Лилла Эйдершер, 29 сентября 1917 года
Папа!
У меня сегодня было такое странное чувство, будто я превращаюсь. Не в другого человека, нет, скорее, будто я становлюсь настоящей Блендой. Как змея, которая меняет старую тесную кожу на новую. Сама змея не меняется: когда приходит время, она просто облачается в новую чешую. Но интересно, чувствует ли она себя такой же счастливой и свободной, как я чувствую себя сегодня?
Расскажи я это маме, она бы сказала, что я несу чепуху и что люди — не змеи. Но ты, папа, ты-то наверняка поймешь меня, я точно знаю. Может, ты тоже чувствовал, что твоя чешуя стала тебе мала и что ты должен сбросить ее? Потому ли ты уехал?
У нас здесь шторм, и мы с Эриком остались одни. Но мне не страшно, ничуть. Мы зажгли маяк, и я уверена, что все будет хорошо и мы продержимся до тех пор, пока мама и этот ужасный человек не вернутся. Если бы ты видел нас, ты бы гордился нами.
Папа, сегодня я приняла решение: больше я здесь не останусь. Я уеду, как и ты, только, конечно, не так далеко — просто вернусь в Гётеборг. Я попробую найти работу, и думаю, у меня все получится. Еще я разыщу Акселя и спрошу, что он имел в виду. Действительно ли я ему нравлюсь, или я просто одна из многих, кого он катал на своем велосипеде и водил на ту полянку на Скансберьет. Если так, я постараюсь его забыть. Но если я по-настоящему ему нравлюсь, то…
Папа, я слышу, что ты говоришь мне. Ты считаешь, что я слишком молода, чтобы рассуждать о любви. Но ты не волнуйся, я не наделаю глупостей!
Мне кажется, ты сегодня так близко, будто стоишь под моим окном. Ты возвращаешься домой? Ты…