Маяк и звезды

Бленда стояла на кухне и упаковывала тарелки, прокладывая их газетами. Ей очень хотелось уронить всю стопку на пол, просто чтобы показать маме, какая глупость этот переезд. Ведь здесь у них есть все необходимое. Теперь им столько всего придется оставить — и раскладную кровать, на которой они спали с мамой, и скамью в кухне, на которой спал Эрик. Стол, стулья, комод, где они держали одежду, — все это достанется новым жильцам. Правда, стенные часы мама завернула в старый плед, чтобы взять с собой, и зеркало тоже. Простыни, полотенца и одежду они уложили в коричневый картонный сундук, который мама принесла с чердака.

Бленда знала, такой сундук называется «американский». И догадывалась, как он к ним попал: наверное, мама раздобыла его много лет назад, когда планировала их путешествие в Америку. Путешествие, которое за семь долгих лет так и не состоялось.

И теперь, думала Бленда, не состоится уже никогда. Теперь они никогда не увидят папу. Все эти годы за их кухонным столом пустовало одно место, папино. А потом к ним в дом пришел маячник Карл Нурдстен и сел на папин стул. Мама полагала, что Нурдстен поможет им снова стать полноценной семьей. Но она ничего не понимала, вообще ничего!

Бленда краем глаза заглянула в комнату, где мама, стоя на коленях, мыла пол. Теперь, когда в комнате ничего не осталось, кроме комода и кровати, она выглядела пустой и холодной. Сняли даже полосатую ткань, служившую ширмой в углу, где Бленда и мама вешали свои платья. На стенах остались светлые пятна в тех местах, где висели две картины: парусник, борющийся с волнами, и закат на море. Эти картины когда-то принадлежали папе. Мама хотела их оставить, но Бленда уговорила ее забрать их с собой.

Она сложила тарелки в деревянный ларь, стоявший рядом с ней на полу, и приступила к стаканам. Сколько же времени отнимали сборы! Прежде чем мама упаковала часы и завернула маятник в тряпки, чтобы он остановился, они успели пробить час. В три они должны были спуститься на пристань со всем своим скарбом. Прошел почти целый день, а у Бленды не было ни малейшей возможности ненадолго уйти. Но она должна успеть это сделать — во что бы то ни стало!

Она трудилась не покладая рук и упаковала в ларь все остальные вещи. Сверху она положила завернутую в несколько газет шкатулку с ракушками на крышке, где хранились ее письма к папе.

— Мама? — спросила она. — Я закончила. Можно, я ненадолго уйду?

Мама подняла голову:

— Ты что, посмотри, сколько всего не сделано! Нам еще мыть кухню. Надеюсь ты понимаешь, что это невозможно.

Бленда не часто перечила маме, но сейчас Тура была несправедлива. Эрик вообще ничего не делал, он как всегда где-то бродил и не появлялся уже несколько часов. А ей нельзя даже ненадолго отлучиться. Это было не просто несправедливо, это было невыносимо.

— Как ты можешь так говорить? — вырвалось у Бленды. — Я хочу проститься с моими друзьями, и ты мне это не запретишь! Разве я затеяла этот переезд?

Бленда видела, что мама растеряна, что она колеблется и подыскивает нужные слова. Это придало Бленде решимости. Впервые в жизни она поняла, что не должна подстраиваться под маму, что она может принимать решения сама.

— Я скоро вернусь, — сказала она более спокойным голосом.

И убежала.

Эрик выплюнул травинку изо рта и слегка отодвинул прикрывавшую ящик газету. Он пришел к крепости в последний раз. Он нескоро появится здесь снова — может, через год, а может, и больше. Но сейчас ему не до этого, сейчас у него есть дела поважнее. Сейчас ему надо подумать о Рулле, который лежит в ящике рядом с ним, вполне довольный жизнью. Он не догадывается о том, что его ждет.

На последней странице своей тетради Эрик написал заголовок: «Прощание с Рулле, 8 июня 1917 года». Это сегодня, сегодня им предстоит проститься. Эрик принял это решение накануне вечером, когда понял, что другого выхода нет. Рулле уже не маленький беспомощный вороненок, он хорошо ел, он подрос и часто сопротивлялся, когда Эрик хотел посадить его в ящик. Он уже не так сильно, как раньше, любил мух и других насекомых. Если на помойном ведре не было крышки, он немедленно подлетал к нему и начинал копаться в отбросах. Рулле уже можно было не кормить, он стал взрослой вороной и мог позаботиться о себе сам.

К тому же Эрик знал, что смотритель ни за что не разрешит взять Рулле с собой на маяк. Смотритель Нурдстен, или дядя Карл, как мама просила его называть, не любил птиц.

