Меч Аллаха

Конь везения быстрее стрел неудач

Машина, вырвавшись из Боровицких ворот, свернула направо, на Моховую. В поздний час городская суета уже утихала, и потому особенно странным Андрею показалось остервенение, с каким сразу два милиционера на перекрестке, размахивая жезлами, бросились освобождать зеленую улицу кремлевскому лимузину.

Машина понеслась к Тверской мимо Манежа, мимо кремлевских красных стен, золотых куполов, желтых зданий, искусно подсвеченных прожекторами.

Андрей, откинувшись на спинку скрипучего кожаного сиденья, впал в тягостное раздумье. «Москва. Кремль. Товарищу Сталину». «Москва. Кремль. Товарищу Брежневу», «Москва. Кремль. Ельцину» — в памяти неожиданно возникли адреса великих вождей, на которые шли рапорты о победах в строительстве социализма, о разгроме коварных врагов народа, о демократических преобразованиях и о счастье нищающего народа. И он вдруг подумал, что никакие социальные преобразования в России не изменят стремления ее высших руководителей к византийской помпезности и авторитарности, пока резиденцией власти будет оставаться Кремль.

Территория, окруженная глухой зубчатой стеной, наполненная базарной толчеей православных соборов, опутанная тайными подземельями и дворцовыми переходами, ухоженная и декоративно обставленная раритетами, специально подобранными так, чтобы вызывать у попавших сюда людей оханье узнавания, восхищения, радости, и тем самым не позволять им здесь задумываться над бесцельностью громадной Царь-пушки, нерациональностью безголосого Царь-колокола, потерявших для народа реальную стоимость сокровищ Алмазного фонда и Оружейной палаты, эта территория излучает ауру азиатской жестокости, улыбчивого лицемерия.

Можно говорить о колготной шумности в здании Государственной Думы, о чиновничьей чопорности узких коридоров Совета Федерации, но при всем при том это места, где можно встретить не мумию, а живого человека, увидеть разговаривающих, а порой спорящих людей и понять, что здесь не только представляют государственность, но и ее осуществляют — одни, пытаясь влить жизнь в законы, другие — окончательно сделать любые уложения предельно бездушными.

Никогда человеку, ежедневно въезжающему в стены Кремля, где сотни лет подряд плетутся хитроумные интриги, где народ привыкли рассматривать то в виде черни, то куда более демократично — в виде электората; где ежеминутно завязываются и развязываются, а то просто обрываются узелки планов передела власти, не избавиться от желания добиться авторитарных полномочий. Возвысить себя в императоры вне зависимости от убеждений, идеалов, предвыборных обещаний, инаугурационных присяг и публичных деклараций.

Первым, кто понял гнетущую силу Кремля, был Петр Первый. Он перенес столицу в надежде, что уход из Кремля поможет обновлению государства и общества. Кое в чем это изменило нравы, но большевики, совершившие революцию и перебравшиеся из Питера в Кремль в восемнадцатом, не без влияния духа старинных стен превратили Россию в государство, где четырех богов — православного, мусульманского, буддийского и помазанника божьего — царя — заменил один живой бог — одновременно царь, воинский начальник, верховный жрец, судья, надзиратель над тюрьмами и палач. Все последующие попытки облагородить облик кремлевской власти так и не сделали его демократичным, поскольку возможности демократии по природе не могут быть сжаты стенами, даже если это стены Кремля.

До тех пор, пока Кремль не станет государственным музеем-заповедником тирании, до тех пор, пока не утихнут споры вокруг гробниц в его стенах, пока каждый новый человек, впервые оказавшись у власти, в первое же утро голосом, полным нескрываемого торжества будет приказывать своему шоферу: «В Кремль!», Россия так и останется страной не народа, а страной Кремля.

Машина неслась с бешеной скоростью не потому, что ее торопила необходимость. Правительственные номера ставили водителя выше правил, которые обязаны соблюдать законопослушные граждане, и он, утверждая себя в особом статусе личности неприкасаемой, быстрой ездой тешил душу.

Андрей не узнавал улиц Москвы. В те времена, когда он учился здесь, проспекты казались широченными магистралями, которые без задержек способны пропустить любой поток машин. Улицы в те времена были действительно удобными, тротуары просторными, а люди по ним двигались свободно, не мешая друг другу.

Теперь от края до края проспекты и Садовое кольцо были забиты железом машин, гремучим и чадящим, забиты настолько плотно, что езда больше походила на стояние в очереди за правом сдвинуться вперед на десяток метров в минуту. Едва кто-то из участников движения не успевал своевременно тронуться с места за отъехавшей вперед машиной, обозленные водители нажимали на клаксоны, и поднимался вой, отражавший не столько их возмущение чужой нерасторопностью, сколько всеобщую натянутость нервов.

По непонятным причинам эта широкая лента блестящих машин с запертыми в них людьми служила общепринятым показателем общественного благосостояния и счастья. Автомобилист, глядя, как мимо проходят трамваи и зная, что где-то под землей бегут поезда метро, искренне гордился своим правом стоять в дорожных заторах во имя демонстрации своего материального и социального превосходства.

В сгустившихся сумерках Андрей узнал только одно место. Это был Ленинградский проспект, спортивно-рыночный комплекс ЦСКА. Слева, за редкой чередой чахлых лип, виднелся дом с явными признаками запустения. В нем не светились окна, не чувствовалось жизни и тепла.

— Что это? — спросил Андрей.

— Пантеон, — небрежно бросил сопровождавший его капитан.

— Не понял, — признался Андрей.

— Гробница Консенсуса, — тем же тоном пояснил капитан.

— Мужики, — взмолился Андрей. — Я же не из России. Ваших прикольчиков не секу.

— Гробница Горбачева, — смилостивился капитан. — Склеп советской демократии.

