Меч Аллаха

В огне битвы не сгорают отважные

"В соответствии с указанием начальника Генерального штаба в дополнение к директиве 0048 ставится специальное задание на ведение космической разведки в полосе, ограниченной с севера линией включительно Байконур, Мынарал, Или; с юга исключительно Кызыл-Орда, включительно Бакарлы, Сузун, Чу. Обратить особое внимание на появление признаков геологоразведочных и вскрышных работ в районе урочища Ульген-Сай, на движение большегрузных машин по грунтовым дорогам со стороны Туркестана, Чулак-Тау и Байкадама через пески Муюнкум и в треугольнике междуречья Чу и Сарысу. В случаях обнаружения буровых установок дать им собственную нумерацию и ежесуточно предоставлять дешифрованный материал в одном экз. только для ознакомления начальника Генштаба.

Подлинное подписал генерал-полковник СТОЛЯРОВ".

Распоряжение начальника Генерального штаба на проведение специального наблюдения за полосой пустынно-степной местности в Центральном Казахстане было получено руководством Управления Военно-космических сил и передано специалистам вычислительного центра одного из командно-измерительных пунктов.

Поражаясь удивительным способностям современных компьютеров, их быстродействию, постоянно растущему объему памяти, умению решать сложные задачи в самых разных областях науки и прикладных дисциплин, мы не всегда задумываемся над тем, что компьютер без человеческого ума ничего не стоит.

Всю электронную конфигурацию вычислительной машины, закрытую и защищенную от внешних механических и физических воздействий, специалисты именуют не иначе, чем «hardware» — твердое изделие, «железо», «железка», хотя по-русски куда интереснее слово это звучало бы как «твердяшка».

Само по себе «железо» было бы не в состоянии ничего решить, если бы его не одушевляли с помощью специальных программ, в которых алгоритмы сложных действий разбиты программистами на простейшие элементы. Массу программ, оживляющих железо, наделяющих его способностью совершать математические вычисления и осуществлять логические операции, специалисты назвали «software» — мягкой начинкой, «софтом», которая становится душой машины.

Специалисты вычислительного центра, относящиеся к нищенствующей интеллектуальной элите офицерского корпуса России, в кратчайший срок рассчитали нужные данные, и вскоре задание, облеченное в цифровую систему команд, было передано одному из разведывательных космических аппаратов, обладавшему оптимальной орбитой для выполнения заданной программы.

Этот спутник, снаряженный оптико-электронными камерами, способными на кадре размерами 55х80 миллиметров с высоты 250 километров запечатлеть поверхность Земли площадью чуть меньшей 20-ти тысяч квадратных километров, приняв команду, всякий раз, входя в заданный район, начинал действовать. Его камеры работали сразу на нескольких участках видимой и невидимой инфракрасной области спектра.

Выполнив задание, космический аппарат при следующем заходе в зону видимости наземных станций передавал информацию на специальные пункты приема, откуда она поступала в центр обработки данных. Там полученные из космоса снимки сводились воедино на специальном многокамерном синтезирующем проекторе. Собранные таким образом композиции позволяли по яркости в различных спектральных диапазонах не только распознавать искусственные объекты и природные образования, но и определять их физические свойства и состояние.

Оценка одного и того же участка местности через заданные промежутки времени давала возможность с высокой точностью изучать динамику происходивших изменений.

Операция «Портфель» была взята под плотное космическое наблюдение.

Помощник президента полковник Краснов специальным ножом для резки бумаги аккуратно вскрыл большой конверт из плотной бумаги охристого цвета с черной подложкой внутри. Его только что доставил в канцелярию офицер фельдсвязи.

Краснов вынул из конверта два крупных фотоснимка местности, сделанные разведывательным спутником. Судя по датам, фотографии разделяло четыре дня.

На более раннем фото участок степи выглядел пустынным, искусственных сооружений на нем не просматривалось. На втором дешифровщики обвели черным овалом участок урочища Ульген-Сай, где обнаружились следы деятельности человека.

В легенде — письменном приложении к снимкам — сообщалось, что компьютерная обработка космических снимков с разрешением до 5 метров подтверждает развертывание в районе высоты с отметкой 582, первый геологоразведочной экспедиции. Хорошо просматриваются буровая установка с пирамидальной мачтой и буровым домиком, транспортные средства — три большегрузных автомобиля со спецприцепами, две автоцистерны, палатки для жилья и хозяйственных целей.

Ради любопытства Краснов взял лупу и попытался рассмотреть, что же видно в черном овале. Точки и черточки, которые он разглядел, не впечатляли. Он отложил снимок и позвонил Петрову:

— Сергей Ильич, есть фотоинформация. Экспедиция вышла в район и разворачивает работу.

— Хорошо. Владимиру Васильевичу докладывал? Нет? Тогда я доложу ему сам.

Краснов был опытным аппаратчиком. Он мог бы и сам доложить президенту о начале работ в зоне операции «Портфель», но понимал, что, передав это право Петрову, не ослабил, а укрепил свое положение.

Искусство аппаратных игр включает в себя умение подыгрывать начальникам.

Генерал Травин вошел в кабинет Барышева к окончанию рабочего дня.

— Вот, взгляните, Алексей Федорович. Забавный сюжет. — Сказал и положил на стол узкий листок бумаги с цифрами, отпечатанными компьютером. — Господин Назаров сообщил реквизиты банка, куда ему должны перевести деньги.

— И куда?

— В банк Сакура. Токио.

— Он звонил?

— Звонил, но не он.

— Кто же? — Барышев встал и убрал со стола в карман пачку сигарет.

— Доверитель.

— Определили, откуда звонок?

— Лучше сядьте, Алексей Федорович.

— Ладно, говори. Устою.

— Звонили из Израильского посольства. Помощник военного атташе.

— Какая связь? И не тяни, ты же уже все выяснил.

— Звонивший сразу представился. И предугадал мой вопрос. Объяснил, что господин Назаров взял кредит на означенную сумму у гражданина Израиля Моше Берковича. Адрес в Тель-Авиве есть. Беркович тоже существует.

Барышев устало опустился в кресло, вынул из кармана сигареты и положил перед собой на стол.

— Вопрос номер один. Как думаешь — это Моссад?

— Моссад? Вполне возможно. Только вот Назаров, как он у них оказался? Здесь он на контакты не выходил. В Средней Азии это еще менее вероятно. Своих людей хан Ширали держит под строгим контролем.

— И все же это Моссад. Изящный почерк. Надо выяснить.

— Может, не стоит? Они чинить нам препятствий не будут. Объективно наши интересы совпадают.

— Могли бы намекнуть.

— Я этот звонок и воспринимаю как намек.

— Хорошо, я должен срочно доложить Петрову. Бумажку возьму. Долг придется оплатить. Назаров нашел хороших гарантов.

— Андрей, — Тюлеген выглядел озабоченно. — Тебе не следует приходить ко мне так часто. Это бросается в глаза. Надо найти другое место.

— Мы можем встречаться на половине дороги. У черной могилы.

— Там нельзя, — сказал Тюлеген. — Это нехорошо.

— Почему?

— Там нельзя говорить о делах, надо только тихо сидеть и думать.

— Ты, наверное, знал того, кто там похоронен?

— Да, это папа моего отца. Ата Алтынбай.

— Прости, — Андрей протянул Тюлегену руку. — Я не знал. Он был богатый?

— Откуда? Он был фронтовик и всю жизнь после войны провел в степи.

— Но, если сосчитать камни…

— Так захотели родственники. Дедушка много трудился, его все уважали. Камни тоже собирали все. Хотели, чтобы ему было приятно.

— Я тоже положил камень…

— Спасибо. Если ты потребуешься срочно, я распалю у юрты дымный костер.

— Договорились.

В последнее время Андрей работал с остервенением, которое стало раздражать даже рабочих. Для него единственным способом избавиться от давивших на него сомнений была работа. В гуле буровой машины, в подъеме и спуске бурового снаряда на глубину, он обретал лекарство от неуверенности, которая всегда порождает депрессию. И тем не менее, просыпаясь каждое утро, он задавался одним и тем же вопросом. Что делать дальше? Глубина скважины уже превысила сто метров, и следовало принимать окончательное решение. Андрей понимал, что реально оценить обстоятельства ему помимо всего мешал элементарный страх. Липкий, разъедавший волю как ржа. Раньше с ним такого не бывало. И все потому, что обстоятельства требовали тогда мгновенных решений и действия обгоняли испуг. А здесь, оказавшись один на один со злом и не имея возможности открыто бороться с ним, Андрей испытывал неодолимое угнетение стрессом.