Потому Эрик решил, что сегодня они простятся. Ему осталось только немного дописать. «Вороны растут быстро, — писал он. — И, судя по всему, лучше всего они чувствуют себя там, где родились. Они любят рыбу, но не умеют добывать ее сами. Этим они отличаются от чаек, чьи птенцы рождаются у воды и сразу учатся ловить рыбу». Эрик пожевал кончик карандаша и задумался. Что еще надо написать в такой день? «Птица видит больше, чем человек, и видит другие вещи, потому что с воздуха все выглядит иначе. Поэтому птицам известно то, что неизвестно людям».

Если бы птицы умели говорить, подумал Эрик, мы бы узнали такое, чего и представить себе не можем. Каково, например, попасть с земли на высокую крышу, не пользуясь лестницей, просто взмыть в воздух и, несколько раз взмахнув крыльями, оказаться на месте. Или планировать над городскими дворами, высматривая открытые мусорные баки, или слететь к овощным рядам на площадь Кунгсторьет вечером, прежде чем дворники успеют смести все деликатесы.

Эрик подчеркнул последнее предложение: «Поэтому птицам известно то, что не известно людям». Быть может, Рулле знал, что его ждет? Быть может, он тоже чувствовал, что пришло время расставаться?

Эрик положил раскрытую тетрадь на траву, достал из кармана чернильницу и кусочек ткани, открутил крышку и хорошенько смочил ткань. Потом снял с ящика газету, взял Рулле и прижал его к груди. Приложив лапки Рулле к ткани, пропитанной чернилами, Эрик посадил вороненка на последнюю страницу тетради.

Рулле потоптался на месте, оставив после себя легкие беспорядочные штрихи. Эрика это не вполне устроило. Он хотел увидеть отчетливые вороньи следы, лучше такие, которые можно как-то истолковать, даже если они и не сложатся в настоящие буквы. Он вылил остатки чернил в углубление на камне, смочил лапки Рулле и бегом вернулся к тетради. На этот раз следы получились хорошие, четкие! Рулле расхаживал взад-вперед по странице, словно сочинял длинное письмо. Эрик был счастлив. Теперь на память от Рулле у него остались и следы, и сообщение, которое, возможно, удастся расшифровать. Приехав на маяк, он сядет и попытается разобрать, что хотел сказать Рулле.

Эрик провел рукой по черным перьям, снова опустил Рулле в ящик, накрыл газетой, а тетрадь положил в карман. Трава на том месте, где он сидел, примялась. Чтобы расправить ее, Эрик провел по ней ногой.

Он не знал, сможет ли он когда-нибудь сюда вернуться.

Бленда слетела вниз по лестнице, промчалась через двор и выбежала на улицу. Мимо сапожной мастерской и молочной лавки, налево, потом направо и снова налево. Вскоре, задыхаясь, она стояла у бакалейной лавки на Эстергатан. Велосипед на месте! И не только велосипед. Рядом сидел на корточках сам Аксель и накачивал колесо большим серым насосом.

— Аксель, — начала она.

Аксель обернулся и улыбнулся ей, кривой улыбкой, потому что во рту у него была зажата крышечка от ниппеля.

— Бленда, — пробормотал он. — Подожди, я сейчас, докачаю.

Бленда нетерпеливо топталась рядом. Неужели он не понимает, как у них мало времени? Он же знает, что они сегодня уезжают. Они безвозвратно теряют секунды, пролетающие мимо, пока он качает свой велосипед.

Аксель качал колесо целую вечность. Наконец он закрутил колпачок и прикрепил насос под багажником. Потом повернулся к Бленде и широко улыбнулся.

— Я уже не надеялся, что ты придешь, — сказал он. — Я ждал тебя целый день.

Сердце Бленды бешено колотилось. Он ждал, он волновался, что она не придет. Значит, она действительно ему нравится.

Только какая теперь разница, раз им все равно предстоит расстаться?

Аксель подошел к ней и обнял ее за шею.

— Не здесь, — прошептала Бленда. — Нас могут увидеть.

И снова подумала: какая теперь разница?

Аксель кивнул.

— Залезай, — сказал он. — Мы ненадолго уедем отсюда. Я предупрежу хозяина. Пусть вычтет из моего жалованья.

Аксель открыл дверь, заглянул внутрь и переговорил с бакалейщиком. Бленда ждала на улице. Когда Аксель вернулся, уши у него горели, значит, он все-таки не мог так запросто уйти с работы. Но все же он это сделал — рад и нее!

И вот она снова сидит перед ним на раме, а он везет ее по ухабистой мостовой. В последний раз. Когда она подумала об этом, к горлу подкатил комок.

