Мечта

ГЛАВА 19 Сука-любовь

Сумерки наливались электрической синевой, разреженный воздух искрил. В комнате царил полумрак, подслащенный ароматом бабушкиных духов и запахом старой мебели. В узкой венецианской вазочке, обвитой ниткой жемчуга, увядала белая лилия. Бутон, похожий на сердце, сох и темнел. «Нужно… все менять, — кололо в виске, — и сердце тут ни при чем».

@

Надвигалась гроза. Воздух, вдруг превратившийся в целлофан, лип к коже, и отодрать его не было никакой возможности. Мне нужна помощь. Совет, нет, слово… Хотя бы звук. Пальцы скользнули по клавиатуре, и я обжигаюсь о горячие клавиши. Ожог не вызывает боль — наоборот, успокаивает, и я проваливаюсь в бездну.

…Меня будит незнакомый вкрадчивый голос, монотонно считающий балетные позиции: «И раз, два, три, амбуате, батман тандю жете, релеве, следим за корпусом и правой кистью. А теперь неожиданное фуэте. Вот так… апломб… и реверанс. Прекрасно. После перерыва попробуем в па-де-де». Пересилив страх, направляюсь к двери. Едва прикоснувшись к замку, отдергиваю руку — тот же голос, причмокивая и вздыхая, шепчет: «Между ними нет ничего из ряда вон — обыкновенный флирт. Мужчина и женщина. Ничего нового. Глупо было бы предполагать нечто иное в цифровой Вселенной. И поэтому — никаких шансов исполниться». Мне не нравится роль соглядатая, и я поворачиваю колесико замочного механизма. Но увы… в парадном никого. Странно, оказывается, тишина умеет разговаривать, а в моем случае — констатировать факты… следует признать, весьма и весьма неутешительные. Действительно, что может быть хуже виртуального флирта? Почему не имеющие веса слова, набор символов и многоточий могут вызвать волнение, похожее на влюбленность? А может, я стою на пороге выбора — шагнуть в неизвестность или вернуться к мышеловке, в которой ждет лакомый кусочек счастья? Я устала от неизвестности и поэтому возвращаюсь назад.

Компьютер встречает меня урчащими звуками, словно там поселился диковинный зверь. Разгоряченные клавиши выпрыгивают из панели, пружиня под пальцами. Страница личных сообщений пестрит сердитыми желтыми головами. Они катаются между словами, расталкивая несчастные буквы. От их мельтешения рябит в глазах, и нет возможности читать.

— Здравствуй, Ева! — раздается из полутемного угла. Вздрогнув от неожиданности, поднимаю глаза. Прямо передо мной, неестественно выпрямив спину, сидит он, похожий на молодого Будду.

— Ты?.. Но как?! — кричу я и, пугаясь своего голоса, прикрываю ладонью рот.

— Я или не я, это с какой стороны экрана посмотреть. — Довольный произведенным эффектом, он усмехается.

На всякий случай решаю промолчать — говорить с привидениями попахивает шизофренией.

— Так и будешь молчать?

— Привет… — шепчу я, соображая, как бы незаметнее ущипнуть себя. Незаметно не получается.

Лицо Будды каменеет. Он пристально разглядывает мои руки, словно готовясь уличить во лжи.

— Скажи, тебе ведь важно знать, с кем ты общаешься? — Он замолкает, прислушиваясь к глухим раскатам грома. — Думаю, важно. Поэтому ты не оставляешь попытки понять, с кем именно ведешь диалог. Просчитываешь варианты, напрягаешь воображение. Учитывая погрешности вирта, варианты могут быть самые фантастические.

Спасает Ведьма:

— Ты? Фантастический вариант общения?! Не смеши! — Она крутится где-то рядом, не обнаруживая себя.

Я успокаиваюсь и выпаливаю:

— Мне не все равно! Поверь!

— Ты не понимаешь, о чем именно я говорю, — тихо роняет он.