Эти же мысли не позволяли ему спокойно спать. Кроме того обострялось тоскливое чувство одиночества, и он начинал жалеть, что не завел семьи, не имеет собственного угла и детей. С возрастом ощущение собственной ненужности приходило все чаще. Он пожертвовал всем ради кажущейся свободы, ради профессии, которую любил. Казалось бы, поступал, всегда сообразуясь со своими желаниями, не ущемлял своих прав ненужными обязательствами, а простого уюта так и не познал. Знакомства с женщинами у него кончались всегда одинаково: какая дура станет связывать себя с человеком, которого неустроенная жизнь таскает по земле как шар перекати-поля и который не желает бросить якорь у благоустроенного цивилизацией берега! А сейчас, конечно, было уже поздно. Двадцать лет — ума нет, и не будет. Тридцать лет — жены нет, и не будет. А ему уже стукнуло сорок. В таком возрасте мысли о женитьбе кажутся не только несбыточными, но и пугающими. И казались бы, если бы не Альфия.

Вспоминая ее, Андрей с удивлением открывал скрытые в нем способности по-юношески переживать ощущения, подаренные женщиной. Он вновь ощущал то пряный запах волос Альфии, то нежную упругость ее груди, то влажность отзывчивых губ, то будто слышал похожий на шелест тихий шепот: «еще», то глубокий стонущий вздох и чувствовал внезапную расслабленность двух тел, рука об руку совершивших тяжелое восхождение на вершину, с которой они увидели яркую вспышку бушующего света, ослепившую их и затопившую все вокруг ощущениями бурной радости.

Он пламенел и полнился тихим блаженством, когда вдруг вспоминал странное сочетание девичьей целомудренности Альфии, ее внезапно прорывавшуюся стеснительность и неожиданно открывавшуюся жизненную мудрость в моменты, когда он того не мог ожидать. Она была полна душевной чистоты, и в то же время ее, как и его, сжигал огонь зрелых желаний, палящий и опьяняющий.

Ему казалось смешным в его возрасте сказать себе: «я влюблен», и он этого не говорил. И скорее всего не потому, что не хотел признаваться себе в еще неизжитых слабостях юности, а из боязни обмануться, если что-то в их судьбах не свяжется, и он ее уже никогда не увидит.

Ему уже мало было любить самому. Ему требовалось, чтобы и его любили, не изображали, что любят, а любили по-настоящему, беззаветно и строго.

Ему нужна была женщина, близкая по духу и желаниям, словом, такая, которой бы он мог открыть себя так, как не открывал никому, никогда.

Мысли, мысли, беспокойные и возбуждающие, несмотря на усталость, подолгу не давали Андрею заснуть, и он часами лежал на спине, глядя в потолок натянутого тента, пока сон, беспокойный, неглубокий, нервный, не брал свое.

В этот раз, до изнеможения утомленный работой, которую начал в пять утра, Андрей в самое знойное время, около двух дня, ушел в палатку отдохнуть. Но только улегся, как за пологом раздался шум беспокойных голосов. Задремать под такой аккомпанемент не было никакой возможности. Андрей встал, выбрался из палатки и невольно зажмурился: яркое солнце било прямо в глаза.

У грузовичка, привезшего продукты из ближайшего кишлака Актас, стояли и о чем-то спорили рабочие.

— Что у вас? — спросил он бригадира.

Тот отошел от споривших рабочих, приблизился к Андрею.

— Они недовольны, начальник.

— Их не накормили? — Андрей уже догадался, что могло нарушить покой рабочих и стать причиной скандала, но лучше было не показывать этого.

— Накормили, начальник.

— Тогда что?

— Они не хотят разгружать машину.

— Почему?

— Там ящики, на которых нарисованы свиньи. Грузчики не желают прикасаться к такому грузу. Говорят, это грех.

Андрей поправил на плечах куртку и подошел к рабочим. При виде его все умолкли.

— Не надо волноваться, — сказал Андрей и хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание. Разговоры прекратились, но лица рабочих оставались сердитыми. — Вы правильно поступили, не пожелав разгружать эти ящики.

Андрей был, с одной стороны, обрадован, с другой — взволнован: прибыл груз, о котором он договорился в Москве с генералом Травиным. И теперь предстояло сделать так, чтобы о свинине не пошли разговоры по лагерю.

Он подошел к машине и сорвал с тары этикетку с задорным свиным рылом. Бросил ее под ноги и растоптал.

— Никто не может заставить вас совершать грех. И не беспокойтесь, что вам еще раз придется столкнуться с этими ящиками. Я заказал эти консервы для собак чабана. Они дешевые. Вы ведь знаете: насчет того, что могут есть собаки, пророк не оставил распоряжений и запретов. Разве не так?

Обстановка разрядилась. Люди перестали хмуриться.

— Эти ящики я разгружу сам.

Он перетаскал ящики в свою палатку и вернулся на буровую. Теперь нужно было закончить подготовку к тампонажу скважины. Чтобы надежно закупорить ее ствол и не дать радиоактивным газам взрыва вырваться наружу.

Приказав рабочим приготовить цементный раствор, Андрей выбрал обсадную трубу, которая подходила по диаметру для того, чтобы заклинить скважину где-нибудь на глубине ста — ста десяти метров. Во время работы к ним подошли Иргаш и его верный спутник Кашкарбай.

— Для чего это нужно? — спросил Иргаш и подозрительно осмотрел трубу.

— Эфенди, этим мы заткнем скважину, если она не приведет нас в нужное место. Движение воздуха, которое может образоваться в подземелье, нельзя считать полезным для того предмета, который мы ищем.

— Как же можно заткнуть трубой скважину? — Иргаш все еще не скрывал подозрения. — Она просто пролетит внутрь до дна.

— Нет, эфенди. На большую глубину бурение ведется с уменьшением диаметра скважины. Эта труба плотно заклинится где-то на глубине ста метров и заткнет отверстие как большая пробка.

— А если мы пробурим проход в нужном месте?

— Тогда затыкать скважину не потребуется.

Иргаш подумал. Кивнул:

— Хорошо, работайте.

— Продолжайте, — угодливый Кашкарбай решил подбодрить рабочих. — Делайте все, как велит мастер.

Последние метры скважины Андрей проходил с особой осторожностью. Алмазная коронка легко резала доломит, погружаясь в глубину скалы сантиметр за сантиметром. Когда до свода, по расчетам, оставалось с десяток сантиметров, Андрей приказал поднять снаряд.

Рабочие выбили серый гладкий цилиндр керна. Андрей бросил на него быстрый взгляд и стал внимательно осматривать коронку. Разглядывая резцы, сокрушенно цокал языком.

— Что? — спросил Кашкарбай, как всегда оказавшийся рядом.

Андрей удрученно покочал головой:

— Попали на пласт железняка. Очень твердый камень.

— А-а, — сказал Кашкарбай и сразу потерял интерес к происходившему. Проблемы твердости горных пород его мало интересовали.

Оставшиеся сантиметры предстояло проходить с большими предосторожностями. Определить толщину породы, отделявшей забой скважины от пустого пространства каверны, не представлялось возможным. Значит, если поторопиться, то вполне могли возникнуть две неприятности. Во-первых, внутрь подземелья может рухнуть пробуренная порода. Если марка, поставленная геодезистами, точно совпадала с центром устройства, то удар придется по чемоданчику. Что тогда произойдет, можно только гадать. Вторым, не менее опасным следствием неосторожности мог стать обрыв снаряда. Пока коронка давит на забой, вся колонна труб имеет опору. Но, если колонковая скользнет в пустоту, вес свечи может разорвать какую-нибудь штангу в верхней части снаряда.

Тогда последствия окажутся еще более опасными, чем падение керна. Огромное стальное копье ворвется в каверну, сокрушая все, что там есть.

Когда рабочие опустили колонну в забой, Андрей подал команду:

— Отдых!

Рабочие безропотно разошлись. Одни отправились к цистерне попить, другие отошли в тень домика и улеглись на теплую землю.