Они пронеслись мимо и у «Сокола» свернули на Алабяна. Затем поворот направо у метро «Октябрьское поле». Проехали по улице Маршала Бирюзова. Выскочили на просторную площадь. Андрей сразу заметил огромную странную глыбу. Что это такое, он сразу понять не мог. И только когда машина приблизилась, лучи подсветки позволили ему понять, что глыба — это огромная голова человека, опиравшаяся о низкий постамент такой же огромной бородой.

— Кто это? — спросил Андрей водителя.

— Курчатов, — ответил тот, не поворачивая головы и не вынимая изо рта сигареты.

— Остановимся, — предложил Андрей, — я посмотрю.

— Еще будет время, — буркнул водитель и прибавил ходу.

Они подъехали в особняку, огражденному от узкой зеленой улицы высоким забором. Перед машиной автоматически открылись ворота. Машина проехала к дому и остановилась.

— Выходите, — пропуская вперед себя Андрея, предложил сопровождавший его капитан и открыл дверь особняка.

Они вошли в холл, хорошо освещенный, со стенами и подвесными потолками, свидетельствовавшими о недавнем ремонте. У стены, за столом, на котором стояло несколько телефонов и портативная рация с выдвинутой антенной, сидел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Но даже белый воротничок и легкомысленный галстук не могли скрыть его военную выправку.

— Привет, Гера! — сказал капитан и шлепнул тремя пальцами по протянутой ему из-за стола ладони. — Принимай гостей!

— Здравствуйте! — сказал Андрей, но ответа не дождался.

— Это тюрьма? — спросил Андрей капитана, не скрыв желания задеть охранника за столом.

— Ага, — подал тот без сопротивления голос, — для высокопоставленных персон. Вадим, кто у нас тут последним сидел? Принц из Катманду или шейх из Баб-эль-Мандеба?

— По-моему, министр иностранных дел Чукчестана.

Они рассмеялись.

— Вы все же не ответили, — Андрей посмотрел на капитана. — Я спросил про тюрьму.

— Да бросьте вы!

— Значит, могу сейчас выйти отсюда и уйти куда хочется?

— Конечно, только я пойду за вами.

— Тогда я арестован.

— Нет, вы находитесь под охраной. Арестован — это когда шаг вправо, шаг влево считается побегом. А вы вольны передвигаться. Под моим присмотром.

— Чтобы не убежал?

— Нет. Не люблю этого слова, но я ваш телохранитель. Вы для меня — ВИП. Очень импотентная персона. За вас я головой отвечаю.

— На хрена за меня кому-то отвечать головой?

— Вопрос не по адресу. Мы народ приказной. Сказано охранять, вот и стараемся.

— А для чего? Вам объяснили?

— Объяснения в правила игры не входят. Нам кого-нибудь охранять поручают каждый день. Всеми интересоваться — опупеешь. Дипломаты, олигархи, чрезвычайные и полномочные, полномочные, но не чрезвычайные…

— Вроде меня?

— Кто вас знает? Если приказано — значит вроде… И тут же другим тоном спросил. — Вы поужинаете?

— Если это предложение, то с удовольствием.

— Тогда я распоряжусь, а вы располагайтесь. Спальня наверху. Там же удобства.

— Простите, как к вам обращаться?

— Просто зовите Германом. Фамилия Северин. Устроит?

Андрей поднялся на второй этаж и сразу прошел в туалет. Голубой унитаз был закрыт крышкой, а ее, в свою очередь, перепоясывала белая бумажная лента с красной надписью на каком-то иностранном языке. Андрей постоял, помялся. Потом открыл дверь. Подошел к лестнице.

— Герман, есть вопрос.

Охранник неуклюже шевельнулся в широком кресле, положил на колени газету, которую только что читал.

— Что у вас? Говорите.

— Этим туалетом можно воспользоваться?

— Почему нет?

— Так он опечатан лентой.

— Не пугайтесь, радиации нет. Лента удостоверяет, что до вас на унитаз ни одна посторонняя задница не опускалась. Так что смело располагайтесь.

— А ленту потом назад вернуть?

— Нет, сверните и возьмите на память. Потом будете дома друзьям показывать, каких почестей ваше седалище удостоено правительством России.

— Пошел ты!

Северин весело заржал.

Из туалета Андрей прошел в ванную комнату. Над раковиной умывальника, похожей на гигантскую розовую ракушку, размещалось большое овальное зеркало. В нем Андрей увидел себя и не узнал: загорелое до черноты худое энергичное лицо, озабоченный взор — в самом деле высокопоставленная персона из далекой южной страны. Из Туркменистана. Вот только каким образом ему выскочить из этой почетной клетки?

Андрей прошел в столовую. На большом столе под хрустальной люстрой, в которой горели всего три лампы, был накрыт ужин. Обойдя стол, Андрей повернулся к Северину:

— Мужики, составьте компанию.

— Спасибо, — пытался отказаться Герман. — Нам не положено.

— А если об этом просит министр иностранных дел страны Макаронии?

— Казаков, — обратился Северин к Вадиму. — Как ты на это посмотришь?

— В конце концов, гость просит, — отозвался тот. — Давай посидим. Глядишь — не заложит.

— Могила, — заверил их Андрей и тут же задал вопрос: — А пиво в этом доме можно достать? Или надо сбегать в город?

— В этом доме, как в Греции, есть все, — сказал Северин и голосом известного телеведущего подал команду. — Пиво в студию!

— И водку тоже, — добавил Андрей. — По маленькой.

— Слушай, Назаров, — сказал Казаков. — Быстро ты обретаешь манеры.

— Черт его знает, куда меня переселят завтра. Так что буду ловить момент. За ваше благополучие, стражники!

— Слушай, ты в самом деле сегодня имел беседу?

Андрей понял недосказанное. Ответил коротко:

— Было, сподобился.

— И ты ему прямо так и рубанул, что не патриот?

— Так и рубанул.

— Ну, милки-вэй! Ляпнуть такое президенту!

— А что, тебе я могу говорить правду, а президенту должен врать и говорить иное? Есть, мол, ваше величество. Я патриот и готов выполнить любое ваше задание. Так?