Тура выглянула в окно: не идут ли дети? Через пятнадцать минут, когда часы пробьют два, им надо выйти из дома, чтобы вовремя поспеть к пристани. В три Карл будет ждать их с лодкой у причала Шепсбрун, а Карл не любит, когда опаздывают.

Она не увидела ни Бленды, ни Эрика, только босые дети Андерсонов, как всегда, носились по двору. Все было уложено, кухню она вымыла сама, но хотела, чтобы дети помогли ей снести вещи вниз. Тяжелый деревянный ларь обещал спустить Оскар Лундберг. Как же им повезло, что в последнее время он ходил трезвый. Оскар взял для них телегу у продавца пива и предложил проводить их до пристани, а потом отвезти телегу обратно.

«Ты же знаешь, Тура, ради тебя я сделаю что угодно, — сказал он. — Ради тебя и ради Вальтера».

Оскар был другом и товарищем Вальтера по работе. Вместе с другими рабочими они организовали большую забастовку на верфи. Их обоих уволили, когда забастовка кончилась и рабочие проиграли. Пока шла забастовка, Тура гордилась Вальтером. Но потом, когда он лишился работы и попал в черные списки работодателей как «зачинщик беспорядков», она пожалела, что он полез в первые ряды. Глядишь, и не пришлось бы ему ехать в Америку искать работу, она бы не осталась без мужа, а дети — без отца.

Но где же все-таки дети? Ну ладно еще Эрик, который вечно мечтает и не следит за часами. Но на Бленду всегда можно было положиться. Что это, какая-то уловка, чтобы в последнюю минуту сорвать переезд? Бленда с самого начала не хотела уезжать, и Туре так и не удалось убедить ее, что сейчас это лучший выход для них всех.

В том, что это лучшее решение, Тура не сомневалась. Эрик подрастал и нуждался в отце. Жаль, конечно, что приходится забирать его из школы. Да еще с такими оценками — в его табеле за четвертый класс напротив каждого предмета стояло «отлично» или «исключительно похвально». Но Карл сказал, что может сам обучать мальчика чтению, письму, арифметике и географии, а ведь этого должно быть вполне достаточно.

Самого Эрика это, похоже, не очень беспокоило. Конечно, ему нравилась его учительница в школе, но и дядя Карл ему, похоже, тоже понравился, и он с нетерпением ждал поездки на маяк.

Проблема была в Бленде. Что она там сказала, прежде чем убежать? Что хочет проститься с друзьями? Но ведь обе ее ближайшие школьные подруги приходили к ней накануне, они долго шептались, плакали и обещали писать друг другу.

Туру охватило беспокойство. Если Эрик еще, в сущности, ребенок, Бленда уже совсем взрослая. Независимая, развитая физически. Привлекательная, как и Тура в юности.

А вдруг девчонка влюбилась в какого-нибудь бездельника? В кого-то, кто был старше ее и мог воспользоваться ее неопытностью?

Чем больше Тура об этом думала, тем более правдоподобным казалось ей собственное предположение. Ведь она помнила, как четырнадцать лет назад у нее у самой родилась Бленда. Туре было шестнадцать, Вальтеру едва исполнилось двадцать. Они были влюблены друг в друга, но слишком молоды, чтобы жениться и воспитывать ребенка.

До того, как встретить Туру, Вальтер много лет провел в море. Когда Тура поняла, что ждет ребенка, она потребовала, чтобы Вальтер искал работу на суше. Он послушался ее, оставил судно и нанялся на Линдхольменскую верфь. Но Тура знала, что Вальтер всегда тосковал по морю: об этом, по крайней мере, свидетельствовали два морских пейзажа, которые сейчас лежали на сундуке, завернутые в одеяла.

Может, потому-то он и не появлялся все эти годы, что море никак не отпускало его? Может, по пути в Америку или даже раньше, до пересадки в Англии, в Саутгемптоне, он вспомнил о своем призвании и нанялся на какое-нибудь судно? И сейчас стоит на палубе грузового парохода где-нибудь в Северном море или Бискайском заливе?

Этого ей никогда не узнать, подумала Тура.

Они оставили велосипед у лестницы, которая вела наверх, на холм Скансберьет. Уже на первом марше Аксель взял Бленду за руку и свернул, увлекая ее за собой, на узкую тропинку в зарослях кустарника.

— Пойдем, — возбужденно сказал он. — Я знаю место, где нас никто не увидит.

Он привел ее на небольшую полянку среди зелени — тенистую лужайку, окруженную отцветшей черемухой и побегами вяза. Аксель сел на землю, Бленда же побоялась испачкать платье и осталась стоять.