— Понимаю! И просчитывать я начала после… после… Злобный смайлик с размаху плюхается мне на колени. Я пытаюсь согнать его, но он ловко увертывается.

— Ты сегодня возбужденная какая-то. И упрямая. Оспариваешь очевидные вещи…

Он поднимает руку. В окне мелькает молния, за ней следует удар грома.

Я теряюсь, и от этого становится неуютно. Слова застревают во рту острыми льдинками, царапая нёбо.

Он плавно опускает руку, и небо, прослезившись, утихает. Как странно… Время с ним может тянуться бесконечно долго, а может лететь со скоростью дыхания. Он — настоящий дирижер. Умело ограничивает темы, а все, что выходит за установленные им рамки, ненавязчиво игнорирует. Если вдруг у тебя возникнет желание пообщаться с Буддой, прежде всего необходимо принять его условия. Я всегда подчиняюсь условиям. Хотя, пожалуй, в отношении с ним у меня есть козырь. Как я могла забыть свою Ведьму? Конечно, он заинтригован — бесшабашная Ведьма и ему вскружила голову. Однако он не был бы «большой рыжей Обезьяной», если бы принимал любой ответ за чистую монету. Ему обязательно нужно сначала усомниться, некоторое время подумать и только потом, удостоверившись в чистоте помыслов своей визави, поверить, чтобы опять… усомниться.

— Знаешь, — шепчут мои губы, — я не рассчитывала, что встречу тебя или… кого бы то ни было, кто станет… моей небезразличностью. Извини, не хочу говорить об этом вслух.

— Вот и я о виртуальности. — Склонив голову, он щелкает пальцами, и за окном начинает накрапывать дождик.

Я потерянно замолкаю, проклиная чертову Марго, которая исчезла в самый неподходящий момент.

— С тобой могут общаться от своего имени, а играть заранее подготовленную роль… например Обезьяны. Дышать становится легче.

— Я тебе все равно верю, — умудряюсь смахнуть с колен настырного улыбающегося смайлика.

— Зря. — Настроение у него явно портится. Он становится похожим на литую скульптуру олимпийца.

— Почему ты такой колючий и неудобный? — Я отворачиваюсь.

— Ты себя в этом убедила… на самом деле это не так.

— Ты обращаешься со мной, как с ребенком. Я тебя жду, ты приходишь, дразнишь… а потом гладишь по головке — на тебе, деточка, конфетку…

Комната в которой мы находимся, заполняется серией анимационных картинок — рисованные Одри Хепбёрн распевают Moon River, их перебивает нестройный хор эпатирующих Леди Гаг и Бейонсе. Голливудских див сменяет неисчислимое количество сахарных Мэрилин, усыпанных пайетками, с коронным «doodly-dum-boo». Так хочется, чтобы это безумие оказалось сном. Однако мелкие щипки, тщательное протирание глаз ничего не дают. Кажется, я не сплю. Придется увериться в мысли, что грядущая неизвестность все-таки лучше мышеловки. Мне удается улыбнуться. Смешные виртуальные дамы, примеряя чужие маски, не замечают, как стирается их индивидуальность. Нелепое позерство наверняка от трагедий кризисного возраста или от безысходности.

Мой собеседник выбирает черно-белую Мэрилин и принимается играть ею. Глазастая лилипутка посылает ему бесконечные сердечки, облизывая пухлые нарисованные губки.

Мне не нравятся игры взрослого мужчины с куклой. Мужчина никогда не свяжет свою жизнь с женщиной, которая достается ему с легкостью. Бедная Мэрилин… Становится жаль глупую картинку.

— Знаешь, о чем я сейчас подумала? — тихо спрашиваю я, и шум смолкает.

Он вопросительно поднимает брови и улыбается. Совсем чуть-чуть, уголками рта.

— С тобой не страшно!.. — заканчивает за меня Марго. Наконец-то!

— Нет, ты не поймешь!.. — кричит она. — Вычеркни — забыли!

— Договаривай! — требует он.