Андрей замолчал. Потом налил стаканчик «Столичной», выпил, но ничего так и не сказал.

Казаков продолжил разговор, но зашел с другого конца:

— Чему удивляться? Пора привыкнуть, Россия нынче страна демократическая.

— Бросьте, мужики! О какой демократической России вы говорите? Да о том, чтобы она стала такой, здесь даже помыслов нет.

— Ну, блин, ты уж совсем распоясался! — Казаков недовольно нахмурился. — Сказать мало, нужны доказательства.

— Хорошо. Давай не пойдем дальше вашей Кремлевской стены. У вас часто марширует президентский почетный караул. Чтобы в него попасть, нужно иметь определенный рост, хорошее сложение и здоровье, а еще славянскую внешность. Так сказать, русскую морду лица. Ни друг степей калмык, ни бурят и уж тем более чукча в этот строй попасть не могут. В анекдот — пожалуйста, в почетный караул — ни за что. Тем более у вас не могут представлять демократическую Россию лица кавказской национальности. Великий прогресс демократии! Особенно если вспомнить, что личный конвой Николая Второго включал горцев Северного Кавказа. Вот был разгул монархии!

— Ну и что ты прицепился к этому? — Казаков не хотел уступать. — Традиция пошла от Сталина, который уважал русских, и ее никто не пересмотрел. Меня она лично не задевает.

— Казак, посиди помолчи, — сказал Северин. — Мне это тоже не очень приятно слушать, но зачем ему рот затыкать? Давай терпеть. — И посмотрел на Андрея. — Ты все сказал?

— Хочется еще? Пожалуйста. Чего у вас здесь больше всего боится демократическая власть? Кавказцев? Ну, чего молчите? Ладно, скажу. Она больше всего боится своего народа и особенно его вооруженной части. Военных в России замордовали и обратили в бомжей. В Швейцарии, к примеру, резервисты армии, находясь в запасе, хранят свою форму, штатное оружие и боеприпасы у себя дома. Объявляется мобилизация, и они на сборный пункт приходят вооруженными. А в демократической России кадровому офицеру личное оружие выдается из-под замка только на стрельбище или при заступлении на дежурство. И вы привыкли к такому оскорбительному недоверию, не замечаете его унизительности.

— Все, — сказал Казаков. — Он меня достал. Слушай, критик, ты сам-то хоть служил?

— Тебе выписку из личного дела или показать афганскую отметину на пузе?

— Не надо, — воспротивился Северин. — С такими аргументами у нас верят на слово. А насчет патриотизма ты либо чего-то недопонимаешь, либо плутуешь. Скажи, как назвать солдата, который служит стране бесплатно, ничего за службу не получая? Разве он не патриот?

— Он жертва несправедливости. Попробуй такой не пойди в военкомат, да его затравят и с милицией увезут к месту службы силой. А это насилие. Теперь прикинь: за учебу в вузе парню нужно платить, а в армии он служит бесплатно. Институты забиты детками тех, у кого баксов навалом.

— Что предлагаешь?

— Платить солдатам сполна. Отслужил два года — у тебя на счету сумма, которой можно оплатить учебу.

— У государства нет денег.

— Пусть отслужившим выдают безналичные сертификаты. Плохо служишь — штрафуй, опять же из этих сумм.

— Назаров, ты социально опасный тип, — Казаков ошалело мотнул головой. — Тебе хоть что-то в жизни нравится?

— Да, конечно.

— И что же?

— Женщины.

— И все?

— В стране, где благополучие людей определяют два эквивалента — тротиловый и долларовый, для простого человека другого стоящего ничего нет.

— А водка? — спросил Казаков иронически. — Она не в счет?

— Ладно, мужики, не возмущайтесь. Вас я понимаю прекрасно. Вам здесь жить и служить, а потому положено все одобрять, поддерживать и кричать «Ура!» Если вы возьмете манеру недовольно бурчать на порядки и власть, то сами сразу станете службой государственной опасности.

— Хороший ты парень, Назаров, — сказал Северин и сжал правой рукой костяшки пальцев левой так, что раздался треск сухих ломаемых сучьев, — но даже я сейчас бы врезал тебе от души. Так, что потом собирали бы тебя из мелких частей.

Андрей задиристо хохотнул:

— Это у тебя от близости к красным стенам.

— К каким?! — не понял Северин.

— К кремлевским.

— При чем они? — теперь уже удивился Казаков.

— При том, что пока власть не выберется из-за этой стены, она все время будет тяготиться стремлением к монархии. Вы хоть раз задумывались над тем, в какой эпохе живете?

— Все, — Северин встал. — Хватит. Поговорили. Давай-ка, Назаров, иди спать. Пока тут тебе настоящие патриоты не помяли ребер. Беседа окончена.

— Спокойной ночи, господа, — откланялся Андрей. — Только скажу по-нашему, по-азиатски. Никогда не надо наказывать зеркало. Оно ни в чем не виновато.

Андрею и самому это показалось странным, но в ту ночь, после нервного напряжения и споров, он спал беспробудно и проснулся только в девятом часу утра, когда его пришел разбудить Северин.

— За вами машина, — сообщил он тоном вышколенного коридорного пятизвездочного отеля, который вежлив в силу исполнения служебных обязанностей. — Будете завтракать?

— Буду, — сказал Андрей. — И бриться — тоже.

В десять он сел в черную «Ауди» с правительственными номерами, и молчаливый водитель отвез его на Лубянку. Поставив машину у подъезда, он сам провел Андрея в здание. На вахте, где пропуска у входивших проверяли два прапорщика, их пропустили без какой-либо задержки. Через пять минут Андрей был у Травина.

Генерал оглядел гостя и вдруг спросил:

— Сегодня ты завтракал, или готовить бутерброды?

— Даже побрился.

— Это заметно. А коли сыт, не станем терять времени. Сначала обговорим…

— Простите, Иван Артемьевич, сперва один деликатный вопрос.

Травин, не терпевший, когда его прерывали, поморщился:

— Давай.