— Ну, иди же.

Когда Бленда осторожно присела на корточки рядом с ним, Аксель наконец понял. Он снял куртку и расстелил на траве, это был красивый жест, Бленда почувствовала себя настоящей дамой.

Аксель обнял ее за плечи, при тянул к себе и поцеловал в губы. Он делал это и раньше, но только не так. Сейчас его язык дотронулся до ее языка. Бленде это понравилось, но одновременно она испугалась. Рука Акселя коснулась ее груди. Так он раньше тоже никогда не делал.

— Ты красивая, — прошептал он ей на ухо. — Самая красивая.

Страх отступил. Она ему нравится, он ее не обидит. Бленда повернула голову, и их губы снова встретились.

Она была счастлива и несчастна одновременно. Счастлива, что сидит сейчас здесь с Акселем, несчастна, что им предстоит расстаться.

Рука Акселя скользнула по ее груди, потом вниз, но животу, и ниже. Бленда снова забеспокоилась. Она освободилась от объятий и убрала его руку.

— Бленда, милая, — пробормотал Аксель. — Я ничего тебе не сделаю, я хочу только прикоснуться…

Прикоснуться? Она не понимала, о чем он говорит, но чувствовала: что-то не так. Она иначе представляла себе их расставание. Она хотела, чтобы Аксель поцеловал ее, провел рукой по ее шее под косами, прошептал на ухо нежные слова. Она хотела, чтобы он обещал думать о ней, пока они не встретятся снова. Но руки Акселя снова оказались между ее ног, пытались задрать юбку. Бленда сопротивлялась, как только могла.

— Перестань! — повторяла она раз за разом, но Аксель словно не слышал ее. Одна рука держала подол юбки, другая тянулась все дальше, к бедру над краем чулка.

Бленда вырвалась и вскочила на ноги.

— Оставь меня! — крикнула она. — Я не хочу тебя больше видеть!

И побежала.

Она бежала вниз по лестнице, не оглядываясь, мимо его велосипеда, через площадь Скансторьет и — последний отрезок пути, по улице, до дома.

Эрик выбрал самое отвесное место, где холм почти нависал над домами. Он никогда не ходил по каменной лестнице это было не для него, он предпочитал тропинки между низенькими деревьями и кустами. Одной рукой он прижимал к себе ящик, другой держался за кусты. Он карабкался вверх, пока не дошел до каменистой расщелины. Сюда было трудно добраться, и вряд ли кто-то мог оказаться в этом месте случайно. Здесь Рулле будет чувствовать себя в безопасности и при этом сможет смотреть на город.

Эрик поставил ящик на землю и взял Рулле. Когти оставили на его ладони слабые синие отпечатки.

— Молодец, Рулле, — сказал Эрик. — Хорошая птица, хорошая, хорошая птица.

Он погладил ворону по спине и осторожно вырвал маленькое черное перышко, которое положил в карман, чтобы потом вклеить в тетрадку. Рулле как будто ничего не заметил, он просто вертел головой, словно спрашивал, что здесь происходит, и хотел, чтобы Эрик разъяснил ему это. А Эрик все гладил его по спине.

— Ну вот, Рулле, — сказал он. — Теперь нам с тобой придется расстаться. Ты уже большой, и я знаю, что ты умеешь летать. Я поставлю ящик на бок, чтобы ты мог залезать сюда, когда пойдет дождь или когда ты устанешь. Здесь тебя никто не найдет. Ты можешь сидеть в ящике и смотреть на дома в Хаге, а можешь слетать на море и взглянуть на маяк, куда я еду. И даже если тебе не захочется лететь так далеко, ты можешь хотя бы просто думать обо мне.

Эрик поднял ворону и посмотрел в ее черные глаза, которые он знал так хорошо.

— Не забывай меня, — сказал он. — Обещаешь?

Он поднес ворону к щеке, прижал и почувствовал, что она кивнула в ответ.

— До свидания, Рулле, — прошептал он и услышал, как часы на церкви в Хаге пробили два. — Часы пробили два раза — за тебя и за меня.

Два раза! Он же обещал маме вернуться домой в два часа. Ну что ж, так оно, может, и лучше — не стоит тянуть с расставанием. Он осторожно посадил Рулле на землю и пошел обратно.

Сделав несколько шагов, Эрик обернулся. Рулле подскочил к краю, заглянул в ящик, потом поднял голову, несколько раз взмахнул крыльями и полетел. Не прилагая никаких усилий, он плавно парил в воздухе, потом разогнался и поднялся ввысь. Он летел к крепости, выше и выше, и в конце концов уселся на верхушку золотой короны.