Как только на буровой никого не осталось, Андрей запустил станок.

Осторожно, полагаясь только на собственное давление колонны и не увеличивая его механически, начал проходку. Чтобы видеть, как погружается снаряд, он на одной из штанг сделал белой краской отметки, через каждые два сантиметра.

Когда колонна углубилась на пять сантиметров, с промывочной водой он запустил в скважину стеклянную крошку и сорвал керн с основания.

Подумал и позвал рабочих.

— Надо поднимать снаряд. Коронка не режет.

Рабочие безропотно принялись за дело. Андрей свернул алмазную коронку. Вместо нее навернул на колонковую трубу стальную пробку с приваренным к ней карбидвольфрамовым сверлом.

В последних сантиметрах породы он решил в центре забоя просверлить сквозное отверстие. Это позволяло решить сразу две проблемы: определить истинную толщину камня, отделявшего буровой снаряд от пустоты, а также значительно уменьшить размер осколков, в случае, если керн провалится вниз.

Когда колонна ушла в скважину, Андрей объявил:

— На сегодня все. Спасибо, свободны.

Рабочие, за последние дни привыкшие к стилю работы мастера, собрали манатки и разошлись по палаткам.

Последние сантиметры скального свода каверны он прошел сам. Потом сам же опустил в скважину световод и долго разглядывал внутреннюю полость камеры. Марка геодезистов точно обозначила центр испытательной закладки. Скважина попала в цель.

— Что там? — спросил Кашкарбай заинтересованно.

Больше всего Андрей боялся, что тот сам пожелает воспользоваться световодом и что-то увидит. Ответил угрюмо, почти зло:

— Промахнулись. Будем бурить вторую скважину. Вот здесь.

Андрей отошел на четыре шага к югу, поднял с земли булыжник и положил его в намеченной точке.

— Это сильно затянет время, — сказал Кашкарбай недовольно. — Надо быстро.

— Русские говорят так: быстро только кошки родятся, да и то слепые.

Узбек что-то буркнул под нос, пнул банку со смазкой и недовольно отошел.

Рабочие подняли световод, свернули и унесли в хозяйственную палатку.

Вечером Андрей пошел к Тюлегену. Его юрта стояла на пятачке возвышенности, хотя рядом была удобная, закрытая от всех ветров впадина.

— Ты хреновый кочевник, — сказал Андрей. Он увидел, как Тюлеген лопатой отгребал от юрты песчаные наносы, образовавшиеся за ночь.

— Точно, — согласился Тюлеген, но окончил неожиданным утверждением. — Зато хороший тактик. Ты посмотри, какой отсюда обстрел.

Андрей не нашелся, что ответить: боевая целесообразность часто противоречит бытовой житейской мудрости.

Лохматые, куцехвостые псы-волкодавы — Аяз и Буршак — Мороз и Град — завидели Андрея издалека и радостно бросились навстречу. Проводив его до юрты, они вернулись на свои места и улеглись мордами в степь.

Андрей откинул полог, прикрывавший дверной проем, вошел в юрту и удивленно остановился. Тюлеген был не один. Вместе с ним сидели и пили из пиалушек чай еще два мужчины.

— Заходи, — Тюлеген радостно улыбался. — Здесь все свои. Это мои братья — Касым и Виктор. Старший и младший. Я у них посередине.

Он засуетился, с обычным радушием истинного степняка: поставил перед Андреем блюдо со свежей вареной бараниной, налил в пиалушку зеленый чай, но вопросов не задавал.

Андрей поел мяса. Отпил чаю и вопросительно посмотрел на Тюлегена. Тот понял его и сказал:

— Братья все знают. Они приехали мне помочь. Касым служил в армии старшиной. Виктор окончил алма-атинское военное училище, но служить не стал. Можешь при них говорить о деле без стеснения.

Андрей отставил пиалушку в сторону:

— Слушай, чабан, я обнаружил логово волка.

Тюлеген отставил пиалу, так и не сделав глотка.

— Ты не ошибся? Это точно его нора?

— Именно.

— Что дальше?

— Мы подкинем ему нашу свинину.

— Будем надеяться, он подавится.

— Теперь надо решить, когда начнем. Чтобы твоя машина была на всякий случай готова.

— Она готова, а то, что такая грязная — это специально. Так она больше похожа на утиль. А где у тебя тушенка?

— Все в порядке, она в палатке.

— Когда ты подготовишь заряд?

— Как вернусь.

— Его не обнаружат?

— Там у меня труб навалом. Зарядная лежит давно и уже проржавела. На нее никто не обращает внимания.

— Когда предполагаешь?

— Сперва надо подготовить соскок. — Андрей вспомнил слова Халифа и с удовольствием их произнес. — Тебе тоже надо приготовиться. Короче, потребуется время.

— Я буду готов.

Тюлеген протянул Андрею ладонь…

Едва солнце ушло за горизонт, сразу похолодало. Небо потемнело, высыпали крупные звезды — мерцающие окна других миров.

Андрей сходил в свою палатку, надел рубаху советского армейского образца цвета хаки, которую ему передал Халиф, положил «тушенку» в большую сумку и направился к буровой.

Первым делом подошел к штабелю обсадных труб и посмотрел на старый керноприемник, который решил зарядить «тушенкой». Отметки, которые он сделал на трубе, показывали, что к ней никто не прикасался.

Андрей присел, раскрыл сумку, стал вынимать из нее банки и загонять их одну за другой внутрь трубы. Когда он взял пятую банку, кто-то положил ему на плечо ладонь.

— И что делает великий мастер?

Андрей вскочил, обернулся и тут же в грудь ему уперся пистолет Иргаша.

— Не слышу ответа, великий мастер.

За спиной Иргаша, также держа пистолет, стоял Кашкарбай.

— Так что ты собирался сделать?

— Мы промахнулись, эфенди, и нужно бурить новую скважину.

— Мы не промахнулись, великий мастер. Я склоняю голову перед твоим умением. Ты попал в самую точку. Тебя здесь не было, великий мастер, — Иргаш откровенно издевался, — я воспользовался световодом, — он потрогал ногой брошенный на землю кабель. — И увидел там чемоданчик. Он прямо под нами. Значит, ты хотел меня обмануть? И каким же образом? Решил подложить свинью?

Не убирая пистолета от груди Андрея, Иргаш через плечо посмотрел на своего верного помощника:

— Открой-ка банку. Посмотрим, чем решил накормить скважину великий мастер. Только смотри, чтобы тебя не стошнило от свинины.

Кашкарбай угодливо заулыбался. Он нагнулся к сумке взял банку. Взвесил ее в руке. Достал нож. Поддел острием этикетку, сорвал ее и отбросил в сторону. Ветер подхватил бумажную ленту со свиной мордой и потащил по земле.

Кашкарбай вонзил нож в донышко банки и несколькими уверенными движениями взрезал металл. Отогнул жестянку, сунул палец внутрь. Выколупнул кусок серой массы. Показал Иргашу.

— Сало.

Иргаш двумя пальцами снял комок с чужой руки, размял и понюхал:

— Такое сало называют пластидом. Хорошую свинью собирался нам подсунуть великий мастер.

— Жирную, — сказал Кашкарбай и ухмыльнулся.

— Ну что, господин Назаров, выбирайте, — Иргаш больно ткнул Андрея пистолетом, — тебя убить сразу или медленно порезать на мелкие куски?

— Эфенди, — Кашкарбай осторожно отвел в сторону руку Иргаша, державшую пистолет. — Убить мастера или изрезать его на куски мы успеем. Он пока еще нужен нам. Сокровище мы нашли. Чтобы его достать, скважину надо расширить. Это может сделать только мастер. И сделает под моим наблюдением.

Иргаш убрал пистолет, сунув его за пояс.

— Ты прав, Кашкарбай. Эту русскую свинью нужно приковать к станку и заставить работать. День и ночь. Давать только лепешку и литр воды.

Кашкарбай вытащил из кармана куртки наручники. Защелкнул браслет на руке Андрея. Второе кольцо закрепил на скобе буровой вышки.

— Теперь он будет жить здесь, — Кашкарбай посмотрел на Иргаша. — А потом я его убью.

— Подонок, — сказал Андрей.