— Насколько я понимаю, в этой игре я и пуля и мишень в одном лице. Сам выстрелю, и, если попаду, то в самого себя.

— Куда гнешь, Назаров?

— Господин генерал, ваше высокоблагородие! Президент вашей страны определил, что детали операции мне предстоит согласовать с руководством контрразведки. Поэтому я ничего никуда не гну, а стараюсь выстроить прямую линию. Разве не так?

— Давай по порядку. Если решил титуловать, то не делай ошибок. К генерал-лейтенанту, как к имевшему чин третьего класса, равный чину тайного советника, в прошлом было положено обращаться со словами «ваше превосходительство». Далее. Я тебя хорошо понимаю. Ты вляпался в дерьмо, и только теперь начинаешь понимать, в какое. Скажи, кем ты себя мнил, когда согласился взять на себя дело? Мастером тайных операций? Тоже мне, Цезарь. Пришел, увидел… Или просто возжелал денег, о которых раньше не мог и мечтать?

— Могу и отказаться. Скажу, что получил от вас добрый совет.

— Не выйдет. Ты уже прыгнул и летишь. Думать о том, как вернуться назад, бессмысленно. Надо решать, как заполнить водой бассейн, куда ты нацелился.

— Элегантно, Иван Артемьевич! С каким мастерством вы вернули меня на землю. Вот спасибо!

— Тогда к делу. Давай продумаем, как выстроить твою оборону. Видишь, какую плешь я здесь нажил? — Травин положил ладонь на голову с таким количеством волос, чтобы считаться лысым. — И все только потому, что выкручиваю мозги при каждой операции. Даже если в них не участвуют Цезари. Берешь гребаного боевика, а готовишь чуть ли не батальонную операцию. Чтобы дело сделать и людей не потерять. А ты побегал от туркменов по тундре и уже решил, что можешь исполнить все. Теперь скажи откровенно, ты думаешь, что я разверну для тебя операцию прикрытия в полном масштабе?

— Почему нет? — сказал Андрей, понимая, что злит генерала.

— Ай, голова! — вскипятился тот. — Ты взялся за дело, а теперь только понял, что попа у тебя голая. Значит, я должен снять портки и отдать тебе. Так? Тогда ответь, кто на этом месте будет держать беспорточного генерала?

— Это неконструктивно, — сказал Андрей задумчиво. — Если в вашем ведомстве нет лишних штанов, доложите своему шефу. Он переговорит с президентом…

— Ладно, разберемся. Сообщи свои размеры и рост.

— Для гроба?

— Нет, за мой счет этого не получишь.

— Тогда о чем говорить?

— О деле. Я твои проблемы представляю, но лучше, если сперва о них скажешь ты сам.

Андрей задумался. Все, что он заранее продумал, идя на встречу, вдруг раскололось, рассыпалось. Надо было определять свои требования сначала.

— Я слушаю, — прервал его раздумья Травин.

— Для подрыва устройства потребуется взрывчатка.

— Нет проблем.

— Но я везти ее с собой не могу. Как доставить?

— Записал. Подумаем. Дальше.

— Нужен канал связи с вами.

— Продумаем.

— Найдите мне консультанта по взрывному делу.

— Найдем. Что еще?

— Пока вы его будете искать, я поработаю в Минатоме. Изучу геологию района. Разрешите позвонить с вашего телефона?

Андрей кивнул в сторону нескольких аппаратов правительственной связи, стоявших справа от Травина.

— Это спецсвязь, — сказал тот, словно сразу желал отбить у Андрея охоту кому-то звонить.

— Догадываюсь, — Андрей иронично улыбнулся. — А я разве не состою с вами в спецсвязи? Значит, тоже спецчеловек. Так можно или нет?

— Кто тебе нужен, спецчеловек?

— Минатом. Аркатов.

— Хорошо, я тебя с ним соединю, но сперва скажи, тебе знаком этот человек?

Травин положил перед Андреем фотографию.

Андрей легко узнал Кашкарбая, но на мгновение задержался, просчитывая в уме, стоит ли ему узнавать знакомого узбека. Немного раздумывал, но вскоре понял: раз спрашивают, значит что-то знают и темнить незачем.

Он отодвинул фотографию.

— Это Кашкарбай. Доверенное лицо Ширали-хана.

— Верно. И насколько мы разобрались, он здесь пытался приглядывать за тобой. Много накопать мы ему не позволили, но бестия он что надо. Несколько раз уходил от моих людей и что-то мог пронюхать.

— Черт с ним, подозрение — не доказательство.

— Тоже верно. Тогда начнем?

Травин набрал номер и протянул трубку Андрею. Тот взял ее и почувствовал крепкий запах мужского парфюма. Генерал, должно быть, одеколоном протирал микрофон.

— Аппарат Алексея Адамовича Аркатова, — в телефонной трубке прозвучал хорошо поставленный голос Катенина. — Алексея Адамовича нет на месте. У аппарата его помощник…

— Виктор, — прервал Андрей объяснение. — Это Назаров. Я сейчас еду к вам. Будь добрым, зажги мне зеленый свет. У меня мало времени, а дел ваше хозяйство подкинуло выше головы.

— Я понимаю, но Алексея Адамовича не будет до обеда. Без него…

— Ничего, найди его по телефону и доложи. Он знает, что сказать. И давай, до встречи.

Андрей потянулся через стол и положил трубку на аппарат.

— Круто ты их зажал, — сказал Травин, с удивлением слушавший разговор.

— Нормально, пусть покрутятся. Кому Россия больше нужна? Мне или вам?

Андрей приехал в министерство, когда Аркатов уже был на месте. Министр знал, что президент серьезно воспринял его сообщение, что в Кремле прорабатываются какие-то меры для исправления опасной ситуации, но ему никто не сообщил, какую роль в этих планах будет играть Назаров, и тот оставался для него всего лишь человеком, который принес в министерство поганую новость. Однако когда Катенин сообщил, что Назаров звонил по правительственной связи, Аркатов принял гостя без задержки. Поздоровался из-за стола, не подавая руки. Спросил:

— Вы все еще в Москве? Что теперь требуется от нас?