Встревоженная появлением Ведьмы, Мэрилин угрожающе шипит.

— Ну, хорошо… за тебя можно спрятаться… и тихонько выглядывать из-за спины. Это главное! — Ведьма молитвенно складывает руки на груди и низко опускает голову.

— Просто ты не видишь моих недостатков, — возражает он.

— Да как же ты не понимаешь! — Ведьма говорит с жаром, жестикулируя. Ее изображение искажается, устрашающе растягиваясь. — С тобой не страшно! Ты сильный и дерзкий, а значит, смелый! Такие, как ты, способны на поступок! И тот, кто видит вместо тебя дурашливого примата, глубоко заблуждается. А еще… еще, зная, что ты рядом, можно отвесить какому-нибудь негодяю пощечину! — неожиданно заканчивает Марго, ткнув пальцем в остолбеневшую анимашку.

Он заливается мальчишеским хохотом. Оскорбленная Мэрилин высовывает раздвоенный розовый язычок.

— Может быть, после, — вдохновенно продолжает за меня Ведьма, — ты начнешь нудить, воспитывать, орать даже.

— Не-е-ет… Я редко ору… не знаю, что должно произойти, чтобы я повысил голос.

Он небрежно смахивает аватарку и потягивается, глядя в окно. Взвизгнув, отвергнутая Мэрилин откатывается к шкафу и злобно шипит из-за широкой резной ножки. Ведьма с чувством выполненного долга исчезает, прежде продемонстрировав сопернице кровавый топаз, надетый на средний палец. Анимашка лопается от злости, оставив после себя две блестки и разорванную нитку жемчуга.

За окном шумит ливень, расползаясь по стеклу цветными пятнами городских огней.

Он неслышно встает и обнимает меня за плечи. Мы никогда не были так близки, до родинок и сединок, цвета зрачков и теплоты рук.

— Послушай, ты когда-то сказала, что можешь быть разной. Я это услышал. Даже Обезьяне очевидны твои незаурядные способности. И я не пожалею потраченного на тебя времени, даже если ты… окажешься сукой. Быть разведенным такой умной девочкой лучше, чем тупеть от однообразия.

Картинки исчезают, как исчезает все созданное цифрой, стоит только отправить команду.

Бесстыжая нагая Ведьма со смеющимися глазами тут же выталкивает меня вон и нахально занимает мое место. Кажется, он не замечает перемены. Возможно, она ему нравится больше…

Облокотившись на неустойчивую виртуальную конструкцию, состоящую из текстовых блоков и папок, я с тоской наблюдаю свою любовь со стороны. Ведьма рычит от удовольствия, прикусывая его губы, впиваясь в плоть, отдавая себя до последней капли. Он мгновенно выпивает ее и требует еще и еще…

Полоумная дрянь знает свое дело!

Esc!

Ненавижу тебя, Марго!..

@

— Сегодня три убитых мира. Три! — веселится Маргарита. — А вчера ни одного!

Она бесится в Сети, обескураживая даже самых закоснелых фанатов Интернета, которых и удивить-то нечем.

— Сумасшедшие флудеры постят стыдливые стишки в своих бложках, пишут страстные письмена в плаксивых наклонениях. И все обо мне. — Она кокетливо моргает глазками. — Я веселюсь, а ты грустишь. Почему?

— Привет, — насупилась я. — Ну что ты несешь?

— Свет. Я несу свет, дорогая моя девочка! Твоя душевная чистота… или слабоумие не позволяют реально оценить истинное лицо человека под виртуальной маской.

— Перестань! Некоторым нравится боль, и это их право, — возражаю я, подумав о несвоевременности ее прихода. Если так пойдет дальше, я не смогу контролировать ее появления, и мне это быстро надоест. Не хочу никаких сложностей.

— И зря.

— О чем ты?

— О сложностях, свободном времени и одиночестве. — Маргарита приняла позу вдовствующей королевы-матери и усмехнулась: — Одиночество и боль стары как мир. Гораздо важнее сохранить твой душевный комфорт.

