень рада этой награде и очень благодарю за нее от имени всех голодных, нагих, бездомных, немощных, слепых, прокаженных — всех тех, кто не чувствует себя желанным, любимым, ухоженным, кто выброшен обществом и всеми унижаем. От их имени я принимаю эту премию. Им не нужны от нас жалость и сострадание. Им нужны любовь и понимание, нужно уважение, нужно, чтобы мы обращались с ними как с достойными людьми!»

Верная своим убеждениям, мать Тереза не собиралась ограничиваться дежурным выступлением, не собиралась машинально повторять слова благодарности и еще кое-какие любезности. Премию получила не Гонджа Бояджиу, а монахиня, верная церковному учению. Ее откровенность уже стала легендарной — и на этот раз она опять не гладила слушателей по головке. На Скандинавском полуострове, для многих воплощающем полную свободу нравов, она произнесла сильнейшую речь против абортов. Ей было все равно, прослывет ли она ретроградом. Слушаясь только своей совести, мать Тереза твердым голосом произнесла: «В наши дни убивают много тысяч нерожденных детей, а мы молчим. Мы терпим это из подобострастия к тем странам, которые разрешили аборт. Но это бедные страны. Они боятся малышей, боятся нерожденных детей: эти дети должны умереть, потому что там не хотят кормить лишнего ребенка. Мы боремся с абортами, отдавая детей на усыновление. Мы принесли много радости в семьи, где не было детей. Вот почему сегодня, в присутствии Его Величества, в присутствии гостей из стольких стран, я прошу вас: помолимся о мужестве защитить нерожденных детей, дать возможность детям любить и быть любимыми. Недавно я подобрала на улице девочку. Один Бог знает, сколько времени она ничего не ела. Я дала ей кусок хлеба, а девочка начала от него отщипывать крошки. Я сказала ей: „Что же ты? ешь!“ — а она посмотрела на меня и ответила: „Я боюсь, что хлеб кончится и мне опять станет голодно“. Такова правда. Никогда не отворачивайтесь от бедных: отворачиваясь от них, вы отворачиваетесь от Христа. Недостаточно сказать: „Господи, я люблю тебя“ — надо говорить: „Господи, здесь и сейчас я люблю тебя. Я мог бы иметь то и то, но не хочу. Я мог бы есть сладкое, но я отдам это сладкое“. А теперь помолимся все вместе: „Господи, дай нам сил защитить нерожденное дитя, ибо дитя — лучший дар Твой семье, стране и всем миру!“ Бог да благословит вас».

Для многих почитателей матери Терезы эти слова были холодным душем. Они представляли себе какую-то идеальную матушку, подтверждающую их убеждения, которые они почему-то сами называют «евангельскими». Монахиня тут же не преминула напомнить им, что они, награждая ее, отмечают и вечное церковное Предание, а его нельзя принимать лишь отчасти. Нельзя возносить до небес мать Терезу, ухаживающую за прокаженными, и осуждать мать Терезу, не признающую абортов. Это одна и та же личность, до конца исполняющая свои обязанности. Она борется с болезнями и смертью, потому что избрала жизнь, которую считает одной из главных ценностей. Но, избрав жизнь, нельзя не отрицать аборт. Даже и теперь многие делают вид, что не понимают этого…

Момент, когда король норвежский вручал матери Терезе золотую медаль и диплом лауреата Нобелевской премии, был чрезвычайно волнующим. Робер Серру, автор репортажа о церемонии в «Пари матч», имел полное право написать: «Рукопожатие норвежского короля и пожилой женщины в сари было приветом богачей тем миллионам людей во всем мире, которые не имеют средств к существованию. Мать Тереза стояла живым упреком, призывая мир к порядку». В заключение церемонии не было обычного банкета: мать Тереза попросила, чтобы его стоимость перечислили на ее дело. Так и поступили. Вечером 10 декабря ее принимали в посольстве Югославии. Маршал Тито прислал ей необычайно теплое приветствие: «Благодаря этой премии Ваша благородная деятельность, Ваше самопожертвование в борьбе с болезнями и нищетой обрели совершенно заслуженное признание, которое, по моему мнению, пробудит в мире должное внимание к обеспечению благоденствия всех людей». Будучи в Норвегии, мать Тереза не переставала думать о родных Албании и Югославии. Встретившись с отцом Гьергьи, который жил, как и она, в институте Святого Иосифа, она передала ему послание народам этих стран, которое теперь кажется пророческим: «Пусть они возлюбят друг друга и пусть вернутся к домашней молитве, ибо там, где люди молятся, они могут жить в мире и обоюдной любви». Еще она сказала ему: «Я очень рада, что вы сейчас здесь, от всего сердца благодарю вас. Надеюсь скоро встретиться с вами в Скопьеском епископстве. Я бы хотела, чтобы наша обитель в Скопье открылась или в день Сердца Иисусова Иисуса Христа, или в праздник Успения в Летнице, потому что Летницкая Божья Матерь всегда была мне особо дорога и всегда в моем сердце». 9 декабря мать Тереза была на мессе, которую служил по-хорватски отец Степан Цукман, а после нее монсеньор Прела передал ей поздравления всего югославского епископата.