— Совсем немногое. Нужно посмотреть маркшейдерские листы горных работ в Ульген-Сае.

Аркатов, казалось, уже привыкший к общению с Назаровым, не сдержал раздражения.

— А может быть, вам и схемы изделия потребуются?

Министр все еще никак не мог привыкнуть, что человек, явившийся со стороны, с огромной настырностью требует того, о чем не могут говорить вслух более двух третей сотрудников его ведомства. Более того, даже не подумывают об этом, чтобы не навести начальство на мысль о подозрительном любопытстве. Предоставление литерных документов постороннему лицу нарушало режим секретности, благодаря которому государству все еще удавалось сохранять свои тайны от чужих любопытных глаз и ушей.

Назаров не обратил внимания на тон, каким министр задал вопрос. Ответил спокойно:

— Хорошо, что напомнили. Описание объекта и самого изделия мне тоже потребуется. Только чуть позже.

Уверенность, с которой говорил Назаров, подсказала Аркатову, что тот действует не по наитию, а по указанию свыше. А поскольку в этом деле фигурой свыше был сам президент…

Аркатов снял трубку и набрал кремлевский номер Краснова.

— Роман Андреевич? Это Аркатов. Сейчас у меня находится Назаров. Он просит предоставить ему для ознакомления ряд документов. Да, точно. Допуска у него нет. Вы так считаете? Тогда, может быть, мне стоит перезвонить президенту? Значит, взять под свою ответственность и показать ему в полной мере? Да нет, я верю, хотя все это крайне странно. Спасибо за информацию. Придется делать.

Сложившиеся за долгие годы и вошедшие в кровь Аркатова понятия о секретности ломались и летели к чертовой матери. Президент давал человеку со стороны право знакомиться с документами высшей степени засекреченности. Однако то, что о тайне Ульген-Сая знали те, кому об этом не следовало знать вообще, аргументом для рассекречивания закрытого объекта не являлось.

Аркатов вспомнил, как к великому министру атомной промышленности СССР Ефиму Павловичу Славскому, правившему должность двадцать шесть лет, с просьбой опубликовать очерк об Атомграде — Арзамасе-16 обратился видный советский журналист. Свою просьбу он обосновал тем, что в зарубежной печати сведения об этом научном центре уже публиковались несколько раз. «Пусть публикуют, — ответил министр. — А мы им этого подтверждать не будем». Логика дикая, но кто сказал, что у начальства, которое привыкло блюсти государственные секреты, она должна быть иной?

Повесив трубку, министр нажал на клавишу внутреннего переговорника.

— Филиндаш? Здравствуйте. Приготовьте, пожалуйста, документы по Ульген-Саю. К вам сейчас зайдет гражданин Назаров. Сделайте так, чтобы он ознакомился с тем, что покажется ему интересным.

«Филиндаш, ну и пароль», — подумал Андрей, все больше проникавшийся пониманием хитростей спецслужб.

От министра Андрей прошел в комнату, где его уже ждал сотрудник с двумя папками документов. Это был строгий с виду мужчина лет пятидесяти с профессорской бородкой клинышком, в белой рубашке при галстуке и в черных нарукавниках.

— Вы Назаров? — спросил он.

— Да. Назаров Андрей Иванович.

— Очень приятно. Я Филиндаш. Лев Константинович. Теперь, извините, будьте добры, покажите мне ваши документы. Паспорт и допуск.

Выходило, что «Филиндаш» не пароль, а живой человек, ко всему достаточно въедливый.

Андрей вынул из кармана паспорт с узбекским гербом на обложке и протянул Филиндашу.

Тот взял документ, открыл его и немедленно возвратил Андрею.

— Возьмите. С этим документом я не могу позволить вам знакомиться с нашими материалами.

Через минуту оба были в кабинете министра.

— Поймите, Алексей Адамович, — объяснял свою позицию Филиндаш, — вы можете говорить что угодно, но в вопросах соблюдения режимности я отвечаю не перед вами, а перед законом. Государственный порядок требует, чтобы господину Назарову был оформлен допуск первой формы для получения материалов по проекту «Портфель».

— Лев Константинович, ты же умный человек. Сколько времени займет оформление допуска на Назарова? Месяц, два?

— Может быть и полгода. Откуда я знаю. Ваш Назаров полжизни болтался в Средней Азии. У него паспорт гражданина Узбекистана.

— Но ты же понимаешь: время не терпит. Больше того, третья сторона в курсе проекта «Портфель», и сидеть на секретных бумагах, когда под угрозой образец самого изделия — это бюрократическая глупость. Если не преступление.

— Согласен, глупость. Возможно и преступление. Но не я создал эту ситуацию. Меня поставили охранять секретность проектов и материалов, имеющихся в министерстве. За это я отвечаю головой. А за то, что кто-то где-то в степях Казахстана не так упаковал изделие, с меня никто не спросит.

— Хорошо, Лев Константинович. Мне ты можешь принести эти бумаги?

— Да, Алексей Адамович, принесу и оставлю. Вот карточка-заместитель. Вы распишитесь как положено. Но, предупреждаю, в присутствии господина Назарова комментарии к проекту делать не буду. Больше того, обязан по инструкции доложить в службу безопасности о нарушении режима работы с особо секретными документами.

— Погоди, Лев Константинович. Вы оба присядьте. Попробуем решить вопрос иначе.

Министр потянулся к телефону. Настукал номер. Нажал клавишу «конференция», чтобы разговор слышали все.

— Помощник директора Федеральной службы безопасности полковник Коноплев, — прозвучал в кабинете громкий бодрый голос.

— Степан Федорович, это Аркатов. Мне нужен директор.

Голос порученца был переполнен вежливостью.

— Здравия желаю, Алексей Адамович. Генерал Барышев занят. У него заместитель. Как только он освободится, я вас соединю.