Это было последнее, что видел Эрик: серо-черная птица на золотой короне.

Бой часов оторвал Туру от ее мыслей. Два часа! Они уже должны быть во дворе с вещами. Она снова выглянула в окно и увидела, как из подъезда напротив выходит Оскар Лундберг. Слава богу, он, вроде, до сих пор трезв и не шатается.

Но дети, дети! Где они?

Оскар остановился у телеги, увидел Туру в окне и помахал ей. Тура помахала в ответ и крикнула:

— Я иду!

В ту же минуту из подворотни вылетела Бленда и пронеслась по залитому солнцем двору.

— Бленда! — крикнула Тура. — Быстро домой!

Через полминуты Бленда стояла в дверях кухни.

Несмотря на спешку, Тура заметила, что волосы у девочки взъерошены, а к юбке прилипла веточка. Тура прикусила губу, но решила ничего не говорить. Ни о ее внешнем виде, ни о том, как она сбежала без раз-, решения. Это может подождать.

— Помоги, — сказала она, и голос ее прозвучал резче, чем обычно. — Спустим сначала сундук.

Они успели спустить сундук и с помощью Оскара Лундберга погрузить его на телегу, когда во двор не спеша вошел Эрик. Он весь перепачкался, но разбираться с этим Тура сейчас не могла. У нее уже не было сил сердиться. Часы показывали четверть третьего.

Они опоздают, но тут уж ничего не поделаешь.

Большие деревянные колеса телеги со скрипом катились по булыжной мостовой. Оскар Лундберг держал одну ручку, Тура и Бленда — другую. Эрик шел чуть позади. Вещей получилось не очень много, но толкать телегу было все равно тяжело. Жаль, конечно, что они не могут позволить себе нанять лошадь с коляской, так было бы и легче, и достойней. Но что есть, то есть.

Лундберг тяжело дышал и остановился, когда они дошли до Аллеи — широкой улицы с ровными рядами деревьев, но которой ходили трамваи. Он запустил руку между зеркалом и часами и вытащил бутылку «Пилзнера».

— Сегодня печальный день, — сказал он. — Сущая правда.

Тура выпрямилась и огляделась. Она все еще видела детей Андерсонов у подворотни. Они стояли совершенно неподвижно и не махали им. Тура заметила, что вся злость на Эрика и Бленду за то, что они опоздали, прошла. Она даже не сердилась на Оскара за пиво, хотя тот обещал не пить.

— Да, ты прав, грустно, — сказала она.

Покидать Хагу было тяжело. Может, она недооценила последствия своего решения? Она видела, что Бленда тоже смотрит назад, и в ее голове пронеслось: «Правильно ли я поступаю? Хочу ли я этого?»

Она знала, что ни она сама, ни кто другой не сможет ответить на этот вопрос, и лишь осторожно провела рукой по спутанным волосам Бленды.

— Я обещаю, все будет хорошо, — сказала она.

Потом повернулась спиной к своему родному кварталу и поторопила Оскара:

— Не пей больше! Нам надо идти дальше.

Лундберг опустошил бутылку и засунул ее обратно.

Тура услышала звон и поняла, что там припрятано еще. Не обращая внимания на недовольное лицо Туры, Лундберг встал, взялся за ручку телеги одной рукой, а другой указал на реку.

— Ты права, — сказал он. — Не будем медлить. Вперед, друзья!

Телега покатилась дальше, через мостовую и блестящие рельсы трамвайных путей, между деревьями и дальше, к мосту через канал. До причала Шепсбрун, где смотритель ждал их с лодкой, было еще далеко, и они опаздывали, но Туру это больше не беспокоило. Когда она обернулась, Хага уже скрылась за деревьями. Наконец они были в пути.

Только бы Оскар не напился, и все будет хорошо.

Бленда шла молча и помогала изо всех сил, теперь сопротивляться уже не было смысла. Сзади раздался звонок, и мимо промчался посыльный на велосипеде. Мальчик ехал стоя, его тело раскачивалось вперед-назад. На багажнике спереди был привязан большой ящик, через край свисала овощная ботва. Велосипед был такой же, как у Акселя, только черный — большой, с толстыми резиновыми покрышками.

Аксель… Почему он не остановился, ведь она просила его? Он испортил их прощание, а она так надеялась, что потом сможет еще долго вспоминать эти минуты. Бленда крепче схватилась за ручку телеги и стала толкать с удвоенной силой, словно хотела отогнать мысли об Акселе.

«Я не хочу тебя больше видеть», — сказала она ему. Так ли это на самом деле? Теперь уже не вернешь вырвавшиеся слова.