К вечеру торжественного дня мать Тереза нимало не утратила ни сил, ни чувства юмора. Журналисту, спросившему, кто заменит ее во главе ордена, она ответила: «Давайте я сначала умру». В ночь на 11 сентября она осталась в узком кругу своих помощников. При этом случае она прочитала молитву о мире святого Франциска Ассизского, которую особенно любила:

«Господи, сотвори меня орудием мира, чтобы там, где ненависть, я приносил любовь, там, где вражда, приносил прощение, там, где раздор, приносил согласие, там, где заблуждение, приносил истину, там, где неверие, приносил веру, там, где отчаяние, приносил надежду, там, где мрак, приносил свет, там, где скорбь, приносил радость.

Дай, Господи, чтобы возжелал я не быть утешенным, а утешать, не быть понятым, а понимать, не быть любимым, а любить. Ибо кто даст, тот получит, кто потеряет себя, тот найдет себя, кто простит, тому простится, кто умрет, тот воскреснет в жизнь вечную».

Мать Тереза очень любит эту молитву; члены Миссии Милосердия читают ее каждый день после приобщения Святых Тайн. Она говорила так: «Когда святой Франциск слагал эту молитву, ему приходилось бороться с трудностями, похожими на наши. Поэтому она очень подходит к нашим чувствам и нашим нуждам». На встрече со своими помощниками мать Тереза рассказала, что она ощущала в эти безумные дни, когда ни на миг не принадлежала себе. Она упорно повторяла, что награду с ней должны разделить все, кто ей помогал: «Я получила от вас бесчисленное множество проявлений теплых чувств. Все время, что я здесь, я чувствовала себя окруженной любовью — любовью и полным пониманием. У меня сложилось впечатление, что каждый человек в Индии или в Африке для вас — не пустое место. Сегодня одна сестра сказала мне: „Я здесь как дома“. И у меня точно такое же ощущение. Я хочу, чтобы вы знали: я очень признательна за все, что получила от вас».

Как всегда, не обинуясь, мать Тереза не скрыла от своих слушателей, что их страна, несмотря на высокий уровень жизни и хорошую систему социального обеспечения, — еще не рай земной. Язвы бывают не только материальными: «Если человек уязвлен, чувствует себя ненужным, нелюбимым, если он боится, если отторгнут обществом, ему гораздо труднее помочь, потому что такая нищета грызет изнутри. Я думаю, если каждый из вас внимательно посмотрит на собственную семью, вы заметите, как мало вы друг другу улыбаетесь. А ведь улыбка — начало любви. Христос живет и в нашей улыбке, и в той, которой улыбаются нам. Недавно к нам в Калькутту приезжали четырнадцать профессоров разных американских университетов. Один из них спросил меня: „Мать Тереза, скажите нам что-нибудь, что мы унесли бы в памяти“. Я ответила: „Улыбайтесь друг другу. Делитесь временем с близкими и улыбайтесь им“. Если бы каждый из нас просто вспомнил, что Бог любит его и дает ему возможность любить других, не совершая никаких особенно великих дел, Норвегия стала бы гнездом любви. Если вы станете светильниками мира для мира, то и Нобелевская премия мира станет истинным даром норвежского народа. Благослови вас Бог!»

Мать Тереза торопилась вернуться в Калькутту и вернуться к обычным делам, но по дороге специально заехала в Рим для встречи с новым Папой Иоанном Павлом II. Она почти не знала бывшего архиепископа Краковского, а встретиться с ним было тем важнее, что орден Миссии Милосердия подчинялся непосредственно Папе. С Павлом VI у калькуттской монахини всегда были превосходные отношения. После его смерти мать Тереза не могла не почтить память понтифика, который не раз деятельно помогал ее конгрегации: «Павел VI был истинный святой. Он любил бедных и очень хорошо относился к Миссии Милосердия. Теперь он вернулся в дом Отца своего, и мы можем ему молиться. И все мы должны пойти туда». Что думал об ордене Иоанн Павел I, неизвестно — слишком мало он правил. Новый Папа Иоанн Павел II не скрывал своего восхищения матерью Терезой. Как и Павел VI, он выразил его публично во время молитвы на утрене 26 декабря 1979 года: «Я хотел бы вспомнить о множестве людей в этом мире, страдающих от голода. Благослови, Боже, апостольский труд матери Терезы. Дай, Боже, чтобы святость Рождества Христова превратила в радость ее ежедневные тяготы на службе умирающим от голода. Мать Тереза, совершенно отрекшись от себя, всю себя посвятила бедным и лишенным вечной любви. Она непрестанно несет свидетельство о силе братской любви, тем способствуя истинному человеческому и социальному прогрессу. Сестры матери Терезы, как и все инокини, знают, какая радость забывать о самих себе, трудясь для других. Это блаженство всегда и повсюду есть знак Рождества». Верховный понтифик не случайно произнес эту похвалу. У Иоанна Павла II с матерью Терезой много общего: оба родились в странах, где к власти потом пришли коммунисты, оба преданы традиционному католицизму. Вскоре это сходство станет явным и в следующие десятилетия будет проявляться постоянно.