— Ты когда-нибудь ошибешься, Марго, — мрачно замечаю я.

— Не ошибусь! Живи настоящим и не думай ни о чем. Ни о чем… — упрямо повторяет она. — Открой свои альбомы.

— Зачем?

— Рядом с искусством меркнет все низкое и темное, задыхается и погибает. Свет виден лишь в темноте, и именно свет убивает тьму. Те, кто находится ТАМ, — она поднимает глаза вверх и упирается в верхнее поле монитора, — наказывают страданием большую часть человечества, потому что это лучший способ наглядно научить людей быть благодарными! Так уж устроены люди. Они острее чувствуют душой, чем телом. Ты влюблена и страдаешь.

— Не знаю…

— Ну, перестань. Ты переживаешь сильное чувство. Но я считаю, тебе повезло. Страдает всегда тот, кто больше скучает.

— Не хочу думать об этом. Не хочу!

@

Мы все тут нездоровы. Психологически поддерживая друг друга, внушаем себе, что наша картина реальности нехороша и несправедлива и те мысли, которые приходят каждому из нас в голову, — всего лишь результат небольшого сбоя в неизвестной программе, написанной неизвестно кем и с какой целью. Мы делимся друг другом своими жизненными коллизиями, неразрешимыми проблемами, анализируя, ищем выходы — и чаще всего не находим, запутываясь в лабиринтах рассуждений, набивая мозоли на кончиках пальцев. Наше общение друг с другом рождает еще большее нагромождение вопросов, на которые нет и не может быть ответа. Именно эти вопросы и делают нас «нездоровыми».

Мы ждем подходящего случая, чтобы содрать с себя кожу, представ друг перед другом во всей своей наготе. Мы все тут эксгибиционисты разных мастей, и все нуждаемся в поддержке. И мы ничем не хуже тех остальных, что живут на «Большой земле».

Я нашла надежное убежище, ежедневно запихивая туда все свое существо, с каждым разом увеличивая время пребывания там. Интернет стал моим наркотиком, «сладкой вкусняшкой», которую я, как ребенок, хватаю и мгновенно проглатываю. Сеть всасывает меня, и я все чаще ловлю себя на мысли, что не хочу обратно.

Интернет — мир глухонемых, где смеются и плачут танцующими пальцами. Я прихожу сюда на исповедь, получить прощение или подарить его другому, такому же жалкому существу, как и я. Я ищу понимания, а не сочувствия. Последнее всегда напоминает чувства родственников умершего, которые лицемерно плачут на поминках, с трудом выдавливая слезы. А что, разве здесь кого-то волнует чужая боль?..

@

Он продолжал изучать меня. Я ощущаю его присутствие, даже когда его нет в Сети. Он говорит о грустных вещах с иронией, дарит оптимизм, заставляя улыбаться. Господи, каким бредом все это звучит!.. Но остановиться нет сил.

Мы встречались все чаще. При любой возможности. При любых обстоятельствах. Искали и находили любой повод, чтобы зайти в Сеть и написать друг другу несколько ничего не значащих слов или обменяться впечатлениями. Если он опаздывал хотя бы на одно сообщение или звонок, я чувствовала себя ребенком, незаслуженно брошенным родителями.

Ночью я задавала себе одни и те же вопросы: «Почему ты так страшно опоздал? Почему так поздно появился в моей жизни?!»

@

Его долго не было, и я уселась рисовать. В конце дня у меня получился целый альбом комиксов в манере Обри Бёрдслея. Страшно депрессивных, отбирающих всякую надежду на просветление.

— Похоже, подавленное настроение нынешней графики Дарецкой, некогда жизнерадостной оптимистки, в скором времени станет ее фирменным стилем, — проворковал знакомый голосок.