В это время у восточного склона горы простучала автоматная очередь. И тут же раздалась вторая.

— Что там? — спросил Иргаш встревоженно.

— Стреляют, — сказал Кашкарбай. — Надо идти и выяснить.

— Пошли, — Иргаш взял пистолет и щелкнул предохранителем.

Они двинулись вниз по склону к палаточному лагерю.

Андрей подергал наручники, пытаясь оторвать кольцо от скобы. Ничего, кроме боли в запястье, он не получил. Тогда он сел на инструментальный ящик и машинально, действуя одной только левой рукой, стал снова запихивать банки тушенки в трубу.

В конце концов, любое дело надо доводить до конца.

Стеклышки в калейдоскопе ведут себя без каких-либо правил, и картинки в них почти не повторяются. Один лишь поворот трубки — и перед взглядом возникает новая ситуация.

Ближе к вечеру Тюлеген всегда осматривал окрестности. Сделал это он и после посещения его Андреем. И вдруг со своего наблюдательного пункта заметил легкое движение тени у рыжих камней.

Тюлеген подправил окуляры бинокля, припал к нему и замер. Терпеливое ожидание было вознаграждено. Он увидел человека, который осторожно приподнялся из-за камня и, полусогнувшись, сделал несколько шагов в сторону лагеря экспедиции и снова залег.

Неизвестный двигался спиной к Тюлегену, и тот хорошо разглядел его камуфляжные штаны, перемазанные на ягодицах рыжей пылью.

Тюлеген вынул из кармана пластмассовую коробочку с черным гримом, открыл ее, сунул туда палец и провел несколько полос на лбу и скулах. Затем достал из-под подушки пистолет «Стечкина» и загнал в ножны на поясе армейский нож.

Кровь уже ощутила прилив адреналина, нервы напряглись, сердце забилось сильнее. Будоражащее чувство близкой опасности заставило его собраться.

Мысль автоматически просчитывала варианты действий с учетом того, окажется ли его появление для неизвестных неожиданным, или они уже знают о его присутствии в их тылу.

Тюлеген осторожно скользнул к укрытию. Всего их он сложил из плитняка четыре — по одному на каждом углу кошары, в которую на ночь загонял овец. Там между камней он оставил ниши, куда заложил по паре гранат Ф-1.

Неизвестные говорили достаточно тихо, но Тюлеген слышал их хорошо.

— Сперва уберем чабана. Он родственник Алтынбая и потому опасен.

— Может не стоит? Кангозак такого приказа не отдавал.

— Отдаю приказ я. Кангозака самого придется убрать после дела. Он тебе нужен, да?

Сомнений в том, что надо действовать, у Тюлегена не оставалось.

Стоявший слева боевик держал автомат Калашникова в руке. Второй сидел на камне, положив оружие на колени.

Начинать стоило с того, который стоял.

Оттолкнувшись, Тюлеген прыгнул, одновременно занося нож для удара. Пистолет, готовый к выстрелу, он сжимал в левой руке.

Боевик среагировал на шорох гальки и стал оборачиваться. Тюлегену показалось, что делал это он лениво и вяло, словно в замедленном кино.

Лезвие ножа Тюлегена со всего маху с хрустом вошло в открытую шею противника. Тот громко захрипел и рухнул на своего напарника, сбив его с камня.

Тюлеген сделал еще один прыжок и прижал ствол «Стечкина» к затылку не успевшего вскочить с земли второго противника, перевернул его на спину. Воткнул пистолет в середину лба и вдруг понял, что его противник русский.

— Как ты здесь оказался? — спросил он, не ослабляя давления на лоб.

— Да загребись ты, козел! Ты сам кто такой?!

По злобности голоса и напускной смелости Тюлеген понял, что имеет дело с профессиональным уголовником. Сломать такого можно, только показав серьезность своих намерений.

— За козла ответишь! — Тюлеген с удовольствием произнес фразу, ставшую модной у москвичей в последнее время.

Он наступил на грудь поверженного противника коленом, перенес на него весь свой вес и только потом отнял от лба пистолет. Опустил его стволом вниз и выстрелил возле самого уха, целясь в песок.

Выстрел заставил уголовника взвыть от испуга и боли, пронизавшей перепонку.

Пистолет, из ствола которого тянуло вонью жженого пороха, снова уперся в лоб противника.

— Повторяю вопрос. Как ты здесь оказался?

Страдальчески морщась, уголовник изменил тон:

— А ты сам кто, мужик?

— Чабан. Стерегу баранов от двуногих шакалов.

— Мужик! Может, разойдемся по-тихому? Мы не по баранам.

— А по чему?

— Если скажу, отпустишь?

— Посмотрим.

— Здесь где-то рядом есть экспедиция…

— Есть такая, и что?

— Говорят, у ихнего начальника при себе миллион гринов. Мы хотим их взять.

— Кто вам такое сказал? Я был у них. Бедная экспедиция.

— Ха, что ты знаешь! Так они перед тобой и раскрылись.

— Откуда же известно вам?

Тюлеген, демонстрируя миролюбие, отнял пистолет от чужого лба.

— От них смылся один хмырь.

— Кангозак, что ли? Они его искали.

— Точно, Кангозак. Он сам этот миллион видел.

— Мог и соврать.

— За хреном ему это? Чтобы сорвать куш, надо по-крупному рисковать.

— Откуда взялась ваша банда?

— Ее привел Кангозак.

— Как он узнал, что у Иргаша есть деньги?

— Ему показал их один узбек. Сказал — эти бабки выданы на непредвиденные расходы, и подсказал, что делать.

— Тебя как зовут?

— Не все равно?

— Если в бога веришь, молись.

Тюлеген встал во весь рост, широко расставил ноги и прижал чужой автомат к голове его владельца.

— Не убивай, — жалостливо прохрипел бандит. — Клянусь, сейчас же уйду отсюда. И ты обо мне больше никогда не услышишь.

— Ладно, хватит меня дурить. Кто вас надоумил явиться сюда? Я думал, что после того, что вы сделали с моим дедом, вашего духу здесь никогда не будет. А ты вот возник…

Бандит облизал сухие потрескавшиеся губы толстым языком и опять взмолился:

— Не стреляй!

— Не буду, — пообещал Тюлеген. — И тут же пнул противника по спине. — Отвечай на мой вопрос. Кто вас подбил ограбить и убить Алтынбая?

— Клянусь, не знаю.

— Тогда нам не о чем говорить.

— Ты же сказал, что не будешь стрелять.

— Почему ты решил, что я нарушу слово? На таких, как ты, жалко тратить пули. Я тебя просто зарежу.

Тюлеген вытащил нож из засаленных ножен, потрогал пальцем остроту лезвия и ухмыльнулся:

— Теперь ты понял, ублюдок?

Ножи не всегда блестят, когда ими наносят удары.

Со стороны, где располагался палаточный городок экспедиции, затрещали автоматные очереди — одна, другая, потом стрельба приобрела беспорядочный характер. Кто и почему стрелял, что вообще там происходило, Андрей понять не мог. Но то, что у него вдруг появился шанс убежать, он просек сразу.

В окружении буровых штанг, обсадных труб, инструментальных ящиков идея освобождения сразу приняла технические черты.

В куче инструмента, лежавшего навалом, Андрей отобрал мощную струбцину — скобу с винтовым устройством для стягивания воедино разных деталей. Действовать одной рукой было трудно, но желание оказаться на свободе прибавляло сил.

Один крюк струбцины Андрей снаружи упер в изгиб скобы, к которой был прикреплен наручник, второй крюк вывел на противоположную сторону скобы. Между ее внутренней стороной и стягивающим винтом он вложил обрезок толстой трубы и поджал, сделав несколько оборотов винта. Дальше вращать устройство стало труднее. Тогда на штырь ворота Андрей надел метровый обрезок трубы. Рычаг сразу облегчил дело, и скоба под давлением винта стала гнуться.

Еще несколько оборотов, потребовавших предельных усилий, и скоба страдальчески заскрипела. С торца стержня, приваренного к несущей балке, сорвались и разлетелись в стороны чешуйки окалины.

Это показалось Андрею добрым знаком, и он налег на ворот с новой силой.

Скоба заскрипела еще сильнее, потом, громко ухнув, край, на который приходилось основное давление, оторвался от балки. Струбцина, потеряв опору, упала на землю, ударив Андрея по ноге.