— Полковник, черт возьми! — Аркатов вдруг утратил выдержку. — Барышев нужен мне срочно. Сейчас. Дело на поминутном контроле президента. Любая задержка выйдет нам боком. Вам в том числе!

— Соединяю.

Барышев выслушал Аркатова и вздохнул так, что это услышали все. Кому-кому, а ему ломать порядок допуска к документам высшей секретности собственными руками никак не хотелось. С другой стороны, все, что волновало президента в связи с Ульген-Саем, он прекрасно знал.

Еще раз вздохнув, генерал сказал:

— Секретчик у тебя?

— Да, он здесь.

— Передай ему трубку…

Андрей и Филиндаш вышли из кабинета министра вместе.

— Ты только не обижайся, — сказал ему секретчик. — Как говорят, если не я, то кто… Извини, но секреты здесь не мои.

— Все, забыли, — успокоил его Андрей. — Глядишь, и я кое-чему научусь.

Подчинившись приказу начальства, Филиндаш все же не рискнул оставить Андрея одного наедине с документами. Пока тот вникал в чертежи и схемы, изучал геологический состав пород, в которых заложена испытательная камера портативного ядерного заряда, секретчик сидел за столом рядом и с деланным интересом читал какие-то документы, подшитые в толстую папку. Изредка он поднимал голову и внимательно смотрел на Андрея. Ему покоя не давал человек со стороны, никому не известный в кругах профессиональных атомщиков, не располагавший допусками, которые бы позволяли прикоснуться к тайнам, и вдруг получивший «добро» высших государственных сфер на ознакомление с тем, с чем Филиндаш не мог позволить познакомиться даже некоторым начальникам управлений своего ведомства. Этот человек казался загадкой, которую разгадать нельзя.

После двух часов работы Андрей вернул документы секретчику, который забрал их с видимым облегчением.

От Филиндаша Андрей прошел к Владлену Игнатьевичу Федотову — специалисту, который ведал подземными испытаниями ядерного оружия, чтобы в беседе с ним уточнить сведения, вычитанные в бумагах.

Федотов быстро понял, что Назаров свободно ориентируется в вопросах геологии, и отвечал не его вопросы с профессиональной четкостью.

— Толщина кровли над каверной?

— Триста два метра.

— Координаты устройства определялись?

— Да, конечно. С точностью до секунды. Кстати, на поверхности центр подземного заряда помечен маркой.

Андрей с трудом сдержался, чтобы не выдать радость. Только спросил:

— Как выглядит марка?

— В грунт вбит стальной стержень. На головке в пять сантиметров диаметром обозначен треугольник и выбита дата.

— Что произойдет, если через скважину, пробуренную точно над заложенным в камере изделием, прямо в центр устройства всадить мину?

— Мощность вашей мины?

— Допустим, пять килограммов тринитротолуола.

— В камере произойдет взрыв мощностью в пять килограммов тротилового эквивалента.

— Последствия?

— Ядерный заряд будет разрушен. Сдетонирует часть обычной взрывчатки устройства. Произойдет перегрев и частичная возгонка ядерного материала.

— Возможен ли ядерный взрыв?

— Нет, не возможен.

— Объясните, почему.

— Цепная реакция, а за ней взрыв ядерного вещества происходит только в случаях, когда заряд достигает критической массы. В устройстве, если его представить схематично, ядерный материал разделен на дольки, как мандарин. Все дольки изолированы одна от другой такими же дольками свинца. Для того чтобы создать критическую массу и запустить цепную реакцию, изолирующие сегменты выводятся, а небольшой взрыв специального устройства спрессовывает дольки в шар. Происходит ядерный взрыв. Во всех других случаях, в частности при подрыве устройства миной, ядерные сегменты будут разбросаны в стороны, что не позволит создать устройству критическую массу.

— Значит, тем, кто будет находиться над каверной, взрыв в ней ничем не грозит?

— Не совсем так, Андрей Иванович. Уж коли в камере произойдет взрыв, то температура вспышки будет крайне высокой. Часть ядерного заряда неизбежно превратится в аэрозоль. Газы высокого давления рванутся в скважину. Выброс газовой струи создаст радиоактивное облако. Куда оно двинется и насколько сильным окажется заражение, предсказать трудно.

— Что же делать?

— Надо забить в скважину тампон и заделать наглухо горловину.

— Конечно, до взрыва?

— Безусловно.

— Да, можно сказать, нажил грыжу. Сперва сказали: взорви. Теперь объясняют: заткни скважину. Может, вы согласитесь со мной туда поехать? Помогли бы?

— Нет, не соглашусь. Я, знаете ли, Андрей Иванович, по натуре не авантюрист.

— Значит, я?

— Не имел в виду.

— Конечно, вы же не азиат. А у нас там подобные обороты понимаются прямо. Значит, меня вы в виду не имели. Спасибо, хотя были бы правы: я не только авантюрист, но и дурак.

— Не знаю, не знаю. Но скважину нужно тампонировать. Иначе…

— Я уже знаю, что будет иначе.

— Скажите, Владлен Игнатьевич, что если кто-то попытается вывезти изделие из Казахстана в какую-либо из арабских стран? В какой мере с таким багажом можно обойти пограничный и таможенный контроль?

— Через границы европейских стран и США вряд ли это провезешь. Насчет стран Азии и Африки не ручаюсь. Впрочем, скорее всего это возможно.

— Допустим, надо будет вывези в Европу. Есть способы это сделать?

— Вполне вероятно, что попробуют провезти по частям.

— Вы говорили о радиационном контроле.

— Сегменты ядерного заряда можно заделать в чушки товарного свинца и вывезти под видом поставок этого металла какой-либо подставной фирме. С деталями устройства проще. Их провезут россыпью. Упаковку…

— Чемоданчик?

— Да, именно. Так вот, его можно найти в любой стране.

Они расстались довольные друг другом.

Из приемной министра по телефону спецсвязи Андрей позвонил Травину.

— Приезжайте, — сказал тот. — Вас уже ждет взрывотехник.