С каждым шагом они отдалялись от Акселя и от Хаги. Деревянный мост, ведущий к Казернторьет, казался последним рубежом, отделявшим их от дома. На той стороне их ждал другой мир, другое время. Бленда не могла не обернуться, но Хагу уже было не разглядеть за деревьями и трамваями. Она видела только Эрика. Его колени были зеленые от травы, а взгляд беспокойно блуждал где-то высоко. «Наверное, он скучает по Рулле», — подумала Бленда.

Она была права: Эрик очень надеялся, что увидит свою ворону. Больше всего ему хотелось, чтобы Рулле опустился и ненадолго сел на телегу. Тогда бы он знал наверняка, что Рулле еще помнит о нем. Но из сотен птиц, паривших в небе, ни одна не обратила внимания на их воз, медленно катившийся по улице.

Когда Оскар Лундберг крикнул «Стой!» и притормозил у деревянной скамейки, Эрик подбежал к нему:

— Мы скоро придем?

Лундберг покопался рукой в вещах на телеге и выудил новую бутылочку «Пилзнера».

— Ну-у, полпути мы прошли, — ответил он. — А ты уже устал?

Эрик взглянул на воз. Нет, он не устал, но ему очень хотелось бы ехать на телеге. Лундберг сделал несколько глотков и сказал, что воз и так тяжелый. Придется Эрику идти пешком, но пока они вполне могут немного отдохнуть. Лундберг сел и похлопал рукой по скамейке рядом с собой.

— Садись.

Эрик видел, что мама нервно вздохнула, но все равно сел. Лундберг обнял его за плечи.

— И когда мы теперь с тобой увидимся?

Он хлебнул из бутылки и продолжил:

— Надеюсь, твой папа скоро вернется, — а он вернется, вот увидишь, и тогда мы приедем и заберем тебя.

Лундберг взял большой палец Эрика и прижал к своему.

— Решено. И пусть этот задавака с пуговицами говорит что хочет, мне на него плевать.

Мама подошла к ним и забрала у Оскара бутылку. Видно было, что ее терпение кончилось.

— Ну все, Оскар, хватит болтать чепуху и хватит пить. Она вылила пиво в канаву и схватила его за руку.

— Ты обещал нам помочь, так что давай, за дело. Лундберг медленно встал, прокашлялся и на шатких ногах подошел к телеге.

— Не волнуйся, Тура, — сказал он. — Я свое слово сдержу.

И, прежде чем двинуться дальше, показал большой палец.

— Клянусь своим корявым пальцем.

Дальше они шли молча. В воздухе что-то изменилось, чувствовалось, что где-то поблизости пристань и большая река. Эрик бежал вприпрыжку, иногда он забегал далеко вперед и заглядывал за угол. Он хотел первым увидеть дядю Карла и его лодку.

Маячник Нурдстен прибыл к причалу Шепсбрун заблаговременно и пришвартовался. Он нашел место, где от воды на пристань поднимался железный трап. Нурдстен остался доволен, решив, что так Туре будет проще спуститься в лодку. Но прошло много времени, а он все стоял, глядя на порт. Обгоняя груженые телеги, запряженные крепкими лошадьми, прогремел трамвай.

Одетые по-летнему взрослые и дети, размахивая сумками, с радостными возгласами спешили к пароходикам, отходящим в шхеры. Кричали портовые рабочие, грузившие тяжелые мешки в вагоны. Все это оживление и звуки были чужды жизни на маяке, и Нурдстен в очередной раз убедился, что жизнь в городе не для него.

Он достал карманные часы. Они показывали четверть четвертого, но Туриной телеги с лошадью не было видно.

На фонарь над его головой села чайка. Выпустив струйку белого помета и громко крикнув, она взлетела. Смотритель быстро отошел в сторону и подумал: «Так бы и пристрелил гадину, жаль, что ружья нет».

— Дядя Карл, а вот и мы!

Первым показался Эрик. В грязных штанах, босиком, с ботинками в руках, он бежал между телегами через трамвайные рельсы. За ним маячник разглядел нагруженный воз, который толкали вручную. Что это? Неужели Тура и Бленда сами везут телегу? А кто это шагает рядом? Судя по неровной походке, этот оборванец не вполне трезв?

Он, видите ли, ждет их, элегантный, опрятный, на хорошей ухоженной лодке. Он даже банки вытер, чтобы Тура не испачкала платье. А они притащились, как последние бедняки, которых выставили из дома. Неужели он заблуждался, приняв ее за аккуратную хозяйственную женщину?

Неужели все это большая ошибка?

Смотритель нервно сглотнул и вытер лоб платком. Наверное, еще не поздно передумать. А может, и поздно. Ведь Тура уже отказалась от своей квартиры в Хаге.