Андрей попытался протащить цепь наручников через образовавшуюся щель, но та оказалась слишком узкой. Он поднял трубу, которую использовал как рычаг и применил ее с той же целью во второй раз.

Легко поскрипывая, скоба стала гнуться. Через мгновение Андрей был свободен.

И сразу перед ним встал вопрос, что делать. Рубаха, которую он надел, никакой роли в его судьбе не сыграла. Подмога не пришла, и стоило ли ее ждать вообще, Андрей не знал.

Можно было, конечно, и собственными силами загнать в скважину снаряд, начиненный пластидом. Поднять трубу и завести ее головную часть в устье скважины он сумел бы. А дальше?

Забить тампон в скважину и завернуть на ее устье крышку у него не хватило бы времени. Значит, огромная жара, которую вызовет взрыв в подземной камере, создаст там высокое давление, и из скважины наружу вырвется гейзер горячих радиоактивных газов и пыли.

Трудно сказать, сколько времени будет фонтанировать пещера, но то, что наружу вырвется радиационный джинн, младший брат Чернобыля, сомнений быть не могло.

Единственное, что он мог сделать в этих условиях — поспешить за подмогой к Тюлегену и его братьям. Если вчетвером они сумеют закрепиться на буровой, спустить заряд в камеру и затампонировать скважину, Иргашу не останется смысла вести войну. Зная осторожность предводителя моджахедов, можно предположить, что он сразу уведет своих людей подальше от места взрыва.

Андрей на мгновение заскочил в буровой домик, достал из тайника свой пистолет, передернул затвор и быстрым шагом пошел в сторону чабанской кошары. Шел и никак не мог понять, что все-таки происходит вокруг. Со стороны, где находились люди Иргаша, слышалась беспрерывная стрельба. Сумрачное небо то и дело полосовали линии красных трассеров.

Неожиданно несколько выстрелов раздались из-за лога, где располагалась кошара. Пуля, прозвенев где-то рядом, пронеслась мимо Андрея.

Значит, целили в него, и уж он-то знал, что в таких случаях надо делать.

У края лощины кто-то шевельнулся, стронул камни, и они, выдавая неосторожного охотника, с треском посыпались в обрыв.

Андрей прицелился в место, откуда послышался шум, закрыл глаза, чтобы не ослепить себя вспышкой, пальнул из пистолета и рывком бросился вперед. Сделав три шага, упал. Тут же отполз за камень, темневший впереди, и плотно залег.

Едва он устроился, как услышал хруст камней. По тропе в его сторону двигались люди.

Легкий шорох заставил Андрея насторожиться. Чувство опасности, обычно находящееся у большинства горожан в неразвитом состоянии, подсказало ему — хотя он в сумерках ничего не видел, не ощущал, что где-то рядом затаился человек.

Почти в ту же секунду кто-то прыгнул ему на спину, схватил руками за горло и потянул назад. Упасть в таком случае на спину означало помощь противнику, который этого и добивался. Преодолевая сопротивление, Андрей согнул ноги в коленях и резко кинулся вперед, словно собирался совершить кувырок через голову.

Вес противника оказался недостаточным — и прием удался. Оседлавший Андрея человек упал на спину и ослабил хватку. Андрей нанес удар ребром ладони ему под подбородок и вскочил на ноги.

Сделано это было вовремя. Из-за камней к месту схватки спешил второй человек. В левой руке его тускло блестело лезвие ножа.

Когда противник был рядом, Андрей сделал вид, что готов к схватке — раздвинул ноги, широко развел в стороны руки и полуприсел. Но едва противник бросился вперед, Андрей легко отступил, перепрыгнув через тело, лежавшее на земле.

Атаковавший его не ожидал такого маневра, вовремя не остановился и упал лицом вниз, споткнувшись о чужое тело.

Андрей, не позволив противнику сообразить, в чем дело, прыгнул ему на спину, схватил за руку, державшую нож, и завернул ее назад, вырывая из плеча.

В тот же миг за спиной Андрея полыхнула оранжевая вспышка.

Он не слышал взрыва, а только увидел длинные черные тени и полосы дрожащего света, метавшиеся по камням.

Потом он влетел в тишину, как ныряльщик в воду. Мир потемнел и погрузился во тьму, будто кто-то выключил свет и звук сразу.

Ни боли в разбитом затылке, ни рези в коленке, которую ударил при падении о камень, ни застойного нытья в пояснице. Свобода от бремени жизни и неудобств, приносимых ею.

Но в то же время ни ревущей органом трубы со светлым пятном на выходе, куда устремляются души, вырвавшись из узилищ бренных тел.

Ни белокрылых ангелов с трубами, с ликующим пением встречающих праведника у райских врат.

Ни черных рогатых чертей, кривляющихся при виде очередного грешника, прибывшего в ад.

Ничего. Только тишина. Пустота. Безвременье.

Это, оказывается, только думать о смерти страшно. Умирать легко и просто. Что-то хлопнуло, вспыхнуло, что-то толкнуло тебя, и все — дух вон! Единственным доказательством того, что ты был, осталось бренное тело, но тебе оно уже не нужно. Что делать с ним, как поступить, думать придется другим…

Андрей рухнул на землю ничком и застыл, словно подстреленная птица.

Ничего. Тишина. Пустота. Безвременье…

— Вот он, здесь! — Закричал Тюлеген, увидев знакомое тело.

Первым к Андрею подбежал Касум. Нагнулся, посмотрел. Крикнул расстроенно:

— Ульген! Мертвый!

Тюлеген оттолкнул брата, встал на колени, ощупал голову Андрея. Взглянул на пальцы, перепачканные кровью.

— Что?! — спросил Виктор тревожно. Он стоял в двух шагах, держа автомат наготове.

— Погоди. — Тюлеген перевернул Андрея на спину, снял с него рабочую пластмассовую каску. Прощупал на шее тоненькую ниточку пульса. — Он живой. Это был не осколок. Это камень. Дай воды.

Виктор отстегнул от пояса фляжку. Подал Тюлегену. Тот отвинтил пробку, быстро набрал жидкость в рот и прыснул Андрею в лицо.

Прыснул и ошалело взглянул на брата:

— Это спирт!

— Самогон, — смущенно ответил Виктор. — Спирт у нас кончился.

— Я просил воду, — Тюлеген все еще отплевывался.

— Самогон лучше.

Тюлеген раздвинул Андрею зубы и тонкой струйкой влил жидкость в рот.

— У-ух!! — Андрей дернул плечами, с усилием выдираясь из сжимавших его тисков безмолвия и темноты, как пловец, вырывающийся из объятий водоворота.

— Живой! — радостно объявил Касум.

Теперь о том же знал и сам Андрей. Тяжелая ноющая боль залила затылок. Заныло разбитое о камни колено. Жизнь возвращалась со всеми ее заботами и болячками, весомо, зримо.

— Вставай, — Тюлеген подхватил Андрея под руку и поставил на ноги. Касум подхватил его с другой стороны.

— Пошли, — сказал Тюлеген. — Надо доделать дело.

Жизнь вгоняла Андрея в суету забот, как патрон в патронник.

— Пошли, — Андрей тяжело вздохнул и еще раз потрогал затылок.

— До свадьбы пройдет, — успокоил его Тюлеген.

— Что ты мне в рот вливал? — спросил Андрей. Он шел тяжело, прихрамывая.

— Валерьянку, — хихикнул Виктор.

— Дай еще, помогает.

Он отпил из фляжки два глотка, похрипел, пытаясь отдышаться.

— Давай я тебе помогу, — сильная рука подхватила Андрея под мышку. От неожиданности звучания над ухом так хорошо знакомого голоса Андрей вздрогнул:

— Кашкарбай?!

— Шолом, — Кашкарбай крепко сжал Андрею плечо. — Держи хвост морковкой, урус!

— Ты?! — Андрей обалдело глядел на ненавистного ему моджахеда, который произнес пароль, сообщенный ему Халифом. — Не может быть!

— Может. Я увидел, как ты надеваешь боевую рубаху и сразу сделал два дела. Вызвал вертолет «соскока». Тебе так назвал этот ход Халиф?

— Так… А что второе?

— Вы мне должны помочь, — Кашкарбай махнул рукой, приглашая Андрея и Тюлегена за собой. — Пошли!