По распоряжению Катенина на Лубянку Андрея довезла дежурная машина Минатома.

Взрывотехником оказался румяный, крепко сбитый майор с общевойсковыми эмблемами на погонах. Он весело блеснул глазами, протянул Андрею руку и представился:

— Щурков. И давай сразу на ты. Зови меня Олег.

— Давай, — согласился Назаров и ответил на пожатие. — Андрей.

— Садись, — Щурков сдвинул со стола чертежи, освободил место, выдвинул стул. — Мне сказано, время не терпит. Так? Ты готов?

— Всегда готов.

— Значит, поехали. Насколько мне сообщили, тебе потребуется взрывное устройство. Так? Тогда называй параметры.

Андрей усмехнулся:

— Собираюсь взорвать нечто, но не совсем представляю, что именно. Мне сказали, что специалист расскажет о том, что закопано в горе.

— Понял. Докладываю. Изделие в габаритах пятьдесят на тридцать семь и двадцать пять. С виду обычный чемоданчик. Оболочка из спецсплава, обтянута кожей. Устройство размещено в каверне в массиве горы. Если на то пошло, то его проще демонтировать, чем подрывать.

— Вопрос о подрыве решен и обсуждать его не будем.

— Где и как предполагается разместить взрывчатку?

— Олег, это будет скрытная операция — без прямого доступа к изделию. Через массив сверху к каверне пробурим скважину. Если она окажется над изделием — одно. Если промахнемся и войдем внутрь в стороне — другое. Однако во всех случаях взрыв должен уничтожить изделие.

— Каков диаметр скважины?

— В пределах ста миллиметров.

— Глубина?

— Метров триста как минимум. Верхний свод каверны от поверхности изделия примерно на высоте трех метров.

— Значит, человека внутрь спустить нельзя.

— А что, если внутрь запустить две-три гранаты?

— Не, — сказал Щурков и для убедительности мотнул головой. — Давай разделим функции. Ты специалист по созиданию, я по разрушению. Если надо что-то взорвать, решаю я…

— Все же, почему не гранаты? — Андрей не мог отказаться от идеи, которая казалась ему идеальной.

— Мозга зависла? Ладно. Во-первых, если глубина скважины триста метров, граната взорвется, не долетев до каверны. Во-вторых, если даже снабдить взрыватели замедлителями и гранаты залетят в каверну, будут отскоки. Взрывы произойдут в стороне. Нам это надо?

— Слушай, Олег, а если всадить в точку одним спуском килограммов десять тротила?

— Интересный вопрос. Как же это сделать?

— Ты знаешь, что такое колонковая труба?

— Скорее нет, чем да. Излагай.

— Колонковая — это стальная труба среднего диаметра. На одном ее конце на резьбе закрепляют режущий инструмент — коронку. Другой конец этой трубы крепится к металлическим штангам вращающейся свечи. Коронка при вращении прорезает породу. Внутрь трубы входит цилиндрический стержень подрезанной породы. После того, как снаряд извлекают, в породе образуется скважина…

— Так, так… Уже светлее. Так, так… Если колонковую заполнить взрывчаткой, обеспечить взрывателями, а затем запустить в готовую скважину… Какая длина у колонковой?

— А какая нужна?

— Ты случаем в торговле не работал?

— Что, похоже?

— Умеешь торговаться.

— Потому что длину в конце концов я могу сделать и больше, и меньше.

— Тогда поладим.

— Только учти, захватить взрывчатку с собой я не смогу. Нужно, чтобы мне ее доставили.

— Скажешь генералу Травину, его орлы тебе что угодно и куда угодно доставят хоть в виде шоколадных конфет, хоть как мыло.

— Нет, пусть это будет пиво. В банках. Завода «Балтика».

— Тебе не кажется, что при всех запретах на спиртное может найтись кто-то, пожелавший втихаря выглотать одну или две банки?

— Вполне возможно.

— А если он напорется на банку со взрывчаткой?

— Не напорется.

— Ты уверен?

— Да.

— Почему?

— Потому что ты прав. Вместо пива лучше прислать два ящика свиной тушенки. С этикетками, на которых будут изображены свиные морды. Чушки крупным планом. И яркие надписи «Свиная тушенка», «Донгуз» — по-казахски и «Хук» — на дари. Арабским шрифтом.

— Таких этикеток, наверное, и не найти.

— Закажите. Это не будет дорого стоить.

С Лубянки на Земляной Вал Андрея вывез сам Травин. Он остановил машину на Берниковской набережной Яузы и предложил Андрею выйти. Они встали у парапета над грязной зажатой в каменный желоб рекой, по поверхности которой плыли радужные разводы масла. Некоторое время молчали. Потом Травин сказал:

— Эх, Назаров! Хороший ты мужик, но быть хорошим мужиком — не профессия.

— Я знаю…

— Знать-то знаешь, но ни хрена не понимаешь.

— А что мне надо понимать?

— Я скажу, при одном условии. Ты не будешь считать меня в чем-то замешанным. Не я втравил тебя в эту бодягу. Ты сам в нее влез. Мог бы и не переться в Минатом. Послал бы цидульку — и пусть колупаются. Нет, ты подставился. Поэтому все, что скажу, отнеси только на свой счет.

— Хорошо, отнесу.

— Андрей, ты знаешь, что ты уже сейчас фантом?

— В каком смысле?

— Не хотелось бы говорить, но ты в нашем деле — фантом. Тебя в природе просто не существует. Думаешь, в случае провала кто-то признается, что знал тебя или видел? Ты, — Травин поднес ладонь к губам и дунул на нее, — тьфу! Пустота! Если тебя не убьют, то психушки не минуешь. Встреча с президентом, договор на два миллиона, да ты об этом сестре расскажи, она не поверит. Если откровенно, то даже я тебя не видел.

— Куда уж откровенней. А как быть с тем, что я приходил на Лубянку, бывал в Кремле, меня видели многие люди?