В следующую минуту перед ним стоял Эрик.

— Дядя Карл! — радостно крикнул он. — А где ваша лодка? Вот эта, красивая, с флагом?

Смотритель Нурдстен сделал глубокий вдох. Несколько недель, даже месяцев он ждал этого дня. Он готовился к нему. Неужели он поддастся мимолетному настроению и все испортит?

Конечно, нет.

Он погладил Эрика по голове и отодвинул его в сторону.

— Погоди, — сказал он. — Сперва мы должны погрузить ваши вещи.

— Осторожнее с часами, Оскар.

Тура стояла на носу широкой деревянной лодки и смотрела, как Лундберг достает из телеги часы. Она беспокоилась, как бы чего не случилось, и подозревала, что Карла легко вывести из себя. Это видно было по его стиснутым челюстям и напряженным плечам. Он стоял на пристани и ждал, что Оскар передаст ему часы, а он опустит их в лодку Туре.

Оскар Лундберг тоже видел, что Нурдстен, этот сноб с блестящими пуговицами, теряет самообладание. Сам он сохранял спокойствие и старался двигаться как можно ровнее.

— Тура, я же сказал, что ты можешь на меня положиться. Неужели ты забыла об этом?

Он сделал вид, что не замечает протянутых рук смотрителя, и сел на край пристани, положив часы на колени. Осторожно приподняв уголок одеяла, в которое они были завернуты, Лундберг постучал по стеклу.

— Сейчас время остановилось, — сказал он. — Стрелки замерли, они отдыхают, прежде чем настанет время им снова идти по кругу. Они — как мы, люди, или же это мы — как они, не знаю, как уж лучше сказать. Но знаю одно: иногда нам нужен покой.

Лундберг обернулся и посмотрел на маячника, который стоял неподалеку неподвижно, как статуя.

— Или как, капитан?

Маячник сделал вдох, потом выдох. Его дыхание было прерывистым и жестким. Как у сторожевой собаки, подумалось Оскару Лундбергу.

— Я требую ответа, капитан, — повторил Лундберг.

Его голос звучал серьезно, хотя в глазах блестела веселая искорка.

Тут смотритель наконец ожил.

Твердой походкой он подошел к Лундбергу и указал на часы.

— Давай сюда часы и продолжай разгружать телегу!

— Есть, капитан, — сказал Лундберг, протягивая часы Туре. Потом поднялся, стукнул каблуками и встал по стойке смирно. — Капитан отдает приказы, как настоящий генерал. Похоже, капитану нравится командовать.

— Хватит, Оскар, — крикнула Тура. — Успокойся!

Но было поздно. Покраснев, смотритель подошел к Лундбергу, схватил его за грудки и рявкнул:

— Как ты смеешь так говорить со мной? Совсем стыд потерял? Отвечай!

Лундберг невозмутимо убрал его руку.

— Если капитан изволит успокоиться, я подумаю над его вопросом.

— Нечего языком чесать. Разгружай телегу и проваливай.

Лундберг промолчал, но Бленда заметила его хитрую усмешку. Вернувшись к телеге, где стояла девочка, Лундберг подмигнул ей. Бленда улыбнулась. Они с дядюшкой Лундбергом были заодно. На папиной стороне, подумала Бленда.

Вместе с Оскаром они подкатили телегу к краю причала. Смотритель стоял поодаль и даже не думал помогать. Только когда дело дошло до американского сундука, он очнулся и помог спустить его в лодку.

Когда в телеге не осталось ничего, кроме пустых бутылок, Тура подошла к Лундбергу и пожала ему руку.

— Спасибо, Оскар, — сказала она. — Спасибо тебе за помощь. Без тебя мы бы не справились. Надеюсь, я смогу когда-нибудь отблагодарить тебя.

Лундберг сжал ее ладонь в своей.

— Береги себя, Тура, и своих прекрасных детей. Если что, ты знаешь, где меня найти.

Смотритель нетерпеливо тыкал пальцем в сторону телеги.

— Забирай и проваливай отсюда.

Эрик встал со своего места в лодке и крикнул:

— До свидания, дядя Лундберг!

Бленда стояла у пустой телеги. Отъезд был неминуем, им некуда было возвращаться. Скоро дядя Лундберг исчезнет в толпе на набережной.

— До свиданья, — прошептала она. — И, дядя Лундберг, если… если папа…

— Я найду вас, — ответил Оскар Лундберг.

Он протянул ей руку. Бленда протянула свою, и ее ладонь исчезла в его большом кулаке. Они торжественно пожали друг другу руки, как будто Бленда тоже была взрослым человеком.