Они зашли за цистерну с технической водой. Кашкарбай приподнял брезент, прикрывавший ящики с инструментом. Андрей ошеломленно замер.

Поверх ящиков лежал Иргаш. Лицо было залито кровью. Одна рука свисала со штабеля, почти касаясь земли. Вторая была неестественно подогнута и находилась под спиной.

— Ты его? — спросил Андрей.

— Такова была воля Аллаха. Грехи его столь велики, что, появившись в аду последним, он пойдет в огонь первым, без очереди! Помоги оттащить его к яру.

В углу палатки лежало что-то под кучей грязного тряпья.

— Что это? — спросил Андрей настороженно и повел пистолетом в сторону кучи.

— Дика, — объяснил Кашкарбай сквозь зубы. Он тащил тело Иргаша, и ему было не о разговоров.

— Его тоже?

— Не тоже, а в первую очередь. Это он разобрался в том, что ты пробил свод и открыл пещеру. Он без тебя осмотрел скважину через световод и привел Иргаша. Тут же попросил разрешения убить тебя.

Со стороны палаточного лагеря прогремела автоматная очередь.

— Кто там может быть? — спросил Андрей.

— Кто бы ни был, — сказал Кашкарбай, — это не наши.

— Тихо! — сказал Тюлеген. — Они нас не заметили. Прут напропалую.

— Пусть идут, — бросил Андрей. — Они вообще о нас ничего не знают.

— Что предлагаешь? Пропустить?

— Э, нет. Надо их попугать. Пусть отходят на восток. Рывок!

Братья добежали до гряды камней и припали к земле, задыхаясь от напряжения. Тюлеген сдвинулся вправо на место, удобное для наблюдения.

— Теперь они нас заметили, — сказал он так, чтобы слышали братья. — Остановились. Теперь залегли.

— Это хорошо, — ответил ему Виктор. — Я их сейчас повеселю.

— Кончай чудить, — пытался остановить его Тюлеген, но брат не послушался.

Он медленно встал, отряхнул колени от пыли, закинул автомат за плечо и побрел вдоль гряды на восток, уходя в сторону от позиции. До места, где залегли моджахеды, было метров двести и в предрассветных сумерках вероятность того, что прицельный выстрел будет удачным, была невысокой.

— Касум, — сказал Тюлеген, стараясь скрыть злость на младшего брата. — Приготовься.

— Угу, — ответил Касум.

Виктор двигался медленно, но без остановок. Несколько раз он пинал ногой камни, попадавшиеся на пути, и те с треском отлетали в сторону.

Появление незнакомого человека вызвало у моджахедов замешательство. Из-за обломка скалы поднялся и встал в рост худой как жердь чеченец Исмет. Сложил у рта руки рупором, собираясь что-то крикнуть. Но не успел. Тюлеген нажал на спуск мгновением раньше.

Трудно сказать, какой реакции ожидал от моджахедов Виктор, делая вылазку, но над плато раздались крики «Алла акбар!», затрещали автоматы, и трассы пуль потянулись к гряде, за которой залегли Тюлеген и Касум. Пришлось броситься на землю и Виктору.

Стреляли моджахеды с нескрываемым остервенением. Вся история с экспедицией, необходимость работать на жаре и ветру уже давно раздражала боевиков, привыкших убивать и грабить. Они долго ждали возможности поразмяться и наконец ее получили.

Ситуация складывалась еще та. Долго держать позицию братья не могли.

— Что ж, Андрей, — сказал Кашкарбай. — Теперь наш выход. Ты обходишь группу слева, я справа. Открываем огонь, прижимаем к земле. Ты требуешь от них сложить оружие.

— Почему не ты?

— Потому что я их человек и не могу выглядеть в их глазах предателем.

— Нас только двое, — удрученно сказал Андрей. — Сработает ли?

— Сработает. Ты увидишь, оружие сразу бросят три человека. Они все время были со мной. Ты их всех знаешь, — и, предупреждая возможный вопрос, сообщил: — Все трое — узбеки.

— Им можно доверять?

— Они не исламисты, Андрей. Они правоверные мусульмане. Из тех, о которых поэт писал так:

Эти люди ведут свой джихад. Ты знаешь, что джихад это не обязательно война? Есть понятие джихад души. Это борьба, которую мусульманин ведет со своими недостатками, совершенствуя ум и душу. Эти трое из таких. Они достойные люди.

Братья Тюлеген, Касум и Виктор взяли в плен шестерых. Настоящими отчаянными боевиками среди них оказалось только трое.

Положив разоруженных боевиков на землю и оставив Касума и Виктора охранять их, Тюлеген и Андрей вернулись на буровую. Туда же, незамеченный своими, пришел Кашкарбай. Когда он подошел к домику, Тюлеген куском старой тряпки стирал с лица черные маскировочные полосы, но разогретая потом краска размазывалась и он все больше становился похожим на негра.

— Оставь, — сказал Андрей, — иначе тебя и собаки не узнают.

К людям возвращалось чувство юмора, и Тюлеген знал — это верный признак того, что опасность уже ощущается не так остро, как в начале боя.

— Что будем делать? — спросил Тюлеген, обращаясь ко всем сразу.

Ответил Кашкарбай.

— Сделаем все по науке. — Он посмотрел на Андрея. — Ну, кафир, тебе не кажется, что мы победили?

— Похоже, что так.

Андрей шагнул и протянул ему руку:

— Спасибо, Кашкарбай. Спасибо за все.

— Слушай, ты, вояка, обними меня и назови Ицхаком. Нет, лучше Ицей, как называла меня мама.

У Андрея дрогнул голос:

— Шолом, Ица. И давай кончать с этим делом.

— Давай, — Ицхак отстранился от Андрея. — Теперь ударь меня. Вот сюда.

Он показал пальцем на скулу, чуть ниже левого глаза.

— Пошел ты! — сказал Андрей зло. — Сдурел, что ли?

— Надо… Как это там у вас говорят: «Надо, Федя, надо». Так? Я должен вернуться к своим не победителем, а побежденным. Моя служба исламу еще не окончена.

— И все равно, пошел ты!

— Спасибо, Андрей, я-то думал, ты друг. На вас, русских, надеяться ни в чем нельзя.

Он нагнулся, зачерпнул рукой горсть песка, поднес руку к лицу и что было силы тиранул по щеке. Острые песчинки ободрали кожу, и щека залилась кровью.

Ицхак отряхнул ладонь.

— Понял, поц, как это делают?

Потом Ицхак протянул Андрею руки, сложенные вместе. В одной он держал наручники.

— Заковать как надо сумеешь?

— Закую, это нетрудно. А ты потом век молись, что я тебя не замочил.

— Было желание?

— Еще какое. И последний вопрос. Ты говорил о деньгах Иргаша. Их много на самом деле?

Кашкарбай удивленно взглянул на Андрея:

— Решил поправить материальное положение?

— Не свое. Хотел помочь другу.

— Тюлегену?

Теперь глаза удивленно расширились у Андрея.

— Не волнуйся, я его давно вычислил. Он хороший парень, и ему стоит помочь. Ты прав.

— А тебе самому не нужны деньги?

— Аллах да благословит твою семью и достояние, безбожник!

Андрей улыбнулся: это были слова мольбы за того, кто предложил мусульманину свои деньги. С истинно восточной дипломатичностью Кашкарбай подсказал, что не является хозяином казны Ширали-хана и на нее не претендует.

— И все же?

— Андрей, ты подумай, как я могу вернуться домой после неудачного дела не в рваном халате и с покаянием, а с мешком денег и довольным лицом?

— Тебе обязательно возвращаться?

— Это не обсуждается. Я служу своему народу там, где это полезней. Все, я пошел.

Кашкарбай, подняв над головой руки, скованные наручниками, держа в них зеленую тряпку, двинулся через плато к позиции моджахедов.

— Братья, это я, Кашкарбай!

Плененных моджахедов построили на плато. Предупреждая попытки сопротивления, Касум и Виктор с двух сторон установили ручные пулеметы.

С Кашкарбая сняли наручники, и он вытер с лица сочившуюся кровь.

К моджахедам вышел Андрей. Встал, поднял руку и указал на юго-запад:

— Там Мекка. Повернитесь туда лицами.