— Ошибаешься. Тебя нигде никто не видел. Кстати, чтобы ты знал, корешки пропусков на всех, кто входит в наше здание или в Кремль, хранятся определенное время. Тебя пропускали без бумажек. Верно?

— Ну у вас и контора!

— На том держимся, Назаров. Служба такая. И потом, судя по тому, что донеслось до нас из Туркмении, ты вообще анархист и полубандит.

— Да ну?! — язвительно спросил Андрей. В том беспокойном состоянии, в котором он находился последнее время, дерзость помогала ему сохранять присутствие духа.

— Не пойми, что я тебя осуждаю, — сказал Травин. — Мне самому иногда хочется сбросить с себя хомут, оборвать вожжи и взбрыкнуть. Но вот как зажал себя в кулак на курсантской скамье, так и не могу ослабить зажим. Так что я тебя понимаю и прошу понять меня.

— Я постараюсь, — теперь Андрей заговорил спокойно, без всякой задиристости.

— Ты хороший мужик, Андрей, и мне не по душе подталкивать тебя в пустоту. Поэтому сделал все, чтобы хоть как-то прикрыть твою задницу. Запомни пароль. Если к тебе кто-то подойдет и скажет: «Я от Барышева», это наш человек. Положись на него в большей мере, чем на себя. Ты в этой игре кость «пусто-пусто». Тот, кого я пошлю — «шесть-шесть».

— Как я вам сообщу, что сделал дело?

— Этого не потребуется, — Травин отвел глаза. — Твоя забота — уничтожить штуковину. А о том, что это сделано, доложит наш человек. Да, видишь, вон у моста стоят два мента? Это тоже наши. Ты подойдешь туда, у тебя проверят документы. Найдут отсутствие регистрации и отвезут на вокзал. Для депортации в связи с нарушением режима регистрации и пребывания иностранцев в Москве.

— Спасибо, это очень хороший повод.

— Ладно, давай клешню, — Травин протянул Андрею руку. — Ни пуха тебе, Илья Муромец. И запомни: «Я от Барышева».

— Поселяйся! — милицейский сержант мощным тычком в спину вогнал Андрея в обезьянник линейного отделения милиции на железнодорожном вокзале. — Сиди и не рыпайся.

В вонючей металлической клетке вдоль стен тянулись лавки, наглухо привинченные к полу. Два алкаша, прижавшись спинами один к другому, тихо дремали в дальнем углу. Рядом, растянувшись во всю длину в балдежной дреме, кемарил третий клиент отделения. Пока Андрей приглядывал место, где можно сесть поудобнее, из полумрака появился человек.

— Салам! — сказал он и посмотрел на Андрея пристально. — Это ты, Сарбас?

— Кашкарбай! — Лишь всмотревшись в обросшее щетиной лицо азиата, Андрей узнал его. — Ты как сюда попал?

— А ты?

— Нет регистрации.

— У меня тоже.

— Когда уезжаешь?

— Дали сутки.

— Билет уже есть?

— Пока нет.

— Отпустят, пойдем вместе и купим. Договоримся так. Ехать поездом через Казахстан тебе опасно.

— Почему?

— Андрей, я приехал в Москву не на прогулку. Ты заключил договор. Теперь тобой дорожат. Ты нужен хану живым и здоровым. Меня прислали обеспечить твою безопасность. По мере сил здесь в Москве я этим и занимался. Ты дал обязательство на период договора выполнять все указания хозяина. Я сейчас передаю тебе его приказ.

— Слушаю и повинуюсь, — Андрей приложил руку к животу и отвесил глубокий поклон. Он за последнее время пережил столько необъяснимых и удивительных событий, что принимать совет Кашкарбая всерьез ему казалось делом самым несерьезным.

— Ты поездом доедешь до Рязани. Будь внимателен, обязательно заметишь за собой хвост. Это опасно. Для тебя. Для плана, с которым ты знаком.

— Почему до Рязани?

— Чтобы те, кто захочет тебя поиметь, были уверены — ты уехал.

— Допустим.

— В Рязани выйдешь на перрон. Прогуляться. Вещи оставь в поезде. Все самое нужное забери с собой. Зайди в здание вокзала. Пусть поезд уйдет. Ты сядешь на электричку до Москвы. Поздно ночью самолет на Астану. Билет для тебя уже есть.

— А если…

— Никаких если. Ты не забыл, как в поезде собачка пошла к твоему багажу? Думаешь случайно? Нет, Андрей. Тебя хотели подставить, и ты бы влип, но Аллах был на твоей стороне. Ты думаешь, он все время будет поддерживать человека, который не понимает намеков?

— Все, — сказал Андрей. — Ты меня убедил.

В поезд, уходивший в Узбекистан, они сели вместе.

Бросив на полку полупустой полиэтиленовый пакет, Андрей вышел в коридор. Поезд гремел и шатался, проходя по стрелкам. Неожиданно кто-то задел его плечом. Андрей полуобернулся и буквально оторопел. Перед ним в форме вагонного проводника стоял Иван Черных, тот, который приезжал за ним в Акуловку.

— Чайку? — спросил Черных, всем видом показывая Андрею, что не стоит его узнавать.

— Да, чайку. Погорячее. И вот еще что, придумать глупей твое начальство ничего не могло? Советую тебе отсюда исчезнуть. Доложи кому надо и сойди в Рязани. Тут половина поезда наркокурьеры. Стоит намекнуть, что ты мент…

— Не дури, — Черных зло покраснел. — Скажешь ты, я тоже скажу, кто ты.

— Не скажешь. Ты ведь патриот. Служишь идее. Так что исчезай.

— Андрей, мне казалось, что ты порядочный мужик.

— А что, порядочный мужик не имеет права жить без хвоста? И потом представь, с тобой что-то случится без моей помощи. Да я же век себе этого не прощу. Так что давай разбежимся. Понял?

— Не могу. Не убеждай.

— Смотри, как хочешь.

В Рязани Андрей сошел, прошелся по вокзалу, зашел в туалет, а поезд поехал дальше…