А потом все кончилось. Лундберг взял телегу и, немного пошатываясь, стал перебираться через рельсы. Смотритель, которому уже не терпелось поскорее отчалить, помог Бленде спуститься в лодку.

Эрик увлеченно наблюдал за тем, как Нурдстен зажигает паяльную лампу и греет мотор. Со второго раза двигатель завелся, и глухой стук, который к тому же отдавался во всем теле, распространился по деревянному остову лодки.

— Отдать швартовы! — крикнул смотритель Туре, сидевшей на самом носу. Эрик увидел, как его мама неуверенно встала и приподняла юбку, чтобы залезть на банку.

— Можно я? — крикнул он и подбежал к ней.

Даже стоя на банке ему пришлось приподняться на цыпочки, чтобы дотянуться до рыма на причале. Толстый канат был крепко привязан и не сразу поддался, но в конце концов Эрик торжествующе посмотрел на Нурдстена.

«Есть, капитан!» — хотел было крикнуть Эрик, как делали юнги в рассказах, которые он читал, но вспомнил дядюшку Лундберга и промолчал.

Вскоре Эрик сидел, подобрав ноги, на носу и следил за тем, как лодка, качаясь, рассекает волны. Это было настоящее приключение — слушать крик чаек, вдыхать соленый запах моря и плыть навстречу неизвестному.

Он впервые видел Линдхольменскую верфь вблизи. Корабли и краны оказались гораздо больше, чем он их себе представлял, сидя у крепости на Скансберьет. Удары молотков клепальщиков заглушали даже стук мотора. Этих звуков Эрик никогда раньше не слышал.

— Здесь работал папа, — крикнул он, указав на верфь.

Тура, сидевшая на корме рядом со смотрителем, его не услышала, но Бленда кивнула ему.

В следующую минуту показалась крепость на Скансберьет по ту сторону реки. Эрик вскочил и закричал:

— Я вижу Рулле! Он сидит на короне и смотрит на нас!

Он замахал руками с такой силой, что смотрителю пришлось сбавить скорость.

— Быстро сядь! — рявкнул он.

А потом повернулся к Туре:

— Детям еще многому надо научиться, и в первую очередь — поведению на борту.

Бленда сидела на средней банке, поникшая: она устала. Она и раньше плавала на лодке по реке и видела верфь вблизи. Папа дважды брал ее на Линдхольмен. В первый раз это было в воскресенье, в его выходной день. Он показывал ей большой слип, где строят суда. Слип напоминал ледяную горку, и папа рассказал ей, что судно ставят на специальную тележку, и когда постройка окончена, его просто спускают на воду по рельсам. Второй раз она попала на Линдхольмен во время забастовки. Папа и Оскар Лундберг взяли ее с собой на большой митинг, проходивший рядом с верфью. Ворота были закрыты, на верфь пускали только тех, кто хотел вернуться к работе. «Мы будем бороться дальше, мы не сдадимся!» — кричали папа и Оскар Лундберг.

Это было давно, думала Бленда. Тогда она была маленькая и не очень хорошо понимала, что происходит. Теперь она выросла и понимает почти все.

Но как сложится их жизнь на маяке, она представить себе не могла.

Моторная лодка тарахтела, постепенно удаляясь от города. Река незаметно превратилась в море, вокруг уже поднимались большие пенящиеся волны, лодку качало все сильнее. Они проходили мимо голых шхер и совсем маленьких островков, вдали открывался горизонт.

Тура не любила качку, ей не нравилось, что лодку швыряет из стороны в сторону. Она никогда не понимала одержимости Вальтера и, оказываясь на море, всегда тосковала по суше. «Вот доберемся, обустроимся, и все сразу наладится, — думала она. — Эрик, похоже, доволен и полон радостных предчувствий. А Бленда наверняка скоро привыкнет».

Смотритель был спокоен. Он уверенно вел лодку туда, где прожил последние десять лет. Они приближались к месту, которое было его домом и где он теперь будет жить с женщиной и ее двумя детьми.

Эрик ушел с носа и подсел к Бленде. Мерный стук мотора сотрясал деревянную банку, на которой они сидели. Эрик пытался сосчитать удары, но то и дело сбивался. В конце концов это ему надоело, и он прилег, положив голову Бленде на колени. Бленда прикрыла его лоб рукой. Эрик задремал. Его разбудил крик дяди Карла:

— Видите маяк?

Бленда не боялась моря, оно напоминало ей о папе. Ветер рассеивал тревожные мысли об Акселе, в лицо летели свежие соленые брызги. Но когда она увидела, как из высоких волн поднимается маяк, ей захотелось плакать.

От него веяло одиночеством, заброшенностью, пустотой.