Нехотя, переминаясь с ноги на ногу и бурча в бороды злые проклятия, моджахеды повернулись лицами вослед уходящему солнцу.

— Люди, — сказал Андрей и подошел к Кашкарбаю. Воткнул ему палец в грудь. — Вот такие как он, верные подкаблучники Иргаша и Ширали-хана, обманули вас, пообещав блаженство, богатство и славу тем, кто поможет им овладеть огненными стрелами Аллаха. Но подумайте сами, если это на самом деле стрелы Аллаха, то почему не может их взять в свою руку сам Всевышний, Всемогущий, Всезнающий, а поручил это дело тем, на чьих лицах явно видны следы греха, а сердца помечены чеканом порока…

Андрей говорил с яростным напором, и слова сами выплывали из глубин памяти, куда попали из давно прочитанных книг мудрецов Востока.

— В помутнении вашего разума вы забыли, что средства жизни распределены Аллахом, а сроки их действия установлены Книгой Судеб. Многое свидетельствовало о том, что дело, к которому вас вели, не угодно Аллаху. Я говорю вам, вот здесь, — Андрей топнул ногой, — под нами лежит то, что ваши погонщики называли огненными стрелами Аллаха. Но на деле это злые стрелы шайтана. Подумайте, было бы мне, неверному, позволено уничтожить это зло, принадлежи оно Всеблагому Аллаху и служи добру? Проверьте крепость своей веры и убедитесь, мог ли я победить вас вопреки Книге Судеб?

Моджахеды стояли, понурив головы.

— Теперь читайте молитву. Я вам ее напомню.

Андрей вынул из кармана молитвенник «Саидаль-Кахтани», который он взял у мертвого Иргаша.

— Повторяйте за мной. «О Аллах, Ты — Царь, и нет бога, кроме Тебя, Ты — Господь мой, а я — Твой раб. Я сам себя обидел и признал свой грех, прости же все грехи мои, поистине никто не прощает грехов, кроме Тебя. Укажи мне путь к наилучшим нравственным качествам, ибо никто, кроме Тебя, не направит к ним, и лиши меня дурных качеств, ибо никто не избавит меня от них, кроме Тебя! Вот я пред Тобой, и счастье мое зависит от Тебя; все благо в руках Твоих, а зло не исходит от Тебя; все, что я делаю, делается благодаря Тебе, и к Тебе я вернусь, Ты — Всеблагой и Всевышний, и я прошу у Тебя прощения и приношу Тебе свое покаяние».

— О Аллах! — Кашкарбай заскрипел зубами. — Я должен был убить этого кафира! Должен был, но меня все время сдерживал Иргаш. Я до сих пор не понимаю, почему.

— Успокойся, — сказал Алхазур, стоявший рядом. — Не говори «если бы я сделал то-то и то-то!» Но говори: «Это предопределено Аллахом, и он сделал, что пожелал».

Когда голоса утихли, Андрей поднял руку, привлекая к себе внимание.

— Теперь стойте и слушайте. Вы почувствуете ушами, ногами, телом, как умирает дьявольское зло. Как погибают стрелы шайтана, которые кто-то пытался объявить достоянием Аллаха. Стойте и внимайте, правоверные. Внимайте и понимайте, что с вас, обманутых, сейчас снимутся ваши грехи.

Андрей подошел к скважине. Вынул из инструментального ящика короночный ключ и коронку-взрыватель. Медленно навернул ее на торец колонковой трубы, снял заглушку с устья скважины. Осторожно поднес трубу к жерлу, опустил конец внутрь и зажал захватами. С помощью тали подвел поближе к скважине пятиметровую обсадную трубу, плотно залитую бетоном. Тюлеген стоял рядом, готовый оказать помощь.

— Даю, — сказал Андрей и разжал захваты.

Боевая колонна свободно рухнула в скважину. Выдавленный ею воздух со свистом и воем вырвался наружу.

— Давай! — приказал Андрей, и Тюлеген вслед за снарядом сбросил вниз обсадную трубу и тут же завернул горловину скважины крышкой.

Едва они отошли от буровой, глубоко в скальном массиве прокатилось глухое ворчание взрыва.

Дрогнула под ногами земля. Закачалась таль, закрепленная на треноге вышки. Зазвенели стекла в буровом домике…

Андрей отдал моджахедам один из трейлеров, и те, погрузив на машину пожитки, которые пожелали захватить, двинулись в обратный путь на юг. Кашкарбай просил дать оружие, хотя бы один или два автомата, но в этом ему было отказано.

Проводив остатки экспедиции до перевала, за которым начиналась пустыня, Тюлеген и братья вернулись к кошаре.

Хотя все порядком устали, никто спать не хотел. Сидели в юрте, пили чай, вели разговоры, снова и снова переживая события последних дней.

— Если честно, — сказал Андрей, обращаясь к Тюлегену, — я кое-чего не понял. Как нам все это удалось сделать?

— Э, кончай, — Тюлеген махнул рукой, будто отгонял от уха назойливую муху. — Не нам, а тебе. Это ты провернул операцию, по которой нужно писать учебник для диверсантов. А теперь выясняется, что сам в ней ничего не понял.

— До начала стрельбы понимал почти все. Знаешь, как в американских фильмах крутые герои часто говорят: «Ситуация под контролем». Я тоже в это верил и даже боялся сглазить — до того гладко шло. И вдруг понеслось. Откуда? Куда?

— И ты запаниковал? — Тюлеген бросил недоумевающий взгляд на Андрея: не разыгрывает ли?

— Не то слово. Было хуже: решил все — конец.

— Ничего особенного, — Тюлеген потянулся к чайнику, взял его, высоко поднял над пиалой и стал ее наполнять. Соломенного цвета струя с журчанием полилась в чашку с высоты полуметра. Тюлеген наливал так называемый «узун чай» — «длинный чай», когда горячая струя из чайника падала в пиалу уже охлажденной. — Все удачно прошло, потому что твой Кашкарбай — та еще голова! Он быстро просек, какого дьявола я оказался в этих местах со своими баранами. Просек и открыто признался, что он из спецслужбы. Мы, два спецназовца, снюхались. Кашкарбай подтолкнул Кангозака сколотить банду. Тому ее и собирать не пришлось. Эта сволочь рыщет в степи, собирает цветной металл, оставшийся после испытаний советской ракетной техники ПВО. По замыслу Кашкарбая, Кангозак должен был разогнать боевую группу Иргаша. Затем мне и братьям предстояло убрать банду Кангозака.

— Братья у тебя хоть настоящие? Или соратники из спецназа?

— Знаешь что, остряк, братья кровные.

— Что ж вы не просто разогнали тех, кто пришел с Кангозаком, а буквально порвали их, а?

— Чтобы ты знал, эта банда убила моего деда и вырезала его семью. Из-за баранов. Они продали скот в Каратау…

В полночь над плато послышался приближающийся звук вертолета.

— Это за тобой, — сказал Тюлеген.

— Может быть, — согласился Андрей, — и все же ребята, возьмите-ка автоматы. И уйдем из юрты.

— Чего ты всполошился? — спросил Касум удивленно.

— Просто так, джигит. Мы теперь слишком много знаем, а это не всегда и всем нравится.

— Он прав, — поддержал Андрея Тюлеген. — Лучше перебдеть, чем недобдеть. Закон спецов. Подчинимся.

Они разобрали оружие и оставили юрту.

Вертолет шел низко, поднимая вверх тучи пыли. По земле в разные стороны суматошно катились шары перекати-поля.

Андрей направил фонарик к небу и щелкнул выключателем — два длинных световых мазка, один — короткий.

Вертолет, будто не замечая подаваемых ему сигналов, прошел на восток, и его бортовые огни скрылись за дальней грядой холмов.

Андрей со злости уже чуть не хряпнул фонариком о землю, когда звук приближающейся вертушки послышался вновь. Она шла, освещая носовой фарой землю.

Андрей опять подал знак фонариком.

Приблизившись, вертолет завис на землей, примеряясь к неудобной для посадки площадке. Потом легким движением опустился чуть ниже и опять завис.

До земли оставалось метра два, и пилот не спешил их выбирать.

Загремела отодвинутая в сторону дверца фюзеляжа. Андрей поднял голову и увидел силуэт женщины. Она стояла, раскинув руки в стороны. Потоки воздуха трепали ее волосы.