Я отмахнулась от нее, не желая вступать в пустой спор. Пришлось добавить цвет. Но это не помогло. Закон контрапункта сработал безукоризненно. Противопоставление чистого насыщенного акрила и сюжетного декаданса только усугубило и без того тоскливое настроение изображений. Пальцы выстукивали текст, а на экране появлялись расписанные в лучших традициях граффити вокзальные здания, похожие на преисподнюю, веревочные мосты, на которых, свесив ножки, плакали шуты в золоченых одеждах. Последний лист получился наиболее выразительным — одинокая зеленая кошка брела между рельсами в узкий оранжевый тоннель. В конечном счете мои комиксы улеглись в блог. Через несколько минут серия «ужастиков» была «зацелована» многочисленными лайками.

Маргарита))) (23:44)

…привычные фразы растрепаны ветром, расплывчаты клятвы в последних скандалах, в газетных обертках мусолят подтексты о слабостях сильных и крови на шпагах… уходит в огарки холодных рассветов неспетая сага о тех, кто не вместе… безжизненно бледное прошлое лето связало венок незабудок из мести… и белят пришедшие зимы страницы о верности цели и тех, кто был рядом… чужое бессилье расписано в лицах, и снова, куда ни посмотришь, пустыня…

и больше не вычерпать слов из конвертов, судьбой не подарена фора на встречу… случайные люди и крайние даты — фрагменты надежды, которой все меньше… счастливый билетик, выданный богом, всего лишь рисунок на сером асфальте…

колотят колеса вокзальные рельсы, и вслед им мурлычат облезлые кошки…

@

Марго шарилась по закоулкам сайта и искала, искала… Она, конечно, нашла его. И конечно же в комментариях длинной скучной статьи, кажется посвященной психологии страха. Вырвав из контекста словосочетание «силовые структуры» и «межрегиональная конференция», я понеслась в комментарии. Он беседовал с какой-то мымрой, с аватарки которой взирала на мир великовозрастная Лолита.

— Ты… ты самый жестокий негодяй, какого свет не видывал! — прокричала я в мембрану, позабыв о приличиях. — Где ты был? Черт тебя побери, где ты был двое суток?!

— Привет… — хмыкнул он. — Ты ругаешься, словно стала моей законной женой. Я так понимаю, это у тебя истерика?

Слова пропали вместе с запалом.

— Я испугалась, Андрюша, решила, что ты пропал и я не смогу найти тебя.

— Знаешь, в последние два дня что-то изменилось. Пока только на уровне полутона… не могу понять, что именно.

— Ты… Ты ничего не понимаешь… — сдерживая слезы, прошелестела я. — Когда тебя отнимут… у меня случится удушье, и я опять умру. Я не могу терять.

— Мне иногда кажется, что ты меня не слышишь. Или не хочешь слышать.

— Это ты ничего не понимаешь!

— Ты можешь помолчать минуту? — Страх испарился. — Я же не вещь! Меня нельзя отнять!

— У меня всегда всех забирают, — всхлипнула я.

— Нет. Я сам уйду. Когда нечего будет сказать, или почувствую тебя чужой, или… если уйдешь ты.

— Я не уйду и никому тебя не отдам… я отчаянная! Ты мне нужен! Правда… очень.

— Видишь, и от меня какая-то польза.

— Что за польза? Женщины, когда злятся, стареют, а я не хочу стареть — в этом я не оригинальна…

— Послушай, Ева, у меня в личке огонек горит только для тебя. — Он улыбнулся. — И еще, у меня есть реальная жизнь, и она частенько требует моего присутствия.

— То есть как это «реальная жизнь»? — опешила я, почувствовав себя преданной.

— Вот сейчас договорю с тобой и схожу за сигаретами. Я еще не научился курить виртуальные. Представь себе, у меня не хватает силы воли бросить курить. — Он вздохнул. — Я слабак. Тебе стало легче от такого глотка реальности?

Комната расплылась, и я полетела в другое измерение. Для этого не нужны зеркала и совсем не обязательны флакончики с волшебным зельем. Нужно просто любить — вдохновенно, отдаваясь своей любви без остатка.