— Аля! — крикнул он, и в гуле мощного двигателя, в свисте лопастей винта над головой не услышал себя.

Она услыхала. И так, как стояла — раскинув руки, с бушующей копной волос, как птица бросилась сверху ему навстречу.

Андрей подхватил ее, но не смог устоять на ногах и рухнул на спину, больно ударившись боком о камень. И тут же спросил ее:

— Ты не ушиблась?

— Андрей! — Она сжала его лицо руками и стала целовать его всего — лоб, щеки, глаза и только потом, когда ему удалось удержать ее голову, их губы слились в едином поцелуе.

— Дикобраз! — наконец оторвавшись, сказала она.

— Нет, — возразил он. — Неужели забыла? Я только ежик!

Она счастливо засмеялась.

За их спинами, скрипнув полозьями по каменной крошке, плотно уселся на грунт вертолет.

— Куда мы летим?

— Сейчас в Астану.

— Потом?

— Сперва в Китай.

— Через Россию? Там меня по-тихому могли объявить в розыск.

— Не волнуйся. Рейс чартерный на Пекин. Оттуда махнем в Токио. Затем в Гонконг.

— Кругосветка, как у Федора Конюхова.

— Так надо, Андрюша. Это страны, где у исламистов меньше всего любопытных глаз, зато надежные банки.

Андрей уселся на лавку возле открытого люка, и ветер взъерошил его волосы. Он видел, как резко провалилась вниз черная масса земли и горизонт вдруг расширился, распахнулся во все стороны.

Машина накренилась в развороте, и Андрей в последний раз бросил взгляд на серебрившуюся в лунном сиянии степь, на темный провал Ульген-Сая.

Все. Азиатская часть его жизни закончилась взлетом в бархатную, продутую степными ветрами синь ночного неба.

Все. Его одинокая жизнь тоже подошла к концу. Справа от него, держась за его плечо двумя руками, припав к его боку живым теплым телом, сидела Альфия, верная спутница, друг, жена.

Он поднял руку, высунул ее в прогал люка. Помахал открытой ладонью. Никто не видел этого — ни товарищи, оставшиеся на земле, ни пилот, управлявший машиной.

Вертолет несся над пустыней, все дальше в стороне оставляя места, где они только что были. Да и махал Андрей, собственно, не кому-то другому, а лишь самому себе.

Он прощался с землей, на которую ему никогда не вернуться.

Он прощался с людьми, которые заставили его оказаться в степи, открытой не только ветрам и солнцу, но и смертельным опасностям, видимым и невидимым.

Он махал рукой тем, кто находились в стороне от него, тем не менее сделали все, чтобы отвести от него неприятности.

— Задвинь дверцу, — попросила Альфия, нежно коснувшись мягкими теплыми губами его правого уха. — Сильно дует.

Андрей тронул блестевшую никелем ручку, и легкая дверца скользнула вперед, перекрывая доступ в полное лунного света и звезд пространство.

— Спасибо, родной, — шепнула ему Альфия.

Андрей повернулся, обнял ее правой рукой, прижал к себе. Она молча прижалась к нему всем телом.

Они сидели рядом, не произнося ни слова, но их молчание было выразительней любого самого жаркого разговора.

Они были вместе. Они принадлежали друг другу. Они любили.

Они летели в неведомое, чтобы продолжить жизнь. Чтобы сделать ее для себя полнокровной и счастливой.

Ночь уходила, уступая место заботам нового дня.

Просыпался Дальний Восток. Спешили к делам миллионы японцев, озабоченных собственными проблемами. Бизнесменов пугали падающие биржевые индексы. Геологов настораживал гнев огня, вызревавший в недрах земли под основанием Фудзиямы.

Измотанная ежедневной борьбой с собственной глупостью еще спала Центральная Россия. Утром ей предстояло решать проблемы, которые она создала для себя вчера, и создавать новые, которые начнет решать завтра.

Досыпала Центральная и Средняя Азия. Уже муэдзины в городах, кишлаках, аулах готовились к тому, чтобы пропеть азан — призыв к утреннему намазу. Пусть встают правоверные, пусть опускают лбы к земле, чтобы с новыми силами начать затягивать пояс ислама от Хинди Куха — Индийских гор до самой Адриатики. Пусть жирная Европа ощутит его давление на своем жирном брюхе. Ее будущее уже предрешено, взвешено и расписано убористой вязью арабских букв в Книге Судеб. Кто посмеет противостоять воле Аллаха?

Спал еще Ближний Восток — Сирия, Ирак, Иордания, Израиль.

Где-то в убогом афганском кишлаке, маясь болью в кривой спине, вполглаза досматривал сон бывший агент ЦРУ террорист Усама бен Ладен. Снилось — он уже уничтожил, спалил огнем царство мирового дьявола — Соединенные Штаты.

В пыльном городке Кандагаре вождю афганских талибов Мухаммаду Омару снилось, что он уничтожил во славу ислама все монументы и скульптуры в мире. И улыбался довольно во сне одноглазый.

Спал в горной пещере на кошме, укрывшись буркой, одноногий террорист Басаев и в полубреду, в полудреме думал, как уничтожить российский гарнизон пограничников в чеченском поселке Итум-Кале.

В роскошном особняке, на свежих простынях блаженно спал шейх Джамал ибн Масрак. В мечтах он уже несколько раз уничтожил Израиль, не зная, что сделать этого ему не суждено.

Полковник российской армии Буланов встал в три часа ночи и лично проверил посты на одном из участков Аргунского ущелья Чечни. К пяти он вернулся в штаб и уже не мог спать. Его беспокоила мысль, как раз и навсегда уничтожить горную базу полевого командира Асланова.

Григорий Дешевкин, мастер кузнечного цеха неработающего металлургического завода, проснувшись под утро, думал, сколько проблем решилось бы сразу, умри или исчезни его теща Глафира Марковна. Уничтожить ее самому, что ли?

Салам Ильясов — профессиональный киллер, лежа в постели, продумывал, как по заказу конкурентов одним выстрелом уничтожить президента фирмы «Маячок». Ста тысяч долларов, обещанных ему за исполнение заказа, было достаточно, чтобы на какое-то время решить собственные проблемы.

Уничтожить…

Мы привыкли слышать это слово, свыклись с ним, не реагируем на него, потому что в душе у многих живет свой Израиль, который хочется уничтожить.

Не нравится диктатору демократия… Уничтожить!

Беспокоит правительство оппозиция… Уничтожить. Депутаты парламента должны представлять собой единство!

Бьет в уши голос свободной прессы? Заткнуть ему глотку! Уничтожить!

Не нравятся тысячелетние изваяния Будды, чужого бога. Проще простого — взять и уничтожить.

Стоит на площади Мавзолей. Тоже проще простого…

А у вас, читатель, только припомните честно, никогда не возникала мысль, что, исчезни вдруг кто-то из ваших близких, знакомых, сослуживцев, и вам сразу станет жить легче, и многие проблемы решатся самостоятельно? Может быть, было такое?

У многих, кто не может устроить собственные дела иным путем, в тайниках души живет собственная формула «Уничтожить Израиль», и кажется им, что тогда все пойдет хорошо, все образуется, встанет на свои места и будет ладненько.

Только будет ли? Может, дело в чем-то совсем другом? В нас самих? В неладах с собственной совестью, в неприятии мира таким, каким он сложился и есть? В стремлении одним ударом все переделать по-своему?

И кто сказал, что для того, чтобы познать любовь, свободу, счастье, нужно обязательно уничтожить Израиль, или сжечь Россию, или Европу в бушующем ядерном пожаре?

Кто втемяшил в головы людям эту глупость? И почему мы до сих пор верим, что любить по-настоящему можно только тогда, когда ненавидишь кого-то другого?

Вертолет мчался над землей на восток. И где-то там, вдалеке, за невидимыми глазу склонами гор Алтая, над степями Монголии, над Хинганом зарождалась заря нового дня.

Она объявляла о своем приближении скромно — осторожным узким просветом, который все выше и выше отодвигал нижний край темного небосвода, заставляя его сдвигаться к западу.

Они летели в новую жизнь, к свету.

И свет летел им навстречу.

Может, все-таки разум когда-то станет достоянием общим? Может